Текст книги "Толстолоб (ЛП)"
Автор книги: Эдвард Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
Энни, казалось, поникла и сбавила шаг. За следующим поворотом появилась зона отдыха с обращенными друг к другу и выкрашенными в белый цвет железными скамейками. С подавленным видом тетушка присела, жестом пригласив Чэрити сделать то же самое.
– Иногда мне кажется, будто удача не на моей стороне, будто меня сглазили. Но ты права, именно поэтому власти штата забрали тебя у меня. Потому что они считали, чтобы у меня не хватит денег растить тебя должным образом. Думаю, так оно и было. Надеюсь, ты сможешь простить меня.
– Тетушка Энни! – воскликнула Чэрити. – Это не твоя вина!
– Хотелось бы в это верить, милая. – Могу лишь сказать, что я старалась изо всех сил.
– Конечно!
– И мне очень жаль, что все эти годы я лишь писала тебе письма и ни разу не пригласила тебя приехать. Но это потому, что мне казалось, что ничто не изменится. Твоя старая тетушка Энни становилась все беднее, а дом продолжал ветшать все сильнее. – Энни смахнула слезу с глаза. – Мне просто было стыдно приглашать тебя сюда. Но потом...
Чэрити ждала, сидя на жесткой металлической скамейке.
– То, что случилось, было как дар Господень. "Коллективный иск" – вот как это называется. Оказывается, моя земля, примерно по тысяче акров в обе стороны отсюда, является месторождением полезных ископаемых. И "Нордист Карбайд" с давних пор тайком выкачивали из нашей земли природный газ! Они зарабатывали миллионы в год, а один смышленый адвокат из Роанока пронюхал про это и взялся вести это дело. Доказал в федеральном суде, что эти ублюдки из «Карбайда» воровали у нас, бесплатно забирая из нашей земли газ. И этот адвокат выиграл дело. Поэтому я и целая куча других местных получили так называемую «пропорциональную компенсацию», в соответствии с количеством имеющихся во владении акров. Большинство, ну, ты знаешь этих людей, спустили деньги на азартные игры и все такое. Но свои я потратила на ремонт и указатели. Адвокат взял себе треть от общей суммы, но это того стоило. Моя доля составила примерно полмиллиона долларов. Большую часть я отложила, но какую-то сумму потратила на то, чтобы привести дом в порядок и установить знаки.
– Знаки? – спросила Чэрити.
– Дорожные указатели, милая. Те, которые вы со своей подружкой видели по пути сюда. Люди, едущие по шоссе, видят их и заезжают. Мы – хорошее место для остановки для тех, кто едет на юг. И здесь есть несколько туристических достопримечательностей – национальный заповедник Бун, Колз-поинт, лучшее во всем штате место для рыбалки. И, конечно же, сам лес. И знаешь, что? Это сработало. Каждую осень и весну, особенно, у меня полный пансион гостей, что приносит фактическую прибыль. Поэтому я смогла позволить себе нанять Гупа, и привести в порядок цветочные клумбы. А с оставшейся суммы, которую я положила в банк, мне натекает по паре тысяч в месяц. Но... – Энни опустила лицо, цветы у нее на коленях лежали, словно мертворожденный ребенок. – Мне просто очень плохо из-за этого...
Чэрити не могла ничего понять.
– Тетушка Энни! Все же так замечательно! Нет причины расстраиваться.
Глаза Энни наполнились слезами.
– Мне плохо, дорогая, от того, что я не понимаю, почему это заняло так много времени. Если б все это случилось несколько лет назад, я не потеряла бы тебя. Мне кажется, будто я подвела тебя...
Чэрити встала, села рядом с тетей и обняла ее.
– Не плачь, Тетушка Энни. Иногда именно так все и бывает.
– Но это никуда не годится, – всхлипнула Энни. – Твоя мама умерла страшной смертью от собственной руки, не прошло и года после твоего рождения. А она была моей сестрой. Я чувствовала себя обязанной заботиться о тебе, но не смогла. Клятые власти штата забрали тебя у меня.
Чэрити погладила тетю по плечу.
