Текст книги "Невеста берсерка (СИ)"
Автор книги: Екатерина Федорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
Вернувшись в опочивальню, Харальд скинул плащ. Обернулся к Добаве.
Та укладывала на сундук волчьи шкуры, уже старательно свернутые – свой плащ. Влажные золотистые волосы, рассыпавшись по спине, поблескивали в свете единственного светильника, горевшего на полке.
А под прядями – грубая шерсть рабского платья. В таком на пир нельзя, подумал Харальд. Придется завтра пойти в кладовую с мягкой рухлядью, посмотреть, что там есть из дорогих тканей.
И если девчонка не хочет носить чужое, то пусть за день сошьет свое. Рабыни помогут…
Он стянул рубаху и сапоги, не сводя с Добавы глаз – та почему-то застыла у сундука. Взялся за штаны – и остановился.
Сказал, не особо надеясь, что девчонка его поймет:
– Иди сюда.
И на всякий случай махнул рукой.
Добава подошла к нему, на ходу пунцовея. По крайней мере, она больше не смотрела на него отстраненно. Харальд подхватил ее голову, запустив обе руки в волосы. Притянул, заставив сделать шаг – так, что она ткнулась носом ему в грудь.
Потом ослабил хватку. Добава сразу же запрокинула лицо. Припухлые губы подрагивали, золотистые брови приподнялись, двинулись друг к другу, лоб наморщился…
Девчонка о чем-то думала.
И скорей всего, о том, что ее свобода лишь обман, насмешливо подумал Харальд.
Все было именно так, как он и сказал Рагнхильд – все бабы, что находятся тут, в Йорингарде, в его власти. Во всяком случае, пока новые хирдманы не привезли сюда своих жен.
А за пределы крепости Добаву не выпустят. Поэтому ускользнуть от него она не сможет. Стража за этим приглядит.
– Благодарю, ярл? – напомнил он, наклоняясь над ее губами. Немного изменил: – Благодарю, Харальд?
От девчонки пахло чистотой, свежестью и немного дымом. Губы светились созревающей брусникой, глаза, оставшиеся в тени, потемнели.
Потом он ощутил, как ее ладони легли ему на грудь. Скользнули на живот…
Сообразила, чего он хочет?
И Харальд, хоть и знал, что надо бы подождать и посмотреть, куда ее руки двинуться дальше, не выдержал. Прошелся языком по ее губам.
Ладони, касавшиеся его живота, дрогнули. Он снова напомнил:
– Благодарю, Харальд.
Девчонка вздохнула. Помявшись, коснулась наконец завязок его штанов. Потянула, распуская…
– Дальше, – попросил Харальд, хоть и знал, что Добава вряд ли поймет. Нетерпеливо выдохнул, почти касаясь своим ртом ее губ – но не накрывая их. – Благодари. Давай, ну…
Тонкие пальцы поползли ниже, к его мужскому копью.
Все это время, идя в баню, моясь там и шагая обратно, Забава размышляла, что теперь с ней будет.
Харальд даст ей свободу. Вроде бы хорошо, но… как он сам сказал через бабку Маленю, жить она будет по-прежнему здесь. Под его защитой.
А его защита известно что. Как все было, так и будет. И Харальд по-прежнему сможет запугивать ее тем, что кого-нибудь убьет – за ее побег, за случайно сказанное глупое слово.
Одна радость – другие чужане начнут разговаривать с ней, как с ровней. Вон как беловолосая Рагнхильд сегодня. Но еще неизвестно, а надо ли оно ей…
Харальд оборвал ее мысли, позвав и махнув рукой. Забава послушно подошла. Руки Харальда тут же дернули ее вперед, притягивая к нему вплотную.
Потом он вдруг сказал:
– Благодарю, ярл? Благодарю, Харальд?
Так он еще и благодарности хочет, с изумлением поняла Забава.
Но не было внутри ни упрямства, ни желания идти наперекор.
До сих пор, мелькнула вдруг мысль, Харальд лишь грозился убить кого-нибудь. Но никого не убил, даже не ударил на ее глазах.
Хотя убивать ему наверняка приходилось – и здесь, и прежде, в походах.
Но с ней он всегда был добр.
А еще Забава со стыдом вдруг осознала, что ждет его ласк. Тепла и тяжести его тела. Вон, внизу живота уже потяжелело – кровь приливала, стыдно, жарко напоминая, что она уже не девка, а баба. Уже все знает, помнит, желает затаенно.
