Текст книги "Без права на покой (сборник рассказов о милиции)"
Автор книги: Эдуард Кондратов
Соавторы: Михаил Толкач,Владимир Сокольников,Тамара Швец,Николай Елизаров,Александр Боровков,Галина Сокольникова,Федор Никифоров,Николай Каштанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
– Товарищ майор, комнату Солуянова заселили не по закону, как мне думается. Это первое. Второе: я запросил домоуправление о вещах умершей Солуяновой.
Жуков досадливо повел плечами:
– Опять доброта?.. На что теряете время!..
Бардышев покинул комнату. Жуков углубился в чтение архивной справки.
– Дудников Ермил Кузьмич. Рождения 1910 года. Русский. Уроженец села Переволоки. Из крестьян-рыбаков. Окончил 4 класса в селе Рязань. В 14 лет взял у соседа сеть ночью. Переправил в село Малая Рязань. Продал. Его уличили. Обошлось поркой. Тянуть сети. Мокнуть в холодной воде. Мерзнуть. До крови сдирать ладони, травя верхнюю тетиву. Мозоли от весел. Не по нутру все это пришлось Ермилке. Подался в Самару. На Троицком рынке стащил хомут. Зачем он ему, рыбаку?.. Попытался сплавить возле Дома крестьянина. Схватили, побили – милиционер не дал расправиться. Назавтра в садике нашел его одноглазый мужчина: «Хочешь иметь монету?». Кто же не желает!.. Среди ночи ограбили лавку на Дворянской. Свезли все в лес к Рождествено. Спрятали товар. Научили пить, курить, скрываться – покатился! Легкая деньга манила, как колдунья, как удав манит кролика. Суд. Тюрьма. Исправительная колония. Как в отпуск – на волю. Самое большее три месяца. Опять воровской круговорот...
В семидесятом, когда случайно был на воле, стукнул пенсионный год. Работал временно грузчиком в магазине на Самарской площади. Заведующая ему: «Оформляйся в собесе!». Пошел. Считали стаж долго. Хмурились. Но не упрекали, не положено: перевоспитывается в труде правонарушитель! Назначили 45 рублей в месяц. Трудно таскал он покалеченную ногу – след побега... Часовой заметил – пуля задела сухожилие.
Дали комнатку в старом городе, в бывшем кооперативном доме. На втором этаже. Туалет – в углу двора. Вода – на общей кухне. Газовая плита. Живи! Покашливать стал – северные края давали знать. Поднимался с трудом по лестнице к себе. Жильцы – в хлопоты. Мается человек. Трудная у него судьба!.. Прислушались к голосу трудящихся – перевели во флигель. Отдельная комнатенка с отдельным входом. Когда-то купец, владелец подворья, надо полагать, прислугу тут держал. Ермил Кузьмич посадил хмель. Оплело листом весь угол. Не любил он, чтобы в окна заглядывали. Знакомства не водил. Изредка к нему наведывались дружки, такие же грузчики, люди без запроса. Выпивали. Курили. Вспоминали всяк свое.
– Вор-рецидивист. Мошенник. Разбойные нападения.
Торговля краденым. – Жуков стал замечать, что частенько сбивается на размышления вслух. Вздохнул: «Старик, мил человек!». Вернулся к справке, перечитал эпизод с подделкой билетов...
Вероятно, в то же время на берегу Самары сидели Гераськин и Знакомый. Сутуловатый морщинистый старик говорил осевшим с годами голосом:
– Сморкачи!.. Жадничали! Сколько раз предупреждал: стряпайте в общие вагоны! И только на проходящие поезда. Эх, паразиты, угробили такое дело!..
Знакомый приметил в винном отделе парня: каждое утро зыркал в поисках третьего. Пил сквозь зубы, медленно и тягуче. Хукал. И уходил. Стороной разузнал: ударник из кафе «Чайка». Так и связался узелок.
– Один выход – покинуть город! И твоей лярве! – Серые, обесцвеченные годами глаза остро щурились. Он покашливал, как ветеран-курильщик. Татуировки на руках выдавали его прошлое.
– А деньги? – Гераськин заискивающе смотрел на Знакомого и, глотая слова, просил: – На дорогу и на первое время... Ни Томке, ни мне нельзя и нос сунуть домой, я так думаю...
– Думаешь законно... Только прежде нужно было думать!.. У меня нет сармака!.. Придется попросить должок. Слушай сюда!
