Текст книги "Без права на покой (сборник рассказов о милиции)"
Автор книги: Эдуард Кондратов
Соавторы: Михаил Толкач,Владимир Сокольников,Тамара Швец,Николай Елизаров,Александр Боровков,Галина Сокольникова,Федор Никифоров,Николай Каштанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
Если женщина любит...
– Я не сомневаюсь, что наши славные органы, на знамени которых написаны...
– Подсудимый! Наши славные, как вы выражаетесь, органы в ваших комплиментах не нуждаются! Говорите по существу дела!
Из допроса подсудимого Орбелиани в судебном заседании
Обычно репетиции кончались в два-три часа пополудни, и до вечернего спектакля еще оставалось достаточно времени, чтобы и отдохнуть, и внутренне собраться. Но сегодня репетиция задерживалась, и когда компания вывалилась на площадь, по асфальту уже разбежались длинные вечерние тени.
Душой компании была Оля. Она была оживленна, громко смеялась. Может быть, чересчур уж громко. Вся ее веселость носила несколько нервный характер, да ведь и вообще она была не из числа хохотушек. Могло бы показаться, что Оле хотелось спрятать за веселостью какую-то тревогу и, может быть спрятать даже не от окружающих, а от самой себя.
Один из актеров – высокий длинноволосый парень с юмором рассказывал о капустнике: разыграли актера, который решил писать воспоминания о Шаляпине. А видел его лишь мельком – Федор Иванович был в городе проездом.
Компания весело смеялась, а громче всех – Оля.
Другой актер, юркий, подвижный, забегая вперед, пытался завладеть вниманием:
– А вот у нас в Иркутске был капустник... Я там в ТЮЗе работал.
Но Оля внезапно оборвала смех и остановилась.
– Мне сюда, ребята. Привет.
– Я провожу тебя, – тотчас же придвинулся длинноволосый.
– Нет, Сережа, зачем? Я тороплюсь. И в магазины еще надо забежать.
– Мне бы тоже надо... – не сдавался длинноволосый.
– Нет, как вам нравится такая самоотверженность? – Оля обернулась к актерам. – Он собирается покупать со мной всякие женские штучки. Ребята, это же будет неоценимый муж!
– А это как раз главное в его творческом портрете, – засмеялся один из компании.
– Напрасно не берешь, Оленька. Он по этой части – крупнейший специалист, – вторил ему другой.
– Сережа, сделаешь предложение – приму без раздумий, – уверяла Оля.
– А подумать бы не мешало... – глубокомысленно изрек третий, – у него есть недостатки. Мало, но есть.
– Идите к черту! – беззлобно отругнулся незадачливый кандидат в провожатые и, пристально вглядевшись в лицо девушки, вдруг сказал: – Что-то ты больно резвишься, старуха.
– Мне сегодня положено, – сказала Оля. – Как– никак, репетирую первую настоящую роль.
Длинноволосый зло изрек:
– Во-первых, Фроська – роль далеко не настоящая, а во-вторых, ты и на этой завалишься...
– Ну, спасибо за поддержку. Ты всегда верил в меня, я знаю, – поблагодарила Оля.
– ...если, конечно, тебе не помогут друзья! – со значением закончил фразу длинноволосый.
Оля коротко кивнула.
– Намек поняла, Сережа. Учту.
Компания ушла в одну сторону, Оля – в другую.
И когда она завернула за угол, на пути у нее оказался Гена Фомин.
Она подошла спокойно, не задерживая шаг, изобразила обязательную в таких случаях улыбку.
– Здравствуйте, Гена. Что привело вас в наши края? Тревожная милицейская служба?
Шутка у нее не вышла, усмешка лишь чуть обозначилась на губах. Оля не остановилась, и Геннадию пришлось, развернувшись, пойти с ней рядом.
– Я шел к вам, Оля.
– Увы, Гена, не смогу уделить вам ни минуты. Безумно занята.
– Я понимаю. И все-таки... Оленька, от нашего разговора очень многое зависит.
– Перед таким интригующим началом женщине устоять трудно... Я бы и не устояла, конечно, в другое время. Но у нас сегодня затянулась репетиция. И меня уже ждут, Гена.
– Если ждут, то подождут еще, – хмуро сказал Геннадий.
Она медленно покачала головой.
