Текст книги "Условия человеческого существования"

Автор книги: Дзюнпэй Гомикава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 48 страниц)

Дезертировать? Бежать сквозь мрак, сколько хватит сил? Нет, это не по нем. Если б еще война окончилась одним этим боем… Но ведь война продлится… Им придется скрываться. Митико будет терзаться унижением, страхом. Он огрубеет, и оба в конце концов опустятся до взаимных упреков. И в довершение всего его схватят, их оторвут друг от друга, и на казнь он пойдет, мучимый сожалением о совершенном… Нет, это не по нем. Кадзи крепче сжал винтовку. Митико, я не могу вернуться к тебе…

Но ведь есть еще один путь, чтобы встретиться, – сдаться в плен. Станешь ты ждать меня, Митико? Будешь ты верить, – что я жив, что я вернусь? Я выйду из этого окопа и спущусь по склону… Я подниму руки… Но ведь сейчас темно, Митико, неизвестно, что ждет меня там – жизнь или смерть!..

«Не стреляйте!..» Сколько раз Кадзи рисовал себе эту сцену! Но кто поручится, что они не станут стрелять? Тем более сейчас, накануне боя, на линии огня, где все заранее готово к отражению возможной ночной атаки японцев… Стоит одному человеку, первому, на кого наткнется Кадзи, нажать на спуск, и наступит конец всему.

Но допустим, этого не случится. Так ведь война-то не кончится завтра… Новобранцы не поймут его поступка, и уж никто не простит. «Так вот он какой! Корчил из себя храбреца, а как дошло до серьезного, бросил всех на произвол судьбы и бежал! – скажут они. – Подлец! Он только на словах представлял из себя героя, сволочь!»

А Митико? Соседи будут показывать на нее пальцем. «Вот идет подружка негодяя, продавшего родину, смотрите! Плюйте ей вслед! Бейте ее! Не продавайте ей ничего! Пусть она сдохнет с голоду!..»

Кадзи вслушивался в тишину. Черным, непроницаемым мраком замерло время, и только учащенное биение пульса отсчитывало оставшиеся минуты. Кадзи поднял винтовку и тщательно обтер ложу. Он просил прощения у Митико. Теперь вместо любимой у него осталась только эта винтовка. Единственная спутница до конца его дней.

Чья-то тень проскользнула мимо. Тень двигалась неуверенно, пошатываясь, словно плыла над землей. Но вот она начала наискось пересекать склон. Вглядываясь во мрак, Кадзи следил за ее движением. Человек! Он не замечает, что за ним следят. Кадзи затаил дыхание. Если б человек, выбравшись из расположения роты, спустился к дороге, Кадзи не стал бы ему мешать. Дойдешь до шоссе – беги со всех ног! А возле леса сойди с дороги: там батальонная кухня, будь начеку. Не знаю, далеко ли ты сможешь уйти, с твоими-то силами – но что ж, попробуй! А там уж я постараюсь, чтобы за тобой не послали погоню… Может быть, и мне двинуться с тобой вместе?..

Но тень не оправдала надежд Кадзи. Она двинулась совсем в другую сторону, туда, где расположились пулеметчики…

В следующую минуту Кадзи охватил неистовый гнев. Болван! Не направо нужно идти, а налево! Пока ты доберешься до лощины, тебе, дураку, придется пройти чуть не через всю роту! Энти, шатаясь, продолжал брести между окопами. И вправду как лунатик…

Кадзи набросился на него сзади. Он потянул Энти к себе и сбил его с ног. Энти беспомощно повалился на землю. Падая, он что-то уронил – ботинки! Кадзи рывком поднял Энти на ноги и еще раз ударил.

– Дурак! – едва сдерживаясь, прошептал он. – Дурак, разве тебе под силу такое? А если поймают? – Он схватил его за шиворот и встряхнул. – Надевай ботинки и возвращайся на место. Слышишь!

– Что там такое? – крикнули из соседнего окопа.

– Ничего. – Кадзи подтолкнул его к своему окопу. – Иди, спи.