– Это не твоя вина, Тетушка Энни. Ты сделала все, что могла, и больше, чем кто-либо. И, посмотри на это с другой стороны. С пансионом у тебя сейчас все хорошо, а у меня все хорошо с карьерой и вечерними занятиями. Как говорится...
По какой-то причине Чэрити внезапно подумала про священника.
– Неисповедимы пути Господни, – сказала она.
2
– Пути Господни воистину чудесны, – прозаично заявил Александер, сидя за рулем епархиального "Мерседеса". Этим он ответил на стандартный вопрос Джеррики. Если Бог существует, то почему случаются войны? Почему случаются этнические зачистки, убийства, надругательства и насилие над детьми... Типичные вопросы неверующего человека.
– Бог не владеет правоустанавливающим документом на Землю, – сказал он. – В отличие от Дьявола, с тех пор как Ева вонзила свои зубки в то яблоко. Все, что Бог имеет здесь, это его священное влияние, и Его любовь к человечеству.
– Но что чудесного в войне, геноциде, изнасилованиях и тому подобном? – с вызовом спросила Джеррика.
– Ничего. Чудесной является Божья любовь к его царству. Я не могу судить вас, – сказал он, поворачивая на очередном лесном повороте, – но обещаю, что вы поймете, о чем я говорю, когда вы умрете.
Джеррика с удивленным лицом поправила блузку.
– Вы, правда... верите во все это, да?
Александер посмотрел на нее, закурил сигарету.
– Ага. Верю, потому что, так оно и есть.
Затем он стал цитировать псалмы.
– "Я избрал путь истины". А что касается геноцида, изнасилований, убийств и войны? Римлянам. "Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне". И, наконец, Исаия "Я испытал тебя в горниле страдания".
– Я... – Джеррика заморгала. – Похоже, я понимаю, что вы имеете в виду.
– Но вы не верите ни в одно слово из этого, – с вызовом сказал ей Александер. – Вы меня успокаиваете.
– Нет, вовсе нет!
– Конечно, успокаиваете. – Он усмехнулся. – Но не беспокойтесь. Вы увидите свет, прежде чем ваша жизнь на земле закончится. Вы вознесетесь в Царство Божье.
Теперь улыбнулась Джеррика.
– Да, ну? Откуда вы знаете? Вы ясновидящий? Это Бог нашептал вам на ухо?
Глаза Александера стали пустыми, как у резного деревянного тотема.
– Да, – ответил он. – По правде сказать, именно так.
Некоторое время они ехали в полном молчании. Александер был уверен, что его слова заставили ее задуматься. Хорошо. Это же моя работа. Именно за это Бог мне и платит.
Они уже съездили в магазин "Халлс", где Александер купил фонарики, батарейки, несколько спиртовых ламп, рабочие рукавицы и моющие средства. Затем они медленно покатались по городу – который был не особо похож на город, как отметил священник – где Джеррика показала ему местный бар, закусочную, затем провела его квартал и рассказала про предприятия со "швейными цехами". Видимо, обычным явлением являлось то, что компании из других штатов прибывали сюда и нанимали женщин за минимальную плату. Угнетение, как он знал, понятие относительное. И еще больше угнетения они увидели, когда развернулись и поехали обратно.
– А это – "Антикварная лавка Донны", – сказала она, показывая на высокое обшитое досками здание. – На самом деле, это – бордель.
– Да ну? Я должен пойти туда и спросить, есть ли у них ореховый комод "Шератон" 1820-ого года. Представляете, какое выражение будет у них на лицах? – рассмеялся Александер. – Священник? Пришедший в публичный дом?
Эта идея тоже развеселила Джеррику.
– Почему-то я не могу себе такое представить.
– Это будет не первый публичный дом, посещенный мной.
– Вы шутите?