Двое сблизили плечи, тихо разговаривали...
Каждый вечер Кузина выходила на платформу и ждала электричку. Дочка ездила с работы в третьем вагоне. За время стоянки мать успевала передать гостинцы внукам, обменяться новостями. Дочь Кузиной, Галина Архиповна, лет пять назад рассталась с мужем. Тогда она работала продавцом в Оренбурге. Обнаружилась недостача. Суд определил ее вину – два года!
Муж ее покинул, детишек растила мать. По амнистии Галину Архиповну освободили досрочно. Она переехала на Волгу. Мать продала домик на Урале и купила на Самарке, рядом с кирпичным комбинатом. За дочерью ухаживал вдовец, и сегодня должно состояться решительное объяснение.
Кузина нетерпеливо прохаживалась под навесом электроплатформы. Поезд медленно показался на повороте, его прожектора высветили скамейки, помещение кассы.
Первый вагон, второй, третий... Она кинулась к двери. Милиционер преградил путь.
– Нельзя!
– Галя! – Кузина дотянулась до окна слабо освещенного вагона. Вдруг обмякла, сползла на платформу. Какой-то мужчина оттащил ее и положил на скамейку.
Электричка отправилась в город. В третьем вагоне на полу лежала Галина Архиповна. Белая кофточка на ней была в крови.
Бардышев докладывал Жукову о ходе поиска преступников. Фотографии размножены и розданы. Посты милиции на вокзалах всех видов транспорта оповещены. Установлено наблюдение за квартирами Пигалевой и Гераськина. Выявляется круг их родных и близких знакомых... При обыске в мастерской самодеятельного художника Гераськина обнаружены .краски, химикаты, скребки и пачка использованных железнодорожных билетов на разные поезда.
– Без сомнения можно считать, что Гераськин – фальшивобилетчик! Хозяйка квартиры Пигалевой узнала на фотографии его. Так что связь с Тамарой – факт.
– Нашелся и мой давний знакомый, – сказал Жуков, выслушав сообщение Бардышева. – Помните, шла речь об архиве, Годков под семьдесят Ермилке. На пенсии мужик. Живет прилично, тихо. С законом, как считает участковый инспектор, в ладах. – Евгений Васильевич назвал адрес Дудникова, показал снимок рецидивиста.
– В записной книжке Гераськина на букву «Д» записан этот же адрес и ряд цифр. Значение их пока неясно. Скорее всего, доля Дудникова. – Бардышев довольно протирал очки чистым платком.
– Это уж кое-что для начала беседы! – обрадовался Жуков.
А тем временем оперативные сотрудники, участковые инспектора, их добровольные помощники, дружинники, общественный актив милиции опрашивали оркестрантов из «Чайки», мать Пигалевой, жену Гераськина, наблюдали за пассажирами...
Фимка же в КПЗ терзался над своим вопросом: назвать следователю или не назвать Семена и Тамару?.. А если вместе с ними завалишь и Знакомого? Это опасение, как железные клещи, сжимало ему губы, угнетало до головной боли.
– Не отпустить ли нам Солуянова? – спросил Бардышев.
– Надеетесь, что наведет? А если побежит предупреждать хозяина?..
– С ним нужно на чистоту, Евгений Васильевич. И задать задачку. Мужиком он показался мне стоящим. Захвачен чувством ложного товарищества, показного воровского братства... Нарисовать картинку: его предали!..
– Вызывайте! Попробуем рискнуть.
Фимка настроился воинственно: или ордер прокурора на арест—или свобода!
– До каких пор...
Бардышев не дал ему закончить:
– Вспомнили приятелей? Имена, адреса, клички?
В голосе следователя Фимке почудились нотки
торжества. Заговорил менее пылко:
– Мне нечего вспоминать. Прокурор над вами – сроки жмут, а вы на нулях!
– Не скажите, Ефим Сидорович. – Жуков присел на стул напротив. Широкое лицо его было утомленным. – Зря, Фимка, ерепенишься. Поверь мне, старому воробью. С вашим братом без малого тридцать лет воюю. Как считаешь, могу кое-что?
– Вам виднее...
– Тогда слушай, где совру – поправляй. С поезда вы явились на материну квартиру. Там сменили одежду. Прямым ходом в кафе «Чайка». Там встретили Семена Петровича Гераськина, по кличке Чабан. Он отвел вас к Пигалевой Тамаре Федоровне, кличка ее Томка-фикса. Правильно излагаю?
