Текст книги "Толстолоб (ЛП)"
Автор книги: Эдвард Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Table of Contents
Толстолоб
Примечание автора
ПРОЛОГ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
2
3
4
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
2
3
4
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
2
3
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
2
3
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
1
2
3
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
1
2
3
4
5
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
1
2
3
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ
1
2
3
4
ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ
1
2
3
4
ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ
1
2
3
4
ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ
1
2
3
4
5
6
ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ
1
2
3
4
5
ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
1
2
3
4
ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ
1
2
3
4
5
6
ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ
1
2
ЧАСТЬ СЕМНАДЦАТАЯ
1
2
3
4
5
ЧАСТЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
1
2
3
4
ЧАСТЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
1
2
3
4
5
6
7
8
ЧАСТЬ ДВАДЦАТАЯ
1
2
3
4
5
6
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
ЭПИЛОГ
АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ ФИНАЛ (ВЕРСИЯ "НЕКРО")
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
ЭПИЛОГ
Толстолоб
Примечание автора
ПРОЛОГ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
2
3
4
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
2
3
4
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
2
3
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
2
3
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
1
2
3
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
1
2
3
4
5
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
1
2
3
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ
1
2
3
4
ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ
1
2
3
4
ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ
1
2
3
4
ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ
1
2
3
4
5
6
ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ
1
2
3
4
5
ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
1
2
3
4
ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ
1
2
3
4
5
6
ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ
1
2
ЧАСТЬ СЕМНАДЦАТАЯ
1
2
3
4
5
ЧАСТЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
1
2
3
4
ЧАСТЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
1
2
3
4
5
6
7
8
ЧАСТЬ ДВАДЦАТАЯ
1
2
3
4
5
6
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
ЭПИЛОГ
АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ ФИНАЛ (ВЕРСИЯ "НЕКРО")
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
ЭПИЛОГ
Толстолоб
Это издание посвящается Джеффу Куперу и Райану Хардингу
Хотя автор в долгу у многих, он особенно хотел бы поблагодарить Дэйва Барнетта (за первое издание) и Дэйва Хинчбергера (за второе). Верите вы или нет, но они оба являются очень клевыми парнями, несмотря на то, что выпустили эту книгу.
Примечание автора
С технической точки зрения, это издание "Толстолоба" следует считать не допечаткой, а скорее "текстом, рекомендуемым автором". В мае 1997-ого Дэйв Барнетт ("Некро Пабликейшнз") выпустил первое издание этого романа. Он проделал замечательную работу, за которую я всегда буду ему благодарен. Однако Дэйв захотел, чтобы я переписал последние двадцать страниц, поскольку ему не понравилась концепция. Я без колебаний внес эти изменения. Однако я не могу сейчас вдаваться в подробности, иначе для вас это будет мощный "спойлер". В любом случае та версия книги быстро разошлась и вызвала небольшой переполох на рынке малотиражных книг ужасов. Данная версия, которую любезно согласился опубликовать Дэйв Хинчбергер, является оригинальной. Это та же книга, что и издание "Некро", за исключением некоторых изменений на последних страницах. Надеюсь, вам понравится.
Эдвард Ли
Сиэтл, шт. Вашингтон.
Январь, 1999 г.
ПРОЛОГ
Она ударила ребенка по черепу чугунной сковородкой. Голова лопнула, словно бледный, спелый фрукт.
««—»»
Конечно же, они слышали ее рыдания, но, по крайней мере, оставались снаружи, пока она делала это.
Деревянная дверь скрипнула. Один из мужчин заглянул в комнату.
– Не закончила еще?
– Закончила! – закричала она в ответ.
Здесь не могло быть ни успокоения, ни утешения. Глаза мужчины были жесткими и пустыми.
– Ты же знаешь, что это нужно было сделать?
Она сидела, опустив голову между коленей.
– Да, – прохрипела она. – Знаю...
««—»»
Всего за час до этого...
Женщина положила запеленатый сверток на тяжелый стол. Конечно же, они захотят видеть тело ребенка, будут настаивать. Скоро они вернутся, – поняла она, глядя на настольные часы. На печи варился куриный бульон.
Они никогда не узнают, никогда не узнают.
««—»»
Но теперь глаза мужчины вопрошающе сузились.
– Разве ты... – начал он, а затем почесал жесткие усы. – В смысле, он не спал, когда ты...
– Нет, – снова прохрипела она. И указала на дровяную печь.
