Текст книги "Толстолоб (ЛП)"

Автор книги: Эдвард Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Она тоже это заметила, – подумала Чэрити. Но что она могла сказать?

– Думаю, ты права. Она кажется... встревоженной. Но это, наверное, просто потому, что здесь для нее все по-другому, – попыталась она объяснить. – Она – городская девушка. Не привыкшая к сельской жизни.

Энни кивнула.

– Не подумала об этом.

Чэрити сменила тему.

– Не хочешь собрать цветов и сходить на кладбище?

Тетушка склонила голову и положила руку на лоб.

– Обычно я не пропускаю ни одного дня, но честно, Чэрити, сегодня я чувствую себя такой вымотанной, что сейчас, наверное, прилягу, если не возражаешь.

– Тебе нужно отдохнуть, – согласилась Чэрити. – Вчера ты сильно переволновалась. Пойди, поспи. И будешь в полном порядке.

– Ты уверена?

– Конечно, Тетушка Энни. Поспи, и поговорим позже.

– Ты такая добрая. – Энни встала и направилась к себе в комнату. – Но обещаю, сегодня я приготовлю такой ужин, что не поверишь.

– Хорошо, Тетушка Энни. Отдохни, как следует.

Чэрити посмотрела тете вслед. Оставшись одна, она задумалась, что будет делать сегодня.

И тут...

ее глаза широко раскрылись.

Я знаю, – подумала она.

2

– Выкладывай, – потребовал Александер.

– Что? – спросила Джеррика, застегивая ремень, когда "Мерседес" сворачивал на 23-е шоссе.

– Не пудри мне мозги. Ты же под кайфом. Ты – обдолбанная, Джеррика. Ведешь себя так, будто сидишь на третьем рельсе метро. – Священник сердито посмотрел на нее. – Что это? "Кокс"? Героин? "Спид"? Ты что-то принимаешь.

Она виновато опустила голову.

– "Кокс".

– Засранка! Так и знал! – едва не закричал Александер. – Не хочу читать тебе лекцию, Джеррика, ты слышала ее сотни раз. Скажу лишь вот что. Жизнь – это божий дар, мать твою... и посмотри, что ты с ним делаешь.

Джеррика тихо всхлипнула. Она знала, что он прав.

– Я... – начала, было, она. Как она могла ему объяснить? Как могла рассказать о своем проклятии, и о том, как если не одно, так другое? Он ее закопает. Поэтому она просто сказала:

– У меня кое-какие проблемы.

– О, перестань! – взревел он. – Дай, наканифолю свою гребаную скрипку, Паганини! У тебя проблемы. Черт, Джеррика, у всех есть проблемы, но никто не использует их, как оправдание их наркозависимости.

Термин «наркозависимость» прозвучал для нее равноценно удару молота о камень. Я – наркоманка, – осознала она, хотя глубоко внутри, даже все те годы, когда она не касалась «кокса», она знала это. Священник был просто в бешенстве.

– Я бросила несколько лет назад, – сказала она, почувствовав комок в горле. – Я не хотела начинать снова, пока не встретила вас.

– О, так значит, это я виноват в том, что ты кокаинистка, да?

Джеррика стиснула зубы и сжала кулаки.

– Это из-за того, что я влюбилась в вас!

Тут он полностью вышел из себя.

– Да ты в своем уме? Я же гребаный СВЯЩЕННИК, Джеррика! Я не могу влюбляться ни в тебе, ни в кого-либо! Единственный, кого я люблю, это ИИСУС ХРИСТОС! Если какая-то смазливая блондинка говорит, что любит меня, я что, должен выбросить свой воротничок в окно, забыть про клятвы Богу и послать все на хрен?

– Я просто говорю вам, что чувствую! – воскликнула она.

– Да? Сейчас ты обдолбанная! Так что сиди, заткнись и не говори ни слова до конца поездки!

– Боже, ну, вы и засранец!

Александер закурил сигарету и рассмеялся.

– Это так, детка. Я – засранец. Засранец – это мое второе имя. А хочешь знать, какое твое второе имя? – На мгновение ей показалось, будто он может ударить ее. – Твое второе имя – «наркоша». С этими словами он ударил по тормозам, и машина с визгом остановилась у залитой солнцем обочины. – Зуб даю, ты носишь это дерьмо с собой, не так ли? Отдай его мне. Где оно?

