Текст книги "Морок (СИ)"

Автор книги: Екатерина Горина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Вениамин оглядел себя и только сейчас заметил, что стоит с голым торсом. Старуха у озера ехидно улыбалась, суча руками в воде. Через мгновение она что-то извлекла оттуда.

– Вот она! Вот моя рубашка! – Вениамин показывал в сторону старухи.

Солнце упало за горизонт, и в лесу стало темно.

– Хватай его! – впотьмах крикнула Лея. – За руки, за ноги, за что можно хватать – хватайте.

Приятели схватили безвольное тело книжника и что есть духу побежали в сторону дороги.

– Моё время! – кричала Матильда. – Все за мной, во тьме я вас всех выведу!

Добравшись до дороги, запыхавшиеся маги, наконец-то плюхнули почти безжизненное тело Вениамина на землю.

– Вы что? Вы совсем что ли ничего не знаете? Разве можно просить постирать бельё? Она бы сидела себе и дальше и никого бы не трогала. Она там сидит не просто стирает, а чью-то рубаху, кому умереть суждено. Она ж никого убивать-то не хочет, но вот, если её попросить постирать, то… Как это можно не знать? Вы что? Вы же маги!

– Маги-то мы маги, но о таких тонкостях не знаем, – вздохнул Богдан. – Ты бы, дочка, рассказала нам что ли.

– Вы действительно уверены, что в этом мире есть люди и маги, и больше никого? – с сомнением в голосе спросила Лея.

– Ну да, – подтвердил Богдан.

– Ох, сколько мороки-то с вами. Это ж вы какие глупые. Тут целый мир, тут столько жителей всяких, кроме нас. Если вы к каждому будете лезть здороваться, то вы долго не протянете. Как вы думает, зачем людям маги-то так нужны? Вёдра носить? Так нет же! Вы помогаете оберегаться от тех, кто в этом мире зло творит, с кем человеку простому не справиться. А эта баба, да она просто следит за живыми, а кто помрёт скоро – по тому плачет, вой подымает, да саван чистит. Венька ей рубаху дал. Постирать дал дурак. Всё, что ей отдашь – всё саван будет. А ещё хуже, если у неё настроение хорошее было бы, так она потом за таким красавцем могла увязаться, вещи ему дарить, с какими мертвяков хоронят. Эх, вы…

Ночную тишину разорвал вопль ужаса. Матильда на четвереньках пятилась от Вениамина.

Маги пригляделись, но вместо товарища увидели старуху в белом, которая скалилась во тьме беззубым ртом.

– Не смотрите на неё! Молчите! – крикнула Лея.

До самого утра почти старая растрепанная женщина ходила вокруг магов, приседала, пыталась заглянуть им в глаза, пела странную старинную колыбельную, как будто хотела убаюкать их до смерти.

Маги выдержали. Никто не взглянул в чёрные бездонные глазницы. С рассветом привидение растаяло.

– Надо спасать Вениамина, – прошептала Матильда.

– Да что уж, там и спасать нечего, наверное, – ответила Лея. – Не бойся уже, говори вслух. Сейчас не страшно, можно хоть в лес, хоть в поле. Только запомните, если вы идёте по дороге, так по ней и идите. На закате, на рассвете, ночью не сворачивайте с тропы ни за что, даже если кажется, что жильё близко, а по полю будет быстрее, пара шагов – и дома. Даже один шаг сделаете с тропы, шаг этот может оказаться шагом к смерти. А что до Веньки, пошли поищем, только сильно не надейтесь…

Озираясь по сторонам, маги направились к злосчастному лесному озерцу. Вскоре на берегу у мостков они разглядели одинокое тело, распластанное на земле.

– Веня! – подскочил к нему Ярослав. – Веня!

Книжник очнулся. Он едва открыл глаза и слабо попытался улыбнуться в ответ.

– Вот и я, Ярушка, вот и я…

– Молчи, Веня, мы тебя возьмём сейчас, унесем, вылечим тебя…

– Как вы меня вылечите, если только я и умею лечить?

– Ничего, Веня, мы тебя возьмём, в избу сейчас вернёмся…

– В избу-у? – протянул книжник. – Нет уж. Жил я в деревне, так вся деревня от края до края – сто сорок семь шагов, был я в библиотеке, так тот библиотечный двор – восемь тысяч шагов. Я думал, больше не бывает. А с вами я вон сколько, полмира прошёл… Нет уж, в избу я не вернусь. Здесь останусь. В самом центре мира, где позади целая жизнь, а впереди ещё сто тысяч жизней.

