Текст книги "Невеста берсерка (СИ)"
Автор книги: Екатерина Федорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
Впрочем, дальше видно будет, мелькнуло у него в уме. Надо будет послушать и Снугги.
И еще раз поговорить с самой Рагнхильд.
Он резко отпустил Торвальда, приказал:
– Заткните ему рот и отведите к причалу. Олав, отвечаешь за него лично. Потом я с ним потолкую еще раз.
Олав кивнул, заламывая Торвальду руки за спину.
Со Снугги Харальд разговаривал, вытащив его за ворота – чтобы не мозолить глаза всему поместью. Тот подтвердил слова Торвальда.
Интересная штука выходит, размышлял Харальд, наблюдая, как двое воинов тащат Снугги вдоль стены, уводя к причалу по кругу – подальше от главного дома, где сейчас сидела Рагнхильд.
Якобы утонувший Гудрем, пропавшая девица, его походы в море…
А затем и прилюдная жертва Ермунгарду.
Уж не стал ли Гудрем драугаром, ожившим мертвецом? До сих пор Харальд о драугарах слышал только в сказаниях скальдов – но очень многие и о Ермунгарде знали из тех же сказаний.
Между тем сам он Ермунгарда не просто видел – во вторую встречу родитель наконец открыл рот и признал его своим сыном. Так что…
Жаль только, что все эти сведения не дают сейчас ответа на главный вопрос – идти ему или не идти во Фрогсгард?
Придется еще раз потолковать с Рагнхильд, подумал Харальд, шагая к главному дому.
И тут со стороны псарни появилась Добава. Он, скользнув по ней взглядом, подумал – вроде бы цела, но рукав почему-то разорван. Кресив? Все-таки придется и этим заняться самому.
Рагнхильд в покоях не оказалось. Как и рабынь, что ей дали в услужение.
Харальд, заглянув в опочивальню, зашагал к выходу. Если конунгова дочка ничего не замыслила прямо сейчас – тогда он найдет ее в бане. Как и положено дочери знатного человека, после прибытия она отправилась смыть с кожи соль морской дороги.
А на глаза ему не попалась, потому что ушла, пока он беседовал за воротами со Снугги.
Харальд размашисто дошагал до бани, выстроенной в отдалении за рабским домом. Пнул дверь в предбанник. Там никого не оказалось – но на деревянных штырях висели бабьи тряпки. Он распахнул дверь в парную, встал на пороге.
В круге наваленных камней жаром исходили угли – под сизым налетом посверкивали кровавые огни. Под потолком клубился пар.
Две рабыни, присев на полу, растирали тряпицами ноги Белой Лани.
Белые. Стройные. С ямочками под влажными коленями, на которых таяли отблески от догоравших углей – красноватыми, горячими метками дрожали.
И все то, чего Харальд так и не сумел себе представить, бросилось ему сейчас в глаза – налитая высокая грудь, округлая, белоснежная, с темно-розовыми сосками. Тонкая талия, белая поросль между бедер, отливавших снегом. Сейчас слегка расставленных…
Рабыни, тоже заголившиеся, чтобы не промочить одежду, завозились на полу, оборачиваясь к ярлу. Рагнхильд, сидевшая с закрытыми глазами, вскинула ресницы. Посмотрела с испугом, сглотнула.
Но не шевельнулась. Даже не попыталась прикрыться. Гордая дочь конунга…
– Вон, – бросил Харальд.
Рабыни, пригибаясь, проскочили мимо него в предбанник. Он, не закрывая двери, прошагал к Рагнхильд. Белые пряди намокших от пота волос прилипли к высоким скулам, длинной шее…
Ниже пояса у Харальда вдруг потяжелело. Дыхание участилось. И неожиданно для себя он осознал со злостью, что на эту женщину его рука может и не подняться.
Зато уже поднимается кое-что совсем другое.
Колени ее белели всего в шаге. Один шаг, подумал Харальд. Сделать его, развести ей ноги и…
Он оскалился, яростно тряхнул головой. Сказал, слегка наклоняясь к ней:
– Думаю, ты не захочешь, дочь конунга, чтобы я обошелся с тобой так, как обошелся с воинами твоего отца. С Торвальдом и Снугги. Прежде чем прийти к тебе, я беседовал с ними – и боюсь, перестарался. Теперь у меня на пару воинов меньше.
