Текст книги "Мятежница и менталист (СИ)"
Автор книги: Эль Бланк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
Я хотела было рассказать о принуждении и объяснить насчет постели, но сама себя остановила. Это мало что изменит. Да и не поймет этот тип моих шпионских замашек, лишь посмеется и порадуется очередной оплошности. А я доставлять ему этого удовольствия не хотела.
– И что теперь со мной будет?
– Вы задержаны как пособница повстанцев. Степень вашей вины будет определена, мы обдумаем, как с вами поступить. Я единоличных решений не принимаю. Вероятнее всего, нам с вами придется еще раз встретиться и поговорить. А пока посидите в камере и поразмыслите над своим поведением.
Меня увели в другое крыло здания, в другую камеру, оказавшуюся крошечной комнатой для одиночного заключения. Здесь не с кем было говорить, невозможно было кого-то увидеть, зато меня покормили и мне никто не мешал… размышлять.
Правда, думала я вовсе не о своем поведении, как советовал дознаватель, а о его собственных манерах и стиле общения.
Только сейчас до меня дошло, что офицер при допросе намеренно перескакивал с официального обращения на неформальное! Наверняка рассчитывал этим нехитрым способом вывести меня из душевного равновесия, спровоцировать на откровенность, добиться доверия. И у него получилось. Когда я ему по глупости все выложила, вновь вернулся к официальному тону. Да уж… Телепаты у себя дилетантов не держат, любой ценой добьются признания. Мне повезло, что тактика оказалась мягкой, а не жесткой. Пыток бы я не вынесла.
Жаль, что мои старания не оценили и всерьез не восприняли. Хотя, конечно, они точно были бы идиотами, если бы поверили. Я бы на их месте тоже сомневалась. Так что… Наделала глупостей, теперь придется за них отвечать.
Приходить за мной не спешили, расследование шло не так быстро как мне хотелось бы.
***
Глядя на дверь, закрывшуюся за арестованной, офицер еще долго сидел в задумчивости, покусывая губы. Очень уж шокированной и выбитой из колеи ушла журналистка. Понятно, что он надавил по всем фронтам и используя все эффективные приемы, но она даже не сообразила уточнить его имя и должность. Это же обычная процедура при допросе, а девчонка упустила факт нарушения протокола из вида. И по сути не стала ничего отрицать, лишь раскрывала свои мотивы. А ведь, казалось бы, чего проще – свалить вину на мужчин и жестокие обстоятельства или замкнуться и уйти от разговора. Однако обошлось без женской истерики, она держалась неплохо.
Пришел в себя, когда в голове раздался заданный привычно мысленно вопрос:
“Менталист, ты дела закончил? Мы тебя ждем”.
Мужчина поднялся и быстрым шагом покинул допросную. Пересек холл, уверенно прошел мимо вытянувшихся по стойке смирно караульных около пропускного пункта в тщательно охраняемый периметр, и перешагнул порог зала, где обычно допрашивали особо опасных преступников.
Здесь не работали в одиночку. Вот и сейчас в креслах за широким столом расположились шесть дознавателей. На стуле перед ними, сжавшись и бросая на всех настороженные взгляды, под охраной конвоя сидел Карен де’Лоста.
Пришедший последним, седьмой сотрудник палаты следователей вскользь взглянул на пленника. В отличие от многих других он часто сталкивался с этой легендарной личностью. И знал о нем много, пожалуй, даже больше, чем сам Карен о себе. Потому и к допросу, который вел старший следователь, офицер не прислушивался. Он понимал, что все это уже лишь формальность и ничего нового выяснить не удастся.
Встрепенулся Менталист, лишь когда ответы на вопросы коснулись журналистки.