Только он не торопился. Ждал благодарности?
И Забава положила руки ему на грудь.
Негустая, но жесткая поросль щекотала ладони. Грудь у Харальда была мощная, вся в тяжелых пластах мышц. Поднималась под ее руками от частого дыхания…
Она скользнула ладонями к животу. Твердому, как камень, тоже неровному. Здесь поросль густела, уходила дорожкой к поясу штанов.
– Благодарю, Харальд, – сказал он вдруг.
Затем прогулялся языком по ее губам – сладко, тревожно так.
Длинные, ниже плеч, волосы, которые Харальд после бани не заплел, скользнули по ее щеке. Он снова чего-то ждал.
И Забава вспомнила, как он принуждал ее развязать на нем штаны. Нащупав, дернула завязки. Ткань тут же соскользнула вниз, ладони снова наткнулись на жесткий живот. На короткие волосы, уходящие дорожкой дальше, туда…
Харальд сказал еще что-то – она узнала слово "благодари".
Забава опустила руки еще ниже, пугаясь собственной смелости. Запуталась пальцами в жесткой поросли под животом Харальда.
Замерла. В ушах гремел пульс, уши горели. А он все ждал. Тяжко дышал – прямо над ее губами.
И она решилась. Коснулась дрожавшей ладонью его мужского орудия. Уже поднимавшегося, налитого. Прошлась, изумляясь собственной бесстыжести, по нему пальцами. Ощутила гладкость крупного навершия…
И на этом терпение Харальда кончилось. Пальцы у Добавы еще и дрожали, двигаясь по его мужскому копью, от основания до вершины. Под этой лаской оно нетерпеливо дернулось верх, выскальзывая из-под неуверенной руки.
Он содрал с нее рабские тряпки, подхватил на руки, уложил. Быстро поцеловал, притиснул ладонями трепетавшие от частого дыхания груди – и улегся сверху. Вошел, усилием воли заставив себя не спешить хотя бы сейчас. Ощутил, как ее вход не сразу, но расступается под его напором…
А потом, отдышавшись, повторил все снова – но уже медленно, не спеша. Отласкал Добаву до того, что она сама вцепилась ему в плечи, притягивая к себе.
И накрыл тонкое тело своим, притиснув его к покрывалу, чувствуя, как оно дрожит. Хотя сегодня в покоях было натоплено, и даже жарко…
На этот раз Харальд вошел резко, без всякой жалости – но Добава только вздохнула и прогнулась, глядя снизу затуманенными глазами.
Когда все кончилось, Харальд вытянулся рядом. Уложил голову девчонки себе на плечо, выловил у нее за спиной одну из золотисто блестевших прядей.
И принялся наматывать себе на палец. Лежал на спине, приглаживая большим пальцем золотистые витки на указательном, чувствуя под своими мозолями шелковую мягкость ее прядей.
Мысли меж тем текли своим чередом.
Гудрем. И Ермунгард. До Гудрема он все равно доберется, не сейчас, так весной. Но вот Ермунгард…
Насчет войны он все-таки поторопился. Ни ему, ни кому-либо другому не под силу сражаться с Мировым Змеем. Да и надо ли? Скальды трещат, что это сделает сам бог Тор, когда настанет Рагнарек.
Вот пусть и трудиться, он ему тут не помощник.
Добава на плече дышала все тише, засыпая.
А что мне надо, решил Харальд, так это поговорить с Ермунгардом. С отцом. Но до сих пор Мировой Змей являлся к нему изредка. Когда хотел сам. Хотя…
Внимание богов покупается жертвами, подумал Харальд. А перед тем, как Ермунгард пришел к нему в последний раз, здесь, на берегу, случилось кое-что.
Он принес ему жертву. Вечером, на закате. Отрубил голову одному из людей Гудрема, сбросил тело в море вслед за головой. И бросил – Ермунгард, принимай жертву, это тебе.
А наутро отец пришел. Дождался момента, когда Харальд останется один, зайдет в воду, чтобы смыть кровь – и всплыл.
Харальд мягко двинул пальцем, распуская шелковые колечки. Но удержал кончик пряди. Снова принялся наматывать волосы Добавы на палец. Осторожно, чтобы не разбудить ее.
И хоть не хотелось, но Харальд, прикрыв глаза, заставил себя вспомнить все, что чувствовал тогда на драккаре. После того, как в него попали стрелы с кровью отца.