Рагнхильд снова сглотнула, посмотрела расширившимися глазами. Но ответила без дрожи в голосе:
– А в чем провинились перед тобой Торвальд и Снугги?
– Теперь уже ни в чем, – выдохнул Харальд. – Я скажу тебе несколько слов, Ольвдансдоттир. А потом послушаю, что ты скажешь. Если услышу неправду – или не всю правду – посмотрю, какого цвета у тебя мясо. И насколько светлые кости. Такие же чисто-белые, как твоя кожа? Или уже успели пожелтеть, как у старой коровы?
Она сжалась, наконец-то прикрывшись руками. Посмотрела умоляюще.
– Мейдехольм, – негромко бросил Харальд. – И твоя родня в Мейдехольме. Ты слишком долго добиралась до Хааленсваге, дочь Ольвдана. И успела по пути побеседовать с Торвальдом и Снугги. Я жду. Говори только правду.
– В этом нет ничего, что угрожало бы тебе, ярл Харальд. Я просто хотела знать, примешь ли ты беглецов из Йорингарда… клянусь.
Харальд шевельнул бровями и шагнул вперед. Коленка Рагнхильд уперлась ему в голень – та, задохнувшись, тут же раздвинула бедра. Прогнулась, запрокидываясь всем телом, поднимая к нему лицо. В небесно-голубых глазах плескался ужас.
Рука, прикрывавшая грудь, дрогнула и опустилась.
Даже страх не мешает Белой Лани понимать, что любую угрозу лучше встречать раздвинутыми ногами, с насмешкой подумал вдруг Харальд.
И с облегчением ощутил, как его собственное дыхание становится ровней. Нет, тяжесть ниже пояса не схлынула – но теперь это было просто неудобство.
А не тягучий, волнами накатывающий зов.
– Я просила Торвальда и Снугги заглянуть в Мейдехольм, если ты их выгонишь, – торопливо проговорила Рагнхильд. – Больше ничего, клянусь. Они не стали бы рисковать ради меня чем-то серьезным. Кто я теперь? Дочь конунга, погибшего позорной смертью, сама побывавшая под врагом…
Может, и так, подумал Харальд. Но было еще кое-что.
Родня в Мейдехольме. Почему Рагнхильд сразу не рассказала о ней? Могла бы соврать, что именно они дали лодку. Но нет, она предпочла признаться, что легла под еще одного мужика…
Слишком много мужиков для дочери конунга – и слишком мало для берсерка, который когда-то сам себя объявил ярлом.
Олвдансдоттир, видимо, сообразила, что слишком долго предлагать себя не следует. И снова прикрылась руками.
– О чем же ты договорилась со своей родней в Мейдехольме, Рагнхильд Белая Лань? – с обманчивой мягкостью спросил вдруг Харальд.
А в ответ поймал ее загнанный взгляд. Значит, угадал, подумал удовлетворенно. Пригнулся еще ниже, немного опустил веки, глядя на нее змеиным неподвижным взглядом.
– Они… они обещали, что пошлют знакомого человека во Фрогсгард. Чтобы он выкупил мою мать, когда Гудрем выставит ее на торги.
– Это не вся правда, Рагнхильд, – еще мягче сказал Харальд. – Боюсь, это вообще не правда.
И наконец протянул к ней руку.
Коснулся покатого, гладкого – шелком, белым лепестком трепетавшего под пальцами – плеча. Сжал, растягивая губы в намеке на улыбку, но не открывая их.
Нажал он несильно, и округлых концов костей на этот раз не нащупывал. Тем не менее она должна была ощутить боль.
Но Рагнхильд крик сдержала.
Кровь конунгов, молча признал Харальд.
– Я буду продолжать, – шипящим шепотом выдохнул он. – Пока не увижу, как твои кости торчат из твоего же плеча…
– Я скажу, – выкрикнула Рагнхильд. – Но прошу… они не виноваты… они всего лишь обещали прислать гонца, если тебя во Фрогсгарде убьют. Я, как вдова, забрала бы драккар, твои богатства… и пообещала твоему хирду щедро заплатить. Мы уплыли бы на Гротвейские острова, к брату моего отца, ярлу Скули Желтоглазому. Прежде, чем явится Гудрем.
– И опять не вся правда, – задумчиво заметил Харальд. – Рагнхильд, ты играешь со мной? Знаешь, чем кончаются игры с такими, как я? Моя мать могла бы тебе рассказать, останься она в живых. Ее выдали замуж за берсерка.
