Текст книги "Морок (СИ)"

Автор книги: Екатерина Горина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Ярослав немного помолчал.

– Ни один не выпрыгнул, дочка. Грустная это история. Так что ты тоже в эти сказки не верь. Мало ли что показалось в лесу. Всякое, бывает.

– Чудно, дядя, ты рассказываешь. Спи пока, а я тебя попозже на вторую смену разбужу дежурить.

Вскоре и Ярослав захрапел, а Лея осталась вспоминать своё детство, деревню, откуда ушла во дворец. И сейчас она понимала, что всё время только ждала повода улизнуть из ненавистного поселения, где все её как псину шелудивую гоняли от двора к двору. Только не решалась, а как тут объявила матушка Кеши, что его надо спасать, Лею и уговаривать не стоило. До того, словно верёвкой она была привязана к дому, а теперь будто все оковы спали, и она рванула. И не ради Кеши, и не ради его матушки. А просто так, давно хотела уйти, а тут будто ей разрешили.

Ночь случилась лунная, ни одно облачко не застило свет. Мерный, ровный, он лился на землю, будто из большого кувшина, покрывая всё, на что попадал, и оживляя всё вокруг. Дикий куст терновника казался застывшим на бегу человеком, дорожный пригорок скрывал выглядывающее из земли маленькое любопытное существо, на поляне неподалеку молодые осинки трепетали от легкого ветерка, будто девушки играли, перекидывая мяч. Лея залюбовалась стройными станами и легкостью движений, ей даже показалось, что она слышит, будто ночные игруньи переговариваются нежными голосами, звенящими, как серебряные колокольчики. Она усмехнулась собственным мыслям и прислушалась.

 
– В колыбели дитя на верхушке ели,
Ветер качает, ветер качает,
Спи малыш, ветер качает…
 

Лея встрепенулась, где-то она уже давным-давно слышала эти слова. Девушка потёрла глаза кулаками и сильнее вгляделась в поляну перед собой. Видение никуда не исчезло, более того, все призраки девушек смотрели прямо на неё.

– Я – эльф? – спросила Лея их шепотом.

Призраки расхохотались и рассеялись по поляне.

– Да пошли вы! – в сердцах крикнула Лея и погрозила видению кулаком.

Тут же она почувствовала, что кто-то гребнем расчёсывает её волосы.

– Смотри какие, тяжелые и блестящие, как золото. Поздравляем, матушка! Поздравляем! – шептались за спиной у девушки.

– Не смотри, назад не поворачивайся, – пискнул рядом тонкий голосок, и Лея тут же обернулась.

Перед ней стояла старая обрюзгшая огромных размеров бабища, полностью голая, с обвисшими грудями и жиром, нависающим над промежностью. Одряхлевшие ноги были в несколько слоев укрыты складками кожи. Сверху по всему телу до самых пят струилась черная, шелковая, увитая белыми цветами духмяного жасмина коса. Лица не было видно, но Лея знала, что чудовищная баба смотрит ей прямо в глаза.

– Отвернись, отведи взгляд! – пискнул снова рядом чей-то тоненький голосок.

Лея сжалась пружиной и резко, что было силы выпрыгнула вверх, вцепившись в волосы чудовищной бабы.

Дикий вой огласил всю округу, призраки дев отпрыгнули и бросились в рассыпную, в свете луны на серых травах замелькали и засуетились тени, затягиваясь в темноту, под землю.

Лею подняло ввысь и бросило вниз на землю. Чудовище металось в лунном свете, пытаясь сбросить с себя седока. Девушка сильнее вонзила руки в шелковистую гладь волос.

– Нож! – вскрикнула Лея.

Стараясь, как можно крепче держаться правой рукой за косу, левой она полезла под пояс платья. Через мгновение она извлекла оттуда нож, однажды уже сослуживший ей службу, сверкнувший в ночи знакомой надписью: «АРОЖ».

Как только чудище вернулось с высоты на землю, Лея быстрым движением отхватила часть косы бабы.

Громадина обмякла и растаяла в воздухе. Лея быстро спрятала под платье поближе к ножу обрывок косы.

– Дядь, вставай! – растолкала она Ярослава. – Твоя очередь. Я посплю…

* * *

– Срочно надо уходить, – суетилась толстая тетушка у окна. – Надо торопиться.

