Текст книги "Глушь (ЛП)"

Автор книги: Эдвард Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– Что делает их лучше? – спросила Патриция. Она сидела на краю пирса, погрузив ноги в прохладную воду.

– Мясо слаще, потому что соленость воды идеальна и вода чище. Все просто. – Эрни повесил планшет на место, довольный количеством ловушек. – И еще одна причина, по которой компания получает более высокую маржу, – низкие накладные расходы. – Он указал на другой пирс, где несколько мужчин сидели за столами рядом с большими охладителями. – Обычно крабов ловят на куриные шейки, но следует знать, что Поселенцы ничего не тратят впустую.

Патриция не поняла его. Она вытянулась и, прищурившись, посмотрела в сторону мужчин. Пирс огласила серия щелкающих звуков.

– Что они делают?

– Как я сказал, – продолжал Эрни, прислонившись к сложенным одна на другую ловушкам, – Поселенцы живут за счет земли. Они не потратят ни копейки на еду, если им это не нужно.

Грудь Патриции колыхнулась, когда она решительнее потянулась вверх, чтобы посмотреть, что делают мужчины за столами.

– Я все еще не...

– Поселенцы не только крабов ловят. Кроликов, опоссумов, ондатр, белок. Когда они закончат свежевать то, что поймали, все лишнее – обрывки шкур, кишки, хвосты и ноги – пойдет на приманки для крабов.

Патриция вздрогнула, когда поняла, что делают мужчины: измельчают остатки животных мясными ножами и складывают порции в пластиковые банки с отверстиями. Каждую банку помещают в кулер.

– Эти банки, – объяснял Эрни, – завтра поместят в ловушки. Лучшей приманки для крабов придумать нельзя. И совершенно бесплатно.

Это звучало очень практично, но ужасно.

– Ладно еще кроликов и белок – мы ели их, когда я была маленькой, – заметила Патриция. – Но ты сказал, что Поселенцы едят даже ондатр и опоссумов?

– Да, конечно. Я тоже. Ондатру трудно приправлять, но она похожа на ветчину, а у опоссумов единственное, что я ем, – это вырезка со спины. На вкус лучше свиной, если правильно мариновать, но Поселенцы знают, как это делать. – Он посмотрел на нее сверху вниз и похлопал по плечу. – Ты сможешь попробовать в эти выходные. У Поселенцев праздничный пикник. Тебе покажется, что ты попала на окружную ярмарку, и они будут угощать гостей всем, чем только можно. Поверь, эти люди умеют готовить.

Прохладная вода расслабила ее. Она посмотрела на Эрни, нахмурившись.

– Эрни, я не против съесть маленькую белку или кролика, крабы тоже хороши, но опоссум и ондатра? Это все равно что есть животных, убитых неосторожными водителями на дороге.

– Ты попробуешь, и потом тебя за уши от опоссума не оттащишь, – заверил он. – Я же помню, как ты любишь приключения.

– Не настолько, – заявила она. В то же мгновение ей пришло в голову, что Эрни занял выгодную позицию. Она сидит, а он стоит почти над ней, а значит, может спокойно заглянуть в вырез свободной кофточки цвета слоновой кости и даже разглядеть соски. Бюстгальтер она не надела, но этот факт совсем ее не трогал – до этого момента. Но когда она взглянула на Эрни, он смотрел на воду, а не на нее.

«Да о чем я думаю? – спросила она себя. – Словно хочу, чтобы он пялился на меня, а когда не получаю, чего хочу, расстраиваюсь. Как последняя шлюха».

Чтобы хоть как-то отвлечься, она вернулась к разговору.

– Ты сказал, что у них праздничный пикник?

– Да. Каждый месяц – в первую четверть луны. У них свои странности.

Поселенцы, как известно, суеверны, но...

«В первую четверть луны?» – задумалась она.

– Так что они празднуют?

– Славят жизнь, я думаю. По-своему. Природу, урожай крабов, еду, которую дает им лес. Смахивает на наш День благодарения.

Патриция так и думала. У всех сообществ, даже сегодня, сохраняются ритуалы благодарности земле за обилие ее даров.

– А что у них за религия? – спросила она. – Я так и не поняла.

