Текст книги "Азенкур: Генрих V и битва которая прославила Англию (ЛП)"

Автор книги: Джульет Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Глава шестая.
"Хочешь мира, готовься к войне"[157]157
  Vegetius, De Re Militari, quoted by Pizan, BDAC, p. 27 n. 23.


[Закрыть]

В течение всего периода дипломатических переговоров между Англией, Францией и ее союзниками Генрих V неуклонно готовился к войне. Все замки на северных границах были отремонтированы, укреплены и снабжены гарнизонами к моменту вступления Генриха на престол. Кале тоже подвергся масштабному восстановлению в преддверии той роли, которую он неизбежно сыграет во время английского вторжения во Францию. В 1413 году были назначены комиссары для изучения состояния оборонительных сооружений города и других крепостей в Па-де-Кале. Были изданы новые указы о том, чтобы все дома были покрыты шифером или черепицей, а не более дешевой соломой или тростником, уязвимыми для огня, особенно во время осады. Королевскому плотнику в Кале было приказано нанять людей, и к августу у него на учете состояли мастер-плотник и тридцать два простых плотника, которым платили по восемь пенсов в день за работу. В Гине ров и канава были очищены от мусора, который всегда скапливался в таких местах в мирное время, оборонительные сооружения были укреплены, и была построена новая сторожевая башня.[158]158
  W&W, i, pp. 38, 39 n. 9.


[Закрыть]

Назначение одного из самых доверенных лиц Генриха, графа Уорвика, капитаном Кале в 1414 году ознаменовало второй этап подготовительной деятельности. Была создана комиссия по расследованию предполагаемого мошенничества, совершенного четырьмя людьми, ответственными за снабжение Кале оружием, строительными материалами и продуктами питания во время правления Генриха IV. Новый поставщик немедленно занялся созданием запасов всех этих необходимых товаров, включая огромное количество гасконского и португальского вина, соленой говядины, свинины и сельди, которые можно было хранить в течение длительного времени, если город окажется в осаде или будут перерезаны линии снабжения.[159]159
  Ibid., pp. 45–6, 39 and nn. 1, 3–7.


[Закрыть] После своего назначения граф обязался обеспечить гарнизон Кале на время войны 240 латниками и 274–334 лучниками, по крайней мере половина из которых, в обеих категориях, должна была быть конной. Кроме того, он должен был иметь четырех конных разведчиков, сорок арбалетчиков, тридцать три плотника, двадцать каменщиков, водопроводчика, плиточника, специалиста по артиллерии и "поставщика вещей", или квартирмейстера. В городе Кале также были размещены дополнительные войска, хотя они не входили в подчинение капитана замка.[160]160
  Ibid., i, p. 41 and nn. 4–6. "Scuratores" был специфическим термином обозначавшем в Кале разведчиков, а не "scourers", как переводит это слово W&W: see R. E. Latham, Revised Medieval Latin Word-List (published for the British Academy, Oxford University Press, London, repr. 1980), p. 170.


[Закрыть]

Аналогичная деятельность велась и в Англии, где береговая оборона таких городов, как Портсмут и Саутгемптон, укреплялась новыми башнями. Крупная программа восстановления Саутгемптона началась в 1380-х годах, когда возникла угроза повторения французского набега 1338 года, уничтожившего почти половину города. Тогда Саутгемптон был уязвим для нападения с моря, поскольку его городские стены были построены только со стороны суши. Вследствие таких бедствий и растущего коммерческого процветания портов и рыночных городов потребовалось изменить стратегию обороны. Больше не было приемлемым, чтобы гражданское население города при угрозе бежало со своими семьями и животными в безопасное место в замке. Новое поколение состоятельных горожан, купцов и мещан, вложивших значительные средства в ценные товары и значительную недвижимость, требовало, чтобы и они были защищены, а сам город был укреплен. Таким образом, к концу XIV века Саутгемптон был полностью окружен не только рвами, канавами и насыпями, но и каменными куртинами, за стенами которых могли укрываться лучники и вести обстрел. Башни защищали ключевые места на реке, и учитывая растущую важность артиллерии, бойницы для стрелков были переоборудованы для установки небольших пушек; одна новая башня даже имела сводчатый потолок, так что она могла выдержать вес более тяжелых пушек на своей крыше. (Подобные переделки под пушки также проводились в замках Портчестер, Винчестер и Кэрисбрук.) На то, что артиллерия начала вносить существенный вклад в оборону, указывает несколько странное назначение капеллана Томаса Тредингтона, "чтобы служить королю в его новом порту Саутгемптоне, как для совершения богослужений, так и для содержания доспехов, артиллерии, провизии и пушек для его гарнизона и обороны". Его взяли на эту службу именно потому, что он специалист по пушкам и управлению артиллерией.[161]161
  John Kenyon, "Coastal Artillery Fortification in England in the Late Fourteenth and Early Fifteenth Centuries," in Curry and Hughes, pp. 146–7; Michael Hughes, "The Fourteenth-Century French Raids on Hampshire and the Isle of Wight," ibid., pp. 133–7.