Обхватив винтовку, Кадзи сидел на корточках в окопе Энти и ловил себя на том, что в эти последние минуты он будто нарочно избегает думать о главном. Не только Энти – все они обречены на гибель. Страх владеет солдатами, они не смогут сражаться. Но если он сам поведет их? Ведь вчера они дружно поддержали его, а все дело-то касалось такой безделицы, как дележ подарков. За ним пошли, не побоялись! А теперь, когда на карту поставлено главное – жизнь… Неужели они не пошли бы за ним теперь? За исключением Тэрады, все поддержат его. Нет, это невозможно. Ночью, в темноте… Их встретят огнем, вот и все. Ну тогда и думать нечего, остается один выход. Тайно поднять новобранцев, привести их в боевую готовность. Затем взять с собой самых преданных и пойти в палатку офицеров. Он предложит поручику Дои немедленно согласиться на капитуляцию. Нет? Что ж, тогда придется действовать силой… Сколько их всего – четверо? Ценой четырех офицерских жизней будут спасены сотни солдатских… Он объяснит солдатам, что Советская Армия несет им освобождение. Для советских людей враги не они, рядовые солдаты, а те, кто послал их сюда, на это побоище. Он сумеет убедить солдат в этом. Ночью, тайком рота покинет позиции и сдастся в плен. Или дождется утра и в тот момент, когда на перевале покажутся тапки, над позициями роты взовьется белый флаг… Да, мы сдаемся! Мы отказываемся от войны. Мы хотим мира и человеческой жизни… Мечта вспыхнула и погасла. Нет, к этому он не готов. Жизнь не подготовила его к такому шагу. Действовать всем коллективом во имя спасения жизни – такая задача не решается в одну ночь с помощью отчаянной выходки. Новобранцы из его отделения, возможно, и поддержат его. Но солдаты из других взводов даже не знают, что он за человек. Капитуляция, по форме похожая на бунт, ошеломит, напугает их, вызовет сопротивление. И даже если по какой-то удивительной счастливой случайности большинство поддержит его, другие роты уничтожат их перекрестным огнем.

Мечты рассеялись… Осталась лишь тупая безнадежность.

Кадзи поднялся. Не надо думать, не о чем думать… Он капитулирует перед судьбой. Будь что будет.

На востоке сквозь мрак стали проступать очертания сопок. Занималась заря.

Кадзи искал по брустверам окопы своих.

– Эй, проснулся кто-нибудь?

На его голос откликнулся Иманиси.

– Ну как, выспался? – спросил Кадзи.

– Так точно, выспался.

– Тогда будь другом, смени меня. И я посплю напоследок…

36

Кто-то растолкал его. – Господин ефрейтор, завтрак!

– А, это ты, Тасиро. – Кадзи выбрался из окопа.

Тяжелое небо хмурилось, жалось к перевалу.

На завтрак дали рис пополам с гаоляном. Солдаты не стали будить Кадзи, сами получили этот последний завтрак, которым снабжала их Квантунская армия.

– Явился проститься! – к Кадзи подошел Ихара.

Кадзи не сразу вспомнил, что Ихара теперь во взводе противотанковой обороны.

– А! – слова застряли в горле. – Смотри же, Ихара, не теряйся. Увидишь, что дело плохо, – жми сюда, у нас окопы в полный профиль…

– Спасибо вам за все! – Ихара щелкнул каблуками.

Кадзи не мог припомнить, ответил ли он на приветствие Ихары.

Тот бегом пустился к себе.

Потом подошел Энти. Наверно, он все-таки уснул, потому что его морщинистое лицо выглядело немного бодрее.

– Простите за вчерашнее, господин ефрейтор!

Сумел все-таки взять себя в руки человек. Вместо ответа Кадзи похлопал Энти по худому плечу, встал и пошел в палатку.

Кадзи отыскал свои вещи, вынул чистое белье. На землю упал конверт. Старое письмо Митико. Не спуская глаз с адреса на конверте, Кадзи переоделся. С минуту колебался – положить конверт в сумку или сунуть за пазуху? Потом положил письмо на место. Ему не хотелось, чтобы письмо закопали вместе с ним. Может быть, повесть о страданиях и горестях японки попадет в руки человека, не чуждого состраданию. Он заберет письмо и когда-нибудь покажет своей любимой. И скажет: вот так закончилась в тот день любовь двух японцев…

Заныло сердце. Перспективы, стремления, жизнь, способная вместить в себя все порывы души, – все с этой секунды обрывается, исчезает. Он умрет здесь. Но тогда зачем он вообще жил? Ему хотелось отыскать в прошлом какой-нибудь вещественный знак того, что он жил не зря, не напрасно. Он знал любовь, он безумно любил женщину. Тело этой женщины он помнил так ясно, словно оно было частью его тела. Ну так чем же была в конечном счете жизнь? Жаждой! Непереносимой болью в груди!