– Знаете, я же не всегда был священником, – признался Александер. На самом деле, он посетил несколько подобных заведений в Сайгоне – секс за десятку, отсос за бакс. В полевых условиях было еще дешевле. Бог был щедр на расплату. Три раза Александер отправлялся в медсанчасть с гонореей настолько сильной, что ему казалось, будто его подключили к переносному генератору. Век живи, век учись, – подумал он. Прежде чем он был принят в духовенство, плотские грехи были ему не чужды. Некоторые вещи, которые он видел во вьетнамских борделях, в качестве стороннего наблюдателя, были отвратительными. Анальный секс, секс-вечеринки, минет-марафоны, солдаты, платящие 12-летним шлюхам за совокупление с псами. Во всяком случае, в университетском женском клубе дела обстояли не лучше. Секс, наркотики и рок-н-ролл. А если вам нужно подставить вашему преподавателю по английскому свой зад для того, чтобы сдать экзамен, что тут такого? И немного деньжат на кокс тоже никогда никому не повредят, верно? Когда Александер ассистировал преподавателю на курсе философии, он был поражен количеством девушек, которые предлагали себя за более высокие оценки. А еще сильнее он был поражен вещами, которые они предлагали сделать. Зло было повсюду, и оно имело множество разных лиц. Видеть это было все равно, что познавать мир. А иногда познание было болезненным. Но Александер, в отличие от большинства священников, не видел никаких проблем в том, чтобы признаваться в своем небезгрешном прошлом. Отрицание было бы сродни наглой лжи.
– Нет, я не всегда был живым символом христианского образа жизни. – Он снова рассмеялся. – Но, по крайней мере, являюсь им сейчас. Поэтому считаю, что это самое главное.
Джеррика не поняла шутку. Казалось, сейчас она была очень сосредоточена и полна вопросов, которые вряд ли сможет задать. Александер видел такое много раз: женщины были очарованы идеей безбрачия.
– Вы... – Джеррика запнулась. – ...не возражаете, если я спрошу, когда, э, когда у вас это было в последний... раз?
– В 1977-ом, – ответил Александер, не задумываясь. Тогда он едва не женился, не так ли? Они занимались сексом по семь раз за ночь. Как такое забудешь? Да, он хотел жениться на ней, но сейчас он даже не помнил ее имени.
Джеррика побледнела.
– Это же почти... двадцать лет назад.
– Угу, – затем так же беспардонно добавил:
– И с тех пор я ни разу не мастурбировал. Об этом обычно спрашивают следом.
– Боже милостивый, – прошептала Джеррика.
– Да, он такой.
Они оба рассмеялись над этим замечанием. Он видел, что ее терзает множество других вопросов, но она не решается их задать. Господи, люди думают, что священники сделаны из папиросной бумаги, – подумал он. И он знал, что не является исключением. До священства он был наравне с маркизом де Садом. А еще он по одному взгляду на Джеррику Перри мог сказать, что ей не чужды плотские грехи. Возможно, у нее была такая аура...
Они проехали мимо старой, увенчанной шпилем церкви. Александер перекрестился, не вынимая сигарету изо рта.
– Не стоит, – сказала Джеррика. – Чэрити сказала мне, что эта церковь закрыта.
– И что с того? – Пожал он плечами. – Это все равно дом Божий, исполненный Его присутствия.
Она покачала головой, улыбаясь.
– Куда мы сейчас? – Александер уже выезжал из города, снова в сторону 154-ого шоссе. – Что ж, думаю, лучше отвезу вас обратно домой, – ответил он. – В аббатстве мне нужно будет много чего сделать.
Джеррика быстро повернулась на кожаном сиденьи "Мерседеса", ее лицо внезапно засияло.
– О, святой отец, пожалуйста! Я так хочу увидеть это аббатство. Позвольте мне поехать с вами.
– Совершенно исключено. Там грязно, и там опасно. Мне нужно сделать много работы...
– Пожалуйста, святой отец! Я помогу вам.
– Исключено.
Она подалась вперед, ее груди были прижаты друг к другу в ослепительно-белой блузке. Александер чувствовал приятный аромат ее травяного шампуня.
– Пожаааааалуйста, святой отец, – почти проскулила она. А ее улыбка стала ярче солнца.
Александер нахмурился. Господи, разве можно устоять перед красивым личиком?
Он потушил окурок, закурил новую сигарету и помахал рукой.
– О, ладно, – согласился он.
