Текст книги "Дом аптекаря"

Автор книги: Эдриан Мэтьюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

Глава тридцать первая

Лидия умирала.

Мысль эта не оставляла Рут, не давала ей покоя. Она не только понимала это разумом, но и ощущала интуитивно. Дело было не только в последних приступах, тех, о которых она знала, – могли ведь быть и другие. И не в завещании, которое Лидия сначала составила, а потом изменила. Было кое-что еще, куда более определенное и убедительное, но притом гораздо менее ощутимое – некая аура постепенного остывания, истечения. Еще одна человеческая история, растянувшаяся чуть ли не на столетие, неторопливо опускала ставни, позевывала и готовилась отойти ко сну.

Лидия и прежде была дряхлой и немощной и, казалось, пребывала в таком состоянии не первый десяток лет. Но за дряхлостью и немощностью чувствовались почти непристойная сила, тупое упрямство и вульгарная живучесть старого солдата. Она кряхтела и пила, ныла и ругалась. Теперь неукротимый дух бойца уходил Лидия стала мягче, добрее, покладистее – сорванный с ветки и понемногу портящийся в вазе фрукт. Над ней повис тяжелый аромат увядания. Шаг за шагом она уступала надвигающейся ночи.

Хотя… кто может точно сказать, сколько кому осталось?

У богов свои расклады, и в их карты не заглянешь.

Другое дело, что оставлять все на волю случая Рут не хотелось.

Дома ее ожидало сообщение от Майлса. Есть информация от Фишера. Он раскопал в архивах письмо Ганса Поссе, в котором речь, в частности, идет о ван дер Хейдене.

Ответ Рут занял две строчки:

Дорогой Кочерыжка, с сего дня освобождаю тебя от всех административных обязанностей. Рут.

Сообщение возымело желаемый эффект – Майлс позвонил уже через десять минут.

– Зайти можно? – спросил он.

– Не получится. Я ухожу.

– Тогда по крайней мере скажи, в чем дело. На каком основании меня освобождают от административных обязанностей?

– Не сейчас, ладно?

– Обиделась, да? За то, что я не рассказал про те соскобы? Зуб за зуб и око за око. Вы, женщины, все такие, постоянно уравновешиваете эмоциональные весы: ты мне это, а я тебе то.

– Сначала расскажи о Поссе и о том письме, о котором ты упоминал.

– Сам я письмо не читал, но Фишер говорит, что Мидль имел дело со Скилем и остался очень им недоволен. Мидль сразу почувствовал, что Скиль нервничает и что-то скрывает. Потом они обнаружили надпись на задней стороне картины, вцепились, расшифровали и поняли, на что наткнулись. Поссе просто голову потерял от радости. В письме он использует такие выражения, как «революционный процесс» и «открытие исторического значения». Фишеру я ничего говорить не стал, но понятно, что нацисты все-таки докопались до сути. Поэтому картину и решили отправить в Альт-Аусзее. Вот и все. А теперь признавайся, что ты, черт возьми, задумала.

– Иду за покупками.

– Со мной могла бы быть и пооткровенней.

– Майлс, ничего не изменилось. Будем и дальше жить в полном симбиозе. Но опыт показывает, что иногда левой руке лучше не знать, что затевает правая.

– Вот как?

– Да.

Он обиженно засопел в трубку, потом, смягчившись, добавил:

– У меня для тебя хорошие новости. Или просто новости – понимай как хочешь.

– Что за новости?

– Мы со Смитсом поговорили с Кабролем. Объяснили ситуацию, убедили, что никакого заявления ты не подавала, что это все происки врагов. В общем, ему пришлось отменить собственный приказ. Сказал, что будет счастлив видеть тебя на работе. Едва не запрыгал от радости.

– Спасибо, Майлс.

– Не стоит благодарности.

– Сказать по правде, я не вполне уверена, что готова вернуться прямо сейчас.

– Сладкий вкус свободы?

