Текст книги "Почти любовь, почти падение (СИ)"
Автор книги: Екатерина Риз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
– Молодец, молодец. Никто же в этом не сомневается. Особенно я! – Она ткнула Андрея в коленку зонтиком. – И не сиди здесь весь вечер, пожалуйста. Подойди к журналистам, дай хоть одно интервью.
Жданов нехотя, но пообещал.
– Подойдём к твоим родителям, – предложила Кира, когда Юлиана от них отошла. – Маргарита уже несколько минут нам тайные знаки подаёт. Пойдём?
Андрей глазами с Воропаевой встретился, внутренне собрался, затем кивнул. И в губы невесту поцеловал, когда она к нему потянулась. Так улыбалась ему – тепло, проникновенно, что он вдруг задумался, а не стать ли ему и вправду самым счастливым на свете? Чем чёрт не шутит, в конце концов?
Три месяца двадцать два дня спустя
Кажется, планета вращаться перестала в тот момент, когда Катя открыла журнал и взглядом наткнулась на фотографию Жданова и Киры. Такие довольные, улыбающиеся, очень красивые. Под снимком так и было написано: «Самая красивая пара „Зималетто“». Кира к Андрею прижималась, к его плечу, а он её рукой обнимал. И улыбался.
На камеру. Катя это по его взгляду поняла: глаза прищурил и смотрел с насмешкой. Но много ли это меняло? Он с Кирой... И та, кажется, этим фактом очень довольна. А если Воропаева довольна, значит, у них всё в порядке...
Катя ногтями кожу на ладони прищемила и сама же болезненно поморщилась. И вздрогнула, когда её окликнули.
– Катя, ты меня не слушаешь? О чём задумалась?
Пушкарёва журнал закрыла и отодвинула от себя. Натянуто улыбнулась Михаилу Борщёву.
– Да так, о работе. Всё готово?
Михаил довольно заулыбался.
– Почти. – Подошёл к столу и начал расставлять тарелки. – Сейчас я тебя удивлю, – похвастал он. – А может, и сам удивлюсь. Соус получился очень пикантный.
Катя продолжала натужно улыбаться, старалась следить за тем, что ей Миша говорит, а сама на злосчастный журнал посматривала. В нём была большая статья, на целый разворот, о прошедшем показе в "Зималетто". Кате было очень любопытно, хотелось всё прочитать, словно рассказов Зорькина ей мало было, но фотография Андрея, с Кирой в обнимку, пугала и отталкивала. Почему-то подумала, что если всё-таки решится ещё раз журнал открыть, то фотографию их рукой закроет, чтобы не видеть. Едва заметно головой качнула: время почему-то совсем не лечит.
Миша суетился вокруг неё, что-то рассказывал, даже свечи на стол поставил, а Катя следила за ним рассеянно, и всё боялась, что он ей вопрос какой-нибудь задаст, и она впросак попадёт, Миша поймёт, что она его совсем не слушает. Когда терпеть стало невозможно, Катя резко на стуле развернулась, журнал схватила и отложила его на соседний столик, и тут же вздохнула, почувствовав хоть небольшое, но облегчение. И Мише улыбнулась уже более естественно. Правда, Борщёв всё-таки замер, глядя на неё.
– Что-то не так?
– Всё хорошо. – Руки под столом сцепила. – Я голодная. Когда ты меня уже удивлять будешь?
Миша довольно рассмеялся и поспешил на кухню. А Катя тут же сникла.
Не нужно ей было поддаваться на уговоры Миши и соглашаться на этот ужин. Хотя, это даже не ужин, а дегустация нового соуса, над которым Борщёв работал очень долго, как он сам говорил. Катя, конечно, всегда с ним соглашалась, но мысленно не уставала удивляться фантазиям Миши. Она в принципе не понимала, как можно работать над соусом, к тому же долго, в течение месяца, а то и двух, что-то придумывать, мысленно подбирать ингредиенты, пытаться представить, что получится, а после этого ещё и на кухне запереться не на один час, чтобы все свои фантазии в жизнь воплотить. А ведь ещё и не получиться может! Катя сама видела, как Миша однажды полную кастрюлю какого-то соуса в раковину вылил, лишь потому, что ему привкус не понравился. Для неё, с её экономическим образованием, с любовью к цифрам и чётким логически обоснованным поступкам, это было что-то запредельное. Наверное, Милко прав: она страшно далека от всего, что может вызывать вдохновение, она не творец. За это порой стыдно становилось, особенно на новой работе, где каждый второй творец, а Кате постоянно одёргивать себя приходилось, чтобы, не дай бог, не рассмеяться в важный момент. Она только поддакивала, улыбалась и училась всех этих вдохновенных пташек морально поддерживать, чему её Юлиана учила.