– В чём дело? Объясни, – остановил её Иннокентий.

– Ты ж уже всё знаешь, наверное? – уселась на лавку женщина.

– Ну, не всё, но многое, наверное, – подтвердил юноша.

– А знаешь ли ты то, что тебе нужно войти во дворец до того, как туда прибудут маги?

– Почему?

– Чем ближе маги к дворцу, тем сильнее и крепче противодействующая тебе магия. Посмотри на всполохи. Они аккурат у дворца мелькают. Значит, маги уже близко.

– Но ведь они мне не враги, – пожал плечами Иннокентий.

– Они, может, тебе даже и друзья. Только заклятье Рогнеды действует. Нельзя магам к дворцу ходить от других кровей, кроме тех, что она запечатала. Только двое могут прийти к дворцу и не разбудить мёртвых. Это ты и Миролюб…

– И лишь один из них ей сын, – медленно протянул Миролюб. – Вот что! Вот это для чего.

– Да, – подтвердила толстуха. – Сын-то, только один, но пришлось подпускать обоих, потому что у обоих бабка одна, в таком случае можно только или двоих не пустить, или двоих пустить. А сейчас, судя по всему, ваши друзья на подступах к замку королевы. Вишь, что делается?

– А если проснутся мёртвые, то что?

– Ну как что? – нервно хихикнула тетка. – Они ведь все туда придут, чтобы вас не пустить.

Миролюб и Иннокентий переглянулись и почти в один голос заявили:

– Да и не надо. Будем своей жизнью дальше жить.

– А лютня-то тебе больше не нужна? – хитро подмигнула толстуха Миролюбу.

– Ты откуда столько знаешь? – надвинулся он на нее.

Толстуха, несмотря на свою полноту и неуклюжесть, очень ловко ускользнула от Миролюба, он попытался схватить её за руку, однако, и это ему не удалось. Миролюб посмотрел на мать, та застыла с выражением ужаса на лице. Толстуха посмеивалась.

– Ну, что? Лютня нужна ещё?

– А если лютню заберу, значит и трон надо будет занять? – торговался Миролюб.

– Это уж как захочешь, – ехидно ответила толстуха. – Твоя судьба меня не сильно волнует, у тебя Аксинья вон есть, да Рогнеда была. Я здесь ради Иннокентия.

– Что ты такое? – надвинулся на нее Иннокентий.

– Что ты такое? – отозвалась толстуха, заняв боевую стойку, повторяя движения юноши.

– Ты со мной шутки шутить вздумала, старая карга? – погрозил ей юноша.

– Ты со мной шутки шутить надумала, старая карга? – эхом повторила женщина.

Иннокентий сделал несколько решительных шагов в сторону к тётке. Тетка тут же повторила движения. Юноша шагнул вправо и встал на руки. Толстуха с молодецкой прытью дублировала всё, что видела.

В какой-то момент Иннокентий увидел перед собой самого себя. «Эка привиделось, – подумал он. – Стою перед зеркалом, сам себе рожи корчу.» В этот момент он хлопнул себя по лбу. Однако зеркало почему-то не повторило такое простое движение. Иннокентий стал оглядываться и обнаружил, что закутан в какое-то старое, пропахшее кострами и рыбой тряпьё.

– Серый это, – заикаясь объяснила Аксинья. – Морочит. Морок.

– А тётка где? – хлопал глазами Иннокентий, продолжая рассматривать свой замысловатый наряд.

Вместо ответа Аксинья заплакала и подвела Иннокентия к зеркалу.

– Что? Что это такое? – тыкал пальцем юноша в зеркало, отображавшее толстую старуху. – Это что это такое вообще?

Аксинья мычала, Миролюб таращил глаза и мотал головой. Казимир с Гогой считали узоры сполохов на небе, отвернувшись от всех.

– Я не знаю, как это происходит. Но это как-то он делает. Ты видишь то, чего нет, а потом оказывается, что то, чего нет, видит тебя, а тебя нет, а оно есть, – всхлипывала Аксинья.

– И что? Что теперь делать-то? Делать-то теперь что?! – истошно вопил Иннокентий.

– Ничего, догонять его. Он сказал, что во дворец надо и побыстрее.

– Не хочу я во дворец! – протестовал юноша.

