Текст книги "Без права на покой (сборник рассказов о милиции)"
Автор книги: Эдуард Кондратов
Соавторы: Михаил Толкач,Владимир Сокольников,Тамара Швец,Николай Елизаров,Александр Боровков,Галина Сокольникова,Федор Никифоров,Николай Каштанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
– Как бы не пришлось, Владимир Львович, поднимать архив. Вот что. Звоните в Сызрань. Обрисуйте старушку. Попросите ребят встретить ее. По билету все данные. А лучше – фотокопию. У кого купила? Адресок ее. Да чтобы поаккуратнее – ведь пока одно озарение! Не так ли, Владимир Львович?..
– Так, товарищ майор! – Бардышев взялся за телефон. – А не лучше ли из Чапаевска? Под видом контролеров. До Сызрани управятся. Годится, Евгений Васильевич?
– Евгений-то Васильевич годится, да из-за вас гореть мне пламенем перед внуком. – Жуков сокрушенно смотрел на часы,
– Не из-за меня, Евгений Васильевич, из-за старушки, – усмехнулся Бардышев.
Нужные слова были сказаны и Чапаевску и Сызрани – результата можно было ждать с оказией в понедельник.
– Что ж, Владимир Львович, по домам или как? – Евгений Васильевич смотрел в окно. На площади горели электрические фонари. Над железнодорожными путями густые сумерки размывали верхушки решетчатых мачт.
– Полагаю, или как... – Бардышев оторвал клочок бумаги и начал катать его пальцами. – Исправляться пора – за двадцать пять перевалило.
– Вам же пока никто не поручал дело о билетах...
– Дождусь звонка из Сызрани. Честно, зацепило меня!..
Евгений Васильевич похлопал лейтенанта по сутуловатой спине:
– Не сомневайтесь! Ребята у нас проворные: на ходу подметки ваши заменят и не почувствуете!.. Вы же собирались по грибы в Шелехметь.
– Возьму заявление бригадира. Будут данные старушки, наведаюсь в архив...
– Архив беру на себя, Владимир Львович... Тьфу ты-и!.. Ну, товарищ лейтенант втянул в историю!.. – Евгений Васильевич сел на диван и вновь напомнил: – Грибы, говорю, не зачервивеют?..
– Какие грибы!.. – Бардышев досадливо махнул рукой, набирая номер телефона резерва проводников вагона. Ему ответили, что бригадир «Жигулей» в Душанбе и вернется лишь в понедельник. Потом был звонок, и Бардышев подал трубку Жукову.
– Товарищ внук, прости! Пока ложись спать, завтра рано разбужу. На первый клев попасть! Ясна задача? Ну, спокойной ночи, дружок! – Вернув трубку Бардышеву, он по-деловому закончил: – Начальства нет, Владимир Львович. Дело затевается вязкое. Советую подаваться в Шелехметь. Со свежей головой легче начинать. Айда!..
Находясь на перроне, лейтенант Бардышев не приметил стройную девушку в мятых узких джинсовых брючках и красной кофточке. Она медленно прохаживалась по платформе, наблюдая за пассажирами скорого поезда.
– Дочка! – Женщина опустила водяной шланг, из него сочилась вода.
– Чего тебе? – Девушка поджала крашеные губы, раздраженно стряхивая капли воды, попавшие на джинсы со шланга, стыдливо озиралась.
– Как живешь, доченька? Не заходишь почему, а? – Мать отерла руки о полу затасканной тужурки, присмыкнула застиранную косынку на седоватых волосах.
– Живу... Сама-то ничего? – Девушка отыскала глазами среди суетившихся пассажиров старушку с узлами через плечо. Та семенила вдоль вагонов, заглядывая на номера, что-то спрашивала.
– Какой ничего! – Женщина бросила руки на поясницу. – Ломит до обморока...
– Как-нибудь... – Дочка прилепилась к переплетам осветительной мачты. К старушке с узлами подошел лейтенант в милицейской форме. Проводник что-то говорил им. Тонкий очкастый лейтенант размахивал руками, вертел билет под носом проводника. Потом увел пассажирку к первому вагону.
– Прибыл электропоезд со станции Сызрань! – объявили по радиосвязи.
Девушка стремительно нырнула в толпу и скрылась в тоннеле. Вскоре ее красная кофточка мелькнула на троллейбусной остановке.
