Текст книги "Толстолоб (ЛП)"
Автор книги: Эдвард Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
– Это правда, – согласился Маллинз. – Изначально я думал, что эти убийства могут быть издержками. Но это не так, поскольку способ совершения очень отличается, да и направление выбрано неправильное.
– Неправильное направление? Издержки? Что вы имеете в виду?
Маллинз пожал плечами и тоже закурил.
– Вы бы удивились количеству убийств вдоль границы штата, в сорока, в пятидесяти милях отсюда. "Би-Эй-Ти-Эф" постоянно находят тела, связанные с трафиком спиртного.
– С трафиком спиртного? – удивился священник, но потом догадался, что "Би-Эй-Ти-Эф" это Управление по контролю за производством и оборотом алкоголя, табака и огнестрельного оружия. – Вы имеете в виду самогон, нелицензированный виски?
– Верно, святой отец. Самогонщики "мочат" друг друга по два раза в неделю, это кучка больных, чокнутых ублюдков. В основном все эти разборки происходят по другую сторону от границы штата, и не имеют никакого отношения к убийствам, о которых я приехал вам рассказать. Вы правы, убийства здесь, особенно по сексуальным мотивам, никогда не случаются.
– А тут у вас внезапно обнаружилось... Сколько? С полдюжины трупов?
– Немного больше, святой отец, если хотите знать правду. Сам я ни одно из тел не видел, но все мы читали у себя в участке сигнальный факс из управления. По сравнению с этим парнем самогонщики – кучка маленьких детей. То, что он сделал с женщинами и тем фермерами по-настоящему ужасно. Натурально, работа самого дьявола, святой отец.
Самого дьявола. Да, в эти дни дьяволы повсюду, за каждым углом, и священник знал это. Дьяволы в человеческом обличье. Психопаты. Было грустно признать, что мировое зло дошло до такого уровня.
– Есть зацепки? – неуверенно спросил он.
– Нет. Хотел бы я сказать вам обратное, но пока у наших криминалистов ничего нет. Но мы поймаем его, кем бы этот больной сукин сын ни был... Пардон за мой французский, святой отец.
– Не берите в голову. И удачи вам.
Надеюсь, вы повяжете его и надаете ему по яйцам, – подумал он. И сломаете этому ублюдку зубы...
– Я лучше вернусь в дом, проверю Энни.
– Спокойной ночи, святой отец. И еще раз простите, что потревожил.
– Не беспокойтесь насчет этого. Всего доброго.
Маллинз сел в свою блестящую патрульную машину и отъехал. Александер посмотрел, как рубиновые огни задних фар исчезают за поворотом. Боже, ну и вечер, – подумал он. Затем закрыл за собой большую дубовую дверь.
И запер ее на замок.
««—»»
– Она спит, – тихо объявила Чэрити, осторожно прикрывая дверь тетушкиной спальни. – Мгновенно отключилась.
– Хорошо, – сказал Александер. – Отдых – это именно то, что ей нужно.
– Бедняжка, – добавила Джеррика. – По-моему, на нее навалилось все сразу.
Александер кивнул.
– Ага. Длинный, жаркий день, плюс к тому крепкое вино, а затем коп, приехавший с сообщением об убийствах...
– А я со своей жуткой историей про Толстолоба сделала все только хуже. Я и мой длинный язык.
– Не вините себя... никто не виноват, – сказал священник. – Главное, с ней все в порядке. Уверен, все, что ей сейчас нужно, это хороший крепкий сон.
– Мне это тоже нужно, – сказала Чэрити, зевая.
– Это всем нужно, – закончил священник.
– Всем спокойной ночи, – сказала Чэрити и стала подниматься по лестнице. Александер хотел, было, последовать за ней, но тут Джеррика коснулась его руки.
– Не хотите составить мне компанию и пропустить по последнему бокальчику вина?
Подумав, он покачал головой.
– Нет, благодарю. Мне уже хватит. Если я еще выпью, то буду следующим, кто упадет в обморок.
Ответ, казалось, вызвал у нее разочарование, а еще... странное беспокойство.
– Вы в порядке?
– Да, конечно, – с отрешенным видом ответила Джеррика и стала подниматься вслед за ним по лестнице. Когда они оказались на площадке, она выглядела еще более встревоженной. Потирала себе руки, опустив глаза.