В горле у нее перехватило так, что она едва могла говорить.

– Я... Я... Я..

– Что «я... я... я»? – взревел он.

– У меня нет с собой!

– ЧУШЬ!

– Нет! Клянусь! Я употребила все вчера вечером! Я просто говорю вам, что чувствую!

Он посмотрел на нее с таким презрением, что ей показалось, что она может высохнуть прямо там, на автомобильном сидении, словно маленькая лужица на солнце.

– Просто держи рот на замке до конца поездки, – повторил он, и снова выехал на дорогу. – Иначе вышвырну тебя из машины, и будешь добираться автостопом до Вашингтона, Люнтвилля, Кокс-сити или куда там еще ты хочешь перетащить свою жалкую, обдолбанную задницу. Только не говори! Не говори мне ни слова! – Он откинулся за рулем.

– Потому что я не разговариваю с «наркошами».

3

Было очень жарко и влажно. Как она выдерживает делать это каждый день! – спросила себя Чэрити. Я на тридцать лет моложе нее, и уже не могу выносить это.

Жарко было даже на тенистых лесных дорожках. Жара была почти осязаемой. Чэрити сердито отмахивалась от комаров и москитов, жужжащих возле лица и рук. Ее легкое летнее платье взмокло почти моментально. Казалось, все тело истекало потом. Он капал с бровей на щеки.

Но она продолжала шагать вперед, любопытство искушало ее, как псевдолюбовники, снившиеся ей прошлой ночью. Под сандалиями хрустел кустарник. Пятна солнечного света, проникающие сквозь деревья и напоминающие сияющие мазки кисти, вели ее все дальше.

С Джеррикой что-то не так, – подумала она, пытаясь отвлечься от удушливой жары. Но это невозможно было отрицать. За завтраком Джеррика ничего не ела. Вместо этого она просто сидела и еле заметно подрагивала. Она не могла быть так расстроена из-за Гупа. Чэрити знала, что она боится встретиться с ним, после того короткого перепиха. Так в чем же дело? В священнике? Надеюсь, что нет, – подумала Чэрити. Хорошо, во время поездки Джеррика открыто призналась в своих диких сексуальных желаниях, чем очень удивила ее, но даже неисправимая нимфоманка должна была знать, что нет никакого смысла желать священника.

Затем мысли у нее в голове словно сделали сальто. Полицейский, – вспомнила она. Убийства... Но было глупо беспокоиться об этом. Как сказал офицер, это было просто предостережение. Она представить не могла, что убийца из всех мест выберет именно Люнтвилль. Это – абсурд. Просто я сейчас рассеянная, – подумала она. Мне жарко.

Когда она прошла по тропе, казалось, несколько миль, влажный лес перед ней расступился. Несмотря на жару, вид раскинувшегося перед ней залитого солнцем кладбища был потрясающим. Дикие травы покачивались на теплом ветерке. Шевелились зонтики дикой моркови. Чэрити направилась прямиком к могиле матери. Печально посмотрела вниз, сложив руки. Надпись на простом, поблекшем камне гласила: СИССИ. Моя мать. Сестра Энни. Она застрелилась из дробовика, после того, как при взрыве на шахте погиб отец Чэрити. Энни рассказала ей все. Хотя это было странно, вот так стоять здесь, над могилой собственной матери, женщины, которую она никогда не знала.

Покойся с миром, мама, – мысленно произнесла она.

Затем Чэрити двинулась дальше. Она пришла посмотреть не только могилу своей матери. Ей не давало покоя воспоминание о вчерашнем дне. Очень странное воспоминание. После того, как Тетушка Энни возложила цветы на могилу Сисси, она попросила Чэрити подождать ее у леса. И Чэрити видела, куда пошла тетя со вторым букетом цветов.

К другой могиле в дальнем конце кладбища.

Чья же она? – подумала Чэрити. Чья?

Дальний угол находился за пределами фактических границ кладбища. Чэрити пошла по памяти и сразу оказалась на месте. Она поняла, что это та самая могила, по цветам, которые ее тетя оставила вчера – перевязанный бечевкой букет из ее сада. И вот они.

Чэрити смотрела на цветы, прикрыв глаза от солнца.

Они уже высохли, при такой жаре. Сама могила выглядела очень строго. Она была крошечной. И...

