Текст книги "Дом аптекаря"

Автор книги: Эдриан Мэтьюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

Глава пятнадцатая

Отель «Онна» занимал три здания на канале Блоемграхт.

Рут немного знала управляющего заведением Трипа, по крайней мере раскланивалась с ним при встрече. Он показал ей рассчитанную на двоих комнату на третьем этаже меньшего из трех зданий, потом они обсудили постигшее ее несчастье. В хозяйственном шкафу Трип нашел пару старых чемоданов. Сходили вместе на баржу. Забрали кое-что из одежды. Уходя, Рут заперла на замок люк и вернулась в номер.

Дел хватало.

Она развесила на батареях сырую одежду. Поставила на прикроватный столик «Еврейскую невесту». Вытащила пластиковую лягушку и пару раз сжала резиновую грушу. Распаковала сверток с фотографиями картины, рисунком и книгами мистера Муна.

Ничего не получалось. Ей никак не удавалось сосредоточиться.

Что-то постоянно дергало, отвлекало. Она начинала делать одно, останавливалась, бросала. Бралась за другое, но, не доведя до конца, переключалась на третье.

Рут выругалась и решила остановиться. Комната несла на себе следы ее порывистых инициатив. В довершение всего была очень голодна. Желудок рычал и ворчал, как волк. Трип сказал, что внизу есть холодильник, в котором можно найти кое-что съедобное. Но с этим придется подождать. Потому что было нечто такое, что шептало, кричало, вопило, требуя к себе первоочередного внимания.

Кстати, сколько времени?

Почти девять.

Принсенграхт, 769.

Нужно повидать Жожо.

Как ни объясняй случившее невероятным, безумным стечением обстоятельств, факт оставался фактом: именно она – пусть косвенно и непредумышленно – втянула подругу в эту заварушку. Да, она не виновата – всего лишь попросила ее присмотреть за баржей, – но из-за нее бедняжка оказалась там, где оказалась, став невинным звеном в цепи событий.

Ох, Жожо…

Сломала ногу! Да еще сотрясение! И сколько ей теперь придется лежать?

Рут представила, как Жожо просыпается посреди ночи под тихий плеск воды – не там, за бортом, а где-то рядом, совсем близко – и обнаруживает, что вода уже поднялась почти на уровень кровати. Ее окружает мутное дрожащее серо-бурое нечто. Через иллюминатор просачивается жидкий свет уличного фонаря. Осознание приходит постепенно. Путаясь и еще толком не проснувшись, она срывает простыню и одеяло… соскальзывает с постели, пытаясь нащупать ногой опору… поскальзывается и падает, вероятно, ударившись при этом головой. Отчаянный вдох… вода заполняет рот, попадает в нос… Ничего не видя, Жожо машет руками и ногами… всплывает… и тут ее пронзает острая боль в ноге. И еще… Смитс сказал, что она что-то увидела. Что? На что намекал этот чертов детектив? Рут ненавидела его. Смитс пользовался словами не для того, чтобы сказать что-то, сообщить, а с противоположной целью. Изощренная полицейская пытка: лишить человека знания, свести с ума, играя на его любопытстве.

Нет, она на это не клюнет.

Ее вдруг накрыла волна паники.

Вся жуткая сцена, словно позаимствованная из дешевого фильма ужасов, встала перед ее глазами с невероятной отчетливостью и даже с саундтреком – рваное дыхание и отчаянный стук сердца. Жожо стала Рут. Точнее, Жожо должна была стать Рут. Нечаянной жертвой. И то, что до сих пор оставалось неоформленным внутренним чувством, превратилось в твердую уверенность.

Ее баржа стала объектом диверсии.

Скорее всего это сделал тот же человек, который уже отсоединял газовый шланг. Кто-то, поставивший перед собой цель и упрямо идущий к ней. До последнего времени этот кто-то оставался всего лишь числом, но чем дальше, тем больше имя «Скиль» обретало форму подковообразного магнита, к которому притягивались железные опилки.

И что же делать?

