Текст книги "Мятежница и менталист (СИ)"
Автор книги: Эль Бланк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
– Воды дай, – прохрипел Карен, когда Марк уже почти закончил.
Тот без лишних вопросов откупорил одну из бутылок, стоящих в нише, наполнил стакан и протянул главарю, критически оценивая состояние мужчины, с трудом координирующего свои движения.
– Осуждаешь? – буркнул, выхлебав воду, Карен. – Зря. Это была военная хитрость.
На самом деле, никакой хитрости в его бурных возлияниях за столом не было, просто вино оказалось коварным. Да и сам Карен, хоть и критиковал пьянство среди личного состава, не был идеалом в смысле трезвости. И, в отличие от своих подчиненных, имел запасы алкоголя высшего качества. Однако Марк понимающе кивнул. Мол, если начальство в себе уверенно, как можно сомневаться?
– Ты вот что, – отдав стакан и отобрав у адъютанта бутылку с остатками воды, продолжил Карен. – Передай лейтенантам пятой и шестой роты, чтобы завтра их молодцы носа на плац не высовывали. Ни одной рожи чтоб я не видел! Понятно? Остальные на учения, как приказано. Погоди! – остановил шагнувшего было к выходу Марка. – Возьми на складе коммуникатор, из запасных. Осчастливишь им нашу журналистку. Только внешнюю связь заблокируй, проверь. И проследи, чтобы она завтра оделась нормально, не то учения накроются медным тазом. Я сегодня грешным делом подумал – померещилось от сверхурочной работы. Вырядилась как в высший свет, то ли меня носом ткнуть, что она королева, а мы все тут быдло, то ли поразить своей неземной красотой решила. А вот ты мне скажи, Марк, вот только честно, что в ней красивого, а? Тощая, манерная, волосы бесцветные, лицо… – Он крутанул рукой перед своим и неожиданно признал: – Не, ну больничке ее хорошо так облагородили, подшлифовали. Оно теперь, конечно, видно, что породистое… – И снова скривился: – Но спесивое! Девка с претензиями и раздутым самомнением. Думает, весь мир вокруг нее одной вертится! В голове одни репортажи и сенсации.
Карен презрительно хмыкнул, поднял было бутылку ко рту, чтобы хлебнуть из горла, да, судя по всему, еще что-то вспомнил, потому что, так и не глотнув, опустил – снова решил выговориться:
– А как она поплыла от моих комплиментов?! Дура, как есть. Думает, наверное, я на нее запал.
– Все женщины мечтают, чтобы мужики у их ног ползали, – неожиданно поддержал тему Марк. – Самолюбивые стервы.
– Вот это ты верно сказал, – со знанием дела одобрил Карен. Наконец допил остатки воды и, отдав пустую бутылку, подытожил: – Раз ей нравится, буду пыль в глаза пускать. Поухаживаю. От меня не убудет. А чем быстрее из нее выйдет ручной репортер, способный раскачать общественное мнение, тем быстрее я избавлюсь от необходимости… притворяться.
Последнее выдал с паузой, расслабленно, прикрыв глаза. Типа вопрос решенный, все и так понятно, что говорить?
Убедившись, что задремавшему начальству он больше не нужен, Марк отправился выполнять поручения. Спать мало, урывками, когда придется, работать и днем, и по ночам, для него стало таким же естественным, как и брать на себя всю грязную работу. Наверное, привычка не лениться и не откладывать дела, помогала ему справляться быстро. И потому утром, едва стрелки на часах показали семь утра, он уже стоял у дверей в комнату своей подопечной – успевший немного подремать, с коммуникатором в руках и свертком под мышкой.
– Уже? – сонно пробормотала девушка, когда рядом с ней на кровать шлепнулся ворох одежды, а недовольный голос громко сообщил: “Подъем!”. С трудом распахнула глаза, пообещала: – Я быстро соберусь. – И лишь потом удивилась, глядя на ткань камуфляжной расцветки, поверх которой упал толстый серебристый браслет: – Это что?
