Текст книги "Без права на покой (сборник рассказов о милиции)"
Автор книги: Эдуард Кондратов
Соавторы: Михаил Толкач,Владимир Сокольников,Тамара Швец,Николай Елизаров,Александр Боровков,Галина Сокольникова,Федор Никифоров,Николай Каштанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
То, что у Курасова должны быть немалые деньги, сомнения не вызывало. Он не пропивал их, как это делал его родной братец, не тратил на случайных женщин, как Гайданов, не разбазаривал на разные радиопогремушки, как Ковалевы, в то же время при дележе брал себе за «старшинство» значительно больше. А брать было из чего. В составленном несколько месяцев спустя «Обвинительном заключении по обвинению Курасова В. В. и других» говорилось: «Общая сумма материального ущерба, нанесенного государственным организациям и отдельным гражданам, составляет 100 048 руб. 38 коп». Однако обыск следовал за обыском, а обнаружить награбленные деньги не удавалось. В конце концов было решено проверить каждый метр приусадебного участка. Двинулись с миноискателем и сразу же сигнал: есть! Копнули лопатой подталивую почву и извлекли... изъеденный ржавчиной лемех от допотопного плуга. Потом пошли пустые банки из-под консервов, кусок рельса, моток проволоки, зубья сломанной бороны – все что угодно, кроме денег. Вернулись снова в дом, в сарай, в амбар – результат прежний: пусто.
Курасов ехидничал:
– Ищите, ищите, до второго пришествия Христа, кхе– хе-хе, еще далеко.
– Да нет, – парировал Алексеев, – управимся раньше.
Наверное, в десятый раз вошли в слесарку, где при первом же обыске изъяли обрез с патронами и орудия грабежа: «фомку», ножовки, ножницы по металлу, мешки... В углу громоздились железные заготовки, похожие на круглые пеналы толщиной с руку взрослого человека. Их тоже до этого неоднократно осматривали, ощупывали – ничего, можно бы оставить и в покое. Но Попов не оставил.
– Понянчусь-ка еще...
Стал сосредоточенно, не спеша перекладывать заготовки с руки на руку и насторожился: одна оказалась вроде бы легче, хотя по размеру не отличалась от остальных. Почудилось или в самом деле? Принес железяку из затененного угла к верстаку, на который бил через окно прямой свет. Здесь и лупа не потребовалась, было видно невооруженным глазом, что поперечная риска с волосок разделяет заготовку на две неравные части. Попов, затаив дыхание, ту часть, что короче, осторожно– осторожно повернул против часовой стрелки. «Пенал» открылся. В высверленной в нем полости лежали свернутые в трубочку сторублевые бумажки.
– Ну вот, гражданин Курасов, – укоризненно покачал головой инспектор, – а вы говорили: до второго пришествия.
Курасов намеревался что-то ответить, но что – осталось неизвестным. Он, как рыба, выброшенная штормом на сушу, лишь беззвучно разевал рот и жадно– жадно ловил воздух. Рушилось все, рушились усилия всей его преступной и омерзительной жизни.
Впрочем, одновременно ожесточенно и отрешенно подумал Курасов, была ли она у него, жизнь-то? Подобно дикому зверю, избегал дневного света, из дома выходил на промысел крадучись, по ночам. Выворачивая чужие карманы, очищая чужие квартиры, оставлял после себя людям горе, слезы, а порою и кровь. Делал вид, что никого не боится, однако постоянно дрожал: вот сейчас подойдут, вот щелкнут наручники. Не знал успокоения даже во сне, вскакивал с кровати в обильном поту, рыча, метался по комнате. Но если это и есть жизнь, то будь она трижды проклята, будь проклята! Только что же тогда получается, тогда зачем он родился на белый свет? Тогда, выходит, была права та подольская старушка следователь, которая пыталась все наставить его «на путь истинный»? У вас, говорила, молодой человек, вся жизнь впереди, сделайте ее осмысленной, нужной людям. Одуматься, говорила, исправиться никогда не поздно.
Чушь! И жизни не было, и впереди ничего нет! На Уголовном кодексе зубы съел, не хуже юристов знает, получит теперь ни больше ни меньше – на всю катушку[3]3
Курасов не ошибся, он был осужден на пятнадцать лет. (Прим. автора*).
[Закрыть]. А ему не двадцать первый, как было в сорок восьмом. Так что если бы и захотел одуматься, поздно. Уже поздно... Выйдет на свободу под семьдесят. Дотянет ли?
