Текст книги "Похождения бравого рядового Гувер"

Автор книги: Елена Бушаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

Глава 27. Информация к размышлению

– …крайне опрометчиво запирать рядового Гувер в архиве. – Ледяной тон Доусона пробивался сквозь помехи в эфире, но силы не терял.

Дантон ощутил, что морозные мурашки бегают вдоль его позвоночника туда и обратно, слегка приподнимая шерсть на спине. Распекая сержанта Купидона глава отдела боевиков был куда мягче, но только теперь Дантон это понял. Он повернулся на живот и сунул голову под подушку, прижимая наушник как можно сильнее, чтобы лучше слышать. Однако Мария Кри не была Дантоном и не стала клясться, что это не она, что она так больше не будет, но это все равно не она, что ее оклеветали враги, а запись на камере слежения смонтирована.

– Вы считаете, что я должна отчитываться вам в своих действиях, Доусон?

– Отчитайтесь в них хотя бы перед собой, Мария.

– Однако я не вижу причин вызывать меня в ваш кабинет. Рядовой Гувер прекрасно справилась с работой…

Больше всего Дантона возмущало, что о нем в разговоре двух начальников не было сказано ни слова. Как будто он не помогал… ну, по крайней мере, не мешал Гувер возиться в пылюге и расставлять древние дела, периодически до крови обрезая пальцы об острые края скоросшивателей.

Архив был закрыт для всех, кроме начальства и некоторых избранных. Обычно все пользовались электронной базой, а бумажные дела были пережитком прошлого. Иногда, когда база подвергалась хакерской атаке как со стороны врагов, так и со стороны слишком любопытных сотрудников, испорченные данные брались из архива, но это происходило не слишком часто. Тогда Доусон, Кри, Кейдж или еще кто-то приходили в архив, искали нужное дело на полке, вносили данные в базу… и вместо того, чтобы поставить дело на место, оставляли его на столе, где уже накопилась целая гора. Ветхие страницы вываливались из дел, и Гувер пришлось искать недостающие места и вставлять их, а то и набирать на компьютере, даже не подключенном к интернету, и распечатывать заново. Архив был огромен, в отдельных секциях помещались биографии агентов от самого основания базы, отчеты об операциях, юридические и экономические дела… Гувер рассортировала их все, молча, с таким убитым выражением лица, что Дантон ощутил нечто, похожее на укол совести, который быстро прошел, потому что противная рыжая никак не шла на контакт, а когда он решил с ней поговорить, залезла по приставной лестнице к динамику, висевшему на потолке, прикрутила к нему мобильный телефон и врубила музыку на всю громкость. Бумаг было много, а дверь не открывали, и то, что про них не забыли, говорила только появляющийся три раза в день курсант с едой. Гувер, похоже, здесь даже нравилось, она периодически присаживалась за стол с какой-нибудь папкой, вычитывая подробности. Папка с именем «Солджер» практически не покидала ее стола. Дантон даже поглядел из любопытства, когда она копалась в делах на букву «Z». Ничего особенного, какой-то солдатик, по подростковому тощенький, с наивным взглядом и чистыми голубыми глазами. Дантон не успел пролистать дело как следует, когда появилась Гувер и уронила на него сверху водопад бумажек. Под конец от скуки Дантон, устав от катания на приставных лестницах туда-сюда, даже начал размышлять о том, чтобы помочь ей, но осуществить свое желание он так и не успел – за ними явился Доусон лично и вывел на Божий свет. Дантон тут же умчался играть в RPG, даже не вытряхнув из волос архивную пыль. Наигравшись так, что все сосуды в глазах полопались, он подключился к кабинету Доусона, чтобы быть в курсе последних событий. Последняя облава на Фантома опять не дала никаких результатов, агенты успешно провели двадцать три боевых операции, поймали шведского шпиона, закупили восемь машин оборудования, наняли четырех новых уборщиков и так далее и тому подобное. А еще Доусон был крайне недоволен тем, что Гувер побывала в архиве, но почему – так и не объяснил, в результате выставив Марию и взяв с нее расписку о том, что никогда и даже под угрозой пыток она не будет принимать никаких решений относительно агента Гувер, чего бы это ей не стоило. Рэйчел тоже намекала, что рыжая какая-то особенная и очень важная, но тоже не сказала ничего конкретного.

