Текст книги "Условия человеческого существования"

Автор книги: Дзюнпэй Гомикава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 48 страниц)

18

Весенний ветерок шелестел в майской листве. В полночь повеяло холодом и тревогой.

Кругом темным-темно, в небе ни звездочки. В двух шагах спит граница. Сама история проложила этот рубеж. Чтобы охранять его, люди не спят по ночам. Бессмысленное, томительное и опасное занятие. Кажется, ну что стоит пройти эти несколько шагов, какое это имеет значение? Хорошо бы положить винтовку и, не торопясь, спокойно пойти вперед. И вот уже незаметно пройдена невидимая линия. Там, на той стороне, повстречается незнакомый человек, такой же часовой… «Здорово, приятель»! – «Привет»!

…Почему нельзя так сказать? Поболтать, поделиться табаком. Крохотное пламя зажженной спички на секунду озарит два лица, несхожие чертами и цветом кожи.

«Потеплело-то как, а?» – «Да, лучшее время наступает. Скоро здесь зацветут цветы». – «Семья у тебя есть? Ты женат?» – «Женат. Заждалась, поди. А ты?» – «Я тоже. Уже полтора года, как не виделись. Ох и соскучился!» – «Давай-ка обменяемся какими-нибудь памятными подарками для наших жен». – «Это ты хорошо придумал. В следующий раз, когда встретимся, обязательно обменяемся…» – «Ну, до встречи. Бывай здоров!» – «Спокойной ночи!»

…Почему нельзя поговорить так?

Кадзи шагал взад и вперед, ступал осторожно. Несбыточные мечты! Может быть, поэтому они так радуют душу. «Здорово, приятель!» А в ответ грянет выстрел. Кадзи вздрогнул. А что, если сейчас появится кто-нибудь оттуда? Разве Кадзи но вскинет винтовку? «Стой, кто идет?!» Это окрик солдата Квантунской армии, а не голос посланца мира…

Почему человек ищет дружбы, а должен в одно мгновение превратиться в убийцу?

Кадзи остановился и прислушался. Земля содрогалась. Очевидно, там перебрасывали тягачи или танки. В последнее время этот грохот слышен почти каждую ночь. Если это действительно артиллерия, то слова «здорово, приятель», пожалуй, и вправду не к месту.

Кадзи печально усмехнулся. Полевая артиллерия и танки, чтобы ударить по таким, как Кадзи. А он размечтался: «Здорово, приятель!» Нет, из этого ничего не выйдет! А может, лучше бросить винтовку, поднять руки и пойти прямиком туда, где рядами расположились их «катюши»? Сдаться, не сражаясь? «Советские товарищи, я бросаю оружие!» Гримаса исказила лицо Кадзи. Он отчетливо увидел себя в эту минуту. Светловолосый человек, подталкивая Кадзи в спину автоматом, будет командовать: «Вперед! Направо! Налево!» Потом Кадзи очутится перед большим столом; по ту сторону стола, весело улыбаясь, сядет офицер, такой же светловолосый… «Что, испугался нашей превосходящей силы? Правильно я угадал?» – «Нет, неправильно. Я пришел потому, что никогда не хотел воевать против вашей страны и теперь не хочу… Пришел потому, что ради мира на земле мне как человеку ничего другого не остается». – «Но ты избрал неверный путь», – иронически усмехнется светловолосый офицер. – Ты должен был бороться за мир в своей повседневной жизни. Много ли стоит сознательность, которая проявляется только в форме капитуляции, так или иначе неизбежной!» – «Может быть, вы и правы. Но раньше я колебался, а теперь наконец решился. Пусть поздно, пусть это уже ничему не поможет, но ведь это лучше, чем никогда?» – «Ну что ж, пожалуй, ты прав… – Офицер кивает, и лицо ого становится серьезным. – Тогда вот что… Расскажи подробно о составе, вооружении и дислокации твоей части. Мы разгромим армию агрессора. И тогда на твоей родине снова воцарится мир, о котором ты так мечтаешь. Ты больше не солдат Квантунской армии. Рассказывай же!» Кадзи мысленно представляет себе позиции Гуаншаньтяня, которые он сейчас охраняет, потом весь укрепрайон Циньюньтай, где находится Кагэяма, сумевший, несмотря на свои погоны, остаться человеком… «Я отказываюсь!» – «Почему?» – «Я рядовой солдат, прибыл сюда недавно. Я ничего не знаю. Не знаю, пожалуй, и сотой доли того, что известно вашей разведке». – «Ладно!» Офицер делает знак рукой, и в спину Кадзи вновь упирается автомат. – «Налево! Направо!» Тянется время, никчемное, как пустота. Но вот гремит канонада, раздается скрежет танковых гусениц. Циньюньтай не продержится и трех часов. Кадзи ждет, он во власти какого-то странного отупения. Звонит полевой телефон. Светловолосый офицер берет трубку и, выслушав донесение, обращается к Кадзи с удовлетворенной улыбкой: «Позиции, которые обороняла твоя часть, уничтожены».