А вообще та божья старушка была занятная, разными там изречениями мудрецов была напичкана, сыпала ими без запинки. Особенно любила цитировать этого, как его, ну, такая коротенькая фамилия...
Курасов охватил лицо широкими ладонями, покачиваясь взад-вперед, стал вспоминать. И вспомнил Гёте:
Без пользы жить – безвременная смерть...
«Смерть?»
Ему хотелось выть волком. Но недаром, видно, сказано, что привычка – вторая натура. Он лгал даже себе, лгал, пытаясь убедить себя, что никакой разницы нет, живет ли человек с пользой или без нее. Все равно ведь умрут и те и другие. Какая же разница?
А такая. Люди, подобные Курасову, исчезают бесследно. Были – и нет. У других жизнь продолжается и после них. В построенном доме. Во вспаханном поле. В тропинке, проторенной к роднику...
Вечный бой
Вместо эпилога
Весна 1979 года на Средней Волге выдалась необыкновенно дружной. Она враз взломала лед и вместе с ним клокочущие вешние воды унесли накопившийся за зиму строительный мусор, разный хлам, слизнув все это с освобожденных берегов. fОставляя за собою пенистый след, по бездонной и неоглядной глади богатырской реки двинулись величественные многопалубные электроходы, обгоняя чаек, помчались торпедообразные «Ракеты» и «Метеоры», трудяги-буксиры потянули баржи. Со стороны Жигулей, подернутых синеватой дымкой, ветер– хлопотун нес в город настоенный на цветах и разнотравье неповторимой сладости запах, в зеленых рощах самозабвенно пели иволги, из зачарованных кустов сирени рассыпалась соловьиная трель.
В один из вечеров этой благодатной поры обновления лика земли, закончив очередной трудовой день, Иван Михайлович Садкин и Александр Николаевич Алексеев спустились по Пионерской улице к набережной. Час назад в областном суде Курасову с его сообщниками был вынесен приговор, дело закончено, и теперь можно было позволить себе хоть немножко расслабиться душой и телом, ни о чем не думать, не тревожиться, словом, отдыхать. Однако не думать и не тревожиться Садкин с Алексеевым просто-напросто не могли, не имели права – такая уж выпала на их долю профессия. Еще перед началом суда им стало известно, что из зверохозяйства Куйбышевского облпотребсоюза начали исчезать песцы– щенки. По предварительным сведениям, их похищает шайка из трех-четырех человек. А это значит – новое дело...
Новое и, к несчастью, не последнее. Еще не перевелись воры и аферисты, насильники и убийцы, еще бродят по городам и селам под покровом ночи человеческие отбросы. Конечно, придет время, и с ними будет покончено, а пока приходится охранять, защищать от них все то, что составляет счастье, радость, благополучие честных людей, в том числе, случается, и самою жизнь.
Чудесный ли вечер был тому виною – настраивал на лирический лад, или по какой иной причине, как бы там ни было, а, втягивая в себя полной грудью набальзамированный речной воздух и не отрывая глаз от убегающих к горизонту заволжских далей, Иван Михайлович и Александр Николаевич почти одновременно вспомнили любимые стихи любимого поэта.
И вечный бой! Покой нам только снится Сквозь кровь и пыль...
Стихи поэт написал в другое время, по другому поводу, но они были так созвучны душевному настрою этих двух сравнительно уже немолодых бойцов уголовного розыска.
ГАЛИНА СОКОЛЬНИКОВА. УДАР НА СЕБЯ
Можно ли предугадать, как поведет себя человек в критические минуты?
У каждого своя дорога в жизни и от него самого зависит, ведет ли она к полнокровному, радостному ощущению каждого дня или просто к отсчету времени, к тоскливому подведению итогов прожитого.
Щедры и притягательны мужество, доброта, бескорыстное товарищество. Не они ли основа основ и нравственного жизненного кодекса, и взлета человеческого духа в «звездный час» судьбы? Да, они! – твердо и убежденно отвечают те, кто хорошо знал и навсегда запомнил старшину милиции Чуракова.
Командир дивизиона дорожно-патрульной службы майор милиции П. Записов:
– К нам Валентин Чураков пришел сразу после увольнения из армии. Еще тогда мы заметили в его характере чувство особой ответственности за все то, что ему поручалось. И на втором году службы в дивизионе избрали секретарем комсомольской организации. Потом он семь лет подряд бессменно был им. Ибо на редкость зорко разглядывал Чураков в каждом человеке все лучшее и на этом лучшем поднимал человека.