– А бабой теперь всю жизнь ходить хочешь? – злорадно уточнила Аксинья.

– Бабой не хочу!

– Ну, значит – догоняй. Одному – лютня, второму – себя…

Аксинья наспех собрала дорожные котомки Миролюбу и Иннокентию, дала каждому по фонарю и флягу масла и выпустила навстречу надвигающейся ночи.

Через некоторое время по тракту раздалось шлёпанье ног, воздух наполнила тяжелая одышка:

– Погоди, малец, я с тобой, – еле переводя дух, сказал Казимир. – Да угомонись, я знаю, что ты не баба.

Глава 8

Флейтист ворвался в мрак строгих подвалов, метался по длинным коридорам с маленьким коптящим факелом, от которого вслед за юношей гнались длинные тени, выхваченные из своей призрачной жизни. Куда бы он ни шёл, за ним следовали любопытные чёрные души разбойников и убийц, воров и живодёров, все они старались приблизиться к нему, пытались дотронуться, но дрожащий от страха огонёк на промасленной ткани, умирая от каждого движения ветра, всё-таки гнал их прочь, в самую темноту, в щели между камней.

– Ну, ладно, – флейтист встал посреди коридоров. – Торг!

Тьма вокруг флейтиста заёрзала, зашипела.

– Мне нужна королева, – продолжил юноша. – Что вам?

– Убийца, – через некоторое время сгусток черноты подполз почти вплотную к флейтисту.

Огонь бросился на него, тень зашипела и отпрянула.

– Убийца, убийца, – послышался шёпот из противоположного угла.

Тень взяла флейтиста в плотное кольцо, она уже не подходила ближе, но и не отдалялась. В коридорах повисла тишина.

– Хорошо, будет вам убийца, покажите, где королева! – скомандовал юноша.

Хриплый смех разнесся по коридору, было непонятно, откуда он исходил, казалось, смеялись сами камни, из которых сложена темница.

– Убийца, на которого мы укажем! – прошипела темнота.

– Нет, так дело не пойдёт, я сам выберу вашего убийцу! – рассердился флейтиста.

– За королеву нужна высокая плата…

– Сам найду. Дёрнуло ж меня с нечистью болтать!

По углам прыснули чёрные искры. Одна, подкравшись сзади, закрыла собой маленький огонек, и флейтист остался один в длинном переходе каменных сводов, совершенно не понимая, в каком направлении идти.

Он сделал пару шагов в том направлении, куда указывал его нос. И звук шагов рассыпался по подвалу, точно безалаберный хозяин рассыпал горох на железный настил.

Флейтист сделал еще пару шагов. Тот же дробный стук повторился. Однако, чуткий слух музыканта позволил ему расслышать во всей этой какофонии что-то ещё, не похожее на общий гул. Ещё пара шагов. Что-то знакомое было в этом шуршании, будто мышь скреблась за стеной и в то же время звучало что-то, от чего мурашки бежали по коже и тело холодело, будто какую-то ткань сжимали между пальцев, или тёрли лоскут о лоскут, как бывает, когда в королевском дворце устраивают балы, и мужчины, ухватившись за талии дам, кружат их…

– Парча! Ну, конечно! – вскрикнул флейтист. – Именно так и скрипит.

И тут же его передёрнуло от воспоминания об этой ткани. Он постарался понять, откуда идёт этот неприятный звук и поспешил уже не на ощупь, не за взглядом, а, как и следовало с самого начала, на слух.

Скрип парчи и мышиный скрип будто ринулись ему навстречу, с каждым шагом флейтиста, они становились всё громче и громче. От мерзкого скрипа музыканта тошнило, судорога и мороз пробирали до костей, в уши будто кто-то вставлял стержень и прокручивал его там, внутри. Юноша едва удерживался, чтобы не разодрать их в кровь.

Совсем обессилев, он прижался к стене, стараясь заглушить всё, что слышал. В голове будто что-то щёлкнуло и звуки замерли. Флейтист раскрыл глаза и постарался вглядеться в темноту, впереди будто были какие-то отсветы. Разувшись, он, мягко ступая, продвинулся вперед. На этот раз ему удалось обмануть подвальное эхо, и ни одно его движение не было замечено темнотой. А вот он увидел довольно странную картину.

