Текст книги "Морок (СИ)"

Автор книги: Екатерина Горина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

«Чтоб я ещё в лес пошел один!» – подумал про себя Иннокентий.

– Однако, не сочтите их невежество себе в укор, – продолжил черноволосый. – Они попросту вас не заметили, и в этом, признаюсь, нет их вины, хотя бы в этот раз…

– Слушайте, а вы не могли бы как-нибудь попроще говорить? Я тоже как эти мужики, такой же, и мне, честное слово, непонятно ничего из того, что вы говорите.

– Вероятно, сперва я должен представиться, – мягко поклонился черноволосый. – Мы с вами встречались совершенно недавно, во дворце, куда вы прибыли в сопровождении трёх спутников, среди которых был бард…

– Ну, конечно! Конечно! Вы флейтист, который спустился к нам с королевой? Конечно, я вас сразу узнал! – обрадовался Иннокентий.

– Прекрасно, а теперь к делу. Я обещал препроводить вас во дворец…

– Что же, с удовольствием. Пойдёмте! – Иннокентий радостно зашагал с музыкантом. – А как сама королева?

– Увы, – ответил флейтист. – Они убили её.

– Как? – неподдельно ужаснулся Иннокентий. – Кто эти они? За что? Неужели?..

– Нет, что вы, не торопитесь говорить вслух всё, что приходит вам в голову, – флейтист грустно улыбнулся. – Ваш друг бард и потомок Светозары, которая состояла в противоборстве с Клариссой, бабкой нашей королевы, здесь абсолютно ни при чём. Хотя, конечно, это единственный человек, которому сие было бы выгодно. Но… Увы, жизнь такова, что, ожидая прилета гусей с юга, не замечаешь пожар, который спалит твой дом с востока.

– Чудно, – сдвинул брови Иннокентий. – Я, правда, половину не понял. Но что же случилось с королевой? И почему вы мне помогаете, если знаете, что я, как бы сказать, друг того….

– Что вы – противоборствующая сторона, не так ли? – уточнил флейтист.

Иннокентий не очень уверенно, но кивнул.

– Да, почему вы мне помогаете?

– Видите ли, – флейтист подыскивал слова. – Я помогаю не вам.

– А зачем же вы тогда ведёте меня во дворец? – ужаснулся своей догадке Иннокентий.

– Нет, юноша, и убивать я вас не собираюсь, и заточать в темницу… Сколько в голове суетных мыслей, когда нет в ней места рассуждениями и дисциплине, – флейтист качал головой. – Я не служу вам, и я не служил королеве. И, более того, я не служу ни одному из будущих королей. Хотя… Все они уверены, что я служу именно им.

– А на самом деле? – забежал вперед Иннокентий.

– А на самом деле, – флейтист остановился и широко улыбнулся. – На самом деле, я просто живу во дворце, и надо же мне чем-то заниматься.

– Так это и называется, слуги? – не отставал Иннокентий. – В замке живут либо короли, либо слуги. Кто не король, тот слуга…

– Не торопитесь, во дворце ещё живут…, например, коты. Разве они кому-то служат? Более того, вы знаете о правах кота при дворе?

– Нет, мне и в голову не приходило, что у котов при дворе особенные права.

Флейтист засмеялся.

– Нет, конечно, никаких дворцовых прав у кота нет. Но кот, в отличие от слуг, может смотреть на королеву, когда ему вздумается, и так долго, сколько он пожелает. Слуги же, напротив, должны смотреть вниз, на подол платья королевы…

– Вряд ли вы – кот?

– Нет, – улыбнулся флейтист. – Но в чём-то мы с котами похожи. Я живу при дворце. Всегда. Среди слуг. Вечно. Понимаете? Я живу во дворце с самого первого дня дворца.

– Не понял? – удивился Иннокентий.

– Я живу среди слуг, однако я не слуга. Если вы запросите ведомости, в которых можно было бы найти сведения обо мне, вы вряд ли такие отыщете. Как вам известно, не только власть королей переходит по праву рождения, но и слуг также подбирают по семейным признакам. А я, признаться, оказался во дворце совершенно случайно.

– Что значит вечно? – перебил его Иннокентий.

