Текст книги "Без права на покой (сборник рассказов о милиции)"
Автор книги: Эдуард Кондратов
Соавторы: Михаил Толкач,Владимир Сокольников,Тамара Швец,Николай Елизаров,Александр Боровков,Галина Сокольникова,Федор Никифоров,Николай Каштанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
Рысь попадает в капкан
1
В чем в чем, а в утверждении, что милиции города не до сна и покоя, Курасов был абсолютно прав. Как только произошли первые кражи со взломом сейфов, начальник управления Куйбышевского уголовного розыска Иван Александрович Гончаров вызвал старшего инспектора отдела по особо важным делам Алексеева.
– Немедленно выезжайте, капитан, на место.
– Слушаюсь, товарищ полковник!
Спустя пять минут Алексеев сидел в потрепанном, видавшем виды «газике».
– Куда, Александр Николаич? – коротко осведомился водитель.
– В Черноречье. И – на все педали!
Явно кого-то передразнивая, водитель незамедлительно откликнулся:
– Это мы могем!
Обычно чуткий и к самой немудреной шутке – улыбка во все открытое лицо, – на сей раз Алексеев хмуро промолчал. Мысленно он был уже там, в ограбленном магазине. До веселья ли тут? Немалый (ровно десять лет) опыт работы в уголовном розыске подсказывал: каша заварилась крутая, быть может, крутая невпроворот. Во всяком случае, на его памяти такого, чтобы не в городе, даже не в районном центре, а в рядовом селе распилили сейф, еще не было. Потому и не принял шутку водителя, потому и торопил его:
– Жми, Коля, жми!
Поиск преступника лучше всего вести по его свежим следам, пока они, так сказать, горяченькие. Эту не столь сложную, однако весьма важную истину Алексеев усвоил твердо с первых дней пребывания в органах милиции. И сейчас, примчавшись в Черноречье, он, не теряя ни минуты, вызвал работников магазина, в присутствии понятых приступил к осмотру.
Глаза у Алексеева наметанные. Но как ни приглядывался, сколько ни крутился под выставленным окном, зацепиться не мог ни за что. Хотя бы чуть приметный отпечаток ботинка, сапога или просто босой ноги, что ли, – ничего. Но должен же был оставить вор какую-нибудь отметину не бестелесный же, не спускался, черт побери, по веревочной лестнице с вертолета, не выламывал раму в висячем положении. Должен, непременно должен, если даже предположить, а оно так и получается, что преступление было совершено до начала или, скорее всего, во время дождя, который смыл все следы.
И Алексеев терпеливо продолжал поиск. Когда терпение это, казалось, вот-вот иссякнет, шагах в семи– восьми от окна заметил свежий, не успевший свернуться листик ветлы. Чуть подальше – еще один, а у самой дороги – третий. Как они здесь оказались, откуда взялись? На всей улице – ни одного похожего дерева. Так откуда же? Инспектор бережно поднял все три листика, завернул в носовой платок, сунул в карман. Интуиция подсказывала: могут пригодиться, да еще, быть может, как, ибо сразу чувствовалось: орудовал вор опытный, осторожный, а в поимке такого драгоценна любая улика.
Через полчаса Алексеев с горечью убедился: его предположение, что у грабителя (или грабителей, он еще не знал) самая высокая квалификация, оказалось безошибочным. Осмотр взломанного сейфа, как до этого осмотр выставленного окна, не дал ему ровным счетом ничего. В магазин вошел, не зная, за какую ниточку ухватиться, и вышел с тем же.
А здесь, на улице, возле магазина, уже собралась толпа любопытных – успел сработать беспроволочный деревенский телеграф. Охали, ахали, комментировали происшествие:
– Ить надо, такую решетку, разбойник, отодрал.
– Чай, он не руками, поди, ломом выкорячивал.
– Ты почему знаешь? Аль практику имеешь? Гы-гы– гы!..
Алексеев усмехнулся, потом, занятый своими невеселыми мыслями, снова нахмурился, поинтересовался:
– Кочкин, ветлы у вас в селе растут?
– Ветлы? – озадаченно переспросил участковый милиционер. – В селе? Вдруг-то и не скажу, покумекать надо малость.