В темнице сидела женщина, она заламывала руки кверху (при этом её широкие парчовые рукава, раздутые по самым последним требованиям моды, наподобие бочки, тёрлись о платье, волосы, друг о друга), восклицая:

– Ну, что ж ты за дурак! Поди сюда! Открой же мне дверь!

Флейтист узнал скрип парчи, который чуть не свёл его с ума совсем недавно, узнал хозяйку голоса и наконец-то спокойно выдохнул.

Однако новый звук, звук шлёпающих подошв, заставил его вновь насторожиться. Слева от флейтиста в направлении комнаты с королевой направлялся ключник. Каждый его шаг звучал так, будто он вступал всякий раз в маленькое болотце. Флейтист даже пощупал пол под ногами, но тот был сух.

Добравшись до королевы, ключник нашарил замок, которым запиралась решётка, а потом движением руки, будто снимает с пояса ключи, подхватил невидимую связку и заскрипел внутри замка несуществующим ключом.

– Ну, что же ты за дурак! Иди уже! Что за дурак! Где твои ключи! Иди ищи! – закричала королева.

Снова послышались хлюпающие шаги, в этот раз они отдалялись. Флейтист уверенно приник к темнице королевы.

– Моя королева! – начал он.

– А! Флейтист! Ну хоть один разумный человек. Этот старый дурак где-то потерял ключи и не может никак меня открыть!

– Да, я всё это видел, – улыбнулся флейтист. – Как вы, моя королева? Я только узнал, что вы в заточении, и тут же бросился вам на помощь. Если вы изволите подождать, я тут же отыщу ключи и вернусь к вам.

– Было бы очень кстати, да поживее бы! – вздохнула королева.

– А пока меня не будет, может, принести вам плед?

– Я не замерзла…

– Но тут, кажется, сыро?

– Почему?

– Судя по шагам старого ключника, ему приходится ступать по лужам?

– Ха-ха-ха! – рассмеялась королева. – По лужам слез!

– Нет, но…

– Да ты не понял. Я не преувеличиваю. Этот бедолага так расстроился, что запер меня и теперь не может открыть, что наплакал столько, что сам до нитки вымок от собственных слез. Впервые такое вижу. Но он действительно ступает по лужам своих слез, которые льются из его старых глаз прямо в его старые башмаки!

«Это вы еще не знаете, что он уже почти целый день мертв», – подумал про себя флейтист, а вслух сказал:

– Я потороплюсь, моя королева! Скоро я вернусь с подмогой.

– А я пока верну старого дуралея, пусть скребёт в замке, как мышь, всё веселее.

* * *

Лекарю теперь являлись какие-то чудные образы в сознании. Казалось ему, что он спит, но сон был так удивителен, что в это же время ему казалось, что он думает о том, что он спит. Перед глазами мелькали чёрные пылинки, он вяло тянулся за ними рукой, силясь поймать. Самым прекрасным было то, что голова перестала болеть. Вместо этого её наполнили шорохи и звуки, слышалось, будто кто-то рядом маршировал, отдавал приказы, хихикали барышни, бранился пекарь, всё это было настолько ясным, что лекарь мог разобрать каждое слово, расслышать любые диалоги, а посему он крайне был восхищен тем, какой талант сочинительства и придумывания всяких историй открылся ему после удара по голове.

Новый явившийся образ был смутно знаком и крайне навязчив. Лекарь смотрел на мельтешившего перед его глазами юношу и пытался вспомнить, где его уже мог видеть. Юноша без устали спрашивал про ключи. Лекарь, в уме которого закручивался новый интересный сюжет при виде исступленно пытавшегося добиться ответа на вопрос молодого человека, радостно улыбнулся, предвкушая лихой поворот сюжета и новую интригу, решил, что называется поддать парку, и послал героя своей новой придумки в самые опасные и страшные приключения:

– На краю деревни, что стоит сразу по левую руку от подъемных ворот, есть широкое поле, по краю поля – могилы, там, под четвертой плитой от востока…

– Родненький, в себя приди, что ж ты мелешь. Ты ключи взял? – почти взмолился флейтист.

Лекарь собрал морщины на лбу, свёл брови к переносице, проморгался:

– Значит, всё-таки бред?

– Бред, ты вспомни, куда ключи дел или не брал ты?