– Ах, мне придётся рассказать вам всё с самого начала. Хотя, вряд ли придётся, просто вы мне симпатичны. Давным-давно, замок этот построил один из старых королей, настолько это было давно, что и имя короля позабыто. Впрочем, если кто-то захочет узнать о том самом короле-строителе, то имя высечено на фронтоне при входе. Признаться, кажется, кроме меня это никому неизвестно. Одним из требований короля было обязательное выстраивание потайных ходов в стенах замка, которые позволяли бы подслушивать все разговоры и оказываться в разных частях дворца неожиданно. Допустим, только что вас видели в тронной зале, и вот вы уже прохаживаетесь по коридору у библиотеки. Для такого сооружения были выписаны многие мастера с семьями. Строили замок не один год. А после постройки… А после постройки всех их, включая грудных младенцев, убили, зачитав им приговор: виновны в том, что постигли или могут постичь тайны дворца. Массовая казнь состоялась в день открытия дворца, в строгих подвалах. Вы хотите узнать, причём здесь я? – музыкант лукаво посмотрел на Иннокентия. – А я здесь совершенно не причём. Я был в оркестре. В том самом, который играл, предвосхищая приход короля в замок. И просто опаздывал на репетицию. Нелепая случайность. Ошибка. Так вышло. Меня убили без суда, без объявления вины. И я просто-напросто не понял, что со мной случилось. Так бывает. Даже после того, как меня убили, я примчался и играл с остальными оркестрантами вхождение короля. И другие музыканты, мои друзья здоровались со мной, и голос моей флейты был слышен. Настолько сильна была во мне жизнь, что смогла, пусть и на короткий период, обмануть свою смерть. А на утро я проснулся в строгих подвалах, как раз там, где меня и убили. И увидел своё распростертое тело…

Флейтист поморщился.

– То есть вы с тех пор так и существуете во дворце? – переспросил Иннокентий. – Как привидение?

– С тех пор, да, – усмехнулся флейтист. – Но не как привидение. Меня все видят, все ощущают, ко мне обращаются за помощью. Во всём я больше похож на обычного человека, с одним только отличием: я не боюсь умереть, а значит могу смело и перечить королям, и отказывать, и, по праву котов, смотреть на них, когда и сколько мне вздумается. А вот вы, мой друг, сейчас существуете именно как привидение. Возвращаясь к тому, с чего мы с вами начали… Помните?

Иннокентий замотал головой.

– Что ж, – вздохнул музыкант. – Мы с вами начали с разговора о невежественных крестьянах, пронёсшихся мимо вас… Так вот. Они вас просто не увидели. Зато вас прекрасно разглядели некриси на гончих, потому что сейчас вы к смерти ближе, чем к жизни.

– Ну, надо же! А я думал, вы слуга королевы. Причём бесконечно преданы ей?

– Так только кажется. Причём королева тоже думала, что я её слуга, даже когда прочла надпись в камере строгих подвалов, сделанную моим отцом… Но это тоже длинная история, и её я расскажу в другой раз… Однако, в этой жизни не всё бывает так и тем, чем кажется…