– Чего напрасно кумекать? – вмешалась в разговор одна из понятых, Нина Петрякова. – В селе, кажись, нет. А вон там, – махнула рукой в сторону города, – за огородами, есть.
Вторая понятая, Натра Сайфутдинова, добавила:
– И вдоль Самары, то есть по ее берегу, целый лес. – Не удержалась, полюбопытствовала: – А зачем они вам, ветлы?
– Веников хочу наломать, в баньке попариться.
– Так веник лучше березовый иль дубовый, – не понял шутки участковый.
– Может, и лучше, – поскучневшим голосом, рассеянно согласился Алексеев. Круто меняя разговор, кивком головы показал на обезображенное окно: – Как думаешь, Кочкин, чьих рук дело?
Тот помялся, стараясь придать лицу глубокомысленное выражение.
– Ума не приложу, Александр Николаевич. – Чуточку помедлив, рьяно пообещал: – По всем дворам пройду, из-под земли подлеца выкопаю!
– Насчет всех дворов – не знаю, надо ли. Но поговорить с людьми, само собой, необходимо. И, конечно, охватить как можно больше. Вдруг кто-то что-нибудь видел, слышал или хотя бы имеет догадку. Пусть показание окажется микроскопическим – все равно и его на заметку.
– Понял, Александр Николаевич, так и сделаю, я этого мазурика к ногтю, к ногтю! Все силы приложу!
«Ни черта не сделаешь, ни черта не приложишь»,– раздраженно подумал Алексеев.
До этого ему с Кочкиным встречаться не доводилось и что он за человек, не имел понятия. Но вот побыл с ним, поговорил, задавая то прямые, то косвенные вопросы, выяснил, как он понимает и выполняет свои вовсе не простые обязанности участкового, и пришел к неутешительному выводу: Кочкин из тех, кто много обещает и мало делает.
«Но, может, решил я слишком поспешно, может, к счастью, ошибаюсь?» – засомневался Алексеев.
Нет, очень скоро он убедился в своей правоте. Абсолютно никакой помощи Кочкин ему не оказал, он даже толком побеседовать с людьми не сумел. Пришлось Алексееву идти по домам самому. Впоследствии по его рекомендации у следователя побывали В. Е. Журавлева, Е. Н. Козлова, А. И. Картавцева, многие другие жители Черноречья. Все они искренне стремились помочь работникам милиции установить личность вора, однако ничего конкретного, определенного сказать не могли, а потому, чувствуя себя без вины виноватыми, сокрушались:
– Ведь что обидно? Может, он, гадюка, рядом живет, руку подает, в глаза заглядывает, а что он и есть гадюка, не догадываемся, не знаем...
2
Время придвинулось к обеду, Алексеев же не сделал и малюсенького шага вперед. Кто? Вопрос оставался без ответа. И, вероятно, именно потому, что иной зацепки больше пока не имелось, дал ход листикам ветлы. «Ну хорошо, – рассуждал, – вон под взломанным окном в землю втоптана старая подкова, рядом синеет стеклышко разбитой бутылки, ближе к дороге валяется придавленный ребристым камнем клок сухого сена. Видно сразу, они здесь не первый день. Но листья, листья. Загадка...»
В конце концов Алексеев решил обследовать ветлу за огородами, о которой говорила понятая. Тут-то он и оживился, и воспрянул духом. Под огромным неохватным деревом обнаружил четко отпечатанные ботинками вмятины, а на уровне груди человека среднего роста – обломанные ветки. Как сохранились вмятины, ломать голову было не нужно – их защитила от дождя густая крона ветлы. Не представлял особой трудности и вопрос: зачем потребовались ворам, если то действительно дело их рук, ветки? Скорее всего затем, чтобы, покидая ограбленный магазин, замести ими свои следы. Что ж, там, в селе, замели, а здесь? А здесь они вот, как на ладони, и идут по полю от тропинки, проложенной в город.