Когда Катя с Виноградовой в Египте оказалась, впала в панику. Самым натуральным образом запаниковала. Когда поняла, что сама себя из "каморки" выдернула и на всеобщее обозрение выставила. А вокруг известные личности, дизайнеры, стилисты, модели, певцы и актёры, а тут она, в своих неброских, порою даже нелепых нарядах, в круглых очках и наперевес с неловкостью и смущением. Заметалась среди всех этих людей, не знала, что делать и как себя вести, болтала глупости, попадала в жуткие ситуации, из которых её Юлиана неизменно вытаскивала, а вечерами плакала, заперевшись у себя в номере, и ненавидя то, во что её жизнь превратилась. Благодаря Жданову. Её не хотели видеть в Москве, и ей нечего было делать в Египте. Как выяснилось, она даже вести себя правильно не умеет. Капризным звёздам, впадающим в истерику моделям, и задающимся начинающим певичкам, совсем не нужна её интеллигентность, воспитание и умение проглатывать обиды. Перед ними нужно было держать лицо, не терять выдержки и уметь топнуть ногой в нужный момент, проявить упрямство. Катя уже через несколько дней "египетских каникул", умоляла Юлиану отослать её обратно в Москву. Но та лишь губы поджимала и отрицательно качала головой.
– Ты остаёшься, Катя. В конце концов, я на тебя понадеялась, отказала другому человеку, который рассчитывал на эту работу. А теперь ты хочешь меня бросить?
Пушкарёва в отчаянии покачала головой.
– Нет... Не хочу. Я, конечно же, останусь.
Виноградова спрятала усмешку в уголках губ.
– Конечно же, ты останешься, – подтвердила она Катины слова.
Одно хорошо: что за всеми тогдашними переживаниями и самобичеванием, думать о Жданове было некогда. Катя никогда не жила в таком ритме, в каком работала Виноградова. У той, кажется, ни минуточки свободной не было. Они жили в отеле на берегу моря, а видели его только по утрам, из окон. Каждый день их пребывания был расписан. У Кати от напряжения кружилась голова, а вечерами едва хватало сил родителям позвонить, поклясться, что у неё всё в порядке. О трудностях своих, конечно, не рассказывала, расписывала, какие здесь пляжи и рестораны, клялась, что отдыхает и купается. Она не думала об Андрее, или уговаривала себя, что не думает. Вот только стоило глаза закрыть, его лицо видела. Он улыбался, он к ней наклонялся, злился, смеялся, выглядел разочарованным, как в тот последний день. Это же был Андрей, она каждую чёрточку его знала, каждую эмоцию его, как свою переживала.
Колька звонил, как по расписанию, докладывал обстановку, что в "Зималетто" складывалась, и об Андрее рассказывал, не подозревая, как Катя на всё это реагирует. Со слов друга она знала, что Жданов после её отъезда ушёл в запой, но все искренне считали, что он отставку свою переживает. Хотя, может, так и было? Откуда ей знать? Но он даже на работе перестал появляться в какой-то момент, а Катя так волновалась из-за всего этого, что несколько раз едва удержала себя от звонка ему. Что бы она ему сказала? Но ещё страшнее было услышать в ответ что-то грубое, что её окончательно добьёт. Днём запрещала себе обо всём этом думать, но среди ночи могла проснуться и все эти мысли вихрем в голове проносились, приносили с собой отчаяние и дикую беспомощность, настолько сильную, что руки-ноги неметь начинали. Лежала на кровати, как прикованная, и в тёмный потолок смотрела, даже слёз уже не было. Гнала от себя тоску, и раз за разом повторяла, что надо привыкать к мысли, что Андрея больше в её жизни нет. Столько всего удивительного появилось, а вот его больше никогда не будет.