– Да! – с жаром подхватил Иннокентий. – И это ужасно. Я теперь всё время об этом думаю. Вы знаете, жизнь постоянно не то, чем кажется, точнее, всё в ней не то и не так, как я думаю. Видите ли, матушка меня учила в детстве помогать разным тётушкам, особенно тем, которые стары. И все эти бабули и бабушки казались мне вершиной доброты. Встречая любую по дороге, в поле или лесу, я низко кланялся и улыбался, желая им добра, стараясь каждой помочь. Потом я встретил Аксинью, настолько она оказалась ужасной, способной на такие поступки, не щадя никого ни людей, ни даже детей! Одно только то, что она сделала с маленьким Казимиром… Потом толстуха, к которой я, было, проникся, оказалась… Да что уж. А волшебники и маги?! Сказки о них я слушал с замиранием сердца. Да я мечтал стать одним из них! Понимаете? А они хуже дурачков, знаете, в каждой деревне такие есть. Не могут ничего. Ещё я думал, что, если я буду поступать по-доброму, правильно, и жизнь меня будет беречь. Однако, я узнал, что, совершенно не делая никакого зла, я нажил себе такую страшную судьбину, которую сейчас живу, благодаря какой-то нелепой случайности, не позволившей меня угробить первому встречному корчмарю. Вот сейчас, немного походив и поговорив с разными людьми, я понял только одно: я ничего не знаю об этом мире. И знаете, что? Я жутко, ужасно сердит на мою бедную маму, которая учила меня всему этому доброму в мире, тому, что добро побеждает зло. Знаете, вот сейчас я как раз и вижу, что того, кто бывает добр, ждут пинки и подзатыльники. Люди не упустят случай посмеяться над добряком или просто человеком, который поступает по совести. Вы знаете, люди крадут кур, воруют у соседей, и не считают это глупостью. Зато того, кто при возможности своровать откажется это делать, они сочтут дураком. И будут смеяться над ним. И постараются даже обмануть, зачтя свой обман честного, ещё раз повторяю, честного, а не глупого человека, себе в заслуги. Можете ли вы представить, что обман в этом мире – доблесть. А честность – срамота? О нет, я слышал в сказках про злых людей, про мерзких колдунов. Нет! Не надо никуда ходить или искать то, чего нет. Ведь все эти злодеяния совершаются не вымышленными могучими злыднями. Это – ежедневные дела любого из людей. И я сейчас совершенно не знаю, как жить. К каждому человеку, являющемуся мне, я отношусь, как к доброму товарищу. Однако, ни один из них не стал таким, наоборот, каждый показал, что я ошибался. Мне кажется, люди делают нехорошие поступки часто даже не потому, что они злы, а, чтобы другие видели, что они не промах, и лишний раз старались бы избегать обмануть их, так сказать, для острастки. Что же мне делать? Спрашиваю я себя. И я не нахожу ответа, кроме одного. Стать таким же. Найти того, кто ещё видит в людях добро и обмануть его, обмануть так, чтобы те, другие, стали свидетелями этого. И говорить об этом в кабаках и при дорогах. И чтобы все знали. И только так отныне и жить, и ненавидеть каждого встречного, и подозревать его в том, что он замыслил зло против меня…

– Друг мой, – грустно сказал флейтист. – Я бы хотел сказать, что это не так. Однако, мы пришли, вам сюда…

Флейтист указал на небольшую комнату, в которой на кушетке лежало тело Иннокентия. Рядом сидела заплаканная Лея. За руку её держала толстуха, причём вид у неё был весьма странный, казалось она вывернута наизнанку и смотрит глазами не наружу, а внутрь.

* * *

– Ну, что же вы, милейший? – усмехнулся флейтист. – Что же вы в неловкой позе-то такой? Да в угол забрались? Ну-ну, дражайший, привыкайте, осваивайтесь…

Миролюб сидел под большим окном, цветом подобный стене, кажется, пытаясь слиться и стать с нею одним целым.

– Бедный мальчик, вы никогда не видели, как казнят людей? – пожалел его музыкант.

Миролюб отрицательно помотал головой, издав при этом нечленораздельные звуки.

– Удивительное свойство для сына такой изобретательной колдуньи – пугаться мучений… А между тем вам придётся привыкнуть не только смотреть на такое, но и издавать указы о совершении сего по вашей воле, – рассмеялся флейтист.

Миролюб замахал руками, словно на него напал целый рой невидимых мух. В следующее мгновение лютня, которая ещё недавно считалась сокровищем во всех смыслах, полетела в музыканта, принёсшего дурные вести, словно старый башмак в нагадившего кота.

– Ого! – ловко увернулся флейтист. – А у нас уже вполне королевские замашки, того, кто принёс печаль – уничтожить.

– Нет! – наконец-то Миролюб смог выговорить слова. – Нет, простите, я не хотел.

– Конечно, – согласился флейтист. – Никто не хочет, а потом просто привыкают. Знаете, мой мальчик, сначала всем тяжело, самый первый приказ о казни, крайне тяжело издавать, даже если ты казнишь своего заклятого врага. А потом ничего, хитрый разум подсказывает, что сие сделано на благо, на благо не только одного человека, но и всего Края. Великолепный ум говорит, что, подписав указ, вы не становитесь убийцей, но становитесь спасителем. Удивительная способность человека – переворачивать всё с ног на голову, не так ли?