Поспешные, второпях брошенные обвинения обернутся против нее же. Ей нужен Майлс. Нужны доказательства. Нужно придать делу форму. Вот для чего необходимо повидать Жожо. Помочь могут даже самые незначительные детали. Существовала и еще одна причина – неспокойная совесть. Жожо была ее заменой, ее дублером, чуть ли не жертвенным даром. Какая чушь! Ну откуда ей, Рут, было знать, что так случится?! Но от одной лишь этой мысли по коже пробегали мурашки. Что-то в этой ситуации тревожило, беспокоило, кололо иголочкой правды. Что? Рут старалась не думать, не слушать, не обращать внимания.

Так дальше нельзя.

Надо внести ясность.

Она знала, что не уснет, пока не поговорит с Жожо.

Рут вышла из отеля и направилась к барже. Люди еще работали, откачивая воду из трюма. К ней подошел Лауренс Дрест.

– Мы, кажется, выяснили, в чем дело.

– Вот как?

– Вы в последнее время пользовались стиральной машиной?

– Я уехала из города в пятницу. Здесь оставалась моя подруга. Помню, что действительно положила в машину белье. Саму подругу я не видела. У нее свой ключ. Но я оставила записку. Написала, что она, если захочет, может постирать и свое. А что?

– Пойдемте со мной.

Они обошли рубку. Начался мелкий дождь.

– Стиральная машина находится ниже уровня воды, верно? В принципе так и должно быть. Выпускной шланг для грязной воды идет вверх, проходит через отверстие в корпусе и свисает над каналом.

– Конечно. Все так. Я сама все устраивала. А в чем проблема?

Они остановились у борта. Дрест показал вниз:

– Вот ваша проблема. Выпускной шланг слишком длинный. Кто-то, вы или ваша подруга, слишком далеко его просунул. Конец шланга ушел под воду. И тут вступают в действие законы физики. После стирки машина сливает грязную воду. Шланг наполняется. Но так как он в воде, то происходит обратное действие. Эффект сифона. Понимаете? Вода из канала поднимается по шлангу и изливается в стиральную машину, которая стоит ниже уровня воды. И затопляет баржу. Именно это мы и обнаружили.

– Черт! Кто бы мог подумать, а?

– Вот вам небольшой совет. Если хотите избежать повторения такой ситуации в будущем, просто проделайте в шланге дырочку. Тогда вода из канала будет выливаться в нее и не пойдет в машину.

– Я только одного не понимаю. Почему раньше ничего подобного не случалось?

– Наверное, потому, что раньше шланг не опускался в канал. Кто-то протолкнул его немного и…

– Но это невозможно. Шланг не настолько длинный, чтобы достать до воды.

Дрест взял ее за руку.

– Наклонитесь и посмотрите хорошенько. Сейчас он висит над водой, потому что мы его вытянули. Но длины вполне хватает. Видите?

Рут напряженно вглядывалась в полутьму, но ничего не видела, и лишь когда по другому берегу проехала машина, свет фар позволил рассмотреть злосчастный шланг.

– Там целый лишний кусок. Черт! Кто-то удлинил шланг. Посмотрите – разница между старым шлангом и удлинением хорошо заметна. И место соединения отчетливо видно.

Дрест удивленно посмотрел на нее:

– Так это не ваша работа?

– Не моя. Я бы знала. Да и зачем мне такое устраивать?

Оба посмотрели в воду.

– Проклятие призрака-дарителя, удлиняющего шланги.

– Выходит, что так.

Они постояли еще немного и вернулись к люку.

– Что ж, по крайней мере главная ваша проблема, похоже, установлена. Но течи – те еще мерзавки. Может быть, есть и еще что-то. Например, в корпусе. Где ваши бумаги на баржу?

– Внизу. Сейчас принесу.

Она принесла документы. Дрест быстро их просмотрел.

– Знаете, когда ваш домик проходил последнюю проверку?

Рут покачала головой.

– Когда вы его купили. Одиннадцать лет назад. Это уж слишком. Боюсь, вам могут не продлить разрешение.

– Хотите сказать, что ее надо тащить в сухой док?

– Посмотрим.

– Ладно. Но что дальше?

Дрест потер подбородок.