– Тебе нужно сменить имидж, – сказала в одно прекрасное утро Юлиана. Хотя, для Кати то утро прекрасным совсем не было, но Юлиана улыбалась, выглядела отдохнувшей, пила чай, устроившись в плетёном кресле на балконе, на море смотрела и довольно щурилась. А вот Катя стояла, оперевшись на перила и приказывала себе не зевать – последствия бессонной ночи в раздумьях об Андрее.
– Меня всё устраивает, – принялась отказываться Катя, а Виноградова только рукой махнула.
– Ты не можешь знать, устраивает тебя или нет твой нынешний вид, пока не попробуешь что-нибудь другое.
– Я уже попробовала недавно, – сказала Катя и на свои волосы указала.
Юлиана кивнула.
– Вот и я об этом. Весьма удачный опыт.
Пушкарёва только головой качнула и всё-таки улыбнулась.
Юлиана ей просто выбора не оставила, и мнения её не спрашивала, как обычно развила бурную деятельность, и Катя сама не поняла как, но к вечеру в её номере уже было с десяток пакетов из магазинов одежды, Виноградова с лёгкостью сыпала названием фирм и модных домов, а Пушкарёва просто не сопротивлялась.
– Тебе очень идёт, – в тот вечер сказал ей Миша.
Катя нервно улыбнулась и уцепилась пальчиками за кулон. Правда, это было совсем не машинально, просто так вырез на груди прикрывала, смущённая.
– Да уж.
– Правда, Катюш! – Борщёв заулыбался, и она вслед за ним.
– Ладно, буду себя этим успокаивать.
– Зачем успокаивать? Я правду говорю. – Он протянул ей руку. – Потанцуешь со мной?
Миша был, наверное, единственным светлым пятном в той египетской работе. Он с первой их встречи старался Катю поддержать, помочь ей, подбадривал, когда видел, что она на грани отчаяния. Даже за руку держал, и вечерами, когда приходилось выходить "в свет", от неё не отходил, развлекал беседой и ухаживал. Юлиана говорила, что Миша на самом деле ухаживает, и совсем не как друг, но Катя тогда лишь отмахивалась от таких предположений. Была уверена, что всё это фантазии Виноградовой. Правда, в последний вечер, на закрытии шоу, Катя была немного смущена поведением Борщёва. Он постарался устроить для неё настоящий праздник, даже белый лимузин заказал, и до соседнего отеля, где в банкетном зале проходила церемония закрытия, они добрались со всем шиком. На несколько минут Катя на самом деле почувствовала себя принцессой: в новом красивом платье, на каблуках и с причёской, вышла из лимузина, опираясь на руку симпатичного молодого человека... В душе поднялось что-то такое, довольство собой что ли, своей внешностью, кажется, впервые в жизни, но потом глазами с Мишей встретилась, оценила его улыбку, и вдруг почувствовала неприятный укол в самое сердце. Не вовремя, не к месту, но снова вспомнила об Андрее. К тому моменту прошёл уже почти месяц после её отъезда из Москвы, и от Зорькина она знала, что Жданов вернулся к работе, и к Воропаевой тоже... вернулся.
– Ты очень красивая, – шепнул ей тогда Миша, а Катя глаза отвела, побоявшись, что он по её взгляду поймёт – не о нём она думает, не о нём.
"Ты сейчас такая... такая...".
"Зачем ты так с собой поступаешь? Ты сама всё это делаешь, Катя".
– Я хочу работать у вас, – сказала Катя Юлиане по возвращении.
Виноградова с интересом к ней приглядывалась.
– Ты уверена?
– Да.
– Катя, это не "Зималетто", у меня нет для тебя шкафа.
Пушкарёва глубоко вздохнула.
– Я знаю. Я... Обещаю, что я буду очень стараться. Я научусь всему, я быстро учусь.
– Это я знаю.
– Я вам не подхожу? – Катя гордо вскинула подбородок, а Юлиана в кресло своё опустилась и откинулась на нём.
– Подходишь, Катя, в этом-то и дело. Кто откажется от такого работника, как ты? Но я боюсь, что я тебе не подхожу. Ты привыкла совсем к другому.