Книжник смотрел в небо и улыбался.

– Веня, – тряс его за плечо Ярослав. – Да вылечим мы тебя, что ты заладил «здесь останусь». Дальше пойдём.

– Дальше, Ярушка? А знаешь, что дальше? А дальше мир может кончиться. Дойдём мы до самого края мира, Ярушка. А дальше что? Жить зачем? По воздуху ж не пойдём?

– Да придумаем что-нибудь. Тут до самого краю-то ещё идти незнамо сколько. Там и придумаем, как дойдём, – уговаривал Ярослав.

– Знаешь, вот все кончается. Всё! А ты посмотри, небо-то какое…

Ярослав задрал голову кверху, и все маги посмотрели, как бы пытаясь понять, что там такого необычного увидел Вениамин. Однако, всё было как обычно: синее небо, голубые облака…

– Веня, – тихо сказал Ярослав.

Книжник молчал, уставившись на небо.

– Веня! – повторил Ярослав громче.

– Всё, нет Вени больше, – строго сказала Лея. – Не тряси его, не вытрясешь из него ничего больше. Пока солнце не начало садиться, надо убираться отсюда.

– А Веня? – удивленно спросил Богдан.

– Копать нужно, и быстро, – подытожила Лея.

От могилы книжника шли молча, не сильно разбирая, куда идут и не глядя друг другу в глаза. Каждый винил себя за смерть молодого и глупого, ни разу не знавшего женщин, отчаянно желавшего быть главным, бесконечно надоедливого и раздражающего, но такого родного, смешного, наивного и нелепого юноши.

– А куда мы идём-то? – нарушила молчание Матильда. – Я совершенно не то направление держала в голове, мы же собирались к трактиру, где Миролюб, ему помочь.

– А что мы скажем Миролюбу? Он спросит: «А где же Веня?» А мы что скажем ему? Не уберегли мы Веню? Кто скажет? Может быть, ты? – зло ответил Богдан.

Дальше приятели опять шли молча. О каком-то, даже самом близком будущем, думать не хотелось и не моглось. Какое уж тут было будущее теперь, когда не было одного из них. Разве кто-то имел после того, что случилось, право на будущее? После того, как не уберегли книжника, разве они имели право даже хотеть чего-либо или мечтать? Разве могли они теперь помочь хоть кому-нибудь? Они, которые убили, так нелепо и глупо потеряли друга?

– Всё-таки Матильда права, – нехотя признала Лея. – Да, то, что произошло, это ужасно. Но, хотим мы или нет, а мы-то остались жить…

– Жить-то мы остались, – процедил сквозь зубы Богдан. – Да только имеем ли мы на это право?

– Ну-ка, перестали все. Или что? Вы решаете, кто имеет право, а кто нет? Вы, придурки, которые даже самого простого не смогли сделать – вынести товарища еле живого на дорогу, вы будете решать, имеете ли вы право жить? Ну, уж дудки. Не позволю!

Лея мотала белым длинным пальцем перед носом у каждого мага.

– Не позволю! – кричала она. – Не вам решать, а раз живы остались, то должны это доверие оправдать. Да так должны прожить, чтобы не стыдно было, чтобы Венька не зря помер на том озере! Слышите?!

Подавленные и растерянные приятели кивали головами в знак согласия.

– Значит так, раз вы такие олухи, я вам скажу, что делать. Во-первых, я вам буду рассказывать, что и какие народы и твари бывают в этом мире. Что с ними делать тоже расскажу. Я вам, как детям, буду заново про мир рассказывать, а вы внимательно слушать будете. А, во-вторых… Что-то я забыла, что хотела сказать, ну да потом вспомню. Ах да! Куда мы идём-то? Мы же должны куда-то идти?