– Воду мы скоро откачаем. Посмотрим, нет ли где течи. Если все в порядке, оставим старушку здесь до воскресенья. Вернемся завтра к четырем. До этого времени занимайтесь своими делами. А завтра, при дневном свете, решим, как быть и что делать. – Он протянул ей карточку. – Кстати, обратил внимание на ваш проигрыватель. Я и сам немного коллекционер. У вас там даже Нан Вин есть.

– Да, «По тряской дороге любви». Запись тридцать восьмого года. С Тедди Уилсоном.

– Блеск. Обожаю эту вещь. Послушайте, я принесу пластиковые мешки. Надо попробовать уберечь их от влаги. Но завтра постарайтесь перенести все в сухое место. Это же история, такое не восстановишь.

* * *

Рут шла вдоль Принсенграхта.

Дождь усилился и уже хлестал по лицу, а зонтика у нее не было. Дул сильный ветер, и холодные капли били по щекам, как льдинки. Она куталась в пальто и моргала.

Город-друг стал чужим. Словно высеченным из базальта.

Красивые фасады, яркие витрины бутиков, кафе, крепкие стены старых складов, отель «Пулитцер», мягко скользящие по неровным камням мостовой автомобили, мелькнувшая за стеклом элегантная женщина средних лет, наливавшая рубиновое вино в хрустальный графин, печальная песнь гобоя – все казалось нереальным. Неведомая, безымянная высшая сила смешала карты. Рут снова ощущала странную отчужденность между ней и городом. Казалось, все это с минуты на минуты низвергнется в слякоть и смешается с ней или же будет поглощено поднявшимися водами: Атлантида, Лемурия, Амстердам.

Сам город не изменился. Он, как обычно, занимался делом. Если беда и грозила кому, то только ей. Добрые жители Амстердама оставались верны себе; убаюканные мерной рутиной, они пребывали в ступоре и ничего не замечали.

Их время еще придет…

Сегодня не они, а она вытянула короткую спичку и получила свою порцию мелких неприятностей из раздела «Порча имущества». Увы, увы! Бедная, несчастная старушка Рут! Сегодня ей досталось гнилое яблоко. По статистике в жизни каждого должен выпасть кислотный дождь или – если вам уж очень не повезет – рухнуть на голову с неба «Боинг-747». А еще вас может накрыть облако обедненного урана. По статистике каждому причитается порция дерьма на палочке. Рано или поздно. Поздно или рано. Сегодня выпала ее очередь.

Ну и что?

Ее только встряхнуло. Физически она осталась цела.

Еще не поздно перестроиться. Время есть…

По каналу с ревом пронесся скутер. Глушитель не в порядке? Где-то сработала противоугонная сигнализация. Дождь стал еще сильнее, если такое вообще было возможно, капли отскакивали от камней, и над землей как будто висела шипучая, кипящая пелена. Люди разбегались во все стороны, прячась под арками и прижимаясь к стенам, словно укрывались от снайперского огня.

Рут добежала до больницы как раз вовремя, не успев промокнуть насквозь, и с облегчением нырнула в теплый и светлый холл.

Дежурной на месте не оказалось, но больница была сравнительно небольшая, к тому же Рут уже приходилось бывать здесь раньше. Однажды она порезала руку, работая на шлифовальном станке, и ей накладывали швы, а в другой раз, после смерти Маартена, побывала на приеме у врача-консультанта, который посоветовал пройти курс психотерапии. «Это поможет вам примириться с утратой», – сказал он. «Я не собираюсь ни с чем примиряться», – ответила Рут. Ее последний визит был к эндокринологу, прописавшему какие-то хитрые таблетки, которые, по его уверению, должны были «выправить гормональный уровень».

В общем, Рут знала эту больницу как свои пять пальцев. Пять обтянутых сухой кожей, с обкусанными до мяса ногтями пальцев.

Найти Жожо будет легче легкого, сказала она себе. Надо только проявить сообразительность.

На столе перед отсутствующей дежурной лежал регистрационный журнал. «Последние поступления» – значилось на открытой странице. Как раз то, что надо.

Она прошлась взглядом по списку. Фамилия Жожо была в нем на последнем месте.

Раздумывать, колебаться – некогда. Время для посещения больных в любом случае истекло. Систему не возьмешь уговорами – действовать надо решительно.

Рут поднялась на лифте на второй этаж. На выходе из кабинки ее встретил санитар с тележкой.