– Она сама к нам примкнула, добровольно… Была мне симпатична как женщина? Что за чушь! Кто в своем уме откажется от ручного репортера?.. Диверсию отряда беженцев в Кварците непосредственно Карина разрабатывала…
Мужчина ощутил нарастающее презрение. Де’Лоста даже не попытался вступиться за девушку, отвести от нее подозрения. Никого из мужчин не красит подобная циничность, не важно – телепат он или нет. А ведь Карен мог хотя бы из чувства уважения попытаться Азовскую защитить, оградить от наказания. Ему ничего не стоило оправдать ее поступки шантажом, принуждением или блажью неразумной девушки, ослепленной любовью к моральному уроду. Самого лидера Сопротивления ничего бы уже не спасло, а он напоследок нагадил, потянув за собой женщину.
Допрос закончился. Арестанта увели, в помещении наступила тишина, нарушаемая лишь шорохами перебираемых бумаг и шуршанием одежды, когда мужчины ерзали в своих креслах. Впрочем таковой она была для тех, кто не умел воспринимать мыслепередачи. Для офицеров вооруженных сил Федерации это была привычная рабочая обстановка. Телепатически они достаточно шумно и активно общались, выясняя рабочие моменты.
“Ну что же, – подвел итог председатель. – Поздравляю, коллеги. Одной проблемой у нас стало меньше. Группировка де’Лоста ликвидирована. Оставшиеся на Марсе разрозненные отряды повстанцев долго не протянут без поддержки и средств. И все же не следует расслабляться. Нужно провести инспекцию гарнизонов всех поселений, чтобы не было предателей, и на предмет боеготовности”.
“Принято, – отозвался ответственный за данное направление работы офицер, делая пометки в своем планере. – Гарнизон Кварцита эту проверку уже прошел в боевых условиях. Мы же намеренно ослабили, оборону, чтобы позволить повстанцам захватить поселение. И начальник воинской части держался достойно. Надо бы его поощрить”.
“За что поощрение? Он исполнял свой долг. И, кстати, своим упрямством чуть не сорвал нам операцию”, – напомнил еще один участник совещания.
“Он же не знал всех деталей плана, и верность Федерации делает ему честь, – не согласился с ним председатель. – А для вот таких форс-мажорных случаев у нас и работал Менталист. Чтобы ликвидировать возникающие нестыковки в планах. Такие специалисты, как он, на вес золота. Вот кого нужно поощрять”.
“Другие агенты работали ничуть не хуже”, – напомнил восхваляемый, не желая присваивать себе чужие заслуги.
“Не скромничай, ты уникум, – строго взглянул на него председатель. – Это только болваны повстанцы верят, что у нас каждый второй способен к ментальным воздействиям. А ведь далеко не каждому под силу управлять чужим сознанием, внушая необходимость принять без критической оценки любую информацию. И при этом обладать интуицией, чутьем разведчика и хорошей памятью”.
“Не будем разочаровывать обывателей. К чему выносить “сор” из избы? – рассмеялся один из собравшихся. – Пусть нас больше боятся. Меня слава “потрошителя мозгов” не смущает”.
Остальные тоже заулыбались, но глава собрания быстро призвал всех к серьезности:
“Отставить шутки. Охотник, доложите об итогах операции “Спонсор”.
“Порядок, – кивнул сидящий по левую руку от Менталиста офицер. – Подозреваемого задержали под предлогом обвинения в лояльности к повстанцами. Все же свидетелей его согласия работать под их началом на ужине было немало. Дом опечатан, банковские счета заблокированы, документы предприятия изъяты. Будем подбирать неопровержимые доказательства, чтобы его адвокат не оспорил обвинений и не выдвинул встречные претензии. Сам промышленник сейчас усиленно играет на публику, рад аресту, якобы боится мести со стороны мятежников и не прочь спрятаться от них в тюремной камере. Мы делаем вид, что верим каждому его слову”.
“Осторожнее работайте, – распорядился председатель. – Есть вероятность что он все же действовал не один. Вероятно существование более крупной сети вот таких сочувствующих Сопротивлению на Земле, с которыми у промышленника был контакт. При таком раскладе оставлять его у нас под арестом для них риск, ведь возможности нашего Менталиста они недооценивать не станут, понимают, что рано или поздно он их сдаст. Значит, постараются максимально быстро вытащить свидетеля из камеры. Или прямо там ликвидируют”.