…Кадзи вслушивался в тишину. Далекий грохот затих. Кадзи снова пытается представить себе светловолосого офицера, но почему-то не может. Вместо него перед глазами встает Митико. Удивительно, он и не вспомнил о ней, когда представлял себе, как сдается в плен. Сейчас она, казалось, упрекала его за это. «Забыл нашу клятву? Ведь ты сказал, что вернешься…» Потом заплакала, как в ту ночь, в казарме: «Не уходи… Вернись!»

Кадзи напряг зрение. Если идти, то сейчас. Будь на его месте Синдзе, он пошел бы без колебаний. А Тангэ? Что же мне делать, Митико?

Прохладный ночной ветер неожиданно донес с той стороны чуть слышную мелодию… Не то песня, не то далекая музыка. Кадзи насторожился. Звуки постепенно нарастали. Вот уже можно различить даже громкие, оживленные голоса и смех – или, может быть, ему чудится это? Кадзи замер на месте. Внезапно ночное небо ярко озарил фейерверк. Стреляли из ракетниц. Теперь уже незнакомая мелодия слышалась отчетливо. У них праздник? Что за праздник, Кадзи не знал. Но, видно, веселье большое. Там, за линией границы, ночное небо содрогалось от ликующих голосов. А здесь, за спиной Кадзи, угрюмо чернели доты, погруженные в свинцовый сон.

Сзади раздались шаги. Кадзи крепче сжал винтовку. Смена часовых.

– Стой, кто идет!

Шаги замерли. Раздались слова пароля.

Кадзи назвал отзыв.

Перед ним выросли фигуры разводящего и часового, пришедшего на смену.

– В течение двадцати минут наблюдался грохот артиллерийских тягачей или танков. В остальном – никаких происшествий, – докладывал Кадзи.

– А это?.. Что это? – разводящий уставился в темноту. Оттуда доносилось проникновенное, берущее за душу пение.

– Да вот поют… – сказал Кадзи. – Праздник, наверно.

– С чего бы это? – обеспокоенно прошептал разводящий.

– Фейерверк тоже пускали… – ответил Кадзи. И после небольшой паузы спросил: – Может, в Европе война кончилась? Немцы капитулировали, определенно!

19

Кадзи угадал. Правда, официального сообщения о капитуляции Германии еще долго не было. При всей любви к наставлениям, подпоручик Нонака не спешил использовать поражение «дружественной Германии», как материал для очередной беседы с солдатами. Подпоручик слепо верил в немецкий блицкриг, и капитуляция Германии до основания потрясла его представления о войне. Куда делись мощные моторизованные дивизии, которым оставалось рукой подать до Москвы? Как случилось, что Гитлер, обещавший разгромить Россию за четыре недели, должен был принять яд в подземелье? Нонака был потрясен и, видимо, поэтому полагал, что солдаты будут потрясены не меньше. Он запретил унтер-офицерам сообщать солдатам о капитуляции Германии. В очередном письме к Митико Кадзи настоятельно советовал ей запастись продуктами…

Вскоре после этого Кадзи получил приказание вернуться в Циньюньтай, в роту.

Кагэяма сразу же позвал его в помещение для инструкторов.

– Будем работать вместе, Кадзи? – спросил он.

– Как это?

– В ближайшие дни прибывает пополнение. Обучать будем. Помощник у меня есть, а младшего инструктора еще не подобрали.

Кадзи иронически усмехнулся.

– В роте есть много старослужащих.

– Артиллеристы. – Кагэяма махнул рукой. – Если они возьмутся за пополнение по-своему, хлопот не оберешься. Изувечат народ…

– Все равно этим кончится!

…Разве в армии бывает иначе?

