Текст книги "Невеста берсерка (СИ)"
Автор книги: Екатерина Федорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
И все это он теперь использует, чтобы отвлечь от нее внимание.
Конечно, болтать будут все равно, особенно рабыни. Возможно, даже те, кого он приставил к Добаве. Если, конечно, осмелятся. Но слова рабынь – одно, а блеск золота на плечах и высокой, налитой груди Кресив – совсем другое.
Главное, чтобы темноволосая выходила во двор в середине дня. Так, чтобы все ее видели. А Добава – или утром, или вечером. Но всегда в разное время.
Харальд довольно шевельнул бровями. По губам скользнула тень улыбки.
Маленя, со страхом смотревшая на подходившего ярла, задышала ровней. Вроде бы не сердится, даже чем-то доволен.
– Ты, – негромко бросил ей ярл Харальд, – иди за мной.
Он зашагал к главному дому, старуха заковыляла следом.
Дорожка, ведущая к воротам крепости, сейчас была пуста. Все, кто высыпал на берег встречать пришедший драккар, уже разошлись – или отсыпаться перед стражей, или поглазеть на Рагнхильд, идущую к женскому дому.
Так что Харальд, не боясь, что его услышат чужие уши, бросил через плечо:
– Знаешь, почему я тебя не убил, несмотря на твою болтливость? И почему велел привезти сюда?
Бабка Маленя, припомнив, что проговорилась Забаве о привычке ярла убивать своих баб, оступилась на камне. Сказала, заикаясь от страха:
– Не… не знаю, ярл.
Харальд остановился, развернулся, окинув взглядом фьорд. Тот лежал между скал широко раскинутым куском серо-голубого шелка. По небу бежали частые облака – быстро, торопливо.
Погода меняется, подумал он. К вечеру на море будет шторм. Возможно, Кейлев не сможет завтра уйти в Хааленсваге.
Старуха замерла на полушаге, согнувшись в поклоне.
Может, запретить ей учить Добаву языку, мелькнула у Харальда мысль. Чем меньше девчонка знает – тем меньше морщится. И тем меньше проявляет непослушание.
С другой стороны, может, если она начнет его понимать, ему удастся хоть что-то ей втолковать? Там, в Хааленсваге, когда он пригрозил, она вроде бы поняла. И даже на какое-то время присмирела.
А потом смотрела на него с жалостью… Харальд едва успел подавить вылезшую на лицо улыбку. Совершенно ненужную сейчас. Сказал строго:
– Ты мне нужна, чтобы девчонка уяснила – она должна меня слушаться. Постарайся втолковать ей это. Говори Добаве об этом с утра до вечера… и еще кое-что. Если она начнет спрашивать тебя о том, что случилось здесь в крепости, когда я ее захватил – ты ничего не знаешь. Был бой, но ты его не видела. Тебя привезли только сегодня, и ты ничего не слышала. А теперь пошли. Переведешь ей то, что я хочу сказать.
Он развернулся, зашагал к главному дому. Влетел в свою новую опочивальню, бросил рабыням, сидевшим по сундукам, как куры на насесте:
– Вон.
И за плечо втащил внутрь старуху. Задвинул засов.
Потом посмотрел на Добаву, сидевшую на кровати и мрачно глядевшую на него. В руках какие-то нитки – плетет что-то? Сама нашла себе занятие, это хорошо.
Все эти три дня, после того, как он поселил Добаву в своей новой опочивальне, Харальд с ней не спал. И не только потому, что хотел показать свое недовольство, но и потому, что в крепости осталось слишком мало народу.
А главное – не было Кейлева. Убби служил у него недавно, и Харальд, хоть и доверял бывшему ветерану Хрорика, но полагаться на него полностью пока остерегался.
Так что половину ночи он мотался по стенам, вставая перед рассветом. Спал урывками на драккаре – в покоях, за толстыми бревнами, тревогу можно и не расслышать. А над водой звук летит далеко.
К Добаве он забегал вечером, чтобы проведать – и выгнать рабынь на ночь. Еще чтобы проверить стражу, поставленную им у дверей опочивальни. В обед заходил взглянуть, как она…
И все.
Похоже, Добава так ничего и не уяснила – потому что смотрела на него так же хмуро, как смотрела все эти три дня.
