Текст книги "У кошки девять жизней (СИ)"
Автор книги: Екатерина Бэйн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
1 глава. Родительская воля
Мы с отцом всегда жили слишком тихо, слишком скучно, чтобы с нами могло что-либо произойти. Никаких событий, никаких волнений, никаких происшествий, тишь да гладь, Божья благодать. В результате этого я вообразила себе, что вся жизнь похожа на это плавное, однообразное существование. Но это было не так. И узнать это мне пришлось в самом недалеком будущем. А пока мы жили, как обычно живут в деревне. У меня даже не было подруг за исключением дочери одного из соседей, с которой мы встречались только по торжественным случаям. Все остальное время я была одна, если не считать моей верной служанки Эмили, простой и ограниченной девицы, и разумеется, отца. Но с другой стороны, свободу деревенской жизни нельзя сравнить ни с чем. Все время я была предоставлена самой себе. Отец был слишком озабочен положением наших дел, все больше приходящих в упадок, чтобы интересоваться, чем я занималась. И последствия не замедлили сказаться. Я росла как сорная трава в поле, делала все, что хотела и никогда не встречала сопротивления. В результате этого воспитания, точнее, отсутствия всякого воспитания мои многочисленные учителя, проходящие бесконечной чередой через наш дом, стонали от моих выходок. Причем, стонали в прямом смысле этого слова. Я никогда не любила учиться. А если быть точной, не любила сидеть неподвижно и слушать очередного преподавателя, пытающегося вдолбить в мою голову хоть крупицу знаний. Я предпочитала читать все это самостоятельно, пропуская особенно неинтересные моменты. Я много читала, буквально глотала все книги, которые попадали мне в руки, так что моя голова была набита разнообразными и противоречивыми сведениями, почерпнутыми из книг. Что было, когда я пыталась использовать их на практике, можно себе представить. Как-то раз я нашла в библиотеке очень старую и полуразорванную книгу, которая едва не развалилась у меня в руках и впервые узнала о черной магии. Собственно говоря, книга была запрещенной и неизвестно, каким образом она попала в дом моих благопристойных родителей. Но если учесть, с каким рвением они занимались домашним хозяйством, то все становится понятным. Вероятно, книга завалялась в библиотеке с незапамятных времен, о чем говорил ее внешний вид и немедленная готовность обратиться в прах.
Итак, я прочла этот опус и тут же решила применить полученные знания на практике. Причем, я с презрением проигнорировала простенькие заклинания, они казались мне слишком легкими, и замахнулась сразу на вызов демона. Мне это показалось особенно значительным. Я отодвинула стулья и тяжелейший стол и освободила середину комнаты. Нарисовала мелом кривой круг (уж как сумела) и расставила зажженные свечи. Не знаю, как далеко бы я зашла в чернокнижии, но следующий пункт говорил, что я должна перерезать горло черному петуху и это меня остановило. Во-первых, у нас не было петухов, особенно черных, а во-вторых, я всегда любила животных и просто не представляла, как смогу это сделать. Так что, на этом все и закончилось.
Меня наказали, это был один из редчайших случаев, когда отец счел нужным обратить внимание на то, что я вытворяю. Книга была безжалостно сожжена, а я не жалела о содеянном. Литература, рекомендующая перерезать горло петухам, даже если они черные, не вызывала во мне интереса.
Помимо чтения всего, что придется, я любила кататься верхом, причем, легкая трусца меня не прельщала. Нет, я обожала мчаться галопом, чтобы ветер свистел в ушах, а волосы бешено развевались за спиной. При этом я, конечно, частенько падала, но это был неизбежный результат таких прогулок. Впрочем, я скоро приноровилась держаться в седле как следует и падения стали очень редки.
Несчастные создания, которых угораздило наняться в наш дом учителями, с причитаниями каждый вечер извлекали меня из какого-нибудь интересного с моей точки зрения, а стало быть, ужасно опасного места, отмывали, переодевали и врачевали многострадальные коленки и локти.
