Текст книги "Толстолоб (ЛП)"
Автор книги: Эдвард Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
– Фрейдистское отрицание. Люди всегда отрицают свою истинную сущность.
– О, пошли вы на хрен! – закричал Александер. – Меня тошнит от вашей либеральной чуши!
Сдавленный смех. Хихиканье.
– Тогда почему у тебя встал?
Неужели? И что с того? Это же безумный, вызванный стрессом кошмар. Он не мог за себя отвечать.
Маленький, смазанный смазкой кулак орудовал в его кишке, обрабатывая простату.
– Дааа, – ворковала одна из монахинь. – Здорово, не так ли? Я трахаю священника кулаком в задницу. Всегда хотела так сделать, всегда раньше трогала себя, думая об этом. А тот придурок Даунинг? Черт. Жаль, что у меня нет члена. А то я сунула бы его ему в задницу и кончила.
– Я лежала на полу и истекала кровью, и клянусь, тот засранец раздевал меня глазами.
– Все священники так делают.
Удивительно, что он не трахнул нас обеих.
– Кто бы узнал? Никто!
– Черт, может, так и было, а мы просто не помним.
– Зуб даю, что так и было. Зуб даю, что тот старый морщинистый урод нас трахнул!
Однако Александер пропустил большую часть разговора. В конце концов, священнику нелегко было сохранять концентрацию внимания, пока его трахала кулаком в задницу монахиня-епифанистка. Он морщился, ощущая, как кулак разжимается и сжимается внутри него, поглаживая внутреннюю стенку прямой кишки.
– Он развратничал с проститутками во Вьетнаме.
– Плохой мальчик!
– А знаешь, что еще он делал? Он убивал людей.
– Священник-убийца, о, боже! Ну, как тебе это нравится... убийца?
Желудок у Александера содрогался. Ему казалось, будто в кишечнике у него поселилось какое-то дикое существо...
– Отсоси ему.
– Нет! – закричал священник.
– Заставь его нарушить его фальшивые обеты. Заставь его кончить.
Кулак продолжал ходить туда-сюда. Рот другой монахини раскрылся, поглотив его полувставший пенис. Хотя в таком состоянии он оставался недолго. Секунд через десять он полностью ожил у монахини во рту.
– Можешь себе представить? – спросила орудующая кулаком монахиня. – Этот парень не трахался уже несколько лет. Можешь представить, сколько спермы у него накопилось?
– Он, наверное, дрочит по три раза на дню, – прервалась для замечания минетчица.
– Я не дрочу! – взвыл Александер. – Я не дрочил уже больше десяти лет!
– Да, верно. Как и не убивал детей во Вьетнаме.
– Я не убивал детей! Я убивал врагов! Я убивал солдат северо-вьетнамской армии, потому что в противном случае, они убили бы меня.
– Убийство – это препятствие для осуществления священства, засранец.
– Я никого не убивал! Это было убийство в целях самозащиты! Так было сказано но Втором Ватиканском Соборе.
В следующую секунду бедра у Александера содрогнулись. Возникло полузабытое ощущение. Будто что-то рвалось наружу...
– Подрочи ему сейчас.
Кулак разжимался и сжимался у него внутри. Другая рука схватила скользкий от слюны ствол и принялась дрочить. Когда Александер открыл рот, чтобы застонать, в него полетели горячие струи семени.
– Невероятно! Мы только что заставили священника кончить в его собственный рот!
– Интересно, знаком ли он вообще с экзистенциальным символизмом этого? Знает ли он, что это значит?
– Он слишком глуп. Слишком зациклен на той белобрысой кокаинистке.
Александер выплюнул сперму в знак протеста.
– Я не зациклен на...
– Заткнись, засранец. А потом...
Шлеп!
Александер вскрикнул, когда кулак резко выскочил у него из ануса.
– Может, нам испражниться ему в рот?
– Не, нет времени. Господи, у нас очень мало времени.
– Ты права.
– Но мне нужно отлить. А ему нравится, когда на него писают.
– Давай!
Александер замотал головой взад-вперед в приступе ярости. Одна из монахинь подняла подол своей рясы, обнажив уже знакомый куст лобковых волос. А затем полился янтарный каскад, падая по дуге священнику прямо в рот.