– И это тоже. Но главное, я хочу попробовать кое-какие варианты. Будь добр, сыграй за меня. Скажи, что увольнение выбило меня из колеи, что мне надо прийти в себя, оправиться от моральных ран.

– Ладно, – проворчал Майлс. – Но берегись драконов. Держи меня в курсе. Тучи собираются на горизонте, и в одиночку тебе не справиться.

Рут состроила гримасу, положила трубку и посмотрела на часы. Часов не было, так что и посмотреть было не на что.

Солнце расчертило сырой двор идеально ровными тенями.

Она знала, что должна сделать это сегодня. Совершить кражу.

Прежде всего ради Лидии.

К черту Каброля! К черту закон! К черту неспешный марш бюрократии!

Лидия получит свою картину – она, Рут, об этом позаботится. Не допустит, чтобы старушка отошла в мир иной, не получив семейную реликвию.

А еще она сделает это ради себя.

Украв картину, она предотвратит возможные нападки и обвинения. Кому-то такая логика могла бы показаться странной, безумной, вывернутой наизнанку, но Рут так не считала. Предположим, Лидия умрет, и Бломмендааль, размахивая завещанием, выскочит на сцену, как кукушка из часов. Рут достанется все: дом, картина, кошка, мешки и пакеты. Вывод: она с самого начала на это и рассчитывала. Следовательно, она и есть пиявка ненасытная, вымогательница и моральный урод, презреннейшая из презренных, нижайшая из низших.

Украв картину, она приглушит хор будущих критиков. Все поймут, что она пошла на это ради старухи – у себя же никто не ворует. Что касается завещания, то все просто – она не знала ни о каком завещании и знать не могла.

И это при условии, что ее поймают.

Удивительно, но мысль о том, что ее схватят, предадут суду и посадят в тюрьму, даже не приходила Рут в голову. С подобными неприятностями легко справиться с помощью напильника, переданного в камеру внутри обычного батона. Значение имел запутанный узел моральных связей и отношений, высшее оправдание ее действий.

Если же ее не поймают, что ж, тем лучше. Ворчуны будут ворчать, нытики ныть, но в ее душе будет покой.

В конце концов, все сводилось к этому: Рут предстояло договориться и примириться с Рут.

Лучше бы она никогда не видела этого завещания…

Она оглядела комнату Сандера, посмотрела из окна на крошечный замерзший сад и, подняв голову, залюбовалась резвящимися в облаках розовыми ангелочками.

Совсем недавно Рут чувствовала себя здесь чужой. Почти воровкой. Теперь она готовилась ею стать. Но между «тогда» и «теперь» была большая разница. Дух Сандера не только не пострадает, но и окажется в выигрыше. Рут собиралась рассчитаться с его старыми долгами. На мгновение она представила его одним из розовощеких ангелов, ободряюще подмигивающим ей с потолка. Единственная проблема заключалась в полном отсутствии опыта, в прошлой жизни краж за Рут не числилось.

Она вдруг сделала неприятное открытие: ей страшно.

Рут сжала кулаки так, что побелели костяшки пальцев, выгоняя из себя страх и дрожь.

«Все получится, – настраивала себя Рут. – У тебя все получится». Она сказала Майлсу, что идет за покупками, и это было недалеко от истины. Кража – та же покупка. Разница лишь в том, что ты обходишь стороной кассу.

Только вот как быть с камерами, этими бесстрастными наблюдателями на потолках и стенах, без которых не обходится ни одно мало-мальски уважающее себя учреждение? Настоящее, черт бы их побрал, полицейское государство – куда бы ни пошел, за тобой везде следят. И как, скажите на милость, зарабатывать на хлеб с маслом честному вору? Достаточно переступить порог самой что ни на есть жалкой забегаловки, как тебя уже щелкнули, измерили, записали и пронумеровали.

Итак, нужно замаскироваться.

Рут перебрала лежавшую в сумке одежду. Ничего подходящего. Ее собственные вещи ничуть ее не меняли, в них она выглядела сама собой.