Алексеев вздохнул посвободнее: хоть что-то приоткрылось. Теперь он по крайней мере знал, что грабители, как и положено на сей бренной земле, были существами вполне телесными – вот оставленные ими следы, вот! – и что действовали они втроем, об этом свидетельствовали опять– таки все те же следы. Но эти следы одновременно поставили и мудреную задачу. Тянулись они из города. Почему? Ходили туда чернореченцы, а потом вернулись домой? Или в село наведывались куйбышевские «ломовики». Где ответ? Как его найти?
Читателю сейчас проще, ибо ему уже известно, что шайка была смешанной: Курасовы – куйбышевцы, Гайданов – чернореченец. А инспектор тогда места себе не находил, беспрестанно бросал взгляд с села на город, с города на село: где, откуда, кто? Ответ на этот основательно потрепавший его нервы вопрос Алексеев дал после того, как были ограблены сберкасса в Никольском и магазин в Алтуховке.
– Жулики одни и те же и живут здесь, в Куйбышеве, – твердо, уверенно доложил он полковнику Гончарову.
– На интуицию полагаетесь? Сами же только что сказали: никаких следов.
– Да, и в Черноречье, и в Никольском, и в Алтуховке – никаких: подметено чисто. А это уже шаблон. Кроме того, разрез петель у сейфов совершенно одинаков.
– Криминалисты подтверждают?
– Так точно!
Гончаров аккуратно собрал разложенные на столе бумаги в. терракотовую, с белыми тесемками папку, прошел к окну, сцепив за спиной руки, долго, минут пять, а то и больше, стоял неподвижно, наблюдая за городом.
Тот жил своей обычной жизнью. По тротуарам двигались нескончаемые встречные людские потоки; рассыпая электрические молнии, шуршали колесами утрамбованные пассажирами троллейбусы; даже здесь, у главного здания милиции областного центра, не всегда соблюдая нужную дистанцию и скорость, мчались вереницы автомашин всевозможных марок; не обращая внимания на красный глаз светофора, молодая мама перевозила через улицу детскую коляску с притороченным к ней воздушным шариком...
О чем все эти долгих пять минут думал начальник Куйбышевского уголовного розыска? Множество разноречивых, вроде бы и не очень связанных между собой мыслей успело пронестись в его голове, но главной была одна и та же: немедленно обезвредить взломщиков сейфов, перекрыть им все возможные пути-дороги. Сознавал: дело сложное. Город огромный, более миллиона двухсот тысяч жителей. Тут, пожалуй, без особой натяжки применительна пословица об иголке и стоге сена. Отыщи-ка! Однако из этого вовсе не следует, что преступников взять невозможно. Можно, еще как можно! И эти трое, и другие подобные им любители поживиться за чужой счет – к несчастью, есть они пока, не перевелись – никуда не денутся, непременно предстанут перед лицом закона. Надо лишь добиться этого как можно скорее.
Разомкнув слегка онемевшие за спиной руки, Гончаров отошел от окна, сказал Садкину, который находился здесь же, в кабинете:
– Необходимо, Иван Михайлович, создать оперативно-следственную группу. Он, – кивком головы показал на Алексеева, – и возглавит ее. Ну а общее руководство, как всегда, возьмете на себя. – Сделал паузу, давая подчиненным время на размышление. – Вопросы есть?
– Все понятно.
– Тогда свободны. Приступайте к работе.
3
Кроме капитана Алексеева, в оперативно– следственную группу вошли инспектора уголовного розыска старшие лейтенанты Александр Юрьевич Попов, Борис Константинович Переславцев, а также старший следователь управления Борис Александрович Соколов. Люди энергичные, в своем деле достаточно опытные, они, не теряя ни дня, разъехались по местам, где были совершены кражи: один – в Волжский район, другой – в Безенчукский, третий – в Кинель-Черкасский. Начали с того, что организовали там поисковые группы.
С этого момента над шайкой Курасова постепенно начали сгущаться тучи. Правда, ни его брат, ни Гайданов, ни братья Ковалевы тех туч не замечали. Но он, их лидер, прошедший огонь, воду и медные трубы, по одному ему доступным признакам всем своим напружинившимся телом ощущал приближение опасности. И, лихорадочно раздувая ноздри, нервно играя желваками, просил, убеждал, приказывал:
– Затаиться на некоторое время, сникнуть, замереть. Слышите?