Утром того же дня – солнце еще только коснулось верхушек домов – возле общежития завода железобетонных изделий на скамейке под тополями сидел Семен Гераськин. На него поглядывали с интересом. Спортивный костюм в светлую полоску, кепчонка с коротким козырьком, ботинки на высоком каблуке... А ребята выходили в брезентовых робах, крепких сапогах, с касками, в подшлемниках. Семен же расценивал любопытство как признак своей известности: ударник из модного в городе ВИА! И кафе «Чайка», где он играет в этом вокально– инструментальном ансамбле, считается особо престижным – артистическое!.. Воспоминание о «Чайке» всегда вызывает у Семена усмешку: построено оно на месте киоска, где они с Фимкой засыпались!
Солуянова он едва признал. Травяного цвета роба, тяжелые ботинки. Косолапил, как медведь, среди рабочих. Он отозвал его. Пошли рядом.
– Живется-можется? – спросил Семен. Щелкнул зажигалкой и прикурил тонкую сигарету.
– Обхождение – по первому классу. И все такое прочее. Удружил!..
– Цени! Ну а на хлеб-масло дают?
– Лопатить надо. Перекурим, тачки смажем, трап наладим – и домой! Слыхал про такое? Не работа – принудиловка! Совесть во мне кипит!
– А тебя, Фимка, перековали! – удивленно протянул Семен. – На побочный заработок не тянет? Тут – на хлеб, там – на масло.
– И окно в клетку! Здравствуй, параша!.. Эх ты, Чабан!..
– Ну, лады. Будь святым, Фимка. Помоги в одном деле. Друг собрался в Ташкент. Прямых не оказалось, взял билет до Москвы, а оттуда – самолетом. Бог полагает, черт располагает. Телеграмма: мать в деревне при смерти!.. Загони билет, будь молотком! Мне на сыгровку – никак не могу сам.
– Велико дело! – Фимка цвиркнул слюну сквозь редкие зубы, положил билет в карман. – За расчетом сам придешь? Давай! До встречи, Сень!..
«Чего в такую даль перся? – запоздало удивился Фимка. – У Томки же вокзал под боком!». Собрался спросить, но Семен уж скрылся за домами.
Они шли по улице Льва Толстого. Жилистый, заметно сутулившийся, длинноногий Бардышев и медлительный, со зрелой тучностью – Жуков. Погода располагала к неторопливости: прохладный ветерок от Волги, шелест под ногами опавших листьев, редкие прохожие, одиночные автомашины...
– Нравится служба, Владимир Львович? – Жуков присматривался к Бардышеву не первый год и все не мог утвердиться во мнении. Грамотный, имеет чутье на розыск, а срывы и промахи до обидного часты.
– Познаю, Евгений Васильевич... Сличаю со своим принципом... И поражаюсь!..
– Чем же, если не секрет?..
– Нравственной стороной. Вот билеты. Допустим, что тут не оплошность, а умысел. Кто-то обманул старушку. Сумма, подделка, мошенничество – для меня все это второе дело, если хотите. – Бардышев увлекся рассуждениями, опережал Жукова, останавливался, жестикулировал вольно, подергивал очки на переносице. – Обманули человека! Она думает теперь обо всех – верить нельзя!.. Вот вред наипервейший! Под корень наш кодекс: человек человеку друг и брат!.. v
– Ты сколько в милиции?.. Три года? А я – двадцать пять!.. Ты заметил темноту в обществе. В смысле гадкого больше, чем нам хотелось бы... Много дерьма – тут ты прав. Но я верующий, Владимир Львович. Чистых людей больше – в том моя вера!.. Тут важно уберечь глаз. В дерьме глаз привыкает к темноте – вот закавыка. Ох как опасно это в нашей службе, Володя!..
– Размышляю, товарищ майор... Уже почти все наши люди рождены при Советской власти, откуда что вылезает?.. Откуда обман? Откуда бандит? Откуда жулик? Откуда вор и хапуга?..
– Накипь все это, Володя. Котел работает, пока нет накипи. Потом перестает греть – чистить надобно! Отец у меня всю жизнь в котельщиках проходил. В здешнем паровозном депо.
– Надо ж!.. А у меня – механиком на пароходе. Так они антинакипин применяли. – Бардышев заразительно рассмеялся. – Как-то напился из котла – штанишки не успевал сдергивать! Мать черникой едва утихомирила живот мой...