3
Она была беременная. Рыжеволосая, с такой гладкой и белой кожей, какой он никогда еще не видел. Большие, стоячие сиськи, размером в два его кулака каждая, и, конечно же, большой раздутый живот.
Толстолоб облизнулся.
С утра он прошел уже несколько миль, думая над своими снами про замок, ангелов и голос, говорящий ему: ПРИДИ. И именно тогда он наткнулся на эту рыжеволосую крошку. Она была абсолютно голая, и мылась в ручье. Единственной причиной его недовольства было именно то, что она мылась. Понимаете, Толстолоб любил, чтобы от девок пахло. Потому что считал, что раз от кого-то пахнет, значит, он настоящий. Например, от самого Толстолоба пахло очень сильно, потому что он с рождения не принимал ванну. Не видел смысла. Когда Толстолоб гулял по лесу, он нес с собой такой запах, от которого стошнило бы даже канюка. И, да, сам он любил запах дерьма, мочи, задницы и других частей тела. Я еще любил вкус всего этого. Только что помывшаяся девка на вкус была как ничем не приправленная тушенка из кишков опоссума.
Типа, пресная...
Как бы то ни было, Толстолоб стал наблюдать за этой рыжеволосой беременной девкой из-за толстого дерева. Наклонившись, та мыла себе задницу. И пока она это делала, Толстолоб смог разглядеть ее "пирожок". Это был большой "пирожок", с рыжим мехом вокруг щели, а сама щель была больше, чем нора сурка. Поэтому в голову Толстолобу пришла мысль. До сих пор он не имел возможности заниматься с девками нормальным "трахом", потому что их "дырки" были слишком малы для его елды. А как насчет этой девки с ее зияющим детородным органом? Возможно, с ней у него что-то получится!
Возможно, ее "кошелка" вместит его причиндал целиком.
Когда Толстолоб вышел из-за того толстого дерева, показав свою огромную уродливую голову, свои глаза, один из которых был больше и ниже другого, и, конечно же, свой широкий ухмыляющийся рот, полный длинных, кривых, похожих на собачьи зубов, девка стала вопить на всю округу. Он вытащил ее на берег. Она кричала так громко, что ему показалось, что она сорвет себе голос. Он вырубил ее ударом кулака, затем лег на нее и принялся сосать ее рыжую "киску". После ручья она была сперва безвкусной, но когда он стал сосать сильнее, из дырки вышла какая-то творожистая масса, с очень резким вкусом, отчего Толстолоб несказанно обрадовался. Он пожалел, что у него нет с собой дедулиных лепешек или камышовых оладьев, чтобы намазать на них этот девкин "творожок". Затем он начал трахать ее прямо там, в грязи у ручья, предварительно смачно отхаркнув ей в "дырку". И ее "киска" оказалась довольно вместительной, даже для елды Толстлоба. Он яростно долбил ее, в то время как она просто лежала и орала в синее дневное небо. И пока он ее трахал, из ее больших сисек побрызгивало молоко, и Толстолоб решил, что это довольно мило. Это были просто маленькие брызги, вроде тумана, белые, как паутинка. На самом деле, Толстолоб был так заинтригован этим явлением, что наклонился и принялся сосать эти огромные, наполненные молоком сиськи, одновременно продолжая трахать девку. Он высосал, наверное, целое ведро молока, которое было теплым и сладким на вкус. И он мог поклясться, что когда закончил сосать, ее сиськи уменьшились в размере раза в два. Он высосал из них все молоко до последней капли. О, чудо...
Он трахал ее от всей души, вгоняя свой 14-дюймовый член в ее большую и скользкую рыжую "киску", когда та начала рваться, как и все остальные. Головкой своего пениса он чувствовал, как лопаются ее внутренности. И он мог поклясться, что почувствовал, как его огромный хрен попал ребенку прямо в глаз. А затем у девки стали отходить воды, которые Толстолоб стал набирать в ладонь и пить. Они были теплыми и вкусными, но это не стало для него утешением. Из всех девок, которых трахал Толстолоб, ни одна не имела "киски", которая подошла бы под его елду. Даже эта рыжая с самой большой "дыркой", которую он когда-либо видел. Из нее начала течь кровь, как в тот раз из горностая, которому он откусил голову. Только кровь у нее шла не из обрубка шеи. Она хлестала из нее, как из крана, окрашивая воды в красный цвет. Девка что-то пробормотала, захлопала своими зелеными глазами и померла.