Александер поперхнулся, лицо ему заливала теплая жидкость. Она жгла ему глаза. Я утону в монашкиной моче...
Струя двигалась, проникая ему в ноздри. Он чувствовал своими пазухами горячий поток, будто тот искал его мозг.
– Да, Сартру это понравилось бы!
Когда каскад утих, другая монахиня захихикала, как ведьма, вытерла испачканную руку об его лицо – студенистую смесь из "Нокземы" и его экскрементов.
– Мы – призраки, святой отец. Знаешь это?
– Уже догадался, – выдохнул Александер.
– Думаешь, если ты верующий, то отправишься на небеса?
– Да! Я знаю, что так будет!
– Перестань быть эгоистом, убийца. Мы тоже были верующими, и посмотри, где мы сейчас.
Александер все понял.
Фигуры начали растворяться. Александер чувствовал, как горячая моча капает через носовой канал ему на язык.
– Берегись Толстолоба, – сказала одна из монахинь.
Голоса стали затихать, как звук далекого прибоя.
Жуткий свет кошмара померк.
– Не ходи в подвал, святой отец...
2
– Дикки! Тащи ленточный ключ!
Дикки сидел в кустах на корточках, со спущенными штанами, его округлые ягодицы торчали, словно две луны. – Ой, Боллз, секундочку, я какаю!
– Ну, так поторопись! – Крикнул ему Боллз. – И еще тот моток веревки, тяжелый который.
Что бы Тритт Боллз Коннер ни планировал делать, Дикки знал, что в этом не будет ничего хорошего. Подкравшись к пансиону, они вырубили здоровяка самодельным домкратом Боллза, бросили его на заднее сиденье машины, и приехали сюда, на утес с другой стороны от Колз-поинт. Под ними, на расстоянии ста футов шумела река Бун-ривер.
– И тащи свою подтирочную тряпку тоже, Дикки!
– Ооо, – простонал Дикки. Нахмурившись, он вытер зад старой масляной тряпкой, затем натянул джинсы. Вернувшись к лощине, он посетовал: – Боллз, на хрена тебе моя подтирочная тряпка?
Боллз сверкнул в лунном свете ухмылкой и указал вниз.
– Сделать кляп этому голодранцу.
– Ооо...
– Просто сделай это! И тащи все остальное, что я сказал.
Они раздели здоровяка догола и связали по рукам и ногам. Он только начал приходить в себя, когда Дикки, с выражением некоторого отвращения на лице, засунул подтирочную тряпку парню в рот и привязал куском бечевки. Затем он вернулся к "Эл Камино" за веревкой и ленточным ключом. И зачем Боллзу ленточный ключ? – гадал он. Бог его знает! Но роясь в ящике с инструментами, он услышал, как Боллз уже взялся за парня. Раздался очень странный приглушенный звук, когда бедолага принялся кричать сквозь кляп из подтирочной тряпки.
– Ооооо-дааа! – радостно воскликнул Боллз. – Дикки? Тащи еще секатор.
Дикки закатил глаза. Боллз в очередной раз сходит с ума, – догадался он. И отговаривать его было бесполезно. Дикки нашел ленточный ключ и секатор, который хранил в ящике на тот случай, если им потребуется резать металлические ленты на поддоны для самогона. Еще он нашел веревку, длиной футов пятьдесят.
Когда Дикки вернулся, связанный по рукам и ногам парень яростно метался в грязи. – Что ты делаешь, Боллз?
– Вырезал ему "зенки" моим ножиком. Гляди-ка!
Дикки поморщился. С земли на него смотрели два окровавленных глазных яблока. Ощущение было странное.
– Привет, голодранец! – воскликнул Боллз, помахав глазным яблокам. Он был натуральным комиком. Затем он раздавил глаза ботинком. Те с хрустом лопнули.
Боллз взял парня за волосы и встряхнул ему голову.
– Я только что наступил на твое глазные яблоки, голодранец! Тебе понравилось? – В лунном свете Дикки смутно видел лицо парня, с кляпом во рту и двумя дырами вместо глаз. Затем Боллз схватил секатор и...
Чик! Чик! Чик!
... принялся отрезать парню пальцы на руках и ногах. При каждом щелчке секаторов парень дергался своим связанным телом.
Чик! Чик! Чик!
– Божечки, а это весело!