Фимка не скрывал удивления. Хлопал глазами, все больше вжимая голову в плечи. Загорелое лицо его покрывалось серым налетом. Облизывал сухие губы. Билась, как муха в паутине, горячечная мысль: «Влип! Прощай, свобода!». Противно хлюпало в носу.
– Ага.
– Не ага, а так точно! – жестко заключил Жуков, вставая и переходя за стол. – Не был с нами откровенным, себе повредил, гражданин Солуянов. Как слышали, обошлись без вас. Билеты вы реализовали фальшивые!
– Как же кореш мог?! – всхлипнул Фимка. – Он что, раскололся?.. Сам на меня?..
– Мог! Он вор и мошенник. Любитель пожить за счет ближнего своего. Под себя гребут и Томка, и Сенька, и хозяин твой!
– Вы и Знакомого забрили!
Вмешался Бардышев, видя растерянность Солуянова:
– У вас есть шанс, Фимка, помочь следствию.
– Что делать?
– Пока немного. Дадим вам справку, что вызывались как свидетель в милицию. Это для завода. Сами сейчас пройдете в кассовый зал и обязательно покажетесь жене Гераськина. Вот, мол, я – на свободе.
– А вы следом? – понял Фимка. – Подсадной уткой, выходит...
– Считайте, что так. Если нет, вот ордер, подписанный прокурором. Вы так хотели его видеть! А дальше вам дорога ведома: черный ворон, окна в клетку. Позабыт– позаброшен...
Согласился Фимка. Вдогонку Бардышев кинул:
– Комнату твоей матери, Фимка, обещали освободить.
Мимо ушей пропустил Фимка слова следователя.
Владело им одно страстное желание: встретить Чабана и избить до смерти, как шкодливую собаку! Отлупить его кралю!.. А там – будь что положено. Притопал в кассовый зал. Потолкался в очереди перед оконцем, где сидела Клавка. Потом – к окну дежурного по вокзалу, чтобы получше приметила, как свободно он разгуливает. И словно прирос к полу. Замер на полушаге, втянул голову в плечи. Заспешил вон из зала.
Бардышев огляделся: чего испугался Фимка?.. Возле оконца билетной кассы, припадая на согнутую ногу, топтался согбенный старик в темном плаще.
Дудников!
Испытание, лейтенант Бардышев! Что это, место заранее обусловленной явки? Или встреча случайная?.. Куда умелся Фимка?.. Что делает здесь Дудников?.. И все же Бардышев выскочил из кассового зала.
Фимка, увидя знакомого, струсил до онемения. Он знал: позади милицейский «хвост». А если Знакомый посчитает, что Фимка специально навел милицию на него? Это смерть! И он бежал по первой платформе, позабыв договор с Жуковым. Ему не было дела до Чабана и Томки-фиксы. Стремление исчезнуть из города оттеснило все другие чувства. По второму пути двигался грузовой состав. Фимка ловко зацепился за поручни, забрался на тормозную площадку, пугливо огляделся и присел на пол. Бардышев дождался, пока хвостовой вагон скрылся за поворотом к железнодорожному мосту через Самару. Вернулся в кассовый зал, но Дудникова там уже не обнаружил.
Полковник сердито глядел на Жукова. Пухлое лицо налилось краской.
– Кончили лирику! Беритесь за расследование убийства – весь сказ. Сами знаете, Евгений Васильевич, половина отдела в отпусках. Билеты вы размотали. Бардышев, кажется, толковый малый?..
– Приживается.
– Ну и ладненько. За дело!
– Фальшивобилетчики...
– Кончили! Теряете минуты, товарищ майор. Прокурор извещен. Дежурный следователь, судмедэксперт – на месте. Труп – в электричке.
Жуков забежал в кабинет за сумкой. Там – Бардышев.
– Убита женщина в электричке, – потерянно сообщил Евгений Васильевич. – Нам с вами, товарищ лейтенант, вести это «мокрое» дело.
– А билеты? А преступники?..
Жуков поморщился, как от зубной боли.
– Не акайте, Владимир Львович!.. Как повел себя Солуянов?..
– Фимка столкнулся у касс... с кем бы вы думали? С самим Дудниковым и сбежал.
– Ермилка брал билет?