            очень странной.

Совершенно пустое надгробие.

Старое и выветренное. Но на закругленной поверхности не было никакой надписи.

Хотя...

Чэрити опустилась на колени. Что-то там все-таки было? У самой травы?

Она прижала траву к подножию камня. Прищурилась, затем прижала еще сильнее. Ее пальцы нащупали... что-то.

Но оно было слишком глубоко!

Чэрити снова встала, ухватилась за плиту обеими руками в твердом желании выяснить, что там такое. Никто же не увидит, верно? Это – семейное кладбище, и кто придет сюда в такой жаркий день? Только я, – подумала она и едва не рассмеялась.

Она попыталась раскачать камень. Сперва он не шевелился, но потом...

Да!

... стал потихоньку поддаваться. Потом чуть сильнее, затем... еще сильнее.

Вскоре камень свободно болтался в земле.

Отлично, – подумала Чэрити, взмокшая от пота, и, тем не менее, полная решимости.

Она потянула камень вверх, и...

            Уххххх!

Тот, вырвавшись, упал на землю.

4

Не нужно было мне ездить, – подумала она. Она держала голову опущенной так долго, что у нее затекла шея. Нужно было остаться дома с Чэрити, поработать над статьей, например...

Александер припарковал "Мерседес" за небольшим унылым комплексом кирпичных зданий, который, как она догадалась, являлся епархиальным центром. Джеррика мало что знала о Ричмонде, и вряд ли когда-либо здесь была. Они проехали мимо нескольких гетто, мимо рядов убогих многоквартирных домов, мимо заброшенных улиц, усеянных мусором. Неужели весь город находился в таком состоянии?

Как и ей было велено, после его вспышки гнева она не проронила ни слова. Да и что она сказала бы? За всю жизнь Джеррике часто бывало стыдно, но чтобы так, как сегодня, еще ни разу. Он прав, – корила она себя. Я – «наркоша», я – «обдолбыш». Наверняка я ему... противна.

– Ладно, – наконец, сказал он, паркуясь и глуша мотор. Затем нерешительно продолжил: – Послушай, Джеррика. Извини, что наорал на тебя.

Она удивленно подняла глаза. Это было последнее, что она ожидала услышать. Он... извиняется?

– Я наговорил тебе всяких гадостей. Я не хотел, поэтому извини. Слышишь меня?

Она кивнула. Высохшие слезы тянули кожу на щеках.

– Я – поведенческий психолог по образованию. И так жестко на тебя накинулся, поскольку ты в большой беде. Наговорил тебе все это, потому что ты мне небезразлична, и я беспокоюсь о тебе. Понимаешь?

Она снова кивнула, смутившись.

– Если б я о тебе не беспокоился, я бы ни слова не сказал. Твоя жизнь – это твое дело. Просто не хочу видеть, как ты рушишь ее.

– Понимаю, – пискнула она, сложив руки на коленях.

– Тебе придется привести себя в порядок. Мы еще поговорим об этом, ладно? Я помогу тебе. Хорошо? Ты хочешь, чтобы я помог тебе?

– Да! – внезапно выпалила она и, снова расплакавшись, обняла его. – Простите! Я не понимаю, что со мной такое, не понимаю, почему делаю это! Мне так стыдно! – Слезы текли у нее из глаз, увлажняя ему рубашку.

Он замолчал, обнял ее, дав ей какое-то время, чтобы успокоиться.

– Знаю, это – жестокий мир, и часто он кажется несправедливым. Но, в конце концов – думаю, ты знаешь это – правильность поступков зависит от нас, людей. Я побуду у моего босса около часа. И хочу, чтобы за это время ты все обдумала, и когда я закончу, мы поговорим. Хорошо?

Джеррика снова кивнула, оторвав лицо от его плеча.

– Я хочу. Хочу исправиться.

– У тебя все получится, – заверил он ее.

Они вышли из машины. Солнце нещадно палило. Александер продолжил:

– Ты, наверное, заметила, что епархиальный центр расположен не в самой шикарной части города. Не покидай территорию, хорошо? – Он указал за кирпичную ограду с железными воротами. – Там внутренний двор. Подожди меня там.

– Ладно, – сказала она.

Александер улыбнулся.