Когда я подросла, буйства почти прекратились, что неизбежно происходит всегда, когда человек взрослеет. Но кое-что осталось. Я по-прежнему много читала, каталась верхом в сопровождении верного пса, великолепного дога черного окраса по кличке Кадо, с которым я практически не расставалась, и была ужасно упряма и своевольна. Конечно, была, если мне практически никогда не говорили "нет".
Когда мне исполнилось шестнадцать, отец все чаще стал заговаривать о моем замужестве. Надо заметить, что с младенческих лет я была помолвлена с сыном герцога де Каронака, который в данный момент уже умер. Я имею в виду, умер отец, а сын, разумеется, жив и здравствует. Ему сейчас около двадцати трех лет. Все это я знала понаслышке, лишь из рассказов отца, а самого молодого герцога никогда не видела. Должно быть, его родители опасались сводить нас вместе, зная о моем чудном нраве. Уверяю вас, я бы его непременно поколотила, я всех колотила тогда за малейший пустяк. А дралась я в детстве больно и свирепо, словно древний викинг. Но сейчас должно быть отец решил, что сыну его друга уже ничего не грозит.
Мне не нравились эти разговоры о замужестве. Думаю, не нужно пояснять, почему. Не понимаю, как можно выходить замуж за абсолютно незнакомого человека. Но отец постоянно твердил о богатстве семейства де Каронак и напоминал, что мы сами не можем этим похвастаться, пусть даже и не уступаем ему в происхождении. Правда, к чести отца, это была не единственная причина. Другим, не менее веским было то, что прежний герцог де Каронак и мой отец были старинными приятелями и с незапамятных времен мечтали породниться. Похвальное желание и нет в нем ничего предосудительного, если б не маленькая, незначительная деталь: я была одной из главных спиц в этом колесе.
На прозрачные намеки отца о моем замужестве я выдвигала массу контраргументов, в которых у меня никогда не было недостатка. Я говорила, что не могу выходить замуж с завязанными глазами, что человека нужно узнать, что он должен хотя бы нравиться. Последним решающим аргументом в споре был мой возраст. Я утверждала, что мне рано выходить замуж и этим, обычно, все и ограничивалось. Отец соглашался с тем, что я еще слишком молода и нужно подождать, хотя ворчал при этом, что я слишком своевольна, раз берусь перечить отцовской воле. Что он старше и умнее, и я должна уважать его опыт. Я уважала, но считала, что в вопросе о замужестве он не играет столь значительной роли. На этом битва поколений завершалась и мы шли пить чай в заключение мира.
Но однажды все изменилось. Началось это следующим образом.
Собираясь на прогулку, я стояла на лестнице, подзывая к себе Кадо. Он как раз отвлекся на крысу, прошмыгнувшую мимо и с громким лаем помчался за ней, намереваясь догнать. Но, как водится, крыса была проворней и успела скрыться в норе. Кадо распластался на полу, сунув нос в темную дыру и пытался просунуть туда еще и лапу.
– Оставь ее в покое, – сказала я ему, – все равно, не достанешь.
Всем своим видом Кадо утверждал, что непременно достанет.
И в этот момент отец, вышедший из гостиной, произнес:
– Зайди сюда, Изабелла. Мне необходимо с тобой поговорить.
В руке он держал распечатанное письмо, что меня совершенно не удивило. Ему часто приходили письма, главным образом, от его кредиторов. Они шли на растопку камина, ибо другого применения им не находилось.
Я подчинилась. Спустилась вниз, вошла вовнутрь и села на стул, стоявший перед креслом батюшки. Отец опустился рядом и опустил руку с письмом.
– Дочь моя, – начал он торжественно, – настало время откровенно поговорить с тобой о твоем замужестве.
Это время наставало примерно раз в неделю, и я давно к этому привыкла. Поэтому, просто ждала продолжения, и оно не замедлило наступить.
– Ты уже достаточно взрослая для того, чтобы выйти замуж и завести собственную семью.
И это я слышала от него частенько. Мне стало скучно, и я подавила зевок. К тому же, Кадо оставил крысу в покое согласно моему пожеланию и теперь скребся под дверью, вызывая меня на прогулку. Я была полностью согласна, но, увы, уйти не могла.