И тут Рагнхильд Белая Лань зарыдала.
– Ярл Харальд, прошу, будь милостив. Они всего лишь хотели уплыть вместе со мной, если бы ты погиб. Они тоже боялись Гудрема…
– А выживи я, помогли бы избавиться от уже ненужного берсерка, – рассеянно протянул Харальд.
Ответ Рагнхильд на последние слова его не интересовал. Даже не будь у нее таких мыслей сейчас – они непременно появились бы потом.
У Белой Лани следовало спросить о другом. И сейчас она была как раз в нужной степени запуганности, чтобы ничего не скрывать. И ничего не стыдиться.
– Я спрошу еще кое-что, Рагнхильд. Но помни – отвечать только правду.
Жар из парной уже выдуло – от раскрытой двери к дымовому отверстию тянуло сквозняком. Харальд отступил в сторону, чтобы свет из малой дыры в потолке упал на лицо Рагнхильд. Приказал:
– Смотри на меня и говори все, как есть. Когда Гудрем заваливал тебя на спину и брал, ты видела его руки? Какого цвета была на них кожа? Ногти?
В разного рода преданиях и легендах говорилось, что у драугаров кожа и ногти меняют цвет, размышлял он. Или белеют, или чернеют. Конечно, сказания могли и врать…
– В первый раз у него на руках была кровь моих братьев, – с ненавистью выдохнула вдруг Рагнхильд. – Кожа у него была красной от крови, и ногти… даже на пиру он сидел с окровавленными руками.
Она оскалилась – почти как сам Харальд перед этим. Даже перестала всхлипывать. И почему-то задрожала.
Может, даже от проснувшейся ярости, подумал Харальд. Все-таки в ней текла кровь конунгов.
– Хорошо, – проворчал он. – Было ли его тело слишком тяжелым? Холодным? Вода с него текла?
Рагнхильд мгновенье смотрела на него непонимающе.
Значит, нет, подумал Харальд. Всех тех врак, которые скальды приписывают драугарам, за Гудремом не водилось.
Вот только это ничего не значит. Про его отца тоже всякое болтали – а на деле он был немного другим.
– Мне нужно знать все, что связывает Гудрема и Ермунгарда, – проворчал Харальд. – Ну?
Белая Лань несколько мгновений смотрела на него, сузив глаза. Потом крикнула с надрывом:
– Мой отец. Мой отец, которого он принес в жертву твоему отцу. Это их связывает. Разодранное тело конунга Ольвдана, водившего в битву одиннадцать драккаров. И знай я хоть что-то о связи Гудрема и Ермунгарда, я кричала бы это всему миру… чтобы все знали. Может, хоть тогда кто-нибудь убил бы Секиру.
– А его слова на пиру? – напомнил Харальд.
– Все, что я слышала, я тебе уже сказала, – выпалила Рагнхильд. – Одно я знаю точно – Гудрем тебя боится. И там, на пиру, когда он говорил о тебе, в голосе его был страх.
Если так, то Гудрем точно не выйдет на хольмганг, молча подумал Харальд.
Бабы. Наслушаются сказок скальдов и думают, что в жизни все происходит так же, как в них…
Он встал и вышел.
Викинг, посланный им в Мейдехольм, вернулся только после обеда. Среди новостей, принесенных им, было известие и о Рагнхильд. Ту видели в поселении.
И двое богатых викингов собрались отправиться во Фрогсгард, чтобы выкупить тех жен погибшего Ольвдана, родственники которых могли заплатить за них достойный выкуп.
А еще викинг сказал, что люди в округе беспокоятся. Но есть и такие, кто говорит, что под властью Гудрема всем будет житься спокойнее.
Человек, посланный во Фрогсгард, так и не вернулся. То ли сам задержался, то ли его задержали…
И второй допрос Торвальда и Снугги не дал ничего нового. Слишком калечить воинов Харальд не хотел – все-таки в том, что они хотели помочь дочери своего конунга, которому когда-то принесли клятву, не было ничего плохого.
Покончив с допросами, он до самого вечера мотался от устья фьорда к воротам поместья. Высматривал. Прислушивался к себе самому…
Но так и не решил, что делать.