– Я спросил Эверда однажды, и он сказал, что они поклоняются природе и любви, или как-то так. Опять же, они носят кресты, но со всякими безделушками и камнями. Христианство, смешанное с каким-нибудь культом.

Как интересно. Похоже на кубинскую сантерию и карибскую обиа, которые объединили старую африканскую народную магию с элементами римского католицизма и протестантизма. Даже гаитянский культ вуду заимствовал святых покровителей и идолов из христианства. И теперь, когда Эрни упомянул об этом, она оглянулась на мужчин, которые рубили приманку для крабов, и заметила, что один из них носит на шее крестик, сделанный из маленьких костей животных.

– Смотри, прямо там, – сказал Эрни и указал на залив.

Патриция вгляделась. В конце бермы, возле устья, она заметила широкую доску, торчащую из воды; на обращенной к пирсу стороне кто-то нарисовал крест.

– Эверд вроде бы благословляет Аган-Пойнт каждое утро, – сказал Эрни.

Но Патриция продолжала смотреть. На самом деле доски было две: вторая погрузилась в песчаную берму. Изображение на ней было другим. Какой-то витиеватый узор.

– Что там на второй доске?

– Какой-то знак на удачу, – ответил Эрни. – Точно не знаю.

«Суеверия», – подумала Патриция.

К ним подошел один из Поселенцев, мужчина лет пятидесяти, с выветрившимся от солнца лицом и, естественно, черными как смоль волосами. Он держал крышку от корзины, как официантка – поднос.

– Привет, Реджерт, – поздоровался Эрни.

«Реджерт, – отметила про себя Патриция. – Какое странное имя».

Мужчина не поднимал глаз, словно слуга, которому запретили смотреть на хозяев. Это всегда поражало Патрицию.

– Мисс Патриция, мистер Эрни, – коротко ответил он на приветствие и положил крышку от корзины на стол. – Мы приготовили завтрак. Надеюсь, вам понравится. Это дары земли.

 – Спасибо, Реджерт, – сказал Эрни и повернулся к Патриции. – Иди сюда, попробуй.

Патриция развернулась и взглянула на стол. На подносе стояли два жестяных стакана, тарелка с устрицами и миска с...

«Что это? – подумала она. – Чернослив? Инжир?»

– Попробуйте. Домашний альд, мисс, – сказал Реджерт, передавая ей один из стаканов.

– Спасибо, Реджерт, – поблагодарила она. Кубики льда плавали в стакане, полном водянистой розовой жидкости.

Эрни взял другой.

– Можно сказать, это виски со льдом по-поселенски.

Патриция закатила глаза.

– Я не буду пить коктейли в девять утра!

Но Реджерт строго заметил:

– Клан не употребляет алкоголь, мисс. Наши тела – это дары небес, храмы духа. Эверд, наш савон, говорит так, и мы следуем его слову. Клан не позорит тело эликсиром дьявола.

Патриция удивилась: «Будто с южным баптистом разговариваю».

– В напитке нет алкоголя, – заверил Эрни. – Они делают его из коры и корней.

Напиток выглядел ужасно неаппетитно.

– Ну, раз ты считаешь, что я люблю приключения, – сказала она и сделала глоток.

Пришлось сжать губы, чтобы не скривить их от омерзения: «Выглядит не очень... И на вкус точно так же!»

Эрни засмеялся и осушил стакан в один глоток. Патриция решила не оскорблять гостеприимство Реджерта и пробормотала:

– Очень... очень интересно.

– Сначала похоже на мел, но дайте ему минутку.

Патриция дала бы и больше. Она заметила, что Реджерт, как и некоторые другие, носил крест, который, казалось, был сделан из крошечных веточек виноградной лозы. На нем также была надета подвеска с темным камнем.

– Интересный крест, Реджерт, – сказала Патриция, показав на кулон. – Ты христианин?

Реджерт кивнул, не поднимая глаз.

– Да, мисс. Клан верит в единственного Сына Божьего и в Землю, которую Он даровал, и в освобождение, которое Он обещал, и в природу, и в воду, и в священную Вселенную.

«Вот завернул, – подумала Патриция, сдерживая улыбку. – Священная Вселенная?»

– И ранее ты упомянул Эверда как... что ты сказал? Савон? Значит, он вроде правителя клана, верно?

– Нет, мисс. Наш правитель – Бог. Эверд – провидец.