– Ну и вид у вас, – бодро заметил он и протянул бумажное полотенце.

– Спасибо. – Она сняла берет, вытерла лицо и шею и зашагала по коридору.

Ему до меня нет никакого дела.

Рут подошла к палате. Дверь была закрыта на защелку, а на ручке висела красная табличка с надписью «Не входить». Через небольшое окошечко из матового стекла просачивался мерцающий сиреневый свет.

Странно.

Что бы это могло значить? Рут подняла голову и сразу поняла, в чем дело. Она просто ошиблась. Сунулась не в ту палату. В 212-ю вместо 213-й.

Жожо была в соседней.

Рут огляделась – никого – и взялась за ручку приоткрытой двери, просунула голову в щель.

Жожо лежала, немного изогнувшись, на кровати, спиной к двери. На голове – повязка, на подушке – традиционная гватемальская кукла. Ее Рут видела у Жожо дома. Кукла была ее тотемом, ее талисманом. Загипсованная правая нога Жожо висела под острым углом, поддерживаемая в таком положении сложной системой из шкивов, блоков и ремней. Из-под гипсового панциря высовывалась черная нога. Сам панцирь покрывали надписи, оставленные теми, кто уже навещал Жожо в больнице. Возле настольной лампы лежали карточки и стоял стакан с водой. Теплый, мягкий свет падал на пол и стены широким полукругом, оставляя на середине палаты серую буферную зону. На стене висел небольшой телевизор с выключенным звуком. Показывали документальный фильм о войне: вытянутое лицо Геббельса, лающего на одного из своих подручных; розовощекие рейнские красавицы, украшенные цветочными венками; мальчики в кожаных штанишках, стреляющие из лука; праздник пива с неизменным духовым оркестром…

Славные деньки…

Рут осторожно, чтобы не разбудить спящую, вошла в палату и притворила за собой дверь.

Во сне Жожо слегка посапывала. Стакан на столике подрагивал, и по поверхности воды пробегала едва заметная рябь. Сначала Рут подумала, что такой эффект производит сопение Жожо. Потом, прислушавшись, поняла, что виной всему вибрация, передающаяся от работающих где-то медицинских аппаратов сначала на пол, потом на столик и наконец на стенки и дно стакана. При этом стакан медленно смещался к краю стола, словно движимый сверхъестественной силой. Рут вернула его на безопасное место и опустилась на край кровати.

– Жожо! – прошептала она.

Ответа не было.

Рут посмотрела на карточки. «Хотела приготовить тебе куриный супчик, но кое-кто отказался! (Рисунок изображал возмущенного цыпленка.) С любовью, мама». «Крепко обнимаем. Выздоравливай поскорее». Так, это от Лукаса и Клары. «Поцелуй – лучшее лекарство…» Имени нет, только буква Т – Томас?

Она перевела взгляд на гипс.

Три или четыре оставленные фломастером автографа. Кто-то нарисовал руку в приветственном жесте. Неизбежный смайлик и…

Рут наклонилась.

Рисунок был под коленом. Такой маленький, что она едва его не пропустила. Сердце дрогнуло и затрепетало, как бьющаяся о стекло мошка.

Два концентрических кружка внутри шестиконечной звезды.

Рисунок отличался от других по цвету: похоже, его сделали красной шариковой ручкой.

Рут выпрямилась и обхватила себя руками.

На мгновение ей показалось, что она совсем голая.

Что же происходит? Откуда это? И будет ли конец кошмару?

Из-за туч выступила узкая, едва видная сарацинская луна.

Дождь, оказывается, прекратился.

Жожо шевельнулась.

Вздохнула… потерла ладонью глаза. Ресница, подумала Рут, под веко попала ресница. Жожо попыталась повернуться, но обездвиженная нога ограничивала свободу маневра. Столкнувшись с сопротивлением, спящая наконец проснулась.

Открыла глаза… нахмурилась…

И увидела Рут.

– Жожо?