Рагнхильд не высовывала носа из отведенных ей покоев. Торвальда и Снугги Харальд пока оставил связанными, приказав запереть в одной из кладовых…
ГЛАВА 3
Решение
А вечером, зайдя в свою опочивальню, Харальд увидел Добаву, сидящую в изножье кровати – и что-то шившую. Ему сразу вспомнился разорванный рукав ее платья.
Про Крэсив я забыл, подумал он. Да и в Хель ее. Будет еще день, будет и время.
Старуха испуганно метнулась мимо него к двери – и Харальд не стал ее останавливать. Воспоминание о тяжком приливе крови ниже пояса, проснувшемся, когда он увидел снежную красоту голого тела Рагнхильд, было еще живо в памяти.
Харальд пропустил старуху и захлопнул дверь.
Добава, вскинув голову, смущенно улыбнулась. Словно сама застыдилась этой улыбки – и своей радости.
Зато Харальду вдруг стало спокойно. На стене напротив поблескивало его оружие, на кровати ждала женщина, тоже его…
Чего еще желать тому, кто в детстве засыпал рядом с коровами? И просыпался, когда кишки сводило от голода?
Мысль мелькнула и погасла. Харальд, поморщившись, тряхнул головой. Он не любил вспоминать то время. Для него жизнь по-настоящему началась только в четырнадцать лет, когда он отправился в свой первый поход.
Но не на драккаре деда Турле или сына его, дяди по матери Огера – а на корабле ярла Рюльви Длинноногого, заглянувшего в их поместье перед тем, как поплыть к английским берегам…
И все, что было до этого, Харальд вспоминать не любил.
Он размашисто дошагал до кровати, присел на корточки перед Добавой. Обхватил руками ее коленки, прямо поверх платья из грубой шерсти. Посмотрел в глаза, сиявшие темно-синим блеском морских глубин.
Девчонка засмущалась еще сильней. Улыбка с лица почему-то сошла, она глянула на него уже осторожно – и развернула, вскидывая повыше, то, что шила.
Рубаха. Судя по вороту и недлинному подолу, мужская.
Но шелковая, с вышитой птицей на плече. Харальд разглядел два почти готовых крыла, длинную шею, закрученную завитком.
Лебедь, подумал он. Птица, которой не место на рубахе воина, слишком слабая… но верная.
Все-таки слишком много народу в последнее время стало заботиться о его тряпках, мелькнула у него мысль. Вон даже славянская рабыня – и та…
Шелковая рубаха. Он что, баба?
Но Добава смотрела с такой надеждой, что он вздохнул, смиряясь. Покопался в памяти, пробурчал, отыскав одно из славянских слов, которые знал:
– Хорошо.
Потом выдернул из ее пальцев рубаху, поднялся, дошагал до одного из сундуков, бросил на него противно-скользкий сверток. Быстрым движением, словно пальцы отряхивал.
Девчонка следила за ним, не отрываясь, с неуверенной улыбкой.
Может, дать ей свободу, подумал вдруг Харальд, возвращаясь к кровати. Когда история с Гудремом, болтающим непонятно что – и почему-то связанным с Ермунгардом – закончится.
И если оба они еще будут живы после этого.
Но сделать все, как положено. Приказать наварить эль свободной шеи. Устроить пир, пригласив на него свободных людей. И на нем, напоив ее элем свободной шеи, дать новое имя.
Чтобы славянская рабыня по имени Добава умерла, а вместо нее народилась свободная женщина.
Только имя нужно подобрать получше. Может, дать лебединое – Сванхильд?
Он встал рядом с ней, посмотрел сверху вниз. Девчонка вскинула к нему лицо, глаза блеснули доверчиво и влажно.
И на Харальда вдруг накатило такое желание, что он потерял голову.
Может, дело было еще и в том, что смотрела она на него снизу вверх. Как Рагнхильд тогда в бане.
Харальд вздернул девчонку на ноги, ухватил за одежду. Рывком содрал все, не прислушиваясь к испуганному ойканью.
И лишь когда взялся за собственную рубаху, мельком глянул на нее.
У Добавы на лице было немного страха – и опять жалость. А поскольку смотрела она на него, значит, жалость относилась к нему. Еще и ежилась, держа перед грудью вскинутые и сомкнутые руки. Прикрывалась неосознанно…
Он скинул с себя одежду, торопясь и раздирая швы. На этот раз ему не хотелось ни уюта кровати, ни мягкости меховых покрывал – только войти в девчонку, видя при этом ее глаза.