– Не успел понять. За Фимкой, а он – на грузовом поезде, как полоумный.
– Де-ела-а-а!.. Берите машину, толковых дружинников – и к Дудникову! Ищите зацепки по билетам. Вот ордер на обыск... А самого – сюда!
Вернулся Жуков с места происшествия часов в одиннадцать вечера. Просматривал первичные бумаги, рапорт милиционера, сопровождавшего труп.
– Товарищ майор, помощник машиниста явился.
Жуков оторвал глаза от бумаг, снял очки в роговой оправе.
– Пригласите! – сказал он сержанту.
Молодой парень в форменном пиджаке с отличительными нашивками на рукавах мял берет в ладонях.
– Садитесь!.. Давайте-ка вспомним, что вам известно по данному случаю. – Жуков включил магнитофон, предупредив об этом свидетеля. – Видели ли вы, где села в вагон Кузина?
– На этот рейс пассажиров бывает мало. Одета она была празднично – трудно не заметить. Уже включили фонари, и я обратил внимание на блеск украшений на ее шее. Это было в Водинской. А когда тронулись, машинист послал меня по составу проверить освещение. В третьем вагоне женщина сидела одна. Это точно! Остановились на сто семьдесят втором километре. Я уже был в хвостовом вагоне. Смотрю, из дубнячка метут двое. Рослый мужик и тоненькая, как гимнастка, девушка. Она – в темных очках. А ему я, признаюсь, позавидовал: туфли на высоком каблуке! Давно мечтаю иметь такие. Успели они сесть. Пошел в голову поезда. В третьем вагоне увидел троих. Женщина в украшениях и те двое. Говорили громко, но как я приблизился, замолчали. Женщина была расстроенная, на лице красные пятна. Парень отвернулся к окну. Только длинные волосы завитками по вороту синей поролоновой куртки...
– Узнали бы их? – спросил Жуков.
– Наверное... Полусвет был в вагоне, да и торопился я – к Козелковской подъезжали.
Жуков отпустил железнодорожника.
За полночь вернулся Бардышев.
– Дудникова застали на пороге. В Читу собрался. – Лейтенант подал Жукову железнодорожный билет. – Не поддельный, кажется...
– Владимир Львович, какой сегодня день?
Не тотчас отозвался лейтенант. Сел на диван, протер очки, наморщил лоб.
– То-то же! – Жуков потянулся и вызвал дежурную машину. – С рассветом поезжайте, Владимир Львович, в дубравку, что на сто семьдесят втором километре перегона Козелковская – Водинская. Там должны быть следы парня и девушки. Ожидали электричку. Затем – продмаг, где Кузина была заведующей. Максимум внимания!.. Опросите жителей. А моему старому знакомому полезно побыть наедине. Утром с ним речи. За его флигельком, надеюсь, наблюдают? Бардышев кивнул головой.
В дубраве Бардышев с досадой ходил по десятку тропинок, видел сотни следов людей – обрывки бумаги, жесть консервных банок, лоскуты полиэтилена, яичная скорлупа... Он не выспался, продрог в открытой машине. На взлобке хозяйничал ветер, накрапывал дождик. Он мысленно ругал тех пассажиров, которые накануне сели в злосчастную электричку. С тем и выбрел на опушку. Двое мальчишек с корзинками спускались по косогору в лощину с озерком.
– Эй, грибники! Есть улов? – Владимир Львович догнал ребят. В лукошках лежали мокрые сыроежки и рыжики. Он полюбовался находками, похвалил мальчиков.
– А вы чего же? – Дети смотрели на его пустые руки.
– Не встречали девушку в темных очках? Отбился вот от напарницы!..
Ребята переглянулись, пожали плечами.
– Не-е... Сегодня нет. Вечером вчера жгли тут костер... Он в куртке... Точно! Она в черных очках...
– Где это было?
– Жарили колбасу! Точно! Вон, в чаще. Видите кучу мусора?
– Ладно, молодцы! Увидите мою грибницу, скажите, что жду ее у вчерашнего костра.
Ребята, укрывавшиеся от дождя под развесистыми дубами, поплелись вниз, к озерку.
Лесная поляна в чапыжнике. Куча серого пепла. Прутик с обгорелым концом. Порванная газета «Волжская коммуна» за вчерашнее число. Под кустом, на примятой траве, – две бутылки из-под «Саян». В траве он отыскал металлические пробки со свежими вмятинами. И обрывок, и пустые бутылки, и пробки бережно перенес в машину.
