Текст книги "Азенкур: Генрих V и битва которая прославила Англию (ЛП)"

Автор книги: Джульет Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

Что интересно в этой миссии, так это то, что она не могла состояться без согласия герцога Бургундского. Голландия и Зеландия юридически были независимыми графствами в Нидерландах и управлялись Вильгельмом, графом Эно, вассалом Священной Римской империи. Эти два государства примыкали друг к другу: Голландия находилась к северу от Зеландии, которая в то время представляла собой скопление крошечных островов (теперь значительно увеличившихся благодаря дренажу и мелиорации) в устье Шельды. Маленькое княжество было карликовым и почти полностью окружено своими соседями. На юге располагалась Фландрия, которой непосредственно управлял герцог Бургундский, чей единственный сын, Филипп, граф Шароле, был его личным представителем в графстве. На востоке располагался Брабант, герцог которого, Антуан, был младшим братом Иоанна Бесстрашного. Поскольку сам Вильгельм был женат на старшей сестре Иоанна и Антуана, Маргарите Бургундской, он был частью семейного клана, и этот регион контролировался их тройственным политическим союзом. Герцог Бургундский был, несомненно, доминирующим партнером, созывая Вильгельма, Антуана и других мелких правителей Нидерландов на собрания, на которых председательствовал он сам. Если бы Иоанн Бесстрашный запретил Вильгельму отдавать в найм английским посланникам корабли на его территории, Вильгельм вынужден был бы подчиниться. Поэтому следует предположить, что герцог дал хотя бы молчаливое согласие, и если он так поступил, то это говорит о том, что французы были правы, предполагая, что предыдущей осенью между англичанами и герцогом Бургундским был заключен тайный союз.[187]187
  Vaughan, pp. 241–4. See above, pp. 62–3, 65–6 for the Anglo-Burgundian negotiations.


[Закрыть]

Имеющиеся записи показывают, что Клайдкроук и Керрис потратили почти 5050 фунтов стерлингов (более трех миллионов долларов) на наем кораблей в Голландии и Зеландии. Хотя это, вероятно, не полная сумма, она позволяет нам сделать обоснованное предположение о количестве кораблей, которые они могли нанять. Если они платили по обычной ставке 2 шиллинга за четверть тонны, то они должны были получить около 12 625 тонн груза. Если все суда были самыми маленькими, которые считались достойными найма (двадцать тонн), то это позволяет предположить, что к 8 июня они приобрели около 631 судна для экспедиции короля. Эти подсчеты и полученная в результате цифра ценна только тем, что подтверждает сообщение того же дня о том, что семьсот кораблей направлялись в Англию из Голландии.[188]188
  Registres de la Jurade: Délibérations de 1414 à 1416 et de 1420 à 1422: Archives Municipales de Bordeaux (G. Gounouilhou, Bordeaux, 1883), iv, p. 193.


[Закрыть] Учитывая тот факт, что средневековые оценки численности обычно считаются дико преувеличенными – и, действительно, часто так и есть, – это служит утешительным напоминанием о том, что иногда они могут быть и верными.

Этого все еще было недостаточно для удовлетворения требований короля. 11 апреля он приказал, чтобы все английские и иностранные суда в двадцать тонн грузоподъемности и более, находящиеся в английских портах между Темзой и Ньюкаслом, были конфискованы для нужд короля, а также все другие суда, прибывшие до 1 мая. Эта новость вызвала оцепенение за границей. "Мы знаем, что наши четыре торговых судна еще не прибыли… – писал в июле венецианец Антонио Морозини, – и нет сомнений, что они находятся в опасности попасть в руки короля, чего следует сильно опасаться. Да будет угодно вечному Богу, чтобы этого не случилось!". Последовательные донесения разведки, полученные в Венеции в том же месяце, свидетельствовали о том, что флот Генриха насчитывал первоначально три сотни судов, затем шестьсот и, наконец, тысяча четыреста "и более". Конфискованные английские корабли были отправлены в Саутгемптон, а иностранные – в Уинчелси, Лондон или Сандвич. Там в течение следующих трех месяцев они превращались из перевозчиков товаров в боевые корабли и транспорты для тысяч людей, лошадей и снаряжения, которые нужно было переправить через Ла-Манш во Францию[189]189
  Foedera, ix, p. 218; Antonio Morosini, Chronique d'Antonio Morosini 1414–1428, ed. by Germain Lefèvre-Pontalis and Léon Dorez (Librairie Renouard, Paris, 1899), ii, pp. 20–5, 34–5, 44–5.