Ей хотелось узнать, кто нарисовал звезду, спросить про стиральную машину, но начинать с этого было бы невежливо. Начать следовало с выражения сочувствия. В конце концов, больше всего пострадала ведь Жожо. Рут осознала это только теперь, глядя на несчастную, прикованную к кровати девушку. Сама она, можно сказать, легко отделалась. Избежала прямого удара. Рут действительно было жаль подругу, но выразить переполнившее ее чувство она не могла. Утратила навык. К тому же путь сочувствию преграждали роящиеся в голове подозрения. И еще глаза Жожо. Они были красные. Красные глаза у чернокожего выглядят совсем не так, как у белого. Почему? Наверное, потому, что они напоминали раны… вывернутую наизнанку плоть…

Рут постаралась придать лицу соответствующее ситуации выражение и скрыть мрачные мысли.

По-прежнему ничего не говоря, Жожо наклонилась и нажала кнопку на висящем над головой шнуре. Зажужжал электромоторчик. Изголовье кровати поднялось на сорок градусов и остановилось. Жожо оперлась на локоть, чтобы не съехать с подушки. Рут сделала было движение вперед, чтобы помочь, но что-то в поведении подруги удержало ее на месте.

Устроившись в новом положении, Жожо попыталась заговорить. Да вот только от голоса почти ничего не осталось. Даже шепот ей не давался, и Рут пришлось угадывать смысл по движению губ, как будто их разделяло толстое стекло.

– Ты…

Рут подалась вперед:

– Ох, Жожо, бедненькая! Да? Что?

Девушка напряглась. Глаза ее потемнели, словно от напряжения. Словно что-то пыталось вылезти из них. Она вздохнула… выдохнула… Воздух пошел вверх по дыхательному горлу, поднимая с собой слова.

– Ты… будешь…

– Да? – Рут попыталась взять ее за руку, но девушка решительно отстранилась.

– …гореть.

– Что?

– Гореть. Ты будешь гореть в огне. – На последнем слове у нее вдруг прорезался голос. Уголки рта задрожали от сдерживаемых эмоций.

Рут непонимающе уставилась на подругу.

– Гореть в огне? – медленно, словно в гипнотическом трансе, повторила она.

– В аду, – спокойно, даже сухо уточнила Жожо и глубоко, с хрипом вдохнула. Щеки ее начали проваливаться. Воспроизвести всю фразу стоило ей почти нечеловеческих усилий. Каждое слово как будто изрыгалось. При этом вся ее поза и выражение лица были исполнены удивительного величия и достоинства. – Да, я хочу… Я хочу, чтобы ты горела в адском пламени.

Точка.

Главное было произнесено. Дело сделано. Точка поставлена.

Тело расслабилось, щеки запали, глаза закрылись. Когда Жожо снова подняла ресницы, глазные яблоки выглядели уже не человеческими. Они превратились в камни. Два опала. Глаза Жожо стали бусинками, как у лежащей на подушке гватемальской куклы. Человек за ними сделал несколько шагов назад.

Рут поднялась. Сжала пальцы. Закусила нижнюю губу. Посмотрела на дверь.

В какой-то момент в крови ее полыхнул огонь. Дать волю гневу. Поколотить эту чертову куклу. Сбросить на пол. Отомстить. Но за что? Где объяснения? Она открыла было рот, но лицо Жожо озарилось такой ненавистью, что у нее перехватило дыхание.

Рут повернулась и кинулась к выходу.

Она вылетела в коридор, едва соображая, куда идти дальше, и наткнулась на нянечку с одеялом в руках. Нянечка бросила что-то резкое, но Рут не расслышала. В ушах стучала кровь. На лбу и груди выступил пот. Она машинально пробормотала извинение. Женщина пожала плечами. Рут пошла в другую сторону.

К лифту, в приемную. И дальше, в стынущую темноту.

Она вышла на улицу. Дождь уже совсем перестал, уступив место пронизывающему ветру. Дома затаили дыхание, наблюдая за ней, ожидая, как она поступит, что сделает.

По Принсенграхту, разрезав желтое отражение уличного фонаря, протащился припозднившийся туристический катер. Постепенно вода успокоилась, расколотые фрагменты лампы, подрагивая, соединились в целое.

Рут судорожно вдохнула и покачала головой.

Все это не имело абсолютно никакого смысла.

Может быть, дело в сотрясении? Может быть, Жожо бредила?

