Текст книги "Кладбище"

Автор книги: Эдриан Маккинти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Я подмигиваю Трахнутому.

Трахнутый откидывается на спинку стула:

– Ты сам видел, на что я способен, не правда ли?

Я киваю.

Его голос звучит негромко, почти мягко:

– Так вот, дружище, это были только цветочки. Легкая разминка. Что касается тебя, то ты будешь моей лучшей работой, моим шедевром. Уж можешь мне поверить! О том, что случится с тобой, будут вспоминать еще годы и годы. Твоей судьбой будут пугать новобранцев в Лэнгли: «Никогда в жизни я не видел ничего ужаснее, чем то тело в Мэне...» Я специально позабочусь о том, чтобы тебя нашли и опознали. Когда я с тобой закончу, ты даже не будешь похож на человека, но я обещаю, что вырежу у тебя на коже надпись, чтобы все знали, кто ты такой и что ты сделал.

Моя улыбка гаснет сама собой, но усилием воли я заставляю себя улыбаться еще шире.

– Кстати, Майкл, как твои руки? Надеюсь, тебе удобно? Наверное, легкие уже болят, а?.. Впрочем, все остальное наверняка болит еще сильнее, так что ты мог и не заметить. Но ты заметишь, это я тебе обещаю. Немного позднее мы привяжем тебя повыше, чтобы ты не доставал ногами до пола. Это произойдет уже сегодня вечером, после того как я выдавлю тебе глаза и кастрирую. Не сейчас, Майкл, нет. Позже. Видишь, я нисколько не тороплюсь. Времени у меня достаточно. Подумай об этом на досуге, Майкл. Просто подумай.

Он похлопывает меня по щеке, зевает и переходит к Питеру.

– Ну, а как твои дела, мой юный друг? Как поживаешь? Небось рад, что у тебя появилась компания? Ну-ка, дай я вытащу эту штуку у тебя изо рта... Вот так. Так-то лучше, верно? Сейчас девочки принесут тебе ужин, но ты не должен с ними разговаривать, понятно? Одно только слово, и я вырежу у тебя изо рта твой английский язык. Кивни, если понял.

Питер кивает.

– Вот и хорошо. Ну все, будь осторожен. И ты тоже, Майкл. До встречи.

Трахнутый идет к двери, открывает ее, медлит на пороге. Солнце успело сесть, но я вижу, что от дома к коптильне кто-то идет. Я различаю двоих. Неужели одна из них – она? Меня долго били по голове, так что с моими глазами, наверное, что-то случилось, к тому же снаружи уже довольно темно, и, чтобы хоть что-то рассмотреть, мне приходится изо всех сил напрягать зрение. Да, это она. Вот она поднимает руку и подносит к губам пальцы. Что-то блестит в полутьме. А-а, это крошечное золотое распятие, которое висит у нее на шее на цепочке. Подходящий момент она выбрала, чтобы черпать утешение в религии. И все равно она нервничает. Ее грудь тяжело вздымается, будто ей душно и жарко в просторном коричневом свитере.

Трахнутый закрывает дверь. Но я все равно видел их. Видел ее. Видел, как она несет еду Питеру.

Я хочу ей кое-что сказать. И скажу, несмотря ни на что.

Кит, конец света настанет сегодня.

Не смотри на небеса в поисках его приближения.

И твое распятие не защитит тебя.

Она – на полу.

Если только я до нее дотянусь...

Я обязательно до нее дотянусь.

Кит, сладкая моя, тебе непременно надо было прочесть «Путешествие Брендана», хотя бы в качестве инструкции «Как не потерять лицо в преддверии Апокалипсиса». Да, сладкая, конец света настанет сегодня – во всяком случае, для одного из нас. Поверни ручку. Поверни ручку и открой дверь...

Дверь открывается в третий раз, и на сцене появляется еще один персонаж трагедии. На ее свитере и волосах блестят снежинки. Сентябрьский снег – редкое чудо. Мы будто вдруг оказываемся в одном из стихотворений Фроста – если, конечно, не считать скорой смерти двух заложников в старом сарае.

Следом за Кит в коптильню входит Соня. У нее в руках поднос. Она не закрывает дверь, и морозный воздух касается моих ран подобно целительному бальзаму. Кит поворачивается, чтобы включить свет, но он уже горит, и она неловко замирает. Ни она, ни Соня даже не смотрят в мою сторону.

