Текст книги "Без права на покой (сборник рассказов о милиции)"
Автор книги: Эдуард Кондратов
Соавторы: Михаил Толкач,Владимир Сокольников,Тамара Швец,Николай Елизаров,Александр Боровков,Галина Сокольникова,Федор Никифоров,Николай Каштанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
Рысь выходит на охоту
1
На подготовку к последнему и, как он сам определил, решительному выходу на грабительскую тропу Курасов затратил семь лет. И все эти семь лет ему не давали покоя два вопроса. Первый: что должен стать основным объектом предстоящих воровских операций; из кого сколотить немногочисленную, в три-четыре человека, группу, но крепкую, надежную, на которую мог бы положиться, как на самого себя. После долгих бессонных ночей решил: карманы и частные квартиры исключить полностью. Люди поумнели, даже самая последняя базарная торговка дневную выручку теперь не в чулок сует, не в кубышке глиняной прячет, а норовит положить на сберегательную книжку. С квартирами тоже морока, дома стали строить – в одном запросто разместится целая деревня. Сумей-ка из такого дома незаметно вынести пару, скажем, чемоданов. Дудки! А вот если шуровать по сейфам не очень больших учреждений, где охрана не столь строгая, руки погреть можно.
Сложнее было со вторым вопросом.
Сначала Курасов прощупал своего сменщика – человека желчного, всегда и всем недовольного, ради бутылки, кажется, готового собственную душу черту заложить. Преподнес ему сто граммов с прицепом(алкоголику больше и не надо), как бы между прочим сказал:
– Вчера, брат Федя, занятную заметку в газете прочитал. Один... парень в районном банке сейф взломал...
– ?
– ...а в нем десяток пачек денег.
– Ну и чего?
– Забрал, конечно.
– Я не о том, Васильич. Чего, говорю, тому взломщику-то?
– А-а... Известное дело, дали срок.
– Срок, срок... – Федор икнул, матюкнулся, заметно и сразу протрезвел. – Я бы такую сволоту бессрочно, к стенке! Чтобы другим было неповадно. Потому как на чужой каравай рот не разевай...
Потом подобное же зондирование, лишь с различными вариациями, Курасов провел бессчетное количество раз и в конце концов нашел того, кого хотел. Им оказался некто Виктор Ковалев, двадцати пяти лет от роду, нигде не работавший. Встретил Ковалева Курасов на кочующем (определенного места в городе у него не было, мотался из одного района в другой) птичьем рынке у бывшего Цыганского базара.
Ковалеву, страстному голубятнику, до коликов в животе понравился турман. Необыкновенного изящества и расцветки, а денег на покупку не хватало. У него было семнадцать рублей, хозяин же турмана запросил четвертную и не уступал ни копейки.
– Хочешь, – уговаривал Ковалев, – рубашку впридачу кину, только два раза стиранная, слышь? Тускли сниму, еще почти целенькие, слышь? Ну, жмот! Ну, барыга! Слышь, что ли?
Ни в какую!
– Охота тебе унижаться, приятель? – вмешался в разговор Курасов. – Знаю я этих типов, они за гривенник задушатся. – Неожиданно поинтересовался. – Где живешь-то?
– На Ветлянской. А что?
– Да так. Я на Кабельной. Ка-бель-на-я. Запомнишь? – Курасов вынул из внутреннего кармана пиджака бумажник, отсчитал восемь рублей. – Держи. Разбогатеешь – вернешь.
– А ежели обману?
– Меня?
Они встретились взглядами. Из глаз в глаза будто ударил электрический заряд. И оба мгновенно поняли: свои! Но Ковалев интуитивно почувствовал и другое – неизмеримое превосходство над собой Курасова. Потому проговорил совершенно изменившимся тоном:
– Это я нарочно, чтобы рисануться. А сармак ... Конечно же, как только будут, принесу.
Курасов еле приметно усмехнулся:
– О чем и разговор. Ты ведь не какой-то паршивый баклан.
И опять скрестились их взгляды. И опять в глаза из глаз – электрические искры. И хотя по-прежнему молчаливое, но полное признание: свои, свои!