– Ну, мы совершенно точно идём не туда, куда собирались, – затараторила Матильда. – Я могу посмотреть направление, только вы скажите, куда…

– Ну, такие помощники, как мы вряд ли пригодятся Миролюбу, да и он, наверное, уже ушёл из трактира, – задумчиво проговорила Лея. – Жителям деревни тоже от нас больше вреда пока что, чем пользы. Во всяком случае, сейчас, пока вы не знаете, какой помощи от вас ждут жители и не знаете, с кем и как предстоит бороться на благо людей… А вот кому мы нужны, так это Кеше моему, а он точно собирается во дворец. В конце концов, там точно будет что-то такое твориться, где мы сможем понадобиться. Неспроста его искали маги…

* * *

– Вот тут я совсем не помощник, – растерялась Матильда. – Иннокентия я вообще не вижу. Вот Миролюба я легко нахожу, а ещё, когда нахожу, вижу, что с ним не то что-то, вроде он это и вроде нет. В общем, Миролюбу точно наша помощь нужна. А Иннокентия мы найти не сможем.

– Ну, что ты заладила: Миролюб-Миролюб. Не можешь найти и не надо. Я тебе точно говорю – мы найдём его во дворце, – осадила ее Лея. – Он точно туда придёт. Книгу ищет, а как найдёт, рванёт во дворец. А у меня там – связи.

Лее нравилось верховодить этими глупыми магами. Конечно, поначалу она их, как любой нормальный человек, побаивалась, но в процессе знакомства поняла: теряться тут некогда, нужно брать их в оборот. Кто-то все время, сколько она себя помнит, шикал на неё да покрикивал: то бабы старшие в деревне, то этот Казимир здесь. А сейчас вот оказалось, что важнее Леи и нет никого для магов, которым только она и сможет растолковать, что да как, с кем бороться, от кого защищать людей, иначе они так и будут болтаться неприкаянными от деревни к деревне, вызывая ужас у селян, не хуже шишиг.

Столько забот и хлопот свалилось сразу на бедную девушку. Маги постоянно раскисали как щи на жаре, их каждое мгновение необходимо было собирать в кучу, приободрять, направлять, а теперь ещё и вести во дворец, по дороге обучая премудростям жизни и рассказывая про тот мир, в который они попали из своей полутёмной избы.

– Тихо! – скомандовала Матильда. – Прислушайтесь!

Все застыли на месте.

– Слышите? Какое-то бряканье. Вот так цук-цук? – спросила она.

Некоторое время все прислушивались, а потом Богдан шёпотом произнес:

– Да, будто кто-то идет и звякает чем-то.

Маги начали оглядываться. Солнце клонилось на закат, становилось прохладно и неуютно. Несколько мгновений постояв, решили всё же продвигаться дальше, чтобы ночь провести хотя бы на тракте, а не в поле. Звяканье становилось ближе. Лея скомандовала остановку. Все снова начали осматриваться.

– Вот! – зашипела Матильда, указывая вверх пальцем. – Вот!

Все посмотрели туда, куда она показывала, и увидели неприятную картину. Легкий ветерок плавно раскачивал тело пожилого человека, повесившегося на сосне. Огромная связка ключей, закреплённая на его поясе, нежно позвякивала при каждом движении. Закатное солнце золотило плешивую макушку старика, рисуя длинные дрожащие тени на лице, отчего было не совсем понятно, умер он или ещё жив. В какой-то момент казалось, что он посматривает на прохожих, даже как будто слегка улыбается, ощерив дугой чёрный рот.

– Тьфу ты, напугал, – поёжился Богдан.

В этот же момент старик на сосне часто закивал, будто в знак согласия, и мелко затрясся от этого всем телом, словно смеялся.

Маги замерли от ужаса. Нашлась только Лея. Она обошла мертвеца сзади и позвала всех за собой.

На голове «весёлого» старика сидела огромная ворона, которая в этот момент долбила его плешь, пытаясь достать из расщелины черепа кусочек мозга. Все немного успокоились. Богдан деловито по-хозяйски качнул мертвеца, чтобы согнать птицу. Несколько мгновений все стояли, слушая скрип сосновой ветки и брякание связки ключей.

– Надо идти, солнце скоро сядет, мы должны успеть выйти на тракт, – напомнил Ярослав. – В поле после захода делать нечего…

Все поспешили убраться поскорее от качающегося старика. Немного задержался Богдан, но позже догнал товарищей.

– Что ты там так долго возился? – недовольно спросил его Ярослав.

– Я взял ключи, ему-то они больше ни к чему?

– А тебе зачем?

– Пока не знаю, но, чувствую, пригодятся…

– Что? – встряла в разговор Лея. – Ты что-то взял у мертвеца?

– Ключи, – повторил Богдан.

– А ты не боишься, что старик за ними вернётся? Ты его ограбил. Живой человек бы за тобой уже гнался, а мёртвый просто ждёт до темноты?