– Привет, девочки. Помните меня? – шепчу я распухшими губами.

Она не хочет поворачиваться, но все-таки поворачивается. И все рушится. Ее лицо, белизна рук... На мгновение мне кажется, что она вот-вот потеряет сознание, но каким-то чудом ей удается справиться с собой. Вернее, не чудом. Я знаю это заклинание. Поделом ему, твердишь ты. Поделом... Он предал нас, так ему и надо...

Соня дает Питеру глотнуть воды и начинает кормить его из тарелки.

– Соня, пожалуйста... Я умираю от жажды! – говорю я.

Я вижу, как дрожит ее рука, но она игнорирует мою просьбу. Бросает в мою сторону лишь один быстрый взгляд и снова возвращается к своему делу. Но Соня меня не интересует, и не о ней я забочусь. Ей уже не вырваться; она окунулась в дела Джерри с головой и успела смириться с тем, что путь, на который она ступила, ведет в ад. Если у нее и были сомнения, то Джерри наверняка утешил ее, процитировав соответствующие строки из «Энеиды», и она окончательно успокоилась.

Я перехватываю еще один Сонин взгляд, но она смотрит сквозь меня, сонно и глупо моргая.

Кажется, я ошибся. Соня не смирилась, она пьяна или наглоталась успокаивающих таблеток. Теперь она ничего не чувствует и ей все равно.

Как бы там ни было, мне плевать на Соню. Не она мне нужна.

Кит делает шаг в мою сторону.

– Привет, Кит.

– При-вет, – отвечает она каким-то не своим голосом. Это почти шепот. Мышь и та пищит громче.

– Ты поступила так, как считала нужным, – говорю я. – Я тебя не виню.

– Да, я сделала то, что должна была сделать, – отвечает она безжизненным голосом.

Она трет глаза, как будто ей трудно смотреть на кровь. Опускает закатанный рукав огромного свитера. Он ей явно велик, это свитер Джерри, и она выглядит в нем какой-то потерянной и жалкой – ни дать ни взять маленькая сиротка. Кит пятится.

– Ты не ожидала, что пойдет снег? – спрашиваю я.

Она качает головой.

– Шон, я... я... – пытается она объяснить.

– Я знаю. Пусть тебя это не беспокоит. Ты приняла решение, и завтра утром и я, и Питер будем мертвы. Нас убьют, и все будет позади. Тогда и подумаешь, был ли другой выход.

Я слышу, как в противоположном углу коптильни Питер Блекуэлл поперхнулся пищей, но он слишком напуган, чтобы что-то сказать.

– Мне пора идти, – говорит Кит, отступая к двери.

На пороге она останавливается в нерешительности.

Я вижу ее на фоне двери, которую она открывает наигранно небрежным движением. Легкая улыбка чуть кривит ее губы. Ей хочется казаться жестокой и сильной, как Минг Безжалостный. [45]45
  Минг Безжалостный – император планеты Монго, один из персонажей комикса о приключениях Флэша Гордона.


[Закрыть] Снежинки садятся на ее руку, лежащую на ручке распахнутой наружу двери, холодный ветер врывается внутрь, дразня меня запахами леса.

Эта сладостная пытка кажется мне куда более изощренной, чем все, что только способен изобрести Трахнутый.

Кит...

Ты все еще колеблешься. Разрываешься между семьей, Делом и мной. Ты стоишь на пороге, словно подчеркивая расстановку сил – власть в твоих руках, и ты используешь ее, чтобы не дать свежему воздуху, снежинкам и желтоватому свету фонаря снаружи прорваться в старую коптильню.

Соня заканчивает кормить Питера.

Идет к двери, где все еще стоит Кит.

– Нам пора, – говорит Соня.

О, если бы я мог говорить, если бы мог думать как следует, что бы я сказал сейчас? Как убедил бы ее?

Я солгал тебе, Кит, но твой отец еще больший лжец. Все, во что ты веришь, построено на извращенной и глупой чувствительности. Нет и не было никаких подвигов во имя Свободы и Независимости, были только невинные жертвы и массовые убийства. Множество людей было убито в собственных домах, сотни детей погибли, когда патриоты взрывали рестораны быстрого обслуживания, десятки таксистов были застрелены в закоулках между складами в провонявших рыбой доках.

