Текст книги "Морок (СИ)"

Автор книги: Екатерина Горина

– Да пойми ты, старик, ведь я не о том жалею, что вот её потерял. Нет. Я просто столько для неё сделал, мне моих стараний жалко, старик. Понимаешь? Если б я плевал бы на неё, жил бы своей жизнью, сам себя не менял бы – другое дело. А ведь столько для неё сделал. А она такая тварь! А я старался! Вот, что покою не даёт.

– Да ты пойми, бабы они так и устроены. Они нарочно такими маленькими сделаны. Это всё, чтобы ты потом жалел. Потому что смотришь на бабёнку, на любую, и мозгов-то у неё нет, и ручки-то коротенькие, и сама-то слабенькая. Ну прям как будто ты ей просто обязан помочь. А баба, она как колодец: ей раз помог, два помог, она же не успокоится на этом. Она, баба, существо ненасытное. А ты ей раз помог – молодец, два помог – ну ладно, три помог – вон там повесь… А потом уже ты ей помогать должен. Вот как так получается? Начинал от души, а потом оказался еще и должен?

– Так это что? С любой так будет?

– С любой, малец. Так что силы не трать, не жалей.

– Так значит следующей ни помогать, ни меняться для нее не буду! – решительно подытожил Иннокентий.

– Ну и дурак, – вздохнул Казимир. – Будешь остальным бабам за одну тварь мстить, несчастным и останешься, потому что они твари, но не все. А как свою бабу угадать? А никак! Тебе всё это сказано для чего было? Чтобы ты понял, что не о чем жалеть, ты поступал так, как велит твоя природа. Бабья природа – требовать помощи. Твоя природа – помогать слабым. Ну, а если она решила, что все такие хорошие, как ты, и все будут ей помогать, как ты, так ты бабу отпусти. Пусть идёт. На свете мужиков обиженных много, и много кто бабам мстит. Пусть баба идёт, она такого обязательно встретит. А ты время на сожаления не трать, ищи следующую… Понял?

– Понял! Вот пусть она на такого нарвётся, а потом сама ко мне прибежит, будет рыдать и прощения просить!

– Ничего ты не понял, – вздохнул старик. – Смотри, вон уже трактир виден отсюда. Ищи, где ты книгу потерял? На каком месте?

Иннокентий внимательно сверху холма, на котором они стояли оглядел местность и уверенно ткнул пальцем в сторону придорожных кустов.

* * *

– И кому же я должна верить? – спрашивала Евтельмина жену лекаря. – Ежели я поверю мальчишке, а я, признаться, очень хочу ему поверить, очень! Не знаю, почему!

Королева состроила полную изумления рожицу перед зеркалом, высоко подняв брови и округлив рот. Застыв с таким выражением лица, Евтельмина залюбовалась собой, но скоро продолжила:

– А если не поверю ему? То – кому?

– Если вы поверите музыканту, – монотонно подхватила жена лекаря. – Возможно, он проведет в замок магию и тем самым подвергнет опасности и вашу жизнь, и вашу власть. Мы не знаем планов колдунов, весьма вероятно, что они желают втереться в доверие к вам, чтобы занять трон…

– Да! – королева восхищенно послала в зеркало воздушный поцелуй. – Но как? Как они смогут завоевать мое доверие? Это почти невозможно.

Лекарская жена ущипнула себя тайком, чтобы не начать спорить и не раскричаться на собеседницу.

– Моя королева, но ведь они дали вам красоту…

– Они! Дали мне красоту! Ха! Ха! Ха! Они дали мне! Что ты говоришь, глупая! Я всегда была красива! Всегда! Просто этого было не видно! Мое доброе сердце… В общем, я уже рассказывала.

– Моя королева, тогда есть одно тайное средство, которое поможет узнать, кому верить!

– Какое же?

– Слуховые ходы.

– Что? Что такое слуховые ходы?

– Ваш замок строили старые мастера для старых недоверчивых королей. В стенах остались промежутки, в которые может поместиться человек, если немного согнется, и, уверяю вас, тот, кто окажется там, может услышать все, о чем говорят люди в разных комнатах. Например, из слуха главной залы можно узнать, что творится на кухне.

– И часто ты? Часто ты подслушивала?