[Закрыть].

По мере приближения лета 1415 года, а вместе с ним и начала кампании, темпы военной подготовки неуклонно возрастали. 20 апреля Николас Фрост, королевский мастер по изготовлению луков, получил полномочия по всему королевству нанимать за королевское жалование столько мастеров по изготовлению луков, а также закупать столько тетив, сколько потребуется. Через две недели Николас Менот, "поставщик", получил аналогичные полномочия нанять двенадцать других поставщиков и взять древесину для изготовления стрел и арбалетных болтов, а также кожи, воск и шелк, которые также были необходимы. У Джона Уайдмира, лондонского столяра, была заказана тысяча древков для копий по цене 6 пенсов каждое. Между 3 мая и 4 июня капитаны королевских кораблей в Тауэре получили полномочия набирать матросов для экспедиции. 16 мая Роберт Хант, сержант повозок королевского дома, получил общенациональные полномочия на приобретение "достаточного количества телег и повозок" для похода короля, а также дерева, железа, плотников и рабочих для изготовления новых, и "достаточного количества" лошадей, с "достаточным количеством" людей, чтобы вести и управлять ими"[190]190
  Foedera, ix, pp. 224, 238–9, 248–9; CPR, pp. 325, 329, 343; CCR, p. 232.


[Закрыть]. (Как слуги Генриха, должно быть, боялись слов "столько, сколько нужно" и "достаточно", пытаясь оценить потребности и выполнить приказы столь требовательного монарха!)

Приказы стали поступать все чаще и чаще. Стивену Ферруру, сержанту королевских кузнецов, нанять кузнецов, закупить железо, гвозди и подковы. Саймону Льюису и Джону Бенету, каменщикам, нанять для работы в экспедиции сто лучших и самых способных каменщиков Лондона и внутренних графств с их инструментами. Уильяму Мершу и Николасу Шокингтону, кузнецам, нанять сорок кузнецов на тех же условиях. Томасу Мэтью и Уильяму Гилле, плотникам, нанять сто двадцать плотников и токарей. Джону Саутемеду, "извозчику", предоставить шестьдесят две колесные повозки, а также лошадей и их упряжь.[191]191
  Foedera, ix, pp. 250–1, 261; CPR, pp. 327, 346.


[Закрыть]

Ни одна деталь не была незначительной или неважной для всевидящего и вечно бдительного ока короля. Предвидя проблему прокорма огромной армии, которая должна была собраться в Саутгемптоне, он послал приказ шерифам Кента, Оксфордшира, Уилтшира и Хэмпшира, чтобы каждый из них закупил "за наш счет и по разумной цене" двести голов скота в своих графствах и доставил их в назначенные места. Месяц спустя шерифы двух ближайших графств, Уилтшира и Хэмпшира, получили приказ купить еще по сто волов, быков и коров. Еще одно предписание шерифу Хэмпшира обязывало его объявить, что все верные королю подданные в Винчестере, Саутгемптоне и других городах, марках и деревушках графства должны начать печь и варить "ожидая прихода короля, его свиты и подданных".[192]192
  Foedera, ix, pp. 251–2, 253; CCR, pp. 214, 217, 218.


[Закрыть]

Будь то наем плотников или заказ хлеба и эля, постоянным рефреном всех приказов Генриха было то, что ничего нельзя было брать из церковной собственности или без уплаты справедливой цены. Он настаивал на этом, как монарх, гордившийся своей справедливостью по отношению ко всем людям, но это не было всеобщей практикой. Скупщики вели себя отвратительно, изымая товары без оплаты или, что более распространено, реквизируя их по низкой цене, а затем продавая их по более высокой для собственной выгоды. Столкнувшись с поставщиком, размахивающим королевской грамотой и поддерживаемым группой вооруженных людей, мало кто из крестьян или мелких фермеров осмелился бы оспаривать его право конфисковать их зерно, горох и бобы, отогнать их крупный рогатый скот, свиней и овец или забрать их телеги и лошадей. Иногда за товары расплачивались деревянным жетоном, который был средневековым эквивалентом чека. Это была буквально палка, на которой были сделаны зарубки для обозначения суммы долга, а затем она была разделена посередине, так что у каждой стороны оставалась идентичная копия. К несчастью для получателя, когда стороны предъявляли свои палки к оплате наличными, они часто оказывались совершенно бесполезными.