“Будем отслеживать любые попытки подкупа или шантажа нашей охраны, – сделал себе соответствующие пометки Охотник. – Проинструктируем ребят, чтобы сработали как надо. И безопасность усилим. Могут ведь и без затей вломиться на территорию”.
“Последнее вряд ли, но… – Председатель поморщился и махнул рукой. – Подстрахуемся. Так, дальше. Ловчий, что у вас?”
“Убитых повстанцев сорок шесть. Живых: шестьсот тридцать пять мужчин, двадцать восемь женщин. Раненых, разной степени тяжести, сто пятьдесят три. Как с ними поступаем? Мы не можем их всех долго содержать в камерах предварительного заключения. Разоримся”.
“Женщин распределить в поселения на исправительные работы под контроль гвардейцев. Рядовых – в стройотряды марсианских городов. Офицерский состав, после официального суда разумеется, отправится на пожизненное заключение в тюремную колонию, – оповестил председатель, кивая своему помощнику и поднимаясь с кресла. – Все. Расходимся. Можете вернуться к своим делам”.
По-прежнему безмолвно офицеры покинули зал. Нет, разумеется, они не прекратили телепатического разговора, но теперь он шел уже в узком диапазоне, только между теми, кто не хотел огласки своих мысленных высказываний, но желал продолжить беседу.
“Что с журналисткой решил? Куда ее девать? – уточнил Ловчий, неспешно шагая рядом с Менталистом. – Это твоя зона ответственности, я влезать не стану”.
“Думаю. Не знаю пока. Если бы не примкнула к командованию, то прошла бы на общих основаниях с женщинами. А как офицер штаба она нарвалась на проблемы”.
“Ты серьезно? Какой из журналистки офицер? Сам-то в это веришь?” – рассмеялся сопровождающий друзей Охотник.
“Я вам реальные факты озвучил, – поморщился Менталист. – Их можно выкрутить как угодно. И для ее блага, и во вред”.
“А сам ты как думаешь? Что вероятней?” – не отстал Ловчий, которому было любопытно, проявит ли друг большую лояльность к женщине-преступнице или предпочтет строгую объективность. Прежде ему приходилось работать только с мужчинами, для которых никаких поблажек не было.
“Надавлю на нее, проверю, выясню. Если должность действительно была номинальная, то и речи о тюремном заключении не пойдет. Если активничала реально как идейный протестующий, будут судить, как и остальных офицеров”.
“В общем, по сути ее судьба зависит от резюме, которое ты дашь по результатам своего расследования”, – подвел итог Охотник.
Менталист пожал плечами, мол, так уж вышло, куда деваться?
Он действительно оказался в сложном положении. В некотором роде оно сейчас было сходно с требованиями кодекса этики журналиста – надо отбросить все личное и преподнести следователям только факты. Никаких оценочных суждений, только две чаши весов – за и против.
Как порядочный мужчина он не может не сочувствовать женщине, которую подставил лидер мятежников. Как честный аналитик – не должен забывать о своих служебных обязанностях. К тому же, любые домыслы и халтурный отчет в попытке прикрыть мятежницу начальство вычислит в два счета. А рисковать своей репутацией…
Менталист покачал головой и решительно открыл дверь своего рабочего кабинета.
Глава 9. Предложение
Пришли за мной не так быстро, как мне хотелось – лишь на следующий день вечером дверь в камеру открылась и мне позволили выйти.
Похоже, за это время следователь расследование закончил, потому что вновь вместо вопросов-ответов на меня обрушились собранные им факты:
– Приступим, Карина Викторовна. Подведем итог ваших “подвигов”.
Сидящий за столом мужчина поднял лежащую в стопке на столе бумагу, пробежал ее глазами и сообщил:
– Мы допросили девушку, что была прислугой в доме де’Лоста. Она свидетельствует в вашу пользу. Вы спасли ее от домогательств повстанцев и пресекли случай мародерства в местном магазине.
Отложив этот лист, взял следующий.