– И потом, боюсь, что вы ошибаетесь – от нашего разговора уже ничего не зависит.
– Нет, зависит! – упрямо повторил Фомин.
Оля взглянула на него с сочувственной улыбкой, пожала плечом.
– У вас железная аргументация. Хорошо, проводите меня немножко. И давайте без вступительных фраз.
– Оля, куда вы идете? – вдруг с неожиданной резкостью спросил Геннадий.
Она удивленно взметнула ресницы.
– Однако... С чего бы это вы решили задавать мне нескромные вопросы?
Геннадий слегка смутился, но выговорил твердо:
– Я прошу вас ответить.
– Так я вам не отвечу, – холодно сказала девушка.
Некоторое время они шли молча. Никогда в жизни Геннадию еще не приходилось начинать столь тяжелого разговора. Вчера вечером он с огромнейшим трудом выпросил у Хлебникова разрешение предупредить Олю об этом жучке – Орбелиани. Отлично понимая, что девушка может передать содержание разговора Георгию Георгиевичу, даже не может, а почти наверняка передаст, чем тотчас же насторожит его, Хлебников категорически запретил Геннадию даже встречаться с Ольгой. Мало ли что Геннадию кажется... Ишь ты, запутывают! Что она, маленькая, не отвечает за. свои поступки?..
И потом, откуда он знает, что ее запутывают. А может быть, уже запутали, и он своим вмешательством только растревожит муравейник. Что он, с ума сошел! Это же служебная тайна... И вообще, какое ему, собственно, дело? Услышав признание Геннадия, помрачнел, выругался в сердцах – и разрешил поговорить с девушкой. «Но запомни, Геннадий, говори, что хочешь, убеждай, как знаешь, но никаких сведений об Орбелиани и о нашем интересе к нему. Иначе – долой из органов», – очень серьезно сказал Хлебников.
Внезапно Оля, что-то обдумав, повернула голову.
– Хорошо, Гена, – сказала она. – Может быть, так будет даже лучше. Извольте: я иду к Георгию Георгиевичу для решительного объяснения. Надеюсь, теперь вы не будете настаивать на разговоре?
Геннадий, глядя себе под ноги, глухо сказал:
– Нет, буду! Я затем и пришел.
– Вот как! – язвительно произнесла она. – Вы что же, знали о нашей сегодняшней встрече?
– Догадывался... – неохотно сказал Геннадий.
– Час от часу не легче. Уж не шпионите ли вы за мной, товарищ милиционер? Или, как это у вас называется, взяли под наблюдение?
– Оля! – вдруг умоляюще сказал Геннадий. – Не ходите к Орбелиани, я прошу вас.
– Что? – сдвинув брови, произнесла Оля. – А вам не кажется, что вы вмешиваетесь не в свое дело? Да еще так бесцеремонно... по-милицейски.
– Оля, – с жаром заговорил Геннадий. – Говорите все, что хотите, я снесу все. Только, ради бога, не ходите к Орбелиани.
– Это становится забавным, – сдерживая гнев, отчеканила девушка. – Кто вам дал право так разговаривать со мной?
– А я ни у кого не просил такого права! – с неожиданной резкостью сказал Геннадий. И, тут же сникнув, негромко и с трудом выговорил. – Просто... я люблю вас, Оля!
Она остановилась, поглядела на него почти с испугом. Сказала спокойным, бесстрастным голосом.
– Не надо, Гена. Вы славный, хороший парень, я всегда ценила ваше дружеское расположение... Но, пожалуйста, не надо.
– Это все, что вы можете мне сказать?
Она положила руку ему на рукав, сказала с какой-то тихой тоской:
– Ну зачем вы мне это сказали? Я же вас предупреждала.
На лице Геннадия появилась кривая усмешка.
– Вот вы чем обеспокоены. Как все было бы хорошо. Мы бы вместе порадовались вашему счастью, еще бы и на свадьбе погуляли бы, да?
Оля молча глядела куда-то в сторону.
– Да ведь дело-то в том, что не будет у вас свадьбы. Оля! Он обманывает вас. Вы знаете, что у него жена в Ленинграде? – с силой выговорил он.
Он очень надеялся ошеломить ее этим сообщением. Это был единственный факт, который ему разрешалось сообщить, и он считал, что это немало. Но она выслушала спокойно, твердо поглядела ему в глаза.