Покупка живого скота, который можно было гнать к месту отправления, была новшеством, которое уменьшило нагрузку на тех, кто жил по соседству, для обеспечения поставки мяса. Что еще более важно, настойчивое требование короля о справедливом и разумном обращении распространялось не только на его собственных чиновников, но и на всех, независимо от ранга, в его армии. 24 июля шерифу Гемпшира было приказано объявить, что каждый лорд, рыцарь, эсквайр, камердинер "и все остальные", отправляющиеся с королем, должны обеспечить себя продуктами питания и другими предметами первой необходимости в течение следующих трех месяцев. В той же прокламации он также должен был объявить, что любой человек, который чувствует обиду или притеснение со стороны любого капитана или его солдат, должен предстать для исправления ситуации перед старшими должностными лицами его казначейства или двора. Полное правосудие, обещал король, будет восстановлено по его прибытии.[193]193
  Ibid., p. 278; Foedera, ix, pp. 288–9; H.J. Hewitt, "The Organisation of War," in Fowler, pp. 81–2.


[Закрыть] Это было новшество, не имевшее аналогов в Европе, где злоупотребления в системе сбора продовольствия воспринимались как жизненный факт. Это ознаменовало новую эру в отношениях между королем и его подданными в Англии.

Чувство справедливости Генриха требовало, чтобы эти злоупотребления были прекращены, но была и прагматическая выгода. Он хотел и нуждался в доброй воле своих подданных, если собирался начать войну, конец которой невозможно было предвидеть. По этой причине он позаботился о том, чтобы каждый мужчина, женщина и ребенок в стране знали, зачем он отправляется во Францию. Каждый ордер, который он выдавал для получения провианта, должен был зачитываться вслух в судах графства и на рынках шерифом графства, которому он был адресован. Это была возможность убедить подданных в законности его дела и необходимости действовать. Поэтому каждое распоряжение предварялось фразой, которая была одновременно объяснением и призывом к действию: "Потому что, как вам хорошо известно, мы, с Божьей помощью, собираемся отправиться за границу, чтобы вернуть и восстановить наследство и справедливые права нашей короны, которые, как все согласны, долгое время были несправедливо утеряны… "[194]194
  Например, письмо Генриха от 26 мая 1415 года шерифу Кента: Foedera, ix, p. 251.


[Закрыть] Это была кампания, в которой должны были участвовать все подданные короля, а не только те, кто способен носить оружие.

Глава седьмая.
Денег и людей

"Что будет делать мудрый принц… когда… ему придется вести войны и сражаться в битвах?" спрашивает Кристина Пизанская в «Книге о военных деяниях и о рыцарстве». "Прежде всего, он подумает о том, сколько у него есть или может быть сил, сколько у него людей и сколько денег. Ибо если он не будет хорошо обеспечен этими двумя основными элементами, глупо вести войну, ибо они необходимы прежде всего, особенно деньги".[195]195
  Pizan, BDAC, p. 19.


[Закрыть]

Горький опыт Генриха V, когда он вел кампанию в Уэльсе на скудные средства, преподал ему важный урок: успешная война должна быть правильно профинансирована. Простыми мерами: сокращением мошенничества и расточительства, восстановлением центрального контроля и аудита, пересмотром арендной платы за земли короны и тщательным контролем за расходами, ему удалось повысить традиционные доходы короны до такой степени, что из некоторых источников он получал более чем в два раза больше доходов, чем его отец. Аннуитеты, или пенсии, которые его отец с удовольствием раздавал своим сторонникам, как сладости детям, чтобы завоевать их расположение, при Генрихе V были сокращены вдвое, а те, кто их получал, теперь были вынуждены отрабатывать, служа в экспедициях короля, под страхом их полной потери.[196]196
  Harriss, "Financial Policy," in HVPK, pp. 163–74. См. также Edmund Wright, "Henry IV, the Commons and the Recovery of Royal Finance in 1407," in R.E. Archer and S. Walker (eds), Rulers and Ruled in Late Medieval England: Essays Presented to Gerald Harriss (Hambledon Press, London and Rio Grande, 1995), pp. 65–81.