Вы хотите убить меня? Хорошо, но что вы будете делать дальше? Сначала вы уничтожите всех ирландских протестантов, потом приметесь за евреев, китайцев, пакистанцев. Это глупо. И это вполне в духе уходящего двадцатого века. До наступления нового тысячелетия осталось чуть больше двух лет. Неужели ты не понимаешь этого, Кит? Неужели не видишь, что за мной – будущее, а ты и твоя семья уже в прошлом?..

Я слышу кашель, и в дверном проеме рядом с Кит появляется какой-то человек. Теперь уже поздно что-то говорить, и я молчу.

– Что вы так долго? Надеюсь, вы ничего не дали этому чертову Бенедикту? – спрашивает он.

– Н-нет, – робко отвечает Соня.

Это Джеки, и я сразу замечаю, какая разительная перемена произошла во внутренней иерархии группы. Соня – жена босса и к тому же чуть не вдвое старше Джеки, но сейчас она откровенно робеет и боится этого сопляка.

– Ну, тогда марш отсюда. Обе!.. – командует он, и Кит с Соней торопливо уходят по направлению к дому. Убедившись, что они отошли достаточно далеко, Джеки делает шаг вперед, стряхивая с куртки снег. В руках у него не то древесный сук, не то бейсбольная бита. Одним прыжком подскочив ко мне, Джеки опускает свое оружие мне на голову.

– Вот твой ужин, козел! – выкрикивает он, усмехаясь, и, потянув шнурок выключателя, гасит свет.

Он уходит, громко хлопнув дверью, и я остаюсь в темноте.

Каким-то чудом мне удалось не потерять сознание. Конечно, вырубиться было бы проще всего, но я знал, что если это произойдет, то утром я буду мертв. Мне необходимо было остаться в сознании, по возможности сохраняя ясность мышления.

С самого начала боль была моим главным союзником. Сами того не сознавая, мои враги оказали мне услугу, когда ломали мне ребра и били по голове.

Некоторое время я прислушивался к шагам, удалявшимся в направлении большого дома, потом пристально всмотрелся в полумрак. Где она? Где эта чертова бутылка из-под кока-колы? В коптильне быстро темнело, и я знал, что времени на поиски у меня почти нет.

Я несколько раз моргнул, пытаясь избавиться от залепивших глаза сгустков крови, и всей тяжестью повис на веревках.

Почти сразу мне стало ясно, что Гудини из меня не получится. Мои запястья были, привязаны скользящим узлом, который только сильнее затягивался от каждого рывка. К освобождению существовал лишь один путь – каким-то образом перерезать веревки.

Чуть сместившись в сторону, я навалился на веревки всей тяжестью и выставил вперед правую ногу с растопыренными пальцами. Я тянулся изо всех сил, но не доставал до бутылки: не хватало буквально нескольких дюймов. С тем же успехом до нее могло оставаться и несколько миль. Как я ни старался, я не мог до нее даже дотронуться. Не мог – и точка!

Ну давай же, сукина дочь!

Я извивался, как червяк, так что мои руки едва не выворачивались из суставов. Легкие пылали, словно я вдохнул горящую смолу, но все было тщетно, и я в изнеможении оперся на стену, пристроив зад на выступающем из бревна сучке. В моем положении любая опора была лучше, чем никакой.

Теперь я мог перевести дух.

– Эй!.. – окликнул меня из темноты дрожащий, срывающийся голос. Мальчишка-англичанин. Уходя, Соня забыла заткнуть ему рот. – Вы слышите?..

– Слышу, – ответил я, слегка отдышавшись.

– Как вы думаете, теперь они ушли до утра? – спросил он с надеждой.

– Да, похоже.

– Я хочу вам кое-что сказать...

– Хочешь, так скажи...

– Мне страшно. Очень, – проговорил Питер с характерным эссекским акцентом.

– Не бойся, – ответил я. – Все будет хорошо.

– Они ведь убьют нас, правда? Вы – агент ФБР, я – сын генерала Британской армии. Они убьют нас обоих!

– Никто нас не убьет.

– Нет, убьют. О боже, я не хочу... Не хочу умирать! – пробормотал Питер и негромко заплакал.

Я дал ему поплакать минуты две и сказал:

– Если хочешь поболтать со мной, Пит, говори потише. Думаю, ночью они еще раз наведаются сюда, чтобы проверить, все ли в порядке. Так что говори шепотом.