Священник удивленно выгнул бровь.
– Вы уверены, что с вами все в порядке, Джеррика?
– Да, да... Наверное, просто переволновалась. Спокойной ночи, святой отец.
Он прошел мимо нее, к своей двери.
– Спокойной ночи.
– О, святой отец? – улыбнулась она напоследок. – Спасибо, что спасли меня от тех отморозков в баре.
Александер рассмеялся.
– Все, что угодно, в мое рабочее время.
Затем он услышал, как с щелчком закрылась ее дверь, и закрыл свою. Задумчиво потер себе подбородок. Да, что-то тут не так. Джеррика вдруг стала какая-то взвинченная, даже слишком.
Интересно, что же ее так гложет? – подумал он.
2
– Прохладный душ – вот, что тебе нужно, – пробормотала она себе. Ей не хотелось думать о том внезапном страхе, который не имел ничего общего ни с теми глупыми байками про Толстолоба, ни даже с теми мрачными откровениями, сделанными офицером полиции. Ее вдруг охватил страх за себя.
Знакомый страх.
Но если это не одно, то, значит, кое-что другое. Значит, перед ней начала подниматься некая непреодолимая грань. Чего давно уже не было, не так ли? Джеррика думала, что сойдет с ума...
Поэтому вместо этого она убежала в свои плотские грезы. Раздевшись, залезла в душ и стала искать успокоение в своих видениях. Она снова стала фантазировать, как они вдвоем стоят под прохладной струей.
Она и священник...
Их тела прижаты друг к другу. Их руки намыливают друг друга прохладной, белой пеной. Она не могла выкинуть его из головы, не могла остановить свое воображение...
Черт возьми, – подумала она, трогая себя, пока вода лилась ей на лицо.
Да, если не одно, то, значит, кое-что другое.
Она знала, чем было это что-то другое. Слишком хорошо знала...
Нет, – сказала она себе. Я не буду. И все же она поспешно и беспорядочно вытерлась полотенцем, затем голая прошла в другой конец спальни. Ее ноутбук, лежащий там, как скучающий талисман, она оставила без внимания. Как и ей не пришла в голову мысль напечатать еще несколько заметок, выполнить часть работы. В конце концов, именно поэтому она находилась здесь. Чтобы работать.
Сердце у нее учащенно застучало. Она чувствовала горячую пульсацию крови в грудях. Промежность жгло, руки дрожали. Приобщившаяся личность, как сказал консультант. Нарушение волевой фиксации. Вы – эротоманка, Джеррика. А когда вы не можете получить секс, то ищите спасение в чем-то еще.
– Я. Не. Буду, – отрывисто пробормотала она. Ее глаза зафиксировались на дорожной сумке. – Я не буду. Обещаю.
Это было так давно – несколько лет назад. Единственная причина, почему она взяла его с собой, это, чтобы напомнить о своем обязательстве...
Она принялась мастурбировать, переполняя разум образами своих желаний – образом священника. Ее пальцы стали скользить в ней, глаза почти сразу же закатились – это заняло всего лишь минуту. О, боже, – подумала она. Она представляла в себе его член, введенный по самые яйца, в то время, как его рот посасывал ее язык. Но она уже открыла крошечную баночку.
О, боже...
Она научилась этому от одного безымянного любовника, с которым у нее был роман на одну ночь. Она делала ему минет. И у него был довольно большой член, насколько она помнила. Возможно, это был единственный способ запоминать мужчин, не по лицам или именам, а по их пенисам. Находясь на грани оргазма, он закурил маленькую стеклянную трубочку с "крэком". В этот момент бедра Джеррики задрожали, груди, казалось, рвались вперед, навстречу ощущениям. Она погрузила пальцы другой руки в баночку с перламутровым порошком, поспешно поднесла к носу, понюхала...
... И в то же самое мгновенье кончила.
Ее закачало. Закружило. Восхитительное ощущение выжимало из мозга все соки, словно влажную губку в ведро.
Казалось, прошла вечность, прежде чем оно затихло. Но вскоре она осознала, что склонилась с голой грудью над баночкой, с непреодолимым желанием повторить.
– Я. Не Буду, – поклялась она себе, как делала уже множество раз. – Нет. Нет. Нет. Довольно.