[Закрыть]

Теперь, готовясь к Азенкурской кампании, Генрих приказал своему казначею Томасу, графу Арунделу, провести ревизию всех государственных ведомств и доложить ему, на какие доходы он может рассчитывать и сколько он должен, "чтобы перед отъездом король мог выделить средства в соответствии с тяжестью каждого расхода; и таким образом совесть короля будет чиста, и он сможет выступить как хорошо подготовленный христианский принц и тем самым лучше совершить свое путешествие на радость Богу и утешение своих подданных".[197]197
  Harriss, "Financial Policy," p. 163.


[Закрыть] Это были не просто красивые слова. Каждый королевский чиновник, от казначея Англии до самого скромного клерка в казначействе, знал, что сам король внимательно изучает их счета. Несмотря на все другие заботы, ни одна деталь не упускалась, ни одна финансовая операция какой бы сложной не была, не ускользала от его внимания. Случайно сохранившаяся записка одного из клерков совета показывает, что даже когда Генрих вернулся во Францию во время кризиса после катастрофического поражения при Боже в 1421 году, он все еще находил время, чтобы просмотреть счета одного из своих чиновников, умершего четырьмя годами ранее. Мало того, он проверял расчеты, подписывал счета своей рукой и делал пометки на полях, указывая, какие пункты требуют дополнительного расследования со стороны аудиторов казначейства. Такое личное и скрупулезное внимание к деталям было беспрецедентным и отражало энергию и приверженность Генриха к своей роли короля.[198]198
  Ibid., p. 177.


[Закрыть]

В результате всех этих мер в казначейство начали поступать деньги в таких объемах, о которых предшественники Генриха даже не мечтали. Но даже этого было недостаточно для финансирования крупной кампании за пределами королевства. Для этого королю нужно было обложить налогом своих подданных, чего он не мог сделать без одобрения парламента. В 1254 году был установлен принцип, согласно которому налог, который ложился на всех жителей королевства, должен был получить их общее согласие и больше не мог утверждаться только собранием лордов. В 1407 году было признано, что только Палата общин имеет право утверждать налоги. Представителями "общины вашей земли", как стали называть себя члены Палаты общин, рыцари широв и бюргеры городов, которые избирались в судах широв и города, по два от каждого округа. Лорды духовные и мирские созывались индивидуально и лично самим королем. Обе палаты заседали отдельно и вместе в Вестминстерском дворце короля, иногда в присутствии короля, и их заседания давали возможность подавать петиции об удовлетворении жалоб, принимать законы, ратифицировать договоры и подтверждать судебные решения (например, осуждение Кембриджа, Скроупа и Грея за измену), а также назначать налоги.[199]199
  Harriss, "The Management of Parliament," pp. 137–8, 156; Saul, The Batsford Companion to Medieval England, pp. 200–2.


[Закрыть]

Сорок лет, предшествовавших правлению Генриха, были отмечены постоянными и порой ожесточенными конфликтами между королем и парламентом. Все это должно было измениться при новом короле. За годы своего правления в качестве принца Уэльского Генрих установил очень хорошие отношения с Палатой общин, которые должны были сослужить ему хорошую службу, когда он стал королем. В его правление парламент собирался чаще, чем в правление его отца, но его сессии были намного короче и, как и сам король, более деловыми и эффективными. Работая с его членами и через них, к советам которых он активно и искренне прислушивался, Генрих интересовался и реагировал на их проблемы, но также упреждал их критику, сам действуя как образцовый король, быстро вершащий правосудие, финансово эффективный, административно действенный. В результате Генрих пользовался доверием своих парламентариев в почти беспрецедентной степени.[200]200
  See, for example, Rotuli Parliamentorum, iv, pp. 3, 15, 34; Harriss, "The Management of Parliament," pp. 143, 145.


[Закрыть]