Еще несколько щелчков, и все пальцы были отрезаны. Дикки видел их лежащими на земле. Хотя крови было не много, из-за того что Боллз туго перевязал парню запястья и лодыжки.
– Гляди-ка! Этот здоровый голодранец отрубился.
– Едрен батон, Боллз. Может, он помер. Почему бы просто не перерезать ему глотку и не свалить отсюда?
– Черт, Дикки, прекрати быть постоянно такой размазней. Он не помер. Это здоровый и сильный голодранец. В нем еще полно запала. Теперь дай-ка мне тот ленточный ключ.
Дикки подчинился и стал смотреть, по-прежнему не догадываясь, что задумал Боллз. Тот опустился на колени, а затем обернул толстую тканую ленту вокруг члена и яиц парня. При этом Боллза ничуть не смущало то, что он возится с причиндалами другого мужика. Потом он просунул конец ленты в паз ключа и принялся крутить.
– Боллз? – спросил Дикки, все еще слегка озадаченный. – Что ты делаешь?
– Увидишь, – ухмыляясь, ответил Тритт Боллз. Вскоре он перекрутил ключом причиндалы здоровяку с такой силой, что те набухли и буквально пульсировали. Затем Боллз намертво зафиксировал ключ. Потом он взял кусок веревки и продел ее в отверстие в ручке ключа.
А затем...
– Дикки, привязывай другой конец веревки вон к тому дереву.
Теперь до Дикки начало доходить. Он сделал, как ему было велено, завязав крепкий узел. Другой конец веревки вел к ленточному ключу, жестко закрепленному на причиндалах здоровяка. Боллз пошлепал парня по лицу.
– Очнись, голодранец. Ты же не захочешь пропускать такое развлечение, верно? – Он ударил сильнее, и лишенная глаз голова парня зашевелилась. – Я вырвал тебе глаза, ты, тупой вирджинский засранец, и отрезал тебе пальцы на руках и ногах. Это было весело! – Боллз запрокинул голову и расхохотался так громко, что Дикки готов был поклясться, что над ними закачались деревья. – Теперь пришло время попрощаться тебе с жизнью, – сказал он, продолжая трясти голову бедолаге. – Хочу, чтоб ты знал, что я передам от тебя привет той смазливой городской блондинке, когда буду вырывать кишки у нее из манды!
Утес находился всего в паре ярдов, и теперь Дикки хорошо понимал, что задумал Боллз. Они с Боллзом схватили конвульсирующего парня за руки за ноги и поднесли его к краю. Дикки глянул вниз и увидел в лунном свете пенистую реку и камни.
– Раз! – закричал Боллз. – Два! Три!
И в следующий момент он сбросили здоровяка с края утеса. Прошла пара секунд, а потом...
Памм!
– Веревка туго натянулась, затем...
Щелк!
Она лопнула. Несомненно, это произошло потому, что причиндалы парня оторвались от тела, после чего тот упал прямо на камни с высоты сто футов.
Боллз вытер руки и кивнул.
– Что думаешь, Дикки? Хорошо мы с ним поработали?
Дикки смотал веревку, и точно, из ленточного ключа все еще торчали член и яйца парня.
– Крепко же ты их привязал, Боллз, – прокомментировал он.
– А то. Очень крепко. Видишь, так крепко, что они даже не выскочили.
– Но что мы будем теперь с ними делать?
Боллз загоготал. Он выхватил ленточный ключ из рук Дикки и выдернул из него член с яйцами.
– Скормим рыбам, вот что мы сделаем.
Затем он бросил оторванные гениталии с утеса, и те со шлепком упали в Бун-ривер.
ЧАСТЬ СЕМНАДЦАТАЯ 1
– Я еду в аббатство, – сказал Александер в прихожей. – Хочешь со мной?
Джеррика опустила глаза.
– Нет, я...
– Поехали. Мне может потребоваться твоя помощь.
– Нет, мне нельзя, я...
Священник поморщился.
– Послушай, я сказал, что сожалею насчет вчерашнего дня. Мы можем поговорить об этом, и обещаю в этот раз не быть засранцем. Поехали. Не будь тряпкой.
Джеррике пришлось улыбнуться.
– Хорошо.