– Не брал, ключник мёртв был, его хоронили на закате, три бабы плакали, лиса венки несла…

– Ну, надеюсь, что ключи не брал…

– Жене, жене скажи, что я здесь, она волнуется, – на краткое время лекарь вырывался из полузабытья.

Флейтист выскочил из комнаты, а через некоторое время к лекарю ворвалась его запыхавшаяся толстая женушка, а с нею затянулись под одеяло, осели на занавесках клубы пара и запахи вареной и пареной снеди, смешанные с запахами розовых капель и каких-то лекарственных снадобий. Предводительствовали её появление у кровати болящего охи, вздохи, крики и прочие женские хлопотания, способные самого последнего и гадкого человека на земле убедить, что он не зря прожил жизнь.

Лекарь приоткрыл глаза.

– Милочка, все хорошо, я просил тебя найти, зачем же ты?

Она закрыла его рот своей пухлой ручкой.

– Молчи, муженёк, не трать силы…

Он старался поцеловать каждый пухлый белый, туго обтянутый кожей пальчик, но она вырвалась и уже у открытого рта его явилась большая ложка, наполненная жидкостью с налётом радужного масла, подрагивающего от каждого движения.

Он благодарно поднял глаза неё и едва не расплакался. Рот его скривился, а жена, ловко воспользовавшись образовавшейся возможностью, влила туда горячее лекарство. Лекарь часто заморгал глазами, пытаясь судорожно схватить воздух ртом.

– Беладонна? – ласково спросил он, глядя на жену.

Та кивнула.

– Может, надо было что-то другое? Я так спешила, а там было написано «боль в голове, шум в ушах, нарушение зрения, помутнение рассудка, видения, помешательство».

– Нет-нет, ты моя умница, ты всё правильно сделала. Только в следующий раз… не торопись… Очень хочется пить, воды, – прохрипел лекарь. – Неужели ты сама во всем этом разобралась, во всех банках и склянках?

– Конечно сама! – обиделась жена. – Я всё давно могу сама!

Она по привычке надула губки и отвернулась, но вскоре вспомнила, что мужа в этот раз нужно было по-настоящему спасать, и капризничать было некогда. Лекарская жена, принося свои обиды в жертву мужчине, гордилась и восхищалась собой.

– А я сегодня весь день как на иголках, сначала искала королеву, потом тебя, – продолжала болтать лекарская жена, поднося к губам мужа стакан прозрачной холодной воды.

Вдруг она замерла и прислушалась. Лекарь тоже услышал ругань фрейлин королевы, он даже одну из них узнал по голосу. Женщины ссорились из-за заколок, одна обвиняла другую в краже, так как её отец был всем известным картёжником. Обычная несуразная склока.

Лекарь попытался пошутить над незадачливыми фрейлинами, но жена остановила его.

– Это именно то, что я искала! – воскликнула она. – Я искала, а нашёл ты. Вот, что значит семья.

Лекарская жена развеселилась и трепала мужа за бледнеющую щеку. Лекарь уже почти не видел своей жены, но знал, что вот это пятно, расплывающееся в его глазах, и есть она. Он ещё узнавал её по голосу.

– Королева в темнице, – тихо проговорил он, с трудом ворочая языком в пересохшем рту. – Пить, пожалуйста!

– В темнице! – воскликнула жена. – Я сейчас! Это, понимаешь, это слуховые ходы. И ведь я их нашла, я должна сказать об этом королеве. Полежи тут, я мигом, туда и обратно.

– Подожди, – прошептал лекарь. – Мне нужно промыть желудок, это необходимо сделать как можно быстрее. Воды, мне нужно воды.

Но толстушка уже мчалась во весь дух к строгим палатам, чтобы обрадовать королеву известием о том, что слуховые ходы найдены, и доложить, что враг королевства, в комнате которого она нашла их, найден и вскоре будет повержен.

– Ну, куда же ты? Это же белладонна, – вяло усмехнулся лекарь синеющими губами.

Она уже не слышала своего бедного мужа. Буквально через несколько мгновений, лекарская жена, осторожно ступая и тяжело дыша, вошла под своды строгих подвалов. Если бы она дала себе время постоять и привыкнуть к темноте, она бы увидела ещё одну фигуру, сразу у стены. Но ей нужно было спешить к королеве! Как только она продвинулась дальше в глубь коридоров, флейтист оттолкнулся от стены и тихо, но уверенно произнёс:

– Ваш убийца на мою королеву.