Отец между тем продолжал говорить то, что уже говорил не раз и не два, а сто двадцать два раза. Честно говоря, это мне надоело куда раньше. Я делала вид, что внимательно слушаю, но на самом деле мои мысли были далеко, на прогулке с Кадо. Я раздумывала, куда мы пойдем сегодня, хорошо было бы сходить к разрушенному замку. Я любила там бывать, мне нравилось бродить по руинам и представлять, как все было много лет назад. А Кадо обожал ловить там мышей и складировать у моих ног.
– Изабелла, ты меня не слышишь, – укорил меня отец.
– Слышу, батюшка, – успокоила я его, и он продолжал.
На сей раз я кое-что уловила. Как обычно, узнала, что замужество с герцогом де Каронаком – это очень выгодная партия, он богат, знатен, ему принадлежат многие земли, он на короткой ноге со многими сильными мира сего, вхож ко двору, его там прекрасно принимают, это огромная честь и так далее и тому подобное. Потом речь зашла о личных достоинствах герцога. Об этом я тоже была наслышана, хотя ни разу не видела его вживую. Он молод, красив, храбр, учтив, силен аки лев и галантен как Генрих Четвертый. На мой взгляд, это было не очень приятной похвалой, я кое-что читала об этом галантном кавалере. Его можно охарактеризовать куда проще и точнее: бабник, причем, неуправляемый. Может, у мужчин это считается достоинством, но я считала это утомительным.
Подперев голову рукой, я размеренно кивала на каждое слово батюшки. Человек с такими физическими и душевными качествами может существовать лишь на страницах рыцарских романов, которые я прочитала в великом множестве, и они давно набили мне оскомину своей слащавостью. Если герцог на самом деле таков, каким его описывает отец, то от такого жениха нужно бежать подальше и чем скорее, тем лучше. Кстати, до сих пор не понимаю, как галантный кавалер, взявший за образец подражания Генриха Четвертого может быть по – монашески скромен. Кажется, батюшка тут несколько перестарался.
И вдруг отец сказал нечто такое, что пробилось сквозь стену моей отстраненной иронии.
– Вы давно помолвлены, Изабелла. А сейчас настало время совершить то, что было предусмотрено с самого начала.
– О чем это вы, батюшка? – с интересом спросила я.
– О твоем замужестве, дорогая. Ты должна выйти замуж за герцога де Каронака.
– Я не хочу выходить замуж, батюшка, – сказала я скромно, но с достоинством, – мне кажется, я еще слишком молода для этого.
Роли в этой беседе давно были расписаны, и мы повторяли их в строгом порядке очередности. Сейчас настало время для реплики отца, и он не задержался.
– Ты уже взрослая, Изабелла. Я женился на твоей матери, упокой Господи ее душу, – он перекрестился, и я повторила этот жест, – когда ей было столько же, сколько тебе сейчас.
– Да, я знаю, – отозвалась я, – но вы были знакомы и испытывали друг к другу симпатию, ты сам об этом рассказывал. А я даже ни разу не видела герцога. Как я могу выйти за него замуж?
– Но ты его видела. Тебе было тогда лет пять.
– Ну, тогда неудивительно, что после этого он ни разу не нанес нам визит, – захихикала я.
Батюшка, было, присоединился ко мне, но тут же вспомнил, что занимается воспитательным процессом и согнал с лица улыбку.
– Дорогая, многие выходят замуж, не зная своего будущего мужа, в этом нет ничего особенного. К тому же, ты его увидишь завтра.
– Пусть увижу, но все равно не хочу выходить за него замуж. Он мне не нравится.
– Как же он может тебе нравиться, если ты его никогда не видела? Уверяю тебя, Изабелла, он тебе непременно понравится, когда ты его увидишь. Столь приятного, милого, очаровательного человека невозможно не полюбить.
Я хмыкнула. Кажется, батюшка решил вновь вернуться к вопросу о необыкновенных достоинствах герцога, справедливо полагая, что я пропускала эти перлы мимо ушей.