Кадзи вышел из палатки.

Он то смирялся с мыслью о смерти, то вновь отдавался неверной надежде. Он умрет. А если останется жив… Нет, спасения не будет. Ну а если?

Там, за перевалом, начали артподготовку. Он вышел из лесу, где притаились палатки, и пошел по поросшему травой склону. Он шел медленно.

Сцена готова, сейчас будет разыгран финал. Люди будут кривляться, выполняя назначенную каждому роль, протестовать, рассуждать, и все – бессмысленно. Все движения актеров, все их роли заранее распределены.

На позициях все замерло в ожидании. Заметив Кадзи, кто-то из новобранцев молча указал ему вдаль. На склонах появились бесчисленные черные точки.

Кадзи оглядел своих и спокойно подал команду: – По окопам!

Черные точки на сопках рассыпались теперь во всю ширь горизонта и медленно-медленно ползли вниз. Вот и наступило время проститься, Митико!

Часть пятая

1

Стонет, протяжно взвывает небо – это значит, снаряд несется высоко. Перелет. Можно не прятать голову в плечи. Там, на второй линии траншей, разлетится в прах чья-то жизнь, но сюда снаряд не упадет. Кадзи вглядывается в мутное небо.

А те, что мчатся с коротким ревом, свистя, словно бичом рассекая воздух, – те норовят упасть сюда. Ныряй на дно окопа – там твое спасение, если только не накроет прямым попаданием.

Русские спускались с противоположного склона. Вплоть до той самой минуты, пока он не занял своей ячейки, его грызла тоска и мысли о смерти. Но вот бой начался и, странное дело, – Кадзи совсем не испытывал страха. Они движутся так медленно потому, что не сомневаются в победе. Эту уверенность дает им превосходство в огневых средствах. Иными словами, позиции японцев будут уничтожены, спасения нет. Смерть – вот что неторопливо и неумолимо надвигается на него с сопки напротив. Почему же он не чувствует страха? Не пересохло во рту, не дрожат ноги. Наоборот, давно он не ощущал такого удивительного спокойствия. Нет, не потому, что смирился с мыслью о смерти. Он просто отбросил эту мысль. «Я ни в коем случае не погибну! Не может быть, чтобы жизнь окончилась так нелепо!» – вот что дает ему покой. А другой Кадзи подтачивает эту веру. «Попадет снаряд в твой окоп или минует его – только от этой случайности зависит теперь твоя жизнь, только от этой слепой случайности!» – говорит другой Кадзи.

Он окинул взглядом своих. В траве мелькали стальные каски. Товарищи еще живы. Что будет через час? Какое там через час – через десять минут!

Из соседнего окопа выглянул Иманиси. Белки глаз резко выделялись на смуглом лице.

– Не пойму, что с нашей артиллерией приключилось?

Танки и пехота противника спустились уже почти до середины склона, а японские орудия упорно всаживали снаряд за снарядом за линию горизонта, вздымая тучи пыли над гребнями дальних сопок.

– Может корректировщиков посбивали?

Кадзи усмехнулся.

– Палят вслепую! Толку от такой стрельбы…

Русские танки не спеша ползут вниз. Будто сопротивление японцев не составляет для них ни малейшей помехи, будто и нет никакого сопротивления. Вот сейчас они подступят вплотную, навалятся на позиции и покатят дальше, подобно могучим волнам цунами.

Где-то на фланге застрочил пулемет. Команды не было. Должно быть, у пулеметчика просто сдали нервы. Кто-то из взвода Кадзи не утерпел и тоже выстрелил. Русская пехота еще далеко. Прицельная стрельба из винтовки на такое расстояние – пустое дело.

– Не стрелять! – крикнул Кадзи. – Беречь патроны! Подпускаем до трехсот метров!