– Все будет хорошо. – Затем, держа в руке портфель, он подошел к зданию и вошел через боковую дверь.

Джеррика посмотрела ему в след и вытерла глаза. Невозможно было адекватно описать ее ощущения, но именно так она всегда и чувствовала себя, не так ли?

Если не одно, так, что-то другое.

Почему именно сейчас? Старые демоны вернулись, но почему? Она пыталась найти хоть какого-то козла отпущения, но тщетно.

            Во всем виновата только я.

Окруженный стеной двор казался довольно ухоженным: Стриженные живые изгороди, кирпичные дорожки. Над головой висели тяжелые ветви деревьев, давая тень. Да, внутренний двор был подходящим местом, где можно было посидеть и подумать, как посоветовал священник, но...

Она уже знала.

Я. Не. Буду, – сказала себе она, но чем больше она сопротивлялась, тем нерешительнее становилась. Секс, наркотики – это не имело значения. Всегда было одно и то же. В любом случае, она конченная, и была такой всегда.

Всегда будет такой.

Ее вечным оправданием было "Я ничего не могу с этим поделать". Джеррика быстро отвернулась от святилища и поспешила прочь.

В нехорошую часть города.

5

– Том! Вот это сюрприз! – с искренним энтузиазмом приветствовал его монсеньер Хэлфорд. Он сидел, закинув ноги на красивый тиковый стол, и листал журнал "Католик Ревью".

– Почему-то я знал, что ты трудишься, не покладая рук, Боб, – хмуро заметил Александер. – Нет покоя истинно верующим.

– Так что же привело тебя сюда? Что там с Роксетером?

– Полное дерьмо. – Александер раскрыл на кофейном столике свой портфель. – Хрень. Вот, что с Роксетером.

Хэлфорд ущипнул себя за переносицу и закрыл глаза.

– О, брось, Том. Я же просил тебя заканчивать сквернословить, а? Я задал тебе простой вопрос, а ты уже исторг поток брани.

– Жопа – вот, что с Роксетером, Боб. Полная жопа огурцов.

– О, брось, Том!

Александер помахал папкой, набитой журналами учета из аббатства.

– Кто-то пускает мне пыль в глаза, и у меня странное чувство, что это ты.

Хэлфорд посуровел.

– Я возмущен, Том. Что дает тебе право...

– Нет никаких официальных записей о том, что Роксетерское аббатство когда-либо закрывалось, – пояснил Александер. – Эти журналы содержат данные о пациентах, графики дежурств и списки запасов, актуальные до июля 76 года. В акте закрытия, который ты мне дал, утверждается, что аббатство было закрыто в апреле.

– Канцелярская ошибка...

– Хрен там, – отозвался священник. – Брось, Боб, офис аббатисы остался нетронутым. Там по-прежнему полно личных вещей, как и в спальнях монахинь. – Александер стал очень внимательно следить за монсеньером, уделяя особое внимание глазам, лицу и жестам рук. – Тумбочки в комнате для пациентов тоже набиты личными вещами. И медпункт по-прежнему полон лекарств, которым двадцать лет. Что, епархия закрывает аббатство, но оставляет в помещении препараты строгого учета? Тут какая-то нестыковка, Боб. Такое чувство, будто все исчезли за одну ночь, а Церковь посылает туда какого-то прислужника, чтобы запечатать место, пока кто-то что-нибудь не разнюхал. И почему я так думаю? Вчера я звонил в чертов офис земельных записей округа Рассел...

– Черт возьми, Том! – закричал Хэлфорд, что было для него довольно необычно. – Ты не имеешь права вмешиваться в дела Церкви!

– В дела Церкви, нет. А в аферы, да. – Александер улыбнулся и закурил сигарету. – Я знал, что у тебя задымится жопа. И я не должен тебе говорить, что регистратор сделок округа утверждает, что Церковь никогда не регистрировала акт закрытия.

– Мы регистрировали его у регистратора штата!

– Но это незаконно, Боб!

– Но не с отказом от записи, умник!

– Зачем потребовался отказ от записи? – продолжал напирать Александер. Он получал все, что хотел знать, просто наблюдая за монсеньером. – Зачем не регистрировать заявление о закрытии должным образом? Что тут такого? Единственная причина применения отказа от записи это либо избежание имущественного налога за используемое здание, либо избежание окружной инспекции. И я не должен напоминать тебе, что Католическая Церковь освобождена от всех имущественных налогов.