– Угу.
Сейчас в комнату заглядывали другие мужчины, лица у них были мрачными, жесткие глаза полны решимости, хотя и не лишены сочувствия. Но затем те же самые глаза скользнули мимо нее, к столу...
И задержались на свежих пятнах крови.
– Мы знаем, что тебе пришлось нелегко, но это нужно было сделать, – сказал мужчина. – Ты поступила правильно, как и мы все. Но теперь... его нужно похоронить. Один из нас сделает это.
– Нет! – воскликнула женщина надломленным голосом. Пошатываясь, она поднялась на ноги, взяла детский трупик, осторожно, чтобы с него не накапало на пол.
– Я сама похороню его, – сказала она.
Держа в руках сверток, она двинулась вперед. Мужчины молча расступились.
««—»»
Джералдин, о, Джералдин, – подумала она. Теперь все кончено. Гробом послужил небольшой деревянный ящик. Отовсюду неслись ночные звуки, сквозь угрюмые деревья сочился лунный свет.
Да. Слава богу, теперь все кончено.
Она копала столько, насколько хватило сил, затем похоронила мертвого ребенка.
Вдалеке беззвучно сверкнула молния. Женщина вздохнула, вытерла с лица слезы и пот.
Да, теперь все кончено. Это конец.
Но все ее мысли и воспоминания возвращались в самое начало. На девять месяцев назад...
... когда появилась та тварь.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
Толстолоб облизнулся от такой вкуснятины: Кровь, жир, мокрота из женской "дырки" и солоноватая слизь его собственной спермы, которую он только что слизнул с пупка мертвой девки. Его елда полностью разворотила ее "киску". Какой прикол в том, чтобы трахать деревенскую "дырку" с разорванной шейкой матки и пробитой задней стенкой влагалища? Никакого. Девки в этих местах были, конечно же, хорошенькие, только все какие-то мелкие. Слишком мелкие для Толстолоба.
Его звали Толстолобом из-за врожденной гидроцефалии. Хотя сам он не знал что такое "врожденная гидроцефалия". Тем более, что такое "шейка матки" и "задняя стенка влагалища". Голова у него формой и размером была, как арбуз, огромной и лысой, с большими кривыми ушами, похожими на раздавленные пирожки с картошкой. Ходил слух, что мать Толстолоба померла сразу, как только разродилась им. А еще поговаривали, что, когда процесс родов забуксовал, Толстолоб прогрыз себе путь наружу своими кривыми и острыми, как бритва зубами. Толстолоб верил этим слухам. Возможно, Толстолобом его прозвали еще по одной причине – между ног у него болталась 14-ти дюймовая елда (35,5 см – прим. пер.). Честное слово, четырнадцать дюймов в длину, и толще, чем предплечье нормального человека. Ходил слух, что в момент рождения она у него была в боевом состоянии. Да, эта огромная елда стояла у него еще до того, как он прогрыз себе выход из мамкиной «дырки».
Толстолоб верил этим слухам.
Он выжал из себя остатки молофьи, натянул комбинезон и доел мозги дохлой девки. Человеческие мозги, кстати, на вкус был, как теплый подсоленный омлет. Это для тех из вас кто не знает. Толстолоб дюже их любил, как, впрочем, и печень. Это хорошая жрачка. Еще он любил пожевывать кусочек женской груди, пока бродил по лесу, так же, как обычные парни жуют табак.
Однако Толстолоб не то, чтобы искал, кого бы трахнуть. Ничего такого. На самом деле он просто слонялся там, как и в те времена, когда жил в Нижнем Лесу со своим Дедулей. Нижний Лес, – так называл его Дедуля. Мы живем здесь, в Нижнем Лесу, Толстолоб, и Внешний Мир нас не волнует.
Внешний Мир?
Толстолоб всегда гадал, что это за место, поскольку никогда там не был. Его всегда туда тянуло, но Дедуля сказал, что Внешний Мир – это нехорошее место, где полно плохих людей, и лучше им туда не соваться. Но Дедуля умер...
И Толстолоб догадывался, что давно пора двигаться дальше, выбираться из темноты Нижнего Леса во Внешний Мир. Понимаете, после смерти Дедули, в душе у Толстолоба появился странный зуд, причину которого он не мог понять. Внешний мир манил его, как озеро манит форель во время нереста, как скворец криком приманивает другого скворца, точно так же. Так это представлялось Толстолобу. Хотя он был не достаточно умен, чтобы понять, что это Внешний Мир взывает к нему, манит его.