– Мало ли к чему я привыкла, – проговорила Пушкарёва негромко, и тоже села. Глаза в стол опустила.
– Плохо тебе? – почувствовала её настроение Виноградова.
Катя молчала, а Виноградова пальцами по столу побарабанила, за ней наблюдая.
– В Питер поедешь? У Миши там некоторые проблемы, надо встретиться кое с кем. Договориться. Чтобы он смог сосредоточиться на открытии ресторана в Москве.
Катя нервно сглотнула и кивнула.
– Поеду.
– А в Иркутск потом?
Катя губы облизала.
– И в Иркутск поеду.
– Сбежать пытаешься?
– Пытаюсь устроить свою жизнь. Новую. Если она будет в разъездах... Сейчас я не против.
– Договорились. Но не жаловаться потом, – с улыбкой предупредила её Юлиана, а Катя заверила:
– Не буду.
А вот родители не уставали жаловаться. Даже ругаться пытались. Им никак не нравилась её новая работа, но Катя упрямо молчала, и этим, кажется, их напугала. Уехала в Иркутск, через неделю после возвращения из Питера, на ворчание отца отмолчалась, а мама вдруг его одёрнула, а потом они о чём-то зашептались на кухне. И Катя только услышала:
– Пусть едет. Ты что, не видишь, что с ней происходит? Только поругаться с ней хватало. Выросла она, Валера. Отпустить её надо.
– Деловая больно стала, – всё же не удержался от упрёка отец, но спорить не стал, и через два дня Катя улетела в Иркутск.
– Вот такая у меня теперь работа, папа, – говорила она время от времени отцу, а тот только хмурился.
– Но ты сама довольна? – начинала выпытывать у неё мама.
– Это интересно, – сознавалась Катя. – Поначалу очень непривычно было, я боялась всего, а сейчас уже отношусь ко всему спокойнее. Я просто делаю свою работу, стараюсь.
Но самым большим событием стал всё-таки переезд с квартиры родителей. Сама бы Катя на такой шаг, скорее всего, ещё долго бы не решилась, да и родители наверняка бы в позу встали, но получилось так, что троюродная сестра Елены Александровны собралась к сыну в Америку, с внуками пожить ей захотелось, а на кого оставить свою квартиру – не знала. Сдать незнакомым людям не решалась, а знакомых и родных, свободных и желающих на год переехать, не находилось. До тех самых пор пока Катя не сказала:
– Я перееду.
Отец на неё тогда уставился негодующим взглядом, Катя застыла, поражённая собственной смелостью, готовилась к тому, что сейчас скандал грянет, но Валерий Сергеевич, после недолгого размышления неожиданно кивнул.
– А что? Присмотрит за квартирой твоей, – обратился он к родственнице. – Катерина у нас человек ответственный, и может мотаться поменьше станет.
Катя с матерью переглянулась, тут же раскусив отцовский план. Ему легче было отпустить её жить на соседнюю улицу, чем постоянно в командировки провожать.
– Ты ведь понимаешь, что квартира чужая? – учил он её. – Нужно отнестись со всей ответственностью, нужно следить, быть аккуратной.
Катя одежду свою в чемодан укладывала, улыбнулась и пообещала:
– В ближайшее время никуда не поеду. В Москве работы много.
Валерий Сергеевич губами пожевал, недовольный тем, что его манёвр так быстро разгадали.
– Вот и хорошо... что много.
Катя подошла к отцу, обняла его и в щёку поцеловала. А после начала ему рассказывать про Мишин ресторан, чтобы отвлечь от печальных мыслей. А рассказать было что: и про Мишины идеи, и про грандиозные планы, про поставщиков и спонсоров, а главное про бухгалтерские дела, в которых отец лучше всего разбирался.
Но конечно никому, особенно родителям, Катя не призналась, насколько рада из родительского гнезда вырваться. Наверное, плохо так думать, но она, оказавшись в квартире тётки, одна, в первые дни просто упивалась свободой. Только тогда начала до конца осознавать, что жизнь её на самом деле меняется, и скорее всего безвозвратно. Она, наконец, становится взрослой и самостоятельной. Удивительно, но факт. Катя Пушкарёва – взрослая женщина.
