Текст книги "Толстолоб (ЛП)"
Автор книги: Эдвард Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
– Люди – плохие, Толстолоб, – сказал ему Дедуля перед тем, как помереть. – Вот почему я решил жить здесь, в Нижнем Лесу, чтобы держаться подальше от людей. Не доверяй никому, сынок, потому что иначе они будут обманывать тебя при любой возможности. Они будут использовать тебя, Толстолоб, поэтому не позволяй им. Если ты слушал, что я тебе говорил, то должен понимать, сынок. Имей этих людишек, пока они не поимели тебя.
Держа это в голове, Толстолоб оставил Дедулю в земле, оставил хижину, оставил Нижний Лес и отправился во Внешний Мир. У Толстолоба была миссия, выполнить все наставления Дедули...
««—»»
Прошло уже два дня, а Толстолоб так и не наткнулся на людей, не считая ту последнюю девку, которую он отдрючил и у которой слопал мозги. Поэтому ему пришлось съесть сурка, пару опоссумов и большущую, жирную свиноносую змею. Он отрезал ей голову и хвост самодельным ножом, и высосал кишки из дырки в середине. Змеиные кишки были вкусными. Но иногда он начинал беспокоиться. Может, ему нужно было вернуться в Нижний Лес? Может, он никогда не найдет этот Внешний Мир? Он даже не знал дороги! И, тем не менее, он продолжал идти. Будто его вело что-то. Толстолоб, конечно же, не знал, что означает слово "инстинкт", или "память". Он просто догадывался, что дух Дедули улыбается ему с небес и ведет его в нужном направлении. И где-то в душе Толстолоб понимал, что, в конце концов, найдет этот Внешний Мир.
Из одежды на нем было то, что и всегда: Отличные башмаки, которые Дедуля сделал ему из дубленой оленей шкуры и комбинезон, который Дедуля сшил ему из мешковины. А еще у него был большой нож, который Дедуля смастерил ему из длинного куска стали и заточил об камень, а рукоятку выстругал из вишневого дерева. А большего Толстолобу было и не нужно.
– Ты – хороший, большой, молодой парень, – сказал Дедуля перед смертью (а Дедуля много чего успел сказать перед смертью) – И естественно тебе захочется странствовать, поэтому ты сможешь увидеть Внешний Мир своими глазами. Но помни, что я сказал тебе. Не давай никому себя облапошить. Имей людишек, пока они не поимели тебя. И помни вот еще что, сынок. Внешний Мир полон очень плохих людей, поэтому единственный способ выжить там – это стараться быть для них еще хуже.
Толстолоб не видел в этом никакой проблемы.
2
Это была просто маленькая шлюшка со стоянки грузовиков, тощая, как жердь, с длинными каштановыми волосами и крошечными сиськами, проглядывающими сквозь топик. Понимаете, Тритт Боллз Коннер и Дикки Кодилл только что вернулись из очередного крупного «самогонного» рейса для Клайда Нэйла. И они проголодались, как кони, поэтому остановились на стоянке грузовиков «Костер», неподалеку от границы округа, чтобы купить сэндвичей, и в этот момент к их «Эль Камино» подошла эта маленькая шлюшка.
– Привет, сладкая! – поздоровался Боллз, с набитым ртом. – Привет, – ответила она, остановившись у открытого окна со стороны Боллза. Девка была какая-то дерганная, с исцарапанными руками. И Тритт Боллз сразу же понял, что она – наркоманка. А еще Боллз обратил внимание на ее длинные волосы, свисающие ниже ее маленькой попки.
– Отсосу вам обоим, парни, за десять баксов с каждого, – сходу предложила она. – Это будет лучший отсос в вашей жизни. Так отсосу ваши "петушки", что у вас задницы внутрь втянутся.
– Черт, почему нет! – воскликнул Боллз. – Запрыгивай, милашка. Походу ты предлагаешь мне честную сделку!
Дикки же закатил глаза, потому что знал, что у Боллза на самом деле на уме. Девка забралась в салон, и прежде чем смогла произнести очередное слово, Боллз обхватил своими огромными, похожими на мясные крюки лапами ее тощую шейку и стал душить, пока секунд через десять та не отрубилась.
– Двигай, – сказал он Дикки.