– Твоя одежда на сегодня. И комм. Жду на кухне.
– Это Карен просил передать?
Отвечать Марк не стал, не видя смысла. Скажешь “да” – обрадуется, будет сиять от счастья как идиотка. “Нет” – обидится и начнет ворчать, что она не маленькая, чтобы ею командовали все кому ни попадя. Оба варианта его не устраивали. Раздражали. То ли жалко ее было, то ли привык он к ней за эти дни, оттого ее беспечность и запредельное доверие к Карену беспокоили. Но и строить козни начальству и срывать его планы – тоже не вариант. Проще держать нейтралитет.
В некотором смысле ему было сложно этот равнодушный настрой сохранять, особенно на кухне, когда эта горе-кухарка снова сожгла свой завтрак. Вот и не мешало бы помочь, а с другой стороны – она ему кто? Он ей не нянька. Пусть к самостоятельности приучается, а то самомнения много, при этом пользы от него никакой. А от иллюзий собственной значимости надо избавляться.
На поверхности уже вовсю кипела жизнь. Механики проверяли транспортники, пехота в экзоскелетах строилась колоннами, плазменные установки выезжали из ангаров, с натянутой над ними маскировочной сеткой. Со стороны складывалось впечатление, будто силы мятежников желают показать себя во всей красе и боевой мощи.
По крайней мере, для Карины учения выглядели именно так. И тем не менее, впечатление было заведомо ложным. Приказ Карена скрыл от любопытного взгляда журналистки самые боеспособные и вооруженные высококлассной техникой отряды.
Тактический ход был простым – создать иллюзию не самого выгодного положения армии мятежников. Не самая высокая численность, морально устаревшая техника, давно списанное в утиль вооружение. Посмотри на таких, и останется диву даваться, как это еще федералы не разгромили настолько слабые войска.
Поневоле начнешь подозревать гвардейские полка Федерации в профнепригодности. Или их командование в желании умышленно затянуть конфликт с мятежниками и намерении вытянуть средства из бюджета Земной Федерации на военные нужды, когда в этом нет явной необходимости. А кто из зрителей репортажа способен проверить целевое расходование финансов? Разумеется, никто. И это еще больше подлило бы масла в огонь общественного мнения. Прибавив к этому переживания о нелегкой судьбе лидера мятежников и его беспримерной борьбе за справедливость…
Расчет Карена был идеальным и в деле завоевания симпатий публики, и в стратегическом смысле. Дезинформация может спровоцировать федералов провести атаку малыми силами. Не пожелают они выглядеть беспомощными бездельниками в глазах общественности. Поспешность в стане врага – это заведомая победа для мятежников. Часть противников будет уничтожена, оставшиеся деморализованы и уже не столь многочисленны. Есть все шансы развить успех, если вовремя и правильно провести операцию по захвату поселений.
Вдохновленный вот такими мечтами, Карен, разместившийся в командирском транспортнике был само добродушие и учтивость. Он деловито отдавал приказы, выслушивал доклады, фиксировал степень боеспособности личного состава. И терпеливо отвечал на вопросы своей спутницы, стоящей рядом и снимающей панораму.
Его лейтенанты поглядывали на главаря с опаской, не понимая причин доброжелательности – не в характере де’Лоста была подобная обходительность. И разнос, устроенный накануне, никак не вписывался в нынешнюю благостную атмосферу. И съемка напрягала. И перевязанная рука добавляла интриги, потому что врач упорно молчал о причинах ранения.
Полные подозрений взгляды доставались не только лидеру мятежников. Его адьютант, и без того кость в горле для нормальных вояк, – вечно нелюдимый, сующий нос во все, – сегодня был еще более устрашающим. Он, хоть и молчал, и уселся на камнях в стороне от атмосферы смотра и съемок, но любой мятежник, натыкаясь на его тяжелый взгляд, тут же ускорялся и предпочитал, изобразив максимальную активность, исчезнуть из зоны видимости. Марк въедливо отмечал каждую мелочь, каждую деталь, чтобы после за нее отчитать, пристыдить, а главное – доложить начальству.