Не вдруг, но Курасов-младший (а за ним и Гайданов) услышали. Раз брат столь настоятельно бьет тревогу, значит, надо действительно сматывать удочки. Нюх у него, старой, не единожды стрелянной рыси, сатанинский. Наверняка, что-то почуял.
– А что, что? – раздраженно вопрошали Ковалевы, пожимая скептически плечами.
– То, что флажками нас обкладывают, – смиряя гнев, терпеливо растолковывал им главарь, – кольцо сжимают! Или вы в натуре слепые и глухие?
На зрение Ковалевы не жаловались, слух тоже был в порядке. Чего им не хватало, так это чувства сытости. Все их существо переполняла алчность. Она просила, требовала: денег, денег, как можно больше дармовых денег! Чтобы не считать копейки, чтобы утолять любые свои прихоти, жить на широкую ногу! Но того же – денег – хотел и Курасов. Однако, наученный горьким опытом, он не забывал, что даже для грабителей есть грань дозволенного. Переступишь ее – окажешься у пропасти. Ковалевы этого не знали и знать не хотели. Потому, явившись однажды к своему вожаку, то ли предупредили, то ли пригрозили – толком и не поймешь:
– Сколько, босс, можно? Загораем, загораем. Ежели тебе до лампочки, мы сами...
Курасов непроизвольно стиснул ладонями виски, показалось, кто-то, невидимый, стукнул по ним молоточками. «Сами? А на долго их, подлецов, хватит? На первом же, от силы на втором деле влипнут. Ума-то кот наплакал. И потянется нитка ко мне. Ну нет, не-ет!»
По заведенному еще с первых грабежей обычаю они сидели в слесарке за верстаком, ощетинившимся бутылками. По тому же обычаю водка лилась рекой – дома возбранялось, а здесь пей, сколько хочешь. Курасов залпом опрокинул стакан, хрустнул луковицей, дружески притянул к себе Виктора.
– Придумал же: сами. А я что, кхе-хе-хе, рыжий? Али у меня денег куры не клюют?
Решительно отодвинул от себя посуду, давая тем понять: начинается серьезный разговор.
– Никаких «сами», понятно? Ни сегодня, ни, может, через неделю, короче, пока не решу: куда. Или, – от внутреннего напряжения у него даже подобрался живот, – или у вас на примете что есть?
Будь Ковалевы не столь пьяны, вопрос Курасова заставил бы их если не насторожиться, то хотя бы призадуматься. Сейчас же им было сине море по колено.
– Кабы не было, босс, рази мы шумели б?
«Та-ак... Выходит, уже шуруют самостоятельно.
Отпочковались, выходит...»
Теперь не молоточки постукивали в висках Курасова – били кувалды. Но надо было терпеть до следующей ночи, именно столько еще жизни отпустил он братьям. Конечно, Курасов мог бы прикончить Ковалевых и в эту ночь, сложности тут никакой. Зная, что до тех пор, пока они не проспятся, из слесарки Курасов их не выпустит, братья мешком повалятся на пол. Тогда можно обоих поочередно голыми руками. Только куда девать тела? В огороде враз не закопаешь, вымахали вон как. Спалить вместе с слесаркой? Вонь пойдет на весь порядок. Нет, надо потерпеть!
– Значит, есть что на примете? Кайф ! Так, что ли, по– вашему? А где?
– В Толстовке. Село такое, ну! Не слыхал? В Безенчукском районе. До Звезды на электричке, а там – пешком.
– Пешком? В разгар осени? В грязи утонем. Оставим на потом, пусть подморозит. А завтра в Севрюкаево. Тоже село, только не в Безенчукском, а в Ставропольском районе. На «Ракете» прокатимся. К последней «Ракете» на пристань и приходите. Слышите? Кайф, кхе-хе-хе! Да, вот еще что. Обратно на лодке, теплее одевайтесь, телогрейки там ватные, штаны, хорошо бы сапоги резиновые.
– Чего же, босс, тянул, коли есть где погреться?
– Хотел, чтобы там денег побольше накопилось. Но раз вам не терпится – махнем!