Песни любил разные, а больше всего про сотню юных бойцов из буденновских войск. С его легкой руки она стала вроде гимна у всех ребят. Готовят ли, бывало, машины на линию или занимаются каким другим делом – напевают, серьезно так, даже торжественно.
Но и спрос был у Валентина с комсомольцев за дисциплину, за соблюдение порядка и законности строгий. Порой мягко, тактично напоминал, что еще гуманисты прошлого века считали величайшую твердость величайшим милосердием. И на его требовательность не обижались, более того, избрали председателем товарищеского суда. Словом, душа и совесть нашего коллектива – вот кто был Валентин Чураков. Сломается машина у товарища, он поможет отыскать неисправность, поделится запчастями. Забуксует на дороге автомобиль – не проедет мимо, даже если у него давно закончился рабочий день, поспешит на выручку.
Спортом занимался...
Инспектор дорнадзора лейтенант милиции В. Мордовии:
– Не просто занимался, был классным спортсменом. На зональных соревнованиях в Краснодаре старшина милиции Чураков к нашей радости и гордости занял третье место среди лучших милицейских многоборцев России. Он вошел в сборную РСФСР, и ему присвоили звание кандидата в мастера спорта по автомотоспорту. Ребята рассказывали: всегда старался там на номер впереди идти. На себе проверит трассу, потом подсказывает, как легче и быстрее ее преодолеть. Улыбается, а у самого руки от напряжения дрожат. Спрячет их за спину и успокаивает:
– Вперед, мужики! Проскочите как по маслу...
Крепкий был парень, сильный, а сердце доброе, распахнутое...
Инспектор дорнадзора сержант В. Демидович:
– Помню, в командировке в отдаленном районе, на уборочной дело было, ближе к осени. Спали на полевом стане. Ночью уже холодно. С механизаторов одеяла сползают, но сон крепкий после работы, дрогнут, а не просыпаются. Так Валентин всю ночь на них одеяла поправлял.
Лейтенант милиции В. Мордовии:
– У Валентина была особая, можно сказать, врожденная интуиция на нарушителей порядка. Однажды он принял по рации сообщение, что на улице Запорожской «Волга» сбила женщину. Он патрулировал в том районе и, сориентировавшись, на предельной скорости вышел на поворот улиц Победы и Гагарина. И сразу в переулке между домами увидел, как скользнула во двор «Волга», лихо перескакивая через бордюры. Валентин не стал гнать по двору – люди там, а обогнул квартал, поставил свои «Жигули» поперек проезда и встретил «Волгу». Вообще у него была эта привычка – принимать на себя удар. Дело здесь не в шальной храбрости. Он сам отлично понимал и стажеров учил, что мы ответственны прежде всего за жизнь человека, попавшего в беду. А потом уже за свою...
Майское утро было свежим и нарядным. Под ласковыми солнечными лучами подсыхали лужицы на политых дорогах и тротуарах. От вида яркой зелени и благоухания цветочных газонов у людей светлели лица.
У здания дивизиона подтянутые, мускулистые парни ждут развода и слушают своего старшину. А тот, сам удивляясь вчерашнему открытию, рассказывает, как увлеченно впервые играл в «гаишника» его шестилетний Алешка.
– Чураков! – послышался голос командира.
Вмиг посерьезнев и быстрым движением поправив слегка сбившуюся фуражку, старшина исчез за дверью. Когда вернулся, на молчаливые взгляды сослуживцев ответил:
– Еду в Сергиевск. Сопровождающим. Скоро увидимся на трассе.
Улыбнулся, поднял руку, и его желто-синие «Жигули» с номером 26—70 КШШ исчезли за поворотом...
Чураков вел машину мастерски, плавно, без рывков. Мелькали полосатые оградительные столбы, гудел ветер, упруго бьющий в лобовое стекло. За ним шла колонна автобусов: двести шестьдесят рабочих треста Промстрой направлялись в Сергиевск. Инспектор держался ближе к центральной линии, стараясь «отжать» встречный транспорт от автобусов, обеспечивая их безопасность на дальних подступах.
И вот – роковой сорок девятый километр.