После архива Дантон ее видел только один раз, и то случайно, когда заходил к Коннору со списком медленных ядов, от которых ему требовалось противоядие. По дороге он столкнулся с толпой курсантов-старшекурсников и номеров вторых, выходящих из зала с проектором. Лица у всех были белые, некоторых, похоже, тошнило.

– Чего это они? – Поинтересовался Дантон у старшего агента, собирающего аппаратуру.

– Насильников сегодня проходили. – Усмехнулся он. – В красках. Надо еще раз провести занятие, пусть привыкают. Кейдж хочет по ним особый отдел формировать.

Потолкавшись в коридоре, Джо приметил пару особо расстроенных цыпочек, которым могло понадобиться сильное мужское плечо и ухо, готовое выслушивать о несправедливости этого мира, и пошел к Коннору, насвистывая «Jingle Bells».

– Не сейчас. – Замахал на него док. – Подождите в приемной, агент Дантон!

А сам взял ампулу, наполнил шприц и ринулся в кабинет. Через болтавшуюся дверь Дантон разглядел знакомое бледное лицо, прикинул, что видно у впечатлительной малышки истерика, тихо подошел ближе и стал подслушивать.

– Послушай. – Настаивал Коннор, мягко, но непреклонно. – Это не ты. Это он сделал.

– Это неважно. – Странно спокойно ответила Мерида. – Он не был болен. У него не было комплексов. Ему просто было интересно, как это, взять женщину, которая тебя не хочет. Будет ли она плакать или драться. Будет ли ей больно. Насколько ей будет больно. Что будет, если ее ударить. Избить. Убить. Как это, когда она уже мертва. Ему все было интересно. Просто интересно. Ему все на свете было интересно.

– Он был чудовищем. – Успокоительно ответил Коннор. – Но ты не такая.

– Нет. Он не был чудовищем. Он просто хотел знать. Все знать. И ставил опыты. И записывал их. Никто не должен был знать. Ты не понимаешь.

– Все это уже кончилось. Что-то успокоительное не действует. Подожди, дай я еще добавлю.

– Он и убил так же. Из любопытства. Хотел узнать, как это – убить. Будет ли страшно. Как изменится человек. Но страшно не было. Только немного скучно. Поэтому он больше никого не убивал. Просто так не убивал, я имею ввиду.

– Как ты узнала? Тебе приснилось? Фантомные воспоминания?

– Я просто это все помню. – Гувер поморщилась. – Что ела вчера. Что читала. Как насиловала женщин.

– Это не ты.

– Я. Мы думали, нас двое. А всегда был только он. То есть я. Разряд выжег сознание Гувер, как выжег сознание Адели. Он закрепился в этом теле. Он – это я. И больше никого нет.

– Нет, послушай меня. – Коннор посветил ей в зрачки, ввел капельницу. – Сейчас я дам тебе мягкого снотворного. А когда проснешься, мы еще раз поговорим, понятно? Ты не можешь быть им, потому что ты – это ты, ты другая.

– Ты его не знал… – сонно ответила Гувер, конец фразы был совсем невнятным.

Дантон бесшумно вернулся на место, переваривая услышанное. Похоже было на бред, но из них двоих Коннор точно не был психом. Он вышел, тихо прикрыл дверь, и взял у Дантона список. Вид у него был крайне замученный.

– Проблемы, док?

– Нет, все в порядке. – Коннор провел ладонью по лицу, но до шпионов отдела ему было далеко. – Отправляетесь на боевую операцию, агент?

– Нет, решил отравить Кейджа и стать директором.

– А противоядия тогда зачем?

– Хочу сыграть с ним в игру. Слушай, док, ты же психолог…

– Психиатр.

– Да не важно. Что, правду говорят, будто нет нормальных людей?

– Большинство людей абсолютно нормальны, агент Дантон. Просто у каждого есть свои индивидуальные особенности. Ну и смотря что понимать под нормальностью.

– То есть, если бы все люди были психами, то они бы все были нормальными?

– Да, агент Дантон.

– А вот скажи, ты прям видишь отклонения каждого?

– В большинстве случаев. Но я не назвал бы…

– А почему они возникают?