Если бы ее собственные мысли не разбегались в стороны. Если бы она могла анализировать.

Три монахини в одинаковых синих плащах и идеально белых апостольниках шли по улице. Две шагали в ногу, третья, поменьше ростом, немного подпрыгивала, чтобы не отстать. Рут она напомнила последнего гнома из «Белоснежки». Одна из них рассказывала что-то забавное, две другие смеялись. Рут показалось, что кто-то произнес слово «бургомистр». Проходя мимо, они четко, как на параде, повернули головы. Она знала, чтО они видят на ее лице, но шаг их не сбился.

– Извините! – Что-то как будто толкнуло ее в спину.

Монахини неуверенно остановились и, сломав строй, повернулись.

– Что такое?

Рут почувствовала, что краснеет.

– Извините, у вас, случайно, не найдется сигареты?

Монахини изумленно переглянулись. Наверное, она достигла бы такого же эффекта, если бы вытащила из кармана полностью украшенную и сияющую праздничными огнями рождественскую елку.

– Очень хочется курить, – добавила Рут.

Женщины рассмеялись, легко и звонко, словно услышали удачную шутку, повернулись и, восстановив строй, зашагали дальше. Три белых накрахмаленных апостольника качнулись и скрылись за перекрестком, на переходе которого неуклюже застыл белый «фиат-панда».

Холод уже пробрался в кости. Трапециевидные мышцы шеи напряглись, норовя вырваться наружу. Губы пересохли. Руки дрожали, как у пьяницы.

«Нельзя быть слабой, – сказала она себе. – Крепись и не уступай никому.

И не стой на тротуаре, как будто на тебя обрушилось небо или по крайней мере кусок отсыревшей штукатурки. Двигайся. Нужно двигаться. Двигайся до тех пор, пока иллюзия цели не превратит иллюзию в цель, а потерянное не станет обретенным.

Прежде всего выброси из головы Жожо.

Случилось что-то такое, что недоступно твоему пониманию. Смирись с этим. Для понимания тебе недостает фактов. Верная реакция – не паника. Верная реакция – хирургическая логика. Твоя беда – интуиция, «женская логика», как называет ее Лукас, обычно с легкой насмешкой, через губу: “У вас, женщин, никогда нет времени на компас и карты. Вам не хватает терпения. Вам нужно прямое, непосредственное восприятие истины, и никак не меньше. Будто стоит лишь сконцентрироваться и всмотреться в себя, как она тут же и откроется вам наподобие Божественного откровения”».

Рут считала, что это зависит от того, где находится истина: там, в «реальном мире», в запутанном лабиринте перенаселенного города, или здесь, в лабиринтах мозга.

На мгновение мозг ее замер в созерцании самой гипотезы, как замирает на месте наткнувшийся на что-то слепой, подозревая, что в комнате затаился кто-то – друг или враг?

Двигайся. Шевелись.

Она перешла через дорогу, прошла по горбатому мостику и свернула на боковую улочку, ведущую к Принсенграхту. Мрачное, унылое место.

Рут оглянулась.

Она знала, что увидит его, и действительно, он был там и даже не пытался спрятаться. Белый «фиат» принадлежал ему. Только полицейский мог позволить себе остановиться на пешеходном переходе. Почему бы ему не махнуть рукой и не исчезнуть? Но нет, этот не из таких. Наверное, поджидал ее около больницы. Бесчувственный робот, спроектированный для наблюдения, сбора данных и анализа полученных образцов. А еще сволочь – не в обиду настоящим сволочам будет сказано.

В какой-то момент она получила тактическое преимущество. По узкой улице навстречу ему ехал мотоциклист с включенными фарами. Преследователь вскинул руку, словно защищаясь от удара, и Рут юркнула за угол и прижалась к стене. Сунула руки в карманы. Закрыла глаза.

Что дальше?

Пойти домой?

Только вот «дома» больше нет. Тогда в отель. В таком случае, что она делает здесь, в этом тесном переулке? Жизнь превращалась в ленту Мёбиуса. Она вышла из пункта А – как ее и учили – и пошла по прямой, не отклоняясь от курса. Но вследствие некоей топографической аберрации оказалась в той же точке А, только с другой стороны. Где допущена ошибка? Где она сделала неверный шаг?