По скользкой дороге доехали до магазина в поселке. Кирпичная хибара с покатой крышей и горой порожних ящиков. Молоденькая продавщица скучала за прилавком.
– Бутылку бы напитка «Саяны», девушка.
– Кончились. Вчера продали последний ящик.
– Поговорить бы надо. – Бардышев показал ей служебное удостоверение. Она попросила уборщицу поскучать за прилавком и увела лейтенанта в подсобку.
– К Галине Архиповне вчера к обеду заявились двое, – рассказывала продавец, сгорая от нетерпения: зачем это знать милиции? Карие глазки ее жадно посверкивали. – Симпатичный парень с золотым обручальным кольцом. Лет за двадцать примерно. С ним крашеная девица в темных очках-черепахах.
– О чем они говорили?
– Не знаю. – Галина Архиповна выпроводила их с сердитым лицом. Нашли когда!.. У нее такой день!
– А потом что?
– А что случилось? Зачем вам все это?
Бардышев молча протирал вспотевшие стекла очков, тихо попросил:
– Продолжайте. И подробнее, пожалуйста.
– А что дальше?.. Девушка купила две бутылки «Саян» и двести граммов любительской колбасы по два десять... Хотели хлеба, но у нас кончился. Обошлись кульком пряников, в газету завернули.
– Кузина не говорила, кто у нее был? Что это за люди?
– Талдычу вам: не до того ей!.. Она и ключи мне доверила. Говорит: вдруг загуляю! – Продавец покраснела до слез, склонила голову. – К жениху собралась она. Перстень с камнем – на палец. Золотую цепочку – на шею. Позолоченный браслет – на руку. Завивку классную сделала. Надела новые часы «Луч» – высшей пробы золото. Такая красивая вся... Мы позавидовали ей по– хорошему... Может, судьба ее решалась. На двоих детей найди-ка мужика!..
Бардышев едва сдерживал волнение, уже догадываясь, кто были посетители Кузиной.
– У девушки не заметили ямочку на щеке?
– Извините, темно тут. Стрижка – под мальчишку. По-моему, золотая коронка слева...
В магазине было мрачно. Сквозь запыленные оконца едва пробивался дневной свет. С крыши текла вода, и ветром ее захлестывало в двери.
– Не с Галиной ли Архиповной что? К обеду дело, а ее все нет.
– Раньше вы эту пару видели?
– По-моему, они городские. По одежде если...
– Узнали б их?
– Думаю, что узнала б...
Поблагодарив девушку, Бардышев уехал, окрыленный удачей.
Солнце к обеду вышло из-за тяжелых туч, и кабинет Жукова был залит светом.
– Можно войти? – На пороге стоял старик, опираясь на толстую трость. Заметно горбатый, с сединой в бороде. Поношенный армейский китель был расстегнут. Темно– синий плащ—на руке. Зимняя серая шляпа чуток набекрень.
– Входите, Ермил Кузьмич. Вы свободны, товарищ сержант. – Жуков отпустил охрану.
Приохивая, покашливая, старик сел на стул. Шляпу – на острое колено. Прядки седых волос кустились на висках и затылке.
– Тридцать, никак, годков не виделись, Евгений Васильевич, а вы все майор, – покачал старик головой. – Скуповато начальство!
Жуков просматривал канву предстоящего допроса. Доказательств причастности Дудникова к подделке билетов собрано пока мало. Не рано ли изолировали его?.. Фимку он наверняка заметил – воробей стреляный!.. Знает он и о том, что Солуянова держали в милиции...
– А вы, Ермил Кузьмич, уже в законе? – Жуков поддержал легкий разговор.
– Само собой! У нас без бюрократии. – Старик разомкнул в усмешке тонкие малокровные губы. – Значит, пенсия вам грозит, Евгений Васильевич?
– Если бы только пенсия!.. Закон природы – никуда не уйти.
– Да-а, и у нее закон. Как у людей. – Выцветшие глаза подследственного обегали кабинет, щурились от яркого света.
– Трудновато на пенсии, Ермил Кузьмич?
– Само собой. У пенсионеров ведь как? Сегодня – жив, а завтра – жил!
– Мрачноватая философия. Ермил Кузьмич, не вам мне говорить, за что попали вы к нам... Догадаться не трудно?