– Я не хочу умирать! – повторил он тише, продолжая всхлипывать.

– Послушай меня, сынок. Мне тяжело разговаривать, так что повторять я не буду. С нами все будет в порядке, обещаю, но ты должен взять себя в руки. Если я найду способ спастись, я и тебя заберу с собой... Ты должен держать себя в руках. А если ты ослабеешь от страха и будешь хныкать как девчонка, мне придется думать не только о наших врагах, но и о тебе. И тогда нам наверняка каюк. Понятно?

Он помолчал и прошептал, прерывисто вздыхая:

– Да, я понял.

– Вот и отлично. Именно это я и хотел услышать. Не сомневайся, все будет о'кей, только тебе придется немножко мне помочь.

Я услышал, как он завозился у своего столба. Он был привязан к нему таким образом, что мог не только стоять, но и сидеть. Повязка на глазах была из бинта, несколько раз обмотанного вокруг головы и закрепленного изолентой.

– Что я должен делать? – спросил Питер из темноты, и в его голосе снова прозвучали истерические нотки.

– Ты должен успокоиться и верить мне. Соберись, ты же мужчина! Все будет отлично, только ты должен мне верить и делать все, что я скажу.

– О'кей, – ответил Питер негромко.

– Чем они привязали тебя к столбу, парень?

– Цепью.

– Ты не можешь от нее избавиться?

– Вряд ли.

– И все равно ты должен попытаться. Я видел: они привязали тебя к столбу. Если ты будешь двигать цепью из стороны в сторону, тебе, возможно, удастся его перепилить. Попробуй. Я предупрежу тебя, если услышу что-то подозрительное.

– Хорошо, – сказал Пит.

Вот и отлично, подумал я. А я тем временем попытаюсь осуществить свой план.

Оттолкнувшись от стены, я переместился вправо, насколько мог, но моя нога по-прежнему не доставала до проклятой бутылки.

– Как вас зовут? – спросил Питер.

– Майкл Форсайт, – ответил я. – А теперь – молчи. У нас обоих есть дело, которое нужно выполнить как можно скорее.

Если бы бутылка валялась, скажем, дюймах в шести правее, у меня бы не было ни малейшего шанса, но она лежала как раз на таком расстоянии, что я испытывал все муки, какие давным-давно пережил один греческий парень по имени Тантал. Бедняга, как же я его понимал!

– Они убьют нас, Майкл? Скажите правду, – снова заговорил Питер.

– Видишь ли, на самом деле у нас очень неплохие шансы выбраться отсюда живыми и невредимыми. Когда мы были на яхте, я оставил для полиции записку, в которой говорилось, куда мы тебя повезем. К сожалению, я не знал точного местонахождения этого дома, но можешь не сомневаться: скоро федералы или копы будут здесь. Быть может, я до этого не доживу, но ты – другое дело... Срок, который назначил властям Трахнутый, истекает завтра утром, так что, если ты будешь держать себя в руках и надеяться на лучшее, ты спасешься.

– Вы это говорите специально, чтобы меня успокоить?

– Вовсе нет. А теперь помолчи минутку...

Питер заткнулся; я слышал, как он начал пилить столб цепью. Цепь была ровной и гладкой, и парень смог бы справиться со своей задачей лишь в том случае, если б у него в запасе была пара лет, но пусть лучше он будет занят делом, вместо того чтобы плакать и бояться. Сам я потратил следующий час, пытаясь дотянуться ногой до бутылки.

Увы, все было тщетно. Чтобы достать ее, мне понадобилась бы помощь одной из дружелюбных диснеевских зверушек или небольшое землетрясение, каковых в Мэне не случалось испокон веку.

Нет, единственный способ получить бутылку – это попросить Кит наполнить ее водой и подать мне. Она могла бы сделать это из чистого сострадания. Да, могла бы. При условии, конечно, что в следующий раз она придет в коптильню без Сони. Соня не позволит ей напоить меня.

Снаружи послышался какой-то странный шум.

Кто-то заводил цепную пилу.

Дверь распахнулась настежь.

На пороге стоял Трахнутый. Он был настолько пьян, что это бросалось в глаза даже в полутьме. В руках Трахнутый держал мотопилу. Цепь с жужжанием вращалась, из выхлопного отверстия струился дымок. В коптильне сразу запахло бензином и древесными опилками.