Харальд надавил ладонями ей на плечи – не снежно-белые, как у Рагнхильд, а розоватые и теплые. Заставил сесть, сам тут же опустился перед ней на колени.
Посмотрел в глаза Добавы. Слегка испуганные – и все же наполненные тихим счастьем.
Зря она так смотрит, мелькнула у него мысль.
Все, что Харальд делал потом, делалось быстро, как в битве. Он рывком раздвинул бедра девчонки еще шире, отбросил руки, вскинувшиеся к груди. Впечатал расставленные пальцы в ее ягодицы – и дернул к себе, насаживая на копье, уже готовое и надсадно ноющее. Ждущее и желающее ее тела так, что хребет сводило до самой шеи.
Лишь дар берсерка, звериным чутьем всегда знавшего, куда ляжет удар, позволил в последний миг осознать, что могла натворить такая жестокость. И Харальд успел приподнять Добаву, чтобы войти чуть мягче, не раздирая напрочь мягкий и узкий вход.
Но боль все равно причинил. Девчонка звонко вскрикнула.
Звук отразился от досок потолка, вернулся, одарив его колкой мимолетной вспышкой стыда. Которая тут же угасла в волне наслаждения.
Харальд двинулся назад, ощущая сухую узость ее входа. Мягкого и все же неуступчивого…
Все в ней было таким же, как она сама – мягкость и неуступчивость, все вместе.
Он вернулся в нее одним тяжелым ударом. Наслаждение окатило тело, заставив хрипло выдохнуть сквозь зубы.
Добава вскинулась, ухватилась за его шею и за одну из косиц. На этот раз она не кричала, только вздох обернулся коротким стоном.
Харальд, по-прежнему держа одну руку на ее ягодице, вторую вскинул вверх. Запустил пальцы в светлые волосы, собранные в косы, успевшие наполовину расплестись. Потянул, заставляя чуть откинуться назад, чтобы видеть ее лицо.
Добава не жмурилась, и Харальд этому обрадовался. Глядела на него широко раскрытыми глазами, судорожно вздыхала в такт его ударам – и ресницы вздрагивали…
И тело у него горело от наслажденья.
Он излился в нее, не удержавшись от короткого рычащего звука напоследок. Замер, вжавшись в узкую впадину между бедер девчонки – одна рука на ее затылке, другая на ягодице.
А сам смотрел. Запоминал все, что видел. Глаза, сейчас темно-синие, в которых трепетал огонек светильника – и отражался он сам, темным силуэтом, смутным, но вполне человеческим. Золотистые волосы, нежная округлость щек, беззащитная мягкость полуоткрытых губ.
Кто его знает, думал Харальд, что с ним будет завтра. И какую нить судьбы спряли для него норны. Даже бога Бальдра, сына Одина, и то сумели убить – что уж говорить о нем…
Надо бы сказать Кейлеву и прочим, чтобы девчонку не тронули, если хирд будет справлять по нему арваль, торжественные поминки. И если, конечно, Гудрем не захватит Хааленсваге сразу же после его смерти.
Когда он отодвинулся от Добавы, она дернулась. И хоть ноздри его не улавливали запаха крови, Харальд все же сунул руку ей между ног. Погладил, вминая ладонь в женские складки.
Тут же вскинул руку и повернул ее к светильнику, воровато глянув на ладонь.
Крови не было. Ну, хоть это хорошо.
Он встал, подхватил девчонку, уложил на кровать. Доски негромко скрипнули, принимая ее тело, так и не успевшее округлиться в полную меру.
А потом, когда Харальд улегся рядом, скрипнули уже громко.
Любил ее Харальд-чужанин на этот раз, не лаская. Жадно, зло и больно. Но Забава терпела.
Лицо у него было в этот раз такое… словно тучи черные над ним собрались, и на лицо тень бросали.
Но на руки он поднял ее после всего бережно, осторожно. Уложил на кровать, и сам улегся рядом. Потом потянул, поворачивая к себе. Лицом к горевшему на полке светильнику.
Но самого Харальда при этом накрыло тенью. Одни глаза из полумрака продолжали сиять серебром. Подпер голову одной рукой, другой начал распускать ей волосы.
Словно думал о чем-то, просеивая ее пряди сквозь пальцы.