Затем она перевернула баночку над дорожным зеркальцем...
Я ненавижу себя, – подумала она.
Я должна себя убить.
Затем принялась делить остатки порошка на дорожки.
3
Ей снились горячие, лижущие огни и насыщенный запахами воздух. Она чувствовала эти запахи.
Бульон, – подумала она.
Ей снилась она сама, стоящая в тревожном ожидании перед кроватью. На кровати лежала, подрагивая, еще одна женщина. Ноги у нее были раздвинуты, лицо несло печать боли, ночная рубашка задрана над раздутым животом.
Ей сказали, чего ожидать, не так ли?
Вот почему...
Бульон...
Бульон...
Бульон...
Что же она сделала? Она не могла вспомнить, даже во сне. А, может, только думала, что не могла.
Может, это было нечто, что она не осмеливалась вспоминать.
Груди женщины начали сочиться молочной пленкой. Обнаженная вагина была похожа на разинутую пасть, и растягивалась под напором гигантского, неземного содержимого.
– Приготовься, – произнес еще один голос, мужской. – Это нельзя допустить. Нет, нельзя.
Она подставила руки перед болезненно раздвинутыми ногами. Пожалуйста, пожалуйста, – подумала она. Позволь ей пройти через это...
Но тут хлынула кровь.
Женщина закричала.
И она увидела.
Зубы, словно бритвы, кромсающие нежную плоть.
... затем сон сменил направление...
Джералдин, – подумала она, обливаясь слезами.
Джералдин?
Джералдин...
... мысленно повторила она, зажигая спичку и поднося к соску...
... и снова сон переключился...
... она находилась где-то в другом месте...
... Голая, вспотевшая на каком-то залитом лунным светом, тростниковом поле. Ее увядшие желания подпитывали фантазию. Нет, нет, – подумала она. Я не могу позволить это, даже во сне...
Священник изощренно трахал ее, посасывая ей соски. Я люблю тебя. Я люблю тебя, – говорил он ей в ее мыслях. Затем до крови укусил ей сосок. Она закричала в экстазе.
Да, конечно. Это была всего лишь фантазия, а не воспоминания. Фантазия о ее запретном влечении.
Ударь меня.
Он влепил ей жесткую пощечину.
Укуси меня снова.
Он укусил ее в сосок с такой силой, что тот едва не оторвался.
Души меня.
Его рука схватила ее за горло, сжала, а его бедра продолжали непрерывно долбить. Он сжимал ее и отпускал, сжимал и отпускал, и так какое-то время. Мозг у нее вспыхивал в ритм секса. Он сжимал ее и отпускал, сжимал и отпускал...
Сжал.
Но на этот раз не отпустил. Его захват остановил кровоснабжение мозга так же эффективно, как кровоостанавливающий зажим. Язык вывалился, глаза превратились в похотливые щелки. Зрение затуманилось, а голову заполнило приятное жужжание, которое стало распространяться все дальше. Вскоре она почувствовала себя вне тела. Она по-прежнему ощущала, как член священника вспахивает ее лоно, но теперь словно наблюдала за собой со стороны. Смотрела на свое тело, распростертое под исступленно трахающей ее фигурой. Ее лицо было искаженной, жутко ухмыляющейся маской из темно розовой, с прожилками плоти. Он усилил нажим на шею и стал трахать еще жестче. Она начала кончать, судорожными очередями оргазма.
Он отпустил ее, прежде чем она успела задохнуться. Сознание вернулось к ней сквозь черное жужжание, кожа была наэлектризована, соски торчали, словно их вытянули плоскогубцами.
Давай. Трахай меня жестче. Трахай, пока не пойдет кровь.
Он так и делал, не колеблясь. Она продолжала кончать.
Я так тебя люблю, моя драгоценная сучка.
Он извлек из нее свой пахнущий мускусом член, и принялся дергать его, брызгая семенем прямо ей в глаза, и резкое жжение дошло до самого ее сердца. Слюна лилась у нее изо рта, как из крана. Она глотала безумное наслаждение, словно змея гусиные яйца.
Втягивала.
Втягивала в себя, высасывала последние, самые вкусные капли, чувствуя на языке их порочную соль.