Рут посмотрела на указатель улицы. Заложенная в памяти карта города медленно развернулась перед ней. Она находилась неподалеку от бара, реклама которого была на коробке спичек. Том самом, что дал ей Кид на проклятой вечеринке в офисе Жожо. Рут вытащила коробок из кармана, повернула его к свету и прочитала адрес.

А почему бы и нет?

Там можно передохнуть, избавиться от слежки. Название бара – «Нефритовый берег» – таило в себе некий намек, манило, как сладкий запах наркотика.

Мотоцикл скрылся из виду. Шлепающий звук шагов приближался. Рут собралась с силами, пробежала по улице, свернула за угол… еще за один… и еще…

Бар был ближе, чем ей представлялось, – жужжащая неоновая скоропись помигивала над черным входом.

За дверью она обнаружила лестницу, тугой спиралью уходившую вниз. Тихая, неназойливая музыка, никакого гама, поднимавшаяся словно из дымохода волна приятного, словно наперченного тепла. У нее еще был выбор: вперед или назад. Может, это и частное заведение, но что ей терять? В крайнем случае прикинуться невинной овечкой. Ее просто попросят удалиться. Даже эти несколько секунд раздумий показались ей потерянными напрасно.

Музыка становилась громче. Приглушенные, доброжелательные голоса. Сигаретный дым. Двери туалетов: дамы налево, джентльмены направо. Не забывайте, пожалуйста, вещи… Перпендикулярная полоска зеленого света между не дотянувшимися друг до друга тяжелыми черными шторами. Рут глубоко вздохнула, вошла в бар – или клуб? или притон? – поплыла по залу.

Прекрасно.

Без колебаний. Она сняла пальто, шарф и берет и села за свободный столик, как будто он предназначался ей, и только ей одной, как будто она просто заглянула сюда попудрить носик или кутнуть – в зависимости от статуса заведения.

Никто ее не толкал, не хватал. Никто даже не обратил на нее внимания.

Рут устроилась на роскошном, обитом бархатом стуле, положила руки на стол и осмотрелась. Тепло втекало в сырую, холодную кожу, онемевшие пальцы, закоченевшие ноги.

Каменные стены подвала были раскрашены в разные тона зеленого: морской волны, водорослей… Спокойные, умиротворяющие оттенки. Ничего кричащего, не бордель и не забегаловка. Здесь никто не подсовывал зазевавшемуся туристу сногсшибательный коктейль и не совал под нос умопомрачительный счет. Классное место, не подстраивающееся под моду, но и не выставляющее напоказ нищету. Осколок другого века. Оно служило рифом для элегантных обломков старины, приютом для тихих, незлобивых душ, наверное, здесь можно было, забывшись, потерять счет времени и просидеть весь уик-энд, нисколько не пожалев об утрате.

Зал наполняли с дюжину или около того клиентов, как одиноких, так и не очень. Персонал состоял из двух накрахмаленных и не слишком твердо стоящих на ногах немолодых официантов в «бабочках», столь же почтенного бармена, задумчиво складывающего салфетки, и юной азиатской кошечки в пестрой атласной тунике с воротничком в стиле Мао, при виде которой Рут почему-то подумала об опиекурильне. В углу, на небольшом возвышении, какой-то мужчина неспешно перебирал струны голубой гитары. Вечерний костюм и зализанные назад волосы напоминали о давно ушедших пятидесятых.

Именно гитарист задавал тон всему заведению: и легкому ритму, в котором двигались официанты, и даже биению ее пульса. Задумчиво склонившегося над инструментом музыканта окружал диск падающего сверху приглушенного света. Другими источниками иллюминации были свечи, по одной на каждом столике, и электрическая вывеска над золоченым ламбрекеном бара – «НЕФРИТОВЫЙ БЕРЕГ». Прозрачные зеленые буквы походили на огромные, с неровными, зазубренными краями кристаллы пироксена.

Рут никогда не слышала об этом заведении.

С потолка за неподвижными лопастями вентилятора списал огромный, сделанный из папье-маше дракон.

Такая вот обстановка…

И все же одного знакомого Рут обнаружила – парень сидел у бара.