Вернее будет сказать, что он тогда ничего не чувствовал. Хотелось чужой боли – и плоти, чтобы рвать. В ту ночь он и Добаву чуть не порвал на куски.
Если это сделала с ним кровь его отца, а сам Ермунгард так живет все время – без желаний, без чувств…
Может, кровавые жертвы помогают Мировому Змею прийти в себя? Забыть ненадолго жажду чужой плоти, вспомнить о чем-то еще, кроме этого.
Мне придется принести отцу жертву, холодно подумал Харальд. Кровавую. Страшную. И подождать где-нибудь на берегу. Если он выплывет – поговорить…
И только потом решать, что делать дальше.
Осталось найти жертву, скользнула у него невеселая мысль. А еще лучше – несколько жертв.
Харальд шевельнул бровями, отгоняя эти мысли. И уснул.
На следующий день Забаву разбудила бабка Маленя. Харальда, как всегда, рядом уже не было.
Потрепав Забаву по плечу, бабка присела рядом. Оглянулась на дверь – Рагнхильд вчера запретила ей садиться на кровать. Сказала со вздохом:
– Вот тебе ярл и свободу уже дает, Забавушка. Будешь теперь с чужанами водиться. Позабудешь меня, старую…
– Не забуду, – пообещала Забава, выскальзывая из-под покрывала. – Ты, бабка Маленя, и дальше при мне будешь. Вот увидишь.
За дверью уже звучали шаги рабынь. Забава поспешно добавила:
– Как только язык выучу, сама об этом ярла попрошу.
Она улыбнулась бабке и побежала умываться. Надела платье – поскольку нижнюю рубаху натянула еще ночью, встав тихонько по нужде.
Рагнхильд пришла вслед за рабынями. Бабка, заслышав ее шаги, торопливо перебралась на сундук.
Беловолосая красавица, улыбчиво поздоровавшись, ушла за завтраком. Они поели – и тут вдруг снова заявился Харальд. Бросил на кровать целую охапку тонких шелков, сказал что-то, глядя на Добаву.
И один палец зачем-то показал.
Бабка Маленя торопливо перевела:
– Завтра пир. Один день, одно платье. Или пойдешь в чужом.
Он сказал еще несколько слов Рагнхильд и вышел.
Беловолосая красавица, на мгновенье скривившись, тут же прикрыла гримасу улыбкой. Подошла поближе к разноцветным рулонам, раскатившимся по кровати, кивнула, подзывая к себе Забаву.
И через Маленю предложила:
– Выбирай. Ярл хочет, чтобы завтра ты была в новом платье. Будем шить.
Забава подошла, коснулась тонких скользких шелков, льнущих к рукам.
Подумала – если сверху накинуть плащ, холодно уже не будет. И на пир в простом платье не пойдешь…
– Вот это, – предложила Рагнхильд, указывая на отрез пурпурного шелка, отливающего на складках синевой.
Забава робко погладила краешек темно-синего, почти черного шелка.
– А можно этот?
– Это все твое, – ответила беловолосая красавица. Посмотрела на нее опять с улыбкой. – Конечно, можно.
Выйдя от Добавы, Харальд ушел разминаться на берег. Махал то мечом, то секирой, пытаясь измотать себя.
Хотел устать – но не получалось. Решение, принятое вчера ночью, не выходило из головы.
По крайней мере, решил Харальд, я принесу в жертву лишь того, кого действительно стоит принести.
Осталось только найти такого человека.
А потом от скал по обе стороны фьорда лениво поднялись нитки далеких дымов. И Харальду стало легче. В Йорингард шли чужие драккары. Если это Гудрем, то будет кого принести в жертву…
Если, конечно, он сумеет победить.
Сверху, от крепости, уже бежали викинги. От корабля, который вчера вытащили на берег, к нему несся Свейн.
– Убби, – рявкнул Харальд. – Бери половину своих, выводи драккар. Остальных на стены, усилить дозоры. Мы встретим их на воде. Свейн, отправь три десятка на драккар Бъерна. Я пойду на нем.
Свейн тут же начал выкликать имена. Харальд, подхватив секиру, затопал по сходням. Глянул на фьорд – со стороны моря к крепости торопливо выгребала одна из дозорных лодок.