Толстолоб очень расстроился. Ему даже стало жалко, что он так и не сумел найти девку с такой "дыркой", в которую смог бы кончить правильно. Он решил, что кончил ребенку прямо в лицо, затем вытащив член, понял, что, наверное, размозжил ему башку. И тут в голову ему пришла очередная идея.
Понимаете, эта девка была беременной, то есть по-настоящему беременной, будто в любой день могла разродиться спиногрызом. Поэтому Толстолоб нагнулся к этой ее кровоточащей рыжеволосой «киске», и начал сосать. Сосал он со всей силы, и в конце концов, услышал, как что-то внутри нее начало рваться. Он сосал, сосал и сосал, пока – черт! – из нее не стал вылезать ребенок.
Толстолоб мысленно обрадовался.
Вытащив ребенка из девки, он поднял его к солнцу...
И тот закричал.
Толстолоб улыбнулся.
Потому что, хоть он в свое время и съел много взрослых мозгов, он ни разу не пробовал детские.
Ни разу!
««—»»
Детские мозги?
Он прокусил в мягком черепе дыру и стал высасывать мозги из маленькой головы ребенка, так же, как Дедуля научил его высасывать утиное яйцо.
И они оказались вкусными.
Дааа! Детские мозги оказались очень вкусными.
Чем-то походили на взрослые, только были очень теплыми и сладковатыми, как будто в них добавили сахар...
4
– Административный офис замуровали, – сказал Александер, изучая фотокопию плана первого этажа. По прибытии в Роксетерское аббатство он первым делом оторвал все доски от окон по обе стороны длинного центрального зала, чтобы впустить внутрь свет.
– Замуровали? – непонимающе спросила Джеррика. – Разве это не странно?
– Нет, вовсе нет, – ответил священник. – Епархиальная лень. Роксетер являлся хосписом для умирающих священников, как я уже говорил вам с Чэрити этим утром. Он расположен в уединенном и отдаленном месте. Записи о стационарных больных не имели критически важного значения, поэтому Церковь решила просто оставить их здесь, вместо того, чтобы тратить деньги на их транспортировку в Ричмонд и систематизацию. Шансы, что эти записи когда-либо понадобятся, составляли один к миллиону. Поэтому немногочисленных оставшихся пациентов просто переместили, а офис замуровали. – Александер оторвал глаза от фотокопий. – Думаю, этот офис должен находиться где-то за этой стеной.
Красные, скрепленные известковым раствором кирпичи – на удивление непоблекшие – составляли большую часть северной внутренней стены, в то время, как южная стена состояла из наполовину обшитого панелями гипсокартона. Странный дизайн, но затем Джеррика заметила, что таким было все здание. И внутри и снаружи, оно совершенно не оправдывало ее ожиданий. Слово "аббатство" вызывало у нее определенные ассоциации. Воображение рисовало ей большое каменное здание с черепичной крышей, нечто средневековое и напоминающее церковь. Роксетер же больше походил на древний загородный дом или большую хижину. Лишенная колокола колокольня напомнила Джеррике некое обезглавленное существо.
Но большинство строительных материалов были простыми. Внешние стены, как с изумлением отметила она, были сделаны из длинных, прочных стволов, с которых была содрана кора, окрашенных, уложенных в продольном направлении, швы заделаны раствором, а покатую крышу покрывала кедровая черепица. Старый колониальный дизайн, как Александер убедился по прибытии.
– Аббатство было построено в конце 17-ого века, на тот случай, если вам интересно знать о древесине. Но интерьер, благодаря неоднократным ремонтам, выглядит совершенно иначе. Роксетер, на самом деле, является древнейшей церковной собственностью на территории штата.