Только ничего хорошего не было, не так ли? Я – наркоманка. Отец Александер узнал об этом, а теперь каким-то образом пронюхал Гуп.
Первым делом ей нужно поговорить с Гупом.
– Я имела в виду, я поеду, но не сейчас, – сказала она. – Я знаю, как туда добраться. Я приеду чуть позже на своей машине, хорошо?
– Хорошо, – согласился священник. – Полагаю, тебе нужно поработать над статьей.
От этих слов ей захотелось провалиться под землю. Кого я обманываю? Она почти не бралась за статью, хотя именно ради нее она приехала сюда. Была слишком занята, трахаясь с Гупом и нюхая «кокс», а еще втюрилась в священника, который старше меня лет на двадцать...
– В любом случае, – продолжил священник. – Увидимся позже. – Он нежно коснулся ее плеча. – Пока.
Джеррика сглотнула, посмотрев, как он вышел из дома. Затем она посмотрела в маленькое окошко на входной двери и увидела, как он отъезжает в белом "Мерседесе".
Джеррика нервничала. Вернувшись в дом, она стала подниматься по лестнице, и с каждым шагом ее настроение тоже поднималось. Она внутренне поежилась. В кармане шорт лежала новая доза, но она отказывалась признавать это. Она должна быть сильной, должна быть сильной!
К сожалению, не все так просто.
Точнее, все совсем не просто.
Джеррика убрала руку из кармана. Я поговорю с Гупом и все улажу. Извинюсь за то, что наговорила ему вечером...
Но Гуп... исчез.
Дверь в его спальню была открыта, однако его самого там не было. Хотя ранее она уже ходила искать его возле дома и в саду. Но...
Нигде его не видела.
Его грузовик по-прежнему стоял у входа.
Где же он?
Она стояла посреди его комнаты, в полном недоумении. Обстановка была спартанская, что неудивительно, поскольку Гуп был простым человеком. Только кровать, комод, стул, маленький стол, которым, казалось, не пользовались. И...
Стенной шкаф.
Что необычного могло быть в каком-то стенном шкафу, однако этот...
– Что, черт возьми, это такое? – пробормотала она вслух.
Дверь шкафа была открыта, а там...
Она осторожно двинулась вперед и заглянула внутрь.
Казалось, там была еще одна дверь.
Точнее не дверь, а отсутствующая панель, будто задняя стенка шкафа на самом деле служила проходом.
Джеррика остановилась на мгновение, моргнула, затем вошла внутрь.
2
Чэрити уснула поздно, и, как обычно, ей приснился тот же сон, который снился ей с момента приезда в пансион. Мужчины трахали ее, затем на лицах у них внезапно появлялось разочарование, они вставали и уходили. Один твердый член за другим, проникали в ее влагалище, делали несколько толчков, затем сникали и исчезали. Она лежала, словно горячая морская звезда, глядя со слезами, как они, молча, уходят, друг за другом.
Всегда одно и то же, всегда одно и то же...
Полосы солнечного света, падавшего сквозь жалюзи, разбудили ее. Чэрити по-прежнему испытывала слабость. Она не была уверена, проснулась она или нет.
Не сплю ли я? – задалась она вопросом.
В голове у нее раздался голос.
ПРИДИ, – произнес он.
Не сплю ли я?
ПРИДИ.
Нет, нет
Чэрити села в кровати и потерла лицо.
Конечно. Наверное, это был сон.
3
Проход...
Да, это именно он. За дверью в стенном шкафу Гупа находился проход.
Кошку сгубило любопытство, – подумала Джеррика, но все равно двинулась вперед. В первом отрезке прохода стояла кромешная тьма, но затем она повернула и увидела...
Точки.
Ярко-белые точки, из которых росли шпильки света.
Дырки, – догадалась она.
Она подкралась к первому отверстию, посмотрела в него и увидела...
Комнату Чэрити...
Гуп был гребаным вуайеристом. Джеррика увидела Чэрити, сидящую в кровати и трущую глаза. Следующее отверстие оказалось еще более показательным...
Моя комната!
Вот как Гуп узнал, что Джеррика употребляла кокаин. Он наблюдал за мной все это время. Бог знает, что еще он видел!
Все остальные комнаты были пусты, насколько она знала – кроме комнаты отца Александера, хотя тот сейчас отсутствовал. Она знала это, поскольку только что видела, как он уехал в аббатство. Однако она прошла чуть дальше и обнаружила...