И никому не пришло в голову, что причина угрюмости иная. Вовсе не дотошный невыносимый характер. Портили настроение Марку театральность зрелища и ожидаемые от него следствия.
Повязка на руке Карена, которая значительно отличалась своими масштабами от вчерашней. На небольшой порез лидеру мятежников намотали несколько упаковок бинта. Теперь результат пьяной выходки в ракурсе съемки выглядел как настоящая боевая травма…
Периодические гримасы боли в моменты, когда он попадал в фокус камеры, тоже были очередной уловкой. Карен мужественно сгонял с лица признаки мучений, выдавая последствия похмелья за нечто героическое.
“Самоотверженность” де’Лоста, единственно целью которой было вызвать уважение и сочувствие – раненый главарь, упрямо не сдается и отважно ведет смотр войск. Практически жертвуя собой.
Смиренная обреченность в голосе: “Нас в том бою изрядно проредили. Но мы держимся, я не вправе отступать”, в ответ на вопрос Карины: “Мне казалось, во время штурма Кварцита, у вас было больше сил”.
Ее понимающее: “Вы правы. Я не видела завершения наступательной операции из-за контузии, и у меня не сложилось полной картины боя”.
И его экзальтированное: “Я безмерно рад, что вас удалось спасти! Представители прессы не должны гибнуть. Мы в Сопротивлении еще не утратили человечности…”
Карен в своих речах умело смешивал правду и вымысел, преподнося события в выгодном для себя свете. А факты… Факты в этой записи несомненно присутствовали. Карина делала независимый репортаж, не желая отражать ничего предвзятого. Все объективно, что есть то есть. Другой вопрос, что это “все” было ненастоящим… Насквозь постановочным.
Но она этого не знала. Как, наверняка, не будет в курсе и редакция независимого канала “Равновесие”, которое выпустит запись в эфир. Пресса ни на чьей стороне. Она доводит до общественности факты, за достоверность которых репортер несет персональную ответственность.
А выводы читатели и зрители делают сами, в зависимости от собственных убеждений. Сторонники телепатов порадуются, что у мятежников мало сил. Лояльные Сопротивлению посочувствуют подполью. Вроде все в рамках допустимого, правила соблюдены…
Вот только если в распоряжении федералов окажется хоть малейший намек на ложные сведения… Если они вычислят противоречие и поймут, что от Карины идет откровенная деза… Никакого скандала не будет. Не будет ни опровержения, ни сенсационного разоблачения. Не афишируя собственной осведомленности, примут к сведению, столь же незаметно нарастят силы… А девчонку просто уберут, как недобросовестного журналиста. Никто не будет разбираться, намеренно она это сделала или ее саму умело ввели в заблуждение.
Карен не рискует ничем, Карина всем. И при этом сама радостно идет в расставленную ловушку.
Как один из мятежников, Марк осознавал необходимость действий Карена, но как мужчина этот подлый поступок осуждал. Идея Карена решить проблемы Сопротивления за счет женщины, при этом уклонившись от ответственности за интриги, Марка раздражала Так называемая “военная хитрость” Карена имела не самую достойную изнанку. У лидера мятежников не хватило смелости провернуть махинацию с соперником, равным себе в плане ума и жизненного опыта. Другое дело, если бы он переманил на свою сторону и склонил к сотрудничеству известного политика, общественного деятеля… А какой спрос с глупой и наивной девчонки? Это тоже самое, что выйти с винтовкой против котенка.
Хотя, может, вовсе она и не наивная? Вон как про дружбу загнула, Марк аж в опешил. Что здесь в основе, как не умелая лесть, чтобы выжить на базе? Ну как гарантия собственной безопасности и расчет…
Или же она в действительности сама по себе такая открытая и доверчивая, что готова к кому угодно привязаться? И внезапную симпатию Карена девушка приняла за чистую монету. И в бытовом смысле Карина совершенно беспомощна… Даже стрелять нормально не умеет. И все же чувствуется в ней стержень, упорство, характер. Хочет учиться. А получится ли? Вдруг опять придется в чувство приводить?