Потрясающе. Как бревенчатая хижина, только большого размера. Аббатство уютно устроилось посреди леса, в конце длинной поднимающейся вверх грунтовки. Насколько смогла рассмотреть Джеррика, возвышенность резко обрывалась, будто Роксетер был построен на неком лесистом утесе, и за его дальними стенами сразу следовал крутой обрыв.
– Теперь вы понимаете, – продолжил священник, – почему Церковь хочет использовать его в качестве реабилитационного учреждения. Вокруг лес, мир и покой.
– Да, – согласилась она. По крайней мере, отчасти. – Место красивое. Просто само аббатство выглядит очень необычно. Я ожидала чего-то огромного, чего-то с башнями и каменной кладкой, высокими окнами и тому подобным. Но в этом здании всего лишь один этаж. Просто оно выглядит очень... странно.
Александер рассмеялся, доставая из "Мерседеса" ящик с инструментами.
– Католической церкви по фигу, как оно выглядит. Их волнует только стоимость, а стоимость правильная: Бесплатно.
Джеррика взяла материалы, которые они купили в городе, и последовала за священником. Внутри их ждало еще более необычное и бестолковое нагромождение строительных решений. Вестибюль был высоким и темным и имел "тюдоровские" каменные арки, настенные подсвечники и стрельчатые окна, в которых когда-то несомненно стояли витражи, а сейчас остались лишь свинцовые решетки. Шиферный пол вел в центральный зал, покрытый дюймовым слоем пыли. Главный коридор был устлан истлевшими коврами, об изначальном цвете которых можно было лишь догадываться.
– Прямо как в Трамп Тауэр, да? – пошутил Александер. Затем он вытащил фотокопии плана и принялся тщательно изучать их.
– Здесь невероятно жарко, – прокомментировала Джеррика, уже успевшая вспотеть.
– Да? Были бы вы здесь вчера, до того, как я оторвал доски с окон с обоих сторон главного зала. Это была настоящая сауна. Сейчас здесь хотя бы чуть-чуть продувает.
"Чуть-чуть" – было подходящее слово.
– Как вы оторвали доски? – спросила Джеррика, не найдя, что еще сказать.
– Старой, проверенной двадцатифутовой кувалдой, – ответил священник, приподняв ручку из ящика с инструментами.
Джеррика вполголоса хихикнула.
– Почему-то мне сложно себе представить священника, орудующего кувалдой.
– Что ж, когда я выясню, где находится административный офис, вы увидите священника, крушащего ею кирпичную стену. – Его глаза были прикованы к фотокопиям. – Должно быть, это здесь, – предположил он. – Прямо здесь. Взгляните. Вам не кажется, что это – новая кладка?
Джеррика была польщена тем, что он спросил ее мнения. Обычно мужчины видели в ней лишь хозяйку вечеринки и сожительницу. Но посмотрев на обозначенное место, она поняла, что он имел в виду. Прореху в старой кладке заполняли более новые и темные кирпичи.
– Уверена, что вы правы, – призналась она, вытирая предплечьем пот со лба. – Зачем еще здесь быть новым кирпичам?
Александер кивнул в знак согласия и схватил кувалду.
– Есть лишь один способ выяснить это.
Джеррика вздрагивая при каждом ударе. Священник на ее глазах внезапно превратился в строителя, или в данном случае, – в специалиста по сносу. Александер орудовал кувалдой с явным мастерством – чего она совсем от него не ожидала.
Тук-тук-тук!
Она смотрела, как молот продолжает бить по стене, и вскоре часть более новой кладки поддалась, а из швов посыпалась известковая пыль.
Тук-тук-тук!
Священник ненадолго прервался, чтобы вытереть лоб.
– Слава Богу, что кладка дрянная. Эти кирпичи выпадут довольно быстро. Их будто посадили на шпаклевку. – Затем он вздохнул, снова вытер лоб и снял с себя белый пасторский воротничок. – Господи, вы правы. Здесь жарко, как в аду. Затем он снял свою черную хлопчатобумажную рубашку.
Тук-тук-тук!
Джеррика продолжала смотреть, но ее уже не интересовало умелое обращение этого мужчины с кувалдой. Вместо этого она не могла оторвать глаз от его тела...