– Большое влияние играет детство, социальная среда, окружение, навязываемые стереотипы…

– А я вот в приюте рос. – Дантон шутовски скривил лицо. – Ни мамы, ни папы, так плохо, так плохо! Знаешь, что у нас там иногда воспитатели делали со старшими девочками?

– Подумаешь. – Фыркнула Гувер, выходя из-за двери. – Подумаешь, приют! Вот бы мне оказаться там! Да я бы все отдала, чтобы расти в приюте, а не здесь!

– Как ты встала? – Коннор уставился на нее, как на привидение. – Снотворное…

– Не действует твое снотворное! Воспитатели, девочки! – Гувер круто повернулась к Дантону. – Да вы даже представить себе не можете, что с ними тут делают! Вы ничего не знаете, ничего!

– Да ладно, подумаешь. – Обиделся Дантон. – Никто из местных сироток никогда не жаловался.

– Вот именно. – Гувер усмехнулась, уперев руки в бока. – Никто и никогда. Потому что здесь нас учат молчать. Подчиняться. Не думать. Из нас делают пушечное мясо и учат благодарить за это. А вы приходите с воли, вы можете уйти, когда захотите, вас берегут, а мы умираем. Когда мне было пять лет, мне три раза ломали руку, учили терпеть боль и не чувствовать страха. Не от злости или ненависти, а потому, что так написано в правилах об обучении новобранцев. Потом нас всех били ногами, двое огромных мужчин, чтобы мы учились никому не верить и бояться тех, кто сильнее. Ну и дополнительный стимул самому становиться сильнее, конечно же. И вы это никогда не услышите ни от кого из сироток, сэр, потому что это просто страшно вспоминать. И еще потому, что они считают, что это нормально, что это так и надо, сэр. Все, чтобы наша любимая страна жила спокойно, пила, жрала и разлагалась. Все ради национальной безопасности. Среди десяти убитых агентов девять – сиротки. Может быть, мы были бы не против такой судьбы, но у нас отнимают даже право выбрать ее добровольно. И мы до самого конца будем подчиняться, а если повезет, то убедим себя, что в этом наше счастье: полное государственное обеспечение и еда по карточкам, а также интересные командировки в другие страны под полным контролем со стороны руководства.

Она перевела дух и оперлась рукой о стену.

– Но вы никому не скажете о моей маленькой исповеди, сэр? Конечно нет, потому что всего этого просто не может быть, это невероятно, это не может быть правдой.

– Агента Джокер, пройдите в кабинет мистера Доусона. – Затрещал динамик. – Агент Джокер…

– Надо же, как вовремя. – Сказала Гувер и вышла, хлопнув дверью.

– Да-а-а-а, вот это ПМС! – Протянул Джо. – Так что там с противоядиями, док?

Глава 28. Классический случай

Высокий худой француз сидел в кабинете Доусона, манерно закинув ногу на ногу. Черные острые усики топорщились в стороны, как пики, такие же тонкие, как его ноги и руки. Гувер, никогда не сталкивавшаяся раньше с людьми нетрадиционной ориентации, сразу ощутила нетолерантную неприязнь, отнюдь не улучшившую ей настроения. Сорвалась, как девочка, и разболтала Дантону то, что даже вспоминать не хотелось. И Коннору… Интересно, где на базе можно спрятать труп?

– Агент Гувер по вашему приказанию прибыл, сэр.

– Агент Гувер, это ваш инструктор. – Сказал Доусон, указывая ручкой за шестьсот долларов на незнакомца. – Он будет учить вас танцам.

Внешне малышка осталась невозмутимой, внутренне же содрогнулась так, что вибрация прошлась по комнате, заставив закачаться наградные листы в рамках.

– Да, сэр.

– Можете приступать прямо сейчас. – Доусон покатал в руках ручку.

– Есть, сэр.

Французик поднялся, пригладив сильно блестевшие от геля волосы с большими залысинами.

– Меня зфать Пьер Рошель. – Сказал он. – Я буду ушить тепья не только танцам. Я буду ушить тебя быть женшшиной.

Пробиравшийся по коридору агент Клеммон громко рассмеялся, услышав такое заявление, и тут же был наказан громовым голосом Доусона, просившего зайти. Буквально вчера агент потратил выданные из бюджета на операцию деньги на стриптизершу из Айдахо и ломал голову, как объяснить это в отчете служебной необходимостью.