Квартира тёткина, по сути, небольшая, две комнаты всего, но габаритами впечатляла – и кухня огромная, и потолки высокие, настолько, что шкафы книжные от пола до потолка в глаза почти не бросались. И всюду книги, книги... Покойный тётушкин муж был профессором медицины, и хоть умер он довольно давно, в квартире по-прежнему витал запах великих знаний. Тётушка старательно поддерживала память о муже и старалась в обстановке ничего не менять. Катя в квартире этой бывала редко, но несмотря на это, была уверена, что за последние пятнадцать лет в этих комнатах ничего не поменялось. Мебель вся тяжёлая, добротная, практически антиквариат, и книги на полках очень солидные, целая полка отдана под раритетные издания. Ничего удивительного, что тётушка не захотела пускать никого чужого, за всем этим нужен был присмотр, а ещё уважение и неослабевающее внимание. И Кате нравилось подходить к книжным шкафам и пальцем по потускневшим от времени корешкам книг проводить, какое-то особое чувство появлялось, причастности к чему-то важному.
– Ничего себе, – присвистнул Миша, когда Катя в первый раз пригласила его в гости. Книжные полки разглядывал, закинув голову назад, потом рискнул к святому прикоснуться, осторожно взял в руки один из старинных фолиантов. – И сколько ты здесь будешь жить? Долго?
– Не знаю. – Катя в комнату вошла и поставила на стол поднос. Принялась разливать чай. – Пока договорились на год, а дальше видно будет.
Борщёв кинул на неё заинтересованный взгляд.
– А ты раньше одна не жила?
– Нет, – созналась Катя, а Миша заулыбался.
– И как тебе?
– Самостоятельная жизнь?
– Да.
– Мне нравится.
Он рассмеялся.
– Я за тебя рад.
Иногда Катя ловила на себе пристальные взгляды Борщёва. Он порой засматривался на неё, наверное, думал, что она не замечает, а Катя и правда предпочитала в такие моменты отвернуться. Сама не знала почему. То, что она Мише нравится, становилось очевидным. Они много времени проводили вместе, Катя всячески помогала ему с открытием ресторана, они даже дважды ездили вместе в командировки, и там практически сутками не расставались, и Миша не раз пытался сделать первый шаг, и уже решился бы, если бы она его не отталкивала. В последний момент понимала, что сейчас произойдёт, и переводила всё в шутку, либо уходила, как могла, избегала важного разговора и признаний. И ведь не могла сказать, что Миша ей не нравится. Он был очень добрым, отзывчивым, спокойным, даже симпатичным, Катя искренне так считала. С ним было очень просто, он всегда старался её понять, он не впадал в раздражение, всегда оказывался рядом, когда бы он ей не понадобился. И врать он, кажется, вовсе не умел. Он был полной противоположностью Андрея Жданова, и этим её не устраивал. Катя невероятно злилась на себя из-за того, что не может ответить Мише взаимностью. Он ей нравился, но ответить ему взаимностью никак не могла.
Вот почему бы ей в него не влюбиться? Катя в последнее время постоянно задавалась этим вопросом. Почему нет? Где можно встретить человека лучше? Возможно, он заставит её забыть Жданова. Не вспоминать, не думать постоянно: а как могло бы быть? Не тосковать по Андрею, не вспоминать их вместе, как всё было, всё, до мельчайших подробностей, не думать о том, что ничего больше не будет, и ему без неё если не лучше, то важнее. Правильнее. Ему нужна Кира, та в состоянии ему помочь, поддержать, направить, а она что может? Да и вообще, надеяться, что Андрей ещё думает о ней, а уж тем более страдает – глупо. Она постоянно забывает, где её место. И забывает о том, что Жданов предатель и мерзавец. Обо всех его ошибках и грехах забывает, помнит только о том, как ей плохо без него.