– Офицеры повстанцев утверждают, что вы пытались сбежать на нашу территорию, и они вас вернули на базу по приказу де’Лоста. Сигнал тревоги федеральная служба контроля эфира зафиксировала. Соответственно, этим доказано, что возможность вашего попадания к нам была столь же равновероятной.
Он снова поменял рапорт и продолжил:
– Так же мы изъяли вашу камеру и обнаружили новостной сюжет, компрометирующий повстанцев и крайне отрицательно их характеризующий.
Следователь отодвинул в сторону все то, что прочел, и бесстрастно резюмировал:
– Это все может послужить основанием для снисхождения или оправдания….
Я воспряла духом. Обнадежило, что многое восприняли правильно, оценили объективно, не стали трактовать, как намерение ввести всех в заблуждение. Особенно то, что я делала из соображений совести, не надеясь обернуть это себе на пользу.
Вот только воодушевление мое продлилось недолго, потому что мужчина, взяв очередной лист бумаги, продолжил:
– Однако в памяти камеры были обнаружены и прочие репортажи. Три из них – положительно оценивающие деятельность мятежником. Один мы исключили, допустив, что он, как вы утверждаете, был вами подготовлен в качестве приманки для де’Лоста и его спонсора. Но другие два сложно отнести к нейтральным. В них сильно чувствуется личная заинтересованность и попытка навязать свое мнение аудитории.
Я затрясла головой, отвергая сделанные выводы, и решила все прояснить:
– Подождите! Разве смотр техники и мое интервью необъективны? Я не задала ни одного вопроса с намеком на предвзятость. И репортаж сделала нейтральный, описательный. Показала зрителям реальный уровень военной мощи повстанцев.
– Как женщине и неспециалисту вам простительны ляпы и заблуждения, – все-таки снизошел до пояснения дознаватель. – По результатам инвентаризации техники повстанцев, которая была ими использована для захвата Кварцита и в итоге имелась в поселении, она оказалась куда более современной, чем было отражено в вашем сюжете. Следовательно, сведения в нем неточные, не соответствующие действительности. И это ваша профессиональная ошибка. Значит, и ответственность тоже ложится на вас. Что же касается интервью… – Он пожал плечами, демонстрируя досаду. – Игра нетрезвого де’Лоста на публику не выдерживает никакой критики.
Продолжать спорить я не стала. Осознала, как сильно сглупила, когда пошла на поводу у Карена, надела розовые очки, видела лишь привлекательную фигуру гонимого лидера и не стала досконально вникать в суть того, что мне демонстрировали. А ведь нас в академии на этот счет инструктировали! Карен же намеренно разыграл передо мной спектакль. Он желал меня использовать и подставить… Впрочем, сам же потом в этом и признался. Так что нечего теперь пытаться подстелить соломки, когда уже упала.
– Ваша коллега – оператор Зелина Марисовна Эст, – неожиданно сурово взглянул на меня следователь, – также числилась пропавшей без вести. Однако теперь факт ее смерти констатирован, а причина… – Он побарабанил пальцами по столу, прежде чем взять еще один обвинительный документ и сообщить: – Мы рассматривали две версии – умысел с вашей стороны и несчастный случай. Однако на основании ваших собственных слов, которые остались в памяти камеры, именно вы настаивали на съемке в районе военных действий, непосредственно на линии огня.
– Я тоже… – начала и не смогла договорить я, потому что горло сжало спазмом от душивших слез.
– Пострадали? – помог следователь. – Да, да, мы нашли вашу историю болезни в госпитале повстанцев. Но вашей причастности к гибели коллеги это не отменяет. Причинение смерти по неосторожности – серьезная статья обвинения.
Не в состоянии парировать, я промолчала. И получила очередную массу фактов, которые засыпали меня как лавина, разрушая мое будущее:
– У вас не вышло сбежать и вы, спасая свою жизнь, начали активно сотрудничать с повстанцами. Я понял, если бы вы пошли в госпиталь, помогать раненым, или на кухню – кормить мятежников. Но вместо этого вы спланировали диверсию и лично в ней участвовали. Это отягчающее обстоятельство – взявший оружие автоматически перестает считаться гражданским лицом и становится участником военных действий.