[Закрыть]

Признавая важность новых укреплений Саутгемптона, поскольку город находился "так близко от врага", Генрих V способствовал их строительству как косвенно, так и напрямую. На декабрьском заседании парламента 1414 года он заслушал петицию мэра и бургомистров, в которой они жаловались на то, что не могут позволить себе расходы на новые оборонительные сооружения, и просили уменьшить ренту, которую они должны были выплачивать мачехе короля Жанне Наваррской. Признав справедливость их иска, Генрих предложил либо убедить Жанну отменить большую часть ренты, либо взять ее в свои руки и самому снизить ее, если она этого не сделает. Он также построил еще одну новую башню, башню Божьего дома, которая стала резиденцией городского артиллериста и его арсенала. Выступая из городской стены, она была построена в первую очередь для защиты расположенных под ней шлюзов, функция которых заключалась в контроле уровня воды во рвах, первой линией обороны.[162]162
  Rotuli Parliamentorum, iv, p. 53; Kenyon, "Coastal Artillery Fortification in England in the Late Fourteenth and Early Fifteenth Centuries," p. 146.


[Закрыть]

Хотя в большинстве крупных городов и портов имелись собственные склады пушек и оружия, национальный арсенал размещался в лондонском Тауэре. Подготовка к его пополнению началась практически с момента вступления Генриха V на престол. 10 мая 1413 года он запретил продавать луки, стрелы, оружие и артиллерию шотландцам и другим иностранным противникам, а месяц спустя назначил подрядчика Николаса Майнота хранителем королевских стрел в Тауэре. Майнот сам приступил к изготовлению стрел, заказы были размещены у других лондонских подрядчиков, таких как Стивен Селкр, которому в августе 1413 года заплатили 37 10 фунтов стерлингов (чуть менее 25 000 долларов по нынешней стоимости) за поставку двенадцати тысяч стрел.[163]163
  W&W, i, pp. 161, 160 n. 1.


[Закрыть] Это был лишь один из многих заказов в течение следующих двух лет.

Стрелы выпускались в снопах по двадцать четыре штуки. Каждый лучник обычно был вооружен 60 – 72 стрелами, два снопа он носил в своем холщовом колчане, а остальные засовывал за пояс, для немедленного использования. Дополнительные припасы перевозили на повозках, а мальчиков нанимали в качестве бегунов, чтобы они по требованию приносили лучникам новые стрелы. Хотя стрелу можно было извлечь и использовать повторно,[164]164
  Во время затишья в бою при Пуатье (1356 г.) английские лучники бегали вперед, чтобы вытащить стрелы из земли, а также из мертвых или раненых людей и лошадей; затем они могли использовать их против следующей атаки французов: Strickland and Hardy, p. 301.


[Закрыть] во время боя это было опасно и непрактично, особенно учитывая, что главной силой лучника была скорость стрельбы: лучник, не способный выпустить прицельно десять стрел в минуту, считался непригодным для военной службы. Поэтому в боевой ситуации стрел, которые он носил с собой, хватало максимум на семиминутный обстрел. Поскольку нормальная скорострельность профессиональных лучников могла достигать двадцати стрел в минуту, его запаса могло хватить лишь на половину этого времени. Таким образом, масштаб спроса и доставки, связанная с обеспечением достаточного количества стрел на всю военную кампанию, были огромны. Поэтому запасы необходимо было создавать заблаговременно.[165]165
  Paul Hitchin, "The Bowman and the Bow," in Curry, Agincourt 1415, pp. 44, 46–7. Англичане потерпели поражение при Ардре (1351), когда у лучников слишком рано закончились стрелы: Strickland and Hardy, p. 231.