4
В Севрюкаево им повезло. Ни одна черная кошка не перебежала дорогу, ни одна дворняжка не тявкнула. Безмятежно спали и жители, не ведая о том, что в их родном селе творится настоящий разбой. Выставив в окне стекла, сначала грабители проникли в правление колхоза, взломали в бухгалтерии сейф,-из которого забрали восемьсот пятнадцать рублей. Потом тем же способом влезли в помещение сельского Совета и теми же приспособлениями, ножовкой и «фомкой», вскрыли еще один сейф, в нем добыча оказалась богаче – две тысячи четыреста шестьдесят рублей. В одном здании с сельсоветом находились отделение связи и сберкасса, воры не обошли стороной и их. В то время как Венька Ковалев нес на улице «караул», его брат с Курасовым, меняя друг друга, пилили петли третьего по счету сейфа. Запыхались, взмокли, зато не напрасно. У отделения связи похитили две тысячи пятьсот восемьдесят шесть рублей да у сберегательной кассы – триста два рубля.
Село покинули так же бесшумно, незаметно, как и вошли в него. Подсвечивая карманным фонариком, разделили на пустынном в этот поздний час берегу Волги деньги – Курасову две тысячи сто шестьдесят три рубля, Ковалевым – ровно по две тысячи.
– Поработали, кхе-хе-хе! Теперь домой.
Полчаса спустя из тех, что находились на берегу, выбрали нужную лодку – удобную, вместительную, со стационарным мотором. За руль сел Виктор, Курасов с Венькой разместились на задней лавке.
Разрезая острым носом по-осеннему неприветливую тяжелую воду, лодка выбралась на простор реки, стала резво отсчитывать километр за километром. Промелькнула Винновка, остался позади остров Быстренький, и вот уже вдали заполыхало зарево Куйбышева. Курасов снял перчатки: пора! Хотя и не держался он никогда за руль, до города как-нибудь дотянет. Ну а у голубчиков вечная стоянка, кхе-хе-хе, здесь, место безмолвное, глубокое, булькнут – поминай как звали. Напялили, безмозглые бараны, ватники, сапоги, чего он, кхе-хе-хе, и хотел.
Рассчитал Курасов все заранее. Сперва ударит Веньку в спину, между лопаток, ножом, затем всадит из обреза заряд в Виктора и незамедлительно обоих за борт, чтобы и капелька крови не просочилась в лодку, ее ведь не утопишь. Правда, прежде чем отправить брательников к ракам на дно, выгребет у них деньги, но это не страшно, потребуются считанные секунды.
Слегка раздвинув ноги, Курасов уперся ими покрепче в дно лодки, сунул правую руку в карман плаща, стиснул ребристый черенок ножа, левой рукой вытащил из-за пазухи обрез, под рев мотора взвел курок. Только-только собрался нанести удары, показался встречный катер. Излучая частые световые сигналы, мчался он с неправдоподобной скоростью.
«Чтоб тебя черти проглотили!».
Едва катер скрылся, из-за крутого поворота, у Под– жабного, выплыл трехпалубный дизель-электроход. Озаренный яркими огнями, он старательно и весело разгонял вокруг себя предрассветную мглу.
«Да провались ты все на свете!»
Взбешенному Курасову пришлось снова в карман спрятать нож, осторожно спустить курок – лодка мчалась уже мимо Коровьего острова, город был рядом.
На берег сошли сразу же, как только миновали устье Самары, у элеватора. Прощаясь с Ковалевым, Курасов предупредил:
– Через две-три недели еще прокатимся по Волге, А без меня не смейте!
– Лады, босс, будь спок, – отвечали братья.
Они и не догадывались, что полчаса назад были на волосок от смерти.
Рысь подводит итог
1
Уж если повезет, то повезет, а нет, так нет. Мог ли предположить Курасов, что две-три недели, которые требовались ему, чтобы заново подготовиться и привести в исполнение свой приговор над братьями
Ковалевыми, окажутся роковыми для всей его шайки? И мысли не допускал! Четыре тысячи рублей, рассуждал он, двоим на полмесяца вполне достаточно, тем более что у обоих, вероятно, есть и накопления. Тут Курасов не ошибался. Но он не взял в расчет то, что болезнь, которой сам же заразил Ковалевых – денег, денег, как можно больше дармовых денег! – подобно раковой опухоли пустив невидимые корни по всему телу Виктора и Веньки, в первую очередь поразила их мозг. Поэтому не приходится удивляться, что срок, назначенный для выхода на очередной грабеж, показался Ковалевым слишком растянутым, они решили, разумеется, тайно от главаря, сократить его по крайней мере наполовину.