Два драккара Харальда уже успели отчалить от берега, когда с дозорной лодки, подошедшей к берегу на один полет стрелы, крикнули:
– Ярл. Там твой брат, Огерсон. И с ним еще три драккара. И кнорр. Пришли ярлы Турле и Огер. Говорят, к тебе на помощь. Головы драконов сняты, на мачтах белые щиты. Просят позволения зайти во фьорд.
– Твои родичи, ярл, – обрадовано крикнул Свейн, стоявший у кормила. – Возвращаемся?
Харальд скривился. Свальда он был рад видеть всегда. Но остальных…
Уйдя в свой первый поход, в Сивербе Харальд уже не вернулся. Ярл Рюльви предложил остаться у него на зимовье, и он согласился. С тех пор так и жил – весна и лето в походах, зима у Рюльви.
А в семнадцать лет к нему пришел красный туман и жажда рвать женскую плоть – впервые в жизни. За ту первую рабыню он Рюльви заплатил. И дожил зиму в хибаре на берегу фьорда. Потом нанялся в хирд Скульви Лысого. Зимовал все в той же хибаре, привозя из похода рабынь… и прикупая их в случае нужды на торжище в округе.
Затем скопил на свой первый драккар. Плохонький, старый. Купил его весной – и той же осенью поставил первый дом будущего Хааленсваге.
Но деда и брата матери он не видел с четырнадцати лет. Похоже, они по нему соскучились…
– Пусть заходят, – крикнул Харальд. Глянул на второй драккар, успевший вырваться вперед. – Убби, поворачивай. Драки не будет.
Люди на его корабле, не дожидаясь команды, погребли к берегу.
Драккары зашли во фьорд цепочкой, один за другим. Последним шел торговый кнорр. Харальд, стоя на берегу, дожидался родичей.
Свальд пристал к берегу первым – на свободное место по правую сторону длинного ряда драккаров. Сбежал по сходням, быстрым шагом дошел до Харальда.
– Брат… говорят, у тебя драчка с Гудремом, а людей мало? А мы у себя заскучали. Вот, решили размяться – если ты, конечно, позволишь встать под твою руку.
– Рад видеть тебя, Свальд, – ровно ответил Харальд. – О делах поговорим потом. Ты, я вижу, не один. Скажи-ка лучше, какие у тебя новости? Ходил в шведские земли?
– Брегга будет моей, – просияв, выпалил Свальд. – Конунг Гуннар уже дал свое согласие. Вот схожу весной в поход, наберу на достойный утренний дар, на выкуп – и в начале следующей осени поплыву за невестой. Надеюсь, ты тоже выпьешь эля на моей свадьбе?
Харальд, немного подумав, кивнул.
– Если все будет спокойно – и ты заранее сообщишь, когда будет твой свадебный пир, готовь мне место за своим столом.
Он замолчал, глядя на ярла Турле, уже сходившего по сходням в конце ряда драккаров.
Дед, в отличие от Свальда, шагал по берегу не торопясь. Годы пощадили старого Турле – спина у него до сих пор оставалась прямой. И походка была легкой.
– Приветствую тебя, Харальд, – сказал дед, остановившись в трех шагах от внука. – Говорят, какой-то Гудрем хвастался, что заставит тебя гавкать по его приказу, как какого-то пса? Я тут подумал и решил, что это оскорбление для всех нас. Ты позволишь тебе помочь? Фьорды еще не покрылись льдом. До Велинхелла всего три дня пути. И мы пришли на четырех драккарах. Говорят, у Гудрема их осталось всего пять.
Харальд молчал. И думал.
Много чего он мог припомнить деду. И мать, погибшую под топором мужа-берсерка, когда ему самому было всего семь лет. И житье, немногим лучшее, чем у последнего раба в Сивербе. Оттуда пошла его дружба со Свальдом – брат таскал в коровник для Харальда куски со стола деда.
И все же, когда он родился, по обычаю его принесли и положили к ногам ярла Турле. И он не приказал утопить его в море, как это делали с нежеланными детьми. Вместо этого дед поднял и положил его себе на колени, согласившись принять как внука.
Харальд знал, зачем старый Турле это сделал – хотел дождаться, когда мальчишка подрастет. И посмотреть, на кого он будет похож, чтобы хоть так, посмотрев в его лицо, найти человека, обрюхатившего его дочь.
Но сейчас ярл Турле пришел к нему, как воин к воину. И то, что грозило Харальду, было важней всех его воспоминаний. Гудрем. Ермунгард. А еще те, кто дал Эйлинн тот напиток…
Драккары, набитые людьми, были сейчас как нельзя кстати.