– О нет, моя королева! Ни разу! Я просто знаю, что ходы должны быть, но не знаю, есть ли они.

– А кто знает?

– Тот, кто строил, и старые короли…

– А где тот, кто строил?

– Их убили сразу же после того, как замок был готов…

– Почему?

– Из недоверия, моя королева. Вдруг бы они рассказали, где находятся те самые ходы?

– Что за нравы! Кто мог отдать такой глупый приказ?! И как мы теперь узнаем?

– Моя королева, я уверена, в библиотеке сохранились чертежи и записи обо всем…

Королева немного удивилась, что дело обстоит так просто и что сама она не догадалась до такой мелочи, и тут же сказала:

– Я как раз это и хотела сказать, вечно ты перебиваешь!

Жена лекаря присела в знак уважения.

В королевской библиотеке не было множества книг. Да и не все короли с королевами умели читать и писать. Евтельмина не умела. За нее было кому уметь считать, писать, читать, издавать, подавать и наддавать. Королева помнила эту старинную часть замка, где был совершенно особенный и не очень приятный запах, ее бабка говаривала, что она сюда бы захаживала, конечно, если бы ей не приходилось так часто чихать от пыли. Бабка тоже не умела читать, но умела изящно скрывать свои недостатки.

Лекарская жена с ловкостью кошки вскарабкалась к верхним стеллажам и вытащила оттуда, кажется, самую пыльную и толстую книгу.

– Ну, и где? – нетерпеливо спросила ее Евтельмина, как только толстушка раскрыла фолиант.

– Моя королева, я не смогу так быстро, мне необходимо ее прочесть, и, наверное, не только ее.

– Ну, так сколько ж тебе надо времени?

– Не меньше суток, если повезет, а, может, и побольше.

Королева недовольно надула губки:

– Ну, а мне что делать все это время?

– Может быть, стоит заказать новый портрет?

И Евтельмина тут же умчалась из скучной пыльной библиотеке на ходу раздавая приказы слугам, чтобы выписали лучших художников да заказали лучших кистей.

Однако, что-то не давало покоя королеве. Там, в старинной и странной комнате сидит сейчас незнакомая ей женщина, чье имя она даже не знает, и читает то, что читали и трогали ее деды, проникает в какие-то тайны, что доверены были только этим молчаливым фолиантам, которые сулили смерть тем из людей, кто проник в них…

«Придется ее убить?» – подумала королева. – «Жаль, конечно. С ней было приятно поболтать. А что поделать? Вдруг она узнает эти тайные ходы и проведет по ней армию врагов, чтобы захватить мой дворец!» И Евтельмина тут же представила, как между стен движется, бряцая латами и звеня копьями, отряд молодых черноусых бойцов, чтобы захватить ее, такую беззащитную, в одной сорочке на кровати… В некотором смысле это видение королеве даже понравилось, больше всех понравился тот, который был во втором ряду, ну та-ак смотрел!

Но пока надо было что-то решать с лекарской женой. Ведь вдруг флейтист хочет помочь ей, а эти двое, умеющие читать, изо всех сил стараются не допустить, чтобы самим занять трон.

– Ах, как это все-таки утомительно! – вслух сказала королева.

– Что именно, моя королева? – рядом послышался чарующий бархатный голос.

Евтельмина даже немного подпрыгнула на месте от удивления. Рядом с ней все это время находился тот самый черноглазый флейтист. Евтельмина кинулась быстро соображать, что именно она сказала вслух, а что – подумала про себя, молча. Вдруг все это время она болтала с самой собой без умолку, а он слышал это?

– Ты давно тут, мой мальчик?

– Мы встретились с вами у библиотеки…

«Ах, наверное, он слышал все, что я наболтала сама себе!» – королева до боли прикусила губу. И в этот момент ее поразила новая догадка. «А что, если флейтист уже знает про слуховые ходы. Иначе, как объяснить то, что он все время оказывается там, где и она. Да, влюблен, конечно, влюблен, подкарауливает! Но как же он узнаёт, где караулить?»

– Что ты там делал?

– Гулял, знаете ли, там особенный воздух.

– Да-да, воздух там действительно не такой, как повсюду. И часто ты там гуляешь?

– Бывает, иногда.