Была и еще причина, побудившая Ковалева-старшего нарушить запрет Курасова. Ему надоело ходить в учениках, он был уверен, что может уже сам возглавить свою собственную шайку, ибо воровскую школу прошел отменную: старательно перенял все, что знал, что умел Курасов. А знал и умел тот поразительно много, чем неизменно, особенно в последнее время, вызывал у Виктора искреннее восхищение и преклонение. Верно, на первых порах все эти пропитанные специальным составом перчатки, чтобы отбить нюх у сыскных собак, заметание следов, выбор ненастных ночей, когда, как известно, хороший хозяин собаку со двора не выпускает, Виктор считал излишними. Теперь, став матерым жуликом, понимал: только благодаря именно этим и многим другим предосторожностям, ухищрениям грабежи проходят без сучка и задоринки. Потому-то подготовку к самостоятельному грабежу он провел точно так, как делал то Курасов. Скопировал даже приобщение к своей шайке новых членов – семнадцатилетних Митьки Щекина и Гриньки Камкова.
– Дело нешуточное, понятно? Слово мое – закон. А ежели что, то вот, – вынул из-под полы пиджака новенький, сделанный из малокалиберной винтовки обрез. – И у Веньки такой же, не посмотрит, что вы ему дружки. Понятно?
Митька с Гринькой заверили, что понятнее некуда.
– Лады. Начнем с колхоза имени Первого мая...
В село Калиновка, где находился этот колхоз, приехали они на поезде в дождливую слякотную ночь на пятнадцатое ноября. Не доходя до здания, в котором были расположены продовольственный и промтоварный магазины Сергиевского райпо, остановились. Виктор приложил пальцы к губам, что означало: не шевелитесь, смотрите, слушайте.
Прошло больше четверти часа – ни одной подозрительной тени, ни малейшего настораживающего шороха. Лишь монотонное постукивание дождевых капель да тоскливое завывание ветра в оголенных ветках деревьев. Виктор наклонился к уху Гриньки, прошептал, чтобы тот стоял на страже, остальным подал знак рукой: за мной.
Выставлять стекла из окна продовольственного магазина, как было намечено заранее, не потребовалось, его двери неожиданно легко поддались ломику. Но это оказалась первая и последняя удача. Денег они не нашли, и из продуктов взять было нечего. То же самое и в промтоварном магазине: сколько ни шарили – ни копейки.
Ковалев распорядился:
– Берите «котлы»[1]1
Котел – часы.
[Закрыть], «кишки»[2]2
Кишки – носильные и другие вещи, похищенные из квартиры
[Закрыть], чего попадется.
«Попались» одеколон с духами, джемпер, женские сорочки – всего на сумму двести пятьдесят четыре рубля восемьдесят копеек. Это на четверых-то? Овчинка выделки не стоит! Злые, раздосадованные, жулики присоединились на улице к своему «часовому». Следовало посовещаться, что делать дальше. Внезапно почти рядом раздалась команда поднять руки. Ковалевы схватились за обрезы, однако выстрелить не успели. Вокруг запястий того и другого коротко щелкнули металлические наручники.
2
Разрезая фарами темноту ненастной ноябрьской ночи, закрытая милицейская машина мчалась в город. Уткнувшись взглядом в решетку, которой было заделано оконце машины, Виктор Ковалев снова и снова спрашивал себя: где он промахнулся, в чем просчитался? Спрашивал, не подозревая, что более тридцати лет назад такой же точно вопрос задавал себе его учитель Курасов. Но если тот действительно сделал тогда по недостаточной еще воровской опытности какие-то промашки, то Ковалев избежал их полностью. И тем не менее ошибку, единственную, зато свойственную для всех преступников, он совершил, а именно: оценив весьма высоко свои воровские способности, он одновременно принизил способности тех, кто стоит на страже правопорядка и законности. В данном случае ими были сотрудники милиции подполковник Иван Михайлович Садкин, капитан Александр Николаевич Алексеев,– старшие лейтенанты Борис Константинович Переславцев, Александр Юрьевич Попов и их товарищи по трудной, сложной, нередко смертельно опасной, но такой почетной, а главное, нужной людям службе.