Вот и сейчас, ей не глядится на зажжённые свечи, на красиво сервированный стол, ей совсем не хочется разговаривать с Мишей, а уж тем более пробовать его изумительный соус. Ей больше хочется вернуться домой, одной, точнее, с тем злосчастным журналом, что на соседнем столике лежит, и прочитать статью о "Зималетто", и фотографию Андрея разглядывать, где он с Кирой в обнимку, и наревется вволю, себя жалея. Это, конечно, неправильно, и завтра она будет изводить себя упрёками, и в который раз клясться, что в её жизни больше нет места Андрею, но сегодня у неё мог бы быть этот вечер. Вечер с ним. В зеркало бы на себя смотрела и гадала, для кого она всё это делает с собой. Для кого новые наряды, для кого стрижка её новая и волосы, волнистые пряди, как ему нравилось, для кого она старается? Для себя или всё-таки для него? Каждый раз, оказываясь в салоне красоты, его слова вспоминает, и про себя повторяет, что себя любить надо, такой, какая есть, но всегда хотеть большего. Это Андрей её этому научил. Андрей, а совсем не Миша.
– Вкусно?
Катя заставила себя улыбнуться.
– Очень. Ты молодец.
Миша глоток вина сделал, кивнул, при этом выглядел чрезвычайно довольным.
– Это был чистой воды эксперимент. Знаешь, иногда долго думаешь, никак не можешь правильное решение найти, а потом – озарение!
Катя согласно покивала.
– Ещё вина, Катюш?
Она помедлила с ответом, подушечкой пальца по краю бокала провела, затем решила согласиться.
– Да. Но только тебе придётся отвезти меня домой.
Миша рассмеялся.
– Ты настроена так решительно?
Они глазами встретились, и Кате пришлось сделать над собой усилие, чтобы глаза тут же не отвести. Взгляд вышел долгим, Пушкарёва Мишу разглядывала с некоторой задумчивостью, и видимо тот насторожился. Моргнул, и тихо спросил:
– Что, Катюш?
Она всё-таки отвернулась, головой качнула, и стрельнула глазами на журнал на соседнем столике. И неожиданно решилась. Сегодня Миша её поцелует. Даже если ей самой придётся его об этом попросить.
В конце концов, нужно с собой что-то делать!
10.
– Так что у тебя, со счастьем?
Вопрос был задан лёгким, насмешливым тоном, Малиновский ещё и виски в бокале поболтал, а когда на Андрея посмотрел, уже откровенно смеялся. Жданов же неуютно повёл плечами, и вместо того, чтобы на вопрос ответить, поинтересовался:
– Как думаешь, что отец Кате сказал?
– Понятия не имею. Но Пал Олегыч выглядел довольным, разве нет? Значит, договорились.
– Да уж, они договорились. – Андрей на стуле откинулся и недолго думая, ноги на стол закинул. Свой бокал с виски на коленке пристроил.
– А что? Что тебе не нравится? Что тебя стороной обошли?
– Со мной бы точно никто советоваться не стал, но... – Старательно глаза отводил, не желая с Ромкой взглядом встречаться. – Отец решил остаться ещё, а дальше что будет? Он со мной говорить отказывается, всё какие-то предлоги находит.
Малиновский на кресле крутанулся.
– Да выбора-то всё равно нет. Это Пал Олегыч отлично понимает. Либо ты президент, либо он. Воропаев не тянет. Сашка за эти месяцы только в "Зималетто" и крутился, и сколько дельных предложений внёс? Ноль целых, ноль десятых. Он управленец хороший, начальник над всеми начальниками. А такой штат профессионалов мы не потянем. Президент должен принимать решения, сам, рисковать, если понадобится, и проблемы решать. А он не умеет.
Андрей усмехнулся.
– А мы умеем?
– Мы хотя бы стараемся. Скажешь – нет?
Жданов голову опустил.
– Не знаю.
– А меня другое интересует: Зорькин уйдёт, когда вся эта канитель с "НикаМодой" закончится?
– А тебе как хочется?
– Ну, раз уж Катеньку потеряли...
– Какой же ты жук, Малиновский, – поразился Андрей и даже головой качнул.
– Да ладно, прошлого не вернёшь.
– Да уж. – Андрей виски глотнул и едва заметно поморщился, задумавшись о чём-то своём. Малиновский внимательно наблюдал за ним, и вопрос свой повторил.
– Так что со счастьем?
– Ты о всеобщем счастье или о моём личном?
– В комплексе.
Андрей помолчал, а потом сказал:
– Мне скучно.
Рома хмыкнул.