Самым значительным результатом этого сотрудничества стала готовность общин удовлетворить просьбы Генриха о деньгах. Налоги в этот период взимались прямо и косвенно. Прямые налоги назывались субсидиями и взимались со стоимости движимого имущества по обычным ставкам: одна пятнадцатая часть в сельской местности и одна десятая часть в городах. Субсидии должны были платить все, независимо от звания, и только те, у кого движимое имущество стоило меньше 10 шиллингов, освобождались от уплаты. Что касается городов и деревень, то с каждого из них взималась фиксированная сумма, а затем местные заседатели решали, какую долю должен платить каждый житель. Духовенство также обязано было выплачивать субсидии в размере более десятой доли, но эти субсидии выдавались на их собственных собраниях, называемых конвокациями, которые обычно собирались одновременно с парламентом. Для каждой церкви существовал отдельный собор под председательством архиепископов Кентерберийского и Йоркского, и их субсидии, как правило, совпадали с субсидиями парламента. Косвенные налоги взимались главным образом с экспорта английской шерсти. Английские купцы должны были платить 43 шиллинга 4 пенса за каждый мешок шерсти или 240 рун и 100 шиллингов за каждую шкуру; иностранные купцы платили пропорционально больше – 50 шиллингов и 106 шиллингов 4 пенса, соответственно. Генрих также добился дополнительных налогов в размере 3 шиллингов за тонну вина и 12 пенсов в фунте на все другие товары, ввозимые в страну или вывозимые из нее, с конкретной целью, финансирования охраны морей. Подобные выплаты обычно предоставлялись на ограниченный срок в несколько лет, поэтому король должен был обращаться в парламент, чтобы добиться их продления. За девять с половиной лет правления Генриха он получил более десяти полных "субсидий", из них только две – в годы интенсивных военных действий с 1414 по 1420 год. Такого уровня налогообложения не было с начала правления Ричарда II – и тогда оно вызвало крестьянское восстание. Требования Генриха, напротив, не были встречены ропотом протеста. Как заметил один историк, он получил больше денег с меньшими проблемами, чем любой другой король Англии. Используя свои навыки политического руководства, он мог созывать свои парламенты, зная, что они, в общем и целом, сделают то, что он пожелает.[201]201
  Ibid., pp. 145–6, 158.


[Закрыть]

Генрих получил полную пятнадцатую и десятую часть в своем первом парламенте в 1413 году, но, чтобы удивить и задобрить своих подданных, отказался просить еще одну субсидию в следующем парламенте в апреле 1414 года. Это оказалось затишьем перед бурей, потому что третий парламент, состоявшийся в декабре того же года, он попросил предоставить двойную субсидию – не одну, а целых две пятнадцатых и десятых. Это выпало на долю сводного дяди короля Генри Бофорта, епископа Винчестерского, который, будучи канцлером, должен был выступить с традиционной вступительной речью к собравшимся лордам и общинам, чтобы привести убедительные аргументы. Будучи блестящим оратором, он использовал все свои навыки, чтобы одержать победу. Парламент был созван по приказу короля, объявил он, чтобы посоветоваться, как вернуть королевское наследство, которое долгое время несправедливо удерживалось врагом. Для всего есть свое время. Как для дерева есть время произрастать, цвести, плодоносить и умирать, так и людям дано время для мира, для войны и для труда. Монарх, видя, что в его государстве царит мир и что его претензии справедливы (и то, и другое было необходимо, если он собирался вести войну за границей), решил, что с Божьей помощью настало время привести свою цель в действие. Поэтому ему нужны были три вещи: добрый и верный совет его парламента, сильная и верная помощь его народа и большая субсидия от его подданных – но, добавил Бофорт, несколько неубедительно, победа уменьшит расходы его подданных и принесет большую честь.[202]202
  Rotuli Parliamentorum, iv, p. 34.


[Закрыть]

Двойная субсидия была должным образом предоставлена, и ее одобрению общинами способствовал тот факт, что спикером этого парламента был не кто иной, как двоюродный брат Бофора и доверенное лицо Генриха Томас Чосер. Южная и Северная церковные конвокации также предоставили выплаты в размере двух десятых, имея свои причины быть благодарными Генриху V за его стойкую защиту церкви перед лицом угрозы лоллардов. Будучи уверенным в том, что в его казну скоро начнут поступать большие суммы денег, Генрих мог усилить подготовку к войне.[203]203
  Ibid., iv, p. 35; W&W, i, p. 434.


[Закрыть]

Несмотря на щедрость субсидий, деньги не могли быть собраны все сразу. Половина должна была быть выплачена к февралю 1415 года, но вторая половина должна была быть выплачена только через год. Это поставило Генриха перед необходимостью найти наличные деньги для оплаты военных расходов. Это можно было сделать только одним способом: он должен был взять в долг. Эдуард III финансировал свои французские войны за счет займов у флорентийских банковских семей Барди и Перуцци – и разорил их, когда просрочил выплаты по долгам. Генрих V не мог прибегнуть к такому варианту. Вместо этого он обратился к своим подданным с просьбой помочь ему в финансировании предстоящей войны.