Его приказ возымел действие не больше чем на полминуты. Страх был сильнее приказа. Русские приближались. Кто-то снова выстрелил.

– Не стрелять! – кричал Кадзи, но потом махнул рукой – теперь их не удержишь, теперь страх сильнее приказов.

Позиции соседней роты уступом выдавались вперед. Кадзи еще подумал: «Там-то почему молчат?». И словно в ответ и там заработали станковые пулеметы. И видно не зря, потому что пехота противника поспешно укрылась за танками.

– Молодцы! – вопил Тэрада, ударяя кулаком по ложу винтовки.

«Как же, молодцы», – подумал Кадзи. Русские не предпринимают танковой атаки, потому что хорошо знают о существовании у японцев солдат-смертников, которых высылают для борьбы с танками. Если японцы попытаются оказать огневое сопротивление, мешающее продвижению пехоты, его подавят танками. А если смертники бросятся в атаку на танки – их отразит пехота. Русские неукоснительно соблюдают взаимодействие пехоты и танков. И если танки сейчас остановились, то вовсе не потому, что страшатся дурацкого стрекотания пулеметов. Что им пулеметы!.. Просто, убедившись в отсутствии у нас средств противотанковой обороны, они сосредоточили все внимание на поддержке своей пехоты.

Кадзи видел, как десяток пехотинцев отделился от танков. Они начали продвигаться в сторону выдвинутых позиций соседней роты. С того места, где оборону держал взвод Кадзи, все происходящее напоминало учения. Поначалу у Кадзи создалось впечатление – возможно, из-за расстояния, – что русские не особенно-то проворны. Однако он тут же понял, что просто перед ним опытные, хорошо тренированные солдаты, у которых рассчитано каждое движение. Они ловко избегали интенсивного огня пулеметов. Им удалось почти без потерь добраться до мертвого пространства, где пулеметы уже не могли причинить им вреда. В первую минуту Кадзи даже решил, что это отряд русских смертников, высланный вперед для захвата огневых точек. «Выходит, методы ведения боя, применяемые в Советской Армии, не слишком отличаются от наших, – рассуждал Кадзи. – Значит, они не рассчитывают на одну свою превосходящую технику?» «Чепуха, – оборвал он себя. – На что им смертники, у них танки».

Пулеметчики по-прежнему били по остановившимся танкам. «Ну что они делают! Ведь сейчас у них под носом вынырнут автоматчики! Ослепли они, что ли? – негодовал Кадзи. Он покрылся испариной. – Пулеметы берегите, без них нам крышка!»

Но даже не это вызывало беспокойство и раздражение. Нестерпимо было видеть, как блестяще осуществляет противник действия на сближение, которых он, Кадзи, тщетно пытался добиться на учениях от своих новобранцев. Невыносимой казалась мысль, что обстановка боя складывается благоприятно для противника, а не для его роты, как всегда получалось на учениях. Что же вы, первая рота, дьявол вас побери, не видите, что ли, что русские у вас под носом?

Кадзи поставил прицел на «400». С такой дистанции прицельный огонь не очень-то эффективен. И все-таки они обязаны попытаться. Действуя с фланга, они, возможно, помешают русским забросать гранатами пулеметы.

– Иманиси, Тэрада, прицел – четыреста! Огонь!

Впервые в жизни Кадзи целился в человека. Прилаживая винтовку, он только один раз мысленно сказал себе: «Это война». Сейчас он убьет человека, к которому не испытывает ни ненависти, ни даже злобы. Убьет без всяких причин. Просто потому, что война. Даже привычной мысли – если сам не убьешь, тебя убьют, – и этого не было. Выстрелит Кадзи или нет – все равно бой будет продолжаться. И оттого, что он выстрелит, ничего не изменится. Его цель движется в четырехстах метрах от него вне всякой связи с ним. Связь только та, что в любую минуту по воле Кадзи может протянуться прямая между стволом его винтовки и жизнью этого человека.