Ковалев пришел в конце недели. Курасов сразу же увел его в слесарку, прихватив с собой поллитровку «Московской». Спустя некоторое время еще одну такую посудину принес позванный Лизаветой сорокапятилетний деверь Иван. Тертый-перетертый калач (первый раз, в 1959-м, народный суд Бауманского района Москвы лишил его свободы сроком на один год, последний раз, в 1971-м, народный суд Волжского района Куйбышева – на четыре года, а всего имел пять судимостей), Иван был в полном курсе всех задумок старшего брата.
2
Кончалось лето. Днем еще бывало тепло и солнечно, а по ночам уже чувствовалось прохладное дыхание приближающейся осени, часто накрапывал дождь. Таким вот хмурым да пасмурным выдался и вечер в ночь на двадцать второе августа. По низкому небу, извиваясь змеиными клубками, плыли тяжело набухшие тучи, протяжно и тоскливо завывал холодный ветер.
– Лучшей погодки не придумаешь, – удовлетворенно заметил Курасов.
Он сидел на верстаке, обитом нержавеющей жестью, в своей слесарке. По правую руку от него – Иван, по левую – житель села Черноречье, что километрах в шести-семи от Куйбышева, Александр Гайданов, завербованный Курасовым в свою шайку почти одновременно с Ковалевым.
– Погода, говорю, самый раз. Сейчас тронемся. Но прежде... – Умышленно не договорив фразу, Курасов пружинисто спрыгнул с верстака и на то самое место, где только что сидел, положил обрез из охотничьего ружья шестнадцатого калибра, рядом – два лоснящихся патрона. – Тебя это, Ваня, – предупредил брата, – не касается. А ты, Саня, погляди, пощупай.
Как бы взвешивая, Гайданов подержал на широких, плохо вымытых ладонях обрез, одобрил:
– Винтарь классный.
Патроны же, через прозрачную целлулоидную прокладку которых отчетливо просматривалась дробь, вызвали у него удивление.
– Картечью, что ли, заряжены? Такими не то что человека, такими и медведя уложить можно.
– Можно, – с нажимом .подтвердил Курасов, влившись в лицо собеседника немигающими зеленоватыми глазами.
Гайданов внутренне содрогнулся – убьет, бандит, и бровью не поведет! – но виду не показал, проговорил с достоинством:
– Будь спок, босс. Уговор наш помню, в милицию не побегу. Так что стращаешь меня понапрасну.
– Это я на всякий случай, для профилактики, чтобы ты, кхе-хе-хе, не забывал, какое дело начинаем. – Курасов неуловимым движением взял с верстака обрез с патронами и, не успел Гайданов моргнуть, спрятал под широкой полой дождевика. – Пошли!
Через несколько минут ходьбы они вошли в третий номер трамвая, не вызвав у пассажиров ни малейшего любопытства. Ведут себя тихо, мирно, одеты прилично, у одного, того, что в плаще, «дипломат» – скорее всего, с вечерних занятий домой возвращаются. Чего ж тут необычного?
У кинотеатра «Мир» Курасов со своими спутниками пересел в «восьмерку», и та благополучно довезла их до Безымянской Тэц.
Еще минут двадцать резвой ходьбы – и широкой слюдяной лентой заискрилась Самара. Двинулись вдоль реки, высматривая подходящую лодку. Сторожа не опасались – дурак, что ли, торчать на дожде? Наверняка дрыхнет в своей будке. Выбрали фанерную байдарку. Легкая и послушная, она вмиг доставила своих новоявленных хозяев на противоположный берег, послушно ткнулась в него носом.
– Теперь веди, – негромко приказал Гайданову Курасов, после того как они надежно спрятали лодку в прибрежном тальнике. – Не заплутай, темень-то непроглядная.
– Да я тут с закрытыми глазами, село-то, чай, не чужое, – беспечно-бодрым голосом ответил Гайданов, хотя у самого по спине мурашки ползли. Выполняя задание Курасова, он половину минувшего дня незаметно крутился возле магазина. Покинул свой пост лишь тогда, когда продавцы закончили работу и ушли домой. Наторгованные ими деньги остались в магазине – это Гайданов установил точно. Но вдруг, пока он бегал в город, что-нибудь произошло, вдруг денег там уже нет?. Тогда ему несдобровать, бандюги, видать, не приведи господи, человека отправить на тот свет им ничего не стоит...
На околице Черноречья Гайданов круто свернул с дороги, повел Курасовых огородами. Они тянулись по отлогому берегу речки, от которой и получило село свое название.