В этом я и сама была согласна с офицером. Действительно, можно было держаться на расстоянии от политических дрязг, а я пошла на поводу у событий и недооценила реальной степени опасности.
– Вы использовали ложные данные при заполнении временного удостоверения личности беженца. Оказавшись в Кварците вы располагали информацией и возможностью обратиться к гвардейцам, чтобы предупредить нас о готовящемся нападении мятежников. Вы могли бы получить убежище на нашей территории… Но вы этого не сделали. Так на чьей вы стороне, Карина Викторовна?
Я негромко прошептала:
– Боялась, что спонсор себя не выдаст, не получив желаемое. И мне было жаль людей из моего отряда, там были женщины, они бы пострадали…
Я осеклась, сообразив, что судьба диверсанток так или иначе шла к одному – гибели или плену, а предупреждение об атаке могло бы сохранить жизни и гвардейцев, и мятежников.
Следователь укоризненно посмотрел на меня, покачал головой, но комментировать не стал. Снова вернулся глазами к своим записям и продолжил:
– Далее. Торжественный ужин, где вы исполняли роль хозяйки дома, тоже свидетельствует не в вашу пользу. Вы присвоили себе чужое имущество, не имея на то никаких прав. Ну и… – Он бросил на стол последнюю бумагу и впился в меня пронзительным взглядом. Даже ближе подался, чтобы моральный прессинг был ощутимее. – Близкие отношения с де’Лоста. Вас постоянно видели в его компании, во время ареста мы обнаружили вас в его постели. Это неопровержимое свидетельство вашего “сотрудничества”.
Тут я смолчать не смогла:
– Тогда обвиняйте и наказывайте всю женскую часть базы повстанцев! Не я одна…
– Сейчас речь идет о вас, остальные меня не волнуют, – отрезал следователь, не позволив договорить. Аккуратно собрал листки, продемонстрировав, что получились две, несомненно неравные по высоте, пачки документов. – В сумме отрицательное значительно перевешивает положительное. Вы понимаете, чем вам это грозит, Карина Викторовна?
Я ничего не ответила. Факты есть факты, личные мотивы не являются весомым аргументом. Их не пощупаешь, не потрогаешь, к делу не пришьешь. Да и чувство гордости у меня имелось, не хотелось показывать себя склочной и жалкой. Поэтому, вцепившись руками в сиденье стула, чтобы не удариться в истерику, я отвернулась, глядя в окно, где кроме крыши соседнего здания и кусочка сумрачного неба смотреть было бы не на что.
Следователь поднялся со своего кресла и вышел из-за стола. Отодвинув от стены один из стульев для посетителей, подтащил ко мне, поставил и уселся напротив. Обстановка стала более неофициальной, да и его голос стал более участливым, а фразы деликатными.
– Карина Викторовна, вы неглупая женщина, молодая, привлекательная… Мне на самом деле жаль, что вы оказались впутанной в настолько неприятную историю и оказались в сложном положении. В моих силах вам помочь. Некоторые из обвиняющих вас фактов все же можно подать с иного ракурса, чтобы они выглядели нейтрально или даже звучали в вашу пользу. Это будет несколько…. притянуто за уши, но не нереально.
Я напряглась, ощутив… нет, не надежду, тревогу! Бескорыстно на уступки люди его статуса и должности не идут. Однозначно что-то за этим стоит!
И мужчина мои подозрения подтвердил, продолжив:
– Вы же понимаете, что в таком случае я буду вынужден нарушить кодекс служебной этики.
– Что вы хотите взамен? – без предисловий ляпнула я, решив, что нет смысла ходить вокруг да около и изображать наивность.
Мужчина откинулся на спинку стула. Сложил руки на груди внимательно меня рассматривая. Отвечать не торопился, и я в свою очередь присматривалась к нему, отмечая те черты, которые ранее из-за стрессовой обстановки не замечала.