Быть может, иной критически настроенный читатель скажет: так-то оно так, однако сколько сейфов очистили жулики, сколько времени орудовали безнаказанно, разве нельзя было поймать их раньше? Да, действительно, шайка Курасова оставалась неуловимой в течение долгих двух лет. Но, к сожалению, правда и то, что не всякое преступление раскрывается сразу, иногда бывает так, что требуются годы и годы. История, о которой здесь повествуется, относится как раз к подобным случаям. И если она вобрала в себя два года, а не больше, то это несомненная заслуга работников Куйбышевского уголовного розыска, результат того, что действовали они на пределе человеческих сил и возможностей, проявив завидную сметку, проницательность, изобретательность.
Редкий день проходил, чтобы руководитель оперативно-следственной группы Алексеев не встретился с начальником отдела розыска Садкиным, не доложил ему подробно и обстоятельно, какие предпринимаются меры для поимки взломщиков сейфов. Накопленный по делу материал ими. скрупулезно анализировался, сопоставлялся, уточнялся. Позже, и в камере предварительного заключения, и на вопрос у следователя, Курасов пытался доказать, что крах произошел целиком и полностью по вине Ковалева. Истерично кричал:
– Дерьмо, молокосос! Ежели бы не он!..
И проклинал себя за то, что в ту ненастную осеннюю ночь не утопил в Волге «этого ублюдка» вместе с его братом.
Что Ж, утопить он Ковалевых мог, но уйти от возмездия, спасти себя ценой их жизни – нет. Гораздо раньше, чем обостренный нюх Курасова стал бить тревогу, Алексеев вместе со своими товарищами вышел на след; каждый шаг настороженной «рыси» был уже под неусыпным наблюдением. Даже когда «отпочковавшийся» Ковалев вместе со своей собственной шайкой отправился на поезде в Калиновку, совершенно не подозревая, что в одном с ними вагоне едет инспектор уголовного розыска Переславцев, даже и тогда с Курасова не спускали глаз. Тот финал, к которому он пришел, был неизбежен.
3
Курасова брали на десятый день после задержания шайки Ковалева. К тому времени изрядно затянувшаяся осень наконец-то отступила перед первыми морозами. Грязь подсохла, лужи затянуло ледком, земля покрылась пышным девственно чистым одеялом, и все вокруг просветлело, стало празднично-нарядным.
На завод, где трудился Курасов, опергруппа прибыла перед сумерками. Чтобы не будоражить людей, не отвлекать их от производственных забот и хлопот, в цех было решено не ходить. Алексеев предъявил начальнику отдела кадров свои документы, попросил:
– Пригласите, пожалуйста, к себе дежурного слесаря– сантехника Курасова.
– Василь Васильича? – на всякий случай уточнил кадровик. Он был явно озадачен: чем мог заинтересовать милицию во всех отношениях примерный, положительный работник. – Его?
– Его.
Кадровик снял телефонную трубку, набрал нужный номер...
Алексеев был твердо уверен, что преступнику не ускользнуть, ибо все возможные пути для побега перекрыты, а все же волновался. Остановился у окна, прижался разгоряченным лицом к холодному стеклу, впился глазами в дорожку, что тянулась от седьмого цеха к зданиюотдела кадров. Вскоре на ней показалась плотная, крепко сбитая фигура рабочего в спецовке. Это и был Курасов.
Сначала он шел с видом человека, которому нечего бояться, некого опасаться – спокойно, уверенно, с хрустом приминая пушистый, еще не слежавшийся снег. Но потом, видимо, заподозрив неладное, шаги замедлил, затем остановился совсем, вынул из кармана пачку сигарет, прикурил от зажигалки, глубоко затянулся и вдруг стремительной тенью метнулся с дорожки к забору.