– Переводи, – приказал Харальд, не глядя на старуху. – Скажи, Добава – в ваших краях мужа и господина встречают так же? Недовольным лицом и злым взглядом?
Он встал у изножья кровати, сгрузил на пол секиру, с которой в эти дни не расставался. Глянул сурово…
И получил в ответ почти такой же суровый взгляд.
– Она говорит, ты ей не муж, – всхлипнув, просипела старуха. – А только господин.
Разбаловал я ее, с сожалением подумал Харальд. А как быть? До сих пор помнилось, как она к краю скалы бежала…
И как он сам пришел к ней с сияющей мордой на лице.
Тут нужно давить так, чтобы не сломать, решил он. Чтобы не оказалось потом, что прийти уже не к кому.
– Господина, – угрожающе сказал он, – положено встречать даже ласковей, чем мужа. Теперь мы будем жить здесь. Тут, в этой крепости – где много народа и много глаз. Здесь будут следить за мной и за тобой. Добава… помнишь, я обещал тебя ударить, если снова не послушаешься? Помнишь? Отвечай.
Убивец бабий, думала Забава, слушая, как бабка Маленя сбивчиво пересказывает ей слова Харальда.
Сердце у нее гулко стучало. Бабы, которых к ней приставили, смотрели на нее испуганно, в ноги кланялись. И все время порывались то плечи растереть, то в новую одежду переодеть. Приносили какую-то воду с душистым запахом, обтирали – все с поклонами, с испуганными взглядами.
Но из опочивальни не выпускали. И на слова ее не отвечали.
Забава понимала, что страх этот не перед ней, а перед Харальдом. И одежда, что ей приносили, тоже от кого-то…
Похоже, он себя тут уже показал, думала она. Да так, что баб, к ней приставленных, от одного взгляда на него шатает.
Может, Харальд даже начал баб здесь убивать – но других. А ее пока бережет.
От этой мысли ей стало не страшно, но тоскливо.
– Ответь ты ему, девонька, – задыхаясь и пришептывая, попросила бабка Маленя. – Он ведь теперь не только там, где мы жили, хозяин – но и здесь, в этом городище. А оно не маленькое, я по нему уже прошлась. Разве можно, чтобы какая-то рабыня его не слушалась, да еще и не отвечала? Убьет ведь…
– Да он по любому меня убьет, – тоскливо сказала Забава. – Так и так. Днем раньше, днем позже.
Следом она поглядела на Харальда.
Тот стоял, держа одну руку на рукояти громадного топора, без которого в последнее время не появлялся. Смотрел на нее сверху вниз…
– Спроси у него, – велела вдруг Забава.
И, отложив поясок, который плела из ниток, найденных в одном из сундуков, встала. Быстро подошла к Харальду – в два стремительных шага.
– Что с бабами, которые тут жили, стало? А еще скажи – то, что он с их тел содрал, я носить не буду.
Договорив все это, Забава испугалась собственной храбрости – а может быть, неразумности? И застыла.
Харальд вдруг улыбнулся. Сказал что-то медленно.
– Бабы здешние все живы, – торопливо перевела бабка Маленя. – Все до одной. Просто он их держит сейчас взаперти, чтобы не попадались мужикам на глаза. Как и тебя, горемычную. Ты ведь тоже взаперти сидишь?
И неизвестно почему, но Забава ему поверила.
– А что до одежды – тебе сегодня же принесут ткань. Такую, к которой ты привыкла. Не хочешь чужой одежды – шей свою. И он спрашивает, что еще ты хочешь знать?
Где ты спал все эти дни, хотелось ей спросить.
Но на это, понятное дело, она не решилась.
– А место это, городище… – Забава запнулась.
Зачем только спрашиваю, подумалось вдруг ей. И так все ясно. Но она все-таки договорила:
– Он с боя взял? Сам налетел – и захватил? Зачем?
Харальд выслушал то, что сказала ему бабка Маленя. Глянул на Забаву насмешливо, проговорил что-то.
– Это место захватили еще до него, – бабка Маленя уже не задыхалась – может, потому, что успела отдышаться, а может, потому, что в голосе у ярла больше не звучала угроза. – Он его только отбил. А поскольку хозяина здешнего убили еще до него, как и людей хозяйских – хозяином здесь отныне будет он, ярл Харальд. Чтобы в этой округе стало тихо. И люди зажили спокойно под его рукой и защитой. Чтобы он сам не ждал отсюда нападения.