Тэрада и Иманиси выстрелили и промахнулись. Иманиси, обратив смуглое лицо к Кадзи, пожал плечами, словно недоумевая, как это он промазал. Кадзи тщательно прицелился и нажал спусковой крючок. Мишень отскочила в сторону и скрылась за выступом скалы. Ну что ж, не удивительно, что он промахнулся, – четыреста метров все-таки. Кадзи перезарядил винтовку. На этот раз он пошлет пулю точно. Значит, убьет? Если б кто-нибудь задал ему такой вопрос, Кадзи, вернее всего, ответил бы: «Убивать мне не нужно. Но попасть точно в цель необходимо, если только они сами не повернут обратно».

Миллиарды винтовочных выстрелов сделаны в мире за эту войну – сейчас будет сделан еще один. Он ли убьет противника или его самого убьют – не о том сейчас речь. Просто один из многих миллионов солдат, воюющих на земле, приник натренированным глазом к прицельной рамке. Нет больше Кадзи – человека с сердцем и совестью. Сейчас он командир стрелкового взвода, снайпер, существо, жизнь которого целиком зависит от умения поражать цель.

Человек выбежал из-за скалы и в ту же секунду упал в траву, схватившись за ногу. Кадзи хладнокровно перезарядил. Следующий? Но его отвлекли шлейфы белого дыма, потянувшиеся вблизи позиций первой роты. И только увидев, как танки разом повернули туда жерла орудий, Кадзи сообразил, что проникшие в мертвое пространство солдаты противника вовсе не «смертники» – их задача состояла в том, чтобы зажечь сигнальные дымовые шашки, указать танкам цель.

Танки открыли огонь. И начался ад.

Содрогались, стонали, вопили сопки, раскалывался воздух, сотрясаясь от гневного рева демонов смерти. Там, где минуту назад изрыгали огонь позиции первой роты, все исчезло в тучах земли. Кадзи смотрел туда, затаив дыхание. Рушились все его представления о бое. Казалось, он должен представлять себе обстановку боя хотя бы по многочисленным кадрам кинохроники, которые ему доводилось смотреть. Но то, что творилось сейчас, здесь, превосходило всякие представления об ужасе. Это был ад. Его ошеломил яростный, молниеносный натиск стальных механизмов, обрушившихся на людей с воем, скрежетом, в диком переплясе, несущем безнадежность и смерть.

Сколько времени это длилось? Самое большее – пять минут. Рев орудий умолк, улеглась земля, поднятая в воздух. Кадзи увидел, как из боевых порядков противника выдвинулась пехота и стала карабкаться вверх, к позициям первой роты.

Ни единого винтовочного выстрела не доносилось оттуда.

– …Неужели все погибли?

А, это Иманиси. Кадзи не ответил. Да и что отвечать? Их разгромили. Быстро, блестяще, как на инспекторском смотре. Так вот как кончается бой! Вот, оказывается, как!.. Разгром соседней роты позволит русским без труда продвинуться по дороге, отделяющей участок роты Дои от соседних подразделений. А это означает, что взвод Кадзи будет раздавлен с левого фланга.

– Теперь наш черед… – с бессмысленной улыбкой прошептал Кадзи. Потом крикнул: – Эй, стрелковый взвод, слушай мою команду! Как начнется обстрел, ныряйте на дно окопов и сидите там тихо! Карамель, что ли, сосите! До моего приказа никому не высовываться.

До его приказа? Да, конечно, если он останется жив. После адского зрелища, которое он наблюдал минуту назад, у Кадзи пропало всякое желание стрелять. Зачем? Бессмысленно! Воля человека, его стремления – все бессмысленно, они утратили здесь какую бы то ни было ценность. И приказы тоже. Жизнь и смерть свелись к простым биологическим факторам.

2

Поручик Дои, наблюдавший уничтожение соседней роты, судорожно подергивая верхней губой, передал в расположение гранатометного взвода приказ разнести противника вдребезги.

– Уничтожить! – кричал он. – Перебить всех до единого!

Позиции гранатометного взвода, окруженные наспех возведенным бруствером из дикого камня, располагались на вершине сопки. По расчетам поручика, пехота противника должна будет отступить под массированным огнем сверху. Но гранаты или не долетали, или не разрывались. А часть гранатометов вообще вышла из строя из-за обнаружившихся вдруг неисправностей. Бледный как мел, Дои бранился, рассыпая проклятия. К тому времени, когда гранатометчики, понукаемые его бранью, кое-как исправили неполадки, противник добрался почти до вершины. Разом повернув жерла орудий, вперед выдвинулись танки.