– Что совсем не удивительно. Ты же запер себя на работе. Хотя, это я, конечно, понять могу. Но отдыхать-то тоже надо. Хочешь, пойдём куда-нибудь? – Малиновский хитро заулыбался. – Позволим себе... что-нибудь эдакое.
Жданов тоже улыбнулся, правда, без всякого воодушевления.
– Ты меня только что о счастье спрашивал, а теперь заманиваешь меня в ловушку? Кира только успокоилась.
– Ну, Кира, Кира... Кира тебя знает. Ты слишком давно ведёшь себя идеально. Пора уже куда-нибудь свернуть.
– Налево?
– Да хоть куда! Только киснуть не надо.
Андрей допил виски.
– Настроения нет. – И повторил: – Скучно.
– Ещё бы тебе не заскучать, – попытался съязвить Рома. – Больше не надо хранить великие тайны, изворачиваться ужом, спецагентом прикидываться. Давай сегодня...
– Сегодня у нас с Кирой выход в свет.
– Куда это? А меня почему не позвали?
– Пойдём. Открытие новой галереи. Можно подумать, у нас их мало.
– Так я тебе и говорю!..
– Ром, родители тоже идут, так что я должен там быть. Иначе Кира с мамой меня съедят.
Малиновский приуныл.
– Ясно. Тогда я не пойду.
Андрей понимающе улыбнулся.
– А мне придётся. Хозяйка галереи – жена какого-то приятеля отца. Так что, сам понимаешь. Семейный выход.
Андрей на пустой бокал в своей руке посмотрел, потом на стол его поставил, решив, что больше пить не будет. Иначе все старания прахом пойдут, и от матери и невесты ему всё равно достанется. У них на этот вечер были большие планы, они в числе VIP-приглашённых, и не посторонние люди их пригласили, они считались друзьями семьи, а это лишний повод похвастаться собственным благополучием. Все эти "семейные выходы" в последнее время, начали Андрея напрягать. Повторялась ситуация годичной давности, когда они с Кирой о помолвке официально объявили, и мать взялась их всем представлять, именно как пару, заставляла показываться везде вместе, улыбаться всем, счастье их демонстрировать. А Андрей ведь предупреждал её: сглазишь, а она не верила. Правда, сейчас никаких объявлений о помолвке не было, всем было известно, из маминых уст, что у них с Кирой сложный период. Но всё непременно наладится. Андрея больше всего смешила мамина уверенность в том, что наладится "непременно". И Кира с неё пример брала, верила, ждала, а Андрей не понимал, зачем они делают вид, что всё в порядке? А может, на самом деле в порядке, только он разучился мелочам радоваться? Принимать всё таким, как есть, а у него потребности появились... завышенные. Кира иногда спрашивала у него, что с ним происходит, что ему не так, и что ей сделать, чтобы он все свои заботы отбросил и постарался просто отдохнуть. А у Андрея ответа для неё никак не находилось. Он знал чего хочет – ощущение покоя вернуть, которое появлялось на несколько минут и очень редко, но оно появлялось, когда он рядом с Катей был, а как она ушла, всё стало плохо, не смотря на то, что налаживаться начало. Парадокс. В "Зималетто" дела пошли на лад, а Андрей затосковал. Но думать о том, что тоскует именно по Кате, не хотелось. После долгих раздумий решил, что дело именно в том чувстве равновесия и покоя, оно ускользнуло от него и очень хотелось его вернуть. Но без Кати Пушкарёвой почему-то не получалось, и это злило. На самом деле злило, честное слово.
Сегодня, узнав, что отец утром с Катей встречался, где-то на нейтральной территории, в "Зималетто" она приходить отказывалась, у Андрея внутри что-то уже знакомо заныло, он ото всех отвернулся, и слушал рассказ отца, стоя у окна и повернувшись ко всем спиной. Но Пал Олегыч ничего не говорил о Кате, он снова говорил о компании, о том, что Катя ещё предложила, чего она ждёт в ближайшем будущем, выплаты по кредитам обсудили, но о самой Кате Андрей так ничего и не узнал. И под конец разговора взглядом в Зорькина упёрся, который Пал Олегычу поддакивал, и про Катю ему было неинтересно, потому что он и так всё про неё знал. Жданов потом его в коридоре поймал, взгляд настороженный проигнорировал (Николай Антонович относился к нему с опаской, а Андрей не понимал почему, ведь обычно он всем нравился), под локоток Зорькина подхватил и крепко сжал.