[Закрыть]

Во времена Азенкурской компании в военных целях широко использовались два типа стрел. Первая предназначалась для дальнего боя, имела деревянное древко длиной более тридцати дюймов, сделанное из легкого дерева, например, тополя, и железный наконечник в форме почти аэроплана, "крылья" которого загибались назад, образуя колючки, которые вонзались в плоть жертвы. Она была очень эффективна против небронированных людей и лошадей на расстоянии до трехсот ярдов, особенно при скоординированном залпе. Второй вид стрел был разработан в ответ на введение пластинчатых доспехов. Она имела более короткое и тяжелое древко, часто из ясеня, и страшный наконечник стрелы, называвшийся "шило", который, как следует из названия, был похож на длинную толстую иглу с закаленным и заостренным острием. Стреляя с близкого расстояния, менее 150 ярдов, эти стрелы могли пробить даже толстую сталь шлема.[166]166
  Hitchin, "The Bowman and the Bow," pp. 45–6 and illustration, though the "type 16" arrowhead is actually on the third row, not the second, as it is captioned.


[Закрыть]

Наконечники стрел, предназначенные для использования в войне, ковались с удивительной степенью сложности. Закаленная сталь наконечников и краев заключала в себе более мягкую железную сердцевину, которая поглощала удар и снижала вероятность раскола или поломки древка. Для боевых стрел использовались оперения из гусиных перьев, которые крепились к древку с помощью клея и связывались ниткой. В кризисные времена король рассылал по графствам приказ о предоставлении гусиных перьев, и хотя о Азенкурской компании не сохранилось ни одного подобного приказа, в декабре 1418 года Генрих V приказал своим шерифам найти ему 1 190 000 перьев к дню Св. Михаила. Аналогичный приказ в феврале 1417 года был ограничен двадцатью южными графствами и шестью перьями от каждого гуся, но они должны были быть доставлены в Тауэр в течение шести недель после выхода приказа.[167]167
  Strickland and Hardy, p. 313; Robert Hardy, "The Longbow," in Curry and Hughes, p. 168.


[Закрыть]

В Англии и Уэльсе для военных целей предпочитали использовать длинный лук, в отличие от арбалета. Последний так и не приобрел большой популярности в Англии, за исключением охоты на животных, хотя он широко использовался в Европе по крайней мере с середины XI века. Генуэзцы, в частности, были знаменитыми арбалетчиками и регулярно служили наемниками во французских армиях. Преимущества арбалета были тройными. Для управления им требовалось сравнительно небольшое обучение и физическая сила, его можно было установить в положение для стрельбы и удерживать там до тех пор, пока не понадобится нажать на спуск. Высокоэффективное использование силы скручивания – для сгибания лука использовался заводной механизм – обеспечивало большую дальность поражения, особенно после появления стальных арбалетов в XV веке. Его большим недостатком было то, что он был медленным и громоздким в действии: способность тянуть груз весом в тысячу фунтов не компенсировала того, что он мог стрелять только двумя болтами в минуту, особенно в пылу сражения.[168]168
  Andrew Ayton, "Arms, Armour, and Horses," in Keen, MW, p. 205 and illus., p. 72; Jim Bradbury, The Medieval Archer (Boydell Press, Woodbridge, 1985, repr. 2002), pp. 146–50. Strickland and Hardy, pp. 34–48, эффективно разрушает миф о коротком луке, третьей категории оружия, которая была изобретением военных историков девятнадцатого века.


[Закрыть]

Большие луки были не только легче и быстрее в обращении, но и значительно дешевле в производстве, чем арбалеты. Цены в 1413-15 гг. колебались от менее чем 1 до чуть более 2 шиллингов, в то время как обычный лучник зарабатывал 6 пенсов, или половину шиллинга, в день в походе. Качество лука зависело от дерева, из которого он был сделан. Каждый английский школьник знает историю о том, что древние тисовые деревья, которые растут во многих местных церковных дворах, были посажены для того, чтобы обеспечить лучников Англии луками. На самом деле, английский тис был неподходящим материалом для изготовления луков, поскольку переменчивый климат способствовал склонности тиса к скручиванию по мере роста. (Церковная собственность, в любом случае, не подлежала реквизиции. Когда Николас Фрост, королевский боуир (мастер, изготовляющий луки; торговец луками), был уполномочен приобретать все, что относится к ремеслу боуиров, включая "древесину, называемую боуставами", незадолго до Азенкурской компании, ему не было позволено посягать на церковную землю).[169]169
  W&W, i, p. 159 n. 7; Ayton, "Arms, Armour, and Horses," p. 204; Foedera, ix, p. 224.