Они расстались у ворот стадиона «Динамо». Жуков – на Арцыбушевскую, а Владимир Львович – на троллейбус, к речному вокзалу.
Стоял Фимка у земляного холмика. Крест с краю. Под сырыми пластами покоилась давшая ему жизнь. Тишина вокруг. Созревшие гроздья рябины оттянули тонкие ветки вниз, красными комками виделись на дереве. Солнце заходное пригревало спину. Склонив голову и всхлипывая, рядом шептала что-то соседка по прежней квартире, седая женщина в темном платке. «В сухом месте положили маму, – думал Фимка. – Попрошу ребят, чтобы из арматурного прутка сварили оградку. Крест покрасить. Скамейку вкопать. Чтобы по-хорошему, как у людей...».
– Спасибо, соседка, хорошее место выбрали мамке... – Он принялся подправлять углы холмика, обтоптанные неуклюжей ногой.
– В жизни ей не фартило... – Женщина вытерла слезы и повернула на место бумажный венок, скосившийся на могиле. Раскрошила яйцо. Хлебный мякиш рассыпала...
Фимке стало так одиноко – никого на свете родных!.. Тишина давила на сердце. Замокрело в носу, и он шмыгнул, как в детстве.
Из-за Самарки он вернулся в общежитие под вечер. Вахтерша встретила неожиданными словами:
– Тебя сестренка спрашивала. Просила обождать. Опять будет.
«Какая сестренка? Нет у меня никого!» – хотел крикнуть Фимка, но вдруг подумал: «Может, Оля из интерната?» И на душе потеплело.
– Ладно.
Когда его вызвала вахтерша, он увидел Томку, знакомую Семена. И почему-то рассердился, обманутый в своем ожидании. Где уж Оле найти его в этом закутке!..
– Приветик!
Тамара опиралась о косяк двери. Загорелая. Платье со складками. Босоножки на пробке. Ему было неловко перед ней. Старый тренировочный костюм ссудил ему парень, сосед по комнате. Фимка никак не мог поверить, что она ради него явилась.
– Семен прислал? – спросил Фимка.
Она капризно надула крашеные губы.
– Сама надумала... Выходи, кавалер!..
– Ты погоди маленько. – Фимка поднялся на второй этаж, переоделся. Без особой охоты шел к девушке. Она студентка. Вон какая ладная, броская – ребята глаза и рты разинули, увидя такую кралю. Какой ей интерес якшаться с бывшим «зэком»?.. И настроение после кладбища не для гулянки.
– Между прочим, настоящие мужчины не так встречают девушек! Уловил, Фимка?..
Они медленно шли к Московскому шоссе по асфальтовой дорожке. Трава по обочинам уже припыленная, помятая, истоптанная. Фимке представилось почему-то, что и Томка такая же. И надтреснутый голос. И яркие губы. И заметно обвислые груди под тонким платьем. И обзелененные вкруг глаза.
– Не темни, Томка! – грубо сказал он. – Хахаль послал?..
Она смело взяла его под руку, прижалась.
– Дурачок!.. Такой ты мне нравишься... Да, Сеня интересовался: «Как, мол, там наш знакомый?».
Фимка выдернул свою руку...
– Не получается у нас с тобой прогулка, Фимка. – Она придержала его возле остановки на улице Потапова. – Зальемся в «Чайку»?.. Пусть Семен раскошеливается!..
Муторно было на душе у Фимки – согласился. Ему неприятно было смотреть на спутницу. Слова у нее ласковые, обходительные, а глаза холодные, отчужденные.
– Ты, Томка, знай: у него жена Клава есть. На врачиху метишь, а сама в чужую жизнь встреваешь. Не по совести поступаешь.
– Младенчик ты, лопух!
– Мы таким, как ты, в интернате темную. Неверные которые!
В тягостном молчании оказались у закрытых дверей «Чайки». Фимка прочитал: «Мест нет!» Томка постучала по стеклу. Швейцар в галунах узнал ее. Пропустил в зал, где гремела музыка. Фимка остался у входа, а Тамара прошла к эстраде. В углу под искусственной пальмой был свободный столик. Табличка: «Заказан». Она поманила Фимку, сама убрала со стола запретный знак. Семен заметил их, покивал головой, приветливо улыбнулся. Она заказала бутылку сухого вина, сыр и пачку сигарет.
