Текст книги "От любви до ненависти"
Автор книги: Елена Белкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
Глава 7
А дома вечером Нинку ждал сюрприз: База, корячась и корчась от непривычности слов и своего положения, сказал ей, суя букет роз:
– Это самое… Давай поженимся, что ли… Ты меня, это самое… Я тут подумал… Я тебя тоже, это самое… Чего мне еще искать? Мне за тридцать уже. Пора детей, семью…
И этот о детях! – в отчаянье подумала Нинка.
– Ну, ты удивил! – сказала она.
– Чего, ты против, что ли?
– Я? Я? – спросила Нинка и завизжала радостно, и бросилась ему на шею, болтая ногами. База глупо улыбался толстым ртом, а Нинка думала, что висит, в сущности, на шее трупа, потому что он только что подписал себе окончательный смертельный приговор. Теперь другого выхода просто нет!
Неделю вела она разговоры с Берковым. Хорошо хоть База умотал на эту неделю в другой город. Во-первых, у него были там дела, а во-вторых, все наряды себе и Нинке к свадьбе он хотел купить там – и вообще мечтал провести приготовления к свадьбе тайно, чтобы ошарашить друзей. Он вообще очень любил сюрпризы. Ему и в повороте своей судьбы нравилось то, что он был неожиданным. Никогда он не любил никого по-настоящему, поэтому то, что в его жирной душе появилось злопамятным утром после избиения Нинки ремнем, было самым большим сюрпризом в его жизни, и его душа забавлялась чувством любви, как перекормленный ребенок забавляется новой игрушкой (не зная еще, что через два дня оторвет ей уши и выбросит в угол, а именно такая, скорее всего, участь, ждала Нинку – и она это понимала).
Берков находил самые разные отговорки – и наконец согласился. Но внес поправки. Топор он отверг категорически. Это глупо. Что же, бомж заранее где-то топор искал? Нет, увидел богатенького, скрылся в подъезде с тем, что под руку попалось. С чем? С кирпичом. Нужен увесистый большой кирпич. Куртка и шапка бомжа? Не надо. В магазине секонд-хенд покупается серое пальто, он там видел такие, бесформенная шапка, старые ботинки. Все продезинфицированно, ничем не пахнет. Надеть непосредственно перед…
– Убийством! – весело подсказывала Нинка, играя его обнаженным телом.
– Убийством! – невольно от щекотки смеялся Берков. – Далее. Подъезд… Нет! И это отменяется! Никаких темных подъездов, твоих сигналов и так далее. В подъезд может успеть войти любой другой, а я не хочу убивать кого попало. Нет. Все гораздо проще. Ты говоришь, он ставит машину возле цементного завода и выезжает на «Ниве»? Я знаю этот тупичок. Там несколько ржавых гаражей. Сроду бы не подумал, что там «Лендровер» может прятаться… Так, так, так… Вокруг нет жилых строений. Вокруг вообще ничего нет, пустырь. Зато есть небольшая стихийная помойка. Я буду обычным помоечником, нищим. База подъедет в сумерках. Я подойду и скажу: «Господин, дайте мелочишки на опохмелку!» Он даст?
– Вообще-то не любит нищих. Может не дать.
– Пусть. Он пройдет мимо. И тут я размахиваюсь и кирпичом в матерчатой грязной сумке ломлю его по башке. Быстро вытаскиваю бумажник, беру шампанское – и все, убегаю. Моя машина будет стоять в двух кварталах, там есть тоже глухое место. Сажусь, быстро переодеваюсь, одежду нищего, бумажник и прочее сую в мешок, еду на Акатырь…
– Это где?
– Место глухое на берегу реки, не важно. Там сжигаю все вещи, пепел опять в мешок, туда же кирпич…
– Нет, кирпич надо на месте преступления оставить. Как знак, что непрофессионал работал ради выпивки. Тогда милиция искать не будет, а только будет рада. И его друзья и братки не будут искать: где случайного бомжа найдешь?
– Умничка! Хорошо, нахожу какой-нибудь камень и бросаю в воду. Все. Никаких улик!
– Классно!