Марк, может, и опрометчиво согласился быть наставником, однако от своих обещаний никогда не отказывался. Придется свое слово держать и заниматься.
Глава 4. Практика
– Рукоятку упереть в плечо. Локоть в бедро. Держать нежно, как любов… Тьфу! Ну чего ты там можешь бояться сломать? Камеру свою, что ли… Вот так. Да не дергайся ты, не выстрелит она раньше времени! Ход язычка здесь очень плавный… Вдохни, и на выдохе…
Тонкий огненный луч вырвался из дула. Стремительно унесся вдаль, полыхнув белой вспышкой при контакте с мишенью. А меня толкнуло назад, куда слабее, чем во время стрельбы из пистолета Марка, но тоже ощутимо.
Правда, на этот раз я не упала не только поэтому, но и потому, что он сам стоял за моей спиной, в виде мягкой и надежной страховочной стенки.
– Мимо, – буркнула “подставка”, отодвинула меня от себя и приказала: – Еще раз.
Понятно, что “еще” одним выстрелом не ограничилось. Бить по мишеням пришлось часа полтора. И, несмотря на сравнительное удобство оружия, легкости в этом процессе было очень и очень немного.
Я, конечно, приноровилась, даже один раз почти попала, обуглив край мишени. Но от длительного напряжения руки начали дрожать, а сгущающийся сумрак не позволял как следует прицелиться.
– Учись стрелять в любых условиях, – отмахнулся от моих жалоб Мрачник. – Противник не станет выбирать удобного тебе времени суток и ждать, пока ты передохнешь.
С точки зрения разума, я была с ним согласна на все сто. Но с практической… то есть со стороны себя любимой, сердилась. Поле боя это одно, а учеба же совсем другое! Тут должно быть от простого к сложному. Учитель из Марка никудышный.
Ему, правда, я об этом говорить не стала. Незачем человека обижать. Он ведь по своему старается, делает то, что не обязан, да и вообще это моя инициатива и не факт что другие учили бы лучше. Они все тут на базе своеобразные. С большей вероятностью попытались бы облапать под предлогом… обучения.
В общем, держалась я до последнего и даже удостоилась комплимента: “Упрямая, это хорошо, значит, толк из тебя выйдет”. Зато в кровать упала, не чувствуя ни ног, ни рук. Денек выдался в физическом смысле крайне утомительный.
Зато продуктивный! Сколько удачных кадров я сделала! Учения это, конечно, не полноценное сражение, тут нет настоящего противника, только условный. Но от этого зрелищность не ослабевает. Наоборот, становится ярче, потому что можно показывать происходящее со всех ракурсов.
Как же мне сложно сохранять беспристрастность! Карен такой… Решительный, ответственный, хороший стратег. Он четко и правильно руководит войсками. Потому и федералы при всех своих телепатических способностях до сих пор не могут уничтожить мятежную группировку, находящуюся под его командованием.
Конечно, мои познания в военной тактике, да и технике, весьма поверхностны. Нам в академии преподавали только азы для того, чтобы эффективно можно было выбирать ракурс съемок и хотя бы примерно представлять, что возможно в бою в перспективе, чтобы вовремя попасть в место активности, где события будут развиваться бурно, а не оказаться в стороне и лишиться самых эффектных кадров. Но даже этого мне хватает, чтобы положительно оценить организованные Кареном учения.
Никто никуда не метался в растерянности, все было слаженно, точно, спокойно. Дисциплина и немалый военный опыт налицо.
Да, да, не спорю, это всего лишь мое субъективное мнение. Я не имею права озвучивать его в эфире и навязывать зрителям. Но я же и не собираюсь этого делать. Уверена, посмотрев смонтированный мной видеоряд, они сами придут к такому же выводу. А вставки из интервью лишь дополнят первое впечатление и окончательно убедят их в уме и смекалке лидера Сопротивления.