На край эстрады вышел певец, мелкие черты лица, волосы до плеч, пудра на щеках. Томно закатил глаза:
«Утомленное солнце нежно с морем прощалось......
В зале погасили большой свет. Полумрак. Красные блики на музыкантах. Выше всех – Чабан, барабанщик, ударник... Фимка видел, как за соседним столом черные люди рвали зубами куски жареного мяса. Позади кто-то чавкал. Звенело стекло, ряженое под хрусталь. Взвизгнула женщина за столбом, подпиравшим потолок.
– Блеск! – Тамара слегка охмелела. Глаза ее расширились, посверкивали в красном свете. Она раскачивалась на стуле, притопывала в такт барабану.
– Сколько же нужно зарабатывать, чтобы тут кутить? – вслух подумал Фимка. Легкая волна опьянения окатила его.
– Лопух, люди по косой в день гребут!.. Сплавил одну машину – десять косых! – Она положила руку ему на плечо. – Поехать бы на море!..
Фимка вспомнил, как она ходила по вагону, собирая использованные билеты. Она ответила, что до института работала в конструкторском бюро, на командировки гроши выдавали, вот и выгадывала...
– Один мужик мне говорил: «Обсевки мы на поле социализма!» – Фимка обвел рукой притемненный зал. – Разве же это обсевки?.. Нашим парням нужно вкалывать в две смены, чтобы заработать на один такой вечер... Вот ты врачом станешь. На свою зарплату потянет сюда?..
Тамара не ответила. Лощеный, в светлой тенниске позвал ее танцевать. Фимка облокотился на стол. Вино все больше входило в кровь. Он опять вспомнил свою маму: «Могла ли она даже мечтать о таком ресторане?». С удивлением смотрел он, как за столиком девушка лет шестнадцати взгромоздилась на колени лысого усатого мужчины. Пьяно кривляясь, они обнимались и целовались. Ноги ее оголились выше колен... Фимка поймал себя на мысли, что подобное он видел в кино о годах нэпа. Случайные люди со случайными деньгами – на свои, заработанные пети-мети не расшикуешься. И ему стало не по себе: ведь гуляют по-купечески! Как же так? Вот советская студентка Тамара непристойно жмется к партнеру, изгибается змеей. Он лапает ее без стеснения. Перед глазами встала мятая, затоптанная трава на обочине. Почему же Семен водится с такой?.. Фимка потрогал карман – там деньги, вырученные за билет. Не забыть бы вернуть их Чабану...
Стучали вилки. Звенело стекло. Зал полнился гулом голосов.
– Как, дети, живете-можете? – подходя, наигранно весело спросил Семен.
Тамара притихла, мяла в кулаке бумажную салфетку.
. – Что мы можем?.. В прошлом году в Сочи я встречала солнце в веселой компании. Пили, танцевали, пели...
Фимка пощипывал свою бороду, нетвердо держась на стуле.
– Ты ж, Чабан, прославиться хотел! А? Помнишь, в интернате?.. Чтоб весь мир сымал шляпу перед тобой. Помнишь?..
– Всему свое время, Фимка!.. Оно наш бог, время. Вон, видишь, мужик с трубой?.. Лауреат!.. Ему надо было завтра ехать в Одессу на конкурс исполнителей. А его не отпустили. Расстроен мужик в доску! – Семен вынул из внутреннего кармана билет. – Помоги, Фимка, мужику. Продай на вокзале. Сдавать в кассу – одна морока. Пока начальство найдешь, пока резолюция, очередь...
Фимка плохо понимал тягучие слова «кореша». Он сунул билет в карман. Смутно припомнил, как продавал уже билет старушке, вынул вырученные деньги, отдал их Семену.
– Велико дело!.. Ты для меня добро... Сто раз я тебе... Послушай, Чабан... Как же Клава?.. Ну-ну, молчу!..
Очнулся он на рассвете. Долго соображал, где лежит. На стене различил девушку в пляжном костюме и оранжевое море под голубым небом. Горы и ледник. Другую девушку с лыжами на плече... Тихонько оделся. На цыпочках вышел в сени. Вязко и горько было во рту. ВыЛил ковшик холодной воды. Так же бесшумно отворил калитку. Утренний свежак тянул с реки. В редком тумане на воде в лодках сидели рыбаки. Он вспоминал вчерашнее и ругательски ругал себя...