– Основательный вы человек – знаю вас. По пустякам, без причины не потревожили бы старика. – Ермил Кузьмич закашлялся, прикрывая рот шляпой. Умерив дыхание, добавил: – Ордерок на обыск прокурор за так не подпишет, само собой.
– Помните давний эпизод с билетами?.. Не забыли, поди?
– Биографию срисовали без меня. Вы человек дотошный!
– Наша любезная беседа будет записываться на ленту. Обязан предупредить, гражданин Дудников. Итак. По нашим сведениям, образовалась преступная группа фальшивобилетчиков. Что вам известно по данному вопросу?
– В ваших сведениях, Евгений Васильевич, у меня нет основания сомневаться. Говорите образовалась, значит образовалась. Меня увольте, само собой.
– Не увольняется!.. Гражданин, рисовавший билеты, отдавал часть прибыли вам. По десять рублей. По двадцать... От выручки зависимо. Вот такие пироги, Ермил Кузьмич!
– Раскололся, сморкач!.. Во молодежь пошла.
– Не нравится?
– Жадная, Безоглядная. В свое удовольство лишь бы пожить. До подделки, говорите, докатился?.. – Дудников затягивал разговор, явно выведывая у Жукова, что тому известно:
– Докатились. Словесная разминка, как в КВН, закончена, Ермил Кузьмич. Вам известен гражданин под кличкой Чабан?..
– Вы его взяли?.. Он указал на меня?
Жуков кипел от возмущения: этот вор в законе играет в поддавки!..
– Разминка кончилась!
– Хорошо. Хорошо. Не отрицаю. Приметил его в магазине. Слава, деньги, женщины, вино – подавай!.. Думаю себе: пригодится. Художник немного – тоже ладно. Пенсия не украшает человека. И душевно ограничивает. Перебиваешься с хлеба на воду. А кому не хочется масла!..
– Отвлеклись, гражданин Дудников. Кто еще вошел в преступную группу?
– Кому приходится доверять!... Мне, вору в законе!.. Эх, старость! Немощь моя проклятая!.. Девка одна. Полагаю, Фимка назвал ее.
– Кто такой Фимка?
– Евгений Васильевич!.. За что обижаете старика?..
Я чистосердечно, по своей воле... Солуянова будто не знаете?..
– Довольно, Дудников, уклоняться.
– Мы по овощам, на базе, само собой. Хотели ее кладовщиком. Грамотешка у нее подходящая. Разбитная на вид. Фыркнула – пахнет гадко!.. Марафет, безделье за счет ближнего, кутежи на весь свет – вот ее бог!.. И, знаете, Евгений Васильевич, слепилась пара, как близнецы. Потянули возок!
– Технология и идея, конечно ваши, Дудников?
– Девочке хотелось на море, в круиз по Европе, роскоши, шикарной жизни... А где сармак? Виноват, пети-мети то есть? – Дудников потер пальцами, собранными в щепоть. – Должности приличной к т. В торговле не прижилась. На пиво не взяли. С овощами – ногти нужно обрезать. А тут – езди за любо-дорого, собирай у простаков билеты. Немного нахальства, чуточку химии. В день – полсотка, если с умом да старанием, само собой. Делай они билеты на общие места в проходящие поезда – век бы ходили в королях!..
– Преувеличиваете, Ермил Кузьмич!... Значит, в группу входили Чабан, Пигалева и вы?..
– Стоит ли отрицать, зная вашу, Евгений Васильевич, дотошность и проницательность? Они у вас уже, в КПЗ?..
– И вы запросто, из блатного братства, выдали им идею?
Солнце дошло до стула, где сидел Дудников, он прикрывал глаза шляпой.
– Насчет братства вы преувеличиваете! Рационализаторское предложение оплачивается?.. По закону! А здесь – идея! За какой-то червонец в день. На пенсию ноги протянешь.
– И давно работает преступная группа?
– А сморкачи скромничают? Не назвали дату своего рождения? Виноват, здесь вопросы задаете вы. Память дырявая. Не месяц, не два – само собой. Чужих денег не считаю. Размер мошенничества – доказывайте, доискивайтесь. В этом, пардон, вам не помощник. – Дудников шумно чихнул, высморкался и, благостно жмурясь, ожидал вопросов.
– Куда вы собрались ехать? Среди ночи? Из города? И почему именно сегодня?