Вот только если заготовка для видеоряда у меня есть, то самого интервью еще нет. Карен был вымотан учениями, да еще и неважно себя чувствовал из-за потери крови, все же сильно и неудачно рассек руку, бедняжка, крупную вену порезал. Оттого запланированный разговор он попросил перенести на следующий день, желательно на вечер.
Я во время нежданной передышки бездельничать не стала. С утра снова тренировалась с Марком на стрельбище, потом трудилась над монтажом, склеивая и подбирая фрагменты, еще раз прошлась по вопросам, которые будут интересны публике, определилась, какой тон разговора следует задать…
Долго размышляла над тем, как преподнести себя, чтобы не сбивать Карена с делового настроя и не отвлекать зрителя от серьезной сути интервью. В итоге решила, что легкомысленные наряды только во вред, и снова облачилась в форму, которую вчера принес мне Марк. В ней на учениях было удобно, чувствовала я себя комфортно, и вояки меня почти не замечали.
Выбор сделала неоднозначный. Марк, который явился за мной, чтобы проводить к Карену, одобрительно хмыкнул. Вероятно, решил, что я образумилась после последней стычки с озабоченными вояками. А вот сам лидер мятежников невольно поморщился, когда я вошла в таком облике. Похоже, ему хотелось чего-то близкого к моему вчерашнему наряду. Привык видеть меня красивой и эффектной, сложно перестроиться и принять иной имидж.
И все интервью после этого я чувствовала себя омерзительно. С одной стороны понимала, что работа прежде всего и ее я должна ставить во главу угла. С другой, было неприятно разочаровывать мужчину, которому я симпатична! И который так нравится мне самой.
Наша взаимная увлеченность мне основательно мешала. Иногда я даже терялась, потому что сложно было перейти на экспромт, если ответ Карена не вписывался в рамки моего плана, когда мужчина так мило и открыто мне улыбался. И особенно сложно было сохранять беспристрастность, когда то, о чем он говорил, неожиданно раскрывало для меня мир с другой точки зрения, с которой я прежде для себя его не рассматривала. И на это новое видение моя душа откликалась. Удивляясь самой себе, я осознавала, что с его рассуждениями более чем согласна. И недоумевала, почему мне раньше это в голову не пришло?!
– Я обращаюсь ко всем женщинам Земной Федерации, – серьезно говорил, словно размышлял вслух, Карен. – У нас с вами общего больше, чем кажется многим. Вы так же не имеете преимуществ перед телепатами, как и мы, обычные мужчины. Вы такие же ущемленные в правах, как и мы, мятежники. Но вас они используют еще более изощренно и беспринципно, чем нас. Под красивыми предлогами заботы и защиты отстраняют от серьезных дел и решений. Прикрываясь любовью и запугивая незавидными перспективами для ребенка без способностей, вынуждают вас рожать детей только от них. У вас нет истинной свободы! Она лишь на словах! Я не имею моральных сил безразлично смотреть на эту несправедливость. Мы не за себя воюем, когда боремся против телепатов, а за женщин. Мы, Сопротивление, не можем спокойно смотреть, как вас угнетают, и мы – единственные, кто способен ситуацию изменить, вынудив телепатов пересмотреть придуманные ими же законы и традиции…
Он говорил, а перед моими глазами яркими картинками проносились воспоминания.
Моя истерика, когда я подала заявку на участие в международных гонках на гравискутерах, а меня, победительницу нескольких соревнований, не приняли! Отказали и взяли парня, у которого было второе место! Второе! Вот и чем он лучше?
“У парня выносливость и сила больше, – мягко успокаивал меня отец. – Они правильный выбор сделали, дочка. Ты своему здоровью навредишь, участвуя наравне с мужчинами”.
Я тогда гнев поумерила, приняла объяснение, хоть и обидно было до слез. Но не стала лезть на рожон. А ведь по сути, что это было, как не откровенная и наглая дискриминация?! Тем более парень, я это точно знаю, был как раз со способностями к мысленному общению. И, кстати, в итоге проиграл эту гонку – я смотрела трансляцию, видела какая была трасса и сложность. И уверена, могла бы ее пройти и выиграть!