– Нет, не боюсь, он же мёртвый. Ходить не может, – отшутился Богдан.

Вся группа товарищей смотрела на него сейчас ненавидящим взглядом. Лея ликовала – маги быстро привыкли ей доверять, по её слову сейчас все готовы были уничтожить Богдана, поверив, что тот своими действиями навлёк на них беду.

– Иди скорее, отнеси обратно, – как будто в исступлении кричала Матильда. – Скорее! Мы можем все умереть! Из-за тебя! Неси обратно!

Богдан обвел всех взглядом, словно уточняя, все ли так напуганы, как девушка. У всех на лице был страх.

– Все пойдём, – спокойно сказал Ярослав.

– Нет! – продолжала истерить Матильда. – Пусть он! Пусть один идёт! Он нас всех погубит! Убийца!

– Вместе, я сказал пойдём!

– Посмотри, что происходит, – шепнула Лея Богдану. – Тьма со светом борется. Неужто наши маги так сильны?

– Кажется, они сами ещё не знают, на что способны, – так же, шепотом ответил Богдан.

*** – Вот, какие дела, видишь, то солнце, то опять черно, то ясно, то мгла все застит, – удивлялся Гога.

Гога с Казимиром поглядывали в окошко из уютной теплой корчмы на то, что творится нынче в Краю.

– Да, последние времена в мире приходят, что-то с нами дальше будет? – вздохнул Казимир.

И они чокнулись маленькими стопочками, одновременно запрокинули головы, вливая в себя жгучее зелье и торопливо, сгребя пальцами ворох квашеной капусты, закинули в рты закуску.

* * *

– Погоди-ка, что это за шум? – тревожно засуетилась Аксинья вместо ответа.

И правда, некоторое время где-то что-то сильно грохотало, будто бы гроза, да только не одна, а тысячи гроз соединились в небе, и хозяин каждой из них молотил по небу стальными цепями.

Аксинья вырвалась из комнаты. Обессилевший и уставший за всё это время Иннокентий уселся на стул и совсем было повесил голову.

– Я не понимаю, не понимаю, ну за что? За что, Миролюб, а? Ну хоть ты мне скажи? – обратился он к товарищу.

– Эх, – вздохнул тот в ответ. – Кабы знать. Да только тебя это так сильно гложет, потому что ты думаешь, что это с тобой только так дурно поступили, а остальные вроде как ромашки нюхают да бабочек в полях гоняют. Ты сейчас себя брось жалеть, Иннокентий. Не у тебя одного судьба тяжёлая. Видишь, как матушка-то сказала, что хотела судьбами управлять? Так вот, она и управляет. Не судьбой, Кеша, а судьбами. Мне, думаешь, легче?

– А тебе-то что? Тебя вон как берегут, посадили в избу с магами и друзьями, да ещё охрану приставили, чтобы ничего не случилось. Ты там у себя пока пересидел бы в доме-то, а потом – раз и на троне уже. А мне этот трон и даром не надо, а меня вон гоняют по Краю из дома в дом да убить обещают.

– Это тебе со стороны так кажется, Кеша, – горько вздохнул Миролюб. – Я, можно сказать, тебе завидую – у тебя детство было, мама, ты верил, что обычный и нормальный человек. И все твои беды и невзгоды совсем недавно начались. А я мучаюсь почти с пеленок.

– Да ладно! – деланно удивился Иннокентий. – Врёшь ты всё!

– Не вру. Помнишь, ты рассказывал, что хотел подвиги совершать? Край защищать от врагов? А потом, чтобы барды твоё имя в веках прославили?

– Ну-у, – промычал Иннокентий.

– Так вот. Я бард.

– Да ладно? Какой же ты бард-то? У каждого барда лютня есть! А у тебя я её что-то ни разу не видел.

– Я её тоже давно не видел, почти с рождения. В этом и есть моя печаль.

– Как это?

– Расскажу, пожалуй, с самого начала. Как ты уже знаешь, я родился в семье потомственных сильнейших мощнейших магов. Кем, по-твоему, я должен был стать?

– Магом, конечно!

– Ну, а я родился с лютней в руках. Позор семьи. У великих магов родился бард!

– Ну, ничего страшного, барды же тоже и будущее видят, и лечат, и в войнах помогают. Вообще, насколько я знаю, ни одна война в мире без барда не может быть выиграна, без его песен врагов не одолеть, а без его повестей после войны, никто и не узнал бы, что да как было.