– Знаю, Гена.
– От кого? – запальчиво спросил он.
– Конечно, от него самого.
– И как же вы? – растерянно спросил Геннадий. Оля снова положила руку ему на рукав.
– Не обижайтесь, Геночка, но вы еще очень маленький. Я люблю его. А вы знаете, что такое, когда женщина любит?! – вдруг почти выкрикнула она.
Геннадий, пораженный такой внезапной страстностью ее речи, во все глаза смотрел на девушку. Потом, с трудом подбирая слова, сказал:
– Но... он совсем не такой, каким хочет казаться.
Оля грустно улыбнулась.
– Милый Геночка! Если бы я могла выбирать... я бы, конечно, выбрала вас. Но я люблю его, слышите, люблю! Запомните, Гена, есть огромная разница: когда женщина принимает чью-то любовь или когда любит сама. Ну, что вы мне еще скажете про Орбелиани? Я и сама догадываюсь: он артист, он как будто все время в гриме. В нем есть что-то порочное, бесовское. Он порою мне кажется даже не человеком, а скорее сверхчеловеком. И дурного в нем, верно, больше, чем хорошего.
– Да глупости все это, Оля, театральщина, – вдруг взорвался Геннадий. – Какой там сверхчеловек. Самый заурядный, – он замялся, не зная, как сказать дальше.
Она взглянула строго, отчужденно.
– А вот этого не надо, Гена. Приписывайте ему любые пороки, но только не заурядность. Имейте мужество взглянуть правде в глаза. Вместе со всеми своими пороками, он интереснее всех беспорочных на свете вместе взятых! – глаза девушки блеснули.
Геннадий хотел что-то сказать, но Оля предостерегающе подняла руку.
– Довольно, Гена, больше ничего не говорите. По– моему, мы объяснились. Не знаю, какой будет моя судьба, но я пойду за ним, куда бы он ни повел. – И она ушла, не попрощавшись.
Он стоял еще некоторое время и смотрел, как девушка пересекла улицу, шла, вскинув голову, по другой стороне и, дойдя до дома Орбелиани, не оглянувшись, решительно вошла в подъезд.
Геннадий с остервенением ударил носком ботинка по камешку, и тот, как снаряд, грохнул в железобетонное основание ограды вокруг какого-то здания и с брызгами разлетелся на куски. Потом круто повернулся и пошел в противоположную сторону. Сначала решительно и быстро, но через несколько шагов все медленнее, обернулся, постоял, глядя издали на дом Орбелиани. Потом вдруг повернул обратно, намереваясь пересечь улицу там же, где это сделала Оля. Но не пересек, постоял в нерешительности у кромки тротуара, затем подошел к металлической ограде и, махнув рукой, уселся на ее железобетонном основании. Редкие на этой тихой улице прохожие с удивлением глядели на застывшего в странной позе милиционера.
Предательство
Из материалов дела следует, что преступление готовилось обдуманно и тщательно. В этот день преступники еще не собирались осуществлять свой замысел. Но неожиданная для них самих угроза оказаться на скамье подсудимых, пусть по другому делу, заставила их форсировать события, поднять на ноги всю банду.
Из приговора
Войдя в прихожую, Оля с недоумением уставилась на Георгия Георгиевича – совершенно, одетого, в плаще, берете, явно собравшегося куда-то уйти. А тот, улыбаясь, говорил:
– У вас все по-королевски, Оленька, даже опоздания. – Он выразительно посмотрел на часы и тут же поправился:– Впрочем, виноват: короли как раз не опаздывали. Помните: точность – вежливость королей. Я думаю: королев тоже.
– Вы уходите? – спросила Оля.
– Не более, чем на полчаса. Срочное дело. Да вы раздевайтесь. Чего же мы тут стоим... Вы меня подождете, Оленька? Надеюсь, в порядке компенсации за трехчасовое опоздание я имею право просить о такой милости?
Непринужденно болтая, он помог Оле снять плащ, повесил его и, проводив в комнату, усадил девушку в кресло.
– Вот вам новый сборник Элюара, полистайте, довольно занятно.
Чуть поколебавшись, весело добавил:
– У меня хорошие новости, Оля. Вернусь – поговорим.
– Сварить кофе? – спросила девушка.
– Что ж, это мысль, – согласился Орбелиани и, уже взявшись за ручку двери, вдруг обернулся.