– Да, сэр Рошель. – Ответила Гувер, чувствуя, что губы кривятся то ли в сардоническую улыбку, то ли в гримасу отвращения.

Приказы не обсуждаются, спросить у Доусона, зачем он выдумал танцы, не предоставлялось возможным.

– Пьер. – Поправил хлыщ. – Ты зфать меня Пьер.

– Да, Пьер.

– Хорошо, Пьер.

– Хорошо, Пьер. – Послушно повторила Гувер, чувствуя желание поправить французу немного торчащий в сторону нос.

– Пойтем. – Велел он. – Ты пудешь рассказывать мне сфой жизнь. Нет-нет, идти не как сольдат, идти как шенщин.

Гувер остановилась, машинально пристукнув пятками.

– Так. – Показал Пьер Рошель и пошел, плавно покачивая бедрами. – Женшин идет так, чтобы фсе смотреть на ней.

Шедший по коридору Дантон изобразил испуг и шарахнулся от пославшего ему воздушный поцелуй француза.

– Не на того напал! – Крикнул он грозно, загораживаясь коробкой со звякнувшими ампулами. – Не для тебя расыетал мой цветочек!

– Урок первый. – Сказал француз, поворачиваясь к Гувер. – Слишком брутальный небритый мушшин с ярко выраженной гомофобией ест потенциальный гомосексуалист.

– Знаю я. – Буркнула Гувер. – Учили. И «Красоту по-американски» смотрели.

– Ты меня на себя не равняй! – Обиделся Дантон. – Агент Доусон, вы как такое на базу пускаете?

Он постучался в дверь и засунул туда голову.

– Доусон? Вы в курсе, кто у нас тут ходит?

Потом, продолжая болтать, как-то незаметно втянулся туда, исчезнув из поля зрения.

– Мушлан. – С удовольствием сказал Рошель. – Солдафон. Ну, птишка моя, иди, как женшшин.

«Птичка», чувствуя себя полной идиоткой, пошла вперед, увеличив амплитуду раскачивания бедрами.

– Не так. – Остановил ее Пьер. – Снять обуфф быстро. Идти на носошках.

На носочках оказалось идти труднее. Раньше Мериде приходилось надевать каблуки, но их тренировали драться в них, или просто ходить на цыпочках по полу, на который нельзя наступать всей стопой, а здесь ей надо было буквально плыть, порхать, подлетая и присвистывая. Через каждый шаг Рошель останавливал ее и поправлял, проходящие мимо агенты в открытую пялились на бесплатный цирк. Гувер сжала зубы и делала все, что требовал Рошель, как всегда на занятиях. Если Доусон приставил к ней учителя танцев, надо просто сдать этот экзамен, как все остальные.

– Нет. Ты не на тренироффке по стрельба… не надо уходить ф себя. Полушай удовольствий… Ходить красифо… ты люпить, когда красифо?

С танцами оказалось сложнее. Привычное тело подсознательно повторяло приемы, не желая изгибаться расслабленно и медленно там, где раньше важна была сила и скорость. Вдобавок Рошель вырядил ее в туфли на высоченном каблуке, от которых тут же свело стопы, и разлетающуюся от каждого движения прозрачную юбку, прибавив, чтобы она не смела переодеваться в форму, пока не станет полноценной «женшиной», и так ее довел, что Гувер брякнула, что знает способ стать женщиной быстрее и приятнее.

– Это тоше надо! – Поднял палец Пьер. – Это ошшень вашно! Женшина долшна нравиться… ты мошешь нравиться, но ты долшна уметь управлять этим.

В столовой он от нее тоже не отстал, а по пути то и дело корректировал походку.

– Покаши мне шпион! – Раздраженно велел он. – Солдафон тут полно, мне нужен шпион!

Гувер положила вилку, мучительно проглотила еду, выпрямила спину, выдохнула. Потом расслабленно улыбнулась, взяла нож, начала непринужденную беседу…

– Корошо. – Одобрил Рошель. – Еще отставь ношку вбок… поставь на носок, чтопы икра напряглась… Хорошо. Но не вполне. Ты не долшен притфоряться, ты долшен быть женшин… я учить тебя Станислафский систем, а не этой шалкий американский школ. Ты долшна жить роль!