Да, что-то взывало к Толстолобу. По-любому. Возможно, это – глас божий, либо шепот его судьбы. Он точно не знал.
Но Толстолоб знал одно.
Что бы это ни было, он обязательно это выяснит.
2
Записка, которую он оставил – эти тупые, убогие каракули – никак не шла у нее из головы. Дорогая Чэрити. Извини, что прошлой ночью ничего не получилось. Желаю тебе счастливого пути. Нэйт. Что это значит? Извини, что ничего не получилось. Но...
У нее и так никогда не получалось, поэтому записка озадачила ее. Взять ее и Нэйта. Он – славный, умный, работает преподавателем на кафедре английского языка. А еще он привлекательный. Они хорошо поужинали в китайском ресторанчике, приятно побеседовали. Она рассказывала ему о предстоящей поездке к тетушке, и он, казалось, слушал ее с искренним интересом. Затем они поехали к ней домой и...
Все полетело в тартарары. Как и всегда...
Разве ее вина в том, что во время занятия любовью она ничего не чувствовала? Но мужчины, должно быть, тоже ощущали ее нечувствительность, и их примитивное эго страдало от этого. Потом они уходили и никогда не возвращались, даже не звонили. Нэйт, хотя бы, додумался оставить записку. Но он тоже никогда больше не пригласит ее на свидание – Чэрити знала это. Никогда больше не взглянет на нее, как прежде.
Отчаяние закалило ее. За все эти годы она привыкла. Сейчас, конечно же, было не время тужить над ее беспрестанными романтическими неудачами.
Она заставила себя думать о поездке. Тетушка Энни. Прошло несколько лет с тех пор, как она последний раз слышала о своей тетушке, и несколько десятилетий, с тех пор, как последний раз видела ее. Это была длинная история, и Чэрити понимала, что большая ее часть связана с чувством вины. Тетушка растила ее, пока ей не исполнилось восемь (отец Чарити погиб во время обвала на шахте, а матушка вскоре после этого покончила с собой), и фактически заменила Чэрити мать. Но, то было в Люнтвилле, а не в Колледж-Парк, шт. Мэриленд, от которого рукой подать до Вашингтона. Крошечное, заросшее лесом местечко между Аллеганскими горами и Аппалачами. Пансион Тетушки Энни, медленно, но верно приходил в упадок. Из-за отсутствия денег штат объявил тетушку «непригодной для домашнего опекунства». Таким образом, Чарити перевели в приют другого штата (в ее собственном для нее места не нашлось). Конец истории. Или, в некотором смысле, начало.
Двадцать два года спустя, она внезапно обнаружила, что все еще хорошо помнит "родной дом". Ту зеленую холмистую местность, где раньше жила. На прошлой неделе тетушка Энни позвонила Чэрити и пригласила "вернуться домой".
А ее дом был не там, где она жила сейчас, верно? Ее дом был там, где она родилась.
Поэтому, почему нет? – подумала она.
Было бы неплохо уехать ненадолго. Тем более, у нее накопилось достаточно дней отпуска. И она должна была признать, что как только услышала по телефону голос тетушки Энни, у нее тут же появилось желание вернуться к своим корням. Все эти торговые центры, смог и хождения по университетскому бульвару в час пик только укрепляли ее желание уехать. Я вернусь в Люнтвилль, – решила она в ту же ночь. Вернусь туда, откуда я родом, повидать женщину, которая сделала все возможное, чтобы вырастить меня.
Это решение заставило ее забыть о других проблемах и неудачах. И почувствовать себя возрожденной. Несмотря на захолустность ее родной местности, там определенно существовало множество вещей, достойных внимания. Простой народ, простая идеология, полная противоположность той ежедневной суете и беготне, которой она предавалась. Возвращение пойдет ей на пользу.
И хотя машиной она не владела, у нее был водитель. Чэрити разместила объявление в местных газетах, в том числе, в "Вашингтон пост". Одна из журналисток "Пост", Джеррика Перри, тут же ей позвонила и сообщила, что планирует короткую поездку в ту же местность. Что у нее есть машина, и она с радостью возьмет с собой Чэрити, если та примет на себя часть расходов. Решено. Завтра утром она уезжает.
