Текст книги "Нераспустившийся цветок (ЛП)"

Автор книги: Джуэл Э. Энн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

– Как хочешь, – я осматриваю гостиничный номер и раздумываю, смогу ли произнести следующее утверждение более правдоподобно.

– Так почему все-таки номер в отеле?

– О, к Дугу и Лили приезжают родственники на праздники и, так как я собираюсь уезжать скоро в любом случае, я решил снять номер в отеле.

Я не знаю хороший ли Оли врун или нет. Я знала правду до того, как спросила, поэтому не могу сказать наверняка.

– Ну, нам повезло, – я перекатываюсь на него сверху и дергаю за галстук, который свободно болтается у него на шее. – Мне нравится, когда ты в галстуке. Я обдумываю план на мой следующий день рождения, только галстук и ботинки… в общественном месте, конечно же.

– Ты хочешь, чтоб меня арестовали?

– О, Оли… – я расстегиваю пуговицы на его рубашке. – Ты такая загадка, весь такой консервативный и в одну минуту «у нас не будет секса в общественном месте», а в следующую ты уже трахаешь меня в переулке или перегибаешь на своем рабочем столе и шлепаешь. Я думаю, ты плохой мальчик по своей природе и скучный по воспитанию.

– Скучный? – он проскальзывает руками под мою рубашку и расстегивает бюстгальтер.

– Да, ты вырос среди денег и манер – скучно.

Он смеется, садясь и снимая мою рубашку.

– Думаю, что попытаюсь быть менее скучным, – наклоняясь, он втягивает мой сосок в рот и кусает его, сильно!

Глава 33
Сломленный

Оливер

То, что Вивьен проделала весь этот путь, чтобы повидаться со мной – лучший подарок. Когда мы вместе, мир снова становится идеальным. Не имеет значение, что мы не с нашими семьями или то, что мы просыпаемся в гостиничном номере в рождественское утро. Она – это все, что мне нужно.

– Так, из-за того, что я завтра улетаю, мы останемся в кровати на весь день? – спрашивает Вивьен, пока кормит меня долькой апельсина – это часть Рождественского обслуживания номеров.

– Мы пробыли здесь на протяжении последних двух дней. Меня это устраивает, – усмехаюсь я, облизывая сок с ее пальцев.

– В котором часу ты прибываешь в Бостон в пятницу?

Я «случайно» капаю греческим йогуртом на ее сосок. Она закатывает глаза, когда я облизываю его.

– В пять по бостонскому времени.

– Так ты успеваешь на репетицию?

– Должен, если рейс не задержат.

Она кивает и смотрит на меня с напряжением на лице, будто пытается что-то выяснить.

– Ты сегодня навещаешь Кэролайн?

Ее вопрос застает меня врасплох.

– Нет.

Я ощущаю ее осуждающий взгляд на себе, поэтому сосредотачиваюсь на тосте, который намазываю маслом до идеального состояния.

– Ты можешь пойти, я могу подождать тебя здесь.

– Нет необходимости.

– Когда ты в последний раз навещал ее?

Я пожимаю плечами, желая, чтобы она оставила этот разговор.

– Некоторое время тому назад.

– Так ей уже лучше?

– Она в психиатрической лечебнице с депрессией в анамнезе и принимает миллион лекарств. Это только, кажется, что будет все хорошо, Вивьен, – я закрываю глаза и вздыхаю. – Прости… – я ненавижу нервирующее ощущение злости, которое подавляет мое сопротивление.

Она кладет свою руку на мою в успокаивающем жесте. Я открываю глаза и смотрю на нее. Я ненавижу врать ей. Я ненавижу Кэролайн за то, что поставила меня в такое положение. Почему она просто не может поправиться и отпустить меня или прекратить чертовые попытки самоубийства.

– Я не видел ее со Дня благодарения.

– Почему?

Что за черт?

– Что ты имеешь в виду «почему»? – я только что сказал ей, что не видел Кэролайн со Дня благодарения, а ее реакция «почему»?

Глаза Вивьен расширяются из-за моего повышенного тона.

– Ты, должна быть, шокирована или зла, но это не так. Ты знала, не так ли?

– Оли…

– Не Олькай мне, Вивьен. Ты знала, не так ли?

Она качает головой.

– Кто сказал тебе? Родители Кэролайн звонили тебе? Моя мама выяснила? Она сказала тебе, не так ли?

Она продолжает качать головой.

– Скажи мне! – я сбрасываю поднос с едой с кровати, тарелки и стаканы разбиваются о стену и пол. Вивьен закрывает рот руками, и слезы… чертовы слезы жалости катятся из ее глаз.