И, переломив себя, Харальд медленно сказал:
– Рад видеть тебя в Йорингарде, ярл Турле.
Потом кивнул подошедшему брату матери.
– И тебя, ярл Огер. Выпьем эля? Ваш путь был неблизким.
Он развернулся и зашагал вверх по берегу. Родичи двинулись следом.
Свейн обогнал их, торопясь к кладовым – и к кухне, отдать приказы.
Харальд придержал шаг, чтобы дать ему время. Родичи тоже пошли медленней.
Воины, набившиеся в главный зал Йорингарда следом за ярлами, расселись за столами вдоль стен. Но в отдалении, оставив лавки в конце зала пустыми. Тихо переговаривались, посматривая в ту сторону…
За столом в конце зала сидели четыре ярла. Все четверо молчали до тех пор, пока рабыня не поставила перед ними чаши и кувшины с элем.
Харальд налил себе первым, двинул рукой, приглашая присоединиться.
Ярл Турле, хлебнув эля, звучно сказал:
– Я рад видеть тебя в добром здравии, сын моей дочери Унны.
Харальд равнодушно кивнул.
Многие годы он так и звался – Уннасон, сын Унны. Поскольку не было отца, который дал бы ему свое честное имя.
Да и сейчас нет, подумал Харальд. Поскольку Ермунгард всегда являлся только ему, избегая чужих глаз и ушей. Так что нет человека, готового подтвердить, что Мировой Змей признал его сыном. Разве что Гудрем мог слышать что-то подобное.
В конце концов Харальд сам объявил себя Ермунгардсоном, пойдя при этом против всех правил. Взяв имя отца самостоятельно.
– Я всегда сожалел, что ты не вернулся обратно в Сивербе после твоего первого похода, – сказал вдруг дед. – Ярл Рюльви рассказывал о твоей доблести в первом же бою. Однако ты презрел своих родичей…
– В твоем коровнике не было места, где я мог бы повесить свое оружие, вернувшись, – Ровно заметил Харальд. – А в мужской дом Сивербе, как я помню, меня не пускали. По твоему же приказу, ярл Турле.
Дед крякнул и на мгновенье опустил глаза. Но тут же снова посмотрел на Харальда.
– Если бы я знал, что сын моей дочери Унны станет таким славным воином, я не обошелся бы с ним так. Я сожалею о том, что сделал. Простишь ли ты меня, Харальд… Ермунгардсон?
Харальд помолчал, размышляя. Ответил наконец:
– Я прощаю тебя за все, что ты сделал мне, ярл Турле. Но никогда не прощу смерть моей матери Унны. Однако мы можем не говорить об этом. Нам и без того есть что обсудить. Ты, как я понял, хочешь встать под мою руку, когда я пойду на Гудрема? Обычное вознаграждение – все делится по числу хирдов. Но я, как человек, под чьей рукой вы пойдете, получу свою долю и от вашей добычи. Согласен ли ты на такие условия, ярл?
– Условия справедливые, – заметил старый Турле. – Согласен. А еще я хотел бы договориться насчет весенних походов. Твои драккары и мои – мы могли бы добраться этой весной до южных городов галлов. А может, пойти еще южнее. Говорят, в тех краях столько золота, сколько у нас железа.
Харальд склонил голову.
– Я пока не думал о том, куда отправлюсь этой весной, ярл Турле.
– Конечно, сначала тебе нужно обезопасить свой новый дом, – согласился тот. – И взять под свою руку всю округу, чтобы они платили тебе подать. Неплохо было бы и соседним землям предложить свою защиту в обмен на подать. Тут мы тоже могли бы помочь. Я слышал, тебя уже называют конунгом. Если позволишь…
– Я не конунг, – резко оборвал его Харальд. – Когда-то я назвался ярлом. С меня этого хватит.
За столом повисла тишина. Даже воины, сидевшие в отдалении и до этого негромко переговаривавшиеся, замолчали.
Харальд и Турле, сидя по разные стороны столешницы, спокойно смотрели друг на друга. Огер, замерший рядом с отцом, завозился, глянул на того недовольно.