Хэлфорд был явно недоволен. Он был в ярости.

– Мне не нравится, когда меня называют лжецом, Том.

– Тогда прекрати лгать. Господи, Боб, у меня образование психолога. Меня учили узнавать, когда кто-то лжет. Когда-нибудь слышал о колебаниях век, отрицательно-импульсной кинестетике или противоположной реакции глаз и рук? Именно это ты сейчас проделываешь передо мной, Боб. Ставлю свой бенефиций на то, что ты лжешь мне в лицо.

– Сукин ты сын, – пробормотал Хэлфорд, затем признался: – Ладно, буду с тобой откровенен. Но я не лгал. Просто назовем это небольшим обходом фактов.

– Отлично. Вранье, как бы оно не называлось, остается...

– Я должен был перевести тебя, мать твою! – взревел Хэлфорд, внезапно вскочив и ударив кулаком по столу.

– Следи за языком, Боб.

– Ты переходишь все границы, выкидывая подобные фортели!

– Расслабься. – Александер пожал плечами, дымя сигаретой. – Просто скажи мне правду, хорошо?

Хэлфорд снова сел, продолжая сердиться.

– Мы отказались от регистрации в округе, чтобы они не посылали инспектора. Нам не нужен был там окружной инспектор, потому что фискальный год заканчивается в апреле. Мы сказали, что закрыли аббатство в апреле, а не в июле, поскольку не хотели платить хосписный налог за следующий год. Церковь не освобождена от уплаты всех налогов, гений ты наш.

– Хорошо, я понимаю, – согласился Александер. – Но есть еще кое-что, поэтому просто поясни. Хосписный налог, признаю, я не знал о таком. Но я знаю, что транспортировка реанимационных пациентов, таких как неизлечимо больные священники, должна быть законно зарегистрирована в управлении здравоохранения округа. Я им тоже звонил, Боб. Вы, парни, ни хрена не регистрировали.

Плечи у Хэлфорда поникли, как у игрока в покер, уличенного в блефе.

– Какова истинная причина, Боб? Нет никаких записей о перемещении роксетерских пациентов после закрытия аббатства. Вы, парни, сделали этот отказ, не для того, чтобы избежать хосписного налога, а чтобы не допустить появления там окружного инспектора, потому что боялись, что он что-то увидит. Я хочу знать, что он не должен был увидеть.

Хэлфорд скрипел зубами, выворачивая себе руки.

– Там все еще оставались улики. Мы не хотели, чтобы окружной инспектор отправился туда и написал заявление в полицию.

Александер разинул рот.

– Заявление в полицию?

– Заявление об убийстве. Господи, Том. Почему ты просто не можешь сделать то, что тебе сказали? Я послал тебя подготовить место к повторному открытию. Двадцати лет достаточно, чтобы никто не стал задавать вопросов. Но в то время? Католическая Церковь не могла допустить огласки подобных вещей.

– Огласки каких вещей? – с потерянным видом спросил Александер.

Хэлфорд вскинул руки в отвращении.

– Монахини были убиты, – сказал он.

ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 1

– Мне хочется кричать! – раздался скрипучий голос.

Джеррика кралась под солнцем. Да, это была нехорошая часть города, верно. Что я делаю? Должно быть, я спятила.

Уходящая вникуда Федерал-стрит отличалась запустением и была усеяна мусором. Смрад, источаемый ею, был почти осязаемым, и Джеррике казалось, будто она видит поднимающееся от асфальта вместе с горячим воздухом зловоние. С крылец домов на нее глядели темные лица.

Джеррика была напугана.

– Угу. Ага. – Чернокожий тип вышел из переулка, из которого несся концентрированный запах мочи. Мужчина был высоким и худым, только с бицепсами, похожими на покрытые жилами бейсбольные мячи, и с плечами, как у греческой статуи. Джинсы и узкая футболка с надписью "БВВ" (Белым вход воспрещен – прим. пер.) На голове – довольно непривычная гигантская копна в стиле «афро», нечто, родом из 70-ых.

– Угу, – повторил он. – Говорю, мне хочется кричать, потому что я никогда не видел столь красивой белой дамы.