Всю дорогу молчавший Иван легонько придержал брата за мокрый рукав плаща.
– Парень, однако, соображает.
Василий самодовольно хмыкнул:
– Дураков мне не надо.
Когда вышли к магазину, была уже поздняя ночь и по-, прежнему моросил мелкий дождь, так что вероятность встретиться с кем-либо из местных жителей полностью отпадала. Тем не менее Курасов распорядился:
– Ваня, покарауль. Мы управимся и вдвоем. В случае чего свистнешь. – Подтолкнул Гайданова. – Двинулись...
Тот осведомился жарким шепотом:
– Будем снимать замки?
Курасов отрицательно мотнул головой, показал на угловое окно:
– Через него.
Окно было надежно защищено решеткой из металлических прутьев толщиной с добрый палец, и Гайданов подумал: «Разве ее осилишь?». А его старший напарник на пустые размышления времени не терял. Вынул из «дипломата» специально сделанный им для подобных операций разборный ломик – «фомку», поддев им решетку, нажал с неестественной для человека его возраста силой.
Раздался скрежет, показавшийся Гайданову оглушительным и заставивший его затаить дыхание. Курасов тоже замер, ибо скрежет и на самом деле был достаточно громким. Вытянув непомерно длинную шею, напряженно прислушивался: не топает ли кто к магазину, заподозрив неладное? Но Иван сигнала тревоги не подавал, в селе, давно потушившем огни, было спокойно. Лишь на его окраине, где находился скотный двор, протяжно промычала корова, да возле школы поскуливала собака, видно, ей снился дурной сон.
Курасов снова приналег на «фомку». После того как с помощью Гайданова он вырвал решетку, выставить раму особой трудности и сложности уже не составляло.
Не мешкая ни секунды, один за другим проникли в магазин. Гайданов сразу было хотел метнуться к полке с вином и водкой, но Курасов, будто железными клещами стиснув ему плечо, жестом показал: за мной. Слегка растопырив локти, бесшумной и невесомой тенью подобрался к сейфу, однако вскрывать его начал не сразу. Сначала зарядил обрез и положил на перевернутую вверх дном картонную коробку так, чтобы он был под рукой, потом на свои жилистые руки натянул тонкие резиновые перчатки, затем точно такие же молча протянул Гайданову (решетку и раму они взламывали в других, более грубых) и только после всего этого извлек из «дипломата» ножовку.
Жиг, – тонюсенько разнеслось по магазину, – жиг, жиг, жиг!..
Пилили попеременно, без единой передышки. Покончив с верхней петлей сейфа, тотчас принялись за нижнюю.
Жиг, жиг!..
Так десять минут, пятнадцать, двадцать. Наконец и вторая петля перепилена. Спрятав ненужную больше ножовку, Курасов снова пустил в ход свой универсальный ломик. Гайданов невольно сделал шаг назад. Ну как дневную выручку продавцы все-таки сдали, а он не уследил? И едва не вскрикнул от радости, когда за медленно и словно бы нехотя открывшейся дверцей увидел внутри сейфа аккуратно сложенные пачки денег.
...В город на улицу Кабельную, в слесарку Курасова, они вернулись перед рассветом. Мокрые, усталые, но чрезвычайно довольные. На верстак, который одновременно служил и столом, выложили деньги, не торопясь, сосчитали. Оказалось пять тысяч двести девяносто семь рублей.
– Подходяще, – одобрил Курасов-старший.
– Вполне, – согласился Курасов-младший.
И оба покровительственно похлопали по спине Гайданова: мол, хорошо сработал, парень, не подвел. Гайданов же лихорадочно ломал голову: сколько отвалят. Двести? Триста? А может, и больше? О том, что вскоре вышло в действительности, он лишь мечтал.
– Вот эти, – сказал Курасов, отсчитав сто пятьдесят рублей, – возьму из общего котла по... кхе-хе-хе, по старшинству. Эти сорок семь рублей, опять же из котла, тебе, Сеня, за праведные труды разведчика. Ты, Ваня, не возражаешь? Добре! Осталось пять тысяч сто.– Внезапно, вроде бы ни с того ни с сего, спросил Гайданова: – Ты сколько классов закончил?
– Шесть.
– Фьють! А самому девятнадцать, отстаешь, дорогой, от жизни. Ну, еще наверстаешь, еще, кхе-хе-хе, далеко пойдешь. Так сколько будет, если пять тысяч сто разделить на три?