Волевой подбородок, ровные белые зубы, четко выраженные скулы, серые, асфальтового цвета глаза, темно-русые, уложенные в аккуратную прическу волосы. Руки почему-то в белых перчатках, видимо, у телепатов свои причуды, связанные с дресс-кодом сотрудников. Возможно, тем самым они оберегают архивные бумаги от повреждений?
Эффектный мужчина. И опасный – мне неосознанно хотелось отодвинуться, чтобы оказаться от него подальше. Подобные ему привыкли добиваться своего. И запросы у них как правило…
– Вы станете моей любовницей, Карина Викторовна.
Вот, именно такие – сногсшибательные, лишающие выбора и душевного равновесия.
Я вздрогнула. Потеряв дар речи, открывала и закрывала рот, а когда пришла в себя, не нашла ничего лучше, чем спросить:
– Личность моего бывшего любовника не смущает?
Мужчина хмыкнул, потер подбородок в жесте сомнения, в итоге дал неоднозначный ответ:
– У де’Лоста хороший вкус.
Я удивленно подняла брови и прикусила губу, но отвечать не стала. И потому он перешел к перечислению перспектив:
– Я организую вам общение с семьей. Ваши родные места себе не находят, мы получили несколько запросов на розыск. От вас зависит какого рода ответ они получат. Вы станете жить под моим покровительством, в моем доме, я обеспечу вас всем необходимым. Не буду ограничивать в свободе передвижения, в пределах разумного, конечно. Так же можете рассчитывать на подарки и выполнение некоторых ваших просьб.
Исключительно деловой подход. Ни слова о чувствах, словно я резиновая кукла, которая ему нравится и он ее покупает. Впрочем, даже понятие “нравится”, в данном случае будет неправильным. Тут вернее – “удобная” или “послушная”.
Неужели при таких данных – внешности и статусе, этот тип не может найти себе нормальную женщину, которая будет его любить?
– У вас нет более достойной спутницы на примете? К чему вам проблемная особа с испорченной репутацией?
– Это не ваше дело, Карина Викторовна, – недовольным тоном отказался отвечать мужчина. – Я не собираюсь ни перед кем отчитываться и оправдываться.
Понятно. И передо мной в том числе. В общем, реально нужна ему безотказная, ничем не интересующаяся, бесправная кукла. А если игрушка в моем лице ему наскучит? Выбросит обратно под арест и заменит на новую? Тогда улучшение моего положения будет временным, а мне, после хорошей жизни, будет морально сложно вернуться в камеру.
Перспектива непонятная и малоприятная, но я с ходу отметать ее не стала, решив попытаться узнать, насколько сильно он во мне заинтересован.
– Мне потребуются гарантии, сложно поверить на слово… Я прошу о выполнении одной моей просьбы, прежде чем дам ответ.
– Не в моих правилах авансы раздавать. Я сначала получаю, а затем плачу. Однако… готов пойти вам навстречу. Любопытно, чего вы желаете и насколько ваша просьба меня затруднит.
Даже так? Это интересно…
Вот только с просьбой я погорячилась. Провокация удалась, а что попросить я заранее не продумала.
И словно откуда-то из подсознания выскочило… Марк! Что с ним? Какова его судьба? Он свободен или в плену? Или… погиб?
На себя мне наплевать, а его спасти я была бы рада. Ради его благополучия можно и согласиться на предложение офицера. Тем более это всего лишь предварительная договоренность. Зато такой шанс узнать о судьбе… Мрачника.
– Я прошу освободить из заключения одного… – Я вспомнила что не только Марку обязана хорошим отношением к себе, и исправилась: – двух повстанцев. Не думайте, это не Карен и кто-то из его штаба. Другие люди, обычные подчиненные.
Мужчина удивленно поднял брови:
– И кто это?
– Медсестра из госпиталя, я ей за многое благодарна.
Следователь снисходительно дернул уголками губ, типа улыбнулся, и небрежно махнул рукой.