Комментарий подогрел интерес.

– Ты имеешь в виду экстрасенс, визионер? Он видит будущее?

Реджерт по какой-то причине был настороже и ответил без особого энтузиазма.

– Нет, мисс. Савон видит пути, которыми Бог хочет, чтобы мы шли по жизни, и показывает их нам.

Патриция хотела попросить его рассказать подробнее, но Реджерт вдруг кивнул еще раз и извинился:

– Да прибудет с вами благодать. Я должен вернуться к работе, которую даровали мне небеса.

И ушел.

– Спасибо, Реджерт, – крикнул вслед Эрни.

Поселенец легкой походкой вернулся к доку.

– Да, у них определенно свой путь, – прокомментировал Эрни.

Патриция согласилась.

– Они очень любезны, но... – Она отодвинула стакан. – Я не могу это пить.

– Устриц-то попробуешь? – спросил Эрни, и его глаза загорелись, глядя на тарелку. – Помнишь, как мы играли в детстве, кто больше съест?

Патриция расчувствовалась от воспоминаний.

– Конечно.

– И ты всегда выигрывала, если я правильно помню.

– Да, наверное. – Но устриц, как и крабов, она готова была есть всегда, ее практически на них вырастили. – Они огромные! – заметила Патриция, глядя на пятнадцатисантиметровые раковины.

– Поселенцы каждый день вытаскивают килограммов семьдесят. – Эрни шумно всосал три устрицы, одну за другой, прямо с раковин. – Мы продаем их на местных рынках, два доллара за дюжину, а они перепродают дальше за четыре.

Патриция всосала устрицу, сжав пальцы от удовольствия: настолько та была свежая и соленая.

– В Вашингтоне с тебя возьмут двадцать долларов за дюжину устриц в ресторане. А эти в десять раз лучше. – Когда она подняла следующую раковину, капля сока пробежала по ее подбородку и шее.

«Отлично, – подумала Патриция. – Буду весь день пахнуть как устрица».

Эрни съел еще несколько.

– Я так и не узнал, правда ли то, что о них говорят.

Патриция задумалась. Ранее она уже размышляла о том, что Аган-Пойнт влияет на нее как афродизиак, а теперь Эрни, о котором она уже фантазировала сегодня, упоминает о предполагаемом воздействии устриц на либидо. Подразумевает ли он что-то большее?

«Много лет был влюблен в меня, – подумала она. – А мы ничего не делали. Даже не целовались».

– Я думаю, это старые сказки, – наконец сказала она. Следующая устрица пролила на нее еще больше сока. – Вот черт!

– По усам текло, а в рот не попало, – рассмеялся Эрни.

На этот раз сок проложил себе дорогу до самого выреза. Перед глазами вспыхнула картинка: Эрни без единого слова стаскивает с нее блузку и проходится языком по ее груди. Она обнажена, прямо здесь, на причале, и сок течет ручейками по ее животу, заполняет пупок и спускается ниже.

И Эрни слизывает его...

«Боже», – Патриция покраснела.

Устрицы кончились, и Эрни переключился на последнее угощение.

– Не знаю, что там насчет моллюсков, но об этой штуке ходят такие же разговоры. Спроси любого Поселенца. Тебе ответят, что это лучший афродизиак в мире.

Патриция была рада отвлечься и заглянула в миску.

– Инжир?

– Нет. Цикады, жаренные с перцем. Те, которые появляются раз в семнадцать лет и водятся только у нас. Самые большие. Поселенцы обваливают их в диком перце и обжаривают в масле.

Патриция покачала головой.

– Эрни, я ни за что не буду это пробовать. Это жуки. Я не ем жуков.

Эрни взял горсть и отправил ее прямиком в рот. Цикады хрустели, как жареные вонтоны.

– Ой, не будь трусихой. Хочешь верь, хочешь нет, но они на вкус как спаржа, только хрустят.

– Жуки не похожи на спаржу. Спаржа похожа на спаржу! – заявила Патриция. – Не буду я есть жуков.

Эрни ее проигнорировал.

– Берешь их за крылья, вот так, – он вытащил одну пальцами, – и кусаешь. Только не ешь крылья. Они как нитки. – Он продемонстрировал, съев еще одну, и взял для нее. Он поднес цикаду прямо к ее рту.