И она покидает не только Колледж-Парк, шт. Мэриленд, верно? Она покидает все свои неудачи, разочарования и потери.
Не то, чтобы она была неудачницей. Она преодолела невероятные трудности, не так ли? Приют, одиночество, ночи, когда она лежала без сна, размышляя над своей неприспособленностью. Она пробивалась вперед, упорно трудилась, чтобы получить образование и административную работу в колледже, ходила на вечерние занятия. На это требовалось время, но она знала, особенно со своим средним баллом 3,4, она обязательно получит свою степень в области бухгалтерского учета. У нее получится.
Но пока...
Голова у нее была занята одной мыслью.
Завтра, – подумала Чэрити Уеллс, глядя из окна своей квартиры, – я еду домой.
3
Все ее мысли должны быть заняты этой статьей. Газета заплатила ей полторы тысячи вперед, и еще тысячу она получит, как только предоставит текст. Хорошие деньги за особое задание, при том, что ее основное жалование тоже было немаленьким.
– Сосредоточься на работе, Джеррика, – пробормотала она вслух.
Этот скандал, который произошел у них с Микой. Господи. Ее парень все никак не мог угомониться.
– У тебя реальная проблема, Джер, – сказал он, заявившись к ней в тот вечер. В тот момент Джеррика была в постели не с одним, а с двумя мужчинами. – Это то, чего ты хочешь? – спросил он, ни капли не смутившись от увиденного. Двое мужчин оделись за рекордное время и ушли. Но Мика остался.
– Получаешь от этого удовлетворение? Когда цепляешь в баре мужиков и устраиваешь "троечку"?
– Пошел на хрен! – закричала она, однако это было совсем не то, что она хотела сказать. Хотя, что еще она могла сказать? Да, было неприятно, попасться вот так.
– А какого черта ты делаешь в моей квартире? – закричала она, прикрывая испачканной простыней грудь.
– Ты же сама дала мне ключ, забыла?
– Ну...
А что еще она могла сказать? Что она не виновата? Что ничего не может с собой поделать? Что она извиняется? С Микки это могло прокатить, но она просто не смогла это сказать.
Мне очень жаль, – подумала она.
– Тебе нужна помощь, – заявил он. – Я имею в виду... ты хоть знаешь этих парней? – Он нахмурился. – Не отвечай. Просто хочу сказать, что я по-прежнему считаю, что у нас все хорошо, а ты все портишь. Зачем?
Зачем? Что Джеррика могла ответить на это? Особенно сейчас, когда на волосах у нее сперма, а вагина натерта так, что больно ходить?
– Убирайся! – сказала она, потому что решила, что это единственное, что поможет сохранить ей достоинство. – Просто убирайся!
Он двинулся прочь, медленно, с несчастным видом. Она знала, что Мика любит ее, так, как еще никто не любил ее. Тем не менее, он не бросился в гневе к выходу, как сделали бы большинство мужчин.
– Я люблю тебя, Джеррика, – прошептал он, его лицо выглядывало наполовину из-за двери спальни. – Мы можем найти решение, если хочешь.
Чтобы ответить, ей пришлось собрать всю желчь, которая была в ней.
– Убирайся.
И Мика исчез.
Да что со мной такое? – спросила она, глядя на себя в зеркало. Ей было двадцать восемь, но выглядела она на десять лет моложе. Вьющиеся, шелковистые, светлые волосы, правильные изгибы в нужных местах, крепкая, высоко стоящая грудь. Мика был хороший человек. Чего еще ей было нужно?
Она пожала плечами. На загорелой коже продолжали поблескивать бусины пота.
Мне нужна помощь, – согласилась она с Микой. Она знала это. Но какая? Дважды в месяц она бывала у терапевта, который брал 75 баксов за час. Какая еще помощь? Походить на собрания анонимных эротоманов? Больше она ни за что не появится на этом шоу уродов. Побороть кокаиновую зависимость было уже сложно, но сексуальную? Просто мне нужно самой во всем разобраться, – солгала она себе.
Я получила задание. И завтра еду в Аппалачские горы. Я хорошо проведу время, не буду думать ни о Мике, ни о мужчинах, ни о себе, ни о чем-то еще, – решила она.
Джеррика Перри накинула халат. Вздохнула и даже вытерла слезу.
Затем начала собирать вещи.