И они занялись любовью. И Нинка удивлялась, что деловые мысли, во власти которых она, казалось, была целиком и полностью, не отвлекают ее от наслаждения любовью Бориса, а придают этой любви еще большую остроту.
Она не знала, что в Беркове еще остается тень сомнения. Он думал: а сочетается ли убийство с той интеллигентностью, которая хоть и бездействовала в нем, но оставалась, он хранил ее, дорожил ею, как последним своим достоянием, которое хотел бы передать своим детям…
И он пришел поделиться с другом Ильей своими сомнениями.
– Ты мог бы убить человека? – спросил он его напрямик.
– Нет, – просто и твердо ответил Илья.
– Ты погоди, не торопись. Неужели не смог бы? А на войне?
Илья стал думать серьезнее над вопросом Бориса.
– Да, – сказал он. – Не все так просто. На войне мог бы… Если на меня нападут бандиты и я вынужден буду защищаться… На дуэли, если бы они были… Ну, в состоянии аффекта еще.
– Это как?
– Допустим, при мне водитель сбил моего ребенка. Лихачил и сбил. Я не уверен, что не придушу его на месте. Потом пожалею, но в этот момент придушу.
– Если догонишь, – пошутил Борис.
– А ты что такой озабоченный? Давно не видел в твоих глазах такой работы мысли! – парировал Илья. – Или убить кого-то хочешь?
Борис не ответил. Он думал. На войне… А разве сейчас не говорят о войне с криминалом? Защищаться… А разве он не защищает свою любовь и свою будущую Жену? На дуэли? А разве это не дуэль грубой силы и его утонченного интеллекта? Кто даст Нинке больше в смысле душевных ценностей, База или он?.. В состоянии аффекта, ребенок… А разве не из-за будущих своих детей он идет на это?
И он ушел от Ильи успокоенный и утвердившийся в своих планах.
Но сказал Нинке, что нужно порепетировать.
– Зачем? И так все просто и ясно.
– Мне это психологически необходимо.
– А-а-а… А что, прямо там?
– Я разве похож на дурака? В другом месте. И ты даже не будешь задействована.
– Тогда ладно.
В тот же день Берков забрел скучающей походкой в подвальчик – магазин секонд-хенд, где вещи продавались на вес. Прошелся. Увидел на вешалке мешковатое пальто мышиного цвета.
– Хорошо на дачу ездить весной! – обратился он к продавщице.
Та не прореагировала.
– И в этом шапо! – углядел он заодно невообразимый малахай цвета хаки. – И в этих вот бахилах!
И купил все это за мизерную цену.
Вышел и подумал: вот, уже ошибки! Кому какое дело, зачем ты покупаешь это барахло? Ты будто оправдываешься, но перед кем? Надо тихо-незаметно купить и смыться. Никто не обратит внимания. Там ведь не только бедные одежду покупают, он знает даму из полусвета, которая, ухватив за копейки какое-нибудь кожаное платье с осыпавшимся стеклярусом и заплаткой на вороте, делает из этого такой наряд, что все только и спрашивают, от Кардена или от Версаче!
Под вечер выехал на окраину города, на отдаленный пустырь. Приготовленная одежда нищего лежала в багажнике.
Он вышел из машины и хлопнул себя по лбу: зачем в багажнике? Вот, вышел, привлек к себе внимание!
Взял мешок, огляделся. Никого.
В машине с отвращением переоделся.
Вышел, отошел от машины, стал бродить по пустырю, помахивая мешком, в котором был кирпич.
Он бродил так довольно долго, вживаясь в роль нищего, и даже подобрал пустую бутылку.
Внезапно его ослепил резкий свет.
– Ты что тут делаешь? – спросил грубый голос. – Онищенко, убери дальний, а то он ослеп!
Свет стал поменьше, Борис огляделся.
Двое милиционеров стояли пред ним, за ними стояла милицейская патрульная машина. Что ей здесь понадобилось?
– Что у вас? – хрипло спросила вдруг рация одного из милиционеров, и он сообщил:
– Да едем мимо с поста, тут пустырь на Фоняковке, какой-то человек бродит. Зачем бродит, чего бродит? По виду бомж. И машина пустая неподалечку стоит.