Патриция энергично покачала головой:

– Нет! – и плотно сомкнула губы.

– Давай. Как говорят Поселенцы, это проявление Божьей щедрости. Не будь курицей. Ты не умрешь, если попробуешь что-нибудь новенькое.

Патриция ухмыльнулась.

«Черт. Не могу поверить, что собираюсь сделать это», – подумала она, а потом съела цикаду с его пальцев. Она захрустела между зубов, но вкус на самом деле был интересным, а не отталкивающим.

– Неплохо, – призналась она.

– Хорошо. Съешь еще одну.

– Нет! Мой предел – один жук в день. А теперь пойдем!

Эрни засмеялся. Когда они покидали пирс, солнце блестело на поверхности воды за их спинами.

– Что это за здание? – спросила Патриция, показав на длинное приземистое здание из беленого кирпича, расположенное прямо на причале. – Еще одна баня?

– Нет, это линия.

– Что?

– Новое здание для сборщиков крабов. Мы называем его линией.

Патриция заметила маленькие окна и несколько кондиционеров.

– Выглядит новым.

– Ему три-четыре года. Джуди однажды сказала мне, что именно ты одолжила ей деньги, чтобы поправить ситуацию, – тогда-то она и построила линию. Помнишь старую хибару, которую соорудил еще твой отец?

– Да. Теперь, когда ты упомянул об этом… действительно, это была хибара, – сказала она, вспоминая старое шаткое здание. Поселенки сидели внутри на длинных деревянных скамьях, монотонно разделывая сотни крабов каждый день.

– Можно заглянуть внутрь?

– Конечно. В каком-то смысле все это твое. – Он открыл металлическую дверь, и из помещения вырвался прохладный воздух.

Заглянув внутрь, Патриция поняла, почему это здание назвали линией.

«Как производственная линия», – подумала она.

Больше дюжины Поселенок – от восемнадцати до шестидесяти лет – сидели за длинными деревянными столами. Приготовленные крабы лежали посередине столов, и женщины разбирали и разделывали колючих, ярко-оранжевых существ. У каждой из них был маленький ножичек, которым женщины выскребали куски белого мяса. Его складывали в пластмассовую тару, и, когда та заполнялась, молоденькая Поселенка быстро относила ее в холодильник. Другая носилась туда-сюда, убирая обломки панцирей.

– Они делают это так быстро, – удивилась Патриция.

Ловкие руки разбирали и разделывали крабов в считаные минуты.

– Много практики, – сказал Эрни. – Я чищу быстро, но с ними не сравнюсь. Некоторые из наших девочек разделывает по полкило за десять минут. Мы хотели выступить на ежегодном чемпионате в Мэриленде, но они не поехали. Чертовски жаль, они бы точно выиграли.

– Почему не поехали?

– Сказали, что это нечестиво, или как-то так. Для них крабы, как и любая другая еда, – подарок небес, а не спорт.

«Опять странная философия», – подумала Патриция.

Она не могла представить себе более утомительную работу – чистить крабов по семь часов в день.

Впрочем, работницы казались довольными. Они тихонько переговаривались, пока их пальцы буквально летали над столами. На заднем плане – едва слышно – евангельская радиостанция бормотала послания от Бога.

– Дождись пикника, – сказал Эрни. – У них свои рецепты крабовых пирожных, крабов в ньюбургском соусе и кремового супа из крабов – лучше, чем в ресторанах Вашингтона.

Патриция верила. Она даже что-то смутно припоминала из детства.

Эрни закрыл дверь и указал на тропинку.

– Нам лучше вернуться к дому – я должен, по крайней мере. Надо покосить траву. А у тебя какие планы на сегодня?

– Никаких. Вернусь с тобой, проверю Джуди. Может, съезжу в город, а может, пойду прогуляться в лес.

Конечно, у нее не было жесткого распорядка в Аган-Пойнте, но она знала, что должна хотя бы проверить электронную почту и позвонить в фирму.

«Байрон! Я не звонила ему полтора дня! – Она говорила с ним всего раз или два с тех пор, как приехала. – Он, наверное, волнуется».

Но, проверив задние карманы шорт, она поняла, что оставила мобильник в комнате.

Тропа, окаймленная деревьями, шла вверх. Горячие лучи солнца, льющиеся сквозь листву, кружевом ложились ей на лицо и грудь.