– Вот я и подумал о тебе, ты ведь обойдешься без мордобоя?

– Брось! – отрывисто произнес Кадзи. – Я же говорил тебе, что решил никогда больше не выступать в роли овчарки…

– Я уже доложил командиру батальона, что младшим инструктором назначаю тебя, – сообщил Кагэяма. – Завтра будет приказ о твоем производстве в ефрейторы.

– Прибавка жалованья на три иены? – Кадзи вызывающе посмотрел на подпоручика. – Неужели ты думал, что я пойду на эту приманку?

– Нет, этого я не думал. Но довольно, Кадзи. Твои доводы несерьезны. В общем я тебя назначаю.

– По праву офицера?

– Что ж делать, раз в армии не существует людей вне званий… Но как друг прошу – помоги мне.

Кадзи стоял мрачный. Не повторится ли то, что случилось в Лаохулине?

– А если я откажусь?

– Ну что ж, ничего особенного не случится. Назначат другого, и несколько десятков человек испытают на себе то, что пришлось пережить нам с тобой в первый год службы… Помнишь песню «После отбоя», а, Кадзи?

– Помню…

Еще бы не помнить! Когда его волокли в карцер, жандармский ефрейтор Тонака, стуча сапогами, распевал: «Спать, солдаты, свет гасить! Новобранцам слезы лить…»

– Здесь не то, что в Лаохулине, – сказал Кадзи. – Теперь я тоже нахожусь по эту сторону колючей проволоки. Подумай сам, ну, служи я хотя бы четвертый год, тогда еще куда ни шло… Но ведь я всего второго года службы! Как же я смогу защитить новобранцев от произвола старослужащих? А нельзя их перевести в другую казарму?

– Подумаем. – От Кадзи не укрылось замешательство на лице Кагэямы. – Хотя осуществить это, пожалуй, будет трудновато… – без энтузиазма закончил он.

В это время дверь отворилась и вошел командир роты Фунада.

Кадзи вытянулся по стойке «смирно».

– Младший инструктор стрелкового взвода, – как ни в чем не бывало доложил Кагэяма, показав на Кадзи.

– А, вот как! Очень ответственная должность, – тонким, женским голосом произнес командир роты и повернул лицо к Кадзи. – Служи хорошенько!

– О твоих соображениях поговори с унтер-офицерами, – сказал Кагэяма. – Все!

Хочет, чтобы вопрос был поднят, так сказать, «снизу», решил Кадзи.

– Слушаюсь! – ответил он.

– В чем дело? – поинтересовался командир роты.

– Я доложу вам об этом после, господин поручик, – уклонился от объяснения Кагэяма. – А ты, Кадзи, можешь быть свободен.

20

– Солдат второго года службы – инструктор! Ну и ну! – посмеивались старослужащие. По их представлениям, инструктором мог быть кадровый ефрейтор, ну солдат 1-го разряда… Поручать такую должность новоиспеченному ефрейтору – позор для Квантунской армии!

– Эй, ефрейтор! – в первый же день услышал Кадзи. К нему шел Масуи, тоже из артиллеристов третьего года службы. В этом году его опять обошли в звании, не дали ефрейтора. То обстоятельство, что его обогнал какой-то молокосос, не давало Масуи покоя.

Кадзи молча поднял голову и продолжал чистить винтовку.

– Говорят, тебя назначают младшим инструктором?

– Да.

– Чему же будешь обучать?

– Чему сам учился.

– А чему ты учился?

Кадзи промолчал.

– Раз тебя назначают инструктором, значит, многому учился. Одного только, кажется, не усвоил как следует… – Скорчив рожу, Масуи оглядел казарму, ища поддержки.

Ефрейтор Акабоси, осклабив скуластую физиономию, крикнул:

– А ты его доучи, Масуи!

– Куда мне обучать господина ефрейтора… – Убедившись, что товарищи приняли шутку, Масуи продолжал: – Ефрейтор – важная птица, не то что простой солдат, правда?

Кадзи молча вставил магазинную коробку, прошелся по винтовке ветошью. Видно, у Масуи чешутся руки. Он хочет кулаками доказать, что в армии ценятся не звездочки, а срок службы. К оплеухам Кадзи привык. Он будет молчать.

– Не очень-то задавайся, инструктор! – продолжал Масуи. – Нечего наглую рожу корчить! Эй, ефрейтор, а сколько ты мисок супа съел за свою службу?