– Да, – Миролюб закрыл лицо руками. – Барды тоже немного маги. Немного. И в любой другой бы семье были бы счастливы, если бы увидели младенца, сжимающего в ручонках лютню. В любой. Но не в моей. Лютню у меня отобрали сразу, срезали вместе с пуповиной, и я до сих пор не знаю, где она хранится.

– Так, может, её и сожгли уже?

– Нет, сжечь не могли, – парировал Миролюб. – Это я точно знаю.

– Откуда такая уверенность? – усмехнулся Иннокентий.

– Ты слышал что-нибудь про эльфов?

– Ну да, мерзкие твари. Но очень умные. И поют красиво. В этом они вам, бардам, чем-то вроде родни приходятся. Тоже магическими способностями обладают, хороши в военном деле и поют.

– Всё так, – кивнул головой Миролюб. – Так вот, если бы мою лютню сожгли или уничтожили, я бы уже был эльфом. Каждый бард, оставшийся без лютни, это – злой и несчастный бард. То есть эльф.

– Да ладно? – удивился Иннокентий.

– Да, именно так. А пока я здесь болтаю с тобой, значит лютня моя где-то хранится далеко под семью замками.

– Но откуда ты знаешь, что ты родился бардом?

– Потому что я помню своё рождение. Я не плакал. Я смотрел в этот мир и видел его и улыбался ему. В основном, люди не помнят своего рождения, не так ли?

– В основном да, но ведь это потому, что они слишком малы и память их не может держать что-то слишком долго?

– Нет, дело не в памяти. Голова ребенка гораздо больше, чем у взрослого, и может помнить больше взрослых людей. Но каждый человек старается забыть момент своего рождения. Каждый, кроме бардов. Потому что большего разочарования в жизни, как родиться на свет, не удержав лютню, нет. Каждый из нас в утробе матери держит лютню, некоторые флейту, но об этих потом. Так вот. Если ты хоть раз видел младенцев. Они появляются на свет с крепко сжатыми кулачками и громким ревом. Точнее сначала появляются, несколько мгновений молчат, а потом, как будто поняв, что произошло, разражаются горькими рыданиями. А рыдают они, потому что вышли из матери без лютни, не удержали её в тех самых крепко сжатых кулачках, потеряли. И вся жизнь их потом – сплошное страдание. А улыбаются они, в основном, тогда, когда слышат музыку. Только в музыке многие из них могут забыться. Ведь сам посмотри: работает человек – напевает, женится – приглашает музыкантов, иначе и не в радость свадьба, умер кто-то – опять музыка звучит, с ней легче пережить горе…. А у барда – лютня всегда с собой! Ему некогда грустить да и не о чем, пока его лютня цела. Поэтому и самый злой бард – это эльф, потерявший навсегда свой инструмент. А самый жалкий – это бард, который не знает, где его лютня.

– А если мы ее найдём, то что?

– Тогда я буду самым счастливым на свете. Но этого никогда-никогда не допустит моя мать. Потому что, как я уже говорил, я потомок могущественнейших магов и не имею права быть простым бардом.

– А если ты сядешь на трон, тогда можешь быть бардом?

– Тогда могу, только я не хочу на этот трон. Я ненавижу этот трон. С самого детства мне его пихают вместо со сладкими леденцами и колыбельными. Меня не существует, существует только вымышленный Миролюб на троне. Я не важен был никогда и никому. Вся моя жизнь – это жизнь ради того Миролюба-короля. Ты бегал с ватагой мальчишек, у тебя есть Лея. Да ты уже смог любить! Понимаешь? А я? Ничего у меня не было, кроме служения трону. Ни-че-го! А с магами меня этими поселили чтобы я впитывал их знания и понемногу переводил на себя, это не жизнь была, не берегли меня. Это была тюрьма, в которой я должен был на себя переводить магическое искусство. А чтобы я не увиливал, за мной зорко следила охрана. И больше в моей жизни не было ничего. Вообще ничего.

– Погоди, то есть Борис все знал о тебе?

– Нет, конечно, поэтому мать и жила в корчме рядом, чтобы Борис меня ненароком Гоге не сдал, как мага…

– И всё вот это, всё это ради чего? Для чего ты остался без детства? Ради чего я остался без дома, семьи и любви?