Лестницу.
Прямо там, в конце прохода, лестницу, ведущую вниз. Она видела немного, но достаточно, благодаря проникавшему сквозь отверстия свету.
Лестница. Ведущая вниз.
Джеррика ступила на нее и начала спускаться, пока не обнаружила еще один проход, несомненно, находившийся на первом этаже. Одно отверстие показало ей кухню, другое – кабинет, третье...
Комнату Энни.
И там была она. Энни.
То, что Джеррика увидела, потрясло ее настолько, что она не поверила своим глазам. Боже... мой. Что она делает?
Энни сидела голая на краю кровати. Еще одним шоком для Джеррики был то, насколько привлекательной эта женщина была, несмотря на возраст. Загорелые руки и ноги, большие, округлые груди, аккуратной формы и совсем не отвисшие, с дерзко торчащими, темными, как Джеррики сосками.
Но то, что Энни делала, шокировала Джеррики больше всего.
Она... прижигала себя...
По лицу пожилой женщины текли слезы.
– Мне жаль, мне очень жаль, – она тихо рыдала, поднося пламя сигаретной зажигалки к внутренней поверхности бедер. – О, Джералдин, мне очень жаль...
Джералдин? Джеррика задумалась.
Но потом она поморщилась.
– Этого недостаточно, я знаю! – возбужденно прошептала Энни. – Ничто не может дать мне прощение...
Затем – Джеррика едва не вскрикнула за стеной – Энни сжала правый сосок большим и указательным пальцами, и оттянула...
– Прости меня...
... потом поднесла пламя зажигалки к темно-розовому кончику.
От этого зрелища у Джеррики клацнули зубы. Пламя оставалось у кончика соска почти минуту. Наконец, боль заставила Энни откинуться на кровать.
Что она делает? Почему? Почему?
Это было отвратительно. Это было ненормально. Женщина жарила собственный сосок. Джеррика представить не могла, как это больно. И теперь, присмотревшись, она увидела, что пожилая женщина делала это уже не в первый раз. Оба соска представляли собой сплошные рубцы.
Но прижигала она не только их...
– Недостаточно, – прошептала Энни с мокрым от слез лицом. – Никакого наказания не будет достаточно за то, что я сделала...
А затем...
Нет, нет, нет!
... пожилая женщина поднялась, раздвинула ноги...
НЕТ!
... стиснула зубы, раскрыла пальцами свою мохнатую вагину, зажмурилась и поднесла пламя зажигалки к...
РАДИ БОГА, НЕТ!
... клитору.
4
Жара, царящая в аббатстве, ударила ему в лицо, как кирпич. Господи, – подумал Александер. Вот тебе и перекрестный ветерок из разбитых им окон. Не прошло и часа после того, как он принял душ и переоделся во все чистое, как его тело взмокло от пота. Но он продолжал шагать по пустому главному залу, его шаги эхом отдавались вокруг. Одна рука была свободной, другую оттягивала кувалда. Он прошел мимо административного офиса, еще недавно замурованного, и оказался в другом конце.
Возле лестницы в подвал.
Что бы ни находилось за той чертовой стеной, я выясню, что это, – пообещал себе Александер.
Он зажег несколько спиртовых ламп и подождал, когда глаза привыкнут к свету. Перед ним протянулась длинная кирпичная стена. На фоне старых, поблекших кирпичей выделялась более свежая кладка, которую он уже видел ранее. Да, – сказал себе он. Там находится комната, и кто-то заложил ее кирпичами.
Но почему? Чтобы запечатать оставшиеся записи, как было сделано наверху? Вряд ли. Даже в слабом искусственном свете было видно, что эта кладка гораздо старше, но гораздо качественнее. Кирпичи, которыми был замурован административный офис, были положены очень неряшливо. Александер справился с ними за несколько минут. И опять же он не мог не заметить оставленные на стене следы ударов. Выбоины глубиной в дюйм, примерно на уровне глаз. Вывод был очевиден.
Кто-то давным-давно уже пытался сломать эти кирпичи.
Я не какой-нибудь гребаный культурист, – сказал себе священник, – но будь я проклят, если я не сломаю эту стену...