Навстречу шли тяжело груженные ЗИЛы. Вдруг из-за них, обгоняя, вывернул мощный КамАЗ с прицепом. Его столкновение с головным автобусом было неминуемо...
Шофер В. Корнилов, который вел первый автобус, потом рассказал:
– «Жигули», когда грузовик выскочил, сначала резко затормозили. Я хорошо видел, как инспектор оглянулся на нас. Затем он прибавил обороты двигателя и резко повернул машину, загораживая нас собой...
Татьяна Чуракова, жена Валентина:
– Когда Валя приходил домой, сразу всем становилось веселее и настроение поднималось. Такой он был, жизнерадостный. Сына очень любил. Алеша наш рос беспокойным, много приносил забот и хлопот, и Валя многое брал на себя. С работы вернется – и в магазин сходит, и печь истопит, и обед приготовит. Так это легко все у него получалось, будто и не устал он вовсе. Уже после того, как его не стало, я узнала, какая тяжелая, нервная, опасная была у него работа.
А что он так поступил, я не удивляюсь. Идем мы с ним из гостей однажды и видим, как трое парней бьют одного. И народу кругом полно, а никто не заступится. Валя, не мешкая, к хулиганам, разогнал их, а мужчин пристыдил, что не остановили тех хулиганов. Он никогда не мог пройти мимо грубости, жестокости. Скажет мне: «Танюша, в сторонку», – и разбирается.
Алеша на него очень похож. Вот детская фотография Вали, вот Алексея – одно лицо...
По дороге идут машины. Спешит, не останавливается их поток. Вот сорок девятый километр, тот самый. Желто– синие «Жигули» с проблесковым «маячком» на крыше сворачивают с обочины и замирают. Лейтенант Валерий Мордовии выходит и несколько минут стоит, глядя на мелкие-мелкие осколки стекла на асфальте от машины Валентина Чуракова. Ветер шевелит густую, с широкой полосой седины, шевелюру Валерия. Отсвечивают капельки стекла, словно застывшие слезы... Спешит, не останавливается поток машин. Не останавливается, не прерывается память.
В майское утро, двадцать шестого числа, когда навсегда уехал от друзей Валентин, они собираются у его скромного обелиска. Хорошо, что он стоит на самом краю косогора, внизу под которым пролегает бойкая дорога. Они стоят плотной шеренгой, склонив головы, и слушают такой привычный, ровный дорожный шум. А потом присаживаются на несколько минут на зеленую траву косогора и... поют. Поют про сотню юных бойцов из буденновских войск. И с друзьями Валентина – Алексей в милицейской фуражке. Вылитый отец...
Родина высоко оценила подвиг своего сына: старшина милиции Валентин Владимирович Чураков награжден орденом Красной Звезды (посмертно).
В зале боевой славы застыли в строю сотрудники милиции. Вручая награду родным героя, начальник УВД генерал-майор милиции В. Ф. Шарапов сказал:
– Валентин Чураков был подготовлен к подвигу всей своей жизнью. Его хорошо воспитывали в семье, школе, комсомоле, в армии. И потом он получил крепкую профессиональную закалку в дивизионе дорожного надзора, подразделении, сплоченном и дисциплинированном. И в решительный момент, когда проверяются качества сотрудника милиции и человека, он сделал все, что требовали от него долг и совесть, как продиктовали ему мужество и доброта.
Он погиб, защищая двести шестьдесят жизней. Было ему двадцать девять лет...
ФЕДОР НИКИФОРОВ. СХВАТКА НА КАМЫШОВОМ ОЗЕРЕ
– Откуда все-таки приходят в милицию?
– Путей много. Но чаще всего после службы в армии.
Из разговора
Великое звание
О чем может думать человек, собирающий в лесу грибы?
Прапорщик Александр Винокуров осторожно разгребает сухим прутиком опавшую листву. Глядит под ноги. Глаза делают свою работу, мысли – свою... Вон крупно отпечатались на косогоре подковообразные следы. И в каждом – светло-коричневая шляпка подберезовика. Семь штук крепышей один к одному. Этакая прерывистая грибная строчка на земле. Видать, лось, однажды пройдя здесь, копытами угодил в грибницу и разнес, рассеял ее.