Алексеев так стиснул подоконник пальцами, что они мгновенно онемели. Разжал лишь после того, как увидел, что от стены какой-то небольшой каменной постройки, уже завуалированной вечерними сумерками, навстречу Курасову с пистолетом в руке шагнул Попов.
– Стой, стрелять буду!
Их отделяли друг от друга шесть-семь метров – расстояние, вполне достаточное для того, чтобы Курасов, оборвав бег, не налетел на Попова; Попов же, в свою очередь, мог успеть выпустить в Курасова не одну пулю. Ничего этого они не сделали. Один решил любою ценой пробиться за спасительный забор, другой должен был взять преступника только живым.
Короткая, яростная схватка завершилась тем, что сбитый с ног Курасов беспомощно распластался на снегу.
«Молодец, Саша! Отлично сработал!» – похвалил про себя сослуживца Алексеев.
Он попрощался с кадровиком и поспешил к своим товарищам. Они, вся опергруппа, были уже в сборе, образовав довольно широкий круг, брезгливо наблюдали, как внутри этого круга, выкрикивая непередаваемое на бумаге, Курасов конвульсивно бьется на земле.
– Паясничает.
– Пусть потешится, подождем. Выдохнется, перестанет.
Ждать пришлось порядочно, силы было у Курасова – хватило бы на четверых. Но все-таки иссякла и она. Притих.
– Все? – осведомился Алексеев. – Артист из вас, прямо скажу, неважнецкий. Во всяком случае, гораздо хуже, чем я ожидал.
– Еще дождетесь, – тяжело дыша, зловещим тоном пообещал Курасов, – дождетесь, ответите за все! И за применение физической силы, и за словесные оскорбления.
Это был его конек – грозить. А еще – отрицать все и вся. И на первом, и на последующих допросах у следователя то с подчеркнутой сдержанностью, то впадая в истерику, твердил:
– Ничего не знаю. Ни в чем не виноват.
Утопающий хватается за соломинку. Курасов лгал и изворачивался, чтобы хоть на день, на час отдалить ту страшную минуту, когда, леденя в нем кровь, сурово, неумолимо прозвучит: «Именем РСФСР...».
Следствие затягивалось. Только напрасно думал Курасов, что это результат его умственных ухищрений. Затягивал следствие Ковалев. Пока он находился на свободе, пока грабежи заканчивались благополучным дележом добычи с последующей обильной выпивкой, он мог хорохориться, мог даже дерзить своему лидеру – все-таки они были свои люди, из одной шайки. Теперь, оказавшись за решеткой, не находил себе места, затравленно метался по камере. Из всех ее углов мерещились немигающие зеленоватые глаза, наяву и во сне слышал леденящий душу голос: «Спалиться – умри, а держи язык за зубами. Расколешься – из-под земли достану».
«Нет, – скрюченными пальцами сдавливал себе горло Ковалев, – нет, нет!».
Ему так хотелось жить! И брал на себя вину за все кражи, даже за те, в которых не принимал участия. Лишь бы выгородить Курасова, лишь бы не попасть под дуло его обреза. Но если шила в мешке не утаишь, то и от очевидных фактов без конца отнекиваться не станешь. Тем более пусть и с опозданием, однако до сознания Ковалева дошло: о каждом из «специалистов» по сейфам работники милиции имеют обширные сведения. Заметно поубавил ему твердость духа и обыск. Как надеялся Виктор на его благополучный исход, ведь награбленные деньги спрятал вроде бы надежнее некуда. А нашли! Забрались на голубятню, извлекли из ящика засыпанные кормом для беспородных сизарей и благородного турмана две трехлитровые стеклянные банки. На одной банке по красочной этикетке «Томатный сок» химическим карандашом было выведено «моя», на другой – «Венькина». В обеих – тугие пачки трешек, пятерок, десяток.
– Прогресс! – невесело пошутил Переславцев, передавая герметически закупоренные банки Алексееву. – При царе горохе монеты в глиняной кубышке держали...
Деньги пересчитали, оказалось: в «моей» – восемь тысяч семьдесят пять рублей, в «Венькиной» – семь тысяч тридцать.
«А сколько же у Курасова и, главное, где они?» – в который раз задавал себе безответный вопрос Алексеев.