И это еще не все, что всплывало в памяти, становясь доказательством правоты Карена.
Однажды папа пошутил, мол, правильно выбирай мужа. Будет зять нетелепат – ты мне не дочь. Подумай о моих внуках, не лишай их будущего.
Мы с мамой тогда смеялись, парировали, что, мол, я тогда только девочек буду рожать. А ведь на самом деле, по статистике, вон сколько женщин в роддомах отказываются от своих сыновей, если генетическое исследование не показывает наличие мутации. Разве это не прямое следствие политики, проводимой нашим правительством, состоящим на девяносто процентов из телепатов?! И ведь никто не пытается ситуацию с отказниками изменить, по крайней мере, я не слышала ни о каких предпринятых шагах. Даже со стороны отцов не слышно негодования.
Впрочем, эти “отцы” как раз из тех, кто пресмыкается перед телепатами, не имея смелости возразить более сильным и влиятельным. Сомнительно, что хоть один мужчина из числа мятежников спустил бы на тормозах подобное. Хотя, о чем я? Их женщины стопроцентно не позволили бы себе такое сотворить с ребенком! Они бы в первых рядах воевали за интересы своих детей.
Собственно говоря, мятежницы это и делают, когда терпят лишения, но живут вместе с мужьями на вот таких повстанческих базах. Но у них есть кому довериться и на кого положиться. А у тех, кто живет там, где всем заправляют телепаты, этого нет. И потому они боятся…
– Вам не нужно бояться и прятаться! – в унисон с моими мыслями убеждал Карен. – Мы добьемся многого, если выступим сообща! Вы должны действовать в информационном поле, привлекая общественность к проблеме дискриминации. Для начала расскажите правду своим знакомым, а мы, мятежники, будем за вас сражаться на поле боя. Знаю, не все нас поддержат. Мы готовы к неприятию и агрессии со стороны отдельных личностей. И уважаем их право не разделять наши убеждения. Но, рано или поздно, и они поймут, насколько лжива политика телепатов. Мы терпим лишения и боремся из последних сил ради нашей общей справедливой цели…
Его слова еще долго звучали у меня в голове. Всю ночь не давали мне покоя. Я мучилась угрызениями совести, укоряла себя за моральную слепоту, страх признать истину, приверженность стереотипам, приспособленчество. Я же сама позволяла себя ущемлять, когда отступала! А ведь чувствовала в себе готовность бороться и отстаивать свои права. Впрочем, моя профессия тоже не последнюю роль в этой уступчивости сыграла. В журналистике пробивные качества нужны исключительно для зрелищного репортажа, свое мнение проходится задвигать подальше. Да и я была наивной и легковерной девчонкой, не хотела обижать родителей, которые меня содержали, боялась осуждения и остаться в одиночестве. А сейчас…
Сейчас я взрослая, самостоятельная. И решения могу принимать такие, которые считаю единственно верными, и рядом со мной так удачно оказались те, кто не посмотрит косо и не ляпнет: “Дура, ишь чего удумала! Совсем обезумела”. Наоборот, поддержит и даже порадуется новой стороннице Сопротивления!
Окрыленная новыми перспективами, вдохновленная своей решимостью, гордая за проявленные мной самоотверженность и благородство, я с утра чувствовала себя совсем другой. Не журналисткой Кариной – правильной, скучной девчонкой-идеалисткой, зацикленной на правилах, а Карой – истинной воительницей за справедливость, которая не имеет права пасовать перед трудностями и обязана выдержать любые удары судьбы.
Я даже с плитой, норовящей спалить мой завтрак, совладала – следила внимательно. И на занятие по стрельбе с Марком шла уверенно, серьезно настроенная на хороший результат. И на самом полигоне не ныла больше, четко выполняя жесткие указания учителя. А после обеда без тени сомнений набрала на комме сообщение Карену с просьбой встретиться, когда осознала, что если не скажу ему о своем решении, то просто взорвусь.