– Сами-то! – Перебила его разозленная Мерида. – Прекратите тогда этот акцент! А то просто классика: голубой иностранный учитель танцев! Подумать только!

– Хорошо. – Рошель улыбнулся. – Молодец девочка. Но учитель тут я, и указывать буду я. Ты ест кароший материал для будуший женшин. Ты спрафишься с заданий, если будешь стараться… красифый внешность еще не фсе. Его прифлекать глубина. Ф типе есть глубина. Есть молодост… но тфой козырь… как ты тумаешь?

– Какое еще задание? – Жадно спросила Мерида, подавшись вперед.

– Заданий, на который ты отпрафишься, если спрафишься, моя дорогая. Для которого надо пыть женшин. Так что ф тебе самый главный? Што нрафиться мушшин?

Гувер серьезно задумалась. Не уродина, естественно, но ничего выдающегося, есть и лучше. Из частей тела тоже ничего особенно не выделяется. Веселость и обаяние? Ха-ха.

– Ум? – Неуверенно спросила она. – Я очень умная. Быстро запоминаю…

– Нет. – Отмел Рошель. – Это ест у мноких. Я кофорю о том, чем ты фыделяться…

– Волосы?

– Тфоя страсть. – Пьер потрогал Гувер за косу. – Ты ошень страстный дефочка. Азарт. Русские гофорят «удаль».

– Чего? – Переспросила Гувер незнакомое слово.

– Что. – Поправил Рошель. – Мушшина чувствуй страст… тфой страст. Это знашит: есть сердце, есть душа… сильный душа. Ты скрыфать, но надо показыфать. Страсть – твое орушие… и лицо, а не застыфшая маска. Лицо шпиона долшно двигаться, девошка. Покажи радост… хорошо. Смушение? Так. Грусть…

Он неожиданно ударил ее по щеке.

– Да я тебе сейчас руку сломаю! – Рявкнула Гувер, хватая француза в локтевой захват.

Непривычно длинная юбка треснула вдоль шва, открыв ее ногу в черном кружевном чулке.

– Страст хорошо. – Одобрил француз, осторожно поводя намертво зажатой головой. – Груст ты долшна чувствовать, иначе ничего не получиться. Плачь! Мир полон боли…

– Жизнь – боль! – Грозно подтвердила Гувер. – И сейчас ты это познаешь, лягушатник хренов!

– Отпустите учителя, агент Гувер. – Негромкий голос Доусона заставил Мериду вздрогнуть, она нехотя выпустила взмокшего Рошеля и пулей вылетела в коридор.

– Изяшшно, а не как сольдат! – Крикнул ей в спину француз, потирая локоть.

– Ну что? – Спросил Доусон, наливая ему кофе. – Что скажешь, дорогой?

– Скашу, что если пы я был гранилщик, а она алмас, я бы не взялся за нефо, бояс поресать руки в кроффь.

– Ну что ты. – Польстил Доусон, добавляя учителю побольше сахара. – Ты самый лучший гранильщик. Другого такого нет. А это эксклюзивный случай.

– Да я вижу, что эксклюзивный. – Подтвердил Рошель, скидывая нарочитую манерность. – Раскусила меня в два счета. Ай-яй-яй, Грегг, такую жемчужину обучали по общей программе! Неужели не было индивидуального воспитателя? Какая смелость, какой кураж, упорство, страстность, терпения как у танка, врожденное коварство, мстительна и ничего не забывает! Высокомерна и застенчива, смела до безумия, даже слишком…

– И ты предложил бы все это подстегивать? Общая норма была для нее лучшим вариантом.

– Общая норма чуть не убила в ней человека.

– Она слишком похожа на отца.

– О да. И он был почти так же прекрасен.

– Поэтому мы не стали рисковать. Совет и так добивался ее ликвидации. Оставим это. Как думаешь, она справится?

– Не знаю. Если захочет. А если нет – я не смогу ее научить танцевать. Зря вы выделили ей отдельный отсек. Сейчас бы у нас была девушка, более привыкшая к мужскому вниманию. А ты сразу ребенка – и на Орелла.