– Тыща семьсот, – без запинки ответил Гайданов.
– Точно! Говорю же, далеко пойдешь. Держи! Твоя доля.
Покончив с дележом, Курасов расстелил на верстаке старую газету, выставил, прихваченные в магазине Черноречья две бутылки, чайную колбасу, нарезанную крупными кусками, сыр «Российский»... Ивану и Гайданову налил по полному стакану, себе – половину. Пояснил:
– Мне на дежурство, а вы сколько хотите. Вон там, – показал рукой через плечо на хозяйственную сумку в темном углу слесарки, – еще полдюжины бутылок. Но – такой уговор: пока не проспитесь, отсюда ни шагу. Слышь, Ваня, и за него, – кивнул на Гайданова, – отвечаешь.
– Ладно, чего уж...
– Тогда поехали!
Звякнули дружно сдвинутые стаканы, послышалось размеренное бульканье обжигающей рты жидкости.
После короткого застолья Курасов тщательно умылся, побрился, спрыснул лицо «Шипром», придирчиво оглядел себя в зеркале, прибитом к бревенчатой стене возле двери. Никаких признаков, что ночь прошла без сна, не обнаружил..
– Ну, приятного вам аппетита. А я тронулся, опаздывать мне негоже, как-никак, кхе-хе-хе, ударник труда!
3
Прошло около двух с половиной месяцев.
Утром второго декабря, по пути на работу, Курасов заглянул к Ковалеву.
– Готовься. Вечером, как только сменюсь с дежурства, махнем.
– Всегда готов! А где встретимся?
– На вокзале, у пригородной кассы.
Все эти два с половиной месяца Курасов присматривался, прислушивался: что говорят люди об ограблении магазина в Черноречье, не сели ли работники милиции, выражаясь языком Ковалева и Гайданова, ему, Курасову, на хвост? Итоги усиленных наблюдений свидетельствовали: все в порядке. Однако с новой операцией он не торопился, ибо, как сказал своему нетерпеливому брату, спешка хороша лишь при ловле блох. Иван с досады и от безделья (он нигде не работал) запил, поэтому маневр, который должен был отвлечь милицию от предстоящего взлома очередного сейфа, пришлось осуществить без него.
Маневр же этот был вот какой. Под видом человека, который хотел бы на время снять квартиру, Курасов обошел поселок Чкаловский Кировского района города Куйбышева. Здесь он выведал, что одна из жительниц поселка держит исключительно породистую – рекордистка! – свинью и по сему случаю на дверь сарая на ночь навешивает два амбарных замка.
«А хоть бы и три, – усмехнулся про себя Курасов, – какая разница?»
Он вернулся домой, взял необходимый инструмент, и вместе с Гайдановым они на автобусе подъехали к ресторану «Восток», где их уже поджидал Ковалев. Экономя время, Ковалев еще издали подал условный знак: идите вон к той машине.
– Хозяин? – коротко осведомился Курасов, степенно, чтобы не вызвать подозрения, усаживаясь в «Жигули» цвета морской волны.
– Чувак и чувиха. Только-только сделали официантке заказ. – Ухмыльнулся. – И гаишников, паразиты, не боятся.
– Гони. Чего треплешься?
Владельцы автомашины – кто они, позднее органам следствия установить не удалось, – вероятно, ещё не расплатились за затянувшийся ужин, а жулики, потные от натуги и волнения – не без того – втащили в слесарку тушу свиньи.
– Чертов поросенок!
– Ха, поросенок... Центнера на полтора чушка!
– Тем лучше. Больше мяса – больше денег.
– На крытом рынке за кило – четыре—пять шмеля .
– Отдадим спекулянтам оптом. По три с полтиной.
Последняя фраза принадлежала Курасову, а его слово – закон. Как сказал, так и сделали. Деньги разделили поровну...
– Теперь за настоящее дело. Сбор, говорил уже вам, у пригородной кассы. Билеты на электричку берите до Безенчука и не мельтешите.
Ехали в разных вагонах. Сошлись, как заранее условились, на втором перроне у перекидного моста. Отсюда путь лежал в село Никольское. Разведку в нем вел Ковалев, он и возглавил шествие.