[Закрыть]

Лучшие луки вырезались из цельного куска прямого тиса, привезенного из Испании, Италии или Скандинавии, и обтачивались. Ненатянутый лук был конической формы и длиной около шести футов, с более мягкой и гибкой древесиной снаружи и более твердым слоем древесины в сердцевине, что придавало луку естественную упругость. С обоих концов приклеивались роговые наконечники для фиксации тетивы, а весь лук покрывался несколькими слоями защитного воска или жира. Регулярный уход за луком с помощью воска и полировки гарантировал, что он не высохнет и не растрескается под давлением натяжения тетивы. Тетивы лука, сделанные из пеньки или кишок, также покрывали воском или маслом, чтобы защитить их от непогоды, хотя это не всегда удавалось. В битве при Креси в 1346 году генуэзские арбалетчики, к своему огорчению, обнаружили, что проливной дождь намочил их тетивы, так что они "не могли натянуть шнуры на луки, настолько они сжались… что не смогли выпустить ни одного болта". Англичане, возможно, потому, что они больше привыкли к дождю, научились справляться с такими ситуациями. По словам французского летописца Жана де Веннетта, они "защищали свои луки, надевая тетивы на голову под шлемы", и эта привычка, как говорят, дала начало выражению "держать под шляпой".[170]170
  Hitchin, "The Bowman and the Bow," pp. 42–4; Ayton, "Arms, Armour, and Horses," p. 204; Bradbury, The Medieval Archer, p. 107. But see Strickland and Hardy, p. 227.


[Закрыть]

Археологические данные с затонувшего тюдоровского военного корабля "Мэри Роуз" свидетельствуют о том, что обычная сила натяжения средневекового английского лука составлял от 150 до 160 фунтов и что он был способен выпустить стрелу весом 4 унции на расстояние 240 ярдов. Чтобы достичь этого, необходимы были регулярные тренировки. В 1410 году Генрих IV повторно издал закон Эдуарда III от 1363 года, который сделал стрельбу из лука обязательной для всех трудоспособных мужчин в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет. Каждое воскресенье и праздничный день они должны были ходить на местные стрельбища, где устанавливались мишени на разных расстояниях, чтобы "учиться и практиковаться в искусстве стрельбы… откуда с Божьей помощью появлялась честь для королевства и преимущество для короля в его военных делах". Новички начинали с легких луков и стрел, переходя к более тяжелым по мере роста мастерства и силы. "Мне делали луки в соответствии с моим возрастом и силой, – писал Хью Латимер, английский епископ, замученный за свои протестантские убеждения в 1555 году, – по мере того как я рос, мои луки делались все больше и больше, ибо мужчины никогда не стреляют хорошо, если их не подготовить к этому". Он научился, по его словам, "как натягивать лук, как вкладывать тело в лук, и натягивать не силой рук, как это делают другие народы, а силой тела". Искривленные позвоночники и повышенная плотность костей чрезмерно развитых плеч, предплечий и локтей лучников "Марии Розы" свидетельствуют о физических усилиях, необходимых для использования военного лука.[171]171
  Ibid., pp. 17–18, 199, 30; Hardy, "The Longbow," p. 179.


[Закрыть] Они также объясняют, почему английских лучников боялись во всей Европе.

Генрих V не был готов полностью положиться на своих лучников в Азенкурской кампании. Опыт военных действий в Уэльсе научил его ценности осадного искусства и важности артиллерии. Хотя пушки существовали по крайней мере с 1320-х годов (а Роджер Бэкон, английский монах-францисканец, открыл способ изготовления пороха более чем за полвека до этого), орудийная технология все еще находилась в зачаточном состоянии. Еще один пример нечестивого союза между церковью и государством: навыки, необходимые для отливки пушек, зародились и оттачивались в литейных мастерских, где изготавливались церковные колокола. Причина этого становится более понятной, когда понимаешь, что самые ранние пушки имели форму колокола и были сделаны из бронзы или латуни. Снаряды, которыми они стреляли, также были сделаны из бронзы. К началу пятнадцатого века появилась более длинная и привычная трубчатая конструкция. Ко времени Азенкурской кампании пушки обычно изготавливались из длинных железных полос, нагретых и скованных вокруг съемного деревянного сердечника и скрепленных железными обручами для формирования ствола. Орудия были казнозарядными и, в зависимости от размера пушки, стреляли чем угодно – от свинцовой картечи, до круглых каменных шаров, весивших от 5 до 850 фунтов. Вторая отдельная металлическая камера, также трубчатой формы, заполнялась порохом и затыкалась деревянной пробкой и находилась за стволом размещенном , на деревянной раме. Так пушка подготавливалась к стрельбе, однако весь процесс был настолько медленным и неточным, что один выстрел в день не был редкостью. Считалось, что один артиллерист, которому удалось поразить три разные цели в один день, был в сговоре с дьяволом и должен быть отправлен в паломничество, чтобы искупить свою вину.[172]172
  Maurice Keen, "The Changing Scene: Guns, Gunpowder, and Permanent Armies," in Keen, MW, pp. 274–5 and illus. p. 156; Clifford J. Rogers, "The Age of the Hundred Years War," ibid., pp. 156–8; Richard L.C. Jones, "Fortifications and Sieges in Western Europe, c.800–1450," in ibid., pp. 180–2; Pizаn, BDAC, pp. 122–3; Robert D. Smith, "Artillery and the Hundred Years War: Myth and Interpretation," in Curry and Hughes, pp. 156–7; Richard L.C. Jones, "Fortifications and Sieges in Western Europe, c.800–1450," in Keen, MW, p. 182.