Дикки сразу все понял. Он проехал некоторое расстояние по шоссе, не беспокоясь насчет копов, поскольку свой груз бухла они уже скинули. Остановился на одной из боковых дорог, за Фермой Миллера, заглушил движок и погасил фары. Затем они выволокли шлюху на прогалину. Боллзу нравилась эта прогалина, потому что ночью, примерно в это время, она бывала хорошо освещена луной. Боллз сорвал с девки топик и шортики. В лунном свете кожа у нее выглядела бледной, но соски были клевыми – очень большими и темными на фоне маленьких сисек. Хотя пахло от нее довольно дерьмово, что было неудивительно, потому что она наверняка целый день сосала члены и трахалась с немытыми дальнобойщиками у них в кабинах. Но Боллз не обращал на это внимания. Он перевернул ее на живот и принялся драть в задницу, даже не дав ей очухаться.
Дикки стоял в стороне и потягивал пивко. Все, чем они занимались – насиловали телок, убивали людей – было, конечно весело, но Дикки Кодиллу это надоедало все сильнее и сильнее. Не то, чтобы он превращался в какого-нибудь нюню или педика, нет. Просто его беспокоил закон средних чисел. Изредка, конечно, можно, но в последнее время они занимались этой ерундой почти ежедневно. Рано или поздно, – причитал он про себя, – нас поймают.
А тогда дело дрянь! Едрен батон. За то, что они натворили, они на всю жизнь оправятся в тюрьму штата. И Дикки знал множество бывших заключенных, которые рассказывали ему, как там обстоят дела. Белых парней, особенно, белых из сельской местности, ломали очень быстро. Ломали, а именно превращали в педиков. Большинство парней в тюряге были городскими, и они были большими, во многих отношениях. И белые парни, вроде Дикки и Боллза превращались в "терпил" быстрее, чем можно было высморкать соплю из носа. Дикки отлично понимал, что не вынесет того, что всю оставшуюся жизнь ему придется принимать в зад и отсасывать черные члены. Не-а. Отсюда и тревоги. Что он всю жизнь проведет в тюряге. А могло быть еще хуже, верно?
Да, могло быть еще хуже, чем попасться. Нас могли даже убить...
Да, такое могло случиться. Почему нет? Кто скажет, что одна из тех девок, похищенных ими, не направит на них пистолет и не наделает в них с Боллзом дырок, или однажды ночью, когда они будут грабить какого-нибудь парня, закончится тем, что они получат крупной картечью в лицо из обреза. Было действительно глупо, постоянно заниматься этим дерьмом...
– Черт, Дикки! – хохотнул Боллз, долбя бедную девку в задницу. – У нее "очко" больше, чем у коровы, скажу я тебе! Зуб даю, она долбится в задницу уже лет с четырех! Определенно, папаша обрабатывал ее все эти годы.
Боллз драл девку так, будто собирался утрамбовать ее в грязь.
– О, божечки, едрен батон! – воскликнул он, затем извлек свой причиндал и выпустил обильную струю спермы прямо ей на спину. И в этот момент девка очнулась, застонала, пуская слюни и хлопая глазами.
– Что за черт! – закричал Боллз.
– Что такое, Болз? – спросил Дикки.
Боллз стоял на коленях, с поникшим грязным членом, и с отвращением смотрел вниз.
– Знаешь, что эта оборвашка натворила, Дикки? Она обосралась!
Дикки нахмурился. Он тоже все увидел в лунном свете. И точно, девка навалила прямо в грязь комковатую жидкую кучу дерьма.
– Ноги мне испачкала, грязная шлюха! – Боллз схватил ее за длинные волосы и встряхнул, чтобы привести в чувство. – Да что с тобой такое, девушка! Где твои манеры? Черт, только оборвашки гадят под себя, когда их трахают в зад! – тряс он ей голову, мотая взад-вперед. – И ты обгадила мне всю штанину!
Затем он принялся таскать ее вокруг. Девка не переставая стонала, широко выпучив глаза.
– Дикки! Тащи из машины плоскогубцы! Мы должны научить эту девку хорошим манерам!
Дикки не задумываясь, подчинился, а затем открыл себе очередную бутылку пива.
– Жри, оборвашка! – приказал Боллз, обращаясь к девке. Он сунул ее лицом прямо в кучу дерьма. – Жри, мелкая шлюшка.
– Нет! – наконец смогла ответить она, закашлявшись.
Боллз усмехнулся.