Он приготовился. Однако поднимая молот, случайно посмотрел в сторону, в дальний конец узкого коридора, и увидел...
5
– Охренеть, как жарко!
Джеррика припарковала свою красную "Миату" перед аббатством. Неподалеку, словно поджидающий питомец, стояла машина отца Александра.
Перед ней возвышалось аббатство.
Очень странное здание. Джеррика рассеянно уставилась на него, закуривая сигарету. Крытая кедровой черепицей крыша и старые бревенчатые стены выглядели неуместно рядом с кирпичным фасадом. Странная колокольня без колокола. Окна-бойницы.
И все это в такой глуши.
Выходя из машины, Джеррика попыталась стряхнуть с себя адскую жару. Да, сейчас стояло лето, и жара не должна была быть неожиданностью. Но такая? Наверное, градусов под сорок, – предположила Джеррика. Она уже буквально взмокла, ее скудная одежда прилипла к телу. Ярко-красный топик, словно губка впитал пот, отчего ткань пристала к грудям, как вторая кожа.
Что-то пыталось привлечь ее внимание, будто кулак, стучащий в дверь. Она знала, что это было. Энни.
Вспомнив, Джеррика содрогнулась. Но что она могла сказать? Ничего, – поняла она. Что, признаться, что она подглядывала за пожилой женщиной через дырку в стене? Чтобы Гупа уволили? Нет, она не могла так поступить. Джералдин, – вспомнила она. Имя, которое Энни произносила во время самоистязания. Но почему она себя наказывала? И кто такая Джералдин? Она никогда раньше не упоминала это имя.
Но одно было очевидно. У Энни проблема, большая проблема. Самоуничижение было чем-то ужасным, люди резали себя, чтобы облегчить бремя депрессии. Ей было невыносимо видеть, как добрая, пожилая женщина прижигает себе кожу. Но...
Я ничего не могу с этим поделать. Не могу признаться, что видела ее. И это не мое дело...
Как бы ни тяжело это было, ей придется оставить все, как есть.
Подняв в воздух маленький смерч пыли, она открыла большие входные двери аббатства. Заглянув внутрь, она не увидела никаких следов отца Александера, лишь пару горящих спиртовых ламп. Наверное, он в административном офисе, – предположила Джеррика. И двинулась через пыльный зал. Здание казалось совершенно пустым. Но подойдя к размурованному пару дней назад офису, она увидела, что священник сидит на столе и курит. Его поджарый торс вновь был обнажен. Александер посмотрел на нее со слегка озадаченным выражением.
– Привет, – сказала Джеррика. – Я же говорила, что приеду.
Он рассеянно кивнул.
– Привет.
– Кто-то пристрелил вашу собаку? – попыталась пошутить она.
Священник пожал плечами.
– Я тут жопу рвал, пробовал пробить ту свежую кладку в подвале. Очень тяжело.
Разве дело в этом? Джеррика так не думала.
– Что ж, – добавил он, – я кое-что обнаружил.
– Что?
Он снова пожал плечами и встал на ноги. Его грудные мышцы блестели от пота.
– Идем! Я покажу тебе.
Она, молча, последовала за ним через зал, к лестнице, ведущей в подвал. По пути она не могла не обратить внимания на его спину. Туго обтянутые кожей мышцы, шрамы от шрапнели, покрывавшие бок, как случайные стежки. Она заставила себя отвести взгляд. Но затем какой-то резкий блеск привлек ее внимание.
– Подождите! Что это?
На лестнице было узкое стрельчатое окно, разбитое, как большинство других Оно смотрело на лес за аббатством и спускающийся вниз хребет. Но сквозь деревья она разглядела блеск.
– Похоже на воду, – сказала она.
– Так и есть. Это озеро, – сказал Александер, без какого-либо интереса. Что же его беспокоило?
– Черт, я снова забыла взять свою фотокамеру. Хотелось бы сфотографировать его, как и все это место.
– Позже, – глухо сказал он. – А сейчас я покажу тебе это.
Она проследовала за ним во тьму подвала. В коридоре мерцали пятна света – спиртовые лампы, там, где работал священник. Он поднял одну и поднес ее к стене.
Перед Джеррикой был уже знакомый ей фрагмент свежей кладки, будто на его месте когда-то находился дверной проем, и кто-то по какой-то причине замуровал его.