Теперь он был голым по пояс. Джеррике он показался еще больше привлекательным. Плотные мышцы, двигающиеся под еще более плотной кожей. Никаких признаков жира. Конечно, отец Александер не обладал такой роскошной мускулатурой, как у Гупа. Но с физической формой у него было все в порядке. Оголенную грудь пересекало едва заметное распятие из волос. Только...
– Подождите, – вдруг неосознанно сказала она. Нижняя часть его торса была покрыта россыпью оспин. – Что это?
Священник закурил, опираясь на рукоять кувалды. – Шрамы от шрапнели, – спокойно ответил он, проведя пальцами по слегка потемневшим углублениям. – Я входил в ГЛР, группу глубинной разведки. Прикрывал старшего группы, моего приятеля. Но он наступил на русскую ПМН.
– ПМН? – удивленно спросила Джеррика.
– Противопехотная мина. Не намного больше подвешенной в кустах гранаты. Мой приятель наступил на нее, и кирдык... – Александер перекрестился. – Мне повезло, и я словил лишь несколько осколков в бок. На самом деле, это лучшее, что когда-либо случалось со мной. Потому что меня вывез вертолетом какой-то чокнутый уоррент-офицер, и я просидел в медсанчасти, пока продолжалось Тетское наступление. Если б в меня не попала та шрапнель, эту стену ломал бы другой священник-дезертир.
– Вы не дезертир! – спонтанно возразила Джеррика.
– Эй, мне уже под полтинник, а выгляжу я, наверное, на шестьдесят.
Глаза у Джеррики расширились, дыхание перехватило.
– Поверьте мне, вы отлично выглядите.
Александер улыбнулся, не вынимая изо рта сигарету.
– Да, ну? Что ж, спасибо за комплимент. Кстати, не сделаете ли мне одолжение? Посмотрите, не заблокирован ли доступ на колокольню. И проверьте, есть ли подвал. По фотокопиям плана не понятно.
– Ну, ладно, – согласилась Джеррика. Она знала, что согласится со всем, о чем он попросит. И еще она знала вот что: Он очень быстро пресек это, поскольку понял, что я считаю его горячим. Зачем ему благодарить ее за комплимент, а потом отсылать прочь?
Хотя, не важно. Черт, он же священник, – напомнила она себе. Спустя некоторое время, пробравшись сквозь пыль в северный конец зала, она обнаружила дверь, ведущую в колокольню. В этом конце было несколько незамурованных комнат, похожих на те, что бывают в общежитии. Голые койки и старые настенные шкафы. Здесь, должно быть, спали монахини, – подумала она. Более просторное помещение содержало полдюжины больничных коек. Стационарное отделение. Все выглядело довольно уныло.
Но затем на той же лестничной площадке она обнаружила еще одну дверь, ведущую в подвал. Когда она поспешила назад, чтобы сообщить об этом Александеру, то увидела, что он выбил из стены все новые кирпичи, и теперь они лежат грудой у его ног.
– Черт, – воскликнул он. – Я и то лучше кладу кирпичи. Давайте зайдем внутрь.
Это была еще одна заколоченная комната, где воздух был настолько спертым, что можно было задохнуться. Священник тут же сбил кувалдой доски с окон, наполнив офис солнечным светом и свежим воздухом. Мышцы Александера напряглись, когда он рывком выдвинул из картотечного шкафа первый из многочисленных ржавых ящиков и радостно воскликнул:
– Хэлфорд был прав. Все записи по-прежнему здесь.
– Отлично, – сказала Джеррика, просто лишь чтобы согласиться с ним.
Она снова перевела на него взгляд, любуясь телом. Даже потемневшие впадины боевых шрамов казались ей эротичными...