– Что-то я раньше там тебя не встречала, – схитрила королева. – А ведь я там бываю почитай, что каждый день…

– И правда, удивительно, ведь я тоже! – не растерялся музыкант.

* * *

Толстая неуклюжая женщина с перевязанными какими-то грязными тряпками ногами плюхнулась на землю в придорожных кустах. И тут же взвыла, потому что вместо мягкой травы и податливой земли ощутила, как что-то весьма недружелюбно врезалось ей в правую ягодицу. Она, кряхтя, заворочалась на месте, пытаясь развернуться и разглядеть обидчика.

Чем-то твердым оказалась прекрасная книга с удивительно дорогой и нарядной обложкой, в которую были инкрустированы разной величины камни, по виду драгоценные.

Повертев ее немного в руках, толстуха сунула в черный заплечный мешок и устроилась на земле поудобнее, чтобы с комфортом позавтракать. И свой завтрак, завернутый в еще более грязные тряпки, чем ее ноги, она уже рассматривала с куда большим интересом, чем найденный фолиант.

Аксинья не пожалела ей ни вонючего сыра, ни плесневелого хлеба. Толстуха вздохнула, припоминая свой разговор в трактире с поварихой.

– Что ж ты, старая, а детей не оставила на свете, кто тебе воды подаст? В гроб-то все мы ляжем, да только перед тем, как лечь, пожить придется, тут-то дети пригодились бы.

– Не твое дело, – буркнула Аксинья и передумала отдавать ей собранное в дорогу, велев обождать еще немного.

«А ведь в первый раз она мне что-то хорошее собрала, это уж верно», – рассуждала толстуха. – «И тряпка вот почище была, и вышитая. Чего это она вдруг взбеленилась? А я с чего про детей начала разговоры разговаривать? Хорошая ведь тетка. Что меня все время куда-то то волокёт, то поговорить тянет».

– Здравствуй, девица, – хрипло и весело прозвучало совсем рядом неожиданное приветствие.

Толстуха обернулась и, прикрыв глаза от солнца рукой, разглядывала двоих занюханных путников, одного – постарше и наглого на вид, второго – помоложе и крайне тощего. Пока она соображала, кто из них мог к ней обращаться, тот, что постарше подсел к ней ближе, запустил руку в ее завтрак и, уже аппетитно чавкая, повторил приветствие:

– Здравствуй, девица! Пожрать не найдётся?

– Откуда ж? – привычно ответила на дорожный вопрос толстуха. – Саму бы кто накормил…

– Да уж, тяжело тебе, бабонька, – посмеивался старик.

– Тяжело, старинушка, – отозвалась она, глядя, как исчезают остатки её перекуса у него во рту.

Ещё мгновение помешкав, толстуха резко вскинула ладонь и хорошенько врезала её ребром деду по горлу. Он закашлялся, мгновенно покраснев и задыхаясь.

– А ты, бабонька, не промах…

– Ты, старый, и у ребёнка леденец не вытащишь, – ощетинилась тетка, ловко подъедая остатки своего завтрака. – Что? Съел? Или еще наддать?

– Нет уж, сыты по уши. А сыр твой вонючий тебе ведь Аксинья дала? Этакая мразь только у неё водится…

– Точно, она…

– А ты добрым людям этого г. вна пожалела…

– Ладно, чего уж там. А Аксинье своей приветы шли от меня, скажи, мол, ела и нахваливала.

Оба они уже смеялись, ловко переворачивая общение и всячески подъелдыкивая один другого. В этой словесной перебранке оба находили какое-то особенное удовольствие, которое не мог понять юноша, оставшийся стоять за их спинами, маясь от голода на солнцепёке. Тот пытался решить, слушая их, за кого ему надлежит заступиться: за слабую женщину, умело, однако ж, вырвавшую из горла нахального старика еду, или за нахального старика, ворующего из-под носа женщины провиант.

– Ладно, мать, – прервал его размышления старик. – Скажи-ка ты нам вот что. Что там у Аксиньи? Георгий дома или в отъезде куда по делам?

– Все дома. Вас только нет, – съязвила толстуха.

– А вы куда идёте? – попытался вклиниться в разговор Иннокентий.

И Казимир, и новая тётка глянули недобро на юношу.

– А вот такие вопросы на дороге задают только разбойники или королевские псы, – поучительно сказала толстуха.