10 марта 1415 года Генрих созвал мэра и олдерменов Лондона в Тауэр и сообщил им, что он намерен пересечь море, чтобы вновь завоевать владения короны, и что ему нужны деньги. Четыре дня спустя Генрих Чичеле, архиепископ Кентерберийский, Генрих Бофорт, епископ Винчестерский, младшие братья короля – Джон, герцог Бедфордский, и Хамфри, герцог Глостерский и Эдуард, герцог Йоркский, встретились с городскими сановниками в Гилдхолле, чтобы обсудить этот вопрос. Лондон был несравненно самым богатым городом королевства, и международным центром торговли, его купцы имели больший доступ к наличным деньгам, чем купцы большинства других городов. Это было особенно важно в то время, когда большая часть движимого имущества, наследственного, церковного, аристократического и торгового, была вложена в товары, особенно в драгоценности, а не в наличные деньги. Показателем того, насколько король нуждался в лондонском займе, стало то, что мэру было предоставлено почетное место, и он был приглашен восседать с архиепископом справа от него и принцами слева. Эта лесть дала нужный результат. 16 июня город предложил королю заем в 10 000 марок (почти 4 450 000 долларов США сегодня), получив от него в качестве гарантии возврата долга золотую шейную SS-цепь "Pusan d'Or" весом 56 унций.[204]204
  Memorials of London and London Life, pp. 603–5; Letter-Books, pp. 135, 143; Nicolas, p. 14; Marks and Williamson (eds), Gothic Art for England 1400–1547, p. 206 and fig. 71a.


[Закрыть] Выбор именно этого предмета был наполнен смыслом, поскольку это был фамильная шейная цепь, символ ланкастерцев по крайней мере со времен Джона Гонта. Такие цепи носили их самые важные приближенные как символы верности и преданности. Она была названа так потому, что состояла из сорока одного S-образного звена, и изготавливалось из золота, серебра или олова, в зависимости от ранга носящего. "Pusan d'Or", вероятно, была собственной цепью короля, поскольку была сделана из золота и богато украшена драгоценными и эмалевыми коронами и антилопами, первая из которых указывала на королевский статус, а вторая была одним из личных знаков отличия Генриха V.

Хотя Лондон был первым и самым богатым городом, к которому обратились за займом, он был далеко не единственным. 10 мая Генрих обратился с письменной просьбой к своим "очень дорогим, верным и любимым" подданным. Она была написана на французском языке, который со времен Нормандского завоевания все еще был языком английской аристократии, и запечатана личной печатью короля. Поскольку это письмо было продиктовано самим Генрихом, оно несло на себе безошибочный отпечаток его характера и, как таковое, является очень откровенным документом. Письмо было откровенным и точным; убедительный призыв к лояльности получателя, подкрепленный лишь малейшим намеком на угрозу. Для понимания методов правления Генриха оно не могло быть лучше. В начале письма говорилось, что он отправляется в плавание, что он выплатил своим людям первую часть причитающегося им жалованья и обещал им вторую часть на месте посадки на корабли.

Выплат и займов, которые он получил от своих верных подданных, было недостаточно, чтобы он мог выполнить это обещание, поэтому "из-за отсутствия второго платежа наше плавание может быть отложено, а первый платеж, сделанный нами, будет потрачен впустую, к большому ущербу для нас и всего нашего королевства, чего Бог не допустит". Каждого получателя просили, "поскольку вы желаете успеха нашему упомянутому путешествию и общего блага нам и всему нашему королевству", одолжить такую сумму, какую предложит предъявитель письма, и отправить ее "со всей возможной поспешностью". "И вы должны принять эту нашу просьбу нежно и действенно к сердцу, – добавил Генрих, – не подведя ни нас, ни доверия, которое мы имеем к вам".[205]205
  Foedera, ix, p. 241. Сигнет был относительно новой печатью, введенной Ричардом II в качестве средства обхода более громоздких органов управления большой печати (то есть канцелярии) и тайной печати: Saul, Batsford Companion to Medieval England, pp. 112–13.