[Закрыть]

Производство крупных орудий обходилось очень дорого. Одна пушка, изготовленная в Бристоле Джоном Стивенсом и с трудом доставленная по суше в Лондон для Азенкурской кампании, обошлась Генриху V в 107 фунтов 10 шиллингов 8 пенсов. О масштабах расходов, необходимых для создания артиллерии, говорит Кристина Пизанская в своем авторитетном труде «Книга о военных деяниях и о рыцарстве», написанном в 1410 году. По ее мнению, любой человек, планирующий осаду крепости на реке или на море (как это сделал Генрих), должен был иметь 248 пушек, способных стрелять ядрами весом от ста до пятисот фунтов, а также тридцать тысяч фунтов пороха, пять тысяч мешков древесного угля, двадцать трехногих мангалов с ручками для зажигания фитилей и двадцать мехов. Для перевозки каждой пушки потребовалась бы специальная повозка, а также еще двадцать пять, каждую из которых тянули три лошади, для перевозки припасов. Опять же, транспортные проблемы, связанные с приобретением и, прежде всего, перевозкой артиллерии, были огромны. В пятнадцатом веке крупные артиллерийские орудия можно было перевозить в среднем только на семь с половиной миль в день, а в 1409 году большая пушка из Осона, весившая около 7700 фунтов, преодолевала только три мили в день. Путешествовать по морю или реке было быстрее и проще, но пушки все равно приходилось доставлять в порт для погрузки и устанавливать на позиции в конце плавания.[173]173
  Nigel Ramsey, "Introduction," in John Blair and Nigel Ramsay (eds), English Medieval Industries: Craftsmen, Techniques, Products (Hambledon Press, London and Rio Grande, 1991), p. xxxii; Pizan, BDAC, pp. 117–19; Jones, "Fortifications and Sieges in Western Europe, c. 800–1450," p. 181.


[Закрыть]

22 сентября 1414 года, когда Генрих начал подготовку к войне, он приказал Николасу Мербери, мастеру королевских "работ, военных машин и пушек, и всего нашего военного снаряжения", найти столько каменщиков, плотников, пильщиков, столяров и рабочих, сколько "необходимо для строительства указанных пушек", а также лес, железо и все остальное, что потребуется для них, включая транспорт. Аналогичный приказ, адресованный Уильяму Уодеварду, "предпринимателю", и Герарду Спрунку, уполномочил их собирать медь, латунь, бронзу, железо и все другие виды металла для изготовления "определенных пушек для короля, а также для пополнения запасов его кухни горшками, мисками и чайниками для кампании". Четыре дня спустя король направил всем сборщикам таможен и пошлин, а также транспортным надзирателям в портах королевства предписание, запрещающее вывоз "пороха" без специальной лицензии. Это было сделано "по определенным причинам" – таинственная фраза, которую Генрих часто использовал в качестве довольно прозрачного прикрытия своих военных приготовлений.[174]174
  Foedera, ix, pp. 159, 160; CPR, p. 292.


[Закрыть]

Уильям Мерш, королевский кузнец в Тауэре, также был нанят, и уже в феврале 1414 года он искал новых рабочих для изготовления пушек и других железных изделий. И это несмотря на то, что его жена, Маргарет, была профессиональным кузнецом и работала вместе с мужем в малой кузнице. Среди платежей, сделанных ей, есть один в 35 шиллингов (почти 1200 долларов по сегодняшним ценам) за восемнадцать пар кандалов и восемь пар наручников. Это и противоречит современным представления о средневековье, где женщины не должны были работать по профессии своего мужа. Например, в "Ордонансе основателей" 1390 года говорилось, что каждый мастер-кузнец может нанять только одного ученика, но для одного мужчины было сделано специальное исключение – он мог иметь двух, "потому что у него нет жены". Женский пол не защищал жену "кузнеца" от тяжелой работы: она должна была разбивать камень, работать мехами и плавить руду. Хотя ей платили за эти работы, обычно она получала лишь двенадцатую часть зарплаты мужа, получая пенс за каждый его шиллинг.[175]175
  W&W, i, pp. 161 n. 2, 265 n. 2; Henrietta Leyser, Medieval Women: A Social History of Women in England 450–1500 (Weidenfeld and Nicolson, London, 1995), p. 162; Jane Geddes, "Iron," in Blair and Ramsay (eds), English Medieval Industries: Craftsmen, Techniques, Products, p. 187.