– Вон еще один, – сказал Эрни, не останавливаясь. Он махнул в сторону дерева, проходя мимо.

Патриция остановилась.

Маленькая дощечка, окрашенная в белый цвет и прибитая к дереву, выглядела как грубое украшение. Здесь, в лесу? Это было так странно. На доске виднелся витиеватый рисунок – завитушки и косые черты. Они даже казались симметричными.

– Еще один из символов, приносящих удачу? – спросила она.

Эрни остановился и оглянулся.

– Наверное. В лесу они встречаются время от времени. Для Поселенцев это, – он обвел руками чащу, – благословенная земля.

Патриция вгляделась в рисунок.

– Просто выглядит так... необычно.

– Ну, – сказал Эрни без особого интереса, – скорее жутко, если хочешь знать мое мнение.

«Жутко... Да», – согласилась она. Цвет орнамента тоже был необычным, темно-серым, как мокрый асфальт.

«Это вообще краска?» – задумалась она, прикасаясь к рисунку. На пальце осталось пятнышко. – Не похоже на краску. Может, мелок?»

Она вдруг осознала, что символ напоминал ей о записке, адресованной Дуэйну, которую Патриция нашла в мусорной корзине. До сих пор она о ней не вспоминала.

Венден.

Чье-то имя? Она могла поискать в телефонной книге, но зачем? У нее не было никаких причин для волнения, и тем не менее почему-то это ее тревожило. Слово выглядело так, будто было написано тонким мелком. Прямо как этот символ на дереве.

– Что ты делаешь? – спросил Эрни с улыбкой. – Надеешься, что, потерев дощечку, получишь немного удачи Поселенцев?

– Может быть, – сказала она и отошла.

И все же Эрни оказался прав. Орнамент был жутковат.

Узкий ручей пересекал тропинку с хрустально-чистой булькающей водой; Эрни перешагнул через него, Патриция перепрыгнула. Она глубоко вздохнула, пытаясь очистить разум, – роскошь для адвоката крупной компании, – и сосредоточилась на пении цикад, журчании ручья и хрусте, доносившемся из-под подошв Эрни. Последовательность звуков и ощущений успокаивала лучше, чем доза валиума.

Эрни остановился и обернулся.

– А тут у нас проблемка.

– Какая?

Еще один ручей пересекал их путь: в несколько метров шириной, дно – сплошные острые камни.

– Ты ведь не хочешь поранить ноги? – спросил Эрни.

Патриция засмеялась.

– Эрни, я не настолько изнежена городом, как ты думаешь. Я не умру, если перейду ручей босиком. – Она усмехнулась, собираясь аккуратно сделать первый шаг. – Конечно, ты всегда можешь перенести меня.

Она сказала это в шутку и очень удивилась, когда он схватил ее и поднял.

– Я же пошутила! – воскликнула она.

– Не беда. – Он улыбнулся и слегка подбросил ее. – Мы, деревенские парни, силачи. Тем более, как по мне, ты весишь не больше, чем мешочек с арахисовой шелухой.

– Какой изысканный комплимент, Эрни, – отшутилась она. – Конечно, если бы ты сказал, что я вешу больше, чем рояль, я бы знала, что пришло время сесть на диету.

Он с легкостью нес ее, одной рукой поддерживая спину, другой – бедра. Ее ноги подпрыгивали в воздухе с каждым его шагом, в то время как рука совершенно естественно обвивала мощный бицепс.

– Надеюсь, впереди будет еще один ручей, – она продолжала шутить. – Тогда я смогу забраться к тебе на спину.

– Ой, не дразни меня.

Покачивающие движения убаюкивали Патрицию. Она опустила голову ему на плечо. Казалось, Эрни сжал Патрицию крепче, и она грудью прижалась к его телу. Трение между ног усилилось, и, хотя чувство было приятным, все же приносило ей изрядную долю дискомфорта.

Патриции показалось, что цикады запели громче. Она не хотела этого, но расслабилась настолько, что могла бы уснуть. Пряди его длинных волос коснулись ее лица. Вырез на блузке оттянулся, и она полусонно заметила, что один сосок выглядывает.

Но сделала вид, что не замечает этого.

«О Боже», – мысленно простонала она.