Чёрная тень устремилась за лекарской женой, а юноша вышел из ворот тюрьмы, из её сырого мрака на свежий воздух, его глаза были полны слёз. Однако, это не помешало ему разглядеть спешащую к нему группу незнакомых странного вида людей. Сюртуки их были в дорожной пыли, пара женщин, двигавшихся наравне с мужчинами и, видимо, ни в чём им не уступавших, были настолько нездешними со своей загорелой кожей и грязными лицами и в то же время настолько прекрасными. Особое очарование заключалось в их уверенности, что они не хуже мужчин справляются со своей задачей. Для здешних мест, где женщина всегда следовала немного позади мужа, такое поведение было дико.

* * *

– Эй, красавчик! – еще издалека крикнула Лея. – Как тут пройти во дворец, не напомнишь?

Ей очень хотелось показать, что она тут своя и все здесь знает, и что почти так же важна тут, как и королева. Флейтист на миг оторопел от такой развязности.

– Ну, что стоишь рот разиня, давай только без этой деревенской привычки, спросили тебя, просто ответь, – как будто разочарованно проговорила девушка. И тут же милосердно продолжила. – Ну, не бойся, просто рукой покажи.

Флейтист указал направление движения. Лея переспросила:

– Туда? – и вскинула руку в том же направлении, что юноша, при этом ключи на ее бедре увесисто звякнули.

– Что это так звенит? – переспросил флейтист.

Лея отцепила связку ключей и начала брякать ими в воздухе, повторяя какой-то известный пошленький ритм и пританцовывая.

– Вы позволите? – флейтист подошел ближе и протянул руку к ключам.

– Не-а, – игриво крикнула Лея и ловко перебросила связку в другую руку.

Флейтист успел перехватить их в воздухе. Девушка деланно рассердилась, но юноша был настолько хорош, что она с удовольствием согласилась признать его победу.

Флейтист поднес ключи к губам, они были грубо сработаны, теперь такие были не в почете, мастер, делавший их давно уже умер.

– Сейчас, наверное, таких днём с огнём не найдёшь? – подмигнул он Лее и поднёс один из ключей к губам.

Ключ зазвучал хриплым простуженным голосом, будто давно молчавший человек, отвыкший говорить. Флейтист согрел его в ладонях, оживил своим дыханием и через несколько мгновений ключ запел, повинуясь воле музыканта. И песня ключа оживила в воспоминаниях людей тёплый порог дома, а дальше – холодные сени, а за ними – кувшин с молоком, поверху которого натянулась блестящая пленка, а под полотенцем – кружка, полная ароматной земляники.

– Этот ключ сторожил невинно осужденного, – задумчиво проговорил флейтист. – Я помню его. Остались двое детей. Его как раз и взяли из дому, когда он дома спал, жарким летом, в обед, только поспела ягода в лесу… Дети кричали вслед: «Папка! Ты куда?», а он ответил, что скоро вернется.

– И что? – растроганно спросила Лея, не забыв, однако, вернуть себе связку ключей.

– Откуда они у вас? – перебил ее флейтист.

– Ты – тюремщик? – поинтересовался Ярослав.

– Нет, – ответил юноша.

– Откуда ж ты знаешь про ключи?

– Я сын того невинно осужденного. Мою мать убили крестьяне, посчитав ее ведьмой. А королевский суд обвинил в злодеянии этом отца. Когда его забрали, мне некуда было идти. Я пришёл за ним, сюда. Ключник был добр, разрешал мне забираться сюда, сидеть с отцом. Я стал чем-то вроде местного кота. Меня подкармливали все сидельцы и сам ключник. Я знал каждого поименно, знал их родню, знал истории их жизней. Я и сейчас их помню. Все они так и остались навсегда в этих стенах. Больше даже не потому, что им не хотелось на волю. Им просто некуда было идти. Здесь они сидели, им давали еду, меняли белье. О них заботились, за ними следили. В этом месте у каждого из них была своя легенда, некоторых уважали. Каждый знал своё место. Когда они оказывались почему-то на воле… Ну, просто ключник доверял мне ключи… Так вот, когда кто-то оказывался на воле, он просился обратно. Там, среди обычных хороших простых людей они были никто, с ними не считались. Выходя отсюда, заключённые оставляли в толстых стенах строгих подвалов свои значимость и важность. Они выходили в мир, будто заново родившиеся, но в том мире, куда они стремились, их никто не ждал, никто не заботился о них, там они были не нужны.