– Я не знаю, о чём вы, – отрезал Миролюб, пытаясь дотянуться до лютни, не отрываясь от стены.

– Смелее, – подбодрил его флейтист. – Всё уже кончено. Народ на площади ликует. Он славит нового короля. Короля-Избавителя от предательницы, которая навела на Край погибель, нарушив Указ Клариссы и чуть не уничтожив всех людей силами костяков и некрисей.

– Но, но я тут ни при чём! – взорвался Миролюб. – Я тут ни при чём! Я не виноват! Я просто был рядом. Вот тут! На этом месте! Я даже не знал!

– Вы были тут, и этого вполне достаточно. Людям нужен король. Хотите вы этого или нет, а раз вы присутствовали при смерти королевы и имеете величественную родословную, вы обязаны занять её место. Нет, нет, не пытайтесь в меня кинуть ещё чем-нибудь, – засмеялся флейтист. – Позабудьте о себе, вас уже нет, есть король… как вас, простите? Напомните?

– Миролюб…

– Есть только король Миролюб… А вот вас больше нет…

Флейтист высунулся из окна и во все горло закричал:

– Да здравствует король Миролюб!

– Да здравствует король! – подхватила толпа под окном.

Флейтист поднёс палец к губам, давая знак Миролюбу, чтобы тот молчал и слушал.

– Вы слышите? Это – вас…

Он подвёл измученного барда к окну и указал на площадь перед дворцом, полностью занятую людьми в разных пёстрых одеждах, скандировавшую на все лады: «Да здравствует король!»

У Миролюба закружилась голова.

– Но я не хочу! Поймите вы!

– Друг мой, коль скоро в вас нашлась капля королевской крови, в тот самый момент вы лишились выбора… – печально заметил черноволосый.

– Нет же! Моя мать, она была бы счастлива, но я никогда, слышите, никогда и не думал о судьбе короля… Я всегда был против решения моей матери вернуть престол…

– Однако, вы и не помешали ничем?.. – хитро прищурился флейтист. – Вы, хотя и были против, но полностью содействовали исполнению желания вашей матушки…

– Да не содействовал. Я… Я испугался… Понимаете? Испугался! Моя мать! Она бы и хотела и могла возглавить Край, я скажу ей, я приведу её сюда…

– Понимаю, – кивнул флейтист. – Если б вы знали, как ошибаются те, кто думают, что королями становятся отважные витязи, смелые люди, которые могут и хотят брать на себя ответственность за решения, которые они принимают… Это – сказки, в которые верит народ, тот самый, что под окном. Это для них придумано, что королями становятся люди большого ума. Нет. Смелые и отважные погибают на поле боя, те, кто принимают решения, погибают за последствия принятых решение в темницах, люди большого ума уходят от дел мирских, понимая, что это – суета… Королями, друг мой, как раз и становятся те, кто напугался, струсил, оказался в нужном месте и в нужное время… Вы, мальчик мой, отличный король. За вами нет ни одного решения, которое стоило бы опровергнуть, потому что оно мешает вам властвовать. Вы просто ни одного за всю жизнь и не приняли. Ваша матушка да, она много чего натворила. А вы… Вы чисты как младенец, а значит ваши слуги придумают вам любую историю для утехи простолюдинов, и никто не скажет, что это неправда.

– Но ведь я должен быть хорошим королем, я должен сделать что-то на благо людей! А ведь я не умею!

– О! Поверьте, вы многое сделаете для людей, – усмехнулся флейтист. – И, знаете, скорее всего уже сделали. Об этом людям расскажут глашатаи. Это их забота. Они напомнят людям, как хорошо им живется в ваше правление.

– Что мне сделать, чтобы просто взять лютню и уйти отсюда? – спросил Миролюб, успокоившись и наконец отделившись от стены, вставая с корточек.

– Это невозможно, – рассмеялся флейтист.

– Серьёзно? – передразнил его Миролюб. – А если вот так?

Он направился уверенными шагами через тронный зал, по пути подбирая лютню. У самой двери он обернулся и помахал на прощание рукой флейтисту:

– Прощайте, мой мальчик! – и сделал шаг через порог.

В следующий миг он увидел снова наглую широкую улыбку флейтиста и обнаружил себя у того же самого окна, от которого недавно так решительно отошёл.