4
О, божечки! сегодня, наверное, день Толстолоба, потому что не успел он отойти на милю от последней "мокрощелки" (понимаете, именно так Дедуля всегда называл девок – "мокрощелки", потому что между ног у них находится щель), он заметил еще одну. Хорошенькую феечку с каштановыми волосами, присевшую пописать возле пня, неподалеку от той широкой дороги, на которую он вышел. Она была босоногой и ясноглазой, одетой в самую узенькую и скудненькую одежку, которую Толстолоб только видел (цвета фукси, хотя Толстолоб не был настолько начитан, чтобы знать, что за хрень такая "фукси"). И он сорвал с нее эту одежку, даже не дав ей дописать. Она не кричала, нет. Поскольку трудно кричать, когда у тебя разорвано горло. Понимаете, Толстолоб не стал присовывать ей, потому что видел ее "дырку", когда она писала. И ясен пень, что у нее не было такого отверстия, которое вместило бы его причиндал. Поэтому он просто прикончил ее, вот так. И по-быстрому вздрочнул ей на сиськи. Вторая за день "палка" всегда самая приятная, как всегда говорил ему Дедуля. Толстолоб кряхтел, как Беркширский хряк, трахающий овцу. "Кончун" у него был, что надо, да. А девка тем временем захлебывалась собственной кровью, пуская красивые красные пузыри. Толстолоб опустился перед ней, еще умирающей, чтобы полизать ее "киску". Он не мог такое упустить. Вкус был охрененный – мокроты, мочи, и, конечно же, чистого ужаса. И Толстолобу эта смесь очень понравилась. Его огромные косые глаза зажмурились от удовольствия. Закончив, он побрел в кусты ежевики, прочь от Нижнего Леса...
В сторону Внешнего Мира.
Толстолоб решил, что путь туда не будет слишком долгим.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 1
Джойслин, смотри!
Знаю. Он просыпается!
Хихиканье напоминало чириканье, зернами заполнявшее воздух. Священник застонал в подушку.
Это будет очень весело...
Бледный рассвет лизнул ему лоб, оставив на коже толстый слой пота. Ему казалось, будто он покрыт слизью, дурные предчувствия грызли его, а глаза готовы были лопнуть под давлением крошечных призрачных пальчиков. Измученный кошмаром, он посмотрел на изножие своего спартанского ложа.
Боже, умоляю, – подумал он, – мне так страшно! Защити меня.
Возможно, Господь услышал его мольбы, потому что страх, который, казалось, затягивал священника в свои жаркие глубины, утих.
Но это видение...
Боже...
Остаточное изображение еще сохранилось.
Две монахини стояли и смотрели на него сверху вниз, по-гномьи хихикая. Они ухмылялись сквозь пленку тусклого утреннего света. Глаза у них были тусклыми, как смерть, рты напоминали тонкие щели в сером мясе. Затем они задрали свои черные клерикальные юбки...
Отец небесный...
... и принялись мочиться.
Прямо на ковер, горячими мощными струями, приподняв двумя пальцами лобковые холмики и обнажив нежные, крошечные уретры...
Их пронзительные ведьмины смешки утихли, образы померкли, и священник полностью проснулся.
Вот, черт, – подумал он. Зашибись.
Но тут на долю секунды возникло что-то еще.
Мимолетный образ.
Черная пасть, размером с крышку мусорного бака, полная острых, как иглы, зубов....
2
– Ну, приятно познакомиться, – сказала Чэрити, загрузив свои сумки в крошечный багажник и сев в машину.
– Аналогично, – ответила блондинка. Ее имя Чэрити почему-то не запомнила. Дженнифер? Джессика?
– А мне нравится твоя машина, – добавила Чэрити, не найдя, что еще сказать. Это был ярко-красный, двухместный кабриолет "Миата". Красивый. И, наверное, не дешевый. Однажды у меня будет такой же, – поклялась себе Чэрити. Как только я получу диплом...
– Здорово, что ты разместила объявление, – сказала блондинка. – Это было правильно. Я в том смысле, что мало кому захочется ехать в такую дыру, – она запнулась, лицо у нее напряглось. – Извини. Ты же откуда-то оттуда, верно? Я не хотела сказать, что твой дом – это "дыра". Просто это такая фигура речи.
– Не бери в голову, – сказала Чэрити. Маленькая машинка рванула на окружную автостраду, и ветерок тут же подхватил ее длинные, курчавые волосы. – Да, это "дыра". Простые люди, простая жизнь. Но там есть и свои преимущества.