– Да, чуть не забыл... Там, в дальней комнате, спит Аркадий Семенович, Вы уж его не беспокойте, Оленька. Говорит, сутки напролет снимал, измучился, где-то ключ от квартиры обронил. А домочадцы, видимо, на дачу подались. Вот он и заявился...
– Зачем же мне его беспокоить? – удивилась Оля. – Вы только возвращайтесь скорее.
– Конечно, конечно. Я, может быть, даже минут за двадцать пять управлюсь. Ну, привет, девочка, я побежал. Не скучай!
Он вышел в прихожую, громко хлопнул дверью. И вдруг, по-кошачьи мягко ступая, нырнул в маленькую комнату, дверь которой выходила в прихожую. Там, приникнув к замочной скважине, он некоторое время прислушивался, затем прямо в плаще повалился на небольшой диванчик. Так он и лежал – неподвижно, закинув руки за голову. На лице застыла жалкая улыбка.
А Геннадий как заведенный все ходил и ходил вдоль ограды – туда-сюда. Сел, крепко сцепив руки на коленях, затем снова вскочил и зашагал с прежней методичностью: туда-сюда, туда-сюда...
Стихи и в самом деле оказались занятными. То короткие и хлесткие, как афоризм, то философски спокойные и отвлеченные, как сама абстрактная истина. Они, правда, мало действовали на сердце, но зато уму задавали работы: Оля увлеклась. Уже начало темнеть, и Оля механическим движением включила торшер. Мягкий свет его падал на страницы книги, создавая какую-то особо подходящую для восприятия поэзии обстановку.
Внезапно за спиной девушки раздался возглас:
– Ба! Какой сюрприз! Оленька?
Она испуганно обернулась. В дверях стоял улыбающийся кинорежиссер Гнедых в халате Георгия Георгиевича, его же домашних тапочках. Заметив удивленный взгляд девушки, он смущенно развел руками.
– Прошу извинить мой вид. Никак не ожидал гостью.
– А вы что же, на правах хозяина здесь? – улыбнулась Оля.
– Что вы, что вы! – замахал руками Гнедых. – Оказался временно бесприютным – и был обласкан Георгием Георгиевичем. Но мы, киношники, народ кочевой: где переспал, там и дом. Вы разрешите немножко посидеть с вами?
Оля неопределенно пожала плечами, и Аркадий Семенович предпочел принять это за согласие. Он уселся в кресло напротив и закурил сигарету.
– Что почитываем? – весело спросил он, заглядывая снизу на обложку книги. – А-а, Поль Элюар. Знаем, знаем, читывали...
«Золотом звездная ночь пронеслась над Багдадом, не о ней я пою. Лютиком светится месяц над ангельским садом, не о нем я пою». Красиво, а?
– Это не Элюар, – закрывая книгу, поправила Оля. – Это Юлиан Тувим.
– Что вы говорите! – притворно ужаснулся Аркадий Семенович. – Как же это я дал маху! А впрочем, что Мах? Мах – тоже хороший человек. Я про философа, разумеется.
Увидев, что Олю передернуло от подобного «каламбура», поспешно перевел разговор.
– Завидую я Георгию Георгиевичу, Оленька. А сам он такой весь, как бы сказать, импозантный, и фортуна к нему всегда лицом, и женщины вниманием не обделяют. Даже удивительно, с таким счастьем – и на свободе... – он громко захохотал.
Оля усмехнулась.
– Узнаю школу Георгия Георгиевича. Тоже завели катехизис – Ильфа и Петрова?
– Ах да, это же оттуда. Жаль... Я бы непрочь присвоить.
– Зачем же присваивать? Пользуйтесь на здоровье.
– Нет, не говорите, – с живостью возразил Аркадий Семенович. – Терпеть не могу коллективного пользования. Это меня оскорбляет. Признаюсь как на духу: иной раз в библиотеке копаюсь, нападу на хорошую книжку – и такая тоска возьмет. Почему эта книжка не у меня дома, на полке? Не хочу, чтоб к ней прикасались чужие руки – и все тут.
Он проговорил это значительно, глядя ей прямо в глаза.
– Брр... – Оля тряхнула плечом, – какое-то крайнее выражение собственничества.
– Ну и что? – спокойно отпарировал Гнедых. – Этим нас не запугаешь. А по-моему, общедоступная книга – все равно что общедоступная женщина...