[Закрыть]

Кто мог отказаться от такого личного и прямого обращения? Конечно же, не города, религиозные общины и отдельные люди, которым было адресовано письмо. Ричард Куртене, епископ Норвича, как казначей королевской палаты, был должностным лицом, на которое была возложена общая ответственность за сбор денег, вероятно, потому, что палата отвечала за многие личные украшения и предметы, которые король должен был заложить в качестве залога. Например, золотая корона Ричарда II, усыпанная 56 рубинами, 40 сапфирами, 8 бриллиантами и 7 крупными жемчужинами, стоимостью 800 фунтов стерлингов, была заложена для получения займа в 1000 марок от жителей Норфолка, которые внесли суммы от 500 марок от мэра, шерифов и граждан Норвича до 10 марок от некоего Николаса Сконфета. Большая золотая скиния, богато украшенная драгоценностями, принадлежавшая герцогу Бургундскому, была предоставлена в качестве залога за 860 марок, взятых в долг консорциумом мирян и священнослужителей из Девона, включая декана и капитула Эксетерского собора, мэров и граждан Эксетера и Плимута, а также аббатов и приоров Тавистока, Плимптона, Лонсестона и Бакфаста.[206]206
  CPR, p. 329; Nicolas, pp. 13, 14; Foedera, ix, pp. 285–6.


[Закрыть]

Самый большой заем в размере 10 936 фунтов стерлингов 3 шиллингов 8 пенсов поступил от Роджера Салвейна, казначея Кале, которому пришлось ждать полного погашения долга более шести лет. Другие города и поселки дали то, что могли, причем суммы дают интересное представление об их сравнительном богатстве. Бристоль, например, предложил 582 фунта стерлингов, Норвич – 333 фунта 6 шиллингов 8 пенсов, Кингс-Линн и Ньюкасл – по 216 фунтов 13 шиллингов 4 пенсов, Йорк – 200 фунтов, Бостон – 80 фунтов, Беверли, Кентербери, Эксетер, Нортгемптон и Ноттингем – по 66 фунтов 13 шиллингов 4 пенса, Бриджуотер – 50 фунтов, Глостер, Мейдстоун и Садбери – по 40 фунтов, Бери Сент-Эдмундс и Фавершем – по 33 фунта 6 шиллингов 8 пенсов, Плимут – 20 фунтов и Дартмут – 13 фунтов 6 шиллингов 8 пенсов. Как и в случае с субсидиями, если заем предоставлялся городом или поселком, его размер устанавливался путем обсуждения с мэром и его чиновниками, которые затем должны были взыскать эту сумму с жителей. Записи о займе в 100 фунтов стерлингов, предоставленном городом Ковентри в 1424 году, показывают, что почти никто не был освобожден от уплаты, и отдельные лица должны были платить суммы от 6 шиллингов 8 пенсов фунтов стерлингов до самого скромного 10 пенсов (эквивалент $27,77 сегодня).[207]207
  W&W, i, pp. 472–4; Foedera, ix, pp. 268–9; Allmand (ed), Society at War, pp. 136–40.


[Закрыть]

Было бы удивительно, если бы сбор средств в таких масштабах не вызвал протеста, особенно со стороны горожан, которые уже внесли первую из двух десятых стоимости своего движимого имущества в рамках двойной субсидии 1414 года, а теперь их просили внести вклад в еще один "добровольный" заем. Они даже не могли рассчитывать на утешительную перспективу получения процентов, поскольку ростовщичество было строго запрещено церковью, и все займы между христианами должны были быть беспроцентными. В Солсбери потребовали 100 фунтов стерлингов, но после упорного торга сумма была снижена до двух третей от этой цифры, которые должны были собрать восемьдесят пять знатных горожан. Несмотря на это, потребовалась угроза недовольства короля, прежде чем город наконец передал деньги. Недовольство в Солсбери, очевидно, выплеснулось наружу, когда сэр Джеймс Харингтон, приведя свой отряд ланкаширских латников и лучников на сбор в Саутгемптоне, попытался перейти Эйвон по Солсберийскому мосту и оказался втянутым в полномасштабную драку с горожанами, в которой четверо горожан были убиты, а четырнадцать сброшены с моста в реку. В Лондоне бакалейщик, драпировщик и приходской чиновник были обвинены в том, что ложно обвинили олдермена в том, что он взыскал с них большую сумму, чем полагалось по городскому займу королю; они признали свою вину и были приговорены к году и одному дню заключения в Ньюгейтской тюрьме, хотя это наказание было отменено при условии внесения залога за хорошее поведение.[208]208
  W&W, i, pp. 477–9; Letter-Books, p. 144.