– Почему-то я знал, что ты так скажешь, – Затем он взял плоскогубцы, поднес к ее спине и ухватил ими кусок кожи. С силой сжал их, повернув при этом.
Девка пронзительно завизжала, отчего у Дикки волосы встали дыбом.
– Жри это дерьмо!
– Ннннннннет! Вы меня не заставите!
– Конечно, заставлю, сладкая. Затем плоскогубцы впились ей в заднюю часть бедра, и девка закричала еще громче.
– Не будешь есть, да? – В лунном свете глаза у Тритта Боллза были какими-то дьявольскими, волосы свисали на лицо, как у некого адского деревенщины. Затем он схватил плоскогубцами половые губы девки и сжал на этот раз по-настоящему сильно. И на этот раз девка заорала:
– Ладно, ладно, я сделаю это!
И она действительно это сделала. Опустил голову и начала есть собственное дерьмо.
– Ну вот. Зуб даю, вкусно, да, шлюха? Жри и глотай. Такая работящая девка как ты заслуживает хорошей порции горячей жрачки.
Кашляя и давясь, бедная девка все съела. Дерьма было не так много, но она слизала с земли все до последней капли. Поэтому Боллз усмехнулся и сказал:
– Дикки, хавки конечно было маловато, а для такой растущей девки, как она, необходимо правильное питание, при ее ежедневном жестком трахе и членососании. Иди сюда и спускай штаны. Навали-ка кучку для нашей маленькой красотки!
Дикки застонал себе под нос.
– О, кончай, Боллз, я не хочу...
Лицо у Боллза вспыхнуло от злости.
– Да что с тобой не так в последнее время, Дикки! Ты превращаешься в какого-то размазню!
– О... – Дикки ухмыльнулся, подошел, шаркая ногами, и спустил с себя джинсы и трусы. Присел, потужился, сперва выпустил газы, а затем выдавил из себя парочку огромных "колбасин".
– Ну, вот, сладкая, – объявил Боллз, силком опуская ей голову. – Вот это я называю хавка!
Лицо у нее было бледным, как у привидения, бедная шлюшка разинула рот и снова начала есть. Ее собственные какашки были ничем по сравнению с огромными "колбасинами" Дикки! От них поднимался пар, и она, кусок за куском, постепенно съела их.
– Сейчас лучше? – поинтересовался Боллз. – Зуб даю, это твоя первая нормальная хавка за последнее время. Но теперь, когда ты набила пузо, думаю, ты не прочь запить всю эту вкуснятину, что скажешь?
Боллз перевернул ее на спину и встал рядом. Голова у нее завалилась набок, рот раскрылся, обнажив коричневые зубы. Затем Боллз откинулся назад, зловеще ухмыляясь, и выпустил длинную струю мочи в ее разинутый рот.
– Да, сладкая. Нет ничего лучше прохладного напитка в жаркую ночь, а?
Господи, – подумал Дикки. Нам нужно валить отсюда.
– Давай, Боллз. Двигаем. Кончай ее и сматываем удочки.
Боллз натянул штаны и как-то странно посмотрел на Дикки.
– Ты о чем это, мальчик? За кого ты меня принимаешь? Думаешь, я оставлю даму здесь, в лесу, совсем одну? Ни за что. Мы как минимум вывезем ее на дорогу, а?
Дикки не понимал, что Боллз имеет в виду, пока не увидел, что он сделал потом. Боллз схватил девку за ее длинные волосы и подтащил к заднему бамперу "Эль Камино". Поскольку девкины волосы, как утверждалось ранее, были очень длинными – как минимум, три фута, Боллз привязал эти волосы к сцепному устройству, потом закрепил вокруг узла большой хомут и как следует затянул.
А затем они...
– Да, мальчик, – воскликнул Боллз. – Сегодня мы развлечемся по-крупному!
Затем они отправились в долгую поездку.
3
Прежние опасения Чэрити – насчет похода в бар – быстро рассеялись под воздействием алкоголя. Ее мысли снова были заняты ею самой, как это часто бывало, ее недостатками и неудачами. Сидя рядом с Джеррикой, она чувствовала себя маленькой и ничтожной...