– А на ключах ты выучился играть как раз потому, что ключник их тебе доверял? – мягко улыбнулся Ярослав.

– И да, и нет. Но я не совру, если скажу, что на ключах отточил своем мастерство, – рассмеялся в ответ флейтист.

Всем остальным показалось, будто эти двое что-то знают, о чём не говорят остальным, но с помощью намёков понимают друг друга вполне.

– Ну, так, как нам пройти во дворец? – напомнила о себе Лея.

– Смотря, что вы хотите там найти? – отозвался флейтист.

– Королеву, конечно, у меня к ней срочное поручение.

Юноша очень удивился уверенности девушки, но не подал виду:

– Королевы сейчас нет, может ли кто-то заменить её для вас?

– Нет! Только к королеве. А когда она будет?

Вместо ответа флейтист скрылся в темноте строгих подвалов.

– Эй! А ключи-то? – крикнул Богдан ему вдогонку.

Маги немного постояли в ожидании, что юноша вернётся, и уже было собрались уходить, как вдруг услышали какие-то то ли шаркающие, то ли хлюпающие звуки.

– О! Явился – не запылился, – хихикнула Лея.

Но в проёме двери появилась какая-то новая фигура, не похожая на стройного подтянутого юношу с длинными вьющимися волосами.

– Да это ж ключник, – сдавленно проговорил Богдан. – Отдай ему ключи, Лея. И идём отсюда.

Лея сбросила ключи на землю к ногам старика, и маги поспешно ушли.

* * *

– А что, если не поспеем? Я так бабой свой век и прохожу? – волновался Иннокентий.

– Не боись, сынок, я на тебе женюсь, как честный человек, – ржал Казимир, хватая его за полные груди.

– Старик, а ты маму помнишь? – неожиданно серьёзно спросил Миролюб.

– Ну, – задумался Казимир. – Так сразу и не скажешь, бывает, помню, а, бывает, мне кажется, что то, что я помню, это не со мной было. Будто вот есть я, а есть мои воспоминания, а есть чужие. А где из них какие, того мне не понять никак. Так я стараюсь об этом больше не думать.

– А собака у тебя в детстве была? – снова спросил Миролюб.

– Была… Однажды… Она соседского ребёнка заела, а так хорошая была собака. Мы с ней в лес за грибами ходили, она, знаешь, гриб найдёт и лает, меня, стало быть, зовет. Хорошая была, только вот как звали её, не помню… Пытался много раз, но не помню. А ласковая была какая! Вот старый я стал, а всё равно, как вспомню, чуть не слёзы наворачиваются…

– Марья, – чуть помолчав, сказал Миролюб.

– Что? – переспросил Казимир.

– Марья! – повторил Миролюб. – Собаку звали Марья.

– Марья, – усмехнулся старик. – Кто ж так собак-то зовёт? Так людей называют. Вот для невесты моей или матушки моей имя бы подошло…

Казимир застыл на месте. Он стоял, раскачиваясь из стороны в сторону и беззвучно шевелил губами. Глаза старика бегали из стороны в сторону, будто бы он наблюдал за быстро сменяющимися картинами.

– Что с тобой? Казимир? – волновался Иннокентий.

Старик раскрывал и закрывал рот, будто что-то говорил. Глаза напротив были теперь плотно закрыты. Через некоторое время Казимир, будто кто заворожил его, застыл, он не двигал даже губами, просто стоял с раскрытым ртом, из которого вырывался жалобный хрип.

– Эй! Старый! Поддувало захлопни! Закрывай! Нанюхались!

Миролюб и толстуха резко повернули головы, готовые уложить обидчика на лопатки за то, что он так неласково обошёлся с их приятелем.

Однако, весь их пыл ушел тут же: перед ними стоял и нагло улыбался Иннокентий. Вернее, тело Иннокентия.

– Самому себя бить несподручно, – заметил Кеша.

– Согласен, – все ещё со страстью и готовностью подраться в голосе поддержал его Миролюб.