Беда на пороге, думала Забава, слушая, как стучит ее сердце. Лишь бы с ним самим ничего не случилось…
И ведь она и слова ему сказать не может. Как бессловесная животина рядом лежит. А могла бы, так рассказала бы чужанину Харальду, что в ее жизни лучше него никого и ничего не было – разве что мать и отец родные.
Но их она плохо помнила. Лишь отца, да и того смутно.
А еще сказать бы Харальду, чтобы берег себя, под мечи не лез – вон, шкура и так посечена…
Руки у Харальда-чужанина были шершавые, в растрескавшихся мозолях – и пряди за них цеплялись. Иногда пальцы проходили сквозь ее волосы рывками, и тогда кожу головы болезненно дергало. Но она терпела.
Он расчесывал ей волосы растопыренными пальцами, снова и снова раскладывая их по обнаженному плечу. Хрупкому, нежному, женскому. С тонким предплечьем, помеченным двумя едва заметными выемками – выше и ниже того места, где под кожей прятались жгуты хоть и слабых, но жил. Знак, что девчонка с детства была приставлена к черной работе.
Ниже плеча круглилась грудка, смешно подрагивала, когда Харальд невзначай ее касался. И он знал, что вскоре снова захочет девчонку.
Но сейчас он хотел все обдумать.
Мозоли от оружейных рукоятей, появившиеся у него на пальцах с четырнадцати лет, сегодня треснули кое-где – слишком уж отчаянно он выгребал к устью фьорда и от него, пытаясь найти решение. Волосы Добавы проходились по мясу шелковыми нитями, но Харальд этого не замечал.
У него было два выхода. Нет, даже три.
Первый – затаиться в Хааленсваге. И ждать, пока Гудрем сам заявиться к нему. А он рано или поздно придет, раз уж заговорил о Харальде и о Ермунгарде.
Второй – сделать, как предлагала Рагнхильд. Отправиться во Фрогсгард. И посмотреть, чем Гудрем собрался его подчинять. Встретить судьбу, не прячась от нее, как и подобает воину, с оружием в руках и прямой спиной…
И может быть, Один, увидев его отвагу, расщедрится и позволит сыну Ермунгарда войти в Вальгаллу.
А третий выход – уплыть вместе с остатками хирда на Гротвейские острова. Или на Ютланд. Это далеко, и Гудрем туда не дотянется.
Или дотянется, но не скоро.
Тогда можно будет забрать с собой Добаву… можно даже попробовать договориться с Рагнхильд. Объявить Лань своей женой, и встать под руку ее дяди. Ольвдансдоттир снова станет достойной женщиной. Никто не сможет поносить ее имя, не нарвавшись на его секиру.
А со временем они расстанутся. Он даже заплатит ей все положенное в таких случаях – выкуп за невесту и утренний дар, который супруг должен вручить жене после первой ночи. Рагнхильд уйдет от него богатой женщиной, сможет выбрать мужа себе по вкусу…
Какого-нибудь законнорожденного ярла, с насмешкой подумал Харальд.
Девчонка смотрела широко раскрытыми глазами. Время от времени смешно моргала, вздыхала и прикусывала нижнюю губу. Словно хотела что-то сказать.
Только слов еще не знала.
Рука Харальда дрогнула. Почему Свальд не украл ее раньше? Хотя бы год назад? Тогда у него на памяти уже было бы одно спокойное зимовье. Хоть одно за всю жизнь.
Он вздохнул и накрыл ладонью левую грудь Добавы, так и не налившуюся настолько, чтобы заполнить его горсть. Ощутил зябкие мурашки на нежной округлости. Уже замерзла. Привстал, дернул край покрывала с той стороны, накинул на Добаву.
И снова улегся. Сгреб сиявшие золотистым блеском пряди и принялся раскладывать их уже по меху.
Умней всего было уйти, опустошив кладовые и забрав всех, кого сможет. Воины, что остались на зимовье в поместье, не имели домов и жен. Или, как Кейлев, успели уже и пожить с женами, и овдоветь, и вырастить детей, достойно их устроив. Так что в Нартвегре их ничего не держало.
Но при мысли, что придется бежать, украдкой, как трусу, из поместья, где сам возводил стены первых домов, Харальд ощущал бешенство. Берсерк просыпался и ворочался в нем, неугомонно, зло…
И если то, что затеял Гудрем, на деле исходит от Ермунгарда – тогда ему не спрятаться нигде.
К тому же Гудрем знает то, что должен знать он.