– Ну и пожалуйста, а что, про Книгу тоже нельзя спросить? – обратился юноша к Казимиру, как будто советуясь.

– Отчего ж нельзя? Про книгу – можно.

Иннокентий перевёл взгляд на толстуху, а та уже держала на вытянутой руке роскошный фолиант:

– Эту? – спросила она.

– Её! – сглотнул Иннокентий.

– Ну так, значит, иду я за тобой, Кеша…

– Вот те раз! – хлопнул себя по коленям Казимир. – Пошли к Георгию тогда все вместе, я давно ногой бараньей хочу чарку закусить!

Глава без номера, которую можно и не читать

Вскоре компания кряхтя и охая, гудя желудками, как сводный королевский оркестр, добралась до корчмы.

Иннокентий, несмотря на яркий дурманящий и аппетитный запах копчёной рыбы, попятился.

– Не трусь, малец, в этот раз по-другому всё будет, – подбодрил его Казимир.

Толстуха тоже неуверенно шагнула через порог. Процессию возглавил старик.

– Здорово, Аксинья! – крикнул он, входя в помещение.

Из-за полинялых занавесок, перегораживающих выход во двор, выглянула баба и тут же, расцветя и разулыбавшись, двинулась к Казимиру по её собственному выражению «почеломкаться».

– Что, Георгий дома? – спросил он её.

– Дома-дома, вышел только, к вечеру будет. Садитесь, гости дорогие. Привет, молодой, – хлопнула она по спине Иннокентия. – Куда ж ты утёк-то?

Иннокентий не нашёлся, что ответить, а Аксинья уже сверлила глазами толстуху.

– Что? Сыр мой понравился?

– Ещё как, тётенька, за добавкой вот пришла, – рассмеялась тётка.

Пока гости рассаживались, Аксинья улизнула за полинялые занавески и через некоторое время явилась оттуда вновь, но уже парадно неся на широком плоском блюде несколько копчёных дымящихся огромных рыб. Все это великолепие она торжественно водрузила на центр стола и не уходила, ожидая похвалы.

Казимир издал очень странный звук, похожий на песню нерестящегося волколака, выбравшегося из гнезда темным февральским утром и обнаружившим, что вокруг поют русалки.

– Дааааа, – в той же манере протянула ему в ответ довольная Аксинья.

– Неужто? – прогнусавил Казимир.

– Лещ, батюшка, – Аксинья была на вершине блаженства от такого теплого приёма, оказанного её стряпне.

Толстуха и Иннокентий переглянулись, ожидая объяснений.

В то же самое время Казимир аккуратно запустил толстые заскорузлые пальцы под блестящую и переливающуюся перламутром и золотом чешую, слегка приподнимая её и бережно отворачивая на сторону. Из-под драгоценной блестящей, закопчённой поверхности вырвались клубы ароматного пара. Обнажилось белое, легкое, как взбитая пуховая перина, мясо, убранное вдоль рыбьего хребта широкими пластинами, которые подрагивали от малейшего движения, источая в воздух нежнейший аромат. Вскоре показались прозрачные озерца жира под плавниками и на горбу огромной рыбины. Казимир бережно сгрёб теплое нежное мясо и неторопливо отправил в рот, жадно облизывая каждый палец.

Вкусовые рецепторы внутри Казимира и лещ, довольное мурлыканье старика и урчание в его желудке сыгрались в этот момент в сложнейшей симфонии вкуса и радости.

Юноша и толстуха продолжали наблюдать за приятелем, однако их желудки, несмотря на недоверие самих хозяев, упорно подпевали наслаждающемуся старику.

Они ждали, что вот сейчас им объяснят, что происходит, и что это такое, и как это едят. Однако, Казимир запустил вторую пятерню в рыбину, потом погрузил пальцы между ребрами леща и в третий раз, а никаких объяснений не последовало.

Иннокентий первый решился закончить ожидание и последовал примеру старика. И вскоре недоверие на его лице сменилось таким удовольствием, что и толстуха не удержалась и торопливо засуетилась над лещом.

Однако, Казимир быстрыми движениями ударил её по обеим рукам.

– Мед-лен-но, убирая каждую косточку, смакуя каждый ку-со-чек, – пропел он, и тётка кивнула.