[Закрыть]

Выплавка железа была грязным делом, а также отнимала много сил. Железная руда была легкодоступна почти в каждом английском графстве и использовалась для производства гвоздей, подков и инструментов. Более качественное импортное железо из Нормандии, Испании и Швеции использовалось для осадных машин и оружия. Для получения железа измельченную железную руду обкладывали древесным углем в печах, в которых необходимо было поддерживать очень высокую температуру для получения расплавленного металла. Сталь, которая все чаще использовалась для изготовления доспехов и оружия, производилась более сложным и высококвалифицированным способом. Железо посыпали смесью жженого бычьего рога и соли, или его обмазывали свиным жиром и покрывали полосками козьей кожи или глины, все это раскалялось докрасна, затем погружалось в воду или мочу (животную или человеческую), чтобы остудить. Неудивительно, что в записях лондонского архива было много жалоб на "большие неудобства, шум и тревогу, которые испытывали люди, жившие вблизи кузниц". Особый страх вызывал пожар, поскольку искры "снопами вылетали из дымоходов", к тому же уровень шума мог быть невыносимым. Соседи одного оружейника, Стивена Фрита, жаловались, что «удары кузнечных молотов, когда из огромных кусков железа, называемых "оsmond", делают "brеstplares", "quy-sers", "jambers" и другие доспехи, сотрясают каменные и глинобитные стены домов истцов так, что они могут рухнуть, и беспокоят покой истцов и их слуг днем и ночью, и портят вино и эль в их погребе, и зловоние дыма от угля, используемого в кузнице, проникает в их комнаты и спальни».[176]176
  Ibid., pp. 168, 170–2, 174–5.


[Закрыть]

В нижнем Лондоне всегда были кузницы, и там же работали женщины-кузнецы. Во время кампании Эдуарда III в Креси, Кэтрин из Бэри, мать королевского кузнеца, получала по З пенса в день, чтобы "поддерживать королевскую кузницу в Тауэре и продолжать работу в кузнице", пока ее сын был с королем во Франции. Вероятно, она была очень опытна, так как была вдовой Уолтера из Бэри, который был королевским кузнецом в течение девяти лет. Этот прецедент позволяет предположить, что, возможно, Маргарет Мерш также управляла кузницей своего мужа в Тауэре, пока он был в отъезде во время Азенкурской кампании. Женщина-кузнец явно не была женщиной, с которой можно было побаловаться: в средневековой литературной традиции она пользовалась особенно дурной репутацией, и, как и Ева до нее, грехи всего мира были возложены на нее. Рассказывают, что кузнец, которого попросили сделать гвозди для распятия Христа, не смог заставить себя сделать это и притворился, что поранил руку. Его жена не испытывала подобных сомнений, взяла кузницу в свои руки и сама сделала гвозди.[177]177
  Ibid., pp. 186 and 187 (fig. 86).


[Закрыть]

Самой большой проблемой, с которой столкнулся Генрих V, была не столько приобретение военных материалов, но и перевозка их. Вторжение во Францию, естественно, требовало использования кораблей, и когда Генрих вступил на престол в 1413 году, королевский флот состоял всего из шести судов. Его прадед, Эдуард III, на которого Генрих, похоже, так часто равнялся, мог использовать от сорока до пятидесяти королевских кораблей на протяжении всего своего долгого правления. Через четыре года после воцарения Ричарда II их осталось только пять, а к 1380 году четыре из них были проданы, чтобы оплатить долги Эдуарда III. Флот Генриха IV никогда не превышал шести кораблей, а иногда сокращался до двух. Оба короля были вынуждены полагаться на захват частных торговых судов для пополнения своего флота в случае необходимости. Это вызывало сильный гнев и протест, не в последнюю очередь потому, что до 1380 года судовладельцам не выплачивалась компенсация. Под давлением Палаты общин Ричард II согласился с тем, что за каждую четверть тонны грузоподъемности будет выплачиваться 3 шиллинга 4 пенса, но обычная выплата редко превышала жалкие 2 шиллинга и регулярно становилась предметом горьких жалоб в Парламенте. Еще одной причиной напряженности было то, что заработная плата морякам выплачивалась не с момента их поступления на службу, а со дня отплытия.[178]178
  C.F. Richmond, "The War at Sea," in Fowler, pp. 111–12, 108.