– Наступают! Берегись! – крикнул Кадзи своему взводу.

Они всецело во власти противника. Остается только молиться, чтобы снаряд не угодил прямо в окоп. Да и на это мало надежды, у русских артподготовка по правилам ведется…

К Кадзи подбежал Ихара, назначенный в группу противотанковой обороны. Голова у него была забинтована, сквозь бинты проступало алое пятно.

– Ничего не выходит, господин ефрейтор! Никакой возможности подступиться! – срывающимся голосом проговорил он. – Отходим!

– Где ефрейтор Акабоси?

– Убит.

Не верилось даже. Выходит, пуля никем не брезгует.

– А остальные?

– Не знаю. Сам не знаю, как добежал сюда, к вам… Где господин поручик?

Кадзи показал на вершину, где расположились гранатометчики.

– Зачем тебе туда?

– Похоже, русские прорвали расположение первой роты. Танки могут зайти к нам в тыл…

Кадзи оглянулся. Вряд ли поручик Дои в силах помешать этому. Даже если Ихара успеет предупредить его.

– Пусть высоту защищает пулеметный взвод Ивабути! Сбегай, скажи командиру роты!

Ихара повернулся, но Кадзи остановил его.

– Постой! Сейчас начнется обстрел.

– А, двум смертям не бывать!.. – Ихара сверкнул белозубой улыбкой и пустился бежать наискосок через позиции к каменному брустверу гранатометного взвода. Еще секунда – и его фигура скрылась бы за каменной кладкой. Но в это мгновение разом содрогнулись сопки. Первым объектом массированного артогня стали позиции гранатометного взвода, к которым карабкался Ихара. Кадзи видел, как из-за бруствера взлетели в воздух клочья рваного мяса. Кадзи не успел ни удивиться, ни ужаснуться. Он упал ничком, уткнувшись лицом в землю. Что произошло – он не понял. Он только чувствовал на себе непривычную тяжесть. Боли не было, просто тяжесть. Значит, он не ранен? Он поднял голову, стряхнул с себя землю, выплюнул набившуюся в рот грязь. Глаза запорошило пылью. Он плохо различал предметы, казалось, будто внезапно на землю спустились сумерки. Страха не было, было тоскливое, тревожное чувство неизвестности. Мысль, что он чудом спасся, тоже пришла не сразу. «Нужно промыть глаза и узнать, что произошло» – торопил себя Кадзи. Он присел на дно окопа, промыл глаза водой из фляги, прополоскал рот. Нет, он не ранен. Но тогда что же это было? Он точно помнил: взрыв прогремел не позади, а впереди него. Но если снаряд разорвался перед окопом, взрывная волна должна была отбросить Кадзи назад. А его швырнуло вперед. Странно! Кадзи привстал. Огненный ливень по-прежнему хлестал по позициям. Кадзи оглядел пространство вокруг окопа. На это ушло не больше трех или пяти секунд. Вот оно! Прямо перед ним, в полутора метрах, зияла огромная воронка. Взрывная волна ударилась о крутой склон позади, рванулась обратно и швырнула его головой о землю… Кадзи высунулся из окопа и протянул руку – он доставал как раз до края воронки. Метром дальше – и снаряд угодил бы прямо в окоп. И все было бы кончено. Судорожная гримаса – не то смех, не то плач – искривила его лицо. А ему хотелось еще так много сделать! Что именно – этого он не мог бы сказать. И то, и другое, и третье – все! Ему казалось, словно в эти мгновенья он впервые до конца постиг истинный смысл смерти – вернее, настоящую подлинную суть жизни. Нет, смерти он не боялся. Но невыносимо было сознавать, что теперь он больше уже никогда ничего не сумеет сделать. А ведь он мог бы все! Так много, так беспредельно много всяких дел в жизни! Так много радостей! И все это он мог бы совершить. Будущее было полно возможностей. В этих свершениях и состоит главный смысл жизни. А с этой секунды все бы исчезло!..