– Откуда вы знаете? – спросила я со смешком.
– Откуда я знаю? – он хитро улыбнулся, – когда ты его увидишь, то поймешь меня, Изабелла. Я недаром говорил тебе о его достоинствах. Они не выдуманы, как ты подозреваешь.
– Не подозреваю, что вы, батюшка, я в этом совершенно уверена. Полагаю, вы несколько увлеклись.
– Изабелла, – он тяжело вздохнул, – как с тобой трудно. Ты любое мое слово начнешь выворачивать наизнанку. Я всего лишь пытаюсь помочь тебе смириться с мыслью, что герцог все же станет твоим мужем.
– Я не хочу этого делать. Я уже сказала, что не выйду за него замуж.
– Но ты выйдешь. Все уже решено давным-давно. Слово дано, и оно нерушимо. Тем более что я уже обо всем договорился.
До сих пор я не воспринимала его слова всерьез. Они казались мне необходимой частью ритуала, который происходит у нас каждую неделю с завидной регулярностью. Но теперь все предстало передо мной в совершенно ином свете.
– Вы серьезно? – переспросила я, – вы на самом деле собираетесь выдать меня замуж, батюшка?
– Изабелла, – он снова вздохнул, – кажется, я говорил предельно ясно и разумеется, серьезно. Да, конечно, ты выйдешь за него. Я уже полчаса тебе об этом твержу.
Я была так ошарашена, что встала на ноги и уставилась на отца с высоты своего роста, нужно заметить, немаленького.
– Но…
– Не спорь, Изабелла. На сей раз я не сотрясаю зря воздух. Повторяю, все решено.
– Но вы не можете так поступить со мной.
– Дорогая, я делаю все, чтобы ты была счастлива.
– Странное у вас понятие о счастье, – не удержалась и съязвила я, – может быть, для начала вам стоит узнать мое мнение?
– Я его знаю, – отозвался он, – и ты совершенно не права. Как ты можешь судить о человеке, если даже не знаешь, что он из себя представляет? Поэтому, завтра я устроил вашу встречу именно с этой целью. Дорогая, ты изменишь свое мнение, как только увидишь его.
– Я не изменю своего мнения, даже если увижу самого Генриха Четвертого. Хотя на мой взгляд, он далеко не идеал.
– Ступай к себе, – отец начал выходить из себя, – хорошенько подумай. Уверен, завтра все предстанет перед тобой в ином свете.
– Очень сомневаюсь, – я развернулась и вышла из гостиной.
Кадо встретил меня радостным поскуливанием и изо всех сил вилял хвостом.
– А ну, гулять, – сказала я, – гулять, Кадо.
Он подпрыгнул и бросился ко мне целоваться. Я замахала руками.
– Остынь, не надо. Не надо, говорю! Фу, Кадо!
С большим трудом мне удалось избежать слишком теплого проявления собачьих чувств. Мы вышли на крыльцо, сбежали вниз по ступенькам. Кадо помчался вперед с радостным лаем. Подхватив палку, я кинула ее к нему и сказала:
– Мы будем гулять, а не думать и даже десять герцогов нас не остановят.
Со стороны отца это было просто отвратительно. Я даже думать об этом не могла без гнева. Они, значит, со своим другом решили породниться и не придумали ничего лучшего, чем поженить своих детей. И почему-то ни у одного из них не возникло мысли спросить детей, что они думают об их решении. Родители – настоящие тираны и эгоисты. Думают только о себе и приписывают детям свои мысли и чувства. Если они чего-то не достигли своими силами, то уж дети этого должны достичь обязательно. А если у них другие планы?
Я не хочу выходить замуж за сына друга моего отца. Если он испытывает к герцогу такие теплые чувства, то пусть сам выходит за него. Ну уж нет, ни за что! Не выйду, и все тут. И никто не сможет меня заставить. Хотела бы я посмотреть на это.