[Закрыть]

Правление Генриха V ознаменовалось революцией в судьбе королевского флота. Из шести кораблей, доставшихся ему в 1413 году, к 1415 году их стало двенадцать, а к началу второго вторжения во Францию в 1417 году – тридцать четыре. Архитекторами этого преобразования были священнослужитель и драпировщик. Уильям Кэттон стал клерком королевских кораблей в июле 1413 года и, как и все его предшественники на этом посту, был государственным служащим мелкого ранга.[179]179
  Это означало, что, хотя он и был священнослужителем, он не дослужился до сана священника и не принял последние монашеские обеты. Большинство клерков в королевской службе имели этот ранг и никогда не становились полностью рукоположенными.


[Закрыть] Уильям Сопер, сменивший его в 1420 году, был богатым торговцем и членом парламента от Саутгемптона с обширными судоходными интересами. В течение нескольких недель после своего назначения Кэттон получил полномочия на получение всех материалов, моряков и рабочих, необходимых ему для выполнения задачи по ремонту и строительству королевского флота. Официально Сопер был назначен в феврале 1414 года, когда он получил аналогичное поручение с конкретной целью "сделать и исправить большой испанский корабль в Саутгемптоне".[180]180
  Richmond, "The War at Sea," pp. 112–13; W.J. Carpenter-Turner, "The Building of the Holy Ghost of the Tower, 1414–1416, and her Subsequent History," The Mariner's Mirror, 40 (1954), p. 270; W.J. Carpenter-Turner, "The Building of the Gracedieu, Valentine and Falconer at Southampton, 1416–1420," ibid., p. 56.


[Закрыть]

Несомненно что, Саутгемптон стал фактически королевской верфью Генриха отчасти потому, что там базировался Уильям Сопер. Порт обладал огромными природными преимуществами: защищенный от Ла-Манша островом Уайт, защищенные акватории Хэмбл, Саутгемптон-Уотер и Солент обеспечивали массу естественных гаваней и легкий доступ к французскому побережью, лежащему напротив. Поблизости находился, казалось, безграничный запас древесины из Ньюфореста для строительства и обслуживания королевских кораблей. Сопер построил новый док и склад в Саутгемптоне, а также дополнительные склады и деревянные защитные сооружения для строящихся кораблей в Хэмбле. Впервые у англичан появилась военно-морская верфь, которая начала соперничать с великими французскими верфями четвертого века в Руане.[181]181
  Ibid., pp. 65–6; Richmond, "The War at Sea," pp. 112–13, 104–7.


[Закрыть]

Перестройка корабля на основе старого была обычной морской практикой в средневековье и на протяжении многих веков после него. Это было экономически эффективное мероприятие, позволявшее продать все старые обломки и устаревшее оборудование, а также сократить расходы на древесину и другие материалы, которые можно было использовать повторно. Большая часть нового флота Генриха была построена именно таким образом, а поскольку значительная часть судов была захвачена в результате войны или каперским патентам (документы, выдаваемые странами, разрешающие частным лицам захватывать товары и имущество другого государства), это существенно увеличивало экономию. Стоимость восстановления испанского корабля Сопера "Сейнт Клер де Испан" под "Святой дух" и переоборудования захваченного в качестве приза бретонского судна под "Габриэль" составила всего 2027 фунтов стерлингов 4 шиллинга 11½ пенса. Это выгодно отличалось от суммы, превышающей 4500 фунтов стерлингов (не считая подаренных почти четырех тысяч дубов и оборудования с захваченных судов), потраченной на строительство с нуля самого большого нового корабля Генриха, 1400-тонного "Грейд лей".[182]182
  Carpenter-Turner, "The Building of the Gracedieu, Valentine and Falconer at Southampton, 1416–1420," pp. 62–3; Carpenter-Turner, "The Building of the Holy Ghost of the Tower, 1414–1416, and her Subsequent History," pp. 271, 273. В современной валюте эти суммы составляют почти $1 352 400 и $2 999 430, но почти наверняка были и другие расходы.