Карен на встречу согласился.
Он встретил меня доброжелательно – на лице блуждала уже привычная мне усталая улыбка погруженного в проблемы своих соратников человека. И одет он сегодня был не в пример небрежнее, чем раньше, в такие же как у меня камуфляжные брюки и мятую рубашку.
Но это меня ничуть не обидело. Он же не из-за пренебрежения предстал передо мной в таком неаккуратном виде, а потому что не желал заставлять ждать – лидер мятежников наверняка благодарен мне за профессионально снятый репортаж и интервью. Оценил заслуги, уважает и… И симпатична я ему. Он старательно держит дистанцию, но замечаю же, как сквозь сдержанность прорываются знаки внимания.
Вот и сейчас…
– Рад, Карина, рад, – поймав мою руку и поцеловав, Карен ту же смутился и отступил. Помешкал, осматривая кабинет, видимо решая, где меня устроить среди творящегося там беспорядка – упавших на пол, занявших большую часть столешницы и дивана не рассортированных документов. В итоге галантно отодвинул стул от своего рабочего стола, приглашая сесть, а сам устроился напротив.
Некоторая официальность нашей дислокации стала для меня знаком уважения, признанием как равного партнера. Несомненно, сейчас на первом месте качество репортажа, и Карен полагает, что я пришла с намерением уточнить какие-то детали, обсудить, на каких моментах уместнее сделать акцент.
– Как продвигается ваша работа, Карина? Есть проблемы? От меня требуется содействие? – подтверждая мое видение его позиции, поинтересовался мужчина.
Интересы мятежников для Карена несомненно на первом месте, а такой человек с энтузиазмом примет мое решение присоединиться к Сопротивлению. пониманием. Пусть путь журналиста для меня станет закрыт, он морально не совместим с ролью мятежницы. И потому я не стала медлить с новостью:
– Репортажа не будет. Я решила выбрать иной жизненный путь. Вы правы, Карен, ваша позиция достойна не только восхищения, но и самой активной поддержки. И я поняла, что мое место здесь, с вами, среди повстанцев Сопротивления.
Небольшие глаза собеседника за время моей пламенной речи изумленно расширились, настолько, что зрачок практически поглотил бледно-зеленую, окантованную коричневым радужку. Рот тоже открылся, то ли желая что-то сказать, то ли пытаясь совладать с перехватившим дыхание спазмом – настолько поразился мужчина.
Мне была приятна проявленная реакция. Карен изначально не надеялся, будто я могу превзойти его ожидания. Я же заставила взглянуть на себя в ином ракурсе, показала себя сильной и независимой личностью.
И потому была готова к комплиментам, к несвязному бормотанию, типа “Какая же вы самоотверженная, Карина”, к заверениям, что мы составим эффектную пару смелого командира и его верной единомышленницы, и на такое везение он даже не рассчитывал, не смел надеяться на подобный исход. А в итоге…
– Ты в своем уме?! – Карен буквально сорвался с места, выскочив из-за стола. Задел ногой стопку бумаг, чертыхнулся, едва не упал. Схватился перевязанной рукой за край столешницы, зашипел от боли. Крутанулся вокруг себя и приглушенно ругаясь, рухнул на удачно оказавшийся рядом диван.
Все это время я растерянно хлопала глазами, пытаясь сообразить – это что сейчас было? Шок от приятной неожиданной новости и ругань исключительно как беспокойство о моей безопасности и из-за страха потерять любимую, а гнев исключительно по причине собственной неосторожности с раной. Или же повод иной, и он недоволен что я не посоветовалась с ним, может быть он первый желал мне предложить место в Сопротивлении?
– Да с какой стати ты себя возомнила мятежницей? Кто тебя сюда звал? С чего решила, что ты здесь нужна и можешь принести реальную пользу? Чем тебя в госпитале лечили, что такой бред несешь? Последние мозги у тебя перемкнуло?