За все лето и осень Александр Филимонович, пожалуй, впервые выкроил для отдыха часок-другой из непрерывной цепи старшинских забот. Цели уж ему захотелось побыть в одиночестве, значит, в том есть необходимость. Накануне у него состоялся не очень приятный разговор с одним из подчиненных. В общем-то ничего чрезвычайного не произошло. Но это смотря для кого как... Тот, с кем он. беседовал, незадолго перед отбоем, в личное время, оказался свидетелем нарушения внутреннего порядка. Устроившись в курилке, трое солдат решили сыграть в подкидного дурачка. Игра в карты в армии запрещена. Но видевший это не сделал замечания своим товарищам. Он сам не участвовал, но и не препятствовал нарушению. Словом, занял позицию пассивного наблюдателя. Между тем человек этот – кандидат в члены партии.
Оставшись с ним наедине, прапорщик сказал: – Коммунист – великое звание. Вы находитесь пока на подступах к нему. А вчера сделали шаг назад... Если каждый день по такому шагу, куда докатитесь?..
По лицу собеседника пошли красные пятна. Подействовали на него эти слова. Похоже, даже обидели. Но ведь говорил не кто-нибудь, а старшина подразделения, который к тому же еще и заместитель секретаря партийной организации. Пришлось молча, скрепя сердце проглотить обиду.
Винокуров догадывался о состоянии своего младшего товарища. Хороший, в сущности, парень, отличный специалист, он будет теперь несколько дней переживать. Ну что ж... Пусть сам придет к осознанию своего места в коллективе. Служить и отвечать лишь за себя – мало для коммуниста. А то, что попервоначалу обиделся, не беда. Это пройдет. Главное – чтобы понял.
Бывало и прежде, втихомолку «дулись» на Александра Филимоновича люди, задетые его прямотой. А спустя месяцы, годы, уволившись в запас, присылали письма. Благодарили за строгость спроса. За науку.
Товарищ старшина
То давняя история. Но не настолько, чтобы в подразделении совершенно забыли о ней. Тем более что она в своем роде единственная. За десять лет службы Винокурова в должности старшины в его практике ни прежде, ни потом ничего подобного не встречалось.
Как-то перед завтраком, на построении, солдаты, полные смятения, обратились к прапорщику. Оказалось, у одного пропали часы, у * второго – электробритва, а у нескольких человек – деньги... Накануне вечером из городка убыла большая группа прикомандированных. И кое-кто предположил: мол. не иначе, они.
Винокуров, однако, был другого мнения. Доложив командиру о чрезвычайном происшествии, он заметил:
– Наших гостей я не подозреваю. Во-первых, свалить вину на них – это самый легкий путь, и потому чаще всего неверный. Да и некрасиво по отношению к ним. Полагаю, вещи и деньги взял кто-то из своих. Специально подгадал так, чтобы отъездом прикомандированных прикрыть себя. Он же знал, что пропажу обнаружат сразу... Разрешите, товарищ майор, я сам возьмусь за это дело. Как говорится, тряхну стариной.
– Ну что ж, Александр Филимонович, вы меня убедили. Действуйте...
Старшина не спешил с расследованием. Но это лишь на взгляд со стороны. Потому что никого не вызывал, не расспрашивал, не уточнял обстоятельств. Зато он думал сейчас. Думал о подчиненных. Зная их прошлое и настоящее, еще и еще раз оценивал сильные и слабые стороны каждого. Взять деньги и ценности у товарища мог только эгоист по натуре. Подобный тип людей явно или тайно, в зависимости от обстоятельств, свысока относится к окружающим. А этим выдуманным превосходством своим, как экраном, отгораживается от угрызений совести.
В данном случае ощущается почерк мелкого, но достаточно хладнокровного карманника. До поры до времени он маскировался под честного нормального парня, такого, как все. Он и впредь постарается носить эту маску, которую сбросил, наверное, на полчаса, в полной уверенности, что разоблачить его не смогут.
Не спеша обходил свое немалое по размерам хозяйство старшина. Заглянул в котельную. Осмотрел баню. Издали понаблюдал за клетками, в которых содержались сторожевые собаки. Доступ к ним имел лишь рядовой Афанасий Карагин. Сильные злые овчарки никого больше не подпускали к себе. В обязанность Карагина входило разводить своих любимцев на посты, ухаживать за ними: поить, кормить, следить за здоровьем и чистотой четвероногих помощников человека.