Спустя несколько часов, когда я находилась в своей комнате, уставшая и мрачная, в голову мне начали приходить иные мысли. Конечно, противиться я могу сколько угодно. Но к чему это приведет? Что предпримет отец, если не сможет уговорить меня? Не знаю, почему, но меня это пугало. Я слышала рассказы о наших соседях. У них была похожая история. Дочь отказалась выходить замуж по родительскому выбору и ей удалось настоять на своем. И знаете, что они сделали? Они отдали ее в монастырь. Вот так. Не знаю, как поступит отец в соответствующей ситуации. Но о монастыре я думала с ужасом. Какой ужас, быть заживо погребенной за каменными стенами, навсегда отрезать себя от остального мира и оставшееся время провести в молитвах! Никаких тебе прогулок верхом, игр с собакой и препирательств с отцом. Кошмар! Нет, только не это. Жизнь монашки не для меня. Для этого я слишком люблю жить по собственному распорядку, слишком своевольна и свободолюбива. И потом, чего уж греха таить, очень люблю вкусно поесть. Это тем более славно, что на моей фигуре никак не отражается. Честно говоря, мне не мешало быть более полной. Сейчас в моде женщины с пышными округлостями, а я, как ни старалась, так и не смогла приобрести хоть одну из таких. Так что, я со спокойной совестью могу лопать по пять пирожных за раз и запивать их горячим шоколадом. Скорее, потолстеет отец, глядючи на это безобразие, чем я.
Мысль о пирожных напомнила мне о том, что я не поужинала. Я поспешила переодеться и отправилась вниз. Что же мне все-таки делать? Неужели, все-таки придется выходить замуж? Или есть какой-нибудь другой выход? Судя по всему, нет.
Я тяжело вздохнула, спустившись на несколько ступенек и вдруг остановилась. Мне в голову пришла замечательная идея. Если я не могу отказаться выйти замуж, нужно сделать так, чтоб герцог отказался жениться на мне. Как это сделать? Нет ничего проще! Разве не я заставляла стонать от ужаса своих учителей и была почти единственной причиной того, что они так часто сменялись? Разве не меня опасались все счастливые обладатели собственных отпрысков по причине того, что тряслись за их здоровье? Так неужели я не смогу использовать столь богатый опыт против герцога? Я была абсолютно уверена, что смогу. Мне даже не придется стараться. Напротив, стараться мне приходится теперь, чтобы вести себя как полагается девушке хорошего воспитания и благородного происхождения. Сомневаюсь, что герцог согласится взять в жены девицу со всеми теми наклонностями, которые я ему продемонстрирую завтра.
Потирая руки в предвкушении, я вошла в столовую. Скорее бы наступило завтра! Как говорит мой дядя Камилл, я покажу им, где раки зимуют!
Половину следующего дня я провела в нетерпении, дожидаясь приезда гостя. Несколько раз спрашивала у отца, когда же он приедет. Батюшка прекрасно знал меня, поэтому не возрадовался тому, что его любимая дочь переменила свое мнение столь скоро, а напротив, подозрительно спросил:
– Что у тебя на уме, Изабелла?
– Ничего, – я пожала плечами, – просто очень хочется увидеть мужчину, обладающего столь внушительным списком достоинств. Молодого, красивого, учтивого, храброго, сильного аки лев и галантного, как Генрих Четвертый.
Я дословно повторила характеристику отца, благо, память у меня была хорошая и я на нее никогда не жаловалась. После чего, с интересом посмотрела на родителя, ожидая его реакции. И она не задержалась.
– Изабелла, перестань, – поморщился отец, – откуда ты взяла такие слова?
– Вы мне их сами говорили, батюшка, – напомнила я, – забыли? Вчера.
– Я не мог так говорить, – отверг он эту возможность со свойственной ему логикой, – не выдумывай.
Я хмыкнула.
– Лучше отправляйся к себе и переоденься во что-нибудь более приличное. У тебя ведь есть нарядное платье?
– Есть, – кивнула я, – оно единственное, так что, я не могу перепутать.
– Вот именно, – с жаром воскликнул он, – именно по этой причине я так хочу, чтоб ты вышла замуж за герцога. Он богат. У тебя будет множество платьев самых разнообразных фасонов. Ты затмишь всех великих модниц.