– Этот ребенок может больше, чем ты думаешь.

– Но это ребенок. – Настаивал Пьер. – Ребенок, а у нее глаза уже затягивает льдом. Такие живые, зеленые, как трава после дождя…

– Прекрати. Я это уже выслушивал. Это наша работа, Рошель. И Татьяна знала, на что шла. Сможет ли Гувер стать хотя бы вполовину такой?

– Вполофину? – Рошель снова перешел на акцент. – О нет, мой друк, нет. Она мошет быть гораздо, гораздо лучше. Но сгорит ошшень быстро. Польшой талант – польшая боль.

– Превосходно. – Доусон отхлебнул кофе. – Значит, действовать надо быстро.

Глава 29. Коварство и любовь

Дантон обиделся. И не так, как это бывало обычно, а всерьез. То есть он не делал грустное лицо, не складывал губы в трубочку, не жаловался на жизнь, выстукивая претензии азбукой Морзе по трубам, не прятался в ангаре с оружием и даже не напивался до беспамятства в баре. И даже не курил, демонстративно сидя на подоконнике с кружкой кофе, душераздирающе вздыхая и поправляя розовые угги сорок седьмого размера.

Обиженный Дантон был предельно корректен, на работу приходил вовремя, трезвый как стеклышко, побритый и причесанный, говорил всем «сэр», соблюдал субординацию, курил в строго установленных местах и только в перерывах, не озвучивал дурацких идей на планерке, обращался к Доусону по званию, не приставал к секретарше Кейджа и хранил на лице спокойно-деловое выражение. Зато агентов трясло и лихорадило, потому что когда Дантон в последний раз так делал, потом, после того, как отошел, выносить его стало совершенно невозможно, потому что агент Купидон своим долгом считал отыграться за упущенное время. В этот раз его обида затянулась гораздо дольше. Особо впечатлительную агенточку даже ударило в истерику, когда он прошел мимо нее и не хлопнул по заднице. Аналитики, во все остальное время негласно враждующие с боевиками, сейчас бросили все силы, чтобы доискаться причины такого ненормального поведения.

Выяснилось, что на последнем задании Дантон весьма грубо выразился по поводу истеричной женщины, бывшей в заложницах у банды террористов. Действовать надо было быстро, трех агентов нервные парни, понимающие, что им не уйти, уже подстрелили, и Дантону, которого обычно берегли за особую ценность, пришлось в спешном порядке покинуть относительно отдаленный наблюдательно-огневой пункт, и врываться в здание вместе с группой захвата. Вместо того чтобы отползти в сторону и дать боевикам время обезвредить бандитов, женщина бросилась на снайпера с благодарностями, повисла на ошеломленном Джо, цепляясь ему за шею и прочие места, в результате чего он замешкался и получил две пули. Террористов обозленные агенты уничтожили на месте, списав на «производственную необходимость», а женщина впаяла Дантону иск за моральный ущерб. К сожалению, в здании была камера, и красочные эпитеты раненого снайпера, на чем свет стоит костерящего «идиотическую долбошизофреничку» успели попасть в сеть, так что иск пришлось удовлетворить. И все бы ничего, но на раненого Дантона с геройски перевязанной рукой наорал Доусон лично, больше упирая не на иск, а на то, что снайпер посмел покинуть место дислокации и проявил недостойную инициативу. Делал он это для Совета, удовлетворенно слушающего по внутренней засекреченной линии, но Дантон, не знавший этого, погорячился, считая себя полностью правым, и наговорил начальнику гадостей. В результате они оба не разговаривали уже две недели, и даже Кейдж не смог заставить их помириться. Обычно лояльный Доусон уперся, как баран, Дантон тоже не предпринимал попыток к сближению. В результате оба играли роли непритязательного начальника и исполнительного тупого подчиненного, даже не пытаясь делать друг другу подлянки через подставных лиц, а база потихоньку сходила с ума от нервного напряжения.