Но затем сон снова сменился, обернувшись мерзким обманом. На ней лежал уже не священник, а кто-то другой. Кто-то настолько темный, что казалось, будто его и не было вовсе. Кто-то страшный.
Уродливые зубы поблескивали в лунном свете.
Гигантская рука гладила Энни по щеке.
Я так тебя люблю, моя драгоценная тетушка...
4
Чэрити тоже видела сны, как и прошлой ночью. Ее кожа, казалось, светилась от наслаждения и предвкушения. Она раздвигала ноги перед всеми любовниками из ее прошлого. Соски у нее горели огнем, лицо пылало от жары, которая растеклась по телу, устремляясь к паху. Ее лоно сочилось влагой...
Член погружался в нее, тело возлюбленного давило сверху. Она почти ничего не чувствовала, но это ей и не было нужно. Все, что ей было нужно, это – прикосновение, страсть, яркое ощущение того, что мужчину влечет к ней.
Его бедра пихнули ее несколько раз, сперва энергично, затем неуверенно. Даже в темноте она увидела у него лице капитуляцию.
– Извини. Просто... не получается.
Страсть Чэрити превратилась в компост.
Она смотрела, как он слезает с нее, спешно одевается и уходит.
5
Священнику тоже снились сны, хотя и не настолько обманчивые. Моя жестокость! Вот мой грех! – подумал он со слезами на спящих глазах. Господь всемогущий. Прости меня.
Те два баклана, те два засранца. Он избил их, задал им трепку. Посреди его сна стоял Иисус, нахмурившись и куря сигарету.
– Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую, – сказал ему Царь Христос. Затем добавил: – Ты облажался, священник. Разозлил меня до блевоты. Что, черт возьми, с тобой такое? Я должен сорвать с тебя твой гребаный воротничок и засунуть в твою лицемерную глотку, поскольку ты не достоин носить его, братец. И это не просто какая-то сновиденческая болтовня. Это говорит Царь Царей. Это говорит Иисус Христос, дружище. И тебе лучше выкинуть из головы всякое дерьмо, поскольку в противном случае даже я не смогу спасти твою облезлую, дезертировавшую из Вьетнама задницу. Утренняя звезда зароет тебя так глубоко в первобытное дерьмо, что даже у самого Господа Бога не отыщется такой большой лопаты, чтобы откопать тебя. И не пялься своими бесстыжими глазками на ту блондинку, ты, набожный лицемер. Ты хоть понятие имеешь, в каком свете нас выставляешь? Ты же не какой-то там салдофон, трахающий сайгонских шлюх на Ту-До-Стрит и вытаскивающий свой член ради быстрого отсоса в каком-нибудь чертовом переулке! Ты – священник! Священник!
Александер открыто рыдал.
– Блин, мне очень жаль, Господи! Я не должен был бить этих парней! Я опозорил тебя! Мне стыдно! – Он захлебывался соплями. – Прости меня, Иисусе, умоляю тебя...
Иисус выбросил окурок, пожал плечами, закурил новую сигарету.
– Я прощаю тебя. – Затем он резко наклонился вперед. – Засранец! Мудак! Но слушай меня внимательно, потому что больше я с тобой возиться не собираюсь. Если не выбросишь из головы все дерьмо, дьявол прищемит тебе член покрепче, чем я! Хочешь каждую ночь тонуть в крови, сперме и дымящемся дерьме, и так целую вечность? Это можно устроить, и ты, мать твою, делаешь все для этого! – Затем угрюмое лицо Иисуса смягчилось. – Я не смогу взять тебя в Царство Небесное, пока ты не будешь того достоин.
– Знаю! – закричал Александер, сдирая горло в кровь.
– Носи этот костюм священнослужителя с достоинством.
– Буду.
Затем Царь Царей раздраженно заскрипел своими красивыми, белыми, идеальными зубами. – И не пялься своими бесстыжими глазками на ту блондинку! Если хочешь спасти ее, спасай, потому что места у нас на всех хватит. Но перестань смотреть на нее, как на какую-то десятибаксовую шлюху. Поскольку в противном случае, я дам тебе под зад так, что ты еще успеешь сделать мне педикюр своими зубами!
Александер откусил себе кончик языка, чтобы доказать свою решимость.
– Я сделаю, как Ты велишь, мой Господь. Спаси меня.