– Вы опять пошлите, Гнедых, – заметила Оля. – Никак не можете без этого?
Режиссер откинулся на спинку кресла, с наслаждением выпустил струйку дыма, прикрыл глаза.
– Ох, беда с этими непорочными девами, спасу нет! Только и думай над тем, какие подобрать выражения. Послушайте, Оля, вы же умная девушка. Ну зачем вы обращаете внимание на форму, а не на содержание?
– А ваша пошлость по содержанию, – невозмутимо сказала Оля, – форма же только соответственная.
Аркадий Семенович покачал головой.
– Не знаю, я, может быть, излишне циничен, но, по крайней мере, не витаю в облаках, а обеими ногами стою на земле. И с этой наиболее прочной позиции заявляю... Впрочем, поскольку это придумал я сам, а не какой-нибудь там Ильф-Петров, то заявляю торжественно: судьба женщины точь-в-точь напоминает судьбу книги. Одни попадают в руки настоящего ценителя и становятся украшением его дома и предметом вожделения его знакомых, храня от всех, кроме хозяина, разумеется, свою тайну, одетую в роскошный наряд переплета, другие... Другие попадают в библиотечный абонемент и, соответственно, идут по рукам... А как выглядит библиотечная книга, интересная, конечно, это известно.
Оля презрительно скривила губы.
– Знаете, о чем я подумала, Аркадий Семенович? – медленно сказала она. – У вас ужасная манера развивать высказанную мыслишку до бесконечности. Я давно уже поняла, а вы все продолжаете... Берегитесь! Это вернейший признак ограниченности.
– А вот в этом вы глубоко заблуждаетесь, Оля, – вдруг серьезно возразил Гнедых. – Вы делаете сразу две ошибки. Во-первых, насчет моей ограниченности. Но это дело десятое. А главное – вы меня отнюдь не поняли, я уверен.
– То есть? – удивленно спросила девушка.
– Оленька! Да спуститесь с небес на землю. Вы же понимаете: в наше время женщине, если она хочет чего-то добиться в жизни, без сильного покровителя не обойтись, поверьте мне. Я, конечно, не имею в виду женщин, мечтающих просто выскочить замуж и выращивать благополучно-нудную семью.
– Ах, вот оно что! – с тихой злостью выговорила Оля. – И вы предлагаете в «покровители»... уж не себя ли?
– Именно, – спокойно потягивая сигарету, подтвердил Гнедых.
– Дала бы я вам пощечину... – проникновенно сказала Оля. – Да уж больно это смешно.
– Не вижу ничего смешного. – Гнедых обидчиво вздернул плечи.
– Аркадий Семенович! – голос Оли звучал почти умоляюще. – Вы же уверяли, что не витаете в облаках. Ну, рассудите трезво: чем меня можете привлечь вы? И помимо всего прочего – какой из вас «сильный покровитель»? Вы же... шут гороховый, вот вы кто! – последние слова Оля произнесла с беспощадностью.
– Благодарю за откровенность. – Гнедых насмешливо улыбнулся. – Только я ее, конечно, предвидел. И вот вам мой ответ: завтра я слегка шевельну пальцем – и вы, юная, перспективная актриса, или в момент ока станете примой, или покинете театр «по собственному желанию».
– Даже так? – Девушка еле сдержала улыбку. – А вы не предвидите более близкой перспективы: как вы через пять-десять минут будете объясняться с Георгием Георгиевичем? Я ведь ему не безразлична...
Аркадий Семенович презрительно фыркнул.
– Господи! Вот уж мне до лампочки – как там он к вам относится... Важно, что вы не безразличны мне...
– Не понимаю, – сказала она. – Человек, перед которым вы так раболепствуете... И стоит ему на минутку выйти – готовы вывернуться наизнанку.
– Полно вам, Оленька, – укоризненно сказал Гнедых. – Вы же актриса... У вас что, не бывает: лакея играет мэтр, а короля – щенок?
– На сцене...
– Мир – театр, люди – актеры. Старик Шекспир умел обронить словцо, – мгновенно подхватил Гнедых. И вдруг без всякого перехода спросил:
– А если я вам скажу, что он ушел по моей просьбе?
– Ложь! – Оля гневно поднялась с кресла.