– Выясните и доложите! И насчет человека, и насчет машины, – прохрипел голос.
– Ладно… Что у вас в сумочке, что делаем тут? – спросил милиционер Бориса.
– Да я… Как бы погулять… Вышел из машины в специальной одежде, вот, видите, чтобы не запачкаться.
– Что в сумочке?! – уже строже спросил милиционер.
Борис вывалил содержимое сумочки.
Казалось, он смотрел на грязный кирпич и бутылку с не меньшим изумлением, чем милиционеры. Но, в отличие от них, он лихорадочно думал.
И – придумал!
– Понимаете, я занимаюсь наукой, – сказал он сугубо интеллигентным голосом. – Бутылка – резонатор. А кирпич ударяет, и я узнаю разницу звуков при разнице температур и в зависимости от местности. И вот я приехал сюда.
Это была такая чушь, что милиционеры просто онемели.
– Пошли к машине, – наконец приказали они.
В машине Борис достал документы, милиционеры вертели и так, и так, сверяли с лицом Бориса. Там, между прочим, был, хоть и просроченный, читательский билет университетской научной библиотеки.
– Вроде все нормально. А зачем одежду свою снял?
– Я же говорю, в поле грязно, снег грязный сейчас, вы же видели… Весна скоро!
– Слушай, скажи честно, ты псих?
Бориса осенило.
– Если я лежал когда-то в неврологическом диспансере!.. – начал он гневно, с подвизгом, но милиционеры даже не стали слушать.
– Ясно! – сказали они. – Садись в машину и езжай тихо-тихо туда же.
– Куда?
– В диспансер, псих! – заржали милиционеры и укатили с легкой душой, ибо нет для милиционера страшнее и мучительнее чувства, чем недоумение.
Борис же чуть волосы на себе не рвал. Таким идиотом проявить себя! Мешочек с бутылкой и кирпичом! Резонанс! Научные изыскания! Хорошо хоть догадался психом себя объявить.
Но они ведь теперь запомнили его. Человек в одежде нищего с кирпичом! Они узнают его, если…
Если поймают.
А ведь надо еще поймать!
И кто будет ловить за убийство бандита? Зачем? Чтобы наградить?
Успокоенный, Борис решил довести дело до конца: поехал к реке, но не на Акатырь, а на место более близкое и безымянное, там такой холм нависает, вот под этим холмом.
Он приехал, быстро развел костерок, собрал вещи в мешок (и даже постылую бутылку – туда же!), облил бензином, поджег.
Слава богу, эта часть мероприятия прошла без сучка и задоринки. Правда, вещи, даже облитые бензином, не желали обращаться в пепел и прах. Они обуглились, они уменьшились в размере, но уничтожаться до задуманного Борисом минимума не хотели. Тогда он плюнул на это, сгреб все приготовленной лопатой в мешок, сунул туда кирпич, завязал мешок бечевкой (при этом был в белых матерчатых перчатках, которых две пары купил накануне в хозяйственном магазине) и кинул в воду. Мешок булькнул – и тут же всплыл. Борис даже выругался. Но подумал, что если найдут, то это милиционеров окончательно запутает. Ведь убивать он будет в другой одежде. И не кирпичом. Никаких кирпичей, а в сумке будет доброкачественный мусор с помойки, который сделал бы честь любому бомжу.
Что же будет у него вместо кирпича?
Труба. Обрезок трубы. Легко прячется в рукав, легко достается. И бить удобно.
Он рассказал об этом при встрече Нинке, та хвалила его и много смеялась.
– Но я был прав! – поднял палец Борис. – Все эти перипетии помогли мне избавиться от всяческих психологических комплексов. Я готов!
– Ты смотри, как бы завтра периплетий не было.
Борис даже забыл ее поправить.
– Почему завтра?
– Потому что завтра он ко мне приходит. Последняя вечеринка свободных людей перед свадьбой. Он, блин, сентиментальный стал, как теленок. В пять часов вечера. Готов?
Борис кивнул.