Иисус, нахмурившись, посмотрел на сигарету, будто она была слишком слабая. "Дорал", "Кент Ультра Лайт".
– Я спасу тебя, если будешь соответствовать требованиям, дружище. Все ли кальвинистское дерьмо – чушь, мы не знаем. Но у меня хорошее предчувствие насчет тебя, глупец. – Затем лицо Иисуса засветилось, словно белый неон. – Я могу тебя спасти.
– Пожалуйста, сын Божий! Спаси меня!
– Может, и спасу. Я могу спасти твою душу. Небеса – это не шарашкина контора, скажу я тебе. Ты же читал Библию. Помнишь Книгу Пророка Даниила? Небеса – 1500 миль в длину, 1500 миль в ширину и 1500 миль в высоту, с протекающей сквозь них рекой и множеством фруктовых деревьев, так что хавка есть всегда. А опоясывают его 150-футовая изгородь из чистого нефрита. Кондоминимум с видом на море или люксовый номер в "Мэйфлауэр" рядом не стояли, не шучу. – Иисус непроизвольно почесал бороду и кивнул. – Да, мужик, я могу спасти твою душу... – Затем сын Божий со злостью схватил Александера за горло и потряс головой, как мячиком на пружинке. – Но я не могу спасти тебя от твоих грез!
Александер моргнул и проглотил очередной сгусток соплей. Иисус говорит мне, что я хожу по тонкому льду. Лучше мне прекратить валять дурака... Но... Что еще Он сказал? Что-то про... грезы?
Затем Иисус очень быстро превратился в Стивена Тайлера, его рука сжимала микрофон накрытый разноцветным платком.
– Грезь, – сказал Он, или он. – Грезь, пока твои грезы не сбудутся.
Прости меня за мои грехи, Боже, прости меня за мои грехи, Боже, прости меня за мои...
Кошмар лопнул, как назревший гнойник.
Внезапно отец Том Александер, рукоположенный католический священник и исполняющий обязанности психолога при Ричмондской Католической Епархии, вновь оказался привязан с помощью кольев к грязному цементному полу. Но в отличие от первого извращенного сна, на этот раз он лежал на спине. Вдали, в пыльной темноте мерцали свечи, поднималась влажная жара. Его пенис, казалось, съежился, словно земляной червь, умерший на солнце.
Просыпайся же, – взмолился он, обращаясь к себе. Почему-то он знал, кто появится потом. Просыпайся и выбирайся их этого долбанутого сна. Но смягчения не произошло, и всего через пару мгновений появилась она. Монахиня, облаченная в тяжелую рясу и апостольник с вуалью, прошла босиком к тому месту на холодном, голом полу, где он лежал.
– Святой отец, молю тебя, – сказала она.
Александер ухмыльнулся, его запястья и лодыжки были привязаны к железным кольям, вбитым в пол.
– Молишь меня о чем? – раздраженно спросил он.
Монахиня ничего не ответила. Она подняла подол своей черной рясы, вновь обнажив лобок, густо заросший черными, как уголь волосами.
– Я – та монахиня, которая мочилась прошлой ночью на твой зад.
– Поверь, – сказал он. – Я не забыл!
– Но прежде чем ты сможешь быть очищен, ты должен быть сперва наполнен.
Александеру захотелось курить.
– Думаю, у тебя хорошо получилось наполнить меня прошлой ночью.
– Недостаточно хорошо, – сказала она с легким южным акцентом, и улыбнулась ослепляюще-невинной улыбкой. Но лишь потом священник обратил внимание на пластмассовую трубку, прозрачную, как воздуховод для аквариума, изящно зажатую между ее большим и указательным пальцем. Она вновь улыбнулась, а затем...
– Нет! – взвыл он. – Ты больная сука!
... увлажнила слюной конец трубки и начала...
– НЕТ!
... вводить в его уретру.
Та проникала все глубже и глубже, и голые бедра Александера подергивались от острых как бритва ощущений.
– Вот так, – торжественно объявила она, – До самого конца...
Александеру казалось, что у него выскочат глаза. Но что он мог сделать? Это же сон! – Я надеру тебе твою епифанистскую задницу, если не прекратишь! – предупредил он.