Когда-то, еще до армии, Карагин имел несколько приводов в милицию. Улица связала его с людьми, нечистыми на руку. Винокуров никогда не напоминал об этом солдату, да и повода не было. Но помнить о том прапорщик обязан. Среди товарищей Афанасий держался особняком. В какой-то мере этой обособленности способствовала сама должность его. Но Александр Филимонович знал, что задиристо самолюбивыми людей делает не должность, а характер. Карагин, как показывали наблюдения, по своему адресу не терпел шуток. Высмеять же соседа по курилке, и зачастую зло и беспощадно, случая не упускал. Не прост ох не прост был рано потерявший отца парень.
«Интересное местечко, – мысленно произнес старшина. – При желании тут, в клетках, можно спрятать что угодно. Охрана-то вон какая зубастая. Сунься попробуй».
На следующее утро прапорщик стал по одному вызывать к себе солдат и сержантов для беседы. Где-то двадцатым или двадцать первым пригласил и рядового Карагина.
– Человек вы самостоятельный, – сказал ему старшина. – Как замечал, на все имеете свою точку зрения: другим не поддакиваете. Поэтому и хочу спросить, как по– вашему, кто мог взять деньги и остальное?
Солдат сжал губы, лишь на мгновение опустил глаза, а когда поднял их на старшину, в них появилось жесткое выражение:
– Чужая душа – потемки, товарищ старшина. Вон сколько народу перебывало у нас. И каждый, наверное, себя хуже других не считает. Почему же я должен знать, что и у кого на уме?
– Ну а все-таки? Могли бы вы сделать какое-то, пусть самое предварительное, заключение?
– Нет, Шерлока Холмса из меня не получится. У самого стащили электробритву. Теперь небось она далеко-о отсюда.
– Ладно, разберемся... Можете быть свободны, товарищ Карагин.
По тому, с. какой подчеркнутой старательностью изображал спокойствие солдат, как, выходя из канцелярии, вдруг обернулся и глянул на старшину, Александр Филимонович догадался: он. А версия с бритвой – уловка, дескать, кто же сам у себя потащит?
Как ни в чем ни бывало продолжал Винокуров беседовать с людьми. А вечером позвонил в штаб части и попросил прислать в подразделение ветфельдшера. К тому же подошел срок проведения дезинфекции клеток. Так что предлог был удобный.
...Когда собак увели, а делал это, разумеется Карагин, старшина тщательно осмотрел клетки. В одной из них, под полом, обнаружил оцинкованный ящик из-под патронов. Сейчас в нем лежали деньги, часы и «пропавшая» у Карагина бритва. Изъяв содержимое тайника, Александр Филимонович ушел в казарму. А через час туда прибежал запыхавшийся и бледный Карагин:
– Товарищ старшина, товарищ старшина, я должен вам что-то сказать!
– Слушаю вас.
– А вы не передадите наш разговор ребятам?
– Смотря что... Одно могу сказать твердо: будете со мной откровенны до конца, я вас не подведу.
Афанасий вдруг весь как-то съежился, потух:
– Боюсь... Хуже мне будет.
– Если не доверяете, тогда ничего говорить не надо.
– Вам скажи, ребята узнают.
– Разве был случай, когда бы я не сдержал свое слово?
– Не было.
– Так в чем же дело? Впрочем, если сомневаетесь во мне, тогда идите. Идите и подумайте.
Во время вечерней поверки, закончив перекличку, старшина всенародно возвратил деньги, часы и электробритву их владельцам. Это был точно рассчитанный психологический ход. Белый как мел отходил от прапорщика Карагин со своей нашедшейся «пропажей». Перед строем личного состава прапорщик пообещал, что отныне в казарме ничего не пропадет. Так оно потом и вышло.
А Карагин ходил сам не свой. Осунулся, потемнел с лица. Александр Филимонович не подгонял событий. Знал о той мучительной внутренней борьбе, какая кипела сейчас в душе Афанасия. Уличить солдата труда бы не составило. Но хотелось не уличить – перевоспитать. Отец Карагина, участник Великой Отечественной войны, умер от старых ран. Мать занята была на тяжелой мужской работе. Афанасий, предоставленный сам себе, рос почти без присмотра. Уличная вольница была его воспитателем. Но ведь осталась же в нем какая-то отцовская закваска! Винокурову важно было не сломать парня, а поставить на ноги. Да так, чтобы уже никогда не появилось в нем желания «упасть» снова. Прапорщик терпеливо ждал. И наконец, еще через сутки, Афанасий, который, похоже, вторую ночь не смыкал глаз, пришел и признался:
– Товарищ старшина, я это... деньги взял и часы.