Кроме книжного шкафа, в комнате был платяной шкаф красного дерева. Она открыла дверцу – рубашки, костюмы, пара длинных зимних пальто.

Рут с опаской потянула носом. Ничего страшного. Удивительно, но вещи прекрасно пережили полвека в этом частном Музее Брата. Ни камфары, ни нафталина не чувствовалось. Моль, соблазнившись богатой добычей, вероятно, эмигрировала на половину Лидии.

Рут разделась до белья и примерила рубашку с жестким, накрахмаленным по моде пятидесятых воротничком, американский костюм из твида и длинное свободное пальто с поясом.

Сидело все неплохо, разве что было чуть свободно в поясе.

Она нашла ремень для брюк, затянулась, отложила, поколебавшись, ботинки мертвеца, но зато нашла на верхней полке плоскую вельветовую кепочку примерно своего размера.

Переодевание закончилось.

Стоя перед зеркалом, Рут залюбовалась собой. Наряд не просто шел ей – она с удивлением обнаружила в себе поразительное сходство с Сандером. Достаточно слегка прикрыть глаза…

Разложив по карманам пальто ключи и кое-какую мелочь, она позвонила Лукасу по телефону в холле – подтвердила, что придет, а заодно удостоверилась, что он не собирается в университет.

Не хватало одного: сумки. Ее собственная была слишком мала. Впрочем, расстраиваться Рут не стала – чего-чего, а разного рода емкостей в доме Лидии хватало с избытком.

Она направилась в кладовую, святая святых Лидии ван дер Хейден, пещеру Аладдина, и, порывшись в куче пакетов, сумок и мешочков, выбрала скромный, чтобы не привлекать к себе внимания, пакет нужного размера с логотипом магазина «Хема».

Уже выходя из дому, Рут остановилась у открытой двери в комнату Лидии. Хозяйка прервала разговор с покорно сидевшей перед ней кошкой и подняла голову. Рука ее замерла на спинке Принчипессы. Взгляды встретились.

– Я… э… иду погулять, – выдавила Рут.

– Вижу, – сказала Лидия. Глаза ее затуманились. Похоже, она не вполне понимала, где находится.

– К вечеру вернусь.

Рут шагнула было к двери, но ее остановил оклик Лидии:

– Сандер, какой же ты непослушный.

– Вот как? – Рут вернулась к двери.

– Да-да. Мама ведь говорила, чтобы ты, выходя, всегда повязывал галстук. Нельзя, чтобы соседи принимали нас за невеж.

– Ладно, Лидия, в следующий раз я так и сделаю. – Она запахнула пальто, чтобы скрыть отсутствие галстука. – Извини, но сейчас я спешу.

– В следующий раз, в следующий раз… Всегда в следующий раз. – Лидия покачала головой, вздохнула и погладила Принчипессу. – Мальчишки неисправимы, дорогуша. Тут уж ничего не поделаешь…

Комплекс Ройтерсейланд, весь состоявший из стеклянных плоскостей и консольных балок, казалось, пылал, отражая лучи утреннего солнца тысячей своих окон.

Рут оставила велосипед на студенческой парковке и направилась к корпусу В, надеясь, что попасть туда будет совсем нетрудно. – По крайней мере в прошлый раз ее никто не остановил. Была суббота, но по бетонным переходам разгуливали студенты, а в аудиториях проходили лекции и семинары. Несмотря на повисшие за спиной тридцать два года, Рут ничем не отличалась от большинства соискателей знаний – некоторые из настоящих студентов выглядели заметно старше. Тем не менее у двери входящие натыкались на препятствие в виде женщины с хвостиком и в форменном костюме. Рут встала в очередь, приготовив на всякий случай удостоверение музейного работника. Воображение подсказало пару не очень убедительных сценариев, но, когда подошла ее очередь, женщина с хвостиком спросила только: «На собрание?» – и она утвердительно кивнула. Никаких других вопросов не последовало, в руку ей сунули некую программку, которая, по-видимому, должна была заменить отсутствующий мандат.