Ближайший час гости трактира провели молча и сосредоточенно. Их руки неторопливо мелькали над тающими перламутровыми рыбами. Со стороны могло показаться, что трое танцуют какой-то старинный обрядовый танец рук, которыми они медленно и плавно перебирали в воздухе, то погружая их в нежность, то взлетая ими ввысь, в самый рай наслаждения.

Когда всё было закончено, гости отвалились на спины скамеек с блаженными лицами.

– Ле-е-ещ, – поднял палец кверху Казимир. – Копчёный.

Все медленно и понимающе кивнули. Глаза их оставались полуприкрыты, мягкие улыбки неподвижно застыли на лицах, как на картинах древних богов.

– Иногда мне жаль людей, которые не могут есть леща всегда, как только захотят, – философски продолжил Казимир через некоторое время. – Неподалёку от трактира есть озеро, там и живёт эта рыба. Я вырос здесь, мы всегда ели леща. Вы сами видите, что леща есть надо медленно, избегая костей и наслаждаясь вкусом. Вот и люди, которые здесь живут, такие медлительные и рассудительные, как я. И я думал, что везде так. Однако, походив и поездив по свету, я понял, что вот так: захотел леща – пошёл и съел его, – такого больше нигде нет. Во всем Краю лещей едят только по большим праздникам, а уж копчёных так и вовсе не пробовали, потому что, кто же будет коптить леща, которого везли во льдах многие дни и ночи. Нет дураков же? И сейчас мне так жаль этих самых людей. Я, признаюсь вам, наверное, счастлив, ведь нигде в мире нет такой привилегии, как у нас тут. Да и люди-то наши, те, которые едят леща, таких нигде и не найдёшь больше. Весь Край мясо жрет. Мясо – что? Ешь себе и ешь. А лещ? Прежде, чем кусить, подумаешь да посмотришь, нет ли кости. Вот как мы тут едим, так мы тут такие рассудительные и есть.

Все медленно и понимающе кивнули, не поднимая век и стараясь затаиться и не спугнуть ненароком от лишнего движения разлившееся по всему телу наслаждение.

* * *

– Да не я это! Не я! – визжала Лея, отмахиваясь от наступающего Вениамина, который внезапно, учуяв страх маленького глупого существа, разошелся не на шутку. – И следов, видишь, нет? На одежду посмотри, у меня и котомки с собой никакой не было!

Вениамин понимал, что, в целом, Лея говорит правду и искать стоило уже в другом месте, но не мог остановиться и перестать наслаждаться своей властью, своей волей, своим величием. Не мог просто так отойти от Леи или перестать её травить. Её страх питал его почти в буквальном смысле слова. Он медленно двинулся на неё и, подойдя почти вплотную, сорвал с насмерть перепуганной Леи платье. Девушка лишилась чувств, а те, кто был при этом, увидели, что всё её тело под платьем перемазано кровью.

– Хрупкая, говоришь? Не может?! – Вениамин в бешенстве уставился на Миролюба. – А ты знаешь, что был ещё кто-то? Кто-то, кто, возможно, её сейчас защищает?!

На крик уже собрались все оставшиеся обитатели избы. Увидев труп Бориса, окровавленную Лею и орущего Вениамина, наступающего на Миролюба, Богдан не растерялся и вырубил тирана и убийцу, по его мнению, ударом в висок. Вениамин моментально упал замертво, прямо на тело Леи, которая от этого пришла в чувство.

Обнаружив себя раздетой посреди избы и в окружении мужчин, всю в крови, Лея быстро поняла, в чём дело.

– Насилуют! – завыла она, двигаясь в направлении стола с кухонной утварью, надеясь завладеть ножом.

– Тьфу ты, – выругался Миролюб и шагнул за дверь сумасшедшей избы в чём был, без провианта и смены белья на случай дождя, несмотря на то, что близился закат.

Матильда тем временем кинулась к Лее, крепко обхватив её, прижав к себе и пытаясь успокоить. Вскоре это удалось, девушка уткнулась в грудь Матильды, трясясь в беззвучных рыданиях.

– Поднимите Веню, я уверена, есть какое-то заклинание, которое поможет увидеть следы произошедшего ночью. Мы всё узнаем, но надежда только на него.