– Привет, – сказала Джеррика, скорее с дуру. Только теперь она поняла, насколько нелепо и безумно она выглядит. Молодая белая женщина в шортах и блузке, гуляет одна по гетто.

– Я вижу, да, – сказал он. Он прищурился, губы растянулись в тонкой, как лезвие бритвы улыбке. – Вижу, что тебе нужно.

– Да? – произнесла она, пытаясь не показывать испуг.

– Вижу по твоим глазам. Позволь мне угадать, что тебе нужно. "Лед", тебе нужен "лед". У меня есть, десять часов будешь летать. Или как насчет первоклассного "крэка"? По "десятке", по "двадцатке"? У меня есть.

Тот факт, что он разглядел у нее в глазах отчаяние, вогнал ее в еще большую тоску.

– Я хочу "дунуть", – сказала она. – У меня есть двести баксов.

Улыбка стала шире. Большущие ручищи потерлись друг об друга, словно борющиеся африканские хорьки.

– У меня есть много чего "дунуть". Идем ко мне в офис.

Джеррика задрожала – его рука указала на переулок.

– А не можем мы сделать это прямо здесь?

– Ты, что, спятила, сука? Хочешь купить у меня "дурь" прямо посреди улицы? Едрен батон!

Тип был в чем-то прав.

– Хорошо, – согласилась она, и они двинулись прочь с залитой солнцем улицы.

Что я делаю, что я делаю, что я... – Эта мысль кругами носилась у нее в голове. Джеррика никогда не покупала наркотики в подобном районе, но... Она знала, что ей все равно. Ей это нужно. Тьма переулка окутала ее, но не дала спасение от жары. Запах мочи ударил в лицо. Пришлось дышать ртом.

Тип сунул руку в карман.

– Деньги вперед.

Не колеблясь, она отдала ему деньги, затем он вытащил руку из кармана.

            О, боже.

Внезапно она почувствовала, будто глотнула кипятка. Обжигающий страх раздулся в животе и растекся по всему телу. В руке у типа возник небольшой пистолет, а не кокаин, о котором она так мечтала. Осознание ударило ее так же жестко, как мочевой смрад. Меня сейчас ограбят, изнасилуют и убьют...

– Пожалуйста, – смогла лишь произнести она.

Острая как нож улыбка не сходила с его лица. Его глаза походили на белые огни на темном лице.

– Если белая "наркоша" приезжает ко мне в город, чтобы "дунуть", что она должна сделать, догадываешься? Она должна отсосать («дунуть» и «отсосать» на амер. слэнге звучат одинаково – прим. пер.).

– Умоляю вас, – прохрипела она. Во рту у нее вдруг полностью пересохло. – Пожалуйста, не надо...

Направленный на нее пистолет оборвал ее на полуслове.

– Какая ты все-таки тупая. На этой улице меня зовут Папаша Мэк. Это – мой район, и теперь ты – моя сучка. Я прострелю зад любому ниггеру, который на меня косо посмотрит. А какая-то белая сучка? Едрен батон!  Вставай на свои белые коленки и начинай сосать.

Он уже вытащил свой причиндал. В тени переулка тот походил на болтающуюся змею, с поблескивающей полосой сбоку. Дрожа, Джеррика опустилась на колени, потрогала член и едва не поперхнулась. По сравнению со зловонием, исходившим от промежности типа, мочевой смрад переулка показался ей духами. Этот тип не мылся, наверное, неделю, если не больше. Джеррике показалось, что ее сейчас вырвет.

В голову ей уткнулся пистолет.

– Эта штучка? Она не наделает много шума. – Тип взвел курок. – Соси. Тределлу нужен хороший отсос.

Вонь была жуткая, но вкус – еще хуже. Пот, грязь и старая высохшая сперма. Она взяла член в рот. Тот был горячим, как при лихорадке.

– Мммммм, йоу, – произнес тип. Дыхание через нос лишь усиливало этот невыносимый ужас. Чувствовала ли она когда-либо в жизни такой отвратительный запах? Наверное, нет. Но именно ради нее все это – ради ее жизни. Которую она могла потерять...