– Ничего ты мне не надерешь, святой отец. Ты парализован. Ты привязан к полу. – Затем она вернулась к своим текущим обязанностям. – Да, да, – приговаривала монахиня, засовывая трубку все глубже. – Вот, хороший мальчик.
Александер почувствовал, как в районе кишечника что-то поддалось, и конец трубки прошел через сфинктер уретры.
– Да...
Присев на корточки, монахиня откинулась назад с выражением глубокого удовлетворения на лице. И только потом священник заметил, откуда именно выходит другой конец трубки. Монахиня уже предварительно катетеризировала себя...
– Ахххххх, – простонала она, закрыв глаза и обратив лицо к потолку.
Александер почувствовал, как горячий поток хлынул в него. Он стал корчиться.
– Ахххх, дааа. Прошлой ночью я мочилась на твою задницу, а сегодня – в твой мочевой пузырь...
Александер извивался от ощущений, глаза у него были так плотно зажмурены, что ему показалось, что веки срастутся. Она мочится мне в член! – пришло ему в голову мрачное осознание. Что это за сон?
Но эта мысль заставила его задуматься. Иисус сказал ему, что не сможет спасти его от грез, не так ли?
А мои грезы, – подумала священник, – исходят от... меня.
– Аххххх, аххххх. – продолжала монахиня, переливая содержимое своего мочевого пузыря в его.
– Зачем ты делаешь это? – беспомощно воскликнул Александер.
– Ахххх, – последовал е ответ, и тут появилась еще одна монахиня, такая же красивая, как и невинная. О, нет, – подумал Александер, когда присмотрелся внимательнее. Да вы издеваетесь!
Когда вторая монахиня задрала подол рясы, он увидел, что в нее тоже введен катетер, только этот был значительно больше, чем тот, что у первой монахини. А именно, полдюйма в диаметре. Благоговейно улыбаясь, она присела над его лицом, затем принялась проворно засовывать другой конец толстой пластиковой трубки ему в рот.
Александер оставался беспомощным...
– Вот так, – спокойно заявила вторая монахиня. – До самого желудка, святой отец. А потом...
– Аххххх, – простонала она, в унисон с первой монахиней. – Аххххххххххххххххххххххх...
Они наполняли его.
Они были монахинями, а он – священником, и они...
Наполняют меня своей мочой! – подумал он, поскольку сказать это уже не мог из-за мочевого катетера толщиной в полдюйма в горле.
Желудок и кишечник начали одновременно раздуваться. Он чувствовал плещущуюся в них горячую жидкость. Наполняемый ею, он ощущал себя, как набивной медицинский мяч, готовый лопнуть.
– Порядок! – объявила первая монахиня. И тут они обе...
– Оххх! Черт!
... выдернули из него свои катетерные трубки.
– Это ты виноват, – сказала первая монахиня.
– В том, что с нами случилось, – добавила вторая.
– Что?! Я ни хрена вам не сделал! – закричал Александер.
– Мы... мертвы.
Его глаза снова расширились.
– Папа римский послал вас обратно в Африку из-за вспышки голода! Я не виноват в том, что случилось с вами там!
– А мы и не возвращались туда, – сказала первая монахиня.
Но прежде чем Александер, наполненный булькающей мочой, смог что-то ответить, первая продолжила: – Каково чувствовать себя очищенным?
Очищенным? Возможно, у Александера было неправильное толкование этого слова.
– Очищенным! – взревел он. – Вы две сумасшедшие только что сделали противоположное! Вы не очистили меня! Вы меня наполнили!
– Конечно, – сказала она, взгляд у нее по-прежнему был благоговейным и степенным, а голос напоминал едва слышный шепот.
Вторая монахиня:
– Перед очищением ты должен был получить инъекцию.
Первая монахиня посмотрела вниз.
– Разве ты не знаешь, что это символизирует?
Александер не имел ни малейшего понятия, и ему было все равно.
– Вытеснение, святой отец. Замена...
– Перестановка...
Но когда он снова посмотрел, монахини исчезли, как и холодный каменный пол и удерживавшие его веревки исчезли. Александер снова лежал в темноте.
И в этой темноте перед ним снова возник Иисус. Точнее, Иисус в костюме Стивена Тайлера из "Аэросмит".
– О, глупец, – обратился к нему Иисус. – Забыл сказать тебе последнюю вещь.