Утром хозяйка выговаривала Тамаре Пигалевой за ночных постояльцев. Предложила освободить комнату. У Тамары болела голова. Она ответила с раздражением:
– Деньги плачу – остальное мое дело!
– Через милицию выселю! – осердилась хозяйка.
Тамара вскипела, наступая на хозяйку:
– Грозить?! А ты не видела такое... Стоял домик и – как свеча! Была хозяйка – и ногами вперед на Рубежку!..
Хозяйка безвольно опустилась на сундук:
– О господи! Спаси мя грешную!
Жуков растворил окно настежь. Явственнее слышались короткие пересвисты маневрового паровоза. Лязг сцепок. Дохнуло вечерним холодком. Он прислонился к стенке, облизнул толстые губы. Кулаками потер глаза. В памяти еще не стихали разговоры с руководством. Обвинили его в медленном розыске. Напомнили и о фальшивых билетах. Выдумали, мол, с Бардышевым дело, а теперь сами тянете резину, повесили на отдел «самодеятельную заботу»!.. Полковник сначала прозрачно намекнул: не пора ли на пенсию?.. Евгений Васильевич сперва не придал значения его «наводке», но когда тот распаленно сказал: «Возрастное это!», – обидно стало до слез. Конечно, Бардышев мог, наверное, оперативнее вести дело, но его повседневно отрывали. И сам мог, вероятно, активнее помогать молодому помощнику... И дело тут совсем-совсем не в возрасте – вязкое расследование, кончик зацепить не удается.
– Заходите, Владимир Львович с материалами по билетам, – сказал Жуков по телефону Бардышеву.
Егений Васильевич навалился на подоконник, стараясь снять душевное напряжение. Небо было усеяно первыми звездами. В бездонной сини одна прочертила к земле светлый след и угасла. Месяц падающих звезд! Яблоки созрели. Грибникам раздолье. Полгорода – на полях: желтые разливы хлебов захватили!..
Бардышев был по-спортивному подтянут, в кремового цвета водолазке. Модные плетенки на ногах. Докладывал сдержанно: ,
– Работает преступная группа. Теперь мне ясно!.. Два случая, и в обоих корешков в архиве не оказалось. Значит, билеты были первично проданы где-то. У нас их подправили и сбыли с рук как новые. Оба до Москвы... – Бардышев протер очки, ожидая вопросов Жукова.
– И это все?
– Проверка заявления в книге жалоб поезда «Жигули» проведена. Пассажирка по указанному ею адресу не проживает и не проживала. Данные фамилии по адресному столу проверяются. Ребята из райотделов помогают. В кассовых залах на Полевой и на основном вокзале ведем круглосуточное наблюдение. Ориентированы дружинники и наши помощники из сотрудников вокзалов.
– А парень с бородкой?
– Теперь бород – пруд пруди!.. Поставила меня в тупик модная жалобщица, Евгений Васильевич. Назван фальшивый адрес. Почему? Допустим, не желала быть в роли опрашиваемой. А откуда она знала, что будет следствие? Угадала заранее, что билет негодный?..
– Не думаете же вы, Владимир Львович, что она сообщница? – Жуков прикрыл окно – мешал шум. Со стороны была заметна сутуловатость Бардышева. «С детства это у него или результат травмы? – И подосадовал: – Может помешать службе!»
– А если дело БХСС?.. Может, сами билетные кассиры? А? – Бардышев вопросительно смотрел на Жукова. А тот даже изменился в лице, натужил крутые желваки. Заикнись он об этом, полковник разнесет в пух– прах!.. Сдержал свой порыв. Ответил сухо:
– Не отклоняю... Но тотчас вопрос к вам: зачем они «двойники» стряпают? Зачем в переполненные вагоны посылают? Зачем сами нарываются на прокол?..
– Оплошка информации. Если справки достоверны – удача в руки! – Бардышев опять принялся за очки, вызывая Жукова на спор. – Насчет «двойников». Явление нередкое. В пассажирской службе, как вы знаете, на сей счет даже резерв предусмотрен. Так что преступники не слишком рискуют.
– Не скажите! Железнодорожнику, если увяз в деле с заглядом наперед, не резон привлекать сторонний глаз к поддельному билету. Не на один же билет он готовил краски, скребки, тушь, собирает использованные билеты, оборудовал мастерскую...
– Проводников мы проинструктировали: не допускать сбора старых билетов, примечать сборщиков.