А раз так, растеряно подумала Забава, то и выходит, что она взъелась на него без дела. По глупости. И по дурному.
Ни за что, как тетка Наста на нее саму.
– Он опять спрашивает, – тихо проговорила бабка. – Помнишь ли ты, как он обещал ударить тебя за непослушание?
Провинилась, так отвечай, мелькнуло в уме у Забавы. Чтобы не судила человека не подумав, как ее саму всегда…
Она виновато глянула на Харальда, сейчас спокойно смотревшего на нее с высоты своего роста.
– Помню. Он в своем праве. Пусть наказывает.
И подошла еще ближе. Чуть повернула голову, подставляя щеку. Отвела взгляд…
Но он не ударил. Только что-то сказал – негромко, придушенно.
– Обещал вечером наказать, – перевела бабка Маленя. – А сейчас велел садиться за шитье. Ткани скоро принесут.
Харальд, подхватив свой топорище, уже выходил.
Пока Рагнхильд плыла по двору, жадные мужские взгляды чувствовала всем телом. И шла мягко, скромно глядя себе под ноги. Не позволяя себе ни лишнего жеста, ни лишнего взгляда.
Только захлопнув за собой дверь женского дома – за которой стоял теперь на страже один из викингов Харальда – она вскинула голову и выпрямилась. Крикнула:
– Ингеберг. Сигрид. Сестры.
Из маленьких опочивален, рядами идущих справа и слева, начали появляться женщины. Двигались они неловко, ноги переставляли так, что становилось ясно – каждую насиловали, и не по разу.
Сердце у Рагнхильд сжалось, но на лице не дрогнула и жилка. Тут были не только ее сестры, но и жены хирдманов ее отца. Их дочери…
Она дождалась, пока вокруг соберутся восемь ее сестер. Спросила, оглянувшись:
– А где Сиври и Грюдвелл?
Одна из сестер, ее любимица, Сигрид, тихо сказала:
– Они же самые маленькие были… Гудрем, когда ты сбежала, их зарубил. Сказал, что у него нет желания дожидаться, пока они вырастут, чтобы улечься на его ложе – а за твой побег и то, что ты сделала, кто-то должен заплатить.
Я тоже заплачу тебе, Гудрем, молча поклялась Рагнхильд. Когда-нибудь. И тебе, и всему твоему роду. Самой кровавой платой.
Потом, вздохнув, сказала:
– Как вы? Ингрид, тебя вроде бы не тронули? Шагаешь, смотрю, ровно.
– Ее и Трювви оставили для ярла Харальда, – сморщившись, доложила Сигрид. – Поскольку Гудрем так и не успел взять их к себе на ложе…
– Значит, вы девственницы? – Рагнхильд глянула на Трювви и Ингрид.
Две девственницы, это уже кое-что, мелькнула у нее мысль. К тому же их оставили для Харальда. Может, он все-таки женится на одной из дочек конунга? Это будет подобающий брак, учитывая, что девушка нетронутая…
Ингрид и Трювви молча кивнули.
Нет, Трювви Харальда не очарует, подумала Рагнхильд, присматриваясь к этим двум. А вот Ингрид может.
– Как вы сейчас живете? – спросила она. – Вас хорошо кормят?
Сигрид скуксилась еще больше.
– Не все ли равно, как и чем нас кормят. Все равно мы теперь рабыни…
– Не совсем, – объявила Рагнхильд. – Ярл… то есть теперь уже конунг Харальд, позволил отдать вас замуж. Или найти мужчин, которые возьмут вас как свободных наложниц. Потому теперь вы должны привести себя в порядок. Отлежаться, снова стать чистыми и красивыми дочерями конунга…
– Да как мы ими станем? – со всхлипом спросила Ингеберг. – Эти проклятые рабыни… они даже не заглядывают сюда теперь. Нам приходится самим выносить ведра с нечистотами. Ходить на кухню за едой. Сигрид попыталась призвать рабынь к порядку, она даже сходила в рабский дом. И знаешь, что ей ответили? Что им досталось не меньше нашего. И что теперь мы тоже рабыни, так что можем и сами заботиться о себе. Они же не просят нас вынести за ними ведро с нечистотами.