Ладонь его дернулась, и пальцы запутались в золотистых прядях, Харальд тряхнул кистью, пытаясь их выпутать. Девчонка снова моргнула.
От боли, вдруг понял он. Волосы застревают в треснувших мозолях, а он не столько расчесывает ей пряди, сколько путает их. Но она все равно лежит молча. Терпит все…
И не из страха. Другое было в ее глазах – и печаль, и радость.
Харальд потянулся, обнял Добаву. Прижался щекой к ее виску. Она смешно задышала ему в грудь.
Хватило бы у нее сил вот так терпеть его всю жизнь?
И в это мгновенье, слушая, как девчонка сопит у его груди, Харальд вдруг понял, что нужно сделать.
Гудрем отправится во Фрогсгард. Пойдет наверняка на драккарах, возьмет не меньше четырех – Фрогсгард поселение немаленькое, почти целый город, с большим торжищем. А он собирается заставить свободных людей из этого города платить ему подать…
Если повезет, Гудрем может взять с собой и шесть драккаров.
И в Йорингарде останется не так уж много воинов.
Там его точно не ждут.
И там могут быть люди, которые знают о Гудреме больше.
А когда Секира вернется в Йорингард – то найдет его ворота закрытыми. Ему придется брать его приступом. Но тот, кто идет на приступ, людей всегда теряет в два раза больше, чем тот, кто защищается. А то и в три раза – если оборону организовать с толком.
Однако нужно успеть в Йорингард прежде, чем Гудрем Секира вернется из Фрогсгарда. Для этого следует выйти прямо сейчас. До Йорингарда два дня пути. Если идти всю ночь, он придет туда к вечеру следующего дня. Обойти гавань Фрогсгарда по морю, чтобы не столкнуться с драккарами Гудрема нос к носу…
Здешние воды ему знакомы. Море сегодня вечером было спокойным. Все на его стороне.
В Йорингард.
Это может показаться безумием, размышлял Харальд. Однако…
Гудрем Секира напал на Йорингард, имея восемь хирдов. А у конунга Ольвдана, сидевшего в крепости, на тот момент было всего четыре…
Но конунг и его сыновья наверняка сражались до последнего. Как и их люди, охрана, свита.
Кроме того, четыре хирда воинов, дравшихся за Ольвдана, тоже были набраны не из баб.
Значит, войско Гудрема только что после штурма. Он должен был потерять людей той ночью. Жаль только, неизвестно, сколько именно.
Но не зря же Гудрем захотел получить с округи не только подать, но и людей на драккары.
Конечно, тут надо учитывать и то, что одиннадцать драккаров Ольвдана теперь принадлежат ему. Если, как сказали Торвальд и Снугги, штурм начался с суши, он мог получить корабли целыми и невредимыми. Но без людей.
И все же. Какое-то количество воинов Гудрем положил при штурме. Не меньше четырех хирдов из восьми он возьмет с собой…
Навскидку – в Йорингарде должно остаться от двухсот до четырехсот человек.
А у него – всего тридцать девять воинов из его хирда. Еще Кейлев и двое стариков-ветеранов, доживавших свои дни в Хааленсваге. И Торвальд со Снугги, которым он не мог доверять без оглядки. Мало ли что…
Надо решить, подумал Харальд, с какой стороны заходить в Йорингард. Да, это будет битва, которую воспоют скальды – и неважно, выиграет он ее или нет.
Но для него это лучше, чем бежать, отсиживаться в Хааленсваге или плестись во Фрогсгард. Где придется играть уже по правилам Гудрема…
Добава прерывисто вздохнула у его груди, нерешительно приобняла, проведя рукой чуть выше пояса. Коснулась плохо заживающих рубцов, крест-накрест заклеймивших спину.
Харльд напрягся, ожидая боли – помнил, что было, когда их коснулась Кресив. Но вместо этого по рубцам лишь стрельнуло щекочущим зудом. Тонкие пальцы испуганно пригладили выступающую на спине полосу чувствительной кожи, отдернулись.
Он подумал с сожалением – мне бы время, и спокойное зимовье, и девчонку под боком… кто знает, что еще я бы узнал?
Йорингард, напомнил себе Харальд. Сейчас не до мыслей о том, что могло бы быть – но уже не будет. Надо придумать, как взять крепость.