Гувер, все это время занимающаяся танцами с Пьером Рошелем, грозы почти не замечала, тихо ненавидя весь мир, геев и французов. От туфлей у нее немели ноги и болела спина, но это было не самое сложное. В конце концов, она научилась соблазнительно выгибаться, играть ножкой, ненавязчиво демонстрировать умопомрачительно тонкое запястье, облизывать губы, правильно трогать волосы, многозначительно играть различными предметами, мило краснеть, смеяться, отдергивать руку так, чтобы было понятно, что продолжение возможно, как бы случайно касаться ногой ноги под столом, а также правильно есть продолговатые предметы цилиндрической формы. Но Рошель требовал ее раскрыться, чего она сделать никак не могла. Все образы, которые она придумывала и тщательно прорабатывала, француз раскусывал, требуя показать ему настоящую Гувер, в то время как настоящая жаждала оторвать учителю голову и ложкой съесть мозги. Еще трудно было заигрывать с агентами, Рошель очень ругался, когда добившись своего, Гувер делала каменное лицо, доставала блокнот и ставила напротив имени агента в длинном списке размашистую галочку.

Но что ей придется танцевать в качестве экзамена и перед кем, учитель не предупреждал.

Татьяна оглядела толпу конкуренток. Нельзя сказать, что высокомерно, такие чувства не для тех, кто на вершине. Шпионка могла не бояться соревнования, не столько потому, что была лучшей, сколько потому, что лавров на веку ей хватало. Коридор будто пламенел рыжими волосами всех оттенков и мастей. У каждой претендентки на груди был порядковый номер, следуя которому они по очереди входили в закрытый кабинет с небольшим подиумом и шестом. Раскрасневшееся жюри сидело в кабинете, довольно обмахиваясь бумагой для выставления отметок. Не хватало Дантона, на предложение побыть членом жюри он ровно ответил, что по расписанию у него в это время проверка квалификации. Каменное лицо Доусона, зверски заваливающего всех претенденток, добавляло каплю дегтя в этот шовинистический рай, но не могло испортить никому настроения. Вызывающий отвлекся от эффектного скольжения по шесту претендентки Љ10 и выглянул в коридор.

– Номер одиннадцать, приготовиться! Скоро ваша очередь! Где номер одиннадцать?

Номера одиннадцатого не нашлось, и вызывающий пожал плечами, поспешив вернуться к эффектной концовке номера. Шпионка разъехалась в вертикальном шпагате по шесту, и от вида полоски белых трусиков у вызывающего внутри все перевернулось. Пятиминутный перерыв дал агентам придти в себя и выставить оценки.

– У меня скоро сердце остановится. – Поделился агент Картер, промокая лоб бумажной салфеткой.

– Так выйди. – Посоветовал агент Морган и убрал обратно в карман 10 долларов, которые достал по инерции в силу укоренившейся привычки. – Давай следующий трек, кто там по списку?

Музыка, раздавшаяся из колонок, заставила агентов усомниться, что она правильная. Потому что под «Pardonne moi» Мирей Матье еще никто не додумывался танцевать у шеста. Претендентка тоже не появлялась, агенты недоуменно переглянулись.

– Выключи трек. – Распорядился Доусон, поморщившись.

– Не надо! – Двери распахнулись, ударившись створками о стены, тонкая длинноногая фея вбежала в зал на высоченных каблуках с прозрачными платформами, не вписалась в поворот и задела бедром угол стола. Черные колготки в крупную сетку тут же неумолимо поехали, из царапины обильной бахромой полилась кровь. Претендентка растерянно провела пальцем по бедру, поднесла к носу, слизнула красные капли, смутилась так, что покраснела даже шея в низком вырезе джинсовой жилетки в кантри-стиле и впорхнула на сцену, встала, прислушиваясь к аккордам, подняла вверх бесконечно длинные тонкие руки, глубоко вздохнула. Потом пальцы затрепетали, и руки резко полетели вниз, вздрогнули, опять взлетели… фея сделала шаг, закружилась, обхватила шест и взлетела наверх, изогнувшись так, будто ей было больно, вся напряженная, как струна, готовая оборваться. Кровь пачкала ее руки, шест, одежду, капала на подиум…

«Прости меня!» – С отчаянием в голосе пела француженка – «Прости меня… я не хочу жить без тебя… о тебе я мечтала ночами… это было желание хотеть и познать…»

– Шедеврально. – Сказал Рошель, когда раскрасневшаяся чуть запыхавшаяся Гувер вышла в коридор, пропустив претендентку под номером двенадцать. – Ошень чуфственно. Ах, какой взгляд! Сколько гнева! Сколько страсти!