За соседней стеной, стиснув до синевы руки, лежал на диване Георгий Г eopгиевич. Он слышал доносящиеся через стену голоса, лицо его изображало бессильную муку.
– Вы не обратили внимания на такую деталь: я ведь вас не спрашивал, где хозяин и скоро ли будет. Вам это ни о чем не говорит?
Оля смотрела на него со страхом.
– Ну вот, видите. А вы говорите: шут гороховый. Человеку свойственно ошибаться.
Оля покачала головой:
– Нет! Вы просто подлый и наглый клеветник! Так и знайте: я не поверила ни одному вашему слову. Прощайте! – она решительно направилась к выходу.
Гнедых, вскочив с кресла, преградил ей путь.
– Э, нет! Никуда вы не уйдете... Что же вы думаете, наш разговор был милой светской болтовней?
– Это что, ловушка? – тихо спросила Оля. И с угрозой в голосе предупредила: – Я сейчас закричу.
За стеной Георгий Георгиевич глухо застонал, перевернулся лицом вниз, закрыв руками уши...
– Напрасно, – Аркадий Семенович усмехнулся. – У него же квартира старой постройки, стены толстые.
– Господи! Что же это такое... – растерянно прошептала Оля.
– Честное слово, я хотел добром, – сказал Гнедых. – Но так или иначе, а я без тебя не могу!
Оля вдруг стремительно рванулась к двери, но Гнедых еще стремительнее перехватил ее, точным и уверенным движением заломив руки за спину.
– Тихо, детка! – насмешливо процедил он. – Не таких скручивали. – Одной рукой сжав запястья девушки, другою он дернул выключатель торшера. Комната погрузилась в темноту.
Увидев, как погасло окно в квартире Орбелиани, Геннадий вскочил со своего каменного сидения, постоял, посмотрел секунду, другую и, круто повернувшись, тяжело зашагал прочь.
А в комнате продолжалась борьба. Слышен был глухой звук ударов, хриплый голос Гнедых:
– Ты кусаться?! На тебе, на!
Внезапно девушка вырвалась из его рук, подбежала к столику и, нащупав тяжелую металлическую пепельницу, с размаху швырнула ее в окно.
Услышав звон разбитого стекла, мгновенно обернулся Геннадий. И тут он ясно услышал голос Оли:
– На помощь! Помогите!
Как сумасшедший рванулся Геннадий Фомин в подъезд. Перепрыгивая ступени, он взлетел на третий этаж и с силой ударил кулаками в обитую кожей дверь.
– Открывайте! Немедленно открывайте! – исступленно кричал он.
...Грохотанье в дверь услышали и в комнате. Гнедых, зло и молча оттаскивавший девушку от окна, выпустил ее, и Оля тотчас выскочила за дверь, в освещенную прихожую. И тут лицом к лицу столкнулась с выходящим из боковой комнатушки Орбелиани. Это произвело на нее такое впечатление, что она замерла на месте, с ужасом глядя на Георгия Георгиевича.
– Вы? Здесь? – еле выговорила она.
Тот гневно вскинул голову.
– Что вы, Оля! Я только зашел. Прошел прямо сюда... надо было. Не успел вот плащ снять. А тут шум, грохот какой-то. Да кто там барабанит? – уже овладев собой, крикнул он в дверь.
– Открывайте! – послышался властный голос Геннадия. – Иначе дверь вышибу!
– По какому праву вы ломитесь в мой дом? – нахмурившись, закричал Орбелиани. – Это хулиганство!
Оля, прижавшись спиной к двери, стояла молча.
– Ах, не откроете? – в голосе Геннадия послышалось бешенство. Дверь заходила ходуном. Чувствовалось, что она вот-вот слетит с петель. Орбелиани предпочел «узнать» голос.
– Геннадий? Вы? Что случилось?
Он приоткрыл дверь, становясь на пороге, но Фомин просто отшвырнул его в сторону и решительно прошел в прихожую. Едва глянув на Олю, избитую, в разорванном костюме, он, ни слова не говоря, распахнул дверь в комнату. Там уже горел свет, и Аркадий Семенович пытался спешно привести себя в порядок. Однако это было нелегко сделать: из глубоких царапин на лице еще сочилась кровь, оторванный рукав халата никак не удавалось «приладить» на место. Увидев Геннадия, он растерянно и жалко заулыбался.