– Никак? – безнадёжно спросил он флейтиста.

Тот понимающе покачал головой.

– Хотя… Если будет найден новый король… А вас казнят… Хотя… пока вы не коронованы перед всеми…

– Пока не будет найден новый король? Значит, не приди я сюда – королева была бы жива? Как же они узнали, что я здесь?

– Возможно, кто-то доложил? – флейтист пожал плечами.

– Но кто? И так быстро?! Ведь знали только вы, я, королева и мои друзья…

– А где, кстати, ваши друзья?..

– Да! Ведь Иннокентий тоже имеет право! Подлец!

– Ну, если вы успеете ввести сюда вашего приятеля и представить его до собственной коронации, вы сможете стать свободны…

– Ах, он подлец! Ничего! Я его обыграю…

* * *

– Я за тобой гоняться должен? Глазом не успел моргнуть, а он уже умотал в лес. На кушетку! Живо! – недовольно бубнила толстуха.

Лея уставилась на неё, пытаясь понять, с кем женщина разговаривает. Иннокентий вздрогнул и открыл глаза.

– Кеша! – запричитала Лея. – А я думала, что ты уже всё! Хороший мой!

Девушка обхватила юношу обеими руками и принялась целовать в обе щёки, в лоб… Однако, толстуха грубо остановила её:

– Жив он! Успокойся! Дело только не сделано осталось, – и пухлым кулаком с размаху врезала Иннокентию, после чего голова юноши безвольно повисла, а из раны начала сочиться кровь. – Держи! Рану держи!

Иннокентий снова очнулся от того, что что-то мягко щекотало его уши, щёки и лоб. Он открыл глаза и огляделся. В этот раз он оказался на роскошной поляне в высокой траве. Голова кружилась, слегка мутило. Он приподнялся на локтях, перед его взором предстал знакомый уже крутящийся дворец.

– Не-ет, – застонал Иннокентий и снова рухнул в траву. В этот раз его действительно стошнило, крайняя вертлявость строения и мелькание перед глазами не дало сдерживать всё накопленное в желудке.

Утирая рукавом остатки завтрака, Иннокентий плакал, до того ему надоели все эти мотания и скитания. Через некоторое время краем глаза он заметил, что со стороны замка в его направлении движутся какие-то тонкие фигуры. Не смея повернуться и разглядеть их внимательно, Иннокентий изобразил будто находится при смерти, весьма выразительно захрипел и несколько раз картинно дернулся, словно в бреду, благодаря чему смог развернуть тело в сторону любопытных соседей. Теперь из-под опущенных ресниц он видел картину целиком.

Прижав руки к удивительно красивым лицам, на него смотрели несколько дев, с прекрасными открытыми ротиками, ярко очерчёнными алыми губками. Огромные голубые глаза девушек были распахнуты от испуга, а станы их настолько стройны, что они больше казались вырезанными умелым мастером из гибкой ивы, чем походили на настоящих людей.

Залюбовавшись красотой барышень, Иннокентий забыл о всякой осторожности и, уже почти сев в траве, разглядывал их во все глаза. Отчего щёки девушек вспыхнули, будто это были лепестки распустившихся роз. Иннокентий услышал знакомый шёпот и смех.

Он вскочил на ноги и направился прямиком к хозяйкам замка. Но те разбежались в стороны от него, словно дикие птицы, напуганные тяжёлыми шагами охотника-недотёпы.

– Я Иннокентий! – закричал он что было силы.

Но девушки только рассмеялись завораживающим и чудным смехом.

– Я к вам! Я с вами! – попробовал Иннокентий расположить их к себе ещё раз.

«Дурень, кто же так ухаживает!» – услышал он тут же внутренний голос.

– Ты опять все портишь! – в сердцах ответил сам себе раздосадованный юноша.

«Повторяй за мной, добрый день, сударыни…»

– Добрый день, сударыни! – заорал Иннокентий что есть мочи.

«Да не ори ты, ты ж не на кладбище мёртвых их моги подымать пришел… Тихо повторяй, вежливо. И вид сделай такой, будто тебе наплевать на них».

– Добрый день, сударыни, хотя мне, кажется, на вас наплевать. Да пошёл ты! Советчик! Сударыни! – закричал он снова. – Помогите! Я здесь в поисках кристалла, мне очень ваша помощь нужна.