– Расскажи мне об этом! – выпалила блондинка, просигналив черному "Фиеро", подрезавшему ее на выезде. – Зуб даю, у них там так не ездят!
А она легковозбудимая, – быстро определила Чэрити и улыбнулась. И... Джеррика! Так ее зовут! Джеррика Перри.
– Итак... я не помню точно. Ты писательница?
– Я журналистка из "Вашингтон пост" – поправила Джеррика из-за обшитого кожей руля. – Региональное отделение. Работаю там уже четыре года.
– Ух, ты. Газетчица.
– Ничего особенного. Но время от времени один из старших редакторов дает тебе интересное, высокооплачиваемое задание. Именно это со мной и случилось. Мне дали написать статью из трех частей про сельский район Аппалачей. Тоже неплохие деньги.
Чэрити поинтересовалась насчет суммы. То, что для Джеррики было "неплохими деньгами", для Чэрити показалось целым состоянием.
– Так что там насчет твоей тетушки? – спросила Джеррика, направляясь по окружной автостраде к съезду на Ричмонд.
– Ну, она типа растила меня, пока мне не исполнилось восемь. Потом...
Почему она должна стесняться правды?
– У ее пансиона начались финансовые трудности, и меня поместили в приют.
– Господи, жесть какая.
– Было не так уж и плохо, – солгала Чэрити. На самом деле, жесть была еще та. Она чувствовала себя изгоем. Но зачем рассказывать все это женщине, с которой она только сегодня познакомилась? Хотя она казалась нормальной.
– В восемнадцать я уже трудилась на двух работах, прошла общеобразовательную подготовку. Теперь я работаю в Университете и хожу на вечерние занятия, потому что плата за них вдвое меньше. Хочу стать бухгалтером.
– Звучит неплохо. Будешь хорошо зарабатывать.
У Джеррики, почему-то, все вращалось вокруг денег.
– Так или иначе, – продолжила Чэрити, – тетушка пригласила меня, и поскольку у меня еще нет машины, я разместила в газетах объявление.
Джеррика закурила, облако дыма унеслось прочь.
– А твоя тетушка, говоришь, владеет пансионом?
– Совершенно верно. Какое-то время он был на грани разорения, но потом она смогла восстановить его работу.
– Думаешь, она даст нам хорошую скидку?
– О, наверное, да. Думаю, она не возьмет с нас ни цента.
– Звучит очень привлекательно. Газета платит за меня, но чем больше я сэкономлю, тем больше смогу потратить на что-то другое.
Чэрити не представляла себе, на что в Люнтвилле, или в округе Рассел Джеррика может потратить сэкономленные деньги. Но потом ее что-то отвлекло. Какой-то золотой блеск.
Кольцо.
Чэрити не могла не заметить бриллиантовое кольцо на пальце у Джеррики, пока та вела машину по длинному выезду на 95-ое шоссе.
– Какая красота, – сказала она. – Ты обручена?
Услышав вопрос, Джеррика затянулась еще энергичнее.
– Типа того, – ответила она. – То есть, сейчас я уже не уверена.
Чэрити почувствовала себя неловко, хотя понимала, что, все это зависть. И дело не только в Нэйте и во всех остальных мужчинах – все гораздо сложнее. Она хотела, чтобы кто-то любил ее, и...
Никто даже не перезванивал ей после первого свидания...
– Красивое кольцо, – сказала она. – Надеюсь, он – хороший человек.
– Так и есть, – согласилась Джеррика, хотя сделала это, казалось, с некоторой задержкой. – Но... думаю, что с помолвкой покончено.
– Что пошло не так? – осмелилась спросить Чэрити.
Услышав такой личный вопрос, Джеррика даже не дрогнула. Если Чэрити и могла сказать что-то насчет Джеррики, так это то, что та любила личные вопросы.
– Правда, не знаю. Дело, наверное, во мне. Возможно, я просто не готова к этому. Я хотела, но... сложно объяснить. И ты права, Мика – хороший парень. Работает в крупной компании, занимающейся генетикой, зарабатывает хорошие деньги. И... я не могу сказать про него ничего плохого. Наверное, это все я.
Чэрити немного сникла. Это все я. Сколько ее собственных любовных неудач случилось по ее вине? Откуда она могла это знать?