– Но почему? Почему вы поступили так?
Солдат молчал. На лбу и висках у него пробились крупные капли пота.
– Уверен был, что вы придете. Себя ведь не обманешь, – продолжал медленно Винокуров. – От суда своей совести, будь ты хитрее и умнее всех на свете, не убежишь.
Карагин непроизвольно положил себе руку на грудь, сделал судорожное глотательное движение, прогоняя застрявший в горле жесткий, как наждак, комок.
– Без совести человек – все одно что нет человека, – размышлял вслух прапорщик. – Так, некий образ в материальной оболочке. Ни отцовской крови в нем, ни памяти о той, кому обязан рождением на белый свет, ни родины, ничего святого за душой. Вы об этом-то хоть подумали?
– Как же мне жить теперь? Что делать? – потерянно топчась на месте, осевшим голосом спросил Карагин. – Позора не вынесу.
– Жить? Ясно как – по-человечески. Честно жить, – сказал Винокуров. – А слово я свое сдержу. Никто из ваших товарищей об этом не узнает. Вы доверились мне – и я верю вам.
– Как?!
– Да так... Ведь и отец ваш верил, что вы настоящим человеком будете.
Потом у старшины, прямо скажем, состоялся нелегкий разговор с командиром подразделения. Тот полагал, что дело рядового Карагина необходимо передать в военный трибунал.
– Главный суд уже состоялся, – убеждал его Винокуров, – Карагин сам осудил себя. И лучший выход – оставить все как есть. Да, была в парне червоточина, гнездилась, словно червь в молодом подберезовике,– рассуждал прапорщик. – Но стоило положить гриб в соленую воду– и червь покинул его. Мне представляется, что за эти дни я Карагина узнал, как собственного сына. И говорю вам: не подведет он теперь. Ведь его эгоизм дотла выгорел. Душой переплавился человек.
Старшина и командир, оба коммунисты. В конце концов они сошлись во мнении.
А спустя шесть месяцев рядовой Афанасий Степанович Карагин увольнялся в запас. Со старшиной попрощался особо:
– Александр Филимонович, я решил поступить в высшую школу МВД. Хочу стать таким же, как вы. Пройти по жизни вашей дорогой.
Слова цену имеют, когда делом подкреплены. Ныне Афанасий Карагин – офицер милиции, сотрудник Московского уголовного розыска. Но поскольку человек, о котором идет речь, не придуманный нами персонаж, а вполне конкретное лицо, оговоримся, фамилия его здесь изменена. Все, что читатели узнали, осталось в прошлом. А плохому прошлому Карагина не место в его нелегкой и светлой сегодняшней судьбе. Однако и не рассказать о том, что было, мы не вправе. В противном случае трудно понять, в чем состоит главная черта прапорщика А. Винокурова, требовательность которого по отношению к подчиненным вошла в подразделении чуть ли не в пословицу. «Строгий», – отзываются о нем солдаты. «Очень строгий. Как отец», – уточняют другие. И это правда.
Родился Александр Винокуров в 1937 году в селе Городище, неподалеку от Сталинграда. Отец его работал механиком в аэропорту. То же самое пришлось ему делать и на войне. Домой Филимон Андреевич вернулся обойденным осколками и пулями, с медалью «За отвагу», орденами Отечественной войны II степени и Славы III степени, другими наградами.
А вот разрыв снаряда, что упорно потом преследовал Сашку в снах, унес жизни его старшего брата и сестры. Остальные пятнадцать горячих кусочков германского металла приняла в себя мать. Она долго болела. Болела, но работала. Сначала свинаркой на подсобном хозяйстве силикатного комбината, а с осени сорок шестого и до настоящего времени – кастеляншей в общежитии на том же предприятии.
Изо дня в день превозмогала Анастасия Леонтьевна свои хвори в заботах о детях. Восьмерых из двенадцати удалось ей с мужем сохранить, вырастить и вывести в люди. Этот ее женский подвиг отмечен орденом «Материнская слава» I степени.
С того же силикатного комбината, где трудились отец, мать, братья, был осенью пятьдесят шестого года призван в армию и электрик Александр Винокуров. Служить ему довелось во внутренних войсках. Уже на первом году солдатской жизни за проявленные при задержании особо опасных преступников умелые и решительные действия командир части присвоил Винокурову звание «ефрейтор».
А произошло все до удивления буднично.