Рут сняла кепку.

В фойе толпилось несколько десятков человек. Официанты предлагали кофе из кофейника. Посвященные ориентировались, вероятно, по трем указателям со стрелочками и загадочными обозначениями – «А-2», «Р-3», «Е-7».

Кто-то положил руку ей на плечо.

У мужчины были кустистые, похожие на маленькие джунгли брови и жизнерадостное, улыбающееся лицо, как будто его работа заключалась в том, чтобы располагать к себе людей.

– Вы на собрание? – спросил он.

– Да.

– Начинаем через полчаса. Как раз успеете промочить горло. Вы в прошлом году здесь были?

– Конечно.

– Ну, тогда сориентируетесь сами.

Не успел он отойти, как к ней подлетела женщина в красном приталенном костюмчике.

– Сюда, – сказала она, решительно направляя Рут в неизвестном направлении. – Вы ведь на собрание? Боже, я только ими и живу, а вы?

– О да. Как жаль, что их не проводят чаще.

– Именно это я и сказала мужу сегодня утром! Держите. – Незнакомка подала Рут чашку с черным кофе. – Да, собрание проводится только раз в год, но какой заряд оно дает! Хватает на несколько месяцев. Просто удивительно. Извините, а вы на каком отделении?

Рука с чашкой дрогнула, кофе пролилось на блюдце.

– Боюсь, не могу ответить на ваш вопрос. Нам не разрешается разглашать такого рода информацию.

– Понятно, – растерянно пробормотала незнакомка и посмотрела на Рут с любопытством и даже завистью. – Извините, я вовсе не хотела…

Рут махнула рукой:

– Перестаньте. Я чувствую себя такой идиоткой, когда говорю это. Как будто мы здесь играем в шпионов. Ничего, однако, не поделаешь – руководство строго предупредило не распространяться. Надеюсь, вы понимаете. Здесь ведь замешаны очень крупные фигуры, интересы которых требуют соблюдения полной конфиденциальности. Впрочем, что я вам говорю – вы же и сами представляете.

– Не совсем, – неуверенно пробормотала ее собеседница.

Рут сунула ей в руку пустую чашку и энергично потрясла другую.

– Надеюсь, мы еще встретимся.

Оторвавшись от толпы, она развернула программку.

Понятнее не стало. То, что здесь происходило, называлось конференцией по ускорению Кориолиса.

По длинному коридору навстречу ей шли двое рабочих с длинным металлическим шестом. Рут решительно промаршировала мимо, но сбавила шаг, не зная, куда идти дальше. Перед ней были пожарная лестница и три новых, расходящихся в разные стороны коридора.

Рут свернула вправо, в выкрашенный бледно-зеленой краской туннель. Солнце поглаживало лицо теплыми лучами, беспрепятственно проникающими в коридор через безукоризненно чистые стекла высоких окон. Шаги звучали ясно, четко, с легким похрустыванием, словно под ногами лежал свежий снег, а не гладкое виниловое покрытие. В воздухе ощущался слабый аромат лимона.

Все это – незнакомый коридор с высокими окнами, поскрипывающий винил под ногами, солнце в высоких окнах и даже запах лимона – создавало впечатление нереальности происходящего.

– Войти, взять и уйти, – вслух, словно желая удостовериться, что происходящее не сон, произнесла Рут. Только вот куда «войти»? Ориентировку мог бы дать разве что Стейн. Излучатель скрывался где-то здесь, в этом комплексе, но где именно и как туда попасть?

Первый этаж – галантерея; второй – дамское платье; третий – предметы домашнего обихода…

Вынырнувший из-за угла мужчина в кителе полувоенного образца устремился прямо к ней.

– Заблудились? – с неприятным, пронзительным акцентом спросил он.

– Сбилась с курса. Стыдно признаться, за шесть месяцев так и не освоилась.