Эта перспектива вдохновляла меня не больше, чем заполучить в мужья Генриха Четвертого. Поэтому, я скорчила гримасу.
– А вот этого в присутствии гостя делать не надо, – предупредил меня отец, – впрочем, после замужества корчи какие угодно рожи, но до него постарайся воздержаться.
Отлично, нужно скорчить герцогу одну из моих любимых гримас.
Я направилась к двери, чтобы выполнить пожелание отца с некоторыми корректировками.
– Дорогая, пожалуйста, веди себя как следует, – взмолился батюшка мне в спину.
– Конечно, – отозвалась я, выходя.
Разумеется, я буду вести себя так, как надо. Как надо мне, а не вам, батюшка. У герцога надолго пропадет охота к женитьбе вообще, а на мне, в особенности.
Отослав Эмили, чтоб она не помешала мне своими советами и причитаниями, я приступила к задуманному. Никогда нельзя забывать, что первое впечатление – самое сильное. И исправить его практически невозможно. Это правило я усвоила накрепко. Вот, я и занялась произведением этого впечатления.
Спустя час в комнату вбежала Эмили с радостным видом.
– Приехал господин виконт и его светлость герцог де Каронак, – сообщила она на всю комнату и принялась оглядываться в поисках своей госпожи.
Я выступила вперед, чтобы не затягивать эти поиски. Эмили вытаращила глаза, ахнула и прижала руку ко рту. Я обрадовалась, что ее речевой аппарат временно не работает, но преждевременно. Будто я не знала Эмили!
– Госпожа! – ахнула она снова, – на кого это вы похожи?
– Мне всегда говорили, что на маму, – съязвила я.
– Ваша покойная матушка никогда не позволила бы себе выглядеть подобным образом, – заявила Эмили со свойственной ей дерзостью.
Она, вообще, была непозволительно дерзка со мной, опираясь на то, что помнила меня ребенком. А я никогда не ставила ее на место как следует. Не могла. Наверняка по той же причине.
– Согласна, но я не похожа на нее до такой степени, – успокоила я ее, – что там говорит батюшка? Нужно спускаться к гостям?
– Вы никуда не пойдете в таком виде, – Эмили решительно преградила мне дорогу.
– Пойду и именно в таком виде, – отрезала я, – и не вздумай мне мешать.
– Но госпожа, так не годится! – запричитала она, – что подумает господин герцог?
– Именно на это я и рассчитываю, – я хихикнула.
До Эмили всегда все долго доходило, но сегодня она была на редкость сообразительна.
– Вы не хотите выходить за него замуж? – спросила она.
– Совершенно верно, – подтвердила я.
Эмили сдавленно фыркнула.
– Представляю, как рассердится господин граф, – выдавила она из себя.
Тут я рассмеялась. Поправив прядь волос и уложив ее так, как мне это было нужно, я отправилась вниз, поражать гостей. Я надеялась на приступ легкого столбняка, и нужно сказать, почти никто не обманул моих ожиданий.
Открыв дверь, я чинно вошла в гостиную и присела. Ни дать, ни взять, благонравная, благовоспитанная и скромная благородная девица. Потом подняла голову и окинула присутствующих взглядом.
Батюшка застыл с раскрытым ртом. Глаза у него были выпучены и в них застыло выражение ужаса. Альфред, мой кузен, шагнул, было, ко мне, чтобы поприветствовать, но на середине пути его шаги замедлились, а потом и вовсе остановились. Я знала, что производит на них такое впечатление.
Представьте, что вы находитесь в гостях и заняты светской беседой, ожидая прихода дочери хозяина, по слухам, очень красивой девушки. И вдруг раскрывается дверь и в комнату входит создание, менее всего походящее на дочь благородных господ, а тем более, красивую дочь. На девице старое, чиненное-перечиненное платье, никакие заплаты не могут скрыть потертости и выгоревшего цвета. Это платье когда-то принадлежало Эмили, но потом она перестала его носить по причине старости, но до сих пор так и не выкинула. Эмили вообще не любит выбрасывать вещи, считая, что они когда-нибудь могут ей пригодиться. Вот, и пригодились.