Джеррика продолжала тараторить:
– Надеюсь, эта поездка поможет мне привести в порядок мысли. Знаешь, работа на "Вашингтон пост" в округе Колумбия выматывает. Возможно, проблема во мне. Я настолько погружена в работу, что не вижу другой жизни.
Чэрити хорошо ее понимала, но было еще кое-что...
Что же это?
В прошлом она чувствовала это много раз, со многими разными людьми. Иногда ей казалось, что она просто умеет читать чужие мысли. Вот поэтому она сказала то, что сказала.
– Но ты же любишь его, верно?
Джеррика выбросила наполовину выкуренную сигарету в сторону. Мимо проносилась размытая автострада. – Видишь меня насквозь?
– Ну, да, думаю, да.
Очередная пауза и очередная сигарета.
– Ты права. Я люблю его. Просто я не уверена, знаю ли я, что такое любовь. И мне часто приходит в голову, что я не достойна любви.
– Как ты можешь так говорить! – воскликнула Чэрити. Но, действительно, сколько раз она чувствовала себя точно так же? Конечно, она понимала, что чувствует Джеррика, но не больше. Она не знала всей истории, и не имела права делать выводы. Вместо этого она решила сказать:
– Что ж, когда эта поездка закончится, может, все образуется.
Лицо у Джеррики, казалось, посуровело. Она ни разу не взглянула на Чэрити, ни разу не повернула к ней лицо. И возможно, тому была причина. Чэрити чувствовала, что от блондинки исходят еще и другие эмоции. Чувство вины. Стыда. Позора. И снова вины.
Забудь об этом, – сказала себе она.
– Посмотрим, – почему-то согласилась Джеррика. – Но пока я даже не хочу думать об этом. Я еду писать статью и посмотреть страну.
– Хорошо.
– Но... что насчет тебя? Я даже не спросила. Ты замужем, обручена, парень есть?
– Три раза нет, – угрюмо ответила Чэрити. – Не понимаю, но... – И тут она решила прекратить это. Последнее, о чем нужно слушать Джеррике, это о ее собственных романтических неудачах. Что она могла сказать? Я встречалась с множеством мужчин, даже спала с ними... но они никогда не перезванивали?
– Думаю, я просто не встретила еще подходящего парня, – вставила она вместо этого.
– Черт! – Джеррика впервые посмотрела на Чэрити и одарила ее широкой, сияющей улыбкой. – Может, нет такой вещи, как походящий мужчина. Но, думаешь, меня это колышит?
Они обе рассмеялись, а их волосы развевались над открытым верхом машины.
Во всяком случае, день был прекрасным.
3
– Ну, что за хреновый день, – проворчал Боллз.
– По мне так нормальный, – ответил сидящий за рулем Дикки Кодилл. Это была тачка Дикки, притом классная. Черная как смоль, с 10 слоями лакокрасочного покрытия, "Эль Камино" 69-ого года, с навороченным распредвалом и форсированным 427-ым движком. Трансмиссия "Рок Крашер", рычаг переключения передач "Херст", впускной патрубок "Эдельброк", о, да, открытые выпускные коллекторы "Торли", а также многокамерная выхлопная труба. На восстановление тачки у Дикки ушло несколько лет. И теперь, глядя на нее, можно было подумать, что она только что выехала из автосалона. В ней были не ковшеобразные сиденья, а длинное нераздельное, с блестящей обивкой. И это хорошо, поскольку иногда они подвозили пассажиров. И эта "Камино" бегала очень резво. Делала четверть мили за одиннадцать секунд. А 450 с лишним лошадиных сил в огромном движке позволяли выжимать до ста семидесяти миль в час. В свое время они ушли от кучи полицейских машин, а однажды даже от спецпатруля полиции штата. Снесли им двери на хрен!
– Черт. Да, каждый день – хреновый, если ты меня спросишь.
– Это почему это, Боллз?
– Мне нравятся ночи. – Боллз отхлебнул самогонки и уставился в пассажирское окно, будто думая о чем-то безмятежном. Дело было ближе к вечеру, и они возвращались из рейса к северному хребту, который сразу за границей штата, чуть дальше Биг Стон Гэпа.
– А знаешь, Дикки, – заявил он, – Похоже, у нас все не так уж и плохо. Да, жизнь у нас довольно клевая.
Дикки сбавил скорость и свернул на Тик-Нек-роуд, ведущую к Идс Хиллз.