– Бедненький, ах, какой несчастный, – девушки моментально оказались рядом с Иннокентием. Одна из них гладила его по голове, другая утешала, утирая следы от слёз расшитым платочком.

Иннокентий давно не был так счастлив, но уверенно держал трагическое выражение лица.

Прекрасные девы ввели Иннокентия в замок. Через некоторое время в серебряном глубоком блюде ему подали хрустально чистой воды для умывания. А затем на шёлковых скатертях в высоких креслах, окружённый прелестницами, Иннокентий руками сгребал куски жарёного поросенка с золотого блюда и торопливо запихивал в рот, лапая скользкими пальцами аметистовые бокалы, наполненные золотым яблочным вином и капая жиром на кружевные подлокотники…

Прекрасные девы составили развлечения для своего несчастного гостя: тонкие пальцы перебирали струны невиданных музыкальных инструментов, тонкие девичьи станы изгибались перед ним в удивительном змеином танце, тонкий аромат духов, смешанный с запахом и соком молодости опьянял юношу.

«А как же Лея?» – спросил некстати возникший внутренний голос.

«Какая Лея?» – спросил сам себя Иннокентий.

«Не валяй дурака, тебе нужно исправить отражение кристалла и вернуться домой!»

«Зачем?» – сам себе удивился юноша.

«Согласен», – через несколько мгновений ответил голос. – «Я бы тоже не возвращался. Но надо, Кеша, надо. Просто скажи им, что у тебя девушка есть».

– Вы знаете, – обратился Иннокентий к той, что сидела справа от него. – Я вам должен что-то рассказать.

Красавица стала вдруг очень серьёзной.

«Давай-давай, это единственный способ избавиться от чар», – подначивал внутренний голос.

– Я вас люблю! – продолжил Иннокентий.

Девушка засмеялась и убежала.

«Дурак!» – обиделся голос внутри Иннокентия. – «Пропадёшь там, навеки!»

– Мне нужен кристалл, – попытался обойти разговор о своей невесте Иннокентий. – Мне его поправить нужно, почистить.

Девушки куда-то удалились, затем вернулись, затем снова поочередно встали и вышли в другие комнаты.

«Всё, порядок, теперь домой!» – скомандовал внутренний голос. – «Говори про Лею, иначе не отпустят».

– Да не могу я, они обидятся, они так старались, а у меня – невеста! – возмутился Иннокентий.

«Эти не обидятся. Для тебя единственный выход – твоя несчастная влюбленная Лея, только ради слёз женщины они тебя отпустят, ради мужчин они и пальцем не пошевелят.»

Девушки вернулись снова в залу, где вместе пировали. Теперь здесь уже не было ни дубового стола, ни высоких кресел. Иннокентий возлежал на бархатных подушках у высокого котла, обрамленного по краю жемчугом. Под котлом теплился небольшой костерок, уютно наполняя дымком помещение, а в самом котле пучилось ароматное варево, наподобие чудесных напитков, что подавались за столом.

Иннокентий встал, собрался с духом, чтобы объявить прелестницам о том, насколько несчастна его Лея вдали от него. Прошёлся по комнате, схватил стоящий на небольшом резном столике серебряный кубок и резко зачерпнул густого дымящегося зелья из котла, чтобы сделать глоток и набраться храбрости для дальнейшего разговора.

Не успел он поднести кубок к губам, как что-то вокруг него затрещало, сверху посыпались камни, земля разошлась под ним трещиной.

«Брось кубок! Беги!» – подсказал внутренний голос.

Вместо того, чтобы выкинуть зелье, Иннокентий, полагая, что, уж если смерть и настанет, то он успеет попробовать волшебный напиток, выпил его залпом. В тот же миг всё вернулось на место. Всё, кроме замка и прекрасных дев. Юноша стоял на вершине горы в высокой траве, в руке его была серебряная чаша, над ним расстилалось бесконечное голубое небо. Всё вроде и было по-прежнему и что-то во всём этом было новое. Иннокентий чувствовал, как невидимой тёплой волной в него вливалась могучая жизненная сила, а сам он в то же время разумом проникал во все уголки и закоулки мира, узнавая и открывая землю и небо, и всё, что вокруг, словно старого приятеля, всё, что раньше казалось немыслимым и непонятным, теперь стало до смешного простым и маленьким. Мир, враждебный раньше и непонятный, ластился к нему, как верный пёс, ожидая любой команды и готовый в любой момент прыгать и вертеться на радость хозяину.