Но я не испугался.

Если пришел мой конец, что ж – я сделал все, что было в моих силах.

Ухмыляясь, Трахнутый взмахнул пилой и едва не упал.

– А вот и я, Микки-малыш, вот и я! – крикнул он и засмеялся.

Чья-то рука включила в коптильне свет и дернула Трахнутого за плечо, заставив покачнуться и отступить. Дверь закрылась. Я услышал голоса Джеки и Джерри.

– Что ты задумал? – сердито говорил Джерри. – Мы тут не шутки шутить собираемся. Пойди умойся снегом, это поможет тебе прийти в чувство.

Трахнутый пробормотал в ответ что-то маловразумительное. Пила заглохла.

– Я... просто хотел показать вам пару трюков, – донесся голос Трахнутого.

Но на сей раз трезвый подход возобладал.

– Сделаем, как я говорю! – твердо сказал Джерри.

Трахнутый что-то недовольно проворчал, но Джерри уже открыл дверь. Он вошел первым. За ним – Трахнутый и Джеки. Я сразу понял, что пьяны все трое.

– Ну, начинайте, – сказал Джерри.

Трахнутый и Джеки сжали кулаки и бросились вперед.

И все началось сначала.

Время тянется бесконечно. Комната взрывается миллионами искр. Трахнутый пинает меня в живот и бьет кулаками по бессильно мотающейся голове, а я бьюсь затылком о бревенчатую стену.

Удары, пинки, удары. Крики, проклятия, вспышки света и оглушительный шум. Кровь ручьями течет по подбородку и груди. Пронзительный крик рвет барабанные перепонки. Это я кричу.

Трахнутый и Джеки отступают немного назад. Они устали и тяжело дышат.

– Я тоже рад был с вами побеседовать... – ухитряюсь выдавить я.

Джеки смеется.

– Его зовут Майкл Форсайт! Он мне сам сказал... – подает голос Питер.

Трахнутый на мгновение замирает и поворачивается к нему.

– Что ты сказал? – спрашивает он.

– Он назвал мне свое настоящее имя. Его зовут Форсайт, Майкл Форсайт. Видите, я помогаю вам. Я на вашей стороне!

– Что еще он тебе рассказывал? – Трахнутый делает шаг в сторону Питера.

«Говори что хочешь, только не рассказывай о записке на яхте, Пит, иначе он убьет нас обоих и скроется!..» – мысленно умоляю я.

– Ничего. Только, что его зовут Майкл Форсайт. Это все, – бормочет Питер.

Трахнутый смотрит на меня.

– Майкл Форсайт?.. Мне кажется, когда-то я уже слышал это имя. Надо подумать... – произносит он.

– Я тебе помогу, Трахнутый, не то у тебя, того и гляди, мозги лопнут, – говорю я. – Я тот самый Форсайт, который прикончил Темного Уайта, отправил за решетку всю его банду и был взят под защиту ФБР.

Джерри глубокомысленно кивает.

– Точно!.. Я помню – я читал. В свое время об этой истории много писали, в том числе и в бостонских газетах. Кажется, кроме самого Темного ты убил еще нескольких его людей, и мафия назначила за твою голову награду. Я прав, Майкл?

– Да. За меня обещано около миллиона баксов, – сообщаю я.

– Миллион за живого или мертвого, – уточняет Трахнутый. – Вот уж действительно приятный сюрприз! Гляди-ка, Джерри, мы за этого недоноска еще и премию получим!

Я качаю головой.

– Я что-то ничего не понимаю, – говорит Джеки. – Кто он? Вы его знаете?

– Он работал на ФБР, Джеки. Последние пять лет или около того наш общий друг провел под крылышком у федералов, они защищали его от людей, которых он предал, – поясняет Трахнутый. – Но почему ты решил взяться за нас, Майкл? Ведь после истории с бандой Темного тебе нельзя было высовываться!

– Просто ты мне очень понравился, – говорю я. – Вот я и не смог устоять.

– Да, я слышал, что ты – наглый сукин сын, Форсайт. Не пойму только, с чего ты взял, будто тебе по силам справиться и с нами? Темного ты завалил, этого у тебя не отнимешь, но вот с нами тебе не повезло. А знаешь почему? Да потому что ты взялся рубить дерево не по себе.