– Дельно! Насчет билетных кассиров – версия, как предположение. – Жуков пролистал бумаги в папке, через лупу поглядел на билет. – А ведь расчет преступников на спешку, на халатность... Внимательно рассмотреть – изъяны выпирают сами!
Бардышев потер свой крутой подбородок. Усмехнулся.
– Лупу каждому проводнику! У вагонов такая толкучка – свои глаза береги да береги! А вы, товарищ майор, обещали архив...
– Задание мне даете? – Жуков скрывал под строгостью свое смущение: не побывал еще в архиве. – Кто здесь начальник– вы или я?..
– Виноват, товарищ майор. Но вы сами...
– Никаких но... Словесный портрет парня с бородой размножили?.. Ну вот, самодеятельная забота!..
– Бородка... Шрам на щеке... Не успел в картотеку...
Жуков захлопнул папку и встал.
– Итак. Начальство недовольно – первое. Дело на точке замерзания – второе. Направление главного удара: наблюдение и розыск парня с пассажиркой! Еще раз обратиться к дружинникам. Наружной службе – ушки на макушке и глаза – вширь!
– Поправка, товарищ майор. Первое – розыск и наблюдение. И последнее – начальство!
– Вам, Владимир Львович, долго ходить в лейтенантах. От перестановки слагаемых в жизни часто многое меняется.
– Мой принцип вам известен, товарищ майор!
– Поправка принимается, как теперь говорят, целиком и полностью! Пригласите еще раз бригадира: детали, мельчайшие подробности пассажирки. Ищите зацепку! Часы не считайте – время, как правило, наш противник!
– Диссертация моя горит синим пламенем! – вздохнул Бардышев.
– Свои диссертации мы писали в протоколах допросов, выстрачивали пулями ТТ и автоматов, заливали кровью бандитски убитых боевых товарищей...
– Понимаю, товарищ майор! – Бардышев стал по стойке «смирно», насупил светлые брови. – Накипь ныне почти не боится антинакипина. С ней научно надо поступать. Вот ведь вытравляют ее, а она к химии привыкает, .как клоп и таракан.
Фимка был ошарашен: только вынул билет – возле толкучки у касс, как услышал:
– Пройдемте!
Он начал было хорохориться, но дружинники оказались настойчивыми.
У дежурного ему велели посидеть. С билетом куда-то ушли. Он сперва не мог понять: чего к нему прицепились?... Продавал билет? Что, собственно, особенного в этом? Человеку так пришлось, что ехать самому не удалось. Сдавать через кассу? Хлопот на полдня. И ему выходить на работу во вторую... Ну-у, крючки-законники!..
Чем дольше длилось ожидание, тем настойчивее кучились его мысли: неужели Семен подсунул нечистое дело? И все же не мирился с этими предположениями – Чабан предупредил бы!..
И милиционеры в форме, и приевшийся ему запах казенных коридоров, и зарешеченные окна – все напоминало недавнее прошлое, и сердце дрогнуло, защемило, когда его повели на второй этаж.
Лейтенант Бардышев пристально рассматривал Фим– ку. Лупой прижимал билет. Бородка, как говорят, в три волоска. Заметный шрам на щеке. И испытывал острую радость: нашелся!.. Старуха точно описала своего благодетеля.
– Мера пресечения... Вам этот термин знаком? – спросил наугад.
Фимка встрепенулся, как заяц, схваченный за уши:
– Какая мера? Шуткуете, начальник!
– Ясно! Термин вам известен... Где покупали билет?
– Не я покупал... человек один. Ехать не может. Попросил вот.
– Фамилия? Где живет?
– А в чем, собственно, дело? Нельзя продавать билет, если отпала нужда в нем?
– Так у нас не пойдет! – Бардышев потребовал документы. Медленно прочитывал каждую страничку новенького Фимкиного паспорта. А Фимка все еще надеялся, что вышло недоразумение. С обидой вспоминал Семена: «Вот почему Чабан не посылал Томку! Оберегал от ментов!».
– За что были осуждены?.. Так, попытка грабить – ответ понятен. Освобождены досрочно? Проверим, Солуянов!... Так кто послал с билетом на вокзал?
– Что вы заладили: билет, билет, билет. В чем моя вина? – Фимка сердился на себя: зачем связался с этим Чабаном?! Всегда с ним наколешься!..