[Закрыть]

Состоятельные люди, многие из которых и раньше ссужали деньги короне, были более готовы предоставить значительные займы. Лондонские мерсеры (торговцы текстилем) были среди них на первом месте. Джон Хенде, например, предоставил самый крупный единовременный заем в размере 4666 фунтов стерлингов 13 шиллингов 4 пенса (сегодня он стоит почти 3,2 миллиона долларов), а Ричард Уиттингтон, известный многим поколениям английских школьников как Дик Уиттингтон из знаменитого пантомимы, предоставил 700 фунтов стерлингов. Будучи младшим сыном или членом младшей ветви семьи дворян из Глостершира, Уиттингтон сколотил свое состояние, приехав в Лондон и занявшись торговлей дорогими тканями. Утвердившись в качестве поставщика золотых тканей и вышитых бархатов на сумму более 1000 фунтов стерлингов в год для королевского дома, он стал лондонским олдерменом и трижды был мэром в 1397-8, 1406-7 и 1419-20 годах, а также членом парламента в 1416 году. Будучи лордом-мэром в Кале, и одним из самых богатых купцов в стране и он мог позволить себе регулярно давать займы Генриху IV и Генриху V, в том числе 2000 фунтов стерлингов последнему вскоре после его воцарения.[209]209
  Webster's Biographical Dictionary, p. 1570; Foedera, ix, p. 310; Sylvia L. Thrupp, The Merchant Class of Medieval London (1300–1500) (University of Chicago Press, Chicago, 1948), pp. 55, 374; W&W, i, pp. 147 and n. 5, 360–1, 365. For Hende, see Thrupp, op. cit., p. 127.


[Закрыть]

Не все купцы были готовы, как Ричард Уиттингтон, финансировать короля и его предстоящую войну. Иностранные купцы-резиденты, имевшие коммерческие интересы в других странах, включая Францию, были совсем не рады тому, что их попросили внести свой вклад в военный бюджет. Антонио Морозини, венецианский хронист, жаловался, что многие ломбардские и итальянские купцы подвергались конфискации вместе со своими товарами и были вынуждены платить королю огромные суммы, чтобы добиться своего освобождения. Как бы это ни казалось сомнительным, Морозини был прав. 25 мая 1415 года десять партнеров итальянских купеческих домов были вызваны в Тайный совет и, когда они отказались дать ссуды на общую сумму 2000 фунтов стерлингов, были брошены в Тюрьму Флит – сардонический штрих, поскольку это была тюрьма для должников.[210]210
  Morosini, Chronique, pp. 20–3; Jeremy Catto, "The King's Servants," in HVPK, p. 82; W&W, i, p. 474.


[Закрыть]

Подобные действия, вероятно, возымели желаемый эффект, так как к началу июня в казну потекли деньги от иностранных купцов: Альберто и Джованни Виктори из Флоренции задолжали почти 800 фунтов стерлингов и 266 фунтов 13 шиллингов 4 пенсов соответственно, Поло де Меулани из Лукки – 132 фунта, а Николе де Малкини и его помощники из Венеции – 660 фунтов. Возможно, в качестве компенсации за суровое обращение, все они были полностью погашены в течение года, хотя о напряжении королевских финансов свидетельствует то, что Лауренсо де Альберти пришлось принять новую форму оплаты, получив разрешение привести пять кораблей без уплаты пошлины за их груз.[211]211
  Ibid., i, p. 474 n. 4; Foedera, ix, pp. 271, 284, 312.


[Закрыть]

Богатства церкви также были предоставлены в распоряжение короля. Нет ничего удивительного в том, что Генрих Бофорт, епископ Винчестерский, самый богатый священнослужитель Англии, одолжил своему племяннику почти 2630 фунтов стерлингов только в июне и июле, или что Генрих Чичеле, архиепископ Кентерберийский, и Филипп Репингдон, епископ Линкольнский, также должны были поддержать своего монарха на сумму 200 и 400 фунтов стерлингов соответственно. Аббаты, приоры и деканы кафедральных соборов также имели доступ к средствам своих общин – хотя откуда монах Генри Кротмейл, член ордена нищенствующих, посвятивший себя бедности, взял 200 фунтов, которые он одолжил, остается загадкой. Что удивительно, так это количество относительно скромных священнослужителей, которые вольно или невольно давали в долг довольно значительные суммы: тринадцать пасторов одной только епархии Дарема дали в долг по 20 фунтов стерлингов (13 330 долларов США сегодня), как и Уильям Ширимтон, настоятель Холр-Маркета в Норфолке.[212]212
  W&W, i, pp. 472 nn. 1–6, 473 n. 6.


[Закрыть]