Что ж, Кадзи, действительно, служит на год меньше, чем солдат 1-го разряда Масуи. И хотя Кадзи не помнит, чтобы он задавался, получив звание ефрейтора, – надо молчать. Ладно, подождите немного! Скоро всех вас, мерзавцы, вымету метлой из казармы!

Кадзи выдало выражение лица. И тогда Масуи залепил ему пощечину. Кадзи и тут промолчал. Он взял винтовку и пошел ставить ее в пирамиду.

Масуи не отставал.

– Ладно, так и быть, научу тебя, как надо лупить по морде! Запоминай, инструктор! – Прозвучала еще одна пощечина.

– А ты не отворачивайся, – крикнул со своей койки Онодэра, солдат пятого года службы, лишь недавно произведенный в 1-й разряд. – Тебе, как инструктору, это полезно знать!

Еще немного терпения! Подождите, я выгоню вас отсюда.

– Слышь, Кадзи, ныряй-ка поскорей под защиту подпоручика Кагэямы! – посоветовал Акабоси. – Поди доложи ему – никак, мол, не могу быть младшим инструктором, боязно очень артиллеристов!

– Инструктор! – насмешливо произнес ефрейтор Хоси, служивший до этого в части, отличившейся на «Особых маневрах». – Нечего сказать, хорош инструктор!

– Эх! – подхватил его товарищ. – Ну и порядки пошли в Квантуиской армии! Гражданского дяденьку назначают инструктором!

Кадзи молчал. Он взял из пирамиды наугад чью-то винтовку и принялся протирать ее. Смех постепенно угас, возбуждение улеглось. Но желание помучить жертву осталось неудовлетворенным. Злобные взгляды старослужащих подтверждали это.

21

Убедить младших инструкторов пулеметного и гранатометного взводов – Кадзи поставили на стрелковый – в необходимости изменить внутренний распорядок в казарме оказалось нетрудно. Оба служили всего второй год, и муки новобранцев были еще свежи в их памяти. Но когда Кадзи предложил, чтобы каждый «обработал» на этот счет своего взводного унтер-офицера, они пошли на попятную. Пусть Кадзи сам договорится с унтер-офицерами, тогда они тоже выскажутся «за». Оба парня, ссылаясь на более зрелый возраст Кадзи, хотели сперва убедиться, куда подует ветер… Кадзи перестал рассчитывать на их помощь. Взяв с них слово не болтать о его планах, Кадзи приступил к обработке унтер-офицера Судзуки.

– А господин подпоручик согласен? – мирно спросил Судзуки.

– Да. Он сказал, что, если все взводные унтер-офицеры поддержат мое предложение, он берется получить согласие командира батальона.

– Подожди-ка минуточку.

Судзуки вышел и вскоре вернулся с унтер-офицерами пулеметного и гранатометного взводов.

Кадзи насторожился. Он собирался действовать в отдельности в каждом взводе, а вместо этого, кажется, сам попал во враждебное окружение…

Унтер Мацусима из гранатометного был уже в курсе дела. Судзуки рассказал ему о проекте Кадзи. Мацусима служил пятый год. В его взгляде, устремленном на Кадзи, отражались противоречивые чувства.

– Боишься попасть в переплет, оттого и надумал избавиться от стариков, а?

Кадзи изо всех сил старался сохранять хладнокровие.

– Да, отчасти и поэтому, – сказал он. – Но это не единств венная причина. По слухам, в пополнении много пожилых… Сроки обучения ускоренные – меньше двух месяцев на всю учебу. Если к этому добавить немыслимую обстановку в казарме, никакая наука в голову не полезет – вот что главное. Там, где я служил первый год, был случай самоубийства… – добавил Кадзи.

Судзуки поддакивал. Он один проявил к плану Кадзи хоть какой-то интерес. Лицо Мацусимы по-прежнему было упрямым.

– На то мы и существуем, чтобы в армии не было подобных безобразий! – твердил он.

– Одним битьем солдата не закалишь. К нам прибывают люди, не слишком-то сильные физически, да и духовно. Если на них навалиться, как заведено в армии, ручаюсь, не все выдержат…

Хиронака молчал, презрительно скривив рот. Мацусима опять сказал:

– По твоей методе получатся маменькины сынки, а не солдаты!