– Придется побыть у нас, покамест вспомните хозяина билета.
– А если не вспомню?
– Будете отвечать за мошенничество по закону! А это – опять баланда и срок! – Бардышев не верил Фимке. И чем-то нравился ему этот взъерошенный парень: Рабочие руки у него: пальцы в ссадинах, ногти обломаны – такими тонкой кисточкой владеть трудно в мастерской фальшивобилетчиков!..
Оставив Фимку в комнате, Бардышев пошел к Жукову посоветоваться.
Фимка окончательно уверовался: дело нечистое! В новом свете обрисовались просьбы Чабана, сбор билетов Томкой в поезде, шикарный стол в кафе «Чайка». Тоска охватила Фимку: и на волю толком не посмотрел!.. Опять укрывать Семена. Ведь они в интернате дали слово: друг друга не выдавать ни при каких обстоятельствах!.. А зацепят Семена – выплывет киоск на Полевой... И протестовало все существо Фимки: как мог Чабан подсунуть такую свинью?! Он ведь знал, что с билетами можно погореть, – не предупредил. Предал! Предал, как тварь последняя!..
Жуков не стал скрывать от Фимки суть дела:
– Кем-то открыта подпольная мастерская по подделке железнодорожных билетов. Такие билеты вам всучили дважды. Первый раз вы продали негодный билет старушке. Со вторым вас взяли сегодня. Я допускаю, что вы не знали об этом. Так кто же использует вас в своих преступных целях? – Евгений Васильевич терпеливо ждал ответа.
Молчал Фимка. «Эх, Чабан!.. Веру мою порушил! Пойти б сейчас же да набить рожу!..» Фимку отправили в КПЗ. Билет его приобщили к делу.
Не заметили дружинники, уводившие Фимку из кассового зала, девушку в светлом плаще. Она проводила их тревожными глазами. «Сгорели!» – решила Тамара. Припомнилось, как было, когда Фимка продал билет старухе. Она помчалась тогда в «Чайку», встретилась с Семеном. Он посчитал, что Фимка переслал вырученные деньги. Тамара рассказала ему про лейтенанта.
– Подошел он к старухе, а у меня живот повело!.. Влипли! Слушай, Семен, а не валяет дурака твоя Клава?..
Прошлый раз место занятым оказалось. Теперь сунула вагон без места. Как это понимать?.. Может, она на милицию работает?..
– Не психуй, Томка! – Семен огляделся, заученно поулыбался. – Милиции положено охранять стареньких пассажиров. А ты уж подумала!.. Лечиться тебе пристало... И на Клаву не вали!..
И вот новый «прокол». Она взяла такси – ив мастерскую к Семену. Ее обуял страх: Фимка расколется! Нужно заметать следы. Теперь и Семен трухнул: настроение Фимки ему сразу не поглянулось. Он и сам понимал: зарвались!...
– Пойду к Знакомому! – сказал он Тамаре. – Тебе лучше всего смыться. На квартиру не показывайся.
– У меня там все – вещи, деньги, документы! – Тамара комкала поясок платья под распахнутым плащом. – По-твоему, бросить?
Семен презрительно косил на нее глаза:
– Не ходи!.. У тебя уже засада милиции, дура!.. Встретимся в магазине «Самара», в колбасном отделе. Иди на набережную Волги, а через два часа – в ЦУМ, как штык!.. – Он оглядел мастерскую в раздумье. – Зря, наверное, доверились Фимке! Колония подломала его. Зарвались! Выход один – рвать когти!.. Но и мне нельзя показываться домой, если Фимка «пополз»...
Они разошлись. В смятении. В панике. С надеждой на Знакомого.
***
На очередном допросе Фимка отмалчивался. Он обреченно думал: «Все, Ефим Сидорович, гуляй снова на Север!». Им владело одно желание: встретить Чабана и рассчитаться! За подлость. За предательство...
Жуков и Бардышев поглядывали на календарь: через сутки нужно брать санкцию прокурора на арест Солуянова.
– Давайте рассуждать житейски, Владимир Львович, – говорил Жуков. – Теперь мы знаем: Солуянов одинок. Как это он ловко сказал?.. «Я сам себе возок – куда хочу, туда и качу!». Бардышев думал: «Почему не отвечает Фимка? Чувство товарищества? Боязнь мести?.. Его подставили как вернувшегося из ИТК, можно считать, подбросили, как для приманки...»