– Какую, Господи?
Иисус прочистил горло и закурил.
– Слушай, Том, и слушай хорошенько.
– Да, Господи!
Иисус ухмыльнулся напоследок и вытер лоб разноцветным платком. Затем Он сказал следующее:
– Берегись, не то Толстолоб поймает тебя.
6
Ох, блин, да он же псих, – подумал Дикки. Нехорошо это! Они подождали, спрятавшись за углом, затем последовали за старым белым «Мерседесом» на некотором расстоянии. Тот остановился возле гостевого дома на краю города. Назывался он «ПАНСИОН ЭННИ», если верить всем этим указателям на 23-ем шоссе.
– Брось, Боллз, – взмолился Дикки. – Давай просто забудем об этом.
– Забудем? Как бы не так. – Глаза у Тритта Боллза были перекошены, как у безумца. – Никто на земле не смеет трогать Тритта Боллза Коннера, особенно какой-то святоша...
Дикки подкатил на холостом ходу к самому входу. Сглотнув, нерешительно спросил: – Ну... что думаешь делать?
– Прикончу этого священника, Дикки-бой, – заверил Боллз с пассажирского сиденья. Он смотрел на дорогу, как шакал на большого, жирного цыпленка. – А ту белобрысую сучку, с которой он был? – Боллз издал звук, похожий на смешок. – Отдеру его в задницу так жестко, что мой член у нее из пупка вывалится. Дааа! Разворочу ей все «дупло»...
Дикки снова сглотнул, обливаясь потом. Да, он знал Боллза довольно хорошо. И знал, каким психом он становился, если его разозлить. Понимал, что он мог ворваться в пансион прямо сейчас и начать "мочить" всех, кто там находится, после чего их наверняка поймают и запрут в тюрягу до конца жизни. Боллз был не из тех, кто дружит с головой, будучи в таком состоянии.
– Пожалуйста, Боллз, – взмолился Дикки. – Мы не может просто пойти туда и начать "мочить"...
– Ясен пень, можем!
– Но тот священник, – напомнил Дикки, – Он же нас неплохо отмудохал, и может отмудохать еще раз.
– Не, не выйдет, Дикки-бой. – Очередной смешок, очередной зловещий взгляд на темную дорогу. Затем Боллз сунул руку под сиденье, и...
Оооооооо, нет, – подумал Дикки.
... вытащил огромный револьвер "Уэбли" 455-ого калибра, принадлежавший ранее его покойному папаше. Он помахал им, взвесил в руке, продолжая ухмыляться.
– Может, он нас и отмудохал, Дикки. Но больше он нас не тронет, это уж точно!
– Только не сегодня, Боллз, – взмолиться Дикки, страх бесновался в нем, словно полевой хорек в клетке. – Пожалуйста, не сегодня.
Потом лицо Боллза превратилось в размытое пятно, а козырек его бейсболки "Джон Дир" сделал его непроницаемо черным. Он смотрел вдоль дороги, в сторону пансиона.
– Не, – прошептал он. – Не сегодня, мужик. Что мы сделаем, так это подождем подходящего времени. – Он повернул голову и зловеще ухмыльнулся. – Вот тогда и повеселимся.
ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ 1
Настроение утром было странным. Чэрити подозревала, что это – последствия прошлой ночи. Убийца. Идущий в нашу сторону. Не то, чтобы она была сильно обеспокоена. Убийства, о которых говорил полицейский, случились слишком далеко, и она была уверена, что человека, их совершившего, скоро поймают. Полиция работала над этим вопросом круглосуточно. Они поймают его...
Но Тетушка Энни выглядела ужасно. Когда она подавала завтрак, вид у нее был обессиленный и бледный.
– Позвольте нам сделать это, Энни, – предложила Джеррика, забирая у нее тарелку с кукурузными лепешками и сиропом. – Вы выглядите очень усталой.
– Так оно и есть, – призналась Энни и села за стол. – Я совсем не спала. Снились сплошные кошмары.
Этот комментарий напомнил Чэрити о ее собственных снах: повторяющийся сон о ее собственных любовных неудачах. Это было какое-то зашифрованное послание, а возможно, лишь жестокое воспроизведение эпизодов из ее жизни. Едва я ложусь в постель с мужчиной, как он полностью охладевает ко мне. Почему?