– Почему? Почему ты не сказала мне? Почему ты не сказала мне приехать домой?

– Ты был не готов.

– Что, черт возьми, это означает? – я встаю, натягиваю штаны и меряю шагами пол, потирая ноющие вески. – Готов к чему? – мой голос ломается.

Она становится на колени на кровати, прижимая простынь к груди.

– Готов справиться со своим прошлым. Оли… ты хранишь подушку, которой… – она не может этого произнести. Конечно же, она не может. Это слишком болезненно.

Я качаю головой. Такое ощущение, будто целый мир обрушивается на меня. Что я сделал? Я жертва. Она убила Мелани и оставила меня ни с чем. Почему все думают, что это у меня проблемы? Я ненавижу ее… она оборачивает всех, кого я люблю, против меня, заставляя меня казаться сумасшедшим.

– Она убила ее, не я.

– Оливер…

– Нет, она убила ее. Я был на работе… – я качаю головой. – Меня там не было.

– Оливер…

– Она сделала это. Она забрала у меня все. Боже… я так сильно ее ненавижу!

– Оливер, прекрати!

Я протягиваю руку, чтобы удержать ее от прикосновения ко мне.

– Нет. Почему так происходит? Почему все обвиняют меня?

– Оливер, пожалуйста… – я слышу всхлипы Вивьен, но не чувствую ее. Я ничего не чувствую.

– Что это значит? – я сильно зажмуриваю глаза. – Скажи мне! Что это значит? – я открываю глаза и вижу, как Вивьен тянется к телефону. Ни в коем случае. Она не позвонит никому, пока не скажет мне. Я хватаю ее телефон и бросаю в стену, разбивая экран. Она дрожит как листок. В чем ее проблема? Никто не заставляет ее чувствовать себя сумасшедшей. Никто не говорит ей справиться со своим прошлым.

– Оли…

Я хватаю ее за плечи и трясу.

– Моя жена задушила мою новорожденную дочь чертовой подушкой! Это мое прошлое, я не могу его изменить! Так не могла бы ты, пожалуйста, сказать мне. Что, бл*дь, ты имеешь в виду, когда говоришь о «справиться со своим прошлым»? Как, ради Бога, мне это сделать?

Она плачет.

Я вижу это, но отказываюсь слышать.

Она умоляет меня отпустить.

Я не делаю этого.

И затем она обрушивает на меня два простых слова.

– Прости ее.

Я отпускаю ее и отступаю назад. Такое ощущение, что она выстрелила мне в сердце.

– Это не ее вина. Она была больна, – всхлипывает Вивьен.

Я смотрю в знакомые глаза, но не вижу ее на самом деле. Голос… я слышу ее голос, но чувствую онемение, полное онемение.

***

Вивьен

Я думаю, я сломала его. Оливер пережил невообразимое, но я никогда не думала о нем, как о сломленном – до этого момента. Его глаза смотрят на меня, но взгляд проходит насквозь. Я хочу забраться к нему на руки и обнимать, но я напугана. Он показал мне ту сторону себя, которую я не видела раньше, и не уверена, что он узнает меня или даже себя прямо сейчас.

Я осторожно передвигаюсь к краю кровати и становлюсь на пол, придерживая простынь, обернутую вокруг своего тела. Он в нескольких футах от меня опустился на стену.

– Ты сам сказал, Оли – менее одной десятой процента. Это была трагедия. Это все была… ужасная трагедия.

Все его тело застыло как камень, лишенное каких-либо эмоций. Хотела бы я хоть украдкой заглянуть в его мысли сейчас. Я вытираю глаза и жду. Я не хочу, чтобы этот мучительный момент был нашим первым Рождеством вместе, но время проходит. Оливер готовится покинуть Портленд с той же ненавистью и негодованием, которые он держал в себе на протяжении многих лет. Наносящие вред эмоции, которые держали его в заложниках на протяжении этих лет, угрожают поглотить и всю оставшуюся его жизнь.

Это то, что происходит с человеком, когда он кого-то ненавидит. Это вирус, который проникает в его жизнь и удерживает всех, кто дорог, затем по одному отрывает их, пока он не остается одиноким, пустым, и мертвым внутри. Ненависть подпитывает негодование, и происходят убийства. Она беспринципна и будет высасывать из человека жизнь, пока от него не останется пустая оболочка.

Будет именно так… если позволить этому случиться.

Я не могу больше наблюдать, как Оливер становится жертвой всего этого. Моя любовь к нему слишком сильна. Я пожертвую нами, чтобы спасти его.

– Оливер?

Он, наконец, моргает, и я вижу, что он узнает меня, когда его взгляд фокусируется, но выражение лица остается безжизненным.