Конец. Еще один метр – и конец. Содрогаются сопки. Небо рушится. Не этот, так другой снаряд угодит сюда. Не этот, так следующий. Но уж какой-нибудь обязательно угодит сюда… Это конец. А он думал, что еще увидит ее, Митико. Хотя на словах говорил другое, но в душе верил, что не погибнет. Ну вот, а теперь по-настоящему простись с ней. Я так и не сумел сделать тебя счастливой. О, если б ты знала, как я упрекал себя за это…

Кадзи захотелось убедиться, что он владеет собой. Зачем – он не задумывался. Никто не увидит его в этот предсмертный час, так не все ли равно, сохранил он выдержку или нет? И все же ему не хотелось выглядеть смешным или жалким. Откуда во мне показное тщеславие в такую минуту?

Кадзи достал конфету и положил в рот. Сладкая. Так, хорошо. Значит, он достаточно владеет собой. И медвежьей болезни с ним не случилось.

– Господин ефрейтор! – донесся чей-то крик.

Кадзи приподнялся. Прямо перед ним валялась чья-то рука. Крови не было. Пальцы и кисть пожелтели. «Правая – отметил про себя Кадзи. – Та, которой приветствуют». Она не раз приподнималась, приветствуя Кадзи, эта рука… Кадзи решил, что он просто обязан дознаться, чья она. Он смотрел на руку в упор. Кто-то звал его только что. Это рука того человека, который его звал? Кадзи решил поднять эту руку. Но не успел. Его снова ткнуло головой в бруствер.

Несколько минут он лежал неподвижно. По крайней мере так ему самому казалось. Потом приподнял голову, отряхнулся, выплюнул изо рта землю. Снаряд разорвался в старой воронке, на том же месте, что и в первый раз! На перемазанном грязью лице Кадзи блуждала бессмысленная улыбка. Ни метром дальше! Из самой глубины существа поднялась какая-то горячая, трепещущая волна. «Я не умру! Теперь уж ни за что не умру!»

Чужая рука, минуту назад лежавшая рядом, валялась теперь метрах в трех от его окопа, у куста цветущего иван-чая, все еще трепетавшего после разрыва…

«Теперь уж я не умру. Неситесь мимо, демоны смерти! Рвитесь, снаряды! Теперь я ни в коем случае не умру…» Он положил в рот еще конфету и глянул вверх, на очерченное неправильным квадратом окопа небо. Мутное, подернутое серой пеленой, оно продолжало выть и рычать.

3

Коидзуми сидел на дне окопа, обхватив колени руками, и изо всех сил старался унять нервную дрожь. Дрожали не только ноги. Руки, бедра, живот тряслись в неуемном, жутком ознобе, и он ничего не мог с ними поделать. «Страхом делу не поможешь», – любил говорить Кадзи. Коидзуми помнил эти слова, но теперь не видел в них никакого проку. Если он продержится до окончания этого шквала, этого кромешного ада, он спасется, а в остальном нет никакого проку…

Окоп – одинокий островок, отрезанный от всего мира. В нескольких метрах от Коидзуми в таких же ямах сидят товарищи, с которыми он еще утром делил труды и заботы. Но под ураганным обстрелом нет никакой возможности установить с ними связь. Нужно терпеть страх в одиночку. Услышать хотя бы голос ефрейтора Кадзи! Но Кадзи не откликался. Что, если все погибли?

– Господин ефрейтор! Тасиро! Мимура! Энти! Господин ефрейто-ор – не поднимаясь, кричал Коидзуми в квадрат наверху, в котором виднелось небо.

Никто не откликался. Допустим, за стрельбой не слышно его голоса, но хоть кто-нибудь должен был откликнуться. Никого нет в живых? Это значит, что, как только смолкнут орудия и противник ворвется в окопы, Коидзуми окажется с ним один на один? У Коидзуми потемнело в глазах. Светловолосые люди прошьют его из автоматов. А то, чего доброго, прострелят, а потом его медленно раздавит танком… Нет, лучше уж разнесло бы снарядом…