И хозяин робко дал первую команду пространству и времени:

– Вернуться туда, в маленькую комнату во дворце!

Иннокентий открыл глаза, на его груди, увивая шею руками, рыдала Лея. В руке он сжимал серебряный кубок, в котором искрились несколько капель удивительного зелья из крутящегося замка.

* * *

В комнату ворвался Миролюб, он был сам на себя не похож. Волосы его стали рыжими, как огонь, словно кто-то разжёг на макушке костёр, и тот охватил уже и затылок и плечи Миролюба. Лицо барда то ли от жара огня, то ли в силу других причин было краснее самого красного шелка, что завозили в Край заезжие торговцы. Рыжие брови прыгали по всему лицу Миролюба, будто живые.

Вслед за Миролюбом в комнату мягко проследовал флейтист и притворил дверь. Этот, напротив, был бледен, словно из него выпустили всю кровь, вкачав ее Миролюбу, во всяком случае, этим легко можно было объяснить алое лицо барда.

Толстуха, завидев компанию музыкантов, как-то вся сразу ощетинилась и приняла оборонительную, насколько это может женщина в годах и в теле, позу. Лея и Иннокентий смотрели на входящих с радостью и некоторым недоумением. Вроде бы всё шло по плану, однако, в воздухе было нечто такое, что подсказывало, что не всё так просто.

– Привет! – первый не выдержал молчания и двинулся навстречу Иннокентий, пытаясь обнять Миролюба. – Как хорошо, что всё кончилось! Ведь всё кончилось?

Тут Иннокентий вопросительно посмотрел на толстуху.

– Да, – скоро и не очень-то уверенно выпалила она.

– Поздравляю! – скорее рявкнул, чем сказал, Миролюб.

– И мы! Мы все рады! – обнял наконец Иннокентий Миролюба.

Бард елозил и сопротивлялся, и дольше делать вид, что ничего не происходит, было невозможно.

– Что-то не так? – тихо спросил Иннокентий.

– Ну, а сам как думаешь? У тебя, конечно, все так. Вы с папашкой, – тут Миролюб кивнул на толстуху, – своего добились. Молодцы. Евтельмину изничтожили, меня – на трон. А сами вольные птицы! Так? Да?

– Да о чём ты говоришь? Я не пойму! – надвинулся на него Иннокентий, в свою очередь. – Что с тобой там случилось?

Флейтист, стоя за спиной Миролюба, пучил глаза, делал недоумённое лицо и вертел пальцем у виска, давая понять Иннокентию, что товарищ его, кажется, не выдержал тягот дня и немножко сдал.

– Я о чём? Хорошо, может, ты и не знал. Хотя, знаешь, я уверен, ты знал это с самого начала!

– Да что знал-то?!

– Всё! Ты ведь сюда шёл, не хотел на трон, а шёл! Ты зачем сюда шёл, а? Ведь тебе ясно уже сказали, что не надо тебе сюда. А ты шёл!

– А ты?! – перекрикивал его Иннокентий. – Ведь ты тоже шёл!

– Да я тебя хотел поддержать! Я поверил тебе!

Грозный, красный, покрытый рыжими волосами, кулак Миролюба закрутился перед носом Иннокентия. Юноша потерял нить разговора, всецело сосредоточившись теперь на угрозе, вертящейся перед ним. А Миролюб продолжал.

– Так ты всё знал?! – Миролюб был грозен. И он готов был почти обвинить Иннокентия, однако, все ещё надеялся на то, что умозаключения о товарище поспешны и ошибочны, и поэтому он больше громко спрашивал, чем озвучивал готовый вердикт. Всё, что сейчас было необходимо, это услышать чёткое и уверенное «Нет! Не виноват! Не знал!». Этого Миролюб хотел бы больше, чем ссоры, он бы тут же выслушал доводы приятеля, они бы вместе нашли выход. Миролюб кричал, но надеялся, что не прав.