– За нее вам беспокоиться не стоит. Медики не относятся к категории военнопленных. Все они, как сотрудники социально значимой организации, выполняют свой врачебный долг и не имеют политических предпочтений. Их давно перенаправили в другие места службы. А второй кто?
– Второй…
Я замешкалась, соображая, как попросить за Марка, не раскрывая его личность. Вдруг он спасся, а по моей вине его искать начнут и арестуют?
Ответила обтекаемо:
– Он служил на подхвате, исполнял приказы. Был ранен, остался калекой, проблем не доставит. При его состоянии здоровья сложно выжить в условиях тюрьмы.
– По какой причине вы решили за него вступиться? – деловым тоном принялся допытываться мужчина. – Это сочувствие к раненому, более слабому, уязвимому? Или тоже присутствует личная заинтересованность? Похоже, в любовниках у вас недостатка не было.
Последняя фраза прозвучала настолько отчетливо-насмешливо и презрительно, что я грубо отрезала:
– Думайте, что хотите, это ваше дело.
Сказала и испугалась. Сама все испортила, теперь он рассердится и свернет дискуссию, откажется от своей идеи.
Однако я ошиблась, следователь лишь потянулся к столу за бумагой и ручкой.
– Ну хорошо, имя, фамилию называйте. Я уточню информацию.
Я опешила от неожиданности. А когда опомнилась, сообразила, что не знаю о мятежнике ничего, кроме имени. Ни отчества, ни фамилии, даже возраст, и тот под вопросом. А одно только имя ничего не даст, мало ли сколько Марков среди пленных. Разумеется, я могу озвучить его род занятий, проще найти по должности, но этим я сразу подставлю мужчину. Мне же нужно выведать незаметно, не привлекая внимания.
– Я не знаю его полного имени…
Глаза собеседника изумленно расширились.
– И как я должен освобождать неизвестно кого? Мне что, выстроить перед тобой всех пленных и ждать, на кого ты укажешь пальцем? – сарказм в голосе снова явственно ощущался, но на этот раз я конфликтовать не стала, просто кивнула. Не буду ни облегчать ему задачу, ни нарываться на претензии.
Мужчина ошарашенно на меня посмотрел, впечатал ладонь в свое лицо и простонал:
– Ты издеваешься? Само собой мне не трудно показать голографии пленников, чтобы ты их просмотрела и выбрала, но… Учти, мужчин среди них больше шестисот. Терпения-то хватит?
– Меня это устраивает, я вам укажу.
Так или иначе, я судьбу Марка узнаю. Если его портрет есть, значит, он в плену и надо выручать. Если нет, то найду отговорку.
– На сбор данных мне нужно час-полтора. – Хлопнув себя рукой по колену, мужчина поднялся и указал мне на дверь. – Не вижу смысла отправлять тебя на это время в камеру. Так что я распоряжусь, и ты погуляешь в парке для сотрудников, а потом вернешься. Конвой за тобой проследит.
Я понимала, что требуется время, он логично объяснил причину ожидания. С другой стороны напрягла поспешность. Хочет получить согласие как можно скорее. Видимо, и от него требуют быстрого заключения, относительно степени моей виновности. И его предложение отдохнуть вне стен камеры, сменить обстановку, подумать в приятном окружении… Либо явный жест благородства, либо… банальная уловка, чтобы мой настрой стал более позитивным и легче было склонить меня к нужному решению.
Скверик, разбитый между выстроенными кругом зданиями, действительно оказался приятным живописным местом. Относительно изолированный от суровых марсианских ветров и вездесущего песка, он был очень похож на маленький уголок Земли.
Дорожки, выложенные брусчаткой, пластиковые скамеечки, кустики, пара не очень высоких деревьев. Похоже, не так давно обустроили этот природный уголок. Имелся здесь даже миниатюрный фонтан – явное расточительство в таком климате, зато создающее расслабляющую атмосферу.
Гуляющих было немного – конец рабочего дня давал о себе знать. Большинство народа уже разошлось по домам, а те, кто задержался, сидели в офисах. Я тут была практически в одиночестве. Разместилась на скамье в глубине сквера, подальше от конвоя и случайных свидетелей. Никому не мешала, и мне никто не мешал. Гвардейцы, которые все же иногда появлялись в зоне видимости, всего лишь торопливо пересекали парк, сокращая себе путь из здания в здание.
