Текст книги "Глушь (ЛП)"
Автор книги: Эдвард Ли
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Часть третья
«Это чудесно», – думал он. Его взгляд, устремленный в небо, жадно впитывал свет далеких звезд.
«Моя жизнь чудесна!»
Ночь была прекрасна, как и его любовь. Бог, в которого он верил, был куда более скрытным и непостижимым, чем Бог большинства людей, но это не делало его менее настоящим. Вильфруд знал, что все боги вездесущи и непознаваемы, потому всё, что доступно человеку, – молиться и верить.
Этель, его жена, медленно шла по лесу, сосредоточенная на своей задаче. Вильфруд в их паре был сновидцем, большую часть времени погруженным в самого себя, за что она любя называла его лентяем.
«Просто моя любовь делает меня сновидцем», – думал он, но ничего не говорил, потому что она и так это знала.
Кроме того, Этель была лучшим прорицателем.
Предсказание могло быть очень точным, если практикующий хранил веру и в сердце, и в душе. Вильфруд и Этель были предсказателями клана на протяжении десятилетий, с самого раннего возраста. Сегодня они попросили духов помочь с поисками медовых сморчков для праздничного пиршества в выходные. Этель готовила восхитительную подливку, но по рецепту нужны были именно эти редкие грибы, найти которые было не так уж просто.
Однако у прорицателей был свой путь.
Перед тем как пойти в лес, они оба помолились над вареной свиной костяшкой, и теперь Этель блуждала по лесу, держа кость в руках. Сигнал не был физическим ощущением, скорее напоминал зуд в голове. Разумеется, она была нагая, чтобы еще больше ублажить духов, и Вильфруд не мог оторвать глаз от чувственной красоты жены. Ее кожа сияла белизной в свете луны и выглядела совершенной. Да, они не были молоды, но, глядя на нее сейчас, в тишине ночи, Вильфруд ощутил, как перехватывает дыхание. В целом мире не было человека больше благодарного Богу в эту минуту, чем он.
Время обошло ее тело стороной; она даже близко не выглядела на свои пятьдесят, и седина едва коснулась ее длинных черных волос. Даже ее грудь почти не провисла: упругие полушария источали молочное свечение, подчеркивающее большие темные соски. На шее висела подвеска, которую он сделал, когда они поженились, – темно-синий с красным камень, какие часто носят предсказатели и медиумы, чтобы усилить видения. Камень свисал на ее грудь и временами как будто менял цвет, чтобы отразить вспыхивающую страсть Этель. Сам Вильфруд носил крест, который она подарила ему так же давно: две с любовью и старанием вырезанные из корня эддо палочки.
На мгновение Вильфруд оцепенел. Не шевелясь, он наслаждался ночным обликом своей жены.
«О небо, – подумал он. —Я такой счастливый человек».
Она поворачивается, не опуская глаз на свои босые ноги, всматривается в ночь, прислушивается к ее секретам, а затем вдруг падает на колени и склоняется к земле. Вильфруд валится рядом, его желание растет. Очередной взгляд на нее, стоящую на коленях, с торчащими вверх ягодицами, горячит его еще больше.
«Я же должен помогать ей», – возникает мысль в его голове.
– О, Вильфруд, посмотри! – Она чуть не кричит от волнения, приподнимая свободной рукой землю между корнями дерева. – Духи сегодня так благосклонны!
«Только женщина, которая дорога мне больше жизни, может так восторгаться поиском сморчков», – думает он. Вильфруд подползает ближе, пытается сосредоточиться, но от возбуждения у него кружится голова и мысли путаются. Ее грудь подпрыгивает, когда она выпрямляется, улыбаясь. Этель протягивает ему ладонь, выпачканную землей и наполненную сморчками.
– Еще пять!
Он улыбается в ответ, витая в облаках, кладет сморчки в сумку и...
Бросает ее на землю.
– Что ты делаешь? – восклицает Этель.
– Ты же знаешь, – шепчет он, обнимая ее и прижимая к дереву. Его голос дрожит.
– Позволь мне заняться с тобой любовью – прямо здесь, в лесу, пусть луна и звезды наблюдают. – Его руки скользят вверх по ее бедрам. Пот росинками усеивает кожу. Этель такая мягкая...
Он целует жену в шею, тяжело дыша. Жасминовый запах ее волос мгновенно возбуждает Вильфруда.
Этель хихикает. Ее пальцы скользят по его спине. Она прижимается к нему грудью и закидывает ногу ему на пояс.
– Хм, – вздыхает она прямо ему в ухо. – Значит, ты хочешь взять меня прямо здесь, на земле?
– Да, да!
– Хм, дай-ка подумать...
Ее бедро скользит вверх и вниз по его ноге. Рука сжимает ягодицу, опускается на грудь и начинает расстегивать рубашку.
– Дай-ка подумать, – мурчит она.
Вильфруд уже сходит с ума. Он пытается поцеловать ее, но каждый раз, когда их губы встречаются, она отстраняется. В конце концов ее пальцы паучками разбегаются по его груди, спускаются к промежности и медленно и мучительно начинают его ласкать.
– Моя любовь, моя любовь, моя любовь, – бормочет он, касаясь губами ее шеи. – Пожалуйста! Сейчас!
– Хм, дай же мне решить, – ее пальцы играют с верхней пуговицей брюк и вот-вот расстегнут их.
– Вообще-то, – резко говорит она, – нет.
– Не мучай меня! – умоляет он.
– Вильфруд, ты прямо создан, чтобы тебя водили за нос!
Она улыбается, проводит руками по своим упругим грудям, берет сумку и кладет мужу в руки.
– Мы должны вернуться к делу. – Улыбка становится хищной. – Займемся любовью позже. Когда вернемся домой.
Вильфруд стонет и в притворной агонии закатывает глаза.
– Ожидание распаляет желание, – усмехается она.
– Нет, не распаляет! Я хочу тебя сейчас!
– Ох, Вильфруд, ты замечательный муж, но, честно, иногда напоминаешь мне маленького козленка. Подожди немножко, – говорит она и исчезает за толстым деревом, продолжая охоту за сморчками.
Вильфруд растерянно смотрит ей вслед.
«Женщины, – думает он. – Как же они любят водить мужчин за нос!»
Он бредет за женой в лес. Густая лиственная крыша над головой закрывает лунный свет – он едва видит, куда ступает. Захотелось позвать Этель, но спустя пару секунд он передумал: неправильно отвлекать ее во время поисков. Вместо этого Вильфруд представил жену, ее прекрасную гладкую кожу, аппетитные груди с острыми сосками, гнездышко между ног, мягкое, как мех...
Проходит пять минут, десять. Он вслушивается в звуки ночного леса, но не слышит ее шагов.
– Милая? – зовет он.
Этель не отвечает.
– Этель?
Вильфруд делает еще один шаг вперед.
– Ой!
Он спотыкается и падает.
«Какой же я неуклюжий олух», – думает он.
Должно быть, зацепился за корень или упавшую ветку. Вильфруд протягивает руку, чтобы помочь себе подняться.
И касается босой ноги. Встревоженный, он хлопает по ступне, поднимается выше...
В свете луны, пробивающемся кое-где сквозь листву, он видит, что Этель лежит ничком.
– Этель! С тобой все в порядке?! – Он пододвигается к ней, обнимает, чтобы приподнять.
Ее голова безжизненно свисает на плечи.
И он замечает кровь на ее лбу.
Нет!
Страх пробирает Вильфруда, он чувствует, как холодеет его кровь.
– Этель! Этель! Пожалуйста, очнись!
Позади него раздается голос:
– Не волнуйся, Поселенец. Она не мертва. Я ее просто вырубил.
В густой тени он замечает фигуру. Она возвышается над ним, но Вильфруд, ослепленный гневом, все равно пытается вскочить, чтобы защитить свою женщину.
Бац!
– О да. Суку я вырубил этой же бутылкой.
Удар вышибает из Вильфруда дух.
†††
Вильфруд приходит в себя из-за неприятного звука, похожего на хрип. Перед глазами все плывет, словно он смотрит на мир через закопченное стекло. Каждый удар сердца отдается буханьем в ушах и вспышками боли в затылке. Проходит несколько секунд, прежде чем взгляд фокусируется и он видит...
На поляне, залитой лунным светом, лежит на спине Этель. Тучный мужик энергично двигается между ее раскинутых ног. Комбинезон сполз вниз, и бледные ягодицы дрябло вздрагивают в такт его движениям.
Внутри Вильфруда вспыхивает пожар, но крошечная часть его мозга успевает перехватить управление и обращается к логике.
«Что случилось?» – возникает мысль.
Боль в голове такая, словно туда вбили гвоздь. Они с Этель собирали сморчки? Да, ведь на подходе пикник клана. Она бросилась в темный лес по велению кости.
«Я нашел ее, – вспоминает он. – Она лежала, и... там был еще кто-то!»
Вильфруд вспомнил коренастую тень, тяжелый удар, мутное забытье и теперь...
Вот это.
Вильфруд понял, что привязан к дереву. Запястья сведены за стволом, их удерживает веревка. Вторая проходит прямо между его зубами и работает одновременно как кляп и удавка. В ужасе осматриваясь, он замечает, что рот Этель заткнут похожим кляпом. Все, что они могут, – слабо хрипеть, а значит, никто их не услышит.
Мужчина, насилующий его жену, смотрит через плечо.
– О, смотри-ка, милая. Твой муж, наконец, проснулся. – Толстая рожа гадко ухмыляется. – Привет, Вильфруд! Ты же не возражаешь, чтобы я оттрахал как следует твою женушку, да?
Вильфруда трясет от ярости. Он узнает дородное лицо – это Джуниор, один из мальчиков Коудилла. Вильфруд борется с узлами, но бесполезно. Веревка только сильнее врезается в запястья, а когда он пытается кричать, из глотки вырывается невнятный хрип.
Хрипы Этель эхом отдаются в ушах Вильфруда. Джуниор душит ее кожаным шнуром от подвески. Он стягивает его, пока лицо Этель не темнеет и язык не начинает вываливаться, и тогда Джуниор отпускает шнур, чтобы она не потеряла сознание и не умерла. Он хочет, чтобы она была в сознании.
Но почему он это делает?
И что будет, когда он закончит?
Джуниор похрюкивает, закручивает шнур, резко двигается два-три раза и замирает.
Вскочив на ноги, он подтягивает комбинезон и отряхивается.
– Не самая лучшая штучка, которая у меня была, но не так уж плоха. Для старушки. Сколько ей, Вильфруд? Около шестидесяти? Мне нравятся помоложе, десять-одиннадцать лет, но на безрыбье... все лучше, чем ничего, а?
Джуниор извергает из себя поросячий визг, который заменяет ему смех. Закончив, он вновь бросает жадный взгляд на неподвижную Этель.
– Ой, черт! Не говори мне, что она сдохла! Вечеринка только началась! – Он опускается на колени, несколько раз бьет ее по лицу, затем прикладывает ухо к обнаженной груди, чтобы послушать сердце. – Вот так! – говорит он. – Нам повезло, Вильфруд. Ее часики все еще тикают. – Он встает. – Давай ей, может, на лицо воды плеснем маленько, чтоб очухалась.
Вильфруд рычит и бьется в веревках. Джуниор расстегивает ширинку и мочится на лицо Этель. Она действительно приходит в себя, осоловело водит глазами, пытаясь понять, что происходит.
– Пивчик вышел!
Вильфруд уже не обращает внимания на кожу, растираемую веревками. Он хрипит сквозь кляп:
– Освободи меня! Освободи!
Джуниор поворачивается к нему.
– Чего, Вильфруд? Не совсем понимаю, знаешь, кляп мешает. Ой! Ты хочешь, чтобы я развязал тебя? – Очередной свинячий смешок. – Да ладно! С чего бы я стал это делать?
Джуниор прислоняется к дереву, небрежно скрестив руки на груди.
– Ты не знаешь этого, Вильфруд, но в некотором смысле ты и твоя жуткая старая шлюха играете свою роль в большом деле, которое изменит жизни местных к лучшему. – Он чешет живот. – Ну, почти всех местных. Для тебя и твоей маленькой миссис местов не предусмотрено! – Джуниор поднимает взгляд на луну. – Ой, как поздно! Пора заканчивать вечериночку!
Этель дрожит в грязи и пытается сплюнуть мочу через кляп. Джуниор направляется к дереву, вытаскивает из-за него огромный топор, подходит к Этель, расставляет ноги пошире и поднимает топор над головой.
– Нет! – пытается крикнуть Вильфруд.
Вжих!
Лезвие опускается на живот Этель.
Вжих! Вжих!
Удары кромсают тело женщины, перерубая ее поперек живота, чуть выше пупка.
Ноги часто дрожат, голые пятки стучат по влажной земле, а туловище бьется в судорогах.
Вильфруд задыхается. Его мышцы горят, он пытается порвать веревки, но ничего не выходит. Вопли застревают в горле, а глаза, и без того налитые кровью, готовы лопнуть от напряжения. Остатки разума покидают его.
Джуниор посмеивается, в его глазах плещется давнишнее безумие. Он отбрасывает топор.
– Ну, как тебе?
Ноги Этель замирают. Но она все еще жива – переворачивается и ползет в сторону Джуниора.
– Живучая сучка. Что есть, то есть, – замечает он. Затем хватает ее за шнурок от подвески, кряхтит, поднимает и цепляет за сломанную ветку. Потом отходит, чтобы посмотреть, как Этель медленно задыхается, повиснув на дереве, пока ее внутренности вываливаются из рваной раны.
– Боже, ух, ну и веселуха.
К этому моменту ужас целиком поглощает Вильфруда, и он обмякает. Джуниор подходит к нему, поигрывая ножом.
– Так-с, одну обслужили, пришел твой черед, Вильфруд.
– Аргх!
Джуниор вонзает нож чуть ниже пупка.
– Но должен тебе сказать, – продолжает Джуниор, – вся эта резня, повешение и прочее снова разбудили моего «дружка», если ты понимаешь, о чем я. – Он усмехается, показывая коричневые зубы. – Вокруг никого... Так что кто назовет меня извращенцем, а?
Вильфруд издает что-то вроде стона. Его тело горит в агонии, кровь и желчь стекают по ногам.
Джуниор пожимает плечами, возвращается к нижней части тела Этель.
– Поэтому... почему бы и нет!
Он расстегивает комбинезон, подтягивает к себе обрубок и с поросячьим визгом приступает к делу. Вильфруд Хильд наблюдает эту картину последние десять минут своей жизни.
6
Часть первая
«Похоже, она сегодня отсыпается», – догадалась Патриция. Это было ожидаемо. Сама Патриция встала рано из-за цикад и щебечущих зябликов. Вчера она оставила окно открытым – роскошь, доступная лишь маленьким городкам, где можно спокойно наслаждаться свежим ночным воздухом, без воя автомобильных сирен полиции и скорой помощи.
Проснувшись, она не чувствовала себя виноватой, как в прошлое утро. Да, в памяти всплыли фрагменты жарких ночных сновидений, но в этот раз шалости не включали в себя секс с Эрни на глазах у мужа. Только с незнакомцами, а сны о незнакомцах не считаются.
«Просто грязные фантазии, – отмахнулась она. – У всех они есть, включая Байрона. Мне нечего стыдиться».
Так Патриция решила в начале дня.
Ночью она, правда, просыпалась и ей казалось, что кто-то за ней наблюдает, а еще она снова мастурбировала, хотя это вроде бы тоже было сном.
«А что было во снах – остается во снах. Проехали», – рассудила Патриция.
Одевшись, она поднялась на второй этаж, чтобы проверить сестру, но первым делом заметила открытую дверь в комнату Эрни. Хозяина внутри не было. А вот Джуди дрыхла без задних ног. Прошлой ночью она в конце концов отрубилась от стресса и выпитого и теперь, развеяв прах Дуэйна, могла сбросить цепи отчаяния и сосредоточиться на позитивных вещах.
«По крайней мере, я на это надеюсь», – подумала Патриция и осторожно закрыла дверь.
Спустившись, она решила не завтракать и отправилась прямиком в сад. Что-то тянуло ее наружу отдыхать и наслаждаться прекрасной природой, и Патриция предположила, что это было желание игнорировать то, о чем ей всегда напоминал родной дом.
Пейзаж так сильно отличался от вашингтонского, что, выйдя на тропинку, Патриция замерла в изумлении. Небо над головой было синее-синее, без единого облачка, из-за чего солнце казалось ярче. Трава светилась зеленым, а цветы были похожи на взрывы красного, желтого и фиолетового.
Патриция подумала, что поездка может оказаться не такой плохой, как она ожидала.
Возможно, она переросла свою травму и тем самым доказала доктору Салли, что он зря так настойчиво советовал ей не приближаться к Аган-Пойнту. Дикие сны, вспышка сексуального возбуждения, частая мастурбация – совсем на нее не похоже, но сегодня Патрицию это волновало куда меньше, чем вчера.
Она скинула сандалии, чтобы прогуляться по траве босиком. В ее распоряжении был весь сад.
«Я не знаю, куда иду, и... не хочу знать!» – подумала она. Наконец-то, день без ежедневника.
Затем в голове возникла мысль: «Мыс».
Почему бы и нет? Она проведет утро, гуляя по мысу.
Волны безумно зеленой травы уводили ее все дальше от дома. Она шла между рядами высоких деревьев, кроны которых образовывали над ее головой свод. Аган-Пойнт, клин зеленой земли, с одной стороны был обрамлен рекой, а с другой вдавался в Чесапикский залив; теперь мыс казался Патриции красивее и намного больше, чем Аган-Пойнт из ее воспоминаний
Она перепрыгнула через несколько скудных ручьев, рассматривая саламандр и жаб, и только потом заметила, что гуляет по речной стороне мыса. На другом берегу она увидела несколько мобильных офисов и залитые фундаменты для новых домов, которым было суждено влить в местную экономику средства обеспеченных американцев. Сейчас там ничего не происходило: бетономешалки, тракторы и экскаваторы молчали, а людей вовсе не было видно. Дверь одного из вагончиков открылась, из него вышел мужчина и пошел к пикапу. Патриция готова была поспорить, что этот блондин с короткой стрижкой и упругим шагом не кто иной, как Гордон Фелпс, застройщик, с которым она познакомилась вчера после похорон.
«Не знаю, как к нему относиться», – подумала она. Сестра находила его милым, но Патриции он совсем не понравился.
«Бизнесмен, которому нужна земля Джуди, – вспомнила она. —Мне все равно, сколько у него денег... Я ему не доверяю. – Патриция одновременно нахмурилась и улыбнулась самой себе. – Но я юрист. А мы никому не доверяем».
Гордон Фелпс остановился у двери грузовика, заметил ее и помахал. Патриция надела дежурную улыбку и помахала в ответ.
Над головой пронзительно ругались вороны, а на берегу она заметила бабочек, сидящих на высокой траве. Здесь, рядом с водой, всегда слышимые, но редко видимые цикады летали туда-сюда. Патриция была потрясена величием дикой природы, которую давно изгнала из своей жизни. Затем она нахмурилась, заметив явный диссонанс.
«Вот нетронутый лес, а совсем рядом – строительная площадка. Что ж, таков мир», – подумала она. С точки зрения природы Патриция, являясь адвокатом в сфере недвижимости, была таким же преступником, как и Фелпс.
Она пошла дальше. Солнечные лучи нежно касались ее лица. Пробираясь через лес, она в конце концов вышла к широкому отрогу мыса – Сквоттервилю, как его прозвали местные. Там, в окружении деревьев, была небольшая колония: незатейливое и сплоченное скопление лачуг, жестяных сарайчиков и старых трейлеров. Позади стоял дом Стэнхёрдов, самое древнее жилище в Аган-Пойнте, и выглядел он соответствующе. Ничуть не изменился со времен плантаторов, когда Вирджиния отделилась от Союза. Покосившееся крыльцо по-прежнему опоясывало дом и сглаживало его строгие формы с покатой, кое-где прохудившейся крышей. За сто лет, что стоял этот дом, его несколько раз красили в белый, но доски в конце концов приобрели серый оттенок; черепицу, вырванную штормами, заменили дранкой из кедра и смолой; большую часть ставней заколотили. Джуди дом не использовала, поэтому позволила Эверду Стэнхёрду и его жене жить там бесплатно вместе с другими старшими парами клана. Джуди не брала с Поселенцев арендную плату, хотя к каждому жилищу было подключено электричество, а к общей бане – еще и водопровод. Не так много, но лучше, чем соцобеспечение. Поселенцы казались довольными такой жизнью, хоть она и была простой.
«Почти утопия», – заметила про себя Патриция, глядя вниз на ветхие домишки. Женщины развешивали белье, болтая и смеясь. Она задумалась. Была ли это утопия, пусть и примитивная, или же она смотрела на медленно вырождающееся племя, испугавшееся современного мира? Легко поддаться довлеющему общественному мнению и причислить Поселенцев к недогражданам, вынужденным прозябать без образования и надежд добиться в жизни чего-то большего.
«Возможно, эта утопия ограничивает их и не дает выбраться в реальный мир», – предположила Патриция.
Довольно идеалистическое соображение, мягко говоря.
«Ты столичный юрист, Патриция, – подумала она. – Не прикидывайся социологом».
Патриция не заметила в Сквоттервиле мужчин, что было неудивительно, ведь большинство из них в это время в море, вытаскивают улов на лодках Джуди.
«Может быть, так происходит везде, – она продолжала размышлять. – Берешь и даешь. Джуди бесплатно предоставила им место для жизни, а они работают на благо ее компании».
Сестра владела лодками, землей, перерабатывающим заводом, складами и грузовыми автомобилями – всем, но какой толк в оборудовании, если на нем никто не работает?
Присмотревшись, Патриция заметила детей, которые скакали возле своих матерей и бабушек. Кажется, они играли в пятнашки посреди лабиринта из развешанного белья и громко визжали. Дети постарше несли из леса дикие ягоды, съедобную зелень, утиные яйца и даже тушки кроликов и белок, которых они поймали в ловушки, сделанные руками их отцов. Некоторые тащили вязанки хвороста. Хотя во всех лачугах и трейлерах было электричество, Поселенцы часто готовили в котлах, висящих над общими кострами. Теперь Патриция поняла, что смотрит на закрытую общину, которая с радостью позволяет современному миру скользить мимо. Примитивный, но, несомненно, эффективный образ жизни, пусть племенной, но организованный. Уклад, который работал.
Она спустилась вниз по склону к тропинке, и, стоило ей повернуть за угол бани, несколько мальчишек – от десяти до двенадцати лет – бросились прочь, заметив ее.
«Я что, спугнула их?» – подумала Патриция без особого интереса. Казалось, она захватила их врасплох; они поступили как дети, которых застали за чем-то, что им делать не следовало.
Но чем?
Она пошла вдоль задней стены бани. Длинная, безупречно чистая стена, кроме...
Хм.
Прищурившись, она заметила пятнышко. Подошла ближе.
«Что это такое?» – заинтересовалась Патриция.
Ей показалось, что на стене была щербинка; чем ближе она подходила, тем отчетливее слышала шипение.
И голоса?
Патриция не была уверена.
Она пригляделась к пятнышку. Это было отверстие шириной в сантиметр, пробуренное в стыке между двумя кирпичами.
Шипела не змея или газ, а ровный напор воды.
«Глазок», – поняла она, прислонилась щекой к стене и заглянула внутрь. Три крепко сбитых девушки лет восемнадцати-девятнадцати намыливали друг друга, болтали и хихикали. Это объясняло, почему мальчишки убежали: Патриция поймала их, когда они подглядывали за старшими девушками.
Без сомнения, глазок пользовался популярностью. Стена под отверстием изобиловала пятнами засохшей спермы. Патриция улыбнулась.
«Мальчишки», – она покачала головой.
Что-то не давало ей покоя. Стрекот цикад заполнял голову и странным образом напоминал о шипении воды.
Глазок. Подглядывание. Вуайеристы.
Несколько мальчишек на пути к половой зрелости следуют порывам меняющегося тела – ничего опасного. Что же ее беспокоило?
«Сон», – вспомнила она.
Прошлой ночью ей приснилось, что за ней наблюдают. Большая часть сновидения превратилась в туман, в голове вспыхивали только отдельные яркие картинки: «Мне снилось, что кто-то смотрит на меня из окна, пока я себя трогаю».
Чем больше она думала об этом, тем отчетливее всплывали обрывки сна. Она вспомнила, что возбудилась сильнее, когда поняла, что кто-то подсматривает. Вуайерист не выдавал себя, но Патриция точно знала, что он смотрит, и возбуждение росло, так что кончила она быстро.
Единственное, что осталось неясным, – последовательность событий.
«Я мастурбировала во сне? – спросила она себя. – Или по-настоящему, когда проснулась?»
Она склонялась ко второму варианту. Откуда эти грязные сны? Секс с Эрни на глазах у мужа? Секс с незнакомцами? Повышенное либидо с тех пор, как она приехала?
Патриция не хотела себе врать: в последние два дня она была такой возбужденной, какой не была никогда в жизни. Но это было странно и бессмысленно. Аган-Пойнт был неотрывно связан с изнасилованием – самым страшным и невозбуждающим происшествием в ее жизни.
«Тогда почему я никак не могу сбросить напряжение с тех пор, как приехала?» – вертелся в голове вопрос.
Мысли утянули ее за собой. Теперь она воображала себя в душевой Поселенцев. Одна, но точно знает, что за ней следят. В паху разгорается пожар. Фантазия поглощает ее целиком: она не только видит себя в белой кирпичной комнате, но и чувствует, как мыло скользить по ее груди, животу и между ног. Пена покрывает ее с ног до головы, как облегающий костюм, и только розовые соски и несколько рыжих завитков на лобке нарушают идеальный покров. Она пристально смотрит на отверстие в стене, что-то будто притягивает ее взгляд. Руки скользят по телу – она уже не моется, а ласкает себя. Нервы на пределе, соски набухают от возбуждения. Пена слетает под давлением прохладных струй и исчезает между ног.
Чей-то немигающий глаз наблюдает за ней сквозь отверстие.
«Иди сюда, – выдыхает она. Раздвигает ноги, пальцами раскрывает набухшие половые губы. – Кем бы ты ни был, иди сюда».
Патриция закрывает глаза, распаляет себя пальцами. Она приближается к оргазму. Ее груди горят. Острые волны наслаждения почти опрокидывают ее. Большие мозолистые руки невидимого вуайериста обнимают Патрицию со спины, скользят по груди, сжимают ее, и тогда она...
– Привет, Патриция. Рано же ты сегодня встала.
Фантазия треснула, словно сухая ветка под тяжелым башмаком. Патриция развернулась, ошеломленная. По траве шагал Эрни, в джинсах, рабочих ботинках, с ящиком для инструментов в руках.
– Эрни. Я... я тебя не заметила! – нашлась она.
Он указал на ящик.
– Да я просто путь срезал. Джуди попросила отключить некоторые хижины от сети.
Патриция медленно приходила в себя.
«Это была самая яркая греза наяву в моей жизни! – Она коснулась своего горла. – Надеюсь, я не покраснела».
Фантазия не продержалась достаточно долго, чтобы она смогла увидеть лицо воображаемого любовника.
Надеялась ли она, что это Эрни?
Он усмехнулся, глядя на нее.
– Ты в порядке?
– Замечталась, – пробормотала она. – Что ты сказал? Отключить электричество?
– Только в трех лачугах. Нет смысла оставлять его, если им никто не пользуется.
– Что ты имеешь в виду?
Он поставил ящик для инструментов и скрестил руки на груди.
– Что ж, с тех пор как ты уехала, мало что изменилось. Разве что Поселенцев стало больше. Наверное, им тесно, вот и уезжают.
– Уезжают? В смысле из Аган-Пойнта?
Эрни кивнул. Почему-то полоска пота, оставившая темный след по центру обтягивающей футболки, показалась ей чертовски сексуальной. И эти длинные волосы, чуть взъерошенные, будто он только встал с постели...
– Трое уехали на прошлой неделе, и еще восемь или десять – с начала месяца. Немного странно... хотя может и нет. Просто потому, что я люблю Аган-Пойнт, не значит, что он всем нравится. Не тебе, например.
– Но куда они уехали? – задала она логичный вопрос.
Эрни пожал плечами.
– Ну, знаешь, адресов они не оставили, если ты об этом. В основном младшие уехали, в районе двадцати лет. Взросление и все такое. Дети часто покидают родной дом и ищут другие пастбища.
«Так и есть», – согласилась она.
– Что по поводу меня, – продолжал Эрни, его волосы тронул налетевший ветерок, – мне здесь нравится. Не могу представить, что когда-либо покину это место. Большой город не для меня. Однажды ездил в Роанок, и это больше напоминало испытание. Воздух вонючий, движение ужасное, цены жуть. Не понимаю, как ты живешь в Вашингтоне.
– Свои плюсы и минусы. Но в этот раз, знаешь, мне тут нравится. В прошлые разы было хуже.
– О да. Когда Джуди и Дуэйн поженились... Ну, с этим покончено. Я надеюсь, что Джуди скоро выйдет из траура.
– Я тоже.
– Вчера вечером она напилась как скунс, но уже видно, что, даже с разбитым сердцем, ей лучше. Беспокойства и тревоги ушли. Приятно было это увидеть. Гуляешь?
– Да. Давненько я не бродила по окрестностям. Здесь красивее, чем я запомнила.
– Мне нужно сходить на пристань, проверить, не доставили ли новые ловушки для крабов. Хочешь со мной?
– Конечно, – сказала она и последовала за ним. Они прошли через небольшую сосновую рощу. Поля за Сквоттервилем сияли на солнце. Пейзаж убаюкивал Патрицию, но не настолько, чтобы она забыла о дневных сексуальных фантазиях. Пока она шла за Эрни, ей приходилось сознательно заставлять себя не смотреть на него, такого подтянутого, с загорелыми руками, узкой спиной и сильными ногами.
«Это проклятое место превращает меня в нимфоманку, – подумала Патриция, – и непонятно почему».
Она попыталась выкинуть все лишнее из головы.
– Мне нравится запах залива, – заметил он, – соленый, чистый.
– Мм, – протянула она, вдохнув поглубже.
– И никто не гадит, как в остальных частях залива. Христос свидетель, в большинстве других мест считают, что залив – огромная помойка.
«В Вашингтоне, например», – мысленно согласилась Патриция. Между деревьями поблескивала вода, а высоко в небе вьюрков и ворон сменили чайки и бекасы. Через несколько минут Эрни и Патриция оказались у городских доков с дюжиной причалов, выступавших над водами залива. Несколько Поселенцев выполняли свою работу в деревянных постройках. Они подняли глаза, коротко кивнули и вернулись к сортировке веревок и укладке корзин. Эрни подошел к одному из зданий, взял планшет и начал пересчитывать новые ловушки для крабов – несколько десятков простых ящиков из проволоки, обработанных черным латексом, чтобы предотвратить ржавчину. Цилиндрический отсек внутри каждого ящика держал приманку, и каждая ловушка выбрасывалась в залив, отмеченная плавающим буем. Люди на лодках выходили в море в четыре утра, сбрасывали ловушки, ловили сетью устриц и моллюсков в течение нескольких часов, после чего вытаскивали ловушки, опустошали их и сортировали крабов по размеру. Почти все лодки сейчас были в бухте, но Патриция заметила несколько пришвартованных к причалу – широкие, неглубокие лодочки с небольшими двигателями сзади.
Она подошла к Эрни, все еще занятому подсчетом ловушек.
– В газетах постоянно жалуются на плохой улов крабов в заливе. Что такого особенного в Аган-Пойнте?
Эрни указал вперед, на широкую, в несколько миль, полосу залива.
– Там? Течение слишком сильное и крабов не много. – Затем он указал на серию песчаных берм, которые разбивали поверхность воды на протяжении полутора километров. – Но эти бермы замедляют течение в Аган-Пойнте, что идеально подходит для голубых крабов. Пресноводный поток охлаждает воду и снижает соленость. Вот почему крабы Аган-Пойнта больше, чем крабы в других местах. Прекрасная окружающая среда.
– Так почему же здесь нет коммерческих кораблей больших компаний?
– Это не стоит их времени и денег. Они должны заходить слишком далеко, а их лодки чересчур большие. Воды Аган-Пойнта слишком мелкие для больших кораблей. Поэтому они все уходят на юг, оставляя нас в покое. Поселенцы используют плоскодонки и всегда приносят одинаковое количество крабов в день, не больше и не меньше. В заливе уже почти не осталось крабов, только в Аган-Пойнте. Поселенцы придерживаются своего ежедневного лимита и никогда не нарушают его; таким образом всегда будет много крабов. Мы продаем мясо только лучшим ресторанам и рынкам в округе, вот и все. Крабы Аган-Пойнта намного лучше, чем любые другие, поэтому наши покупатели и платят больше.