С наступлением вечера народу прибывало все больше и больше. "Перекресток" заполнялся местными деревенщинами. Громкими, грубыми и, конечно же, крепко пьющими. Но никто не приставал к ним, не домогался и не пытался "склеить". Время от времени мужчины поглядывали в их сторону, но Чэрити подозревала, что их оценивающие взгляды были нацелены больше на Джеррику, чем на нее. Музыкальный автомат продолжал играть, бильярдные шары катались, дротики дартс впивались в мишени, веселье и пьянка были в полном разгаре.
Тем временем настроение у Чэрити ухудшалось еще сильнее.
Она снова попыталась поддержать разговор – Джеррика ей очень нравилась, нравилось говорить с ней – но теперь, после пяти бутылок пива, она чувствовала себя похороненной своими размышлениями. Джеррика сделала очередной заказ, затем слегка подтолкнула ее локтем.
– Эй, ты чего такая мрачная?
– Хм? О, извини, – ответила Чэрити, уткнувшись подбородком в руку. – Просто думаю.
Но Джеррике даже не пришлось спрашивать. Неужели печаль Чэрити была настолько неприкрытой?
– Как я тебе уже сказала, не грузись. Потерпи. В конце концов, ты встретишь своего принца.
Чэрити кивнула, тщетно пытаясь скрыть свою грусть. Фраза "в конце концов" меня и беспокоит, – угрюмо подумала она.
Бармен принес еще два пива, затем забрал у Джеррики пепельницу, которая к тому времени, была уже забита окурками. Пока он вытряхивал ее, Джеррика наклонилась вперед и прищурилась.
– Что за черт...
– Что? – спросила Чэрити.
Палец Джеррики коснулся поверхности стойки, в том месте, где стояла пепельница.
– Что это?
Теперь и Чэрити прищурилась. Какая-то надпись, – поняла она. На лакированном дереве просматривались слова, несомненно, нацарапанные ножом.
– Не могу разобрать, – призналась Чэрити.
Джеррика всмотрелась сильнее.
– Написано "Здесь был Толстолоб". И это странно. Похожая надпись есть в туалет, на двери кабинки. Кто такой "Толстолоб"?
Толстолоб? Глаза у Чэрити сузились, и в голове у нее возникло какое-то смутное воспоминание. Далекое, будто до него был миллион миль.
– Кажется, это местная легенда.
– Типа "Здесь был Килрой"?
– Нет, это что-то вроде местной страшилки. Помню, в детстве я слышала какие-то истории.
Глаза у Джеррики внезапно вспыхнули энтузиазмом.
– Расскажи мне эти истории. Я использую их в моей статье.
Чэрити слабо пожала плечами, слегка одурманенная от пива и самоанализа.
– Я плохо уже помню, это было очень давно. Просто какая-то история про ребенка-монстра, живущего в лесу. У него была гигантская лысая голова и кривые зубы. И, предположительно, он ел людей. Просто история, которую родители рассказывают, чтобы напугать детей. Знаешь, типа "Веди себя хорошо, иначе Толстолоб заберет тебя". Со временем из этого получился провинциальный миф.
– Это не миф, девочка, скажу я тебе. – Бармен наклонился к ним, поставив на стойку пустую пепельницу.
– Да, ну? – произнесла Джеррика. – Расскажите нам про Толстолоба.
Старое лицо посуровело, один глаз прищурился.
– Это не очень красивая история. Может расстроить таких городских девушек, как вы.
Джеррика лукаво улыбнулась.
– А вы попробуйте.
Бармен сделал паузу, провел рукой по бакенбардам и начал рассказ:
– Это было давно, но знайте, он появился из леса. Никто не знал, кем были его родители, и никто не хотел знать. Потому что Толстолоб был самым уродливым ребенком, которого только можно себе представить. На самом деле, я лично видел его однажды.
Джеррика явно ловила кайф.
– Вы видели его? Вы видели Толстолоба?
– Именно, девочка, и лучше бы я не видел. Он был одет в старые лохмотья, и клянусь, его запах вы учуяли бы за сотню ярдов. Вы точно знали, когда он рядом, потому что лес затихал. Так или иначе, звали его Толстолоб, потому что у него была очень большая голова, вдвое больше нормальной, и на ней не было ни единого волоска, а его глаза – японский городовой! Глаза у Толстолоба были огромными, косыми, и очень близко расположенными друг к другу. Походили на пару сваренных в крутую яиц, вдавленных в лицо, только одно – большое, а другое – маленькое. А зубы? У него был полный рот зубов, похожих на собачьи. Я знаю, что это так, потому что, как я уже сказал, сам его видел. Видел, как он ел оленьи кишки на одном из соевых полей возле Люс-Крик.