– Никто даже не упомянул, что у него только одна нога. Это же какая примета!.. Не понимаю, почему о ней забыли?! И волосы у него теперь другого цвета, – задумчиво тянет Джерри.

Я молчу.

– Даже не верится! Вот ведь что эти долбаные федералы вытворяют! – добавляет он заплетающимся языком и делает хороший глоток из фляжки.

Я боюсь. Боюсь, что они выпили достаточно много и теперь им хватит смелости меня прикончить.

– Надо это обсудить, да, Джерри? – предлагает Трахнутый.

У Джерри на лице появляется растерянное, даже обиженное выражение, но, поразмыслив, он кивает.

– Дай-ка я вмажу ему еще разок для ровного счета, – говорит Трахнутый и бьет меня ногой в живот. Он абсолютно не сдерживается, и удар получается очень сильным. Я кашляю, сплевываю кровь и слизь. В груди у меня что-то хрипит, голова кружится от боли. Кажется, еще немного, и я все-таки потеряю сознание.

– Пошли, – говорит Джерри. – Выпьем еще по маленькой и поговорим.

– Подожди, – качает головой Трахнутый. – Хочу проучить его за Темного.

С этими словами он достает из заднего кармана свою маленькую зеленую коробочку и вынимает нож с тонким и узким лезвием.

– Слушай меня, жалкий ублюдок! Ты расскажешь нам все с самого начала, не то тебе придется пожалеть, что твоя потаскуха-мать родила тебя на свет! – шипит Трахнутый.

И вонзает в меня нож. Острое холодное лезвие режет плоть как масло, и я корчусь от невыносимой боли. Не спеша, уверенно Трахнутый в нескольких местах надрезает мне кожу на груди. Вид у него такой, словно он проделывал это уже сотни раз. Нож легко рассекает мясо и сосуды, то и дело уходя глубже, чем нужно. Трахнутый кашляет, как старик, протягивает худую, с желтыми ногтями руку и, резким движением оторвав от моей груди окровавленный лоскут кожи, подносит его к моим глазам.

Кто-то кричит.

Это я кричу.

Эхо моего крика, отразившись от бревенчатых стен, возвращается ко мне. Я кричу. Жадно хватаю ртом воздух и снова кричу. Наконец я прикусываю язык, чтобы остановиться, чтобы замолчать. Только тогда мне удается слегка перевести дух.

Мы глядим друг на друга.

Мы – на двух концах линии тьмы, и нас ничто не разделяет. Ничто!

Ни презрение, ни гнев, ни месть, ни ярость. Ничто. Только грязно-желтый свет, только странное спокойствие и тишина, в которой слышится наше неровное дыхание.

Трахнутый не выдерживает первым. Раздраженным движением он отшвыривает в сторону кусок моей кожи. Он, словно гроссмейстер, читает ситуацию и видит, что мой дух еще не сломлен. Нет, не так. Это он до сих пор не сумел сломить меня. С досады он хватает за спинку старый деревянный стул и, широко размахнувшись, бьет меня по ногам. Стул разлетается в щепки. От боли я резко дергаюсь, в который уже раз за сегодня стараясь не потерять сознание.

– Сейчас нам пора идти, но мы вернемся, – обещает Трахнутый.

И швыряет обломки стула на пол.

Деревянная перекладина задевает разбитую бутылку из-под коки, которая, негромко звякнув, подкатывается прямо к моим ногам.

– Да, мы вернемся и приведем с собой Соню и Кит, чтобы они тоже попробовали на тебе свои силы. Вот тогда ты нам все расскажешь. Мы поступим с тобой не так, как с твоей начальницей из Ньюберипорта, нет! Мы не станем торопиться и сделаем все как следует – с чувством, с толком, с расстановкой, но попозже. Джерри, Джеки, пошли... Пора промочить горло.

Трахнутый плюет на меня, промахивается, поворачивается и выходит, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Он вернется. Я знаю это и в течение минуты или двух дрожу от ужаса. Справиться с собой я не в силах. Наконец перевожу дух и медленно считаю про себя до десяти, до двадцати, до ста.

Напоминаю себе: это моя последняя ночь, и мне нельзя бояться.

Страх мой враг.

Боль мой союзник.

Страх – враг.

И на полу – разбитая стеклянная бутылка, на которую никто не обратил внимания.