– Геночка? Ну, слава богу, что хоть ты. А мы тут, видишь, пошумели немного... Напились...
– Та-ак, – глядя то на девушку, то на Аркадия Семеновича, подал голос Орбелиани. – Кажется, и я понял. Так-то ты воспользовался моим гостеприимством! – гневно сказал он Аркадию Семеновичу. – А ну, вон из моего дома, подлец! – он широким жестом указал ему на дверь. – Быстро!
– Дайте хоть одеться. Я сейчас, – смущенно бормотал Гнедых, направляясь в дальнюю комнату. Геннадий остановил его.
– Погодите!
Повернувшись к Орбелиани, глухо сказал:
– Извините меня, Георгий Георгиевич. Но тут уже вопрос не моральный... Совершено уголовное преступление. Я должен задержать Гнедых. А вас попрошу позвонить в райотдел.
Орбелиани медленно покачал головой.
– Не стоит. С этого подонка хватит просто вышвырнуть его. Да и не в нем дело... Ему-то как раз в тюрьме самое место, – с наслаждением говорил он, глядя прямо в лицо кинорежиссеру. Он мстил ему за недавнее унижение и потому цедил слова медленно, со смаком. – Но ведь Оленькино имя затреплют, вот что противно. А это, считайте, крест на артистической карьере. Да и вообще... для девушки такое пятно... Нет, немыслимо!
– Какое же пятно? – удивился Геннадий. – Она-то здесь при чем?
– Э-э, Гена, вы что, не знаете людей? – поморщился Орбелиани. – Они же все это истолкуют иначе...
Он подошел к разбитому окну, внимательно осмотрел улицу.
– Кажется, на наше счастье, все тихо. Можно избежать скандала.
– Да вы что, други мои, белены объелись? – вдруг вмешался Аркадий Семенович, уже оправившийся от замешательства. – Вы что лезете не в свое дело? Мало ли что может произойти между мужчиной и женщиной? В таких случаях третий – не мешайся. Ясно вам? А тебе, Генка, я удивляюсь!
– Ну, довольно! – резко оборвал его Геннадий. – Вы действительно взялись не за свое дело. Есть закон.
Он повернулся к девушке, стоящей все в той же позе – прижавшись спиной с стене.
– Оля! – сказал он ровным голосом, подчеркивая официальный характер своих слов. – В данном случае все зависит от вас. Намерены ли вы привлечь к ответственности гражданина Гнедых за попытку...
– Да! – громко сказала Оля, с вызовом глядя на Георгия Георгиевича.
– Тогда не о чем и толковать! – спокойно заключил Геннадий. – Есть заявление потерпевшей, неважно, устное или письменное. Гражданин, я должен доставить вас в...
– Чепуха! – громко воскликнул Орбелиани. – Не слушайте ее, Геннадий. Оля сейчас в запальчивости, сама не понимает, что говорит. Одну минуточку... Оля! – повернувшись к девушке, веско сказал он, глядя ей в глаза. – Подумайте, в какое положение вы ставите себя да и меня тоже. В моем доме. Впрочем, это даже не главное. Вы остались с ним наедине. Ведь никому не объяснишь, что это вышло случайно, что я отлучился на минутку, что мне было необходимо отправить срочную телеграмму...
– А вы, кстати, по-моему, никуда и не отлучались! – вставил Геннадий.
– То есть? – вспыхнул Орбелиани.
– Я все время находился у вашего подъезда. Вы не выходили и не входили.
– Ах, вот как! Кто вам дал право следить за моим домом! Я привлеку вас к ответственности!
– Я не следил за вашим домом. Я ждал возвращения Оли. Мы не договорили.
– Товарищ лейтенант, – ровным, безжизненным тоном сказала Оля. – Я официально прошу вас арестовать этого гражданина, – она указала на Гнедых, – совершившего на меня нападение, подробности напишу в письменном заявлении. Все!
– Одевайтесь! – резко приказал Геннадий.
– Оля! Не горячитесь, умоляю вас! – бросился к девушке Георгий Георгиевич, молитвенно сложив руки. – Взвесьте все хорошенько. Ну, ради меня! Ради нашей... дружбы! Дайте себе время успокоиться. Возбудить дело никогда не поздно, я сам помогу вам.