К вечеру все поутихли, переоделись и успокоились. Утренний кошмар, казалось, произошёл давно и далеко отсюда. Труп Бориса пока ещё не убирали, оставили, просто замотав в тряпки и засыпав пряностями, которые материализовал Богдан.

За столом проводили большое собрание, главное в повестке – обращение к Вениамину, чтобы он смог создать картину преступления, используя заклинания в книге.

– Хорошо бы нам некроманта какого-нибудь, – услышав предложение приятелей протянул Борис.

– Нет, – ответила Матильда. – Некроманты – это не выход. Бывали случаи, и, наверняка, и вы их знаете, когда некроманты ничем не только не помогали, но и делали только хуже.

Заметив удивление товарищей, она продолжила:

– Ну, помните, тот случай в чаще, когда молодая пара ехала по лесу, им повстречался разбойник, который заманил жениха в лес, якобы за сокровищами, а потом крестьянин нашел тело, тогда же допрашивали и разбойника, и невесту и даже мёртвого жениха…

– И что? – уточнил Богдан.

– И ничего, все соврали…

– А откуда тогда уверенность, что метод Вениамина окажется верным и правдивым? Раз уж мертвые на допросах врут? – заметил Ярослав.

– Нет такой уверенности, – заметила Матильда, – но попробовать стоит.

Всё время разговора Вениамин листал свои талмуды, разложенные стопками здесь же. Внезапно он поднял палец вверх:

– Вот оно! Нашёл.

Все притихли, а книжник начал творить новое, немного пугающее всех заклинание на поиск следов в прошлом.

Через некоторое время все увидели зыбкую дымку перед глазами, комната поплыла и потемнела. В темноте присутствующие смогли разглядеть крадущуюся фигуру. Богдан вскочил с криком о том, что к ним кто-то прорвался, но Ярослав успел осадить его, напомнив, что комната перед его глазами и комната, в которой они сидят, – это разные комнаты.

Тень кралась вдоль стены медленно, натыкаясь на углы и выступы. Это было немного странно, потому что все маги, живущие не первый год в избе точно и хорошо знали все закоулки и могли вслепую бегать по ней, ни разу не врезавшись ни во что. Все внимательно вглядывались в ночного посетителя. Вот он преодолел коридор, вот вышел в залу, где связанный лежал Борис. Все заволновались, понимая, что видят последние мгновения жизни бывшего товарища. Борис спал, зловещая тень подкралась к нему…

Дальше была какая-то возня и суета, всхлипы и чавканье, после которых тень, казалось, растворилась в воздухе, сделав несколько шагов в темноту. Ее спугнул какой-то шорох, похожий на шелест подола женского платья.

Все услышали:

– Беги, милый, беги, – горячо шептала женщина, вклиниваясь между чавкающих недвусмысленных звуков. – Мне с тобой ничего не страшно! Пойдем скорее, пусть они сами, разве нам нужны они?

Если бы в это мгновение включили свет, все бы увидели, что Лея сидела красная, как рак. Но пока что вопросы этики мало волновали присутствующих. Гораздо интереснее было, кто убийца.

Тень в этот момент вышла из своего укрытия и девушка, заметив ее, вскрикнула и тут же зажала себе рот руками. В следующее мгновение два вихря кинулись в коридор по направлению к комнатам.

Видение погасло.

Маги сидели удивленные и молчаливые. Все, что они видели, вроде бы и было важным и показывало все, как оно было, однако это нисколько не приблизило их разгадке тайны.

Вскоре нашлась только одна Лея:

– Ну я же говорила, что я не убивала, – проскулила она неуверенно.

– Прости, Лея, – сказал Вениамин.

– Но откуда же тогда по твоему телу столько пятен крови? – продолжил Ярослав.

– Я… Мы… Знаете, я тогда вбежала в комнату, разбудила Кешу, и мы… Он меня так успокаивал…

– А только я один заметил, что тень – чужак? Любой бы из нас проделал путь к Борису, ни разу не споткнувшись, – отметил Ярослав.

Маги закивали в знак согласия и посмотрели снова на плачущую Лею.

– Ну тогда понятно, почему на тебе пятна, девочка. Тебя так успокаивали, стало быть, – погладил Богдан по голове.