Он плохо спал этой ночью. Под утро, понимая, что необходимо выспаться, принял снотворное и проспал до двенадцати часов дня.
Но встал разбитый, словно так и не выспался.
Отправился в секонд-хенд, но не в тот, где был вчера, а другой.
Этот другой был закрыт: ремонт.
Он кинулся во вчерашний, не зная иных (а узнавать уже не было времени). Там оказался перерыв на обед. Он промаялся почти час. Наконец магазин открыли, он вошел, отворачиваясь от продавщицы. Но пальто, подобного тому, которое он нашел здесь вчера, не оказалось. Вешалки сплошь были увешаны яркими пестрыми куртками.
– А пальто нет? – спросил он продавщицу из-за вешалки, невидимый ею.
– А зачем вам? Берите куртки, новый завоз, с утра штук двадцать взяли, по пять берут!
В результате в ящике, где все валялась навалом, Борис отыскал что-то вроде бушлата темно-синего цвета с белыми металлическими пуговицами. Вместо шапки выбрал кепку с большим козырьком, подумав, что она хорошо прикроет лицо. Выбрал также кроссовки: он вдруг вспомнил, что многие бомжи в оттепель ходят в кроссовках: ходить-то много приходится, а обувь легкая.
Так что он даже был доволен покупками.
Упаковал все в черный большой мешок для мусора, положил в машину. Трубу он нашел еще раньше, именно такую, какую надо: сантиметров сорок длиной, увесистая, она валялась в его собственном дворе. Вряд ли кто обратил внимание, что он ее поднял. В машине было еще ведро с цементом, которое он с вечера в гараже залил водой, теперь цемент затвердел, ведро стало очень тяжелым. С таким не только вещи, человека в мешке можно утопить.
Потом он сидел дома, пил кофе и смотрел на часы.
Без двадцати пять поставил машину за два квартала от помойки.
Без пятнадцати был там.
И обнаружил старика нищего, который ковырялся в отбросах длинной палкой.
Борис подошел к нему и негромко сказал:
– Пошел отсюда, старик.
– С какой это стати? – удивился старик и даже слегка замахнулся палкой.
– Убью дурака! – почти в истерике закричал Борис.
– Так бы и сказал, что твое место, – заворчал старик. – Помойки и те приватизировали…
Слава богу, ушел…
Борис быстренько наполнил грязный пакет всякой всячиной и стал просто бродить, делая вид, что нагибается и что-то рассматривает, а сам все поглядывал в сторону закутка между кирпичной стеной завода и забором, где стояли несколько гаражей.
Без пяти пять.
В обшлаге левого рукава – железка. Рука занемела держать ее.
Значит, так. «Немного денег опохмелиться…» Он дает или нет. Уходит. Правая рука бросает сумку с мусором, выхватывает железку. Прыжок вперед – и удар. Потом еще – лежачего. Не глядя на лицо, быстро обшарить. Взять бумажник и шампанское из пакета. Цветы растоптать.
Без двух минут.
Еще есть время.
Но позвольте! Ему ведь надо еще доехать до Нинки!
И тут Борис сказал себе, что он дурак. Да и Нинка не умнее. База ведь собирается рассекретить Нинку, он на ней жениться хочет! Зачем ему теперь маскироваться и менять свой шикарный «Дендровер» на какую-то задрипанную «Ниву»? Он на этом «Лендровере» сегодня и подкатит к ней – и, скорее всего, уже подкатил!
Железка со стуком выпала из рукава.
Борис побрел к своей машине.
Не переодеваясь, поехал домой. Только возле дома подъехал к мусорному баку, стоявшему у обочины, переоделся, выбросил тряпье. Какая-то старуха глазела на него во все глаза.
Вечером он не выдержал и позвонил. Ответил мужской голос.
– Здрасте, мне Петра Сергеича, – сказал Борис.
– Набирай правильно номер, морда! – ответил ему неотесанный голос.
– А вы не грубите! – прокричал Борис коротким гудкам.
Утром он звонить не рискнул.