– Я вовсе не собираюсь нянчиться с ними. Увидите, на учениях я буду строг, но в казарме хочу обращаться по-человечески.

– Что ты понимаешь в обращении, птенец! – оборвал его Мацусима. – Сам без году неделя в армии. Солдаты народ известный, дай им волю, так потом не подтянешь. Нет, нужно с самого начала забирать покруче, чтобы хорошенько уразумели, что такое военная служба!

– Да, мне тоже внушали именно это, – угрюмо проговорил Кадзи, – и, может быть, поэтому я не встречал командира, за которым, не колеблясь, пошел бы на смерть… А я хотел бы, чтобы солдаты верили мне, как себе.

Мацусима недовольно молчал. С этим соображением приходится считаться. Унтер-офицеру совсем небезразлично, кто у него за спиной, особенно в бою.

– Ладно, не будем сейчас решать, – примирительно сказал Судзуки. – Вопрос сложный. Вот что, Кадзи, тебе одному не провернуть такое серьезное дело, поручи-ка это нам.

Кадзи молчал, плотно сжав губы. Если эти трое сговорятся, пиши пропало. А согласен, похоже, один Судзуки. Отказаться от должности инструктора? Или идти напролом, грудью защищая новобранцев? Бросить вызов насилию?

Проект Кадзи так и не прошел бы, не случись новой стычки со старослужащими. Те все-таки разнюхали о его планах и в кровь избили Кадзи. Акабоси велел ему встать «смирно» и прочел целое нравоучение.

– …А прибудут твои любезные новобранцы, – поучал он Кадзи, – ты императорский указ и уставы отложи, а перво-наперво хо-о-рошенько обучи их почитать старших! На кого надо полагаться в бою? Не на устав и не на императорский указ, а на старослужащих солдат! На тех самых старых солдат, которые тебя же, мерзавца, жалеючи, учат! Вызубри это наизусть!..

Забавляясь, артиллеристы не заметили, как в казарму вошел подпоручик Кагэяма. Он обвел их всех взглядом, сразу понял, что здесь происходит, и ушел, приказав прекратить безобразие.

То ли унтера побоялись, что Кадзи нажалуется поручику за побои, но только сам Хиронака после вечерней поверки попросил Кадзи не поднимать шума, потому что, сказал он, старослужащих, наверно, переведут в другое помещение.

Кадзи только сверкнул глазами. Его уже не радовало это известие. Унтер-офицеры согласились на его предложение, только чтобы замять сегодняшний инцидент с избиением инструктора, а вовсе не потому, что беспокоились о судьбе новобранцев.

22

В конце мая разом покрылись цветами низины и сопки, и даже ветерок, казалось, затрепетал изумрудной молодой зеленью. Воздух был чистый и прозрачный, солнце сияло высоко в небе, лучи еще не жгли, только ласкали.

Пятьдесят километров от штаба бригады до укрепрайона Циньюньтай новобранцы прошли за один день. Без винтовок, с одними лишь штыками у пояса, в плохо пригнанном обмундировании третьего срока, они выглядели оборванцами. Шли, волоча ноги, измученные, с ввалившимися глазами, и если бы не штыки у пояса, походили б попросту на толпу беженцев. Винтовки им должны были выдать в Циньюньтае. Здесь, проходя обучение «в виду противника», им предстояло держать оборону границы.

Солдаты не подозревали, что одновременно с очередным призывом ставка отдала приказ о приведении Квантунской армии в боевую готовность. Главное содержание плана военных операций против СССР, подписанного командующим Квантунской армией генералом Ямада, сводилось к тому, чтобы, отбив атаки советских войск, удерживать линию к югу от Синцзин-Тумынь и к востоку от Дайрен (Дальний) – Синцзин, прочно закрепиться здесь и, облегчив тем самым ведение военных действий, «защищать Японию от угрозы со стороны красной России». Войска, расположенные в этом обширном районе, заранее обрекались на роль пешек, приносимых в жертву ради выигрыша во времени.

Младшие инструкторы вышли встречать новобранцев на десятый километр от Циньюньтая, захватив корзины с вареным рисом.

Солнце зашло за сопки, сумерки окутали зеленые рощи.