– Видишь эти следы от ударов? – сказал Александер, указывая на выбоины.
– Да, но мы уже видели их, когда приезжали сюда в первый раз. Кто-то...
– Верно, – прервал он ее. – Кто-то пытался сломать стену, возможно, давно. Мы это уже заметили.
Джеррика поджала губы. Это не было для нее большим открытием. Но затем священник поднял что-то.
– Взгляни, – сказал он. – Я нашел ее в углу.
Это была кирка.
– Мы не заметили ее в первый раз, поскольку она была буквально окутана паутиной. Готов поспорить, что она пролежала здесь несколько десятилетий. И посмотри сюда. -Александер поднес инструмент ближе. С одной стороны рабочей части было узкое мотыжное лезвие, с другой – длинный, острый шип. Священник приложил кончик шипа к нескольким выбоинам в стене.
– Идеально подходит, – заметила Джеррика. Но она по-прежнему не понимала, в чем загадка. – Ладно, это тот самый инструмент, которым кто-то пытался сломать стену. И что с того?
– Посмотри внимательнее. Ты не думаешь головой.
Джеррика нахмурилась. До нее все еще не доходило.
– Я – ровно шесть футов (182 см – прим. пер.), это нормальный рост взрослого мужчины, – сказал священник. – Смотри. – Затем он изобразил замах киркой для удара по стене. Кончик лезвия опустился на несколько футов выше существующих выемок.
– Если бы обычный взрослый человек попытался бы сломать эту стену, метки были бы выше, вот здесь, видишь? Но они на два, может, на два с половиной фута ниже. Сечешь?
Теперь Джеррика понимала, о чем он говорит.
Александер закурил сигарету в колышущейся темноте.
– Так что если здесь поработал не карлик, то, значит, это был...
– Ребенок, – медленно добавила Джеррика.
ЧАСТЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ 1
Толстолоб сидел под ореховым деревом и медитировал, размышляя о своем месте во вселенной. Происходило что-то... странное. Понимаете, Толстолоб не ел уже два дня и не бросал «палку» с того момента, как он в фермерском доме отымел в зад мужика, трахавшего своих детей. Понимаете, Толстолоб жрал мозги, кишки и все, что только мог, никогда не упускал возможности кинуть «палку» Он любил это, как запах грязи между пальцев ног.
А теперь просто потерял ко всему этому интерес.
В чем же дело? В Голосе? В воспоминаниях о его старом добром дедушке? В его философском восхождении к экзистенциальному миропониманию? Или в сочетании всех этих вещей?
Толстолоб не знал! Не знал ни хрена! Он был умственно отсталым уродом, который бегал по лесу, жрал мозги и "жарил" девок!
Но это не имело значения, поскольку иногда даже умственно отсталые уроды, которые бегали по лесу, жрали мозги и "жарили" девок, задумывались о своей самореализации. Словно придерживаясь иерархии потребностей Абрахама Маслоу (известный американский психолог, основатель гуманистической психологии – прим. пер.), Толстолоб осознавал, что в жизни есть более важные вещи, чем жратва и «трах».
Вчера, обнаружив кладбище, он был еще более смущен и растерян. Будто что-то привело его туда. Но почему? Почему? Кладбище? Место, где люди из Внешнего Мира зарывают под землю своих мертвецов?
Это была еще одна вещь. Еще одна вещь, которая не имела смысла!
Он проспал там до утра, затем двинулся дальше.
А теперь он отдыхал под ореховым деревом, глядя в лес. К нему прыгнула огромная жаба, но Толстолоб даже не убил ее. В любое другое время он непременно выдавил бы из жабы кишки и сожрал, но не сегодня. А без подходящей "дырки" он уже вздрочнул бы пару-тройку раз.
Но не сегодня.
Да, происходило что-то странное. И становилось все страннее. Туман в голове приводил его в замешательство, заставлял задумываться о вещах, которые он не понимал. Едрен батон, как же ему не хватало Дедули! Толстолоб скучал по вонючему, скрипучему, белобородому старикашке, и по его уродливой левой руке, которой он размахивал, когда сердился. Мы все приходим в этот мир ради чего-то, Толстолоб, – говорил старик множество раз. И я знаю теперь, что пришел сюда по одной причине: вырастить тебя. Подумай об этом, сынок. Вот ради чего я пришел сюда. И однажды ты поймешь, ради чего ты сюда пришел...