Но тут – звонок его телефона, он бросился, услышал торопливый шепот Нинки:
– Мы идиоты, ты идиот, мы пропали, завтра свадьба, убей его, убей, убей! Завтра свадьба, а послезавтра летим на юг – и в круиз по Средиземноморью, я в море выброшусь, я не смогу, ты понимаешь? Потому что… Салон-магазин «Аэлита»? Нет? А не подскажете номер? Да, по справочной, конечно…
И Нинка положила трубку.
Сейчас вот поеду и задушу его голыми руками, тупо думал Борис. Или застрелю. Из чего? Поеду к байкерам, друзьям Ильи. Они умеют делать все, что можно сделать из металла. У них все есть. Нужен пистолет. Дорого? Ничего. Все деньги отдам.
И он поехал к Илье.
Нинка ждала его весь день.
Она ждала его и на другой день.
И во время свадьбы.
И даже в самолете, когда летели в Симферополь, оглядывалась.
И даже когда стояла в Сочи на борту морского лайнера – ждала.
И даже на самом теплоходе ходила и вглядывалась в лица пассажиров, будто думала, что Борис здесь, только загримирован.
– Ты чего? – спросил ее База, весь в белом, лоснящийся и счастливый.
– Качка. Тошнит.
– Ты чего? Полный штиль!
От тебя тошнит, хотела сказать Нинка. Но сдержалась.
Глава 8
Силы молодости и неистребимая способность радоваться сделали свое, на второй день путешествия Нинка посвежела, похорошела (хоть и так хороша была), База не мог нарадоваться на нее. Представлял своим дружкам (на теплоходе ведь чуть не целая их банда путешествовала с «братками» и женщинами всех категорий и мастей) и говорил, хихикая: «Моя маленькая любовь». Все знали, что это его жена, потому вели себя с Нинкой вежливо, а некоторые даже и изысканно, потому что среди бандитов оказалось немало народа с высшим образованиям, а кто и с двумя, из которых почему-то одно было обязательно или юридическое, или экономическое.
Нинка с удовольствием гуляла на палубе (загорать еще было рановато, пока не отошли от холодных российских берегов), ее учили играть на бильярде, и она очаровательно огорчалась, когда промахивалась, она играла по-мелкому в казино, она слушала музыку в баре и танцевала с кем-нибудь с разрешения Базы: сам он этого топтания терпеть не мог, вечерами для них устраивали концерты купленные для этого круиза известнейшие артисты страны.
Живи и радуйся!
И она радовалась – до вечера. Она не позволяла себе думать о вечере.
Но вечер неизбежно наступал.
И неизбежно приходило то, что она однажды впервые почувствовала с черным интеллигентным гостем Базы, а теперь, похоже, это перешло и на самого Базу.
Она не могла. Ее начинало мутить, ей становилось плохо. Пришлось прибегнуть к испытанному средству: к водке. Она выпивала несколько рюмок в баре – и могла сносить любовный жирный пыл Базы, тем более что (при ее-то умении!) его хватало на три-четыре минуты.
– Чего это? – удивлялся он. – Раньше ты не так!
– Это море. Это от качки, – объясняла она. – Я сама удивляюсь. Волна поднимет – и десять раз подряд кончаю.
– Да?
– Да.
Но у Базы везде свои люди, ему кто-то стукнул, что его жена по вечерам водочкой занимается.
Он устроил ей в каюте (трехместный люкс со всеми удобствами) разборку:
– Моя жена не будет ни пить, ни курить! Ясно? Особенно на людях!
– Да. Я просто качку плохо…
– Уже слышал. Щас мы – лучшее средство от качки.
И швырнул ее на кровать, думая, что это ей нравится.
Один бог, если он есть, знает, как сумела она удержаться от тошноты.
В кровь закусила губу. Сдержалась.
А потом, к счастью, начался тот женский период, ради которого старается половина телевизионной рекламы, демонстрируя тампоны и прокладки. Нинка занедужила аж на пять дней, а потом еще два дня ссылалась на нездоровье.
Тут пришли в Стамбул.
База и Нинка сошли на берег проветриться. База, не доверяя сейфам теплохода, держал в толстой крепкой руке толстый бумажник. Нинка знала, что у него там несколько тысяч долларов.