Патриция, разморенная, пыталась сдержать охватившее ее возбуждение. Гул цикад заполнил голову, мягкие, покачивающие движения отдавались приятными волнами между ног и в груди. Но Эрни оставался настоящим джентльменом, хотя он не мог не заметить открывшегося соска. Патриция чувствовала, как сосок покалывает, как он набухает...

– Приехали. Десять центов за поездку.

Эрни поставил ее на ноги, и она, не осознавая, что делает, прижалась к нему, схватила за ягодицу и поцеловала. Отнюдь не дружеским поцелуем. Это был голодный, страстный, рожденный горячечным желанием поцелуй. Словно мистические сексуальные силы усыпили ее разум, оставив лишь чувства и животные импульсы.

Эрни замер, откинулся на дерево, закрылся руками – реакция, порожденная нравственным представлением о том, что давно любимая им женщина, выйдя замуж, стала недоступной. Но Патриция продолжала напирать, засунув язык ему в рот и сжав ягодицы еще сильнее. Сопротивление стало ослабевать. Она застонала, обняла Эрни за талию и прижалась своим пахом к его.

В страстном поцелуе язык Эрни проник ей в рот. Патриция даже не заметила, как расстегнула блузку и обнажила грудь. Она почти остервенело схватила его за волосы и потянула вниз.

Губы впились в набухший сосок.

– Сильнее, – единственное слово, которое Патриция сумела произнести. Она извивалась, будто в чудовищной жажде, но желание не торопилось ее покидать: оно накрывало Патрицию целиком, требуя немедленного утоления. Ее стон едва походил на человеческий. Фантазии воплощались в жизнь: уделив соскам достаточно внимания, Эрни вернулся к шее и начал слизывать остатки устричного сока с ее груди.

Патриция стонала все сильнее, до хрипоты. Схватив его крепкую руку, она поднесла ее к шортам, завела пальцы под трусики и нажала. Патриция задохнулась от яркого ощущения: его пальцы были внутри. Не колеблясь ни секунды, она коснулась его паха и ощутила упоительную твердость.

Она была готова стянуть с него штаны и повалить его на землю. Ей хотелось, чтобы он взял ее прямо здесь, в лесу, под палящими лучами солнца.

Она не знала, что делает.

Она потеряла рассудок.

Патриция осознала, когда коснулась ширинки Эрни, что еще немного – и она сожжет за собой все мосты, традиционные моногамные ценности будут преданы.

Рука застыла, полуприкрытые глаза широко распахнулись, рот открылся в немом изумлении.

«Боже мой, Боже мой! Что я делаю?» – ужаснулась Патриция.

Она рванулась назад и чуть не споткнулась о выступающий корень дерева.

Эрни смотрел на нее круглыми глазами.

– Что за черт?

– Прости, мне так жаль! – выпалила она. – Я-я-я... не могу!

Он стоял тяжело дыша, с расстегнутой ширинкой.

– Ты что, шутишь? Что, черт возьми, с тобой не так! Отмачивать такие трюки!

Лицо Патриции стало пунцовым. Она отыскала блузку и кое-как застегнула пуговицы.

«Извини», – говорил ее взгляд.

– Черт возьми! – Эрни застегнул джинсы. – Патриция, нельзя вот так заводить мужика, а потом передумывать!

– Я знаю. Мне жаль, – сказала она виновато.

Его взгляд стал жестким.

– Что, подумала, забавно будет завести большого тупого деревенского парня, а потом соскочить?

Она отчаянно качала головой, борясь со слезами.

– Нет-нет, я никогда ничего подобного не сделала бы, ни с тобой, ни с кем-либо еще.

– Что тогда? Почему ты остановилась?

– Я... я замужем...

– Замужем? Да, я знаю, что ты замужем! Ты была замужем и минуту назад, когда схватила мою руку и засунула себе в трусы! И когда схватила меня за волосы, чтобы ткнуть в свои сиськи! И не говори, будто беспокоилась о том, что собираешься изменить мужу!

Ее захватила новая волна смущения. Она пыталась найти подходящие слова, чтобы хоть как-то оправдаться, но ничего не приходило в голову. Она не смогла бы объяснить произошедшее даже самой себе.

«Я собиралась заняться с ним сексом прямо здесь, средь бела дня. И даже очень сильно этого хотела», – крутилась в голове мысль.