– Гадость какая, – заметила Джеррика, побледнев. – Оленьи кишки?
– Ну да, – усмехнулся старик. – Толстолоб любит кишки и мозги. Любит им сырыми.
– Да, бросьте, – сказала Джеррика.
– Это правда, клянусь. – Затем бармен плеснул себе в стакан виски и выпил. – И он ел не только животных – людей тоже. Не было ни одной недели, чтобы Толстолоб не отмачивал что-нибудь. Внезапно многие люди начали находить свой домашний скот убитым и выпотрошенным. Мы все думали, что это волк, или вроде того, хотя в этих местах за сто лет не видели ни одного волка. Потом мы начали находить не только мертвых животных. Попадались и трупы местных жителей – в северной части города, ближе к хребту. Кэт Шейд, Вера Эббот, Викки Славик и ее муж Мартин, едрен батон, и еще несколько, не припомню всех уже. Поэтому мы все объединились и отправились на охоту, поскольку думали тогда, что это волк, или вроде того. Конечно, мы поняли что ошибались, когда увидели его.
Джеррика, с заинтригованным видом, закурила очередную сигарету.
– Значит, другие люди тоже видели Толстолоба, не только вы?
– Конечно, много кто видел. Не помню уже, кто именно, но мы видели, да. На самом деле, это я первым увидел его, поедающего в соевом поле внутренности бедного оленя. Я стал преследовать Толстолоба, потом остальные парни догнали меня, и мы открыли стрельбу. Думаю, мы попали в него, хотя я не уверен. Гребаная тварь убежала в лес, и больше ее никто не видел. На следующий день мы обыскали ту местность, но так ничего и не нашли.
Джеррика с трудом пыталась сдержать изумление.
– Вы говорите, Толстолоб убивал людей, людей из этого города?
– Ну, да, – подтвердил бармен. – Убивал и поедал части их тел. В основном, девушек. Понимаете, Толстолобу нравились девушки, хотя он был всего лишь ребенок. – Губы бармена изогнулись в ухмылке. – Также он убил несколько парней, но, как я сказал, в основном это были девушки... причем, блондинки.
– Наверное, мне лучше перекраситься, – рассмеялась Джеррика.
– Здесь нет ничего смешного, мисс, – с серьезностью в голосе ответил бармен. – Потому что, как я уже вам сказал, мы не убили его. – Он налил себе и проглотил очередную порцию виски. – Поэтому, кто знает? Толстолоб по-прежнему может бродить где-то там. Уже подросший. И кто знает, не вернется ли он?
««—»»
– Невероятно! – сказала Джеррика, глуша мотор "Миаты". – Улетный старик!
Чэрити вышла из машины, закрыла дверь, и они устало двинулись к крыльцу. – Здесь большинство людей такие. Любят рассказывать всякие небылицы.
– Он говорил о Толстолобе так, будто тот существует на самом деле.
– Надеюсь, ты ему не поверила.
Джеррика усмехнулась.
– Конечно, нет! Но какой же это замечательный материал для статьи! Местный миф, ребенок-монстр! Мне не терпится узнать об этом подробнее, и обо всем остальном в этом городе.
В этот момент небо ненадолго озарилось огнем. Джеррика посмотрела вверх. На горизонте сверкнула молния, хотя гром не прозвучал.
– Странно. Надвигается гроза, но небо практически чистое.
– Это просто электрическая буря, – пояснила Чэрити. – Летом это постоянно здесь случается. Ни дождя, ни грома, лишь парочка тучек. И беззвучные молнии. Довольно жутковато.
Жутковато, хммм. Что ж, после той истории в баре Джеррике все казалось жутковатым. Но она задержала взгляд на небе, и какое-то время понаблюдала за безмолвными, далекими вспышками. Нужно не забыть сфотографировать это. При большой выдержке получится здорово.
Когда они вошли в пансион, свет горел только в гостиной и на лестнице. Энни, должно быть, спит, – предположила Джеррика. Когда она закрыла за собой входную дверь, дедушкины часы в кабинете пробили двенадцать раз, а затем наступила тишина. Джеррика проворно поднималась по ступенькам, в то время, как Чэрити с трудом тащилась позади.
– Ты выглядишь усталой, – сказала Джеррика на площадке.