Пожалуй, лучше всего зайти со стороны фьорда. Лезть на стены с четырьмя десятками – безумие. А вот со стороны воды…
Харальд замер, притискивая к себе Добаву все сильней.
Даже если Гудрем уйдет, взяв часть драккаров, вдоль берега все равно будут стоять корабли. Его и те, что остались от Ольвдана…
Они пригодятся потом, когда он уже захватит поместье. Главное – пройти через устье фьорда, не подняв тревоги.
А Хааленсваге придется бросить. Плевать на рабов, на кладовые… если он победит, у него будут кладовые Йорингарда. Стены здесь все равно не снесут, а все остальное можно будет восстановить.
Только девчонку лучше забрать с собой. Если он победит, и засядет в Йорингарде, ей будет безопаснее рядом с ним. Если же он проиграет…
Харальд с сожалением погладил женское плечо, потянулся ниже, вминая пальцы в ее спину. Жаль. Похоже, ей придется разделить его судьбу. Какой бы она ни была.
А вот не надо было вышивать лебедя, хмуро подумал он. Хотела путь лебединой верности – получи…
Он встал одним движением. Нашел одежду Добавы, сунул ей в руки, рыкнул:
– Одевайся. Живо.
И метнулся к одному из сундуков. По пути ухватил штаны, натянул.
Потом, откинув крышку, выхватил из укладки рубаху из медвежьей шкуры. Новую, еще не побывавшую в бою. Которую заготовил еще прошлой зимой…
Берсерк – медвежья рубаха. Если этот бой будет его последним, то он пойдет в него, как один из любимцев Одина – берсерк.
Покончив с одеждой, Харальд быстро сдернул со стены копье и секиру. Заткнул за пояс один из двух одинаковых кинжалов…
А второй бросил Добаве. Девчонка, уже натянувшая платье, стояла в изножье кровати. Сказала что-то на своем наречье, глядя на него с тревогой…
Клинок шлепнулся на кровать рядом с ней – и Харальд махнул рукой, давая понять, чтобы взяла. Уже привычно, даже не думая, что делает, накинул на женские плечи меховое покрывало.
И потащил вон из комнаты, толкая перед собой – чтобы не наткнулась в темноте на копье с секирой, лежавшие у него на плече.
В покоях, отведенных Рагнхильд, когда Харальд проходил мимо, что-то грохотнуло. Похоже, дочь конунга все еще не спала, чутко прислушивалась к тому, что творилось в опочивальне ярла.
Харальд на ходу задвинул на двери засов. Подумал – у Ольвдансдоттир наверняка есть нож. Когда завтра рабыни к ней так и не придут, сумеет освободиться сама.
Правда, ей придется повозиться, дверь и засов здесь крепкие. А потом она увидит опустевшее поместье. Его кладовые должны будут занять ее на некоторое время…
Главное, забрать все лодки и выпустить за ворота лошадей – пусть дочь конунга бежит отсюда, куда хочет, но пешком.
Харальд вылетел во двор, где уже ждала Добава. Вдохнул полной грудью воздух, глянул на темное небо, украшенное луной, наполовину истаявшей сбоку.
Теперь нужно поговорить с воинами.
Он махнул Добаве рукой, приказывая идти за ним. И скорым шагом двинулся к воротам.
Перед входом в поместье пылал небольшой костерок – стража всегда держала под рукой огонь на случай, если из-за стены донесется шум. Подпалить при нужде бересту, наверченную на стрелу, запустить за стену – и подсветить пустое поле, окружавшее Хааленсваге с суши.
При виде Харальда, скорым шагом идущего к костру, викинги, стоявшие вдоль стен, начали хвататься за поставленные рядом копья.
На ярле медвежья рубаха, на плече оружие. Значит, что-то произошло. Или вот-вот произойдет.
Харальд, подойдя к костру, сгрузил с плеча оружие. Оперся о рукоять секиры, пристроив древко копья в сгибе руки. Сказал громко:
– Все сюда.
И, не дожидаясь, пока все стоявшие у стены соберутся у костра, распорядился:
– Бъерн, в мужской дом. По пути задвинь засовы на двери рабского дома. Нашим скажи, чтобы шли сюда – все, даже те, кто спит перед своей стражей. Но без шума. И засовом не греми, когда будешь запирать рабов. Ансен, на причал. Бегом, но без криков. Пусть парни оттуда тоже придут. Хочу поговорить со всеми.