– Я знаю цену вашей помощи, Георгий Георгиевич! – вдруг сказала Оля таким тоном, что тот мгновенно осекся.
А Геннадий холодно заметил:
– Прошу вас не оказывать давления. Это незаконно.
– Да не оказываю я никакого давления! – закричал Орбелиани, – я сам возмущен до глубины души. Я пытаюсь спасти ее репутацию.
– Это не ваша забота, не хлопочите, – тем же тусклым голосом возразила Оля.
– Геннадий! – Георгий Георгиевич в отчаянии бросился к Фомину. – Ну хоть вы-то не будьте дураком! Вы же понимаете: мы с Олей большие друзья. Больше, чем друзья. Сейчас она возбуждена. Но завтра она откажется от своего заявления, и мы тоже не подтвердим ваших показаний. Вы окажетесь в глупом положении. Аркадий Семенович – уважаемый человек, с именем. У вас будут крупные неприятности. Зачем вам это?
– Ступай-ка, парень, домой, а мы тут без тебя разберемся! – с ухмылкой вставил Аркадий Семенович. – Тоже мне ревнивец! Дали тебе отставку, так нечего личные счеты сводить. За это рога быстро сломают.
– Так, – сказал Геннадий. – Значит, не хотите позвонить? Обойдусь без вас...
Он подошел к телефону, щелкнул рычажком и стал набирать номер, не спуская глаз с режиссера. Орбелиани, оказавшись у него за спиной, схватил со столика бутылку коньяку и с размаху ударил Геннадия по голове. Охнув,
Геннадий выпустил трубку и повалился на пол.
***
На столе дежурного по управлению зазвонил телефон. Старший лейтенант Белоухов снял трубку и услышал взволнованный детский голос:
– Алло! Алло! Милиция? Говорит Володя Алтухов...
– Какой Володя Алтухов? – не слишком кстати переспросил дежурный.
– Ну, просто Володя Алтухов из одиннадцатой школы. Я тут на улице Гоголя, знаете?
...Ему пришлось-таки изрядно побегать по улице Гоголя, этому Володе Алтухову из 11-й школы. Сунув монетку в щель первого телефона-автомата, он тут же увидел, что у него нет трубки, вырвана вместе со шнуром. Второй автомат проглотил монету и не вернул. Около третьего Володя обнаружил, что больше нет двухкопеечной монетки. Растерянно потоптавшись в будке, Володя собрался у кого-нибудь просить монету, но тут до него дошел наконец смысл надписи на аппарате: «Вызов без монет спецслужб»...
Он говорил без остановки.
– В общем, недалеко от поликлиники, знаете? В доме двадцать четыре кто-то изнутри выбил окно. Да, я сам видел. Потом какая-то женщина ка-ак закричит: «На помощь!». Потом какой-то парень ка-ак кинется в этот подъезд! Потом ка-ак начнет бухать в седьмую квартиру! Как откуда знаю? Я же за ним побежал, посмотреть. Только я снизу, со второго этажа глядел, а седьмая на третьем. Ну, и... все. Я ждал, ждал, а все тихо. А разве это может быть, чтоб тихо было?
...Хлебников грузно расхаживал по кабинету и, поглядывая на Сашу, четко диктовал пожилой машинистке:
– Таким образом, учитывая характер его нынешней деятельности, а также появление на «черном рынке» промышленного золота, есть основания полагать, что именно через него происходила утечка золотого песка с охраняемого им прииска...
Только сейчас, слушая четкий голос подполковника, излагающего весь ход дознания, Саша начал понимать, какая огромная работа была проделана отделом, сколько людей было втянуто в ее орбиту – и как незначительна была их роль с Геннадием. Из Красноярска, из Тбилиси, из Сочи и Адлера пришло огромное количество информации – а ведь ее собирали люди, действовавшие оперативно и быстро. Саша попытался представить себе весь объем работы в целом и невольно поразился ее целостности и гармоничности. И все же и их работа с Геннадием входила в общую мозаику пусть маленьким, но важным кирпичиком.
А подполковник продолжал диктовать:
– Недоказанность вины в судебном разбирательстве в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году, освободив его от судебной ответственности, не освободила от ответственности служебной: он был уволен из органов МВД по недоверию. В настоящий момент имеющимися в наличии материалами доказывается и преступление, содеянное в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году. Исходя из вышеизложенного, прошу вашей санкции на арест...