– Так и есть. Все это пиво, наконец, догнало меня.
– Тогда надо поспать... – Тут Джеррика как бы случайно поцеловала Чэрити в щеку. – Увидимся утром.
Чэрити безрадостно улыбнулась ей из дверного проема.
– Спокойной ночи.
Затем дверь, щелкнув, закрылась.
Прежде чем направиться в свою спальню, Джеррика заметила свет под соседней дверью. Чья это комната? – задумалась она. Энни? Нет, по-моему, она сказала, что спит на первом этаже. Может быть, Гупа. По крайней мере, я – не единственная полуночница. Войдя к себе в комнату, она прислонилась к окну, и улыбнулась, закрыв глаза и подставив лицо легкому ветерку. Вдалеке беззвучно сверкали молнии. Но она не понимала, почему чувствует себя настолько бодро. У нее тоже был тяжелый день, казавшаяся бесконечной поездка, затем шесть бутылок пива в местной таверне. Но она не чувствовала ни капли усталости. Она понимала, что это ее задание вызвало у нее этот новый порыв, это оживление. Крайне редко автор испытывал столь мощную зарядку от проекта.
Заглянув в свою дорожную сумку, она вытащила свой трекбол "Маус Системс". При этом снова обратила внимание на маленький пакетик старого кокаина. Она опять улыбнулась, довольная собой. Мне это не нужно. Я даже не хочу это! Вот доказательство ее победы.
Она набрала в своем ноутбуке несколько быстрых заметок, белый экран освещал ее лицо. Завтра она накидает рабочий план. Это будет серия очерков, поэтому ей не придется сильно беспокоиться из-за количества слов. Разобью все на части, – решила она. Местность, история, экономика, затем социальная структура, как обобщающий элемент.
Но все же, и, несмотря на поздний час, она была слишком возбуждена для сна. Бесполезно было даже пытаться. Вместо этого, она приняла прохладный душ, надела прозрачную ночнушку и спустилась на первый этаж. Она шла через безмолвный дом, ощущая тепло деревянного пола под ногами. Пересекла гостиную, темную деревенскую кухню, глядя на несметные реликвии и всякую мишуру. На оклеенных обоями стенах висели старые причудливые портреты, сквозь темную масляную краску проглядывали лица. На старинном комоде красовалась коллекция стеклянной посуды эпохи Великой депрессии, красиво переливаясь голубыми и зелеными цветами. На угловой многоярусной полке – из идеально закругленного стекла и выкрашенного золотой краской дерева – поблескивали, казалось, сотни хрустальных безделушек. Для бедной, грязной жительницы холмов Энни создала себе неплохое местечко, – подумала Джерри. И сам дом, несмотря на свою старость, был прекрасно отреставрирован. На кухне – новые принадлежности и огромный разделочный стол, наверняка, стоивший немало. Да, этот пансион был прекрасен.
Но настоящую красоту она увидела, когда вышла на заднее крыльцо. Джеррика была ошеломлена. Она смотрела на раскинувшееся на заднем дворе цветочное поле – от этого зрелища у нее перехватило дыхание.
Искрящийся лунный свет падал сквозь деревья на пышные цветочные клумбы. На одной из многочисленных бетонных поилок резвилась ночная птичка, на высоком дереве ухала сова. Отовсюду неслись пульсирующие звуки, сверчки и лягушки посылали свои любовные сигналы. Странные молнии разрывали сумеречный горизонт безмолвными вспышками. Это была страна чудес из звуков, лунного представления и беззвучной грозы. Никогда в жизни я не видела ничего более прекрасного, – подумала Джеррика.
Но тут...
Какой-то хруст.
Глаза Джеррики метнулись в сторону звука. А затем...
Какой-то скрип.
Когда она повернулась, сердце у нее едва не остановилось. Высокая, словно высеченная из темноты фигура вышла на крыльцо и остановилась перед ней. По бока у фигуры свисали огромные когтистые лапы. Внезапный страх стиснул голову Джеррики, словно челюстями, и прежде чем она закричала, фигура произнесла:
– Мисс... Джеррика? Это вы?
Из Джеррики вырвался вздох облегчения.
– Господи Иисусе, Гуп! Никогда не подкрадывайся к людям, как сейчас! – Она прижала к груди раскрытую ладонь, будто сомневалась, бьется ли у нее еще сердце. – Ты напугал меня до усрачки!