– А ведь Борис был прав со своим заклятием книжным, – тихо сказал Вениамин. – «Седьмой – убийца!»

Ужасная догадка Вениамина поразила всех почти одновременно. Роковая ошибка, которую они допустили, не уследив за юношей, напугала и озадачила всех.

– Но ведь нас всего шестеро? Кто седьмой? – вклинилась Матильда.

* * *

Миролюб тем временем, ни разу до сих пор не отходивший от избы далее, чем на сотню шагов, заплутал в топях и неверных тропах.

Много раз уже корил он себя за поспешность, с которой покинул дом. Однако, он рассчитывал догнать товарищей, но тут чутьё подвело мага и он, вероятно, выбрал не то направление, каким следовали Казимир и Иннокентий.

Солнце ещё высоко стояло над землей, но путник боялся оказаться в дороге один без еды и вдали от людей: до этого дня он ни разу не бывал в такой ситуации. Дома, в избе, не надо было беспокоиться даже о том, чтобы добывать еду, всё делал Богдан.

Погруженный в невесёлые думы, несколько раз успевший по пояс вымокнуть, неверно ступая на хлипких болотных кочках, Миролюб приблизился к невысокому холму. Несмотря на то, что холм был и впрямь невысок, путник обрадовался ему, как родному: наконец-то можно было забраться поближе к солнцу, ступая по твердой земле, тем более, что кто-то как будто нарочно надолбил по краю холма уступы, чтобы забираться было легче.

С вершины холма Миролюб увидел широкую наезженную дорогу, чему несказанно обрадовался. Холм находился у самого края болот и служил естественной границей между краем топи и началом твердой земли.

«Э-ге, – подумал про себя Миролюб. – Матушка сказывала, что такие холмы обычно бывают волшебными. Впрочем, я и не против увидеть волшебство. Как там моя бедная матушка, никогда от неё не получал я никаких вестей, а всё помню».

Он поудобнее уселся, сняв штаны и рубаху, расстелив их на траве, и подставляя лицо последним лучам солнца. Вскоре его сморил сон. Через некоторое время какой-то мерный стук заставил Миролюба оглядеться. Он протёр спросонья глаза и поглядел вокруг. Шум, похожий на перебор копыт по утоптанной земле, раздавался явно снизу. Миролюб повнимательнее вгляделся и увидел вдалеке быстро перемещающуюся точку. Насколько хватало зрения, он узнал в этой точке женщину, едущую на коне.

– Наконец-то, человек! – обрадовался Миролюб, прыгая на одной ноге, напяливая на себя полусырые портки.

Кое-как одевшись, он стремительно бросился вниз, догонять всадницу. Однако, как ни старался Миролюб, а наездница всё более и более отдалялась от него. Казалось, чем быстрее он бежал, тем больше становился разрыв между ними. Он выбился из сил и, еле дыша, просто поплёлся вслед за удаляющейся женщиной, с трудом переставляя усталые ноги. И в тот же момент, всадница поравнялась с ним.

– Чудеса! – удивился Миролюб. – Кто ты, прекрасная наездница?

– Я та, которую послали из чудесной страны волшебников Дифед, что находится на могущественных островах за великим морем.

– А зачем же тебя послали за мной?

– Разве ты не знаешь, что ты волшебник из династии рыжих и должен вернуться на свои земли? Ты тот, кому я обещана в жёны.

– Тогда я вернусь сейчас же, с тобой! – выкрикнул Миролюб, приняв насколько позволяла слабость горделивую осанку.

– Сейчас нельзя, – улыбнулась прекрасная всадница. – Через год и день приди сюда, и я приеду за тобой, и отвезу тебя во дворец моего отца, где нас будет ждать пир.

– Я так и сделаю, – поклялся Миролюб и проснулся.

Солнце уже скатилось почти до земли. Вечерний холодок освежал больше, чем это требовалось уставшему телу. Миролюб оделся и поспешил вниз к наезженной тропе, полагая, что, если уж наездницу он не встретит, то все равно доберётся до ближайшего человеческого жилища.

Дрожа всем телом и выстукивая зубами неслыханные мелодии, он всё же не мог ни о чем думать, кроме той красавицы, привидевшейся ему в прекрасном сне. Ей он поклялся вернуться сюда через год и день, а себе пообещал во что бы то ни стало найти прекрасную чаровницу.