Но продолжу. Волосы девицы заплетены в неряшливую косу, из которой выбиваются целые пряди, причем, волосы эти не первой свежести. Я долго мучилась, пытаясь придумать, как достичь этого эффекта, но потом меня озарило. Я намазала их маслом.
Лицо небесной феи тоже не блещет чистотой. На лбу, к примеру, заметны следы сажи, а нос подозрительно испачкан чем-то темным.
– Вы звали меня, батюшка? – осведомляется девица и не эстетично шмыгает носом.
Прелесть, правда? Именно о такой жене всю жизнь мечтает любой мужчина.
– Боже мой, Боже мой, – лихорадочно прошептал батюшка, вскидывая руки к голове, – Изабелла…
В мое имя он вложил столько патетики, смешанной с ужасом, что я едва не расхохоталась.
Альфред пришел в себя первым и сделал героическое усилие над собой. Он все-таки подошел ко мне.
– Здравствуй, сестричка, – сказал он, наклоняясь к моей щеке, имитируя поцелуй.
На самом же деле тихо прошептал:
– Твои фокусы переходят все границы, Изабелла. Пожалей хотя бы дядю, если до меня тебе нет никакого дела.
– Здравствуй, Альфред, – громко сказала я, – давно не виделись.
Вот, кто страдал от моих выходок по полной программе. У меня был единственный кузен и я третировала его, как умела. Колотила я его столько раз, что сама не могла вспомнить, сколько именно. А что касается всего остального, то он испытал все. Лишь три последних года мы смогли подружиться и теперь он вспоминает мои выходки со смехом.
– О да, – отозвался он, отходя.
Тут батюшка окончательно очнулся и торопливо подошел ко мне, взяв за руку.
– Изабелла, – прошептал он едва слышно, – ты задумала свести меня в могилу? Что ты вытворяешь? Ты с ума сошла? Зачем, Господи, зачем? Я ведь просил тебя.
Больше он ничего не добавил, видимо, его красноречие иссякло. Понурив плечи, но решив все-таки соблюдать приличия, он повернулся к гостю и произнес голосом, в котором было настоящее отчаянье:
– Изабелла, позволь представить тебе его светлость герцога де Каронака.
– Ага, – кивнула я, так, чтоб меня все услышали, особенно, гость, и добавила чуть тише, – богатенький женишок пожаловал.
Что ж, настало время описать этого достойного мужчину. Он действительно был красив, в этом отец не солгал. Как я ни старалась, не могла отыскать неприятных мне черт. Черноволос, высок и строен, с жгуче-черными глазами и тонкими чертами лица. И еще, у этого невозможного франта были тонкие подкрученные усики. Господи помилуй! За кого это он себя принимает? Да и все остальное было до невозможности ухожено. Вот, кто заткнет за пояс парижских модниц. Должно быть, его одежда была сшита по последнему писку моды. Я не была в этом уверена, так как плохо разбиралась в моде. Куда уж мне пытаться соревноваться с этим образцом для подражания!
Что же касается остальных его достоинств, которые расписал мне батюшка во всей красе, то я не могла о них судить, так как мне их еще не продемонстрировали. Ничего, все еще впереди.
Я присела снова и выдала следующее:
– Это… очень приятно.
В детстве меня учили, как следует говорить и как говорить ни в коем случае не следует. Сегодня мне это пригодилось. Я говорила именно так, как не следует говорить ни при каких обстоятельствах. Спасибо учителям. Есть от них все-таки польза.
Итак, я сделала почти все, чтобы навсегда удалить из головы герцога мысль, что на мне непременно нужно жениться. Но что бы вы думали? Этот противный тип сделал вид, что моя одежда, лицо, волосы и речь достойны всяческих похвал, а не порицания и ужаса. И могу поклясться, кажется, он сдерживал улыбку. Нет, более отвратительного человека я еще не видела.