– Особенности женского мышления. Только не обижайтесь. У мужчин в голове что-то вроде абстрактной карты. Женщины ориентируются по фиксированным объектам – деревьям, статуям, почтовым ящикам. Оглянитесь. – Следуя его жесту, Рут повертела головой. – Ничего. Везде одно и то же. Ничего удивительного, что ваш компас не функционирует. А что именно вы ищете?

– Кабинет нейтронной авторадиографии.

– Уровень Д. Мимо не пройдете.

– Спасибо. И… Vive la difference[24]24
  Да здравствует многообразие (фр.).


[Закрыть], да?

– C’est le cas de le dire[25]25
  Зд.: Совершенно с вами согласен (фр.).


[Закрыть], – ответил он на прекрасном французском.

Рут кивнула, дошла до лестницы и спустилась на один пролет.

Вращающиеся двери здесь были тяжелее, воздух не такой свежий. Дыхание участилось, как будто привычный ритм уже не обеспечивал поступления необходимого количества кислорода.

Дальше было легче.

Рут посмотрела влево, посмотрела вправо, вставила карточку в терминал и набрала код: дата рождения Маартена – день, месяц, год. Никогда не знаешь, что и для чего может пригодиться. Шесть цифр, шесть разных тонов, как при наборе телефонного номера: с днем рождения, Маартен, с днем рождения тебя…

Дверь запищала и открылась. Рут вошла.

Конечно, она понимала, что подставляет Лукаса. Терминалы скорее всего отмечают каждого, кто входит. Как только кража обнаружится, полиция в первую очередь проверит регистрацию. Многое будет зависеть от того, какой временной промежуток разделит эти два события. Чем больше времени, тем больше кандидатов в подозреваемые. След Лукаса затеряется среди других. Самому Лукасу ничто не угрожает – у него надежное, как стена, алиби. Но конечно, он сразу поймет, кто мог воспользоваться его карточкой. Сдаст ли ее – об этом можно только гадать. Ясно одно: для нее обратный отсчет уже пошел. Хорошо уже то, что опасения насчет камер наблюдения оказались безосновательными.

Действовать надо быстро. Главное, как сказал бы в похожей ситуации Майлс, шутки которого никогда не отличались деликатностью, вовремя вынуть. За то время, что они знакомы, она успела многому у него научиться.

Рут осмотрелась.

Она находилась в небольшом вестибюле с окном и застекленной дверью. Два рабочих места. Под окном – черный алюминиевый пульт управления. Два монитора. Оба включены, и на каждом некая вращающаяся в виртуальном пространстве геометрическая фигура. Неизвестная форма жизни, созданная с единственной целью: доставлять удовольствие своим существованием.

В дальней комнате – закрытый контейнер размером примерно три на пять метров. Всюду змеятся провода, кабели… На двери красные слова – «Будьте осторожны» – и черный трилистник на желтом фоне, международный символ радиации.

Сомнения уже подтачивали решимость. Рут постаралась припомнить, что говорил Стейн. Картину подвергнут облучению. Образ проявится при распаде изотопа. Три месяца… Она помнила, что он говорил именно об этом сроке. Через три месяца картину можно вешать на стену.

Снаружи, из коридора, долетели мужские голоса и звук приближающихся шагов.

Рут затаила дыхание.

Шаги замерли, однако голоса не стихли. Может, они просто остановились. Может, они пойдут дальше. Она услышала знакомую мелодию из шести нот – они набирали код.

В голову ударил адреналин.

Сейчас запищит замок.

Сейчас откроется дверь.

Спрятаться было негде.

Если ничего не предпринять, через секунду будет уже поздно.

Рут протиснулась в комнату. Взгляд налево, взгляд направо.

В углу, между стеной и стеллажом, оставалось свободное пространство. Что-то вроде щели. Она выдохнула и попыталась втиснуться, втащив за собой пакет.

Сердце колотилось в сжатой грудной клетке, но по крайней мере щель оказалась достаточно глубокая.

– И что? Я должен расстроиться? – спросил голос.

– Не знаю, – ответил другой. – Показания совсем не типичны для холодного спектра.