Прикладная химия. Он всю жизнь занимался прикладной химией. А оказалось, от нее нет никакого проку. Коидзуми медленно приподнял голову над бруствером. Из соседних кустов к его окопу ползло существо, все залитое кровью. Ни носа, ни рта, одно кровавое пятно. Не было никакой возможности узнать, кто это. И все же человек жив. Больше того, он узнал Коидзуми и протягивал к нему руку за помощью. «Окоп за кустами, – вспоминал Коидзуми. – Ну, конечно, Мимура. Маленький, тщедушный портной, постоянно терзавшийся опасениями, что жена ему изменяет… Это он просит о помощи». Коидзуми содрогнулся от страха и отвращения. Еще вчера ночью они мирно беседовали, а сейчас этот человек лежит на земле, как освежеванная туша животного. Коидзуми инстинктивно подался назад. Но тут же заставил себя выглянуть снова. Он протянул портному винтовку, пусть ухватится за нее, он втащит его в свой окоп. Тот не мог дотянуться. Коидзуми наполовину высунулся из окопа. Раненый поднял руку… Это было последнее, что увидел Коидзуми. Его отбросило обратно в окоп, он почувствовал, как обожгло затылок.

Артиллерия умолкла так же внезапно. И сразу же зашевелилась пехота. Впереди танки, за ними пехота. Русские начали наступать. Они шли вверх по склону.

К тому времени, когда пехота оказалась в зоне прицельного огня, большинство новобранцев уже расстреляло скудный запас патронов.

Энти ничего не замечал. Он нажимал на спусковой крючок. Перезаряжал и снова нажимал. И только когда на землю упала последняя гильза, его охватило безысходное, пронзительное отчаяние.

– Господин ефрейтор, патронов нет!

Кадзи не слышал. После нескольких метких попаданий Кадзи заметил, что в полосе его огня русские отказались от прямого продвижения и пытаются обойти опасное место. Значит, пока он стреляет, они не пойдут на него. А может, они вообще не придают значения ружейному огню японцев. Они хотят взять позиции малой кровью – этим и будет достигнута конечная цель сражения.

Энти, кусая кулак, смотрел на поднимавшихся по склону русских. Как бы ища спасения, он оглянулся. Где же прикрытие, где артиллерийское обеспечение? Брошенные на произвол судьбы, они захлебываются, встречая слабым огнем винтовок неудержимое наступление русских.

В поле зрения Энти находились десятки русских солдат, а он расстрелял все патроны. Они взбирались по склону, двигались прямо на него. Двое почему-то особенно ярко запечатлелись в его сознании. Они шли по прямой, даже не пригибаясь. И странное дело – без винтовок. Сообразить, что это могли быть подносчики патронов, Энти не смог. Они шли, размахивая на ходу руками, словно знали, что Энти расстрелял все патроны, и намеревались одолеть его врукопашную. Они были еще далеко. Но страх, обуявший Энти, по-видимому, сыграл роль увеличительного стекла. Энти показалось, что противник уже достиг расстояния, когда по уставу нужно подниматься в штыковую атаку. Он поднялся и швырнул в них гранату, забыв сорвать предохранитель. Впрочем, он ее все равно не добросил бы – солдаты находились на расстоянии, в несколько раз превышавшем силу его броска. Те двое, без винтовок, даже не заметили его… Тогда Энти с вытаращенными глазами выскочил из окопа и, держа винтовку наперевес, ринулся на них.

Тасиро услышал его крик. Почти машинально он прицелился в одного из них. Русский прыгнул в сторону и повалился в траву. Энти остановился. Объект атаки внезапно исчез с глаз. А может быть, к нему на секунду вернулся рассудок? Он увидел пехоту противника, надвигающиеся танки и понял все безрассудство своего поступка. Энти круто повернулся и кинулся обратно. Он не пробежал и десяти шагов. Налетел смертоносный, все сметающий огонь.

– Патроны есть? – крикнул Тасиро в соседний окоп. – Эй, Ясумори, есть патроны?

Тот кивнул. Он был белый, без кровинки в лице, и почти не стрелял. Он надеялся, что противник не заметит его, если он будет сидеть тихо, сжавшись в комок на дне окопа. Время от времени его одолевала тревога. Тогда он осторожно приподнимал голову. Убедившись, что Тасиро продолжает отстреливаться, он успокаивался и снова нырял в окоп. Раз Тасиро ведет бой, значит, и у него, Ясумори, еще есть шанс уцелеть…