Он больше не жалел, что покинул товарищей и теплый насиженный угол, потрескивающий поленьями очаг и сытный ужин. Нет, теперь он пытался вспомнить всё, что рассказывала его матушка, все чудесные и волшебные легенды, все истории, связанные с его появлением на этот свет.

На лице его, несмотря на спустившийся сумрак и страх, играла улыбка, глаза светились уверенностью. Он смотрел куда-то в далеко забытое прошлое, а не на дорогу, по которой шёл. Каким-то чудом ноги сами находили путь, минуя кочки и ямы.

– Мам, а где мой папа? – спрашивал малыш, полусидя в постели, в свете чадившей лампадки глядя на утомленное заботами лицо матери.

– Папа? – как будто не расслышала та. – Что ж. Пожалуй, сейчас самое время. Я расскажу тебе, ты уже подрос. Но ты должен хранить этот секрет. Обещаешь?

Малыш кивнул, и мать продолжала:

– Твой отец не из этих мест. И я не отсюда. Да и ты, выходит, пришлый здесь, хоть и вырос на этих землях. Но чужих здесь не очень-то любят. Да и обычаи местные мы все знаем. Так что нас смело можно считать своими. Только не стоит рассказывать всем то, что я тебе сейчас расскажу.

Миролюб изо всех сил старался вспомнить, что же именно мама говорила дальше. Он так сильно наморщил лоб, что почти не чувствовал его. От напряжения раскалывалась голова. Холодный ветер с размаху уже ударял в его тело, периодически брызгая мелким холодным дождем.

Вдалеке Миролюб заметил пляшущий огонек, должно быть, кто-то жёг свечу на окне. Он припустился со всех ног и скоро достиг придорожного трактира.

Дверь не была заперта, и Миролюб вскоре оказался в просторном зале со множеством деревянных столов. За ближайшим к нему сидела компания, которая показалась ему знакомой.

– Догнал! – радостно выкрикнул Миролюб и пустился обниматься с Казимиром и Иннокентием.

– Да ты горячий совсем, отец, – проворчал старик. – Аксинья! Стопку дай молодцу с дороги, а то продрог весь. Неровён час – сляжет ведь.

– Аксинья? – осовело посмотрел на него Миролюб.

– Она, знакомая что ли?

– Да так…

* * *

– Ну что там у вас? Нашли убийцу? – насмешливо спросил Иннокентий.

– Думаю, что нет, – задумчиво протянул Миролюб. – Да и не найдут…

– Как так? – удивился Казимир.

Но Миролюб уже, казалось, не слышит его, он закатил глаза и, мерно раскачиваясь из стороны в сторону, шептал:

 
– Я был домом
И мышью, что в доме том грызла ходы,
Я был юношей, в дом тот входившим,
Скрипом двери усталой в коварной ночи,
Ночью был и луной, ту беду притаившей.
Был лампадой, горевшей над старым столом,
Был и светом самим, был я темным углом,
Не пускавшим свидетеля черным плащом,
Что скрывал злодеянье, стараясь как мог,
Был я острым ножом, был я скрипом сапог,
Кровью хлынувшей был я и дрожью в руке,
Уронивший тот нож, словом был на клинке,
Что гласило АРОЖ…
 

– А вот и чарка доброму молодцу, – перебила его Аксинья.

Миролюб вышел из транса, в котором находился. Он поднял глаза на Аксинью и, казалось, снова ушел в транс. Да и она потеряла дар речи и способность закрывать рот, так и осталась стоять с чаркой в руке и открытым ртом.

Казимир в это время что-то судорожно шарил руками под рубахой и в заплечном мешке. Иннокентий дёргал Миролюба за рукав:

– А что дальше-то? Дальше что? Что такое АРОЖ?

– Жора! – выкрикнула их новая спутница.

– Его сейчас нет, будет ввечеру, – очнулась от оцепенения Аксинья.

– Кого? – переспросила дорожная тетка.

– Жоры, – повторила Аксинья.

– Нет, на ноже написано Арож, а это значит Жора, но только наоборот…

– А хозяина корчмы зовут Георгий, я подумала, что про него речь, – заметила Аксинья, не сводя глаз с Миролюба.