– Мадемуазель, – сказал он тягучим и вкрадчивым голосом, что вызывало в памяти по ассоциации ленивого ухоженного кота, – счастлив вас видеть. Мы с вами уже встречались, когда вы были совсем ребенком. Вы не помните меня?
– Не-а, – помотала я головой.
– А я очень хорошо вас помню, – продолжал герцог невозмутимо, – видимо, я вам очень понравился, за обедом вы вовсю посыпали меня песком.
Вот нахал! Я не нашлась даже, что сказать на это. Посыпала его песком! Жаль, что не засыпала по самую маковку.
Альфред сдавленно фыркнул, видимо, припомнив кое-что из своего богатого опыта.
Отец сжал мне руку, я взглянула на него и поняла, что эффект, произведенный на него моим изысканным поведением, был выше всяческих похвал.
– Прекрати, – прошептал он одними губами, – я тебя умоляю.
В ответ я ободряюще ему улыбнулась, кстати продемонстрировав ему зубы, измазанные чернилами. Жаль только, что эти чернила так плохо держатся на зубах. Я и из комнаты выйти не успела, как они уже наполовину стерлись.
За обедом я старательно демонстрировала всем, что не знакома с такими предметами, как нож и вилка. Единственное, на что я не решилась, это есть руками, на мой взгляд, это было уже чересчур. Но во всем остальном я развернулась на славу. Сопела и чавкала, с шумом втягивала в себя жидкость и тянулась через весь стол, чтобы взять какой-нибудь особенно приглянувшийся мне кусочек. А также дала волю своему аппетиту, уничтожая все, что было в пределах видимости. Надеюсь, герцогу не нужна жена, так отвратительно ведущая себя за столом, да еще и в присутствии гостей, плюс к тому прожорливая, как акула. Такая супруга вмиг проест все его огромное состояние. А также отвадит от дома всех гостей и на приемах станет настоящим посмешищем.
Отец бы точно на мне не женился, будь он на месте герцога, с таким ужасом он на меня взирал. Да и на лице Альфреда я не заметила особенного восторга. Правда, он хихикал втихомолку, отлично поняв мои планы. Зато противный герцог вел себя так, словно ничего особенного не происходит. Напротив, он пару раз учтиво пододвинул ко мне блюдо, показавшееся мне особенно привлекательным. Нет, ну это просто отвратительно. Для кого я, собственно, стараюсь? Уж, конечно, не для батюшки. Он прекрасно знает, на что я способна. Неужели, герцогу нравится мое поведение? Может быть, сделать еще что-нибудь гадкое? Такое гадкое, что даже такой непробиваемый тип, как он преисполнится отвращения. К примеру, поковырять в носу.
На особенно гадкое я не осмелилась. Было стыдно. Я закончила обедать и с особенным шиком облизала себе пальцы. Любуйтесь, до чего же она прекрасно воспитана!
Альфред мне зааплодировал, улучив момент, когда этого никто не видел. Зато у отца был такой вид, словно он вот-вот потеряет сознание.
– Нет ничего лучше прогулки после обеда! – заговорил батюшка, голосом, который мог бы быть и веселее, – прогуляйтесь, молодые люди, и возьмите с собой Изабеллу.
Произнося мое имя, он поперхнулся. Ну вот, нерадивая дочь довела папочку до последней степени. Скоро при звуке моего имени он начнет креститься.
Альфред и герцог с готовностью поднялись, выполняя пожелание отца. Я встала тоже. Гулять, так гулять. Думаю, нужное впечатление я уже произвела. Во всяком случае, очень старалась.
В коридоре я громко засвистела, подзывая к себе Кадо. Пусть он тоже разомнется. Ни к чему собаке сидеть в четырех стенах и тосковать в мое отсутствие.
Первое, что сделал пес, это ощерился и зарычал на герцога, припадая к земле. Кадо умница, он отлично чувствует мое отношение к тому или иному человеку. Вполне возможно, что он бросился бы на гостя и как следует покусал, что было бы отрадно. Но тут Альфред вскричал:
– Поди прочь, псина! Изабелла, что же ты стоишь и смотришь?