И все спас Свальд, заявив:
– Будь кем хочешь, Харальд, но от моей помощи тебе не отвертеться. Идем на Гудрема. Кстати, мы в Сивербе, узнав обо всем, уже отпраздновали твою победу в Йорингарде. Закатили достойный пир, жаль, там не было тебя. Скальд деда сочинил песню-драпу в твою честь. Как там… и драконом сиял ярый Харальд в бою, и звенели клинки, воздавая хвалу…
Вот уже и до Сивербе докатились слухи обо мне, подумал Харальд. Раз уж скальды поют – драконом сиял.
Свальд жизнерадостно добавил:
– Мы своего скальда привезли с собой, так что ты эту песню услышишь. Так когда идем на Гудрема?
Завтра придет Кейлев, подумал Харальд. Приведет обратно драккар с четырьмя десятками его воинов. После этого можно будет отправиться…
Но он сказал Свейну, что завтра устроит пир – однако не приказал об этом молчать. Значит, воины этого ждут.
И его победу успели отпраздновать даже в Сивербе. А те, кто дрался за него в Йорингарде, так и не удостоились от него пира. Это не дело. Ярлу следует быть отважным в бою, но щедрым на угощение после победы…
И заодно, подумал Харальд, на том пиру я дам девчонке свободу. Он глянул мельком на Свальда. То-то он удивиться.
– Будьте моими гостями, – медленно сказал Харальд. – Ты, ярл Свальд. Ты, ярл Огер… и ты, ярл Турле. Завтра в Йорингарде будет пир – мы, в отличие от вас, еще не успели отпраздновать нашу победу. Попируем, потом отоспимся – и пойдем на Гудрема.
– Так и сделаем, – с готовностью согласился Турле. – Благодарю тебя за гостеприимство, сын моей дочери Унны.
Харальд глянул на Свейна, примостившегося у одного из столов в десятке шагов от него.
– Свейн. Думаю, наши гости проголодались. Пусть рабыни несут еду.
Помощник кивнул, поднимаясь с лавки.
– Да, тут с нами пришел на кнорре один купец, – припомнил вдруг Турле. – Мейлиг Сигридсон… рожденный от отца из германских земель. Это он принес нам добрые вести о тебе. Мейлиг хотел купить у тебя взятых в плен людей Гудрема.
– Я подумаю, – пообещал Харальд.
И решил – надо будет отправить Кресив куда-нибудь, чтобы освободить еще одну опочивальню для гостей. Или в рабский дом, или в женский…
Платье для Забавы шили в основном рабыни – а как шить, указывала Рагнхильд. Нижняя рубаха из шелка молочного цвета, само платье из выбранного Забавой темно-синего шелка.
И выходило оно таким же, как у Рагнхильд. Рукава у нижней рубахи по локоть обрезаны, чтобы, как та сказала, показывать руки. Вырез низкий…
А само платье на груди лежало еще ниже края рубахи. Две широкие петли для плеч, в которые руки просовываешь – и все. По бокам платье было не подшито до самых бедер, расходилось на два полотнища.
– Здесь должны быть броши, – объявила Рагнхильд, легко касаясь петель на плечах, когда Забава примеряла почти готовое платье. – И драгоценный пояс на талии. На пир женщина ярла должна прийти нарядной…
На ней самой брошей не было. И Забава, вдруг поддавшись порыву, спросила:
– Рагнхильд, а ты придешь на пир?
Беловолосая красавица, дождавшись перевода от бабки Малени, кивнула.
– Мой жених Убби хочет, чтобы я сидела рядом с ним.
– А с кем сяду я? – негромко спросила Забава.
Хотя и так догадывалась – с кем.
Рагнхильд глянула удивленно.
– С ярлом, конечно. Вы сядете за главным столом. На самых почетных местах.
Было тревожно. Даже страшно. Там будут мои воины, сказал Харальд. На нее будут смотреть. Удивляться про себя. Рабыня – среди воинов, и к тому же чужан. На почетном месте. Правда, на этом пиру он обещал дать ей свободу. Как будто нельзя это сделать просто так. Странно все как-то…
Ей вдруг вспомнилось, как радовалась Красава тому, что пойдет на пир в честь приезда князя Рюрика. У нее самой такой радости не было. Ну, Красава-то собиралась туда пойти с матерью и отцом.
– И волосы тебе следует распустить, – объявила Рагнхильд. – Ты пока что не замужем.
Небесно-голубые глаза ее вдруг заледенели, прищурились нехорошо. Но беловолосая тут же улыбнулась.