Едва поравнялись с первыми домами села, всполошились собаки. Пришлось ждать, пока не угомонились. И потом «настоящее дело» складывалось не совсем так, как хотелось грабителям. Проникнув через окно в помещение, где находилась сберкасса, они известным уже читателю способом, пользуясь ножовкой и ломиками, вскрыли сейф, а в нем оказалось лишь четыреста семьдесят шесть рублей. Правда, вместе с деньгами взяли облигации трехпроцентного займа на сумму двести семьдесят рублей да билеты денежно-вещевой лотереи на десять рублей, но все равно этого им было мало.
– А что, босс, если в магазин? – предложил Ковалев.
Курасов взъярился.
– Ты! Чтоб это слово слышал последний раз! – Резко повернулся к Гайданову. – И ты отвыкай от блатного. Еще ляпнете по привычке при людях.
– А мы что, не люди – волки? – с вызовом произнес Ковалев.
– Шакалы!
Ковалев прикусил губы, гримаса злобы исказила его лицо. Пусть в какой-то мере он виноват – не выбрал момента, чтобы в сберкассе имелось побольше денег, однако это вовсе не основание для оскорблений. Такие оскорбления он не прощает, а приблуда всегда при нем.
Но Курасов и сам сообразил, что, погорячившись, хватил через край. Пошел на примирение.
– Магазин, говоришь? Пошли!
Только, видно, такая уж невезучая ночь для них выдалась. В магазине, куда вошли, взломав дверные запоры, денег вообще не оказалось. Пришлось довольствоваться, как наутро будет записано в акте «по факту кражи», товарно-материальными ценностями. Их стоимость составила сумму в триста тридцать рублей восемьдесят семь копеек.
4
Затяжной запой у Ивана Курасова наконец кончился, и он присоединился к шайке старшего брата. А она, шайка, действовала к тому времени как хорошо отлаженный механизм. Ограбление следовало за ограблением.
Ночь с 8 на 9 декабря 1977 года. Село Алтуховка Кинель-Черкасского района. В магазине «Товары повседневного спроса» вскрыт сейф. Денег в нем не было. Похищено товарно-материальных ценностей на тысячу пятьдесят семь рублей восемьдесят пять копеек.
Ночь с 20 на 21 декабря 1977 года. Село Калиновка Сергиевского района. В продовольственном магазине вскрыт сейф. Похищено шестьсот тридцать семь рублей девятнадцать копеек.
Ночь с 23 на 24 февраля 1978 года. Село Парфеновка Кинельского района. В магазине № 1 вскрыт сейф. Похищена тысяча рублей. Кроме того, с четырех женских пальто сорваны меховые воротники общей стоимостью двести восемьдесят шесть рублей пятьдесят копеек.
Ночь с 14 на 15 марта 1978 года. Село Тоузаково Кинель-Черкасского района. В магазине «Товары повседневного спроса» вскрыт сейф. Похищено сто пять рублей. Похищено также товарно-материальных ценностей на восемьсот восемьдесят пять рублей сорок три копейки.
Ночь с 11 на 12 апреля 1978 года. Село Яблоневый Овраг Волжского района. Взломаны замки на дверях промтоварного (в промтоварном вскрыт сейф) и продовольственного магазинов, расположенных рядом. Похищено денег и товарно-материальных ценностей на общую сумму четыре тысячи семьсот пятьдесят один рубль пятьдесят шесть копеек...
5
Казалось бы, Курасов должен быть доволен: из наворованных денег скопил кругленькую сумму, все налеты провел с блеском – никто не подкопался. Чего еще вроде бы надо? Ничего. Между тем ему очень и очень хотелось душевного покоя. А его-то как раз и не было. Поэтому, когда оставался один, сбрасывал с себя маску человека благодушного, даже слегка беспечного, становился темнее осенней тучи. И чем больше проходило времени, тем сильнее нарастала тревога. Подобралась она к нему исподволь, незаметно.
На первый порах Курасов не придавал особого значения тому, что и Ковалев и Гайданов (будь оно трижды проклято, такое совпадение!) оказались наркоманами. Что мне с ними, успокаивал себя, детей крестить? А ежели заметит, что не умеют держать язык за зубами, – обрез у него в полной исправности и патроны к нему всегда готовы. Слишком велика честь этим, кхе-хе-хе, подонкам, чтобы из-за них оказаться в местах, весьма и весьма отдаленных от благодатных волжских берегов.