Мне показалось, прошло примерно с полчаса, как вдруг в одном из спешащих по своим делам сотрудников местного учреждения я узнала…
– Марк? – в потрясении прошептала, не веря собственным глазам.
Непроизвольно вскочила со скамейки, чем и привлекла внимание мужчины. Он повернул голову и, увидев меня, замер. В недоумении огляделся, помешкал и направился ко мне, привычно сутулясь и знакомо подволакивая ногу. А я так и стояла в растерянности, в голове не укладывалось его неожиданное появление. Марк здесь, без охраны, в отличие от меня, и держится уверенно и, похоже, чувствует себя привычно в этой обстановке…
– Карина? – с такой родной уже мрачностью заговорил Марк, что я едва не заплакала. – Ты как тут оказалась? Тебя выпустили?
– А ты как? – ответила вопросом на вопрос. – Тебя разве не схватили вместе с другими мятежниками?
Мужчина сгорбился еще сильней и, насупившись, буркнул:
– Давай сядем, не будем стоять на виду.
Разместившись на краю скамьи, как можно дальше от меня, Марк поскреб пальцами с неровно подстриженными ногтями лоб, под по-прежнему лохматой прической. Похоже, несмотря на свободу и смену обстановки, своим внешним видом он так и не занялся. Все тот же мешковатый комбинезон, разве что чистый и камуфляжного черно-белого-серого цвета, а не красно-оранжевого. И все та же угрюмая физиономия, шрам на которой сильно покраснел. Видно, снова досталось ему при захвате, а заживала рана плохо.
– Видишь ли, Карина… – Марк прятал глаза, словно ему было стыдно за то, что он сейчас мне скажет. – Я не был с тобой честен. Ты считала меня повстанцем, а я был на стороне федералов. Следил за Кареном и его соратниками.
– Ты разведчик? – обрадовалась я, вовсе не собираясь на него обижаться или обвинять в скрытности. Лишь запоздало пожалела, что он не открылся сразу: – Зря не сказал, я бы вела себя по-другому, не наделала столько глупостей.
Он развел руками, мол, что тут скажешь? Я права не имел, операция секретная… И еще более растерянно продолжил:
– Ты извини, что не вытащил из камеры. Сложно что-то сделать, пока расследование не закончено.
– Не бери в голову, – отмахнулась я. – Не хватало еще на тебя за это вину перекладывать. Я же не дура, чтобы не понимать, что ты рядовой исполнитель.
Продолжать не стала, и без того ясно, что у мужчины без способностей, который пошел на сделку с телепатами, место в иерархии федералов вообще ничтожно. Всего лишь послушный подчиненный, которого поощряют за службу.
Уточнять, так это или нет, не стала. Ему наверняка и без того неловко, что общественно уважаемая мутация отсутствует и статус никакой. Оттого и меня выручить возможности нулевые. А как он изменит то, чего нет с рождения? Это даже хуже травмы. Телепат и с травмой может лучше устроиться, чем он.
– А… – не выдержав молчания, снова заговорил Марк. – Здесь ты почему?
– Думаю о будущем, – невесело рассмеялась я. – Наказание смягчат, если стану любовницей следователя. А если не стану, то ничего хорошего меня не ждет.
Сообщая о возможных близких отношениях, я не сводила глаз с лица Марка. Мне хотелось увидеть намек на ревность, личный интерес, неравнодушие. Но так и не смогла ничего понять – на меня мужчина упорно не смотрел, пиная лежащий под ногами булыжник.
– И ты еще допускаешь вариант с отказом? – с мрачным упреком раскритиковал он мой легкомысленный настрой. – Ты в своем уме, Карина? От таких предложений не отказываются. Не глупи, сотрудничай, потом сама жалеть будешь. Перспектива для тебя не самая плохая. Я из лучших побуждений это говорю.