– Идут! – сидевшие у обочины инструкторы поднялись. На дороге, извивавшейся между сопок, показалась колонна пополнения. Совсем недавно эти люди покинули родные дома бодрые и веселые, по крайней мере внешне; вслед им махали флажками, пели песни… Сейчас, в кителях с чужого плеча, В ботинках не по размеру, они брели по глухой горной дороге являя собой жалкое зрелище…

Впереди колонны мягким, расслабленным шагом шел усталый Кагэяма.

– Казармы готовы? – голос Кагэямы звучал тоже необычно мягко.

– Так точно. Все подготовлено, – доложил Кадзи.

Сегодня утром старослужащие, ворча, перешли в соседнее помещение. Казарма, куда предстояло поместить новобранцев, стояла пустая.

– Добился-таки своего! – улыбнулся Кагэяма.

Скомандовали привал. Кадзи лепил из риса колобки и оделял солдат. Самый большой колобок, с детскую голову, Кадзи подал Кагэяме.

– Сколько человек в стрелковой команде? – спросил Кадзи.

– Пятьдесят шесть. В пулеметной – тридцать, в гранатометной – двадцать…

– Стрелковая команда, поднимите руки, вставать не нужно! – скомандовал Кадзи. – С сегодняшнего дня я буду спать и есть вместе с вами. Вернее, следовало бы сказать – жить и умирать вместе… Ефрейтор я не такой уж страшный, как кажется. Не знаю, на пользу вам это пойдет или во вред, но только обращаться с вами я намерен, как мать с детьми. Подзатыльник, возможно, иной раз огребете, но ведь и родная мамаша тоже, случалось, шлепка давала…

Послышался смех. Кадзи с волнением подумал, что теперь эти люди и в самом деле станут его детьми. Его взгляд остановился на солдате, понуро сидевшем в стороне. Пожилое, одутловатое лицо. Наверно, ему тяжело было шагать в ногу с двадцатилетними парнями, подумал Кадзи. Что-то бессильное, слабовольное было во всей фигуре новичка, что-то напомнившее Кадзи самоубийцу Охару. И оттого, что солдат был старше Охары, он выглядел еще более трагично. Боязливо покосившись на Кадзи, он перевел взгляд на темнеющие в сумраке сопки. Нет, не на сопки он смотрит, он вспоминает с тоской о всей своей прежней жизни, оставшейся там, в туманной дали. На груди солдата нашита белая тряпица, с написанной чернилами фамилией. Энти – так звали пожилого солдата, когда он еще не перестал быть личностью, человеком.

– Поешьте, наберитесь сил и марш вперед! – продолжал Кадзи. – Ноги болят, конечно? Знаю, болят, но другие за вас эти десять километров не отшагают… Так уже заведено в армии. Что вы оставили позади? Ваши семьи. А что впереди? Граница. Для чего мы идем туда, на эту границу? По правде сказать, я и сам толком не знаю, даром что здесь присутствует сам господин старший инструктор…

Новобранцы опять засмеялись. Кагэяма сделал вид, что не прислушивается к словам Кадзи.

– Повторять прописные истины я не стану, – опять заговорил Кадзи, – у меня свое рассуждение. Так или иначе, а мы идем на границу. Так уж получилось в конечном итоге, что нужно идти. Кто его знает, может, и вправду для того, чтобы наши семьи там в тылу могли спать спокойно. А почему так получилось, об этом сейчас рассуждать бесполезно. Одним словом, сейчас мы здесь и пойдем еще дальше. А все, что осталось позади, бережно спрячьте поглубже в сердце. Как раздастся сигнал отбоя, доставайте свои воспоминания и беседуйте всласть – здравствуйте, мол, дорогие, я здоров, того же и вам желаю… Я лично всегда так делал… Ну, вот вам на первый раз и все мое наставление…

Кадзи взглянул на Энти. Солдат 2-го разряда Энти сидел, уставившись в землю под ногами,

Когда колонна построилась и двинулась вперед, Кадзи поравнялся с Энти.

– О детишках скучаешь?

От радости, что к нему обратились, Энти постарался приободриться и через силу улыбнулся. Энти был мелкий торговец. Мелкая торговля – это такое занятие, когда приходится хитрить и изворачиваться на все лады, иначе при нынешней системе мигом вылетишь в трубу. Семья большая, легко понять, как тяжко придется жене…

– Я ведь не один в таком положении… Все в порядке, не беспокойтесь, господин ефрейтор!

Выражение его лица, явно противоречившее этому заявлению, вновь напомнило Кадзи об Охаре.