Ковалев с Гайдановым, последний особенно, отдавали себе ясный отчет в том, чем может закончиться хотя бы один опрометчивый шаг, и поэтому старались вести себя, по пословице, тише воды, ниже травы. Только получалось это у них не очень складно, а главное, не всегда. Никак не могли, например, несмотря на строгий запрет Курасова, обходиться без жаргонных слов. Как-то повздорив из-за мастерицы по мелким кражам, пышногрудой Мурки, которая с одинаковой благосклонностью принимала ухаживания того и другого, подвыпившие дружки открыли перепалку.
– По тебе, козел, – кричал Ковалев, – рикша плачет!
– Что я, – отвечал Гайданов, – зверь какой? Али тебя хотел поставить ? Али рыжье твое забрал?
Ковалев презрительно фыркнул.
– Ты? У меня рыжье? Попробуй! Враз писану, мокрухи не побоюсь.
Курасов слушал-слушал и вдруг грохнул кулаком так, что из подпрыгнувших рюмок выплеснулась водка, зарябила лужицами на грязном верстаке.
– Цыц, петухи паршивые! – И хотя оба спорщика, присмирев, мгновенно замолчали, повторил: – Цыц!
Взъярился он так не случайно и не первый раз. Ведь если его помощнички подобным языком начнут препираться при посторонних людях, те наверняка насторожатся, даже могут милицию навести. Как же тут оставаться спокойным? Но еще больше разгневался Курасов, когда узнал, что Ковалев купил магнитофон, да не наш – японский!
– У тебя что, – прошипел яростно, стукнув костяшками согнутых пальцев по лбу Ковалева, – здесь совсем пусто? Сколько тебе говорил: не выпендривайся! Ты что, Рокфеллер какой, кучу денег отвалил! А спросят: где взял? Ну?!
– Спросят – отвечу. У тебя совета не попрошу.
Вообще с Ковалевым день ото дня становилось труднее, опаснее. Самолюбивый и упрямый, он все решительнее пытался выйти из-под власти Курасова, самовольничал. Однажды, не попросив разрешения и не предупредив заранее, взял на ограбление очередного магазина своего несовершеннолетнего брата Веньку.
Это была та самая последняя капля, которая переполнила чашу терпения Курасова. Настала пора избавиться от Ковалева. А заодно и от его братишки– сопляка. Обоих пристрелить! Впрочем, нет, сделать так, чтобы от них и памяти не осталось. Лучше всего – в Волгу! На самое дно! Там раки, кхе-хе-хе, мигом обглодают до косточек.
Приняв нужное ему решение, Курасов заметно успокоился. А чтобы Ковалев не заподозрил что-то неладное, сначала обругал его на чем свет стоит, потом, как бы поостынув, долго и внушительно «вправлял мозги»:
– Ты что, действительно не понимаешь, куда гнешь? И чего добиваешься? По своей рикше скучаешь? Тогда, помимо своего зеленого брательника, завербуй еще какого-нибудь молокососа...
Ковалев слушал, набычившись, но не перебивая. Создавалось впечатление, что слова от него отлетают, как от стенки горох. Однако на самом-то деле они ворошили ему нутро раскаленным железом. И не выдержал. Когда, словно бы ставя на разговоре точку, Курасов выразительно положил руку на спрятанный под полой пиджака обрез, глухо предупредил:
– У меня тоже дура есть. Не пугай. И насчет Веньки полегче. Не больно и мал – семнадцать исполнилось, пером фугует классно.
«Ах гадина, – задохнулся Курасов, – ну гадина! Давно следовало раздавить гниду. Да ладно, теперь уж скоро».
Пересилив свой гнев и перефразировав известное изречение, скаламбурил:
– Дура дурака видит издалека. – Подчеркнуто-недоуменно вздернул плечи. – И чего ты такой злющий? Все волком смотришь, волком. А я ж тебя уму-разуму учу, добра тебе хочу. Ты что же думаешь, милиция до сих пор не села на хвост по... кхе-хе-хе, по любви к нам? Да она землю носом роет! Она сейчас ни сна, ни отдыха не знает, а ежели на часок и приляжет, одно во сне видит: как бы наш, кхе-хе-хе, гоп-стоп прикрыть, как нас ногтем придавить. А ты, ты... Теперь-то хотя до тебя дошло?