Маленя, переводившая ее слова, замолчала. Торопливо добавила:
– Ишь как она сказала-то, Забавушка – ты пока что не замужем. Помнишь, что я тебе говорила раньше? Чужане ничего не говорят просто так. Уж не жениться ли ярл собрался? На тебе? Поэтому и наряжает, свободу дает…
Забава глянула на бабку изумленно – но Рагнхильд тут же на нее прикрикнула. И начала рассказывать, как вести себя за столом.
Когда начнут провозглашать здравницы, и все встанут, нужно тоже встать. Даже если ярл будет сидеть. Ему, если здравница в его честь, это позволяется.
А если Харальд скажет что-то, посмотрев на нее, отвечать – да, ярл. Если подаст чашу, взять и выпить. Потом сказать – благодарю, ярл.
И поскольку она, Забава, еще не знает языка, за столом ей лучше молчать. Держать спину прямо. Улыбаться, если все остальные начнут смеяться. Есть не спеша, красиво.
Забава кивала, запоминая. А в голове крутились слова бабки Малени – уж не жениться ли ярл собрался? На тебе?
Хоть бы Харальд, придя вечером, оставил бабку Маленю, чтобы поговорить, жарко молилась она. Ох, матушка-Мокошь, хоть бы…
Потом Рагнхильд с рабынями ушла за ужином, и Забава подумала – а не узнать ли у бабки Малени несколько слов? Чтобы потом спросить у Харальда самой? Даже начала подбирать, какие. Жениться, жена…
Но тут же опомнилась. Если он и впрямь решил ей такую честь оказать, пусть скажет об этом сам. А то нехорошо выйдет. Вроде как сама в жены напрашивается, осмелев до бесстыдства.
Может, он ничего такого и не хочет. А Рагнхильд те слова просто так сказала.
Забава вздохнула. Где она, и где он. Какая-то рабыня из чужих краев, и ярл. Для здешних мест – князь.
Точно, оговорилась беловолосая.
Шелка, думала Рагнхильд. Роскошные, красивые, из кладовой ее отца. И эта девка отказалась от пурпура, ткани истинно царственной, стоившей дороже всех – из-за ее редкого цвета.
Конечно, если бы рабыня явилась на пир в такой ткани, многие начали бы посмеиваться. Но девка выбрала темный шелк. Словно сообразила…
Хуже всего было то, что ткань рабыне оказалась к лицу. Подчеркивала тонкое – гибким деревцем – тело. Высвечивала белизну кожи, чуть что заливавшейся румянцем.
И пряди волос, обычно слабо золотившиеся, на темно-синем шелке наверняка заиграют чистым золотом. Особенно если их осветят десятки факелов, которые зажгут в главном зале для пира.
А шелк еще и льнул к ее телу. Темной водой тек по талии, по девичьим бедрам.
Ничего, молча сказала себе Рагнхильд. Пусть все идет, как идет, ей это пока на руку. Пока что нужно ждать, присматриваться и учить эту девку языку…
То, что в Йорингард кто-то прибыл, она поняла, когда вышла за ужином для Добавы. Крепость наполнилась голосами, по дорожкам там и тут ходили мужчины. Крепкие, плечистые – ветераны не одной битвы. Их было слишком много.
И от запыхавшихся кухонных рабынь Рагнхильд узнала, что в Йорингард прибыли родичи Харальда.
Вот и хорошо, подумала она. Посмотрим, как гордые – настолько гордые, что когда-то не пожелали знаться с самим Харальдом, считая его нагулянным ублюдком – родичи примут весть о его женитьбе на рабыне.
В свою опочивальню Харальд вернулся поздно вечером. Выгнал Рагнхильд, кивнул старухе, чтобы та осталась – и вывалил на постель золотые побрякушки.
Две броши, нашейную гривну, браслеты и пояс из золотых блях, усаженных жемчугом.
Бросил, глядя на Добаву:
– Завтра пир. Оденешь это. Это приказ.
Девчонка, выслушав старуху, тоже что-то сбивчиво сказала.
И Харальд ощутил, как внутри начинает просыпаться раздражение.
Все, что накопилось за этот день, пока он общался с родичами, разговаривал с ними на берегу и в главном зале, ходили, осматривая вместе драккары – все вдруг собралось и всплыло у него в душе, окрашивая опочивальню в едва заметные красноватые тона. Губы сами собой раздвинулись в оскале.
Старуха покосилась на него испуганно. И слова Добавы переводила с дрожью в голосе.