Они случайно разговорились в кафе «Де Доффер» в Йордаане. Он работал в аэропорту Схипхолл, где готовил ленчи для пассажиров. Только это Рут и запомнила. Глаза их встретились, но его взгляд задержался лишь на мгновение и тут же скользнул дальше. Одностороннее узнавание.

Впрочем, другие посетители тоже никому себя не навязывали. Похоже, такое здесь действовало правило.

В маленькой нише напротив сидели, привалившись друг к другу, два гота. Голова девушки уютно покоилась на плече мужчины. Они разговаривали. Целовались. И явно никуда не спешили. Каждый раз, когда головы разъединялись, на передний план выступали черные губы. На обоих были черные рубашки и украшенные камнями распятия на фиолетовых ленточках, то и дело лязгавшие при контакте. У обоих были короткие черные волосы, глаза-незабудки и бледные, словно выбеленные, лица. Рут долго таращилась на них, как будто ее привели на процедуру опознания. Они любят друг друга, подумала она. И тут же оказалась в ловушке этой мысли.

Любовь! А что такое любовь?

Два незнакомца унюхивают друг друга, щелкает замочек, очертания постепенно растворяются, растекаются. Как мягкий воск. Как воск этой вот свечи. Они тают, растекаются, сливаются и становятся чем-то новым. Новым, чистым, неразделимым единством. Все прекрасно – пока горит огонь. Пример противоположного свойства – слияние плоти и крови. Неужели такое случилось и с ней? Раньше она считала, что да.

А теперь вдруг начала сомневаться.

Дурацкие мысли, Рут, возьми себя в руки.

Она попыталась расслабиться, отвлечься на что-то постороннее. Вытащила пластиковую зубочистку из бумажных ножен и принялась прочищать забившиеся дырочки в солонке.

Один из поскрипывающих официантов остановился у ее столика. Наверное, что-то с трансмиссией, подумала Рут.

– Так, мартини-бьянко. Побольше льда. И… вот что, сделайте двойной.

Официант кивнул и начал удаляться.

– Эй, постойте! Вернитесь! – окликнула его Рут. – Здесь можно поесть?

В ту же секунду перед ней возникла, будто только и ждала сигнала, девушка-азиатка. Заводная куколка: черные как смоль волосы, губки-вишенки, сухое, с маленькой грудью и шарнирными сочленениями, тело. Стопроцентная синтетика, только что с конвейера. И все же один недостаток имелся: пятнышки-рытвинки на скулах – следы подростковой прыщавости. Она принесла с собой запах пачули.

– Привет, меня зовут Чита. Есть проблемы?

– Проблем нет, – ответила Рут. – Если не считать проблемой голод.

– Голод – проблема во всем мире, но только не здесь. Вы хотите есть? – Чита улыбнулась. – Это не проблема.

– А как насчет меню?

– Это же «Нефритовый берег». Заказывайте все, что вам хочется.

– Любое блюдо?

– Любое. Но только не навынос!

– Как насчет филейного стейка, обжаренного в соленом масле? Не больше минуты! Можно?

– Можно! Видите того парня? – Девушка указала на гитариста. – Его зовут мистер Шайн. Он у нас на двух работах. Играет на гитаре и готовит. Хотите есть, выбирайте: музыка или стейк?

– Шутите?

Чита дотронулась до ее плеча и выгнулась назад, как тростинка.

– Шучу! Конечно, шучу!

– А покурить?

Азиатка вскинула бровь, развела глаза в разные стороны, вытянула руку и, поводив у Рут за ухом, предъявила сигарету.

– Волшебно!

– Но только с ментолом. Зато низкое содержание смолы. Все равно что куришь зубную пасту. Развлекайтесь, леди!

Она отплыла, высоко подняв голову и покачивая пальцем в ответ на призыв кого-то из клиентов.

Рут достала из коробка спичку, закурила и глубоко затянулась, предоставив дыму делать свое дело. Проверила мобильник. Как и следовало ожидать, подвал в зону покрытия не попадал.

Она прислушалась к музыке. Гитаристу надоело перебирать струны, он поднялся и взял микрофон.

– А сейчас старая композиция Сэма Тирда. Всем вам, безымянным разбойникам и десперадос.