– А что, граница – это уже совсем близко от неприятеля? – спросил молодой солдат, тоже 2-го разряда. «Тэрада» – значилось на пришитом к кителю лоскуте.

– От неприятеля?.. – Кадзи невольно переспросил, так неожиданно прозвучал этот вопрос. – Близко!

– Значит, это действительно наш последний рубеж? – Молодые глаза Тэрады засветились восторгом. – Вот здорово! Теперь и я перед отцом в грязь лицом не ударю!

– А что отец?

– Военный. Майор! – в голосе звучала гордость.

Кадзи вспомнил майора Усидзиму, потерявшего голову от двух выстрелов, и с трудом подавил усмешку.

– А господин ефрейтор бывал в боях?

– Нет.

– Нет?! Разве без боевого опыта можно стать инструктором? Отец говорил мне…

Вопрос был задан наивно, но почему-то задел Кадзи.

– Отец? Ну, твой отец, возможно, и не назначил бы меня инструктором. – Он смерил юношу неприязненным взглядом. – Я собираюсь обучать вас не тому, как вести бой, а как уцелеть в бою!

Тэрада замолчал. Из задних рядов долетел чей-то звонкий, высокий голос. Молодой парень спрашивал:

– А фотографии иметь можно?

– «Можно» – не военное слово, Кадзи улыбнулся. – Что за фотография?

– Женщины.

– Отчего же, разрешается.

– Ага, вот видишь! – сказал тот, обращаясь к соседу.

– Не о том речь, – мягко, как будто заискивающе, откликнулся сосед. – У него фотография голой женщины, господин ефрейтор. В одном купальном костюме, больше ничего на ней нет.

Кадзи приподнял брови. Женщина в купальном костюме – каким параграфом устава это запрещено?

– Это что же у тебя, вместо амулета?

– Да вроде бы…

– На проверке не пропустят. Если уж нипочем не хочешь расстаться, зашей в трусы, что ли!

Солдаты покатились со смеху. «А ефрейтор толковый малый!» – слышалось в этом смехе. В нем чувствовалось одобрение. Настроение у солдат, кажется, неплохое. Но успокаиваться нельзя. Приучать к мягкому обращению тоже нельзя, иначе потом им же придется несладко.

Кадзи сказал уже другим тоном:

– Предупреждаю, к старослужащим солдатам обращаться, как положено в армии. Гражданские словечки вроде «хорошо», «ладно», «можно» в армии не годятся. Если кто по неосторожности обмолвится, тотчас получит такую затрещину, что в глазах потемнеет. Ясно?

23

Пятьдесят шесть новичков, то и дело нарушающих заведенный в казарме порядок, доставляли немало хлопот. Заботам конца не было Все нужно было решать быстро, на месте. Собранный, подтянутый, Кадзи носился по расположению с утра до вечера, поучая, заступаясь, выгораживая…

Долговязый Коидзуми, в общем не отличавшийся рассеянностью, зазевался на обратном пути из уборной. Для новобранца, которого муштруют с утра до вечера, несколько десятков метров от двери казармы до уборной – единственный маршрут, которым он может следовать один…

Коидзуми до последней минуты надеялся, что акционерное общество по производству синтетического горючего, в котором он служил, примет меры, чтобы избавить его от армии. Ведь он был нужен на производстве! Он продолжал надеяться на отсрочку даже по дороге сюда, даже когда шагал в Циньюньтай. Всего два года назад он получил диплом инженера, только-только стал по-настоящему понимать производство. Освобожденный от срочной службы по состоянию здоровья, он с жаром принялся за работу. Дирекция, несомненно, добьется, чтобы его, специалиста, вернули обратно. Просто задержалось оформление бумаг, и только. Еще день-другой – и они будут здесь…

На обратном пути из уборной ему повстречался ефрейтор. Коидзуми приветствовал его, как положено. Тому было лет тридцать пять. Грузный, тихий с виду человек. Протянув руку к груди замершего по стойке «смирно» новобранца, он ни слова не говоря оторвал у него с кителя пуговицу. Потом, сунув Коидзуми под нос эту пуговицу, сказал с усмешкой:

– Рано еще ходить расстегнувшись…

Коидзуми твердо помнил, что аккуратно застегнул китель. Ефрейтор Кадзи специально предупреждал об этом, и Коидзуми хорошо помнил его слова. Видно, одна петля была слабая, вот пуговица и выскользнула… Обмундирование новобранцам выдали старое, третьего срока, петли обтрепались и потеряли форму. Застегнешь китель самым тщательным образом, а пуговицы от малейшего движения сами выскальзывают из петель.