– Резонно заметили. На старые места потянуло. В отпуске!
– Несерьезно! – У Жукова накапливалось раздражение, и ему стоило большого труда сдерживать себя. – На овощной базе нет приказа об отпуске. Лично проверил. Нелегальный отпуск?.. Потому утром директриса искала вас. Неувязочка!
– Узнаю почерк Шерлока Холмса! Восхищен – школа!
– Кончайте балаган! .
– Слушаюсь!.. Думаю себе: шухер полыхает. Не обгореть бы. Смывайся, Ермилка! Ну, боялся, признаться... Билет вот ваш лейтенант попросил у меня.
Жуков улыбнулся, услышав изысканность выражения мошенника.
– Брали бы на первый проходящий, а то – до Читы.
– Ваш лейтенант испортил дело. Вижу – Фимка. Считаю, «хвост» рядом. И верно – стреканул лейтенант за Фимкой. Думаю себе: уноси ноги, Ермилка! Отложил всю затею на утро. Ночь. Слякоть. По свету способнее. На авиацию надеялся.
– Зачем вернулись домой?
– Кое-что взять с собой. Немолодой начинать с нуля. И не поспел. Ноги и грудь – старость! Лейтенант проворнее меня оказался – молодость!
– Где расстались с сообщниками? Где они теперь?
– А у вас их нет? – Рассмеялся Дудников, распрямился, опираясь подбородком на трость. – Я ведь от всего на суде отопрусь, Евгений Васильевич. Доказательств моего участия в подделке билетов у вас – тю-тю-тю! Улетели пташки!..
Зазвонил внутренний телефон. Жуков нервно поднял трубку. Он понимал, что проигрывает, что напрасно поторопился с допросом, не собрав веских улик против Дудникова, не изловив Чабана и Пигалеву, не задержав Фимку. И все потому, что навалились два уголовных дела. И еще, скорее всего, утрачена гибкость поиска, замедлена реакция – неумолимая старость! Полковник Яковлев немилосердно, но реально оценил пригодность его, Жукова, к дальнейшему несению службы... Услышав в трубке голос Бардышева, обрадовался. Тот просился на прием.
– Лады. – Жуков положил трубку, вызвал охрану.
Дудникова увели. Он церемонно откланялся.
Бардышев докладывал с видом победителя. Частенько улыбался, поламывал тонкие, нервные пальцы. Солнце падало ему в лицо, он счастливо жмурился, готовый расхохотаться. Жуков тем временем читал показания продавщицы, пробежал взором опись вещей, снятых с погибшей Кузиной, сличал его со списком обнаруженного на квартире Дудникова.
– Как я понял, Знакомый макнул руки в кровь? – спросил он полуутвердительно. Чувство облегчения захватило его. Ему становилось понятно поведение Дудникова. Прикидывался, морочил голову.
– Еще раз проверьте, Владимир Львович, перекрыты ли наблюдением вокзалы? Курумоч. Смышляевка. Речной порт. Автовокзалы. Предупредите посты ГАИ. Доложите срочно прокурору. А я – к полковнику! Вот и «самодеятельная забота»!..
Часа через два, когда солнце перевалило за полдень, допрос Дудникова продолжили. Ермил Кузьмич пообедал. Его побрили. Он выглядел менее дряхлым, чем утром. В кабинет пришел без трости, лишь припадал на искалеченную ногу. Армейский китель был распахнут на груди, открывая татуировку, выглядывавшую из-под сиреневой майки.
– Кормят ваши прилично. Вполне прилично! – благодушно говорил он, умащиваясь на стуле.
– На допросе присутствует следователь, лейтенант Бардышев Владимир Львович. – Жуков нажал кнопку магнитофона. – Допрос фиксируется на пленку.
– Это ваши часы, гражданин Дудников? – Бардышев вынул из стола и положил перед стариком ручные женские часы марки «Луч». Лучи солнца заиграли на их золотых гранях.
Дудников потер рукавом часы, отвел их от глаз, прищуренно полюбовался.
– Красивая вещица! Взяты у меня при обыске.
Бардышев насторожился. Ответ ускальзывающий, позволяющий толковать его вкривь и вкось.
– Точнее, Дудников! – вмешался Жуков. – Ваши часы?
– Были мои, а теперь у вас...
– Не крутите, Дудников! – Жуков пристукнул ладонью по столу. – Повторяю вопрос: где вы приобрели часы марки «Луч»?