Гуп Гудер, казалось, весь затрясся от упрека, его голос стал визгливым, как у расстроенного ребенка.
– Ох, японский городовой, мисс Джеррика! Мне ужасно жаль! Я... Я... Ох! Я не хотел...
Господи, – подумала она, успокоившись. Похоже, он сейчас расплачется.
– Не бери в голову, Гуп. Ты же не нарочно.
– Я не хотел, – бормотал он дрожащим голосом. – Я понятия не имел, что вы здесь. Мне ужасно жаль, что я вас напугал.
Джеррика закатила глаза.
– Забудь уже, Гуп. Успокойся.
Но в следующий момент, когда молодой работник сделал еще один шаг, Джеррика посмотрела на него внимательнее, в частности, на его тело. На нем были только джинсы, длинные темные волосы растрепаны, будто он только что вылез из кровати. Лунный свет падал на его тело под таким углом, что Джеррика было отлично видно его мускулатуру, узловатые грудные мышцы и широкий, сужающийся к низу торс. Скульптура жаркой страсти, плотская игра света и тени.
Ей пришлось взять себя в руки, чтобы сказать:
– Что ты делаешь здесь так поздно, Гуп? У тебя же в этот час нет никакой работы.
– О, нет, нет, мисс Джеррика. – Парень, наконец, успокоился. Джеррика поняла, что напугала его больше, чем он ее. – Я... понимаете, я забыл поставить "таммеры", – пробормотал он.
Джеррика приподняла бровь. «Таммеры»? Что за «таммеры»?
– Для оросительной системы. Мисс Энни использует оросители для своего цветочного сада.
– О, ты хотел сказать таймеры, – догадалась Джеррика.
– Все верно, таммеры. Она попросила меня поставить их на более раннее время, из-за жары. А я забыл, поэтому пришлось вставать с кровати и делать. Не знал, что кто-то может не спать в этот час.
– Мы с Чэрити вернулись поздно, – сказала ему Джеррика. Но ей было уже трудно сосредоточиться. Так всегда бывает. Искушение усиливалось, как медленно растущий зверь. – Мы... ну... мы ездили в "Перекресток".
– Да ну?! – Гуп Гудер, казалось, был изумлен. – Это хорошее место, не так ли? Хорошее место, где полно хороших людей. Я всегда туда хожу.
– Что ж, если б мы знали, мы пригласили бы тебя присоединиться к нам.
Стоящий в серебристой тени Гуп сглотнул.
– Вы... вы пригласили бы? Меня?
– Ну, конечно, Гуп. Мы обязательно снова туда съездим. И мы хотели бы, чтобы ты поехал с нами.
– Ох, блин, мисс Джеррика. – У Гупа был вид, будто он проглотил камбалу. – Это было бы здорово, и я с радостью поехал бы куда угодно с вами, мисс Чэрити...
Но слова уже ускользали от Джеррики, поскольку ее охватывала уже знакомая лихорадка. Теплая ночь ласкала кожу под тонкой ночнушкой. Ее разум пребывал в смятении. Она могла лишь безмолвно смотреть на Гупа, а ее воображение рисовало наиболее похотливые и даже непристойные образы. Она представляла, как член Гупа проникает в ее рот на всю длину, а ее пальцы поддерживают его яички, как спелый фрукт на лозе. Представляла солоноватый привкус его спермы и ее густую консистенцию. Потом другие, новые образы сплошным, горячим потоком. Она села б ему на лицо, а его язык стал бы обрабатывать ее жадно раскрытое лоно. Ее большой палец проник бы в его прямую кишку, она снова стала б сосать его член, и он стал бы твердым, как полированное дерево. Да, именно это она себе представляла. А затем она насадила б себя на него, позволила бы себя пронзить. И это было бы только начало.
Именно так это и происходило всякий раз, столько, сколько она себя помнила. Желания бушевали у нее в голове, так что она готова была взорваться. И каждый насыщенный образ заострялся до размера булавки. Вернись на землю, вернись в эту дикую, жаркую ночь на заднем крыльце пансиона Энни, к неприкрытой плотской реальности, оторопело стоящей перед ней. Джеррика догадывалась, к чему были прикованы глаза Гупа. А к чему же еще, если она стояла перед ним в полупрозрачной ночнушке, заканчивающейся почти на середине бедра, и под которой ничего не было. Ночь была в разгаре. Лунный свет белил известью мускулистую плоть и струйки пота на ней.