– Слышь, а ты прав насчет этого, Боллз, как ни крути, – удивленный тем, что его лучший дружок проявил хоть какую-то благодарность. – Знаешь, могло бы быть гораздо хуже. Так что мы должны радоваться. При том, что в мире столько людей голодает и умирает от геноцида, бедняки живут в гетто, и все такое.
– Да, хрен на них, Дикки, – поморщился Боллз. – Черт. Я не б этом. Мне плевать на кучку сраных обезьян, живущих в гетто на пособие, или на голодающих и гибнущих от войн людишек, и все такое. Пусть голодают, пусть дохнут, скажу я тебе. От них все равно никакого проку. Я говорю про нашу жизнь и про то, как обстоят наши дела.
Дикки не совсем понимал, что пытается сказать ему Боллз. Ну, может, лишь отчасти, потому что, видит бог, иногда у Тритта "Боллза" Коннера появлялись довольно клевые мысли насчет положения дел.
– А, я думал, ты хочешь сказать, что мы должны радоваться, что бог даровал нам такую хорошую жизнь.
– О, нет, Дикки, – снова поморщился Боллз. – Я не об этом тоже. Что бог сделал для нас?
– Ну... – Дикки сделал паузу, чтобы выудить из носа козявку. – Он даровал нам хорошую жизнь, разве не так?
– Дикки, он не дал нам ничего, что стоило бы больше двух струек мочи из члена дохлого пса! Едрен батон! Ты же ничего не знаешь. Ты не понимаешь ничего из того, что я говорю.
Дикки слегка сморщил лоб в замешательстве, и отхлебнул из своей бутылки.
– Тогда... тогда... что ты хочешь сказать, Боллз?
– Я хочу сказать, Дикки, что у нас клевая жизнь – но не благодаря Богу, а благодаря нам самим. Черт. Все, что мы имеем, мы заработали сами.
– Ну... э. Да, – согласился Дикки и замолчал. Он не хотел, чтобы Боллз читал ему одну из своих проповедей, потому что наслушался их уже более, чем достаточно. Поэтому Дикки откинулся на спинку сиденья и молча продолжил путь. Тритт "Боллз" Коннер и Дикки Кодилл были местными парнями, оба выросли в пригороде Люнтвилля, неподалеку от Виски Боттом и Котсуолд. Они познакомились еще в седьмом классе клинтвудской средней школы, в том же году оба бросили учебу. Теперь им было по двадцать с небольшим. Дикки был толстым коротышкой с короткой стрижкой, А Тритт Боллз был высоким, крупным, длинноволосым, с жестким, неприятным лицом и густыми бакенбардами, и всегда носил бейсболку "Джон Дир", хотя уже много лет не работал на ферме своего папаши. Дикки знал, что Боллз носит бейсболку из-за лысины, которой очень стеснялся. Поэтому Дикки никогда не затрагивал эту тему. А быстрая тачка им нужна была, поскольку давала им возможность уйти от погони. Никто из них не имел настоящей работы, и не нуждался в таковой. Вместо этого они занимались тем, что возили самогон для Клайда Нэйла, у которого было несколько дистилляторов в лесу под Кимберлином. У Клайда Нэйла был крупный серьезный бизнес, и ему нужны были курьеры с яйцами. Поэтому Боллз и Дикки ходили в самые высокооплачиваемые рейсы, поскольку у них была самая быстрая в округе тачка, и они знали все окольные пути. Поэтому копы штата и лохи из "Би-Эй-Ти-Эф" вряд ли когда-нибудь выйдут на них. А еще Боллз Коннер имел яйца, чтобы не позволять срать на себя чужим деревенщинам. В первую очередь поэтому его прозвали "Боллз" (яйца – прим. пер.). Раз пять в неделю они возили двухсотгаллонный груз самогона через границу Кентукки дистрибьюторам в Харлан. Клайд Нэйл действовал с умом. Округ Рассел был «мокрым» (округ, где разрешена продажа спиртного – прим. пер.), поэтому он гнал самогон здесь, где меньше копов. Затем платил Дикки и Боллзу, чтобы те перевозили его через границу в Харлан, а оттуда его продавали в «сухие» округа. И поскольку рейс этот был долгим и опасным, Нэйл платил им на двоих по «штуке» в месяц. Говоря другими словами, это были очень трудолюбивые молодые люди.