– Да, знал-знал, – второпях проговорил Иннокентий, не сводя глаз с кулака, беспокоясь, чтобы не пропустить решительный выпад, и не сильно следя за нитью разговора.

Он мог сказать всё, что угодно, только не это. Даже, если бы Иннокентий начал вдруг рассказывать стихи или петь песни, Миролюб и тем бы остался доволен. Но только не признание вины.

– Я так и знал, – трагически выдохнул бард и длинными музыкальными пальцами одной руки схватил горло Иннокентия, второй нанося решительный удар.

Иннокентий упал, не дыша.

– Нет! – метнулась к нему Лея.

– Да ты что?! – взвизгнула толстуха. – Он сейчас опять в изнанку попадёт, только он оттуда после кражи уже не выберется ни за что!

Флейтист обхватил Миролюба сзади и что было сил закричал:

– Я держу его! Скорее!

Толстуха и Лея недоумённо переглянулись и, даже не успев рассудить, хотят ли они бить приятеля или попытаются ещё раз с ним спокойно поговорить, каждая нанесли свой коронный удар по барду: толстуха ногой в колено, Лея – ножом по горлу. Впрочем, нож вошел неглубоко, только чиркнул, благодаря тому, что бард резко наклонился из-за сильной боли в ноге. Лея тут же оказалась сзади Миролюба и через мгновение уже связала юношу чёрным пучком длинных ведьминых волос.

– Ого! – удивился флейтист, глядя на то, что делает Лея. – Из такой верёвки ему ни за что не вырваться.

– А всё равно бы хотелось определить его в тёмное местечко, – усмехнулась девушка. – Пусть бы остыл. И я, кажется, знаю, куда.

Лея отошла немного от Миролюба, и с воинственным криком двинула полусогнутой ногой ему под зад. – Пошли-ка мы в подвалы с тобой прогуляемся, ключника проведаем.

– Постойте! – попытался вмешаться флейтист. – Зачем же в подвалы, тут посидит…

– А ты, помоги-ка мне Кешку в чувство привести, – грубо осекла его толстуха. – Схвати вот тут, подмышки, ага, поднимай, ща мы его вернём…

– Но я должен пойти в подвалы, они не должны туда ходить, – флейтист метнулся к двери.

– Тс-тс-тс, – опередила его толстуха, оказавшись на миг раньше у выхода. – Ты мне-то не заливай. Сам же говорил, что меня узнал?

– Узнал, – кивнул флейтист.

– Ну, а раз так, Кешу подымай, поговорим потом…

* * *

Вокруг было темно и сыро. С потолка капала вода, раз за разом мерно ударяя в деревянный настил, на котором расположился Миролюб.

Миролюб снял с себя рубаху и на ощупь положил её на то место, где вода ударяла по доскам, чтобы остановить раздражающий звук. Однако, лучше не стало, просто теперь капли звучали глуше, но не прекратились. Выругавшись и походив по темнице, Миролюб взял лютню. Прислушался к ритму.

– А хорошая идея, в конце концов, – сказал он и ударил по струнам, стараясь держаться заданных водой тактов.

Ещё некоторое время бард тряс головой и заунывно мычал, забираясь время от времени к высоким нотам, а вскоре запел новую, свежую и нестерпимо грустную песню, какой ещё не слыхивал никто в Краю.

Когда он закончил, вода сочилась не только из потолка, слёзы лились из глаз самого барда. И, как ему показалось, рядом на два тона выше, чем он сам, хлюпал чей-то нос.

– Кто здесь? – стараясь не выдать испуга дрожанием голоса, спросил Миролюб темноту.

– Мария фон Клиппенбах! – отозвались неподалёку. – Какая грустная у вас песня. Я вспомнила всё, что было доброго в моей жизни и так ужасно затосковала обо всём этом…

– Ну, что вы, что вы, – кинулся бард утешать хозяйку голоса. – Вас выпустят, и вы сможете начать всё снова! Судя по всему, вы достаточно молоды, а значит всё ещё впереди…

Женщина разразилась рыданиями совсем близко.

– Да что же вы! Нельзя ни в коем случае опускать руки, нельзя! Слышите?! Поверьте мне! Пока вы живы, есть ещё надежда всё исправить!