Сверкнуло еще несколько беззвучных молний.
Джеррика с трудом удержалась на ногах.
– Это... это удивительно, не так ли?
– Ч-ч-что? О, вы имеете в виду молнию. Это зарница. Летом такое часто бывает. Только всегда без дождя и без грома.
Она пыталась вытеснить из головы эти острые, как кончик булавки чувства, и перевела взгляд на небо.
– Красиво.
– Вы... вы... вы тоже, мисс Джеррика, – заикаясь, произнес Гуп, – если вы не против того, чтоб я так говорил.
Ее сопротивление рухнуло, краеугольный камень ее арки не выдержал. Соски, трущиеся об ткань сорочки, по ощущению напоминали раскаленную гальку. Между ног взмокло.
Она взяла Гупа Гудера за руку и каким-то чужим голосом произнесла:
– Ночь такая красивая, Гуп. Давай погуляем.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ 1
Странная молния все сверкала и сверкала, пока Толстолоб пытался уснуть. Он сидел в углублении у подножья холма, а в голове у него метались разные мысли. В прошлом он много раз видел беззвучные молнии, но никогда так отчетливо, как сейчас, поскольку когда он жил с Дедулей в Нижнем Лесу, высокие деревья почти полностью заслоняли небо. Но теперь он видел ее отлично. И как же странно она выглядела! И... И...
И она напоминала ему что-то, не так ли?
Она напоминала ему сон.
Это был сон, который ему снился дольше, чем он себя помнил. Не каждую ночь, а очень часто. И всегда был одним и тем же.
Толстолобу снился замок, и в этом замке были ангелицы. Три или четыре прекрасных ангелицы, и они метались, словно были напуганы, и они кричали. А еще там повсюду лежали старики, их лица были обращены вверх, и походили на большие высохшие мухоморы, вроде тех, которые он видел под деревьями в темном лесу.
Ангелицы были очень красивыми, а еще красивее было то, как они бегали и кричали. Затем око сна показало ему еще двух ангелиц, только они были абсолютно голыми и принимали ванны в одной из комнат замка. Толстолоб же, прошу заметить, во сне, не терял зря времени и как следует оттрахал их обоих. Отымел и утопил прямо в их приятно пахнущих ваннах. Затем раскроил им головы и съел их мозги. После этого он отправился на прогулку по замку и выследил первых четырех в их ангельских одеждах. А они по-прежнему кричали и пытались убежать. Но Толстолоб не потерпел бы этого, нет. И он тоже трахнул их, потом отымел в зад, просто так, оставил истекать кровью и умирать, потому что, как сказал Дедуля, ты должен иметь людишек, пока они не поимели тебя. В этом сне Толстолоб был довольно похотливым, у него хватало "молофьи" для всех, и он не скупился раздавать ее. Огромная твердая елда Толстолоба разрывала всех ангелиц, и из некоторых буквально хлестала кровь, когда он кончал в них. А те, кого он имел в зад, истекали кровью еще сильнее. И когда Толстолоб закончил свое дело, все они лежали и умирали, а на их красивых лицах застыло выражение страха, глаза были широко раскрыты, рты разинуты, а "дырки" и задницы сочились кровью, дерьмом и мочой.
Вот вам и ангелицы.
Затем сон увлек его в глубь замка, туда, где он видел лежащих стариков. Толстолоб предположил, что старики тоже были ангелами, поскольку зачем еще тогда они находились в ангельском замке? Было очень весело откручивать им мошонки и отрывать старые сморщенные "петушки". Парочку тех старых ангелов он заставил съесть их собственные "петушки", заставил проглотить их собственное "хозяйство". Толстолоб вырывал глазные яблоки из их кричащих лиц, выдергивал руки из суставов, распарывал животы и вытаскивал кишки. Когда он был близок к финалу, то обнаружил, что его причиндал снова встал, а в его мошне накопилось много хорошей "молофьи". Поэтому он трахнул в зад парочку последних ангелов и оба раза отлично кончил. Едрен батон, Толстолоб спустил столько "молофьи", что можно было бы наполнить ведро для молока! Но затем он оглянулся и обнаружил, что все эти старые ангелы мертвы, и ангелицы, похоже, тоже. И что в замке не осталось ни одной живой души.