– Она говорит, что на пир придет еще рабыней. Потом… потом она наденет это золото, если ты этого хочешь. Но сейчас просит отменить приказ. Ни к чему, чтобы на нее смотрели. Взамен она сделает все, что ты хочешь.
Добава глянула умоляюще, шагнула к нему.
И вдруг обняла, спрятав лицо у него на груди.
Дуреха, подумал Харальд, чувствуя, как утихает раздражение – и исчезают красноватые тени перед глазами. Разве можно соваться к берсерку, когда он начинает скалить зубы?
Девчонка прижималась к нему щекой, макушка золотилась чуть ниже его плеч.
– Ладно, – согласился Харальд.
И махнул рукой, прогоняя старуху.
Потом одной рукой обнял Добаву, чтобы стояла так, как стоит. Другой рукой расстегнул на себе плащ, отшвырнул на сундук.
Она шевельнулась, запрокидывая лицо. Харальд тут же надавил ей на затылок, заставив снова прижаться к нему щекой. Постоял, поглаживая тонкую линию пробора – там, где она начиналась, в неглубокой впадине у шеи…
Подумал – завтра Добава наверняка сделает что-нибудь не так. Однако он это переживет. Те, кто брал с ним Йорингард, уже начали соображать, что ярл ценит девчонку не за гордо вскинутую голову и умело подобранные слова.
А остальным она покажется странной причудой странного ярла. Всего-навсего.
Лишь бы не сказала свое "приказываю". Губы Харальда дрогнули в усмешке.
Потом его взгляд наткнулся на золото, рассыпанное по кровати. Он хмыкнул. Добава упорно не желала надевать побрякушки. Откуда такая нелюбовь к желтым блестяшкам?
Или это следствие того, что она не ценит собственную жизнь? Зачем украшения той, кто не умеет им радоваться. А может, и никогда не умела…
Харальд разжал руки, отступил. Подцепил пальцем ворот рубахи сверху, выдохнул, глядя Добаве в глаза:
– Снимай.
Но на всякий случай еще и жестом показал – скидывай.
Сказанное Забава поняла.
Выхода не было. Обещала сделать все, что он захочет – вот и давай, расплачивайся.
Она набрала в грудь воздуха. Быстро, чтобы не передумать, скинула платье. Рубаху стянула с себя уже медленней.
Замерла под его взглядом, заливаясь румянцем.
Сам Харальд раздеваться не стал. Развернулся, подошел к кровати. Что-то приказал, глянув на нее. Забава узнала слово "иди".
И подошла, уговаривая себя – чего робеть-то? Ясно, что сейчас будет…
Харальд, не глядя, нагнулся, отловил на кровати пояс. Защелкнул его на талии Добавы.
Он оказался великоват. И тут же соскользнул ниже, на бедра. Тяжелая пряжка из двух блях свесилась вниз. Две драконьи морды, украшенные жемчугами, с шеями, свитыми в кольцо, придавили рыжевато-золотистые завитки под животом.
Харальд пальцами пригладил одну из морд. Оттуда ладонь сама соскользнула к поросли, над которой скалились драконы.
Он провел рукой по холмику, покрытому завитушками. Потянулся ниже, за границу, где начиналась мягкая, женская впадина.
Добава втянула воздух, задохнулась. Руки ее, до этого висевшие вдоль бедер, покорно, послушно, как и следовало сейчас, вскинулись. Уцепились за его запястье.
Харальд нетерпеливо мотнул головой, приказал, глянув в лицо девчонки:
– Нет.
И пальцами отловил маленький бугорок в ее впадине.
Она сглотнула, но руки опустила.
Бугорок играл под пальцами жемчужиной, таящейся в женской плоти. Харальд гладил его, касаясь едва-едва, время от времени заходя дальше и глубже, накрывая всю ее потаенку своей ладонью. Двумя пальцами оглаживал край входа. Смотрел, как Добава стоит перед ним – и задыхается. Смотрит умоляюще, а припухлые губы вздрагивают, хватают воздух…
Но как только она подалась к нему, убрал руку. Еще не время.
Потом наклонился. Подобрал браслеты, свитые из золотых стержней. Подхватил одну руку Добавы, натянул браслеты – и сдавил их, закрепляя на локте и запястье. Сделал то же самое с другой рукой.
Под конец Харальд одел ей на шею тяжелую, в два его пальца толщиной, гривну. Золото блеснуло, опускаясь на белую кожу, теперь красную от смущения.