– Достал ты уже со своей страстью!

– Пошему ты опоздаль? Ты быль готоф за пятнадцать минут до нашала своей очереди.

– Создала эффект неожиданности. – Пожала плечами Мерида. – Танцы танцами, а головой тоже думать надо. Заодно вбежала, вся такая трагичная, запыхавшаяся… кровь прилила, грудь вздымалась… ну ты понимаешь. Ах, ты же гей! Тогда представь, что я парень.

– Я думай, ты быть настоящий там. У кого ты просить прощения? Думай о нем, кокда тебе придется…

– Не придется. – Отрезала Гувер. – Микроскопами гвозди не забивают. Для работы по чужим койкам у нас есть менее талантливые сотрудники.

– Ты хитрый дефочка. Обманыфаешь так, будто гофоришь правду, а кокда гофоришь прафду зфучит так, будто ты обманыфай. Смотри, не потеряйся ф этом.

– Не твое дело.

– Нет. – Согласился Рошель. – Но ты способна на польшее, шем франье.

«Как же я тебя ненавижу.» – Подумала Мерида.

– Итак, у нас двое финалистов. – Сказал Доусон Кейджу. – Гувер и Михайлофф. Михайлофф опытный и сильный агент, она не подведет… не буду тебе перечислять ее достоинства, ты их сам знаешь.

– Чем лучше Гувер? – Спросил Кейдж, положив подбородок на сложенные пирамидкой пальцы.

– Она моложе. – Без обиняков отрезал Доусон. – Натуральная рыжая, Орелл предпочитает их крашеным. Нет опыта полевой работы, значит, будет стараться. Способна действовать самостоятельно, может генерировать неожиданные ходы… Джокер, одним словом. Ее ты тоже прекрасно знаешь.

– Чем она хуже Михайлофф?

– Первый раз, может смешаться и все провалить. Формы еще не те, Орелл любит более округлых девушек. Ну и ее плохой парень, неизвестно, что он выкинет в самый неподходящий момент.

– Значит Михайлофф.

– Не знаю. Она превосходна. Даже слишком. А у Гувер есть кураж. И нельзя вечно мариновать ее здесь, рассказать тебе про плотно закрытую кастрюлю и пар?

– Дадим ей другое задание.

– Оно будет не менее опасным. Нельзя выпускать ее в поле неподготовленную. Хотя бы в группе захвата…

– Нет.

– Директор…

– Нет.

– Она будет в ярости.

– Я разберусь. Вызови ее.

Рядовой Гувер в весьма непривычном виде прошла в кабинет и села, сложив руки на коленях и подогнув под себя ногу в пластмассовой туфле. Кейдж по-новому взглянул на девушку, оценил плавные линии тела, длинные волосы с темной подпалиной, такие же брови, уже чуть потекший макияж… солдат обещал быть идеальным шпионом, а пока беспокойно ерзал, зацепившись колготками за пряжку на туфле. То, что надо Ореллу. Непосредственность и расчет в одном флаконе, юность и ум, страстность и отталкивающая холодность. Доусон поймал его взгляд и выразительно подвигал бровями. Нет. Он просто не мог.

– Вы прекрасно выступили, рядовой.

– Спасибо, сэр. Вы видели?

– Да, я смотрел по внутренней связи. Представляю, что там в комнате творилось, если я тут почти рыдал. Однако учтите на будущее, что нельзя так танцевать стриптиз, он направлен на более низменные инстинкты. Мужикам, которые смотрят на раздевающихся девушек, не должно быть стыдно, они платят не за это. Но в целом хорошо. У вас есть половой партнер?

– Нет, сэр.

– А был?

– Нет, сэр.

– Плохо. Иногда отсутствие опыта ничем не заменишь.

Рядовой никак не отреагировала на это замечание, будто не мечтала о настоящем задании сколько он ее помнил. Молодец.

– Но мы можем дать вам шанс. Я даже готов пойти на риск. Безумие, но все же…

Возмущенный Доусон резко выдернул кружку с кофе из автомата. Подлый ход, но винить в неудаче Гувер будет только себя.

– Что я должна сделать, сэр?