– Тебе же сказали: идёт война за трон. Одни считают, что его должен занять ты, другие – я. Нас никто не спрашивает. Мы – фигурки, которые переставляют те, кто хочет управлять судьбами людей.

– Ну, всё! Хватит! Это невыносимо! Неужели ничего нельзя сделать?

– Почему же? Уже что-то происходит. Ведь тебя не убили в первый раз, когда ты попал в корчму? С тех самых пор что-то пошло не по тому пути, который для нас уготовили наши проводники… А кстати, о хорошем, твои желания начинают сбываться. У тебя есть приключения, и есть бард, который может их описать!

– А ведь и правда! Может, всё и не так плохо, – рассмеялся Иннокентий. – А ты ведь и правда говорить мастак. Вон какие стихи давеча загнул про АПОЖ!

– АРОЖ, – поправил его Миролюб.

– Не важно. Пошли посмотрим, что там за светопреставление. Да и надо подумать, как вернуть тебе лютню.

Они встали и двинулись к окну.

– Да, а все-таки, что про тех, что с флейтами? – остановился Иннокентий.

– О-о, – поднял палец вверх Миролюб. – Флейтисты удивительнейшие люди. Если барды участвуют в делах мира, то флейтисты участвуют в управлении отдельными жизнями, как правило, жизнями могущественных людей. Вдыхая и выдыхая через флейту, они могут наполнить жизнью любое существо, а могут и высосать из него жизнь. В любом случае, если человек нашел флейтиста, он уже никогда не выберется из-под его влияния, навсегда оставшись зависимым от него.

– Они и мертвых могут что ли? Как это ты сказал – наполнить жизнью…

– Флейтисты… Могут… Вопрос – хотят ли они этого? Чаще всего они тратят это умение на себя, оставаясь бессмертными…

* * *

– Да! Да! Моя Королева! Моя Королева! Сию минуту! Я найду этого старого ключника и выпущу Вас! Моя королева! Слушаюсь, моя королева!

Лекарь боком, приставными шагами, полусогнувшись в поклоне стремился как можно скорее покинуть стены «строгих» подвалов. Гулкое эхо кричало ему вдогонку:

– Уничтожу-у-у! Казню-у-у!

Оказавшись на солнце, не сильно понимая, что нужно сделать в первую очередь, лекарь опрометью кинулся на торговую площадь. Там у старой сморщенной тетушки накупил успокоительных отваров и поспешил домой, надеясь прилечь и выспаться. Но тут же вспомнил, какое важное дело ему предстоит. Лекарь скорчился, как от внезапной острой боли. Сейчас ему внезапно захотелось не успокоительных отваров, а яду, и побольше, причём не важно, кого нужно было травить: его самого или королеву, или ключника. С досады бабкины отвары он швырнул под ноги и заторопился к дому тюремщика.

«А вдруг старик ушел куда-нибудь по делам? – спрашивал лекарь сам себя. – Что же делать тогда? Где его искать?»

За такими раздумьями он и не заметил, как добрался до низенького, поросшего мхом домика на самом отшибе улице, одиноко стоящего за полем некошеных одуванчиков.

Лекарь набрал в грудь побольше воздуха и решительно постучал. Дверь оказалась не заперта. Да и сам старик сидел боком к нему за столом, уплетая то ли вареники, то картошку…

– Приветствую, любезный! – радостно начал разговор лекарь.

Гость немного подождал, пока хозяин обратит на него внимание, но поскольку дело он принёс с собой чрезвычайной и тем более государственной важности, поправ приличия вскоре продолжил:

– Любезный! – сказал лекарь, громко откашлялся и сделал шаг к старику.

Старик и ухом не повёл, даже не пошевелился в сторону лекаря. Как сидел, жевал свои галушки, так и сидел дальше. Лекарь подошёл ещё ближе, полагая, что причина такого поведения в глухоте пожилого человека, и снова решился потревожить его, однако, в горле лекаря моментально пересохло от увиденного. Вместо слов из него вырывалось только какое-то негромкое писклявое «А-а-а».

Странная картина предстала перед глазами лекаря. Перед стариком на столе стояла полная бадья пельменей, которые он с жадностью засовывал себе в рот. Однако, пельмени, проскальзывая по пищеводу, вскоре становились видны в рваном боку старика, через дырку в его теле, а далее шлёпались на пол. Штук пять или шесть разномастных котов лакомились тут же в соответствии со своей кошачьей иерархией, кто-то, попроще и помоложе, подбирал снедь снизу, а кто-то, помаститее и посерьёзнее, жевал печень старика, оголившуюся из-за рваной раны.