[Закрыть]

К сожалению, ни "Святой дух", ни "Грейде лей" не были готовы вовремя к Азенкурской кампании. Несмотря на все усилия Катрона и Сопера, найти и удержать квалифицированных и надежных кораблестроителей было непросто. По меньшей мере в двух случаях король приказывал арестовать и заключить в тюрьму плотников и матросов, "потому что они не послушались приказа нашего господина короля о постройке его большого корабля в Саутгемптоне" и "ушли без отпуска после получения жалованья".

Целью Генриха не было создание флота вторжения как такового: масштабы перевозок, необходимых для относительно короткого времени и ограниченной цели, делали это непрактичным. Его приоритетом было скорее иметь в запасе несколько королевских кораблей, которые бы отвечали за охрану морей. Когда суда не были заняты королевскими делами, они использовались в коммерческих целях, регулярно совершая рейсы в Бордо для доставки вина и даже перевозя уголь из Ньюкасла для продажи в Лондоне. В 1413–1415 годах Кэттон так успешно сдавал их в аренду, и заработал на этом столько же, сколько получал из казначейства за выполнения своих обязанностей. Тем не менее, их основной задачей было патрулирование Ла-Манша и восточного побережья, защита торговых судов от нападений французских, бретонских и шотландских пиратов, а также сдерживание кастильских и генуэзских боевых кораблей, нанятых французами.[183]183
  Richmond, "The War at Sea," pp. 121 n. 55, 113–14.


[Закрыть]

9 февраля 1415 года Генрих V приказал набрать экипажи, включая не только моряков, но и плотников, для семи своих кораблей – "Томас", "Тринити", "Мари", "Филипп", "Катерина", "Габриэль" и "Ле Поль", которые все назывались "де ла Тур", что, возможно, указывало на то, что, как и королевский арсенал, они базировались в лондонском Тауэре. Месяц спустя Тайный совет постановил, что во время предстоящего отсутствия короля в королевстве, эскадра из двадцати четырех кораблей должна патрулировать море от Орфорд-Несс в Саффолке до Бервика в Нортумберленде, и на гораздо меньшем расстоянии от Плимута до острова Уайт. Было подсчитано, что для укомплектования этого флота потребуется в общей сложности две тысячи человек, из которых чуть больше половины – моряки, а остальные поровну распределялись между латниками и лучниками.[184]184
  CPR, pp. 294–5; W&W, i, p. 448 and n. 2.


[Закрыть]

Причина, по которой требовалось так много солдат, заключалась в том, что даже на море сражения велись в основном в пешем строю и на близком расстоянии. На самом большом корабле короля в 1416 году было всего семь пушек, и, учитывая их медленную скорострельность и неточность, они служили весьма ограниченной цели. Огненные стрелы и греческий огонь (утерянный средневековый рецепт химического огня, который был неугасим в воде) были более эффективным оружием, но использовались редко, поскольку целью большинства средневековых морских сражений, как и на суше, было не уничтожение, а захват корабля. Поэтому большинство сражений происходило путем подхода к вражескому кораблю, абордажем и захватом его. Еще больше подражая сухопутной войне, боевые корабли, в отличие от чисто торговых судов, имели небольшие деревянные башни на носу и корме, которые создавали наступательные и оборонительные позиции для лучников в случае нападения.[185]185
  Fernández-Armesto, "Naval Warfare after the Viking Age, c.1100–1500," pp. 238–9; Ian Friel, "Winds of Change? Ships and the Hundred Years War," in Curry and Hughes, pp. 183–5.


[Закрыть]

Учитывая вновь возрожденный и быстро растущий королевский флот, Генрих не имел достаточное количество транспортных кораблей для перевозки своих армий и снаряжения. Поэтому 18 марта 1415 года он поручил Ричарду Клайдероу и Саймону Флиту со всей возможной скоростью отправиться в Голландию и Зеландию. Там они должны были "самым лучшим и незаметным образом" договориться с владельцами и хозяевами кораблей, нанять их для королевской службы и отправить в порты Лондона, Сандвича и Уинчелси. Предположительно, Клайдероу и Флит были выбраны для этой задачи, поскольку оба имели связи в сфере судоходства: Клайдероу был бывшим виконтом Кале, а Флит позже летом будет послан к герцогу Бретани для разрешения споров о пиратстве и нарушениях перемирия. Возможно, Флит не смог выполнить это раннее поручение, поскольку при повторном распоряжении 4 апреля его имя было заменено именем Реджинальда Куртевса, еще одного бывшего поставщика Кале.[186]186
  Foedera, ix, pp. 215, 216; W&W, i, pp. 45, 104.


[Закрыть]