– Вашему брату сколько ни толкуй, ни черта не действует, – сказал ефрейтор. – Пока не проучишь, за ум не возьметесь! Беру пуговицу на хранение. Придешь потом ко мне в казарму, получишь!

И ушел.

Коидзуми дождался, пока тот пойдет обратно.

– Больше не повторится, господин ефрейтор! Сделайте милость, отдайте пуговицу!

– Нет, не отдам, и не проси. Сперва продумай все хорошенечко, а потом уж приходи ко мне!

Пуговица дешевая, жестяная, их полным-полно в пошивочной и на складе, но у солдата она одна-единственная. И даже если б имелась запасная, пришьешь – только ухудшишь дело, велено «продумать» и прийти за той самой…

«Не дорожишь пуговицей, пожалованной государем императором! Количество пуговиц на твоем кителе, скотина, установлено приказом его величества!» – так в свое время кричали и ему, солдату пятого года службы, сопровождая брань зуботычинами, от которых звенело в ушах. Так он кричал теперь сам. Нет такого солдата, который не прошел бы через это. Значит, и новобранцам положено испытать то же. «Будды» и «боги» скучали

Приунывший Коидзуми пришел к Кадзи в полной растерянности.

– Сама расстегнулась, господин ефрейтор. Петли такие… – с досадой объяснял он.

– Не у тебя одного, – пожал плечами Кадзи. – Вон у коротышки Мимуры ботинки на три номера больше, чем надо, В армии, брат, не одежду подгоняют по человеку, а человека – по одежде. Почему? Кто его знает… – Кадзи было обидно, что у старослужащих, у этого вот ефрейтора, на которого нарвался Коидзуми, он и сам не имеет права голоса. Будь он с ними на равной ноге, разве б они посмели бесчинствовать? – Придется тебе самому починить петли. И как выкроить для этого время, тоже придумай сам, – сказал Кадзи. – Пойдешь в отделение к старослужащим за этой пуговицей – не робей. Бить будут, это точно, – к оплеухам привыкай.

В растерянном взгляде Коидзуми мелькнуло разочарование. Он надеялся, что Кадзи выручит его.

– Ступай, – холодно приказал Кадзи.

«И не втягивай меня в новый конфликт из-за какой-то пуговицы, – говорил его взгляд. – Старослужащие только того и ждут, чтобы я за тебя вступился. Я для них более желанный объект, чем ты. Жаль мне тебя, да ничего не поделаешь».

Когда тот, зажимая рукой разбитую в кровь губу, вернулся в казарму, остальные уже заканчивали чистку винтовок.

– Ну как? – обеспокоенно спросил коротышка Мимура, бывший портной.

– Ничего!

Коидзуми подошел к Кадзи и доложил: ему сказали, что болван, заработавший нахлобучку в чужом отделении, марает честь и своей казармы и потому ему причитается еще одна зуботычина, уже от непосредственного начальника.

Он молча стоял перед Кадзи, и хотя на лице его была написана готовность получить эту зуботычину, щека непроизвольно дергалась.

– Впредь будь поосторожней, Коидзуми! – понизив голос, сказал Кадзи. – Бывает, что и не хочется бить, а приходится! – Он повернулся к Мимуре, следившему за ними тревожным взглядом: – Мимура, не сочти за труд, проверь у всех петли. А кому Мимура починит китель или там еще что, тот пусть выполнит за него какую-нибудь другую работу! – объявил он остальным.

– Есть! – дружно откликнулись новобранцы.

До ужина было тихо.

За ужином пошли Ясумори и Тасиро. По дороге с кухни они опрокинули бачок. Ясумори, сын богатых родителей, воспитанный, как барчук, шел впереди. Тасиро, паренек из рабочих, – сзади. Ясумори имел опыт по части обхождения с девицами, но совсем не привык носить тяжести на шесте, больно резавшем плечо. Он собрался переменить плечо, но споткнулся и на секунду выпустил шест из рук. Подбежал дежурный ефрейтор и ударил Ясумори, тот упал. Чуть не половина ужина оказалась в грязи.