Они шли в торговой части города среди разноцветных витрин, навесов, палаток, вдыхая экзотические запахи, шли по узким улочкам, поднимаясь куда-то вверх. Было тепло, почти даже жарко, Нинка была в джинсах и легкой рубашечке, а База вообще в шортах и майке. На взгляд Нинки выглядел он уродливо. Он постоянно пил всякие соки и пиво и вот начал озираться:
– Сортир у них есть тут?
– Должен быть, – сказала Нинка.
– Сортир, сортир? – остановил бесцеремонно База какого-то турка. Тот махнул рукой вниз.
– Не понял?
– Он подумал, что ты спрашиваешь, где выход из города к морю.
– А ты откуда знаешь?
– Я французский в школе учила. Сортир – «выходить» или «выход», забыла уже.
– А как же спросить? Они дождутся, я прямо на улице сейчас!
Тут Нинка увидела зеленую табличку с буквами WC. И ступеньки в подвал.
– Вон там, – сказала она Базе.
– Ну, ты у меня просто переводчица! – восхитился База.
Усадил ее за столик открытого кафе, вручил бумажник, велел никуда не отлучаться, ни с кем не заговаривать.
И ушел.
Бумажник жег ее ладонь.
Бежать, думала она. Больше она не выдержит. Не сможет.
Но куда бежать? Она не знает языков, ничего не знает.
Ничего. Тут много русских. Устроится в дешевой гостинице… А паспорт? Ничего, как-нибудь! – в азарте предчувствия свободы лихорадочно думала она. Кем работать? Да хоть проституткой, это лучше, чем женой Базы. И она пошла, почему-то медленно, оглядываясь. Дошла до ближайшего угла, свернула, пошла быстрее. Еще раз свернула. Побежала. Она бежала вверх, зная, что это – прочь от моря. У фонтана остановилась, присела отдохнуть.
Не прошло и минуты, как рядом сел небритый мужчина в пестрой рубахе и положил бесцеремонно руку на запястье Нинки. И сжал запястье. И спросил на чистейшем русском языке:
– У кого бумажничек сбондила, путана? Мне как, полицию кричать или договоримся? Бумажничек толстенький, нам обоим хватит. Не жадничай!
В Нинке все зашлось от страха.
Диким голосом она завопила:
– Сережа! Сергей! База!
Кто-то знакомый (с теплохода, свой!) остановился и спросил:
– Какие-то проблемы, Ниночка? А где Сергей Николаевич?
– Да вот, пристает! – пожаловалась Нинка.
Однако небритого соотечественника уже и след простыл, лишь следы на запястье от пальцев напоминали о нем.
На корабле она объяснила Базе, что один человек сказал, что есть по дешевке золотой браслет, совсем даром. Она прошла с ним два шага – и заблудилась. Он исчез, а потом возник и чуть бумажник не отнял, хорошо, что знакомый с теплохода рядом оказался.
– Тебе повезло, – сказал База. – Я же тебе говорил? Говорил?
– Говорил.
– Вот так. В следующий раз будешь меня слушать.
Нинка выглядела такой расстроенной, просто убитой.
– Да плюнь ты! – сказал База.
– Я боялась, деньги отымут!
– Мусор! Главное, ты сама жива. А деньги…
И База на следующей стоянке купил ей золотой браслет с бриллиантовыми камешками, который как раз прикрыл все еще не проходящие пятна на запястье. Она поцеловала его в щеку и сказала, что он лучший мужчина на свете…
…Но впереди – ночь.
И значит, опять выполнять супружеские обязанности.
И вдруг Нинка подумала: а что, если переспать с кем-то перед ночью с Базой? Ведь отчего тошнота? – рассуждала она. Потому что тело, в сущности, грубо хочет этого, но душа сопротивляется. А если тело будет сыто, то душе, может, наплевать?
Осененная этой идеей, она с утра, мурлыкая, бродила по кораблю.
– Ты чего это? – спросил База, ухмыляясь.
– Рада, что жива и здорова. Жду сегодняшней ночи.
– Гы-гы, – сказал База.