Рут подалась вперед. Теперь она видела небольшой треугольный сегмент лаборатории. Над клавиатурой появился палец. Щелчок… Вращающийся пришелец исчез с экрана.

– Вот последние данные.

Экран заполнили скучные формулы.

– Бессмыслица. Почему машины постоянно ломаются?

– Уж такая их участь.

Теперь уже несколько пальцев пробежали по клавиатуре. В экран ткнули ручкой.

– Вот он, твой гремлин. Ты сканируешь полоску в двенадцать и пять сантиметра. Типичный показатель должен быть один и десять и выше при общей активации. Проблема в том, что регистратор установлен на другую скорость передачи данных. Все просто, смотри – надо лишь изменить значение…

– Думаешь, надо проверить контейнер?

В окне возникли два лица, две сплющенные желтоватые планеты без каких-либо характерных черт.

Рут забилась в самый угол, втиснулась в стену.

И вздрогнула, увидев вдруг на полке картину ван дер Хейдена. Раму сняли, и она стояла рядом с ящиком, заполненным какими-то окаменелыми ракообразными. Здесь же, на полке, лежала лицевой стороной вниз еще одна картина.

К горлу подступила тошнота.

Рут закрыла глаза. Не надо ей ничего – только бы выбраться отсюда, а еще лучше перенестись далеко-далеко. На берег теплого моря. Где пальмы. Где солнце. Где мужчины бьют в барабаны. Она, пожалуй, не отказалась бы от коктейля.

Рут подняла виртуальную руку и лениво помахала бармену.

– По-моему, надо измерить направляющую ось. Чтобы уж точно…

Ручка повернулась.

Дверь начала закрываться.

– А я бы подождал Макса. Он занимался такими штучками в Берлине. Я видел его около десяти. Пошел купить велосипед сыну. Обещал быть после ленча.

Дверь на мгновение замерла в нерешительности, качнулась и закрылась.

– Как Майя? – долетел до Рут приглушенный голос. – Справилась с карточками? Не могу…

Внешняя дверь со щелчком захлопнулась. Шаги стихли.

Рут открыла глаза. Вздохнула. Все… опасность позади. Но так ли уж позади?

Она стояла в узкой, тесной щели, глядя на Йоханнеса и Эстер – голубое платье, взлохмаченные волосы, – и не могла оторваться от желтого, лучащегося солнцем пятна.

Застрявшая в горле тошнота тоже имела желтый цвет и вовсе не собиралась уходить.

Кое о чем она забыла. Кое-что не приняла во внимание.

Была картина облучена или нет?

Сколько ни смотри, как ни буравь картину взглядом – ответа не получишь. Чтобы его получить, нужно время. И даже не минуты – часы. Картина поступила сюда относительно недавно. Может быть, она так и простояла все время на полке, избежав бомбардировки нейтронами. Может быть, это уже случилось. Фифти-фифти, пятьдесят на пятьдесят, шансы поровну. Предположим, случилось худшее, картину облучили – и что тогда? Представляет ли она опасность? Судя по тому, что говорил Стейн, – да.

Дилемма…

Калифорний-252.

Зажатая между стеной и стеллажом, Рут попыталась оценить ситуацию.

Сегодняшнее настоящее уже завтра станет историей, но сейчас все соотносится с ним, с тем уникальным стечением непреодолимых обстоятельств, которое и определяет данный момент. С ним, ее настоящим, соотносятся мысли и действия, предопределяющие будущее, то есть ближайшее настоящее.

Одним из таких обстоятельств, определяющих настоящее – а следовательно, мысли и поступки, – была Лидия.

Рут помнила, как исказилось ее лицо, когда она узнала о притязаниях Скиля.

Как ни поверни – без картины ничего не складывалось. Для Лидии ван дер Хейден картина была всем: связующей с прошлым нитью, сосредоточением всех ее страхов и надежд, последним желанием.

Рут расправила пакет и глубоко вздохнула.