Но в этом была проблема, понимаете?
Как Толстолоб узнает, каким именно было его предназначение? Дедуля больше ничего не смог ему рассказать – он был мертв.
Но потом Толстолоб вспомнил еще кое-что, что старик сказал перед смертью.
Ты узнаешь, сынок, когда придет время. Оно придет, когда ты меньше всего будешь этого ожидать. Дедуля закашлялся и отхаркнул большой черный сгусток мокроты. Ты услышишь голос, шепчущий у тебя в голове.
Затем Толстолоб поднялся на ноги, и аура жуткого смрада поднялась вместе с ним. Он неторопливо двинулся дальше. Шел несколько миль. Под его большими ножищами хрустели кусты ежевики, трещали опавшие ветки. Жара бомбардировала его, словно сильный ливень, но спустя некоторое время он остановился.
Его уродливые глаза, не мигая, уставились сквозь деревья, а в следующий момент он услышал его снова.
Голос.
ПРИДИ.
А потом он увидел...
Дом.
2
Тук-тук-тук!
– Чем я могу помочь?
– Что? – немного раздраженно спросил Александер, бросив взгляд через плечо перед очередным взмахом кирки. Взмокшая от пота Джеррика стояла со скучающим видом в тусклом свете лампы. – Наверное, не нужно было просить тебя приезжать. Ты выглядишь так, будто вот-вот окочуришься от жары.
– Все в порядке, – сдержанно ответила она.
Священник опустил кирку и выдохнул. Ощутимого прогресса достигнуто не было, но, по крайней мере, кирка справлялась с кирпичом лучше, чем кувалда.
– Это займет у меня гораздо больше времени, чем я думал. Провожусь, наверное, несколько часов. Почему бы тебе не вернуться в пансион? Нет никакого смысла нам обоим изнывать от жары.
– Нет, я лучше останусь здесь и подожду вас. Может, пойду, прогуляюсь поблизости.
– Хорошая идея, укрыться от жары. Я скоро поднимусь.
Он вытер лицо носовым платком, уже насквозь пропитавшимся потом. Джеррика с унылым видом двинулась по темному коридору в сторону лестницы.
И что мне с ней делать? – задумался он. У нее больше проблем, чем у Святой Троицы молитвенников. Ему придется обрабатывать ее, не торопясь, использовать смекалку священника-мозгоправа, чтобы заставить ее обратиться за консультацией и лечением.
Жара здесь, в подвале, скоро обезвожит его. Это не шутка. Он уже не мальчик, и должен быть осторожен.
Тук-тук-тук! Он снова застучал киркой. Пыль понималась клубами, осколки кирпичей жгли лицо.
Тук-тук-тук!
Он прервался, чтобы передохнуть. Черт возьми! Я же священник, а не отбойный молоток! Он бил по шву между более новой кладкой и старой. Вполне разумно, что этот продолговатый периметр был самым слабым местом.
Я сломаю эти чертовы кирпичи! Сломаю! Он вытер пот, взвесил в руках кирку и начал снова:
Тук-тук-тук!
3
Жара стояла адская. Даже на улице, когда Джеррика обходила аббатство, она истекала потом. Мокрые руки покрывала кирпичная пыль. Как священник выдерживает там, в подвале, где еще жарче, при том, что он еще и орудует киркой?
С хребта вела заросшая травой тропинка. Яркие грибы, словно светящиеся струпья оранжевого, красного и желтого цветов, покрывали корни деревьев. Сквозь густую траву проглядывали разноцветные цветочные головки. Но на полпути Джеррика вдруг остановилась и с подозрением оглянулась на склон. Аббатство уже не было видно. К чему эта подозрительность? К чему эта паранойя? Священник определенно не видит ее, если только не обладает рентгеновским зрением, способным проникнуть сквозь твердую почву хребта.
Ее рука слегка коснулась переднего кармана шорт. Нет, – решительно сказала она себе. Я. Не. Буду. Этому не было конца. Только капельку? – предложила другая ее половина. Подумай о том, через что ты прошла, чтобы получить это. Внутри у нее все сжалось, когда она вспомнила.