– Мне нужны ключи, – твёрдым, насколько это было возможно, голосом проговорил лекарь. В конце концов, в старости с людьми может приключиться всякое, опять же существует проказа, когда куски тела отваливаются…

Старик медленно повернулся, шляпа которая все это время держалась на его макушке, слетела. Лекарь отшатнулся, попытался сделать шаг назад да обо что-то споткнулся и чуть было не упал.

Старик уставился на гостя, шамкая беззубым ртом. На том месте, где был должен находиться правый глаз, была сквозная дыра.

Лекарь опрометью, что есть духа, из всех сил рванул к входной двери и со всего размаху влетел головой в низкую притолоку.

Очнулся он через некоторое время, оттого что саднила голова и как будто наждаком терли щёку. Открыв глаза, он заметил склонённое над ним мёртвое тело старика, словно шарившего чего-то впотьмах, правее – чёрный мордатый кот слизывал кровь с его лица и урчал. Вечерело. Голова раскалывалась напополам. Ноги как будто опухли и не двигались. В глазах по временам было черно. Лекарь закричал, пытаясь хотя бы криком отогнать всех этих тварей от себя. В проеме двери показалась чья-то тень. Лекарь вновь потерял сознание.

В следующий раз он очнулся на высоких подушках в светлой комнате. Вокруг него суетился королевский флейтист.

– Там, там мёртвый ключник, – простонал лекарь.

– Знаю, – кивнул флейтист. – Значит, маги уже близко, много стало чудесного случаться вблизи дворца. Верная примета.

– Королева! – вспомнил лекарь. – Она в темнице. А ключей нет!

– Что ж ты сразу не сказал! – флейтист заметался по комнате и вскоре ушёл.

* * *

Мало-помалу спорщики утихли. Решено было идти всей гурьбой. Теперь место бывшего страха заняло удивление тем, как ловко, оказывается, могут товарищи управлять небесными светилами и ветрами.

– Жаль, что никто больше не видел, как мы с тобой, да? – похлопал Ярослав Матильду по плечу.

– Вы слышите? – перебила его Лея.

– Что?

– Ну, вот ты сказал, что жаль, что никто не видел, и кто-то захихикал?

– Где? – изумились маги словам девушки.

– Не пойму, кажется, везде, сверху, в кустах…

– Ты устала, девочка, – взял её за руку Богдан. – Слишком много на нас навалилось. Мы-то хотя бы маги, ко многому привыкли, а ты простой человек…

– Вот! Вот опять! – вскрикнула Лея. – Когда ты сказал, что я простой человек…

Становилось снова неуютно. Однако все старались не придавать внимания тому, что слышит Лея. Да и сама она старалась изо всех сил убедить себя, что ей показалось. Вскоре они вышли к сосне, где болтался старик. Однако, того нигде не было.

– Перепутали, наверное, – пожал плечами Богдан. – Не мог же он сам уйти?

Лея снова услышала какой-то шорох, похожий на то, будто кто-то рядом перешёптывался и хихикал. Она прислушалась.

– Подменыш! Лея – подменыш! – чётко сказала рядом молодая береза.

Лея по-кошачьи отпрыгнула от дерева и так же по-кошачьи оказалась на нижней ветке сосны, чем ещё больше раззадорила хихикающих. Теперь смех слышен был отовсюду.

– Лея! – изумился Ярослав. – Да что с тобой? Как ты туда залезла, девочка?

– Вы точно ничего не слышите? – девушка была перепугана не на шутку.

– А что мы должны слышать? – уточнила Матильда.

– Голоса! Они повсюду… Они хихикают. И они говорят: «Подменыш! Лея подменыш!»

– Подменыш, говоришь? – тут уж и Ярослав нахмурил брови.

– Да, – подтвердила Лея.

– Вот что, братцы, давайте-ка выбираться из этого леса. Что-то мне тут уже не по себе. Не найдём мы старика, может, кинем ему ключи здесь?

– Нельзя оставлять здесь ключи, старик придет за ними, – предостерегла Лея, всё ещё вцепившись в ветку сосны.

– Ну, а где ж его искать? Я не помню то место, – раздражался Богдан.