– Эрни, я не знаю, что сказать. Что-то просто... нашло на меня. – Она потерла глаза. – В последнее время я какая-то странная. С того дня, как вернулась. Никак не могу справиться с этим. В последние пару минут я даже не думала. Как будто сошла с ума.

– Что ж, ты точно сошла с ума, если так играешься с парнями, – проворчал он. По крайней мере, разочарование, похоже, сходило на нет. Он сел, прислонившись к дереву, и покачал головой.

Патриция была в отчаянии. Ее грудь, соски и влагалище пульсировали, будто обвиняя ум, предавший тело. Все шло к тому, чтобы высвободить животный порыв и удовлетворить желание, так что внезапное вмешательство морали только усугубило ситуацию.

– Мне очень жаль, Эрни, – Патриция продолжала извиняться.

Он уже остыл и посмеивался над собственным разочарованием.

– Ну, по крайней мере, теперь мы знаем.

– Что?

– Правду об устрицах и жареных цикадах.

Она покачала головой, улыбаясь.

– Пойдем. Я обещаю больше не приставать.

Но Эрни уже поднялся на ноги. Похоже, он пропустил ее слова мимо ушей.

– Интересно, это что такое. – Он смотрел в сторону холма.

– А?

– Гляди.

Эрни указал пальцем.

Городская полицейская машина припарковалась у дома Стэнхёрда, заливая округу красно-синим светом.

†††

– Не видел ничего подобного, – рассказывал сержант Трей в прихожей старого дома Стэнхёрда. Последний раз Патриция была в полуразрушенном плантаторском особняке очень давно, но в нем ничего не изменилось. Сломанное не меняли, а ремонтировали, так что она могла проследить историю починок от наших дней до пятидесятых годов девятнадцатого столетия.

– Гарантирую, что ни в Сквоттервиле, ни в самом Аган-Пойнте раньше ничего подобного не происходило, – закончил Трей. – За исключением Дуэйна на прошлой неделе, у нас никогда не было убийств. Да еще таких.

Слишком много информации за столь короткий срок. Патриция и Эрни подбежали к дому, увидев огни патрульной машины. Сержант Трей сообщил им, что убиты двое старейшин клана, Вильфруд и Этель Хильд. Патриция помнила имена, но не смогла вспомнить лица.

– Ничего безумнее не слышал, – пробормотал Эрни.

В старом доме пахло ладаном, ароматическими смесями и свечами ручной работы. Тишина внутри была поистине мертвенной, словно кто-то невидимый наблюдал за происходящим в немом осуждении. Широкая деревянная лестница вела из прихожей во тьму второго этажа. Трей проводил их в гостиную с выцветшими обоями, на которых все еще можно было разглядеть замысловатый узор. Солнечный свет едва сочился сквозь пыльные окна.

– В доме никого? – спросила Патриция.

– Только Марта, – ответил Трей.

Патриция вспомнила о жене Эверда.

– Значит, Хильды тоже жили в доме?

– Да, вместе с другими старейшинами. Мужчины сейчас в бухте, а женщины собирают в лесу всякую всячину для пикника. Хотя какой уж тут теперь пикник, черт возьми.

Они прошли в глубину дома, и мрачная темнота обступила незваных гостей. Вместо картин на стенах висели диковинные украшения ручной работы: цветы из кукурузных початков, мозаика из устричных раковин и, конечно, кресты, некоторые, казалось, были сделаны из костей мелких животных. Кое-где повторялся витиеватый узор – таинственный символ для привлечения удачи.

В самой дальней комнате шериф Саттер с мрачным видом фотографировал и делал заметки. Выглядел он так, словно его мучили желудочные колики.

– Сказал им? – спросил он Трея.

Заместитель кивнул.

– Проклятье какое-то. Убийства. Да еще и в Сквоттервиле.

Патриция нахмурилась.

– Шериф, я не понимаю. Хильды убиты? Где тела?

– Нет-нет, их убили не здесь. Тела обнаружены в километрах от дома, на мысе. Старик Хельм наткнулся на них поутру.

Саттер положил блокнот рядом с камерой и сел на большую кровать с балдахином, которой на вид было лет пятьдесят. На нитке из красной пряжи свисал фиолетовый камень, а на тумбочке стояла банка с чем-то похожим на маринованное яйцо.

– Что в банке? – спросила Патриция. – Яйцо?

– Они называют это «Яйца Ручья», – ответил Эрни. – Обычные куриные яйца, которые закапывают в ручье на пару месяцев, пока они не почернеют. Они вроде как защищают от болезней. Очередное суеверие.

– Гнилые яйца, – пробормотал Саттер. – Вот дурачье.

– Воняет свирепо, если открыть банку.

«Мерзость», – поморщилась Патриция.

Спальня не была загромождена мебелью, как и остальные комнаты особняка: тростниковый стул, маленький стол из орехового дерева, полный одежды шкаф, небольшой комод и несколько свечей в металлических подсвечниках – довольно скромная обстановка. Над кроватью на стене висел крест из склеенных вместе желудей, а под ним – еще один из символов удачи.

Патриции пришла в голову мысль, что много удачи они не приносят.

– Черт побери, бедная Марта сидит в другой комнате. У нее шок. – Саттер потер лицо. – Из нее и слова не вытянешь. Трей, иди проверь, как она.

Трей кивнул и вышел из комнаты.

– Вы фотографировали, – заметила Патриция.

– Да, улики. Мы крошечное городское отделение, Патриция, поэтому, когда происходит что-то, что квалифицируется как серьезное преступление, мы пишем отчет, собираем улики и передаем дело шерифам округа. Они будут проводить расследование. Коронер прямо сейчас забирает тела.

– Но если Хильдов убили за несколько километров отсюда, почему вы ведете себя так, словно эта спальня – место преступления?

– Потому что так оно и есть. – Шериф устало махнул рукой в сторону шкафа и открытых ящиков комода. – Хильдов не просто убили. Это явно какие-то разборки в стиле наркоторговцев из города. Ты брезгливая?

– Говорите, – сказала Патриция.

– Этель была обнажена и разрублена пополам топором. Вильфруд – привязан к дереву и зарезан ножом. У него в кармане нашли пакетики с метом. – Он снова махнул на шкаф и комод. – И гляди, что я тут обнаружил.

Под постельным бельем в комоде Патриция заметила десятки маленьких пластиковых пакетов, наполненных желтыми гранулами и желтоватыми крупицами чего-то похожего на кристаллы каменной соли.

– Кристаллический метамфетамин, – пояснил Саттер. – Вместо кокаина, для низших слоев общества. В крупных городах кокаин – серьезный наркотик, но здесь, в глуши? Дорогая дрянь. Вот это, – шериф указал пальцем на пакетики, – нюхают, курят, колют. Одна доза в производстве стоит два доллара, а продают ее за двадцать. Очень быстрый наркотик и действует часов восемь. И зависимость от него появляется быстро, как от крэка.

Патриция удивленно рассматривала пакетики.

– Хильды употребляли?

– Нет. Похоже, продавали. Видишь, там, в шкафу?

Внутри, на дне, лежал большой пластиковый пакет. Открыв его, Патриция на миг решила, что Саттер ее разыгрывает.

– Спички? – спросил Эрни, заглядывая внутрь.

В пакете было с добрую сотню спичечных коробков. Обычных старых спичечных коробков.

– Но зачем?

– Производственный процесс. Наркоманы вымачивают спички в каком-то растворителе, чтобы извлечь химикат. Не из самих спичек, а из терок для зажигания на коробках. А наверху – главный ингредиент.

На полке стояло около дюжины бутылок с лекарствами от аллергии и насморка, которые можно купить в любой аптеке.

– Лекарства от простуды выдерживают в спирте, кипятят и фильтруют, – рассказывал Саттер. – Получается основа для кристаллического метамфетамина. Ее смешивают с химикатом со спичечных коробков, добавляют какой-то йодный состав, варят все это и возгоняют. Я не знаю деталей процесса – он довольно сложный. Но любой полицейский в мире скажет вам, чем занимались Вильфруд и Этель Хильд.

– Не могу в это поверить, – сказал Эрни. – Я всю жизнь знал Вильфруда и Этель. Они были странными, конечно. Но наркоторговцы?

– Больше чем дилеры, – напомнил Саттер. – Варщики. Люди бывают разные, Эрни, а иногда – намного чаще, чем тебе кажется, – они совсем не те, за кого себя выдают.