Дудников пожевывал бескровные губы. Лицо его посуровело. В глазах отражалось напряжение. Он догадался, что у Жукова появились веские причины требовать точности ответов. И он искал в своем поведении просчеты, вспоминал слова, сказанные в этом кабинете прежде.
– Вчера вечером Томка-фикса продала...
Бардышев не удовлетворился ответом.
– Тамара Федоровна Пигалева. Так? А у нее они откуда?
– Спросите что-либо полегче. Чужое не считаю. За тридцатку спустила часики. Он попробовал торговаться...
– Кто он?
– Известно – Чабан. Гераськин Сенька. А сам обручальное кольцо за полсотку загнал.
– Обручальное кольцо пробы пятьсот восемьдесят три вам принес Гераськин Семен Петрович, и вы купили его за пятьдесят рублей. Подтверждаете?
– Подтверждаю. – Беспокойство Дудникова достигло предела. Он понял: следователи узнали про Кузину! – Сознались сморкачи! Во молодежь пошла!
– Указанные вами Гераськин и Пигалева объяснили вам, откуда у них названные золотые вещи? – снова спросил Бардышев.
– Тонкое это дело... не хотел впутывать женщину...
– Отвечайте, Дудников! – Жуков насторожил голос.
– Когда, значит, вы повязали Фимку, сморкачи запсиховали. С билетами дело завоняло. Обнахратились: купейные лепили, плацкартные – само собой, самые провальные...
– Ермил Кузьмич! А как по-вашему, почему они стали на путь преступления? – перебил Дудникова Жуков. Сделал он это сознательно, уводя его от мысли о Кузиной. Пусть помучается, разгадывая, что им известно о ней...
– Я не социолог, Евгений Васильевич. Ум старого человека – что песок. К легкой жизни рвались. Жить от пуза, а пальцем шевелить должен дядя...
– У вас полна комната журнала «Человек и закон», – напомнил Бардышев. – Чем это объяснить?
Дудников мелко засмеялся, потер ладонями колени.
– Приятно вспомнить пройденный путь, молодой человек! Статьи УК там растолковывают. А я изучил их собственной шкурой. Интересно было искать расхождения науки и практики.
– Вернемся к золотым вещам! – сказал Жуков.
– Учтите: чистосердечное и добровольное признание! Пусть мотает магнитофон! – Дудников вспотел от напряжения. Нервы его начали сдавать. Он попросил попить. Вытер платком лоб. – Пришли они просить денег. А откуда они у пенсионера, свободные деньги? Рокфеллера нашли!.. – Дудников закрыл глаза, похватал ртом воздух, будто собираясь нырять.
– Смелее, Ермил Кузьмич! Знал вас отчаянным мужиком...
– На примете есть одна цаца. Виделись с ней когда-то на пересылке. Знакомые, само собой. Срок оттрубила, сюда перекочевала. Скрыла судимость. Мужика подгребла. На жизнь нацелилась. В самую точку попросить денежек!.. Заведующая магазином – монета сама в руку течет. Ну и послал сморкачей. Мол, откроем и в торге и ненаглядному, кто ты есть! Три куска на бочку – мы рот на замок!..
– А ведь это подло! – не утерпел Бардышев, в возмущении прошелся по кабинету. – Это грязный шантаж! Человек находит свою судьбу, а вы грязным сапогом по сердцу!..
– Евгений Васильевич, это оскорбление личности!.. Я чистосердечно... Во молодежь пошла!
Помолчали, Дудников вновь отпил из стакана воды. Бардышев поражался: как можно вести себя так, имея за плечами убийство человека, вина которого лишь в том, что он хотел жить в покое и счастье?!
– Продолжайте, Дудников! – Жуков листал в папке материалы допросов и показаний. Солнце катилось к закату, и на пол падали косые полосы света.
– Бабенка денег им не дала.
– Как фамилия женщины? – спросил Бардышев.
– Разве я не назвал?.. Кузина ее фамилье. Соврала она им, само собой, – навар всегда имеет! Иногда истратишься – тридцатку безо всякого давала. А тут – нет! Это я со слов Пигалевой... Сам в рабочий поселок не ездил. Сморкачи пояснили мне, что она решительно отказала: нет денег, и все тут!..
– Давайте уточним, Дудников, – опять вмешался Жуков. – Полные данные по Кузиной!