– И что вы мне скажете, господин Зорькин?
– А что я должен сказать? – откровенно перепугался тот.
– Что Катерина Валерьевна говорит? Она довольна положением дел?
– Вы же сами всё слышали. Пал Олегыч рассказывал...
– Но вы ведь лучше знаете. Расскажите мне.
– Что именно вас интересует?
Андрей Зорькина отпустил, побоявшись, что задушит того, услышав ещё один глупый, ничего незначащий ответ.
– Меня всё интересует, – сообщил он, причем совершено искренне.
– Катя вполне довольна тем, как в "Зималетто" идут дела. – Николай очки на носу поправил и подбородок вздёрнул. – И ждёт не дождётся, когда всё это закончится.
– Правда? – Андрей голову на бок склонил и усмехнулся, и этим заставил Зорькина насторожиться. – А вы?
– Что я?
– Вы что собираетесь делать? Когда всё закончится? Вы же не можете всерьёз рассчитывать на то, что "НикаМода" без "Зималетто" сможет долго существовать?
Коля насупился, было видно, что расстроен.
– Ну, у меня есть несколько интересных предложений...
Андрей скептически посмотрел на него.
– Правда? Жаль. А я надеялся, что вы, в отличие от Кати, не будете торопиться от нас сбежать.
Коля смотрел на него во все глаза, затем моргнул.
– Вы серьёзно, Андрей Палыч?
– Да. Катя правду говорила, вы профессионал, с этим не поспоришь. Было бы жаль вас потерять. Но если у вас есть интересные предложения...
– Ну, я могу ещё подумать!
Жданов усмехнулся.
– Что ж, думайте, Николай Антонович. – Андрей отстранённо улыбнулся, давая понять, что дальнейшую работу Зорькина больше обсуждать не намерен, и только в последнюю секунду решил интерес изобразить. – И что, надеюсь, Катя своей новой работой довольна? У неё всё хорошо?
Коля очки снял, платком их потёр, и с трудом отвлёкся от мыслей об открывшихся перед ним перспективах. Взглянул на Жданова непонимающе.
– У Кати? – Быстро закивал. – Да, у неё всё хорошо. Только командировки... Но сейчас она в Москве.
– Очень рад, – пробормотал Андрей, совсем не радуясь тому, что спросил. И ещё зачем-то добавил: – Передавайте привет её родителям. Валерий Сергеевич, наверное, не очень рад... её командировкам.
– Конечно, не рад. Но Катя сейчас с родителями не живёт, так что...
Андрей уже собирался уходить, но обернулся.
– Не живёт?
Зорькин ресницами хлопнул и тут же полез за телефоном в карман, а когда на дисплей посмотрел, сразу про Жданова забыл. Пробубнил что-то и прочь кинулся по коридору, а Андрей беспомощно смотрел ему вслед. И ещё больше разозлился.
Она даже с родителями больше не живёт! Катя уже не Катя.
Настроения и так не было, а тут совсем на нет сошло. И главное, никак не удавалось от мыслей о Катерине отвлечься. В голове постоянно крутилось, про командировки её, про переезд из родительского дома, ещё про то, что он о ней не знал, но происходить с ней вполне могло, Андрей мысли эти от себя гнал, но чем больше гнал, тем больше в них запутывался. Когда уже нарвался на замечание матери, она посетовала на его рассеянность и хмурое выражение лица, встряхнуться попытался. Голову вскинул, вокруг оглянулся, улыбнулся Воропаевой, которая за его локоть держалась, и напомнил себе, что уже вечер и у них "семейный выход". Неплохо бы на этом сосредоточиться. На открытие галереи собралось много гостей, Жданов постоянно взглядом на знакомые лица натыкался и вскоре от вынужденной вежливой улыбки скулы сводить начало. И мысленно позавидовал Малиновскому, который был свободен как ветер и в данный момент отдыхал где-то далеко отсюда, и отчитываться ему после ни перед кем не придётся, а вот он, кажется, счастьем своим уже сыт по горло. Какая уж тут свадьба? Нет, он не готов.