– Что? – продолжал издеваться Иннокентий. – Сломался, старый хрыч? Ты глаза-то открой! А то у тебя кожа сильно на харе натянулась. Глаза откроешь, и кожа по ряхе вниз сползет, рот, глядишь, и закроется.

– Да за что ж ты с ним так? – возмутился Миролюб.

– За что? А кто Кешку выкрал, как курёнка? И если б не я, не было б Кешки-то? Где б он был? А? Где, говорю, Кеша был бы? – он дал хорошего пинка под зад Казимиру.

Казимир, как стоял, так плашмя и рухнул с открытым ртом на утоптанную землю.

– Ну, вот, совсем сдурел, старина, – Иннокентий, кряхтя, пытался вернуть его в вертикальное положение.

– Он, кажется, про мать вспомнил, – попытался объяснить Миролюб.

– Про Машку-то? – усмехнулся Иннокентий. – Хорошая баба была, он её, гадёныш, камнями и закидал деревенским ребятам на потеху. А все она, Рогнеда ваша, тоску на Край нагоняла, издевалась над всеми. Мало ей было нас извести, она ещё и гадости чинила. Да что уж.

Казимир тем временем пришёл себя. По его запачканному пылью лицу пробежали две мокрые дорожки. Он прижался к толстухе, обнял её и зашёлся в рыданиях:

– Мама, прости!

Кеша пытался сначала отстраниться от старика, но потом уже, под давлением просящих взглядов путников и из жалости к старому хрычу, сдал ему свою широкую грудь. Даже пытался гладить по голове. И, откуда что берётся, начал как-то покачиваться и приговаривать:

– А-а-а, а-а-а…

* * *

– Моя королева! – громким шёпотом звала лекарская жена Евтельмину. – Моя королева! Я нашла!

– Королевы тут нет, разве ты не знаешь, дитя моё? – перед женщиной стоял одетый в чёрный плащ с капюшоном мужчина. Судя по голосу, можно было предположить, что он не настолько и стар, чтобы годиться в отцы лекарской жене и позволять себе такие обращения.

– Да? А вы откуда знаете? Кстати, я вряд ли сойду за вашу дочку, – хихикнула женщина.

– А я тут всё знаю, – пробасил человек в капюшоне.

– Хм, – пожала плечами лекарская жена. – А флейтист сказал, что она тут…

– А я говорю, что её тут нет.

– Тогда где же она по-вашему? И насчёт вашего «я тут все знаю». Этого знать не может никто. Я, к примеру, тут, а вы меня не знаете.

– Ну, – усмехнулся мужчина. – У нас ещё будет время познакомиться…

– Нет, уж извините, я замужем и с кем попало в темноте знакомиться не собираюсь! – нарочито уверенно объявила лекарская жена, пытаясь показать, что нисколечко не боится странного незнакомца.

– Нет, уж это вы извините, – угрожающе прошипел мужчина в капюшоне. – А знакомиться нам с вами всё равно придется…

– Ну, что вы, в самом деле, уж и пошутить нельзя, – лекарская жена чувствовала, как прилипло исподнее к телу, как тоненькая струйка защекотала сначала под лопатками, потом вниз по спине Пот лился градом, а она надеялась свести разговор к весёлой шутке, судорожно шаря руками по стене в надежде найти проем, который укроет её от глаз подходящего всё ближе незнакомца.

Незнакомец приближался. Быстро и молча.

– Может быть, вы назовёте свое имя. С чего-то ведь надо начинать наше общение? – нервно хихикнула она. – Я жена королевского лекаря! Да-да! Того самого, который…

– Мёртв уже, – продолжил за нее фразу незнакомец.

– Как это мёртв?! – воскликнула женщина.

Мелькали тёмные коридоры, она спотыкалась, падала, поднималась, снова мелькали тёмные арки, длинные, обдающие холодом переходы, лестницы, звяканье ключей, снова звяканье ключей. Она замерла, стараясь не дышать. Голова кружилась, её тошнило, легкие разрывались, стараясь втянуть как можно больше воздуха.

– Моя королева! – кинулась она к ногам Евтельмины, узнав силуэт, выходящий из дверей камеры. – Моя королева!

Лекарская жена практически повисла на ногах королевы, почти целуя их от радости, что наконец-то нашла живого доброго человека во мгле коридоров, с которым, хоть и опасно, но вполне можно разговаривать.