– Мне снились кошмары, – объявил отец Александер, появившись в дверях столовой. – Вторую ночь подряд. У меня такое чувство, будто я вообще не спал.
– Как и я, святой отец, – сказала Тетушка Энни.
– Возможно, это просто плохая реакция моего мозга на чистый воздух, – пошутил он, налил себе из кувшина охлажденный апельсиновый сок и закурил сигарету. – Я привык к ричмондскому смогу.
Глаза у Джеррики, казалось, засветились от внезапного появления священника. Чэрити сразу это заметила. Но она заметила кое-что еще. Джеррика, – недоуменно подумала она. Ее подруга будто была сама не своя. Казалась какой-то возбужденной, взвинченной.
– Кстати о Ричмонде, – продолжил священник. – Мне нужно туда сегодня съездить.
– Что?! – воскликнула Джеррика. – Я думала, вы останетесь здесь, чтобы открыть аббатство.
– Так и есть, – сказал он ей. – Но те бумаги, которые я нашел вчера в административном офисе? Они в таком беспорядке, что я ничего не понимаю. Придется показать их моему боссу. Посмотрим, что он сможет с ними сделать. Я вернусь через пару часов.
Чэрити не смогла не заметить то, как Джеррика внезапно заерзала на своем стуле.
– Сегодня днем должен вернуться мой работник, Гуп, святой отец, – сказала Энни. – Он может подвезти вас, если хотите.
– Нет, в этом нет необходимости. – Александер замер над стаканом с соком. – Кстати, куда он уехал?
– Да, Тетушка Энни, – добавила Чэрити. – Я со вчерашнего утра его не видела.
– Это потому что вечером я послала его в Роанок, купить пластиковые молдинги, – сказала Энни.
Чэрити была сбита с толку. – Ты послала его в Роанок на ночь глядя?
– Ну, я не должна была это делать. И мне даже не очень-то нужны эти молдинги, – начала, было, объяснять тетушка. – Я отослала его вчера вечером намеренно.
– Зачем? – спросила Джеррика.
– Ну, дорогая, чтобы убедиться, что он останется там на ночь. Гуп Гудер – чудесный, услужливый молодой человек. Но он может быть довольно надоедливым – в том смысле, когда дело касается женщин. Я не могла не заметить, что он неровно дышит к тебе, Джеррика. Поэтому решила послать его в город на денек, чтобы не путался у тебя под ногами.
Джеррика залилась краской.
– О, Энни, вам не стоило это делать. Мне он совсем не мешал.
– Я считаю иначе. Ты – гостья, и к тому же, подруга моей племянницы. Я не могу допустить, чтобы мой работник докучал тебе.
Александер удивленно приподнял бровь, но Чэрити не смогла скрыть улыбку.
– Когда вы едете в Ричмонд, святой отец?
– Прямо сейчас, – ответил он, поднимаясь на ноги. – Вернусь ближе к вечеру. Увидимся позже.
– Пока, святой отец, – почти одновременно сказали Энни и Чэрити. Но Джеррика вскочила и бросилась вслед за ним в фойе. Чэрити пыталась не подавать вида, что подслушивает, но у нее это плохо получалось.
– Святой отец! – сказала Джеррика из другой комнаты. – Позвольте мне поехать с вами!
Пауза.
– О, ладно, – согласился священник.
Затем они вышли из дома.
– Бедная девочка, – сказала Энни. – Она слишком увлеклась святым отцом.
– Похоже на то, – сказала Чэрити.
– Но должна признать, я сама нахожу его очень привлекательным, и даже больше, учитывая его веру.
– Священники всегда производят такой эффект. Думаю, это из-за их закрытости, так сказать.
– Ты права, дорогая. Чем недоступней мужчина, тем он привлекательней.
Чэрити затихла, задумавшись. Почему у меня нет мужчины? – задалась она вопросом. Почему все идет насмарку, я даже не знаю, почему? Она почувствовала желание продолжить разговор на эту тему, возможно, даже поделиться с тетей самым сокровенным. Хотя какой в этом смысл? Она лишь выставит себя в глупом свете.
– Можно тебя кое о чем спросить, Чэрити? Мне кажется, или у Джеррики какой-то странный вид?