Член встал очень быстро, сработал моментальный рефлекс. Внезапно эта болтающаяся змея ожила и набухла у нее во рту. Чувства Джеррики моментально разделились. Страх против отвращения. Если я хочу прожить лишний час, то лучше отсосу этому парню как следует, – сказала она себе. Но это была нелегкая задача, с дулом пистолета у головы. Джеррику едва не вывернуло, когда она обхватила губами головку и принялась сосать, двигая головой вверх-вниз. Она сразу обратила внимание на толстую крайнюю плоть, забитую комочками горькой смегмы.

– Там много "творожка", дорогуша, – усмехнувшись, прокомментировал тип. – Не беспокойся, тебе он не повредит. Крепко зажмурившись, она высосала всю смегму, позволив этой человеческой пасте раствориться во рту. Не блевани, Джеррика. Только не блевани.

– Да, отсос, что надо, – расщедрился на комплимент Тределл. – Черт, черт, черт, шевели задницей!

Джеррике показалось, что она вот-вот сдохнет. Это будет ее ад, не так ли? Целую вечность глотать смегму из-под крайней плоти наркодилера. Смрад от промежности бил в раздутые ноздри. Затем тип приказал:

– Суй палец мне в задницу, сучка. Сделай мне приятно.

Несмотря на испытываемое отвращение, она подчинилась. Дуло пистолета рисовало круги на ее голове. Она смочила средний палец слюной с губ, затем погрузила его в мерзкую щель.

– Да, детка. Да...

Ее журналистская политкорректность дала трещину. Ты, грязный гребаный ниггер. Жаль, что у меня не хватает смелости откусить этот черный член и выплюнуть его тебе в рожу!

Хотя, естественно, это была просто фантазия.

Кончил Тределл довольно быстро, но Джеррике показалось, что прошел целый час. Бедра у него задрожали, дуло пистолета заскребло по голове.

– Высасывай это, детка. Высасывай все, до последней капли...

Джеррика с ее богатым опытом в области мужской сексуальной анатомии давно уже заметила, что, как и все люди, мужчины кончали по-разному. Одни резко брызгали, другие выстреливали длинными струями, в то время как третьи роняли лишь пару капель. Тределл же сочился – никаких горячих выстрелов в горло. Он изливал обильный запас семени ей на язык, медленными толчками. Когда все кончилось, она почувствовала, будто у нее полный рот супа из свернувшихся яиц. Ей не терпелось выплюнуть это, но...

– Глотай, шлюха. Понимаешь, Тределлу нравится идея, что вся эта ганста-нигга-молофья окажется в животе у белой сучки.

У Джеррики глаза собрались в кучу. Просто... сделай это. А затем в горле у нее что-то щелкнуло, и она с усилием проглотила сперму, словно огромный комок соплей. Только не блевани, – снова взмолилась про себя Джеррика. Она откинулась спиной на кирпичную стену переулка, ее палец выскользнул из его прямой кишки, другая рука небрежно легла в лужу безымянной слизи. Слева прошмыгнула какая-то тень. Крыса. Джеррике было все равно. Нечто похожее на длинного, жидкого червя, казалось, поселилось у нее в животе.

– Да, вот это хорошая белая сучка. – Тип шагнул вперед и вытер член об ее безупречные светлые волосы. – Тределл всегда живет на широкую ногу, – сказал он. – О, да.

Все уже кончилось, но так ли это? Что дальше? Он может прикончить ее здесь, и никто никогда не узнает.

– Пожалуйста, – прохрипела она. – Пожалуйста, не убивайте меня.

– Едрен батон, – сказал он, возвышаясь над ней. – Я не сбираюсь убивать тебя, детка. Ты – хороший клиент. – Его улыбка не угасала. Она, казалось, прорезала жаркую тьму переулка. Затем он бросил ей маленький пакетик кокаина.

– Возвращайся, когда понадобится еще. Спросишь Тределла.

2

– Все до единой, – сказал Хэлфорд. Теперь он сам закурил сигарету, что было для монсеньера редкостью. Вверх взвилась струйка дыма. – Господи, монахини. Все были убиты.

Александер чувствовал, что есть во всей этой истории нечто подозрительное. Теперь он понял, что именно.

– Почему ты не рассказал мне?

– Не было необходимости, Том...

– Не было необходимости?

– Да. – Ответ Хэлфорда был твердым. – Ты – такой же, как я, Том. Такой же, как мы все. Мы служим Церкви так, как она считает нужным. Мы не задаем вопросов. Прав я или нет?

– Александер кивнул.

– Хорошо, ты прав. Но... черт. Убийство? А что насчет пациентов?

– В то время в аббатстве было всего четыре или пять человек. Все – находящиеся при смерти священники, и все они тоже были убиты. Довольно зверским образом.

Александер не стал спрашивать подробности. Но один вопрос он должен был задать.         – У монахинь были следы сексуального насилия?

– Они были жестоко изнасилованы, – ответил монсеньер. – Все они. Но есть кое-что еще...

– Что?

– Двое монахинь, собственно, сама аббатиса и старшая сестра, их звали Джойслин и Грэйс, соответственно...

Александер нахмурился. Меня, что, волнует, как их звали? У Хэлфорда был талант растягивать историю.

– И что с ними?

– Я хочу, чтоб ты знал. Черт, Том, когда это произошло, я был моложе, чем ты сейчас. Я стремился стать монсеньером, пять лет безвылазно сидел в семинарии. Другими словами, сам я не ездил в Роксетер, но нечаянно подслушал обсуждение. Это было нехорошо. И еще я читал отчет епархии.

– И?! – рявкнул Александер.

Глаза у Хэлфорда потемнели и стали очень печальными.

– Джойслин, аббатиса, и сестра Грэйс...

– Что, ради всего святого! Говори же, не тяни! – воскликнул Александер.

– Какое-то время они еще оставались в живых, – признался монсеньер.

– Сколько?

– О, всего пару часов, после того как их обнаружили. Они умерли еще до приезда скорой. Но этой пары часов было достаточно...

– Достаточно для чего?

– Для того, чтобы рассказать, Том. Я  в том смысле, что перед смертью они успели дать идентичное описание убийцы.

Гремящим голосом Александер произнес:

– Рассказывай.

– А вот тут самое странное. Сомневаюсь, что я вообще поверил бы в это. Не забывай, это были монахини-затворницы, епифанистки. И на них напали и зверски изнасиловали.

– Боб, если не прекратишь тянуть кота за яйца, я дам тебе под зад так, что улетишь до собора Святого Петра.

Хэлфорд ему поверил.

– Перед смертью они обе дали описание насильника. – Хэлфорд рассеянно почесал щеку. – Они сказали, что это был ребенок.

Александер поморщился.

– Ребенок? Брось, Боб.

– Именно так они сказали. Когда епархиальный психолог спросил про возраст, они сообщили, что нападавшему на вид было лет десять. Ребенок, Том. Ребенок.

– Думаешь, я поверю, что какой-то ребенок перебил в аббатстве всех монахинь и священников?

– Но они рассказали не только это. Ну, конечно... после такой-то травмы? Уверен, что они бредили. – Тут в глазах монсеньера возник вопрос. – А может ли бред быть общим? Или галлюцинации? Могут ли двое людей видеть одинаковые галлюцинации, Том?

– Да, иногда, – раздраженно ответил Александер. Ему нужны были ответы, а не клинические вопросы. – Но редко. Это называется психоз на двоих, существует множество подтверждающей документации. Массовая истерия, коллективные галлюцинации. Но эти термины относятся к психопатии. Может, они все там спятили?

– Вряд ли, – сказал Хэлфорд. Казалось, он смотрел куда-то мимо Александера, мысленно возвращаясь к драме двадцатилетней давности. – Даунинг ездил туда каждый месяц для проверки.

– Даунинг?

– Тогда он исполнял твои обязанности, работал в епархии мозгоправом. – Хэлфорд сделал паузу. – Это он обнаружил тела.

– Но если он проверял их каждый месяц – прошу заметить, психолог – он сразу бы понял, есть ли у монахинь признаки психопатии или любых других серьезных психических расстройств. Так что это исключает твою теорию общего бреда.

– Да, да, – еле слышно пробормотал Хэлфорд. – Похоже на то.

– Сдаюсь! – Взгляд Александера стал острым, как кончик шила. – Это розыгрыш? Я должен был догадаться? О чем, черт возьми, ты говоришь, Боб? Что это был за бред?

– Они не просто сказали, что это был ребенок, Том. – Глаза у Хэлфорда блуждали. – Они сказали, что это был ребенок-монстр...

3

– Да что с тобой такое? – спросил Александер. – Ты вся дрожишь.

– Я в порядке, – ответила Джеррика.