Рагнхильд прищурилась. Махнула рукой, обрывая жалобы и всхлипы сестер. Твердо сказала:
– Все они еще поплатятся за свою наглость. Я научу этих рабынь уважать свободных женщин. А пока – молчите. И радуйтесь тому, что есть. Вы живы, ваши лица не изуродованы, вам дают еду на кухне. Это уже кое-что. Пересмотрите свои сундуки. Спрячьте под тюфяки на кроватях свои самые красивые платья…
Как раз в этот момент и пришел Кейлев – потрошить их сундуки.
Дуреха, подумал Харальд, выходя из комнаты. И он еще раздумывал, учить ли ее языку. Конечно, учить. Если она с такой легкостью верит ему на слово…
С другой стороны, он, можно сказать, и не соврал. Просто не рассказал ей всю правду до конца. О том, что женщины в поместье едва ноги таскают после его хирда. И может, кто-то из них еще и умрет. Он, собственно, пока что не совался ни в женский дом, ни в рабский. Со временем за всем этим будет приглядывать Кейлев или кто-нибудь еще. А он здешним подолам не сторож…
Но больше всего Харальду понравилось то, что девчонка так и не спросила о морде, горевшей на его лице после штурма. Не хочет говорить о нем при старухе?
И пусть сам он об этом не беспокоился – знал, что рано или поздно той выболтают всю правду о штурме другие рабыни – но то, что Добава промолчала, не став расспрашивать его через чужого человека, было хорошо. Она не глупа. Научить бы еще девчонку побольше думать о себе, не замечая того, что замечать не положено – и не принято…
Харальд глянул на двух баб, поджидавших в коридоре. Указал кивком на дверь, за которой сидела Добава. Те рванулись вперед, столкнувшись в проеме.
Потом он повернулся к паре воинов, стороживших проход. Подумал – Кресив вот-вот приведут.
– Сейчас сюда придет моя женщина, – объявил Харальд.
И выждал, давая воинам возможность сначала ухмыльнуться, а потом стереть ухмылки с лиц. Указал рукой на дверь опочивальни у выхода.
– Скажете, я приказал поселить ее там. И помните – с головы моей бабы не должен упасть и волос. Наружу ее выпускать только раз в день, после обеда – но при этом охранять. Один из вас всегда должен находиться при ней. Двое – сторожат вход на хозяйскую половину. Во дворе к ней никого не подпускать. Ни баб, ни мужиков.
Он помолчал, давая парням время запомнить его слова. Пусть считают, что ярл бережет свою бабу от всего – даже от других баб…
Потом нахмурился, сказал строго:
– Все ясно? В ее опочивальню пускать только тех рабынь, что к ней приставят. Больше никого. Саму выпускать один раз в день, под вашим присмотром. Головами отвечаете. Дверь закрыть, засов снаружи задвинуть. И передайте это тем, кто вас сменит.
Сделано, подумал Харальд, выходя из главного дома. Воины будут меняться, рано или поздно через этот проход пройдет весь хирд.
И воины начнут болтать о том, как ярл бережет свою темноволосую бабу. Ему останется только смотреть построже и повторять время от времени, чтобы берегли, смотрели, никого не подпускали.
Снизу, от берега, двое рабынь уже вели Кресив. Харальд, чтобы не выдать себя неприветливым взглядом или жестом, поспешно зашагал к воротам.
Он тут больше не нужен. Остальное придумают и без него.
Небо все плотней обкладывало тучами. Ветер крепчал, налетал порывами, каждый раз засыпая двор крупными, с размаху брошенными каплями дождя. Там, за устьем фьорда, начинался шторм.
Кейлев завтра останется в Йорингарде, подумал Харальд. Осенние шторма быстро не стихают, и после них на море еще долго остается крупная зыбь… а значит, сегодня он может отдохнуть.
– Ярл, – закричали от ворот. – Тут еще пару людей Ольвдана привели.
Он зашагал еще быстрей, слизывая с губ дождевые капли.
В главный дом Харальд вернулся, когда серое от туч небо начало окончательно темнеть. Близилась ночь.
Над фьордом шумел ветер. Обдирал с кустов и невысоких деревьев, растущих за стенами крепости, листья, уже начинавшие желтеть. Забрасывал их на эту сторону…
Харальд, пригнувшись, нырнул в невысокую дверь главного дома. Здесь, в Йорингарде, стены домов были бревенчатые, не каменные, как в Хааленсваге. И дверные проемы здесь прорублены низко – не как дома. Так что уже не походишь, не пригибаясь.
Он строго глянул на воинов, стороживших проход. Затем отодвинул засов на двери опочивальни, в которой сидела Кресив, бросил рабыням, как раз сейчас расчесывавшим ей волосы:
– В рабский дом. Завтра вернетесь.
И посторонился, пропуская испуганных баб.
Кресив, сидевшая на краю кровати, с радостным возгласом вскочила ему навстречу.
Харальд задвинул засов изнутри, прислонил секиру к стене. И обернулся. Посмотрел на радостное лицо темноволосой, сел на один из сундуков, стоявших у стены, кивком указал Кресив на кровать…
А сам вытащил из ножен на поясе кинжал.
Темноволосая с испуганным воплем забилась в самый дальний угол постели.
Харальд, не глядя на нее, повернулся к светильнику, стоявшему на полке. Осмотрел пальцы на левой руке, срезал кусок ногтя, надломленный еще утром, когда он разминался со своими людьми перед воротами. Пососал палец, на котором выступила капля крови.
Равнодушно посмотрел на Кресив.
Та сидела, прижавшись спиной к изголовью кровати. Часто дышала, не сводя с него глаз. Высокая грудь вздымалась и опадала. На обтягивавшем ее шелке тряслись отблески от светильников…
Тело, несколько дней бывшее без женщины, напомнило о себе. Ничего, подумал Харальд, тут, за стенкой, светловолосая. И как раз сейчас дожидается его наказания.
Он не сдержал ухмылки, и темноволосая, увидев блеснувший оскал, заскулила.
В опочивальне Кресив Харальд пробыл недолго – ровно столько времени, сколько нужно, чтобы залезть на бабу и отдышаться.
Покончив с ногтем, он немного посидел, глядя то на потолок, то на Кресив. Молча размышляя о том, что в следующие разы встреча с этой бабой вряд ли пройдет так гладко.
Рано или поздно она осмелеет и полезет к нему с поцелуями. А ему пока следует быть с ней осторожным – чтобы рабыни не увидели наутро следов от его рук.
Впрочем, некоторое количество синяков они могут списать на крепкие объятья ярла. Пожалуй, он и это сумеет использовать. Но не сразу. А пока пусть все думают, что ярл Харальд бережет свою женщину от всего, даже от себя. Пользует ее по разу в день, помаленьку…
А светловолосую держит в своей опочивальне как мясо для кровавой потехи.
Решив, что посидел у Кресив достаточно, Харальд встал. Расстегнул пояс, сдернул рубаху, успевшую намокнуть во дворе и теперь слегка подсохшую. Закинул все это себе на плечо – и вышел, подхватив секиру, не оглядываясь на темноволосую. Задвинул за собой засов, одарил воинов, привалившихся к стенке, строгим взглядом. Буркнул:
– Сторожить ее.
И с легким сердцем потопал к своей опочивальне.
Добава шила. Из тканей, которые ей прислали по приказу Харальда – льняное некрашеное полотно и колючая теплая шерсть. Такая, какую он и сам предпочитал.
Когда Харальд вошел, выгнав еще с порога всех трех рабынь, вместе со старухой, Добава встала с кровати, вскинув голову.
Дуреха, снова подумал Харальд, глянув на шитье, отложенное на постель. И на готовую неказистую одежонку, которую она уже натянула – видно, рабыни помогли, работая вместе с ней, в шесть рук.
А ведь могла бы сейчас ходить в шелках. Но вместо этого будет натирать себе кожу грубым полотном.
Впрочем, ему это было на руку.
Добава глядела с затаенным ожиданием. Немного страха, подумал Харальд, разглядывая ее лицо…
И – радость пополам со смущением. Скучала, выходит?
Он швырнул рубаху с поясом на сундук, прислонил туда же секиру. Шагнул к девчонке. Подцепил одной рукой ее подбородок, надавил, приподнимая лицо.
Уставился на Добаву немигающим взглядом.
И тут, видно, воспоминание о том, что он обещал ее этим вечером наказать, ожило у нее в памяти. Девчонка зажмурилась. Судорожно втянула воздух, прикусила губу.
Вот и хорошо, удовлетворенно подумал Харальд.
Он отпустил подбородок, взялся за ее грубое платье, прихватив вместе с ним и рубаху. Рывком сдернул, обнажая всю и сразу.
Потом, отступив, стащил с себя сапоги, косясь на Добаву. Та стояла, не сводя с него глаз и заливаясь румянцем. Но даже не пыталась прикрыться руками. Понимала, что вот оно, наказание – началось.
Хорошо, подумал Харальд, что она больше не жмурилась и не прикусывала губу. Значит, поняла, что все будет не так страшно…
Он уже взялся за свои штаны, но вдруг передумал. Шагнул обратно к Добаве, подхватил подрагивающие руки. Положил их себе на пояс, поверх завязок. И придавил сверху ладонью, давая знать, чего хочет.
Кивнул повелительно, указал взглядом себе на штаны.
Сам он тем временем размышлял – сообразит? И если сообразит, решится ли? Забавно будет посмотреть.
Тонкие ладони, с одной стороны прижатые его руками, задрожали сильней.
Но – сообразила. Правда, съежилась, приподняв плечи. Взгляд синих глаз заметался…
Однако рук не отдернула.
Пальцы девчонки, щекоча ему живот, неловко попытались нащупать завязки. Вниз не спускались.
Мужское копье Харальда, налившееся кровью еще там, за стенкой, сейчас пыталось прорвать ткань. Тоже подрагивало…
И Харальд, решив развлечься, отловил за запястье одну из трясущихся ладоней. Заставил Добаву пригладить навершие своего копья.
От ласки, пусть и вынужденной, его окатило удовольствием. Девчонка залилась румянцем так, что заалели даже плечи.
Ладонь под его рукой дернулась.
Он не отказался бы и дальше продолжить это дело – но тело все настойчивей требовало своего, так что Харальд с шипящим выдохом отпустил ее ладони. Сам рванул завязки на поясе, торопясь, скинул штаны.
И шагнул вперед, обнимая Добаву. Вскинул вверх, притиснул, радуясь ощущению мягкого, послушного тела в его руках. Кожа ее казалась чуть теплым шелком, ласкавшим его собственную шкуру.
Он двинулся к кровати, но замер за полшага до нее. Добава, уцепившись за его плечи, смотрела сверху вниз. Без страха, только со смущением – и счастьем.
А ведь знает, что я своих баб убиваю, шевельнулась у Харальда мысль. Только это, и ничего больше.
Нельзя так смотреть на того, от кого ждешь смерти, это неправильно. Своя жизнь для каждого должна быть превыше всего – золота, славы, прочих радостей. Разве что честь воина может еще что-то значить в этом мире, но не для всех…
А бабе вообще положено дрожать только за себя. И еще немного за жизнь своих сородичей. Вон Рагнхильд это хорошо понимает.
И все же он засмотрелся на Добаву. Даже желание, горевшее в крови, под ее взглядом притихло на пару мгновений.
Под конец она еще и потянулась к нему, доверчиво приоткрыв рот. От быстрого поцелуя у Харальда осталось ощущение, какое бывает от мелкой птахи, пойманной и зажатой в ладони. Быстрый теплый трепет…
А потом желание накатило еще сильней, и Харальд уложил Добаву на покрывала.
Желтоватое сияние светильника вызолотило белое тело, наполовину утонувшее в темном меху.
И Харальд, чувствуя вину – обещал ведь заласкать, а сам думает лишь о том, как бы побыстрей получить свое – улегся рядом. Хрипловато вздохнул.
Затем накрыл ртом ее грудь. Сначала одну, потом другую. Торопливо запустил ладонь между белых бедер. Ласкал там, внизу, протяжными движениями, уже с трудом сдерживаясь. Сам вздрагивал под напором желания…
Забава думала, что Харальд даст ей затрещину, как и обещал. Было обидно – но она понимала, что тот имеет на это право. Ведь предупреждал, а она его опять не послушалась. Хорошо хоть, не прилюдно накажет.
Харальд приподнял ей лицо – не спеша, словно присматриваясь, как бы половчей ударить – и ей вдруг вспомнилась тетка Наста.
Да так вспомнилась, что Забава зажмурилась и прикусила губу, готовясь принять удар. Отвыкла она от такого-то, и теперь было малость страшновато.
Но Харальд бить ее не стал. Вместо этого содрал и платье, и рубаху. Забава сначала даже подумала – может, по телу замахнуться хочет?
А когда он начал стаскивать с себя сапоги, поняла – пронесло. Радовалась до тех пор, пока Харальд не притянул ее ладони к своему поясу. И собственные руки с ее запястий не убрал, придерживая.
И смотрел сияющим взглядом…
Забава, ловя завязки непослушными пальцами, задыхалась от стыда. Лицо полыхало. Потом Харальд надавил, принуждая уже к другому, и у нее по ладони проехался его мужской срам. Руку словно обожгло.
Хорошо хоть быстро отпустил. Разделся до конца сам, обнял, вскинул, держа перед собой, понес к кровати.
Но за шаг до нее зачем-то замер. И тогда она его поцеловала. Не потому, что так и не побил. Просто хорошо вдруг стало.
Дальше Харальд ласкал, и получал свое, как муж от жены. Снова и снова. Так что счастье, плескавшееся в Забаве, понемногу начало переливаться в усталость.
И Забава наконец поняла – вот оно, ее наказанье. Когда уже и сил нет, а от ласки Харальда, тяжкой, безжалостной, никуда не денешься. И снова его дыханье, жар его тела…
Проснулся Харальд, как всегда, перед рассветом. Светильник ночью успел погаснуть. Добава тихо дышала рядом.
Два дня ей будет больно сидеть, мелькнула мысль. И от его поцелуев, от его хватки на белой коже выступят синяки.
Зато ему сейчас было легко и спокойно. Легкая тень стыда шевельнулась – и тут же угасла.
В следующий раз, спокойно подумал Харальд, пусть дважды подумает, прежде чем ему перечить.
Он полежал еще немного, потом встал. В темноте прошелся по опочивальне, собирая разбросанную одежду и натягивая ее на себя. Прихватил секиру, вышел, неслышно ступая.
Засов с той стороны, когда Харальд его задвинул, скрипнул. Надо бы смазать, мельком подумал он.
И, подойдя к стражам, дремавшим возле двери Кресив, но вскочившим при его появлении, буркнул:
– Ту девку, что сидит в моих покоях, тоже стеречь. И еще кое-что. Как только к ней, – Харальд взмахом руки указал на дверь своей опочивальни. – Придут рабыни, пусть отведут ее в баню.
Потом, скривившись, добавил:
– К этой тоже никого не подпускать. Не хочу, чтобы она узнала… – он сделал паузу, давая воинам время, чтобы они сами додумали его слова – ярл не хочет, чтобы его девки узнали, как кончают жизнь все его бабы. Закончил мрачно: – Поэтому, когда она пойдет в баню, один из вас отправится с ней. Светловолосую тоже сторожить. Все ясно?
Харальд дождался трех дружных кивков, и вышел во двор.
После коротких раздумий из всех новых хирдманов Харальда Рагнхильд решила выбрать Убби.
Имена всех четверых она узнала еще в пути, прислушиваясь к разговорам воинов. Убби, Кейлев, Бъерн и Ларс.
Но Убби не просто встал под руку Харальда, когда тот убил его прежнего ярла – он еще и привел к нему девять десятков воинов. А это означало, что к его словам Харальд будет прислушаться в первую очередь.
Дело она решила в тот же день. Просто вышла во двор, и, скромно потупившись, попросила первого попавшегося воина отвести ее к Убби.
Тот находился у ворот – ржал, перебрасываясь шуточками с викингами, стоявшими на страже. Завидев Рагнхильд, Убби молодцевато выпрямился.
Не молод, подумала Белая Лань, подходя к нему. Но и не стар. Лет тридцать шесть или около того. Сумел сообразить во время боя, за кем будет победа, несмотря ни на что – и вовремя переметнулся. Значит, неглуп.
– Я гостья конунга Харальда, Рагнхильд Белая Лань, – мягко сказала она, останавливаясь в двух шагах от Убби.
И с радостью заметила, как лица воинов, стоявших у ворот – включая и самого Убби – вытянулись, став задумчивыми, когда она назвала Харальда конунгом.
– Я прошу тебя о беседе наедине, отважный Убби.
Тот кивнул и молча двинулся прочь от ворот. Шагал он вдоль стены, явно избегая приближаться к домам Йорингарда, рядом с которыми ходили и стояли небольшими компаниями воины, свободные от стражи.
Остановился Убби, только отмахав четыре десятка шагов. Развернулся, жадно глянув на Рагнхильд. Но сказал неспешно, с достоинством, явно пытаясь подражать Харальду – и прочим ярлам:
– Слушаю тебя, Ольвдансдоттир.
Лучший путь к цели – прямой, решила она. И вскинула голову.
– Почтенный Убби… кто я, ты и сам знаешь. Я дочь конунга, которая побывала в наложницах у другого конунга. Жизнь была ко мне жестока… но честному воину я стану честной женой. И когда он сядет на пиру, среди других ярлов, многие ему позавидуют. Потому что очень немногие из их жен смогут сравниться со мной в знатности.
Убби приоткрыл рот, глядя на нее и соображая. Заметил медленно:
– Но дом простого воина не место для дочери конунга.
– Если она сама захочет войти туда, это возвысит и воина, и его дом, – Рагнхильд помолчала, не сводя с Убби небесно-голубых глаз. – Я стану тебе верной женой. Смогу присмотреть за домом, когда ты уйдешь в поход. И…
– Я согласен, – торопливо сказал Убби. – Только у меня уже есть жена. Конечно, она не то, что ты…
– Я буду с ней приветлива, – торжественно пообещала Рагнхильд. – Ты не услышишь женских жалоб, вернувшись из похода. Ни моих, ни ее.
Убби, покосившись на ворота, пробурчал:
– Мне пока что не до пиров.
– Я сама схожу на кухню и прикажу сварить наш свадебный эль. Только… – она опустила ресницы. – Рабыни в крепости отказались слушаться моих сестер. Это меня пугает. Непослушание рабов…
– Я дам тебе человека, – жарко выдохнул Убби. – Рабье мясо должно знать свое место.
Он вдруг шагнул вперед, облапил ее и смачно поцеловал. Тут же вцепился здоровой рукой в задницу, прижимая к своему паху.
Здоров как бык, безрадостно подумала Рагнхильд. Зато готов жениться. И этот шанс нельзя упускать.
Харальду она соврала. Дальние родичи готовы были помочь в разграблении Хааленсваге – но не собирались заботиться о ней или сестрах. Все это придется сделать ей самой. Рагнхильд до сих пор даже не знала, выкупили ее мать на торгах во Фрогсгарде или нет.
– Убби, – тихо выдохнула она, – подожди до свадьбы. И тогда увидишь, как я тебя встречу.
Потом выскользнула из-под его руки и встала в трех шагах.
– Ты обещал дать мне воина.
На следующее утро после того, как Убби согласился взять ее в жены, Рагнхильд отправилась в баню.
Не ту, что для простых воинов, куда заглядывали ополоснуться даже рабыни – а в другую, попросторнее и пороскошнее. В Йорингарде, доме ее отца, стояли две бани. И ее семья всегда мылась отдельно от прочих.
И это правильно, думала Рагнхильд, сидя на лавке, пока две рабыни растирали ей тело жесткими льняными тряпками. Это в медвежьей берлоге, в Хааленсваге, хозяин мылся там же, где и рабы пробегались украдкой – а в доме ее отца все было как положено.
Конечно, те несколько дней, пока она заправляла делами в Хааленсваге, грязное рабье мясо в баню не совалось. Она за этим проследила.
По крайней мере, рабы в поместье Харальда оказались послушными. Что и не удивительно – с таким-то хозяином…
А вот в Йорингарде рабье мясо разболталось. Осмелело настолько, что приравняло ее сестер к себе. Хорошо, что воин, которого дал Убби, вчера сходил с ней в рабский дом. И сразу же вбил в тупые головы этих коров несложные истины – те, кто живет в женском доме крепости, всегда будут выше их. Чтобы с ними не случилось.
А те, кто живет в рабском доме, всегда будут им прислуживать.
Единственное, что ее беспокоило – как на все это посмотрит Харальд. Теперь рабы Йорингарда принадлежат ему. С другой стороны, вряд ли он станет выговаривать Убби из-за таких мелочей. И ему пока что не до этого. У берега слишком много драккаров, а в крепости слишком мало людей…
Рагнхильд блаженно вздохнула. И приказала рабыням, склонившимся над ее телом:
– Почистите мне пятки. Ногтями, дуры, не тряпками. И чтобы содрали все, до мягкой кожи.