Она прислонилась к стене, жар в груди нарастал. Ее воображение совершило самое подлое предательство. Она увидела, как они вдвоем занимаются сексом, прямо там, на пыльном полу, ласкаясь и слизывая друг с друга пот. Ее глаза расширились, но она видела эту картину, словно они были у нее закрыты, и она спала. Она отчаянно стаскивала с него черные пасторские брюки и брала в рот его член. Затем она сидела у него на лице, закатив глаза, когда его язык ласкал ее клитор, а пальцы проникали в ее лоно. Сперва один палец, затем два, потом... четыре. Это была одна из ее бесчисленных фантазий. Быть оттраханной кулаком, пока в горле не перехватит и в глазах не потемнеет. И вот, добрый отец Александер делает именно это в ее порочном воображении... Трахает ее кулаком. Стонет за нее, в то время, как она отсасывает ему. Его мышцы напряжены. Она сосет все сильнее, чувствует, как его пенис пульсирует, а яички сжимаются. Затем все накопившееся выходит, после стольких лет воздержания, заполняя ей горло. Она глотает это все, словно теплый, солоноватый суп, и одновременно кричит, кончая...
– Эй, Джеррика. Вы где? В Сумеречной зоне?
Она резко вернулась в реальность, слегка покраснев.
– О, я просто... задумалась.
– Задумалась? – Неужели он прочитал ее запретные мысли? Неужели догадался? Его хмурое выражение сменилось легкой улыбкой. – Взгляни на это. Разве это не странно? – Он выдвинул все ящики их шкафа, и все они были заполнены канцелярскими принадлежностями и даже кое-какими личными вещами: письма, медальон, молитвенник с монограммой, старый браслет с выгравированной надписью "ДЖОЙСЛИН".
– И посмотри сюда.
Джеррика повернулась. У стены стоял застекленный металлический шкаф. Она попыталась повернуть ручку, но оказалось, что он заперт. Священник вытер пыль со стекла и заглянул внутрь.
– Удивительно. В нем все еще лежат лекарственные препараты.
– Лекарственные препараты?
– Помните, это место служило хосписом для умирающих священников. Уверен, что большинство из них принимали те или иные лекарства, которые очевидно хранились здесь, в офисе аббатисы (настоятельница – прим. пер.).
– Это очень странно, – заметила Джеррика. – Лекарства? А вы думали, что Церковь забрала их всех отсюда после закрытия аббатства.
– Да, – согласился Александер, почесывая голову. Он пожал плечами.
– Давайте проверим подвал, посмотрим, что там.
Она робко последовала за ним. Он снова надел на себя свою черную рубашку, но не стал ее застегивать. Он знает, – испуганно подумала она и впилась ногтями себе в бедро. Зачем еще тогда он стал надевать рубашку? Он знает, что я смотрю на него. Знает, что я фантазирую.
Стук черных пасторских туфель эхом разносился по пустой лестнице. Она спускалась следом за ним. Соски у нее покалывало, и она знала, что они торчат сквозь ее белую блузку. По крайней мере, теперь Александер, казалось, был отвлечен, листал фотокопии с планом.
На площадке они повернули и двинулись по темному жаркому коридору с голым цементным полом.
– Не вырыт – пробормотал священник.
– Что?
– Именно так утверждается на этих планах. Что подвал не вырыт.
– Я не... совсем вас понимаю.
Он закурил новую сигарету, из расстегнутой черной рубашки проглядывали грудные мышцы.
– Эти планы – полная ерунда. Поверить не могу, что Хэлфорд сделал это для меня.
– Наверное, они устарели, – предположила она.
– Да на хер их, – выругался священник. – Пардон за мой французский, но у Католической Церкви это в порядке вещей. Что это за дерьмо?
– Я по-прежнему не понимаю, – сказала Джеррика.
Он хмуро посмотрел на нее, дымя сигаретой.
– Мы стоим в подвале, верно?
– Верно.
– Согласно этим фотокопиям, подвала здесь нет.
Джеррика пожала плечами. Подумаешь, это же просто старые фотокопии. Однако ее фантазии продолжали затягивать ее, словно глубинное течение. Чем больше кубиков освещенной солнцем плоти, тем больше непристойных образов. Теперь она лежала, раздвинув ноги так широко, что у нее болели сухожилия. Но боль лишь усиливала удовольствие. Он лежал на ней сверху и долбил ее.
– Этот сукин сын Хэлфорд, – ругался Александер.
Его член проникал в нее так глубоко, что она чувствовала, как он колотит по ее желудку...