– Едет мужик из колонии. Ни близких, ни родных. Квартира занята. Куда податься с вокзала? – Жуков думал вслух. – Дело к ночи. Допустим, к соседке. Но, как вы выяснили, у соседки он не ночевал. Зачем переодевался?.. Где-то нельзя было появляться в серой одежде. Где?.. Кино?.. Театр? Учтем, что было это поздним вечером. Может, ресторан?.. А?
– С кем-то он встретился, – продолжил Бардышев, – вернул соседке одежду в половине двенадцатого ночи. Пора закрытия ресторанов и кафе. С кем встретился?.. С лучшим дружком. Кто он?
И опять перед Бардышевым Фимка. Лицо осунулось. Шрам на щеке четко обрисовался. А в глазах – злое напряжение.
– Вы приехали вечером. У кого ночевали?
– Нашел место. Сказал вам: своих не продаю!
– А они вас – прямым путем в тюрьму!.. Не упрямьтесь!.. Не надоело скрывать?.. Вы оказываетесь преступником. В первый раз скрыли дружка. Не он ли вновь вмешался в вашу судьбу?..
– Выдавать не учен! – устало отозвался Фимка. Он понял, что следователь уже знаком с его прежним делом.
В тот же день Бардышев наведался в школу-интернат, где учился Солуянов. Там помнили толкового, понятливого мальчишку. Замкнуто жил – понять можно: без материнской ласки!..
– С кем дружен был? – спросил Владимир Львович.
– С Гераськиным. Сенькой кликали. Чабан его кличка ребячья была-к. – Пожилая няня пожевала блеклые губы. – Намедни сторож наш видел его в городе. Иваныча он не признал. С обидой рассказывал мне: дескать, лощеный такой! Другой бы без всяких-яких обнял бы Иваныча, чать, оберегал он его в интернате... А эн– тот – шасть в ресторан!.. Будто и не видывал никогда – вот вам нонешняя молодежь!
Бардышеву явно везло. Вернулся он в отдел, и тут звонок. Знакомый участковый.
– Слыхал, завяз ты, Володя... Ну-ну, если так, то ладно. А то мне вчера попался вечером пьянчуга с той стороны. «Проводи, милиция, домой. Боюсь! Баб таскают – Томка бандитом обзавелась. А у меня получка в кармане». Какая, спрашиваю, Томка? «Ну, студентка! Ай не знаешь?» Запиши адресок авось пригодится.
По следу участкового инспектора Бардышев метнулся в поселок Шмидта, на берег Самары. Правда, к Фимке это могло и не относиться, а если...
– Ничего девка была, – причитала хозяйка. – В последние недели – пьяная!.. Как ночь, так с хахалем. Студентка – и пьяная в лоск. Не приведи господь! Я сказала ей, так она, знаешь, что врезала: «Убью и спалю!» Во молодые пошли!..
Бардышев осмотрел комнату, яркие плакаты рекламы на стенках, увидел на стуле броскую красную кофточку...
– Ночевала в камере, где пьяные валяются, – говорила хозяйка. – Слыхала я, как она парню сказывала. Он ругал ее матерно!
Из поселка Бардышев проехал на Венцека. Дежурный в медвытрезвителе вспомнил девушку с ямочкой на щеке.
– В прошлое мое дежурство из «Чайки» привезли на автобусе несколько человек пьяных. Она ярче всех вела себя – курила, плевалась: кураж, одним словом. А утром слезно молила не посылать документ в институт...
Он водил толстым пальцем по страницам журнала регистрации.
– Ага. Вот. Пигалева Тамара Федоровна. Рождения 1960 года. Проживает – поселок Шмидта...
Владимир Львович готов был расцеловать усатого сотрудника.
– Заговоришь, Фимка!..
Молча выслушал Жуков сообщения лейтенанта Бардышева и позавидовал: молодые ноги, здравый ум!..
– Ни Пигалевой, ни Гераськина дома не оказалось! – огорченно окончил лейтенант. – Не исключено, что дружинники открыто задержали Солуянова, а сообщник засек. Могут заметать следы. Могут уехать, затаиться...
– Могут, – повторил Жуков. – Нужно срочно предупредить сберкассы. Немедленно! Счета на имя Гераськина и Пигалевой...
Бардышев вышел как в воду опущенный. И тотчас вернулся.