И, успокоенный, ушел играть в карты после обеда. Значит, до вечера, до десяти, у нее есть довольно много времени.
Она нетерпеливо искала. Только не друзья, не «братки», не гражданская обслуга. Везде предатели, везде стукачи.
Она блуждала по коридорам, спускаясь все ниже, надеясь на случай.
И случай выскочил из-за двери, налетев на нее, в виде рослого парня в тельняшке лет двадцати. Он сказал:
– Извините, пожалуйста! – и чуть ли не раскланялся.
Смешно, подумала Нинка. Он мне ровесник, а обращается как к какой-нибудь английской принцессе! Но он ведь знает, кого везет теплоход. Он видит, как она одета и какое золото на ней.
Под тельняшкой юноши бугрились мышцы. Как она всегда любила таких молодых и мощных! Как давно не была с такими! Как они нравились ей, когда она видела их на палубе, и она невольно сравнивала их с обрюзгшим в свои тридцать два года Базой.
Она заглянула в каюту.
– Странное жилье у тебя.
– Это вообще-то подсобка, каптерочка. Я племянник старпома, и он меня контрабандой везет. Но я отрабатываю! Только вы никому не говорите! – с обезоруживающей белозубой улыбкой сказал парень.
– А у тебя уютно тут. Мне нравятся маленькие комнатки.
– У нас принято говорить: каюты, – сказал парень.
– А как ты помещаешься на этом…
– Рундук. Это называется рундук. Ничего, помещаюсь. И даже вытянуться могу.
Нинка поняла: мешкать нельзя. Она – хозяйка жизни, он – ее слуга. Ему выпало счастье получить подарок от хозяйки. И он будет молчать.
– Как тебя зовут?
– Андрей. А вас?
– Катя, – сказала Нинка.
– Я вас видел. Вы красивая. Я люблю таких… изящных.
– А ты хам.
– Немножко есть, – пожал плечами парень. Видимо, ему уже случалось развлекать скучающих жен новых русских. Пусть. Ей все равно.
– Так вот, Андрей. Я путешествую с мужем. Ему шестьдесят восемь лет. Ты понимаешь, что я схожу с ума?
– Еще бы!
– Закрой рот и дверь. На ключ. Понял меня?
– Понял.
– И если ты кому-нибудь скажешь…
– Да что вы, даже и объяснять не надо! Тут лишнее говорить опасно для жизни.
– Молоток, что понимаешь. Ну?
Он, не мешкая, разделся.
Нинка любовалась великолепным тренированным телом. Не все в нем гармонично, как это, увы, частенько бывает у богатырей, но ничего, ей не секс-гигант нужен, а всего лишь удовлетворитель желания.
Не спеша она разделась, дала полюбоваться собой.
Парень умело ласкал ее.
Но она с ужасом чувствовала, что остается холодной. Вздрагивала – но как от щекотки.
Ее тело приняло его, но равнодушно, спокойно.
Что же происходит? – недоуменно думала она.
И тут не в первый раз (но впервые в подобной ситуации) в уме ее возник образ Бориса. Он, кстати, хоть и старше вдвое этого парня, но строен, тренирован и немногим ему уступит. В темноте их можно даже спутать.
– Выключи свет! – приказала она.
Тот послушался.
И она обнимала Бориса, она была с Борисом, она получила то, что хотела, и даже более того: она теперь знала, что племянник старпома ей больше не понадобится.
Вечером, вернее, ночью, когда База, придя под хмелем, пахнущий жратвой и приторным одеколоном, растелешился и полез на нее, она закрыла глаза – и началась странная игра воображения.
Она была с Борисом. Только с ним. Это он, и никто другой.
В результате База был очень удивлен.
– Что, качка перестала действовать? – прохрипел он, измученный ее страстью.
– Просто я, это самое… Адаптировалась.
– О, какие мы слова знаем! – удивился База.
– Еще и не такие! – загадочно улыбалась Нинка.
Все еще впереди, думала она. В скором времени ты будешь кормить червей. А я буду кормить своего настоящего мужа, который убьет тебя. Я буду кормить его, я буду целовать его – и рожать ему детей. Потому что я люблю его, жирная свинья!