Я аж задохнулась от негодования. Это… Это… Это оскорбительно! Чем я плоха как мятежница? Что со мной не так? Откуда у обходительного Карена вдруг возникла такая агрессия?
А как же тогда учения, на которые меня допустили, душевные разговоры об уважении женщин и наши частые встречи наедине. Это же было явное доверие! Или я как репортер это одно, а как соратник – совсем иное.
– Что ты себе позволяешь? – я сама не заметила, как пальцы сжали сиденье стула, впиваясь в него ногтями. Повезло, Карену, потому что иначе досталось бы его физиономии. И на него обрушились лишь гневные слова: – Чем я заслужила подобное отношение? А как же все твои лозунги о уважении и праве женщин на самоопределение?
– Я же не для тебя это говорил! – рявкнул мужчина. Осекся, хватанул ртом воздух, огляделся и схватился за бутылку, стоящую в подставке на маленьком столике. Резким движением выдернув пробку, приложился к горлышку, глотнул, перевел дыхание и уже чуть спокойнее попытался исправиться:
– То есть я думал, ты уже прочно встала на свой жизненный путь, состоялась как профессионал в журналистике. Мне и в голову не могло прийти, что можно вот так очертя голову переметнуться в новую для тебя среду. Карина, я может, и резко говорю, но пойми правильно, кроме тебя есть желающие воевать на поле боя. У меня что, добровольцы закончились? Что за блажь на тебя нашла?
– Никакая это не блажь, – не отступила я. – Это мое осознанное решение! Если я не вижу перспектив в профессии, которую выбрала от недостатка жизненного опыта, то обязана предпочесть то, к чему лежит душа.
– Классная позиция! – вспыхнул с новой силой Карен, тряхнув бутылью с “успокоительным”. – А ты уверена, что завтра твое призвание не станет иным? И если завтра, например, тебе надоест воевать и приспичит выскочить замуж и все бросить? Или снова вернуться в журналистике? Что тогда? Будешь с пеной у рта доказывать, что снова ошиблась? У тебя семь пятниц на неделе! Сама не знаешь, чего хочешь в действительности. У меня слишком много дел и ответственности, чтобы отвлекаться на твои капризы.
– Обратного пути в журналистику у меня нет и не будет.
– В смысле не будет? Тебя что уже выперли из редакции? Пару дней не вышла на связь, и это повод для увольнения? Чушь!
– Да, я все еще числюсь репортером, но, как только станет известно о моей приверженности идеям сопротивления, тут же перестану им быть. Лучше уж я уйду красиво и добровольно, чем меня вышвырнут с позором.
– Они вышвырнут, а я приму как друга и соратника. Тем более, что твой вклад в дело Сопротивления будет даже не огромным, просто неизмеримым! Твой репортаж, который ты начала делать, он для нас архиважен! Закончи начатое, опубликуй, и добро пожаловать на базу в новом качестве.
– Это исключено! Теперь мое мнение будет субъективным. При всем желании я не сохраню нейтралитет Бесчестно и унизительно оперировать фактами, изложенными с явно выраженной пристрастностью. Публика не прощает лжи.
– Какая чушь! – выдержка Карена снова дала сбой. Рука с выпивкой взметнулась ко рту, влив в “больного” еще одну порцию “лекарства”. Видимо, этого хватило, потому что бутыль опустилась на столик, а сам Карен поднялся с дивана и вернулся к столу. Навис над столешницей, уперев в нее кулаки.
– Объективность это пустой звук! – припечатал, уставившись в упор на меня. – Пережиток прошлого. Ваша так называемая публика тупа и ведома. “Сожрет” любой бред поданный под правильным соусом. Не ваша вина, что они неспособны сами сообразить и не имеют критического взгляда на сфабрикованный политический уклон репортажа. Не грех воспользоваться непритязательностью зрителей. Или ты думаешь, что у телепатов нет таких ручных собачек? Скажи “фас” и они тут же смешают с грязью того, на кого им укажут. Все этим пользуются!