– Это то самое место и есть, мы его уже нашли. Вон, видите, куски одежды валяются? – указала пальцем Лея.

– Да, точно! А где старик? Уже вышел нас искать? – удивилась Матильда.

– Нет, – Лея мотала головой. – Скорее всего, пока вы с Ярославом ругались, его ветром сдуло, вы ж такую панику в природе навели, непонятно, как еще сосны с корнями из земли не выкорчевали. Ветрища стоял, ух! Значит, деда уже в чаще звери подъедают. Пойдемте-ка отсюда подобру-поздорову.

– А как же твои разговоры, что он за ключами придёт? – спросил язвительно Богдан.

– Будем надеяться, что не придёт.

Товарищи успели выбраться на тракт до заката. Никакого жилища вблизи не просматривалось. В поле было ночевать опасно, боялись шишиг, на тракте тоже неуютно, кто его знает, вдруг какой торопыга ночью коней загоняет, торопится, неровен час собьёт. Решили расположиться на границе между дорогой и полем. Одного назначили дежурить, чтобы в случае опасности он мог бы всех разбудить.

– Я буду дежурить, мне все равно не спится, всё смех в ушах кажется, – сказала Лея.

Усталые маги кое-как улеглись, свернувшись клубками на неуспевшей остыть от полуденного солнца земле, и вскоре мерно засопели.

– Не спишь, девочка? – спросил Лею Ярослав.

– Не сплю. Слушай, а что такое подменыш?

– Подменыш, дочка, это… подменыш. Как тебе сказать, – медлил Ярослав. – Ты не помнишь о себе ничего?

– Чего именно?

– Ну, чего-нибудь такого? Что с твоей матерью стало?

– Мать моя умерла, пока я маленькая была. Меня тётка вырастила. А мамка была того, дурочкой. Из-за неё и меня все чурались всегда и дурочкой звали. Она меня, дядь, сжечь хотела, мамка моя. Так-то. Тётка сказывала, будто я всё время плакала, а мамка меня на лопату посадила да в печь. Спасибо тётке, она меня очень любила. Вбежала вовремя да меня выхватила. А мамка на неё кричала, говорила: «Погоди ты, сейчас сама увидишь, как она в трубу-то вылетит! Не боись, не сгорит она, её в печь суну, а она мне моё дитя вёрнет!». Ну, тетка меня выхватила да вырастила. А мамка моя хорошая была, у неё до меня пятеро было. Детей, в смысле. А вот как я родилась-то, она меня очень сильно полюбила. Я жалкая была, тетка сказывала, все время плакала. А так вышло, что пока мамка со мной, остальные дети померли. Мамка и решила, что я её заворожила. Будто поверье есть, что я не человек.

– Вот это и есть подменыш, о чём ты говоришь, – поддакнул Ярослав. – Бывает так, что эльфы дитя народят, а ребёнок слабенький, им самим не выходить. Они человеческого крадут ребёнка, а своего людям подсовывают. Потом могут обратно забрать. Подменяют кабыть, отсюда и название «подменыш».

– Так что? Может, я, и правда, того? Эльфы ж в лесах живут? Так, может, они меня и зовут теперь обратно? Меня, и правда, в деревне не любили. И винили во всём, чуть кто умрёт, так меня чурались. Одна тётка меня берегла. Да и Кешина мать, тоже привечала. Остальные вроде как боялись.

Ярослав пожал плечами вместо ответа.

– А зачем меня сжечь пытались? – спросила после недолгого молчания Лея.

– Поверье есть, что твоя родная мать, которая эльф, видя твои страдания, тебя пожалеет и заберёт. А человеческого ребёнка на место вернёт. Поменяет заново всех. Ой, девочка, сколько на моих глазах по деревням народу так сожгли. Видишь, бабы верят, что, если ребенок плачет много или увечный какой родился, так это не человек, а эльфы подбросили. Так и говорят мужики: «Убогого неси обратно в лес». Ну, а раз эльф, так его и не жалко никому. Матери детей до полусмерти избивали, чтобы эльфийка пожалела своё дитя и вернулась за ним. Да только ни разу я не видел, чтобы это произошло. Так вот бьют бабы детей, пока те не помрут, а тех, которые выживут, на лопату и в печь… И смотрят стоят, как дитя в трубу вылетит. Верят, что эльфиец в трубу живёхонек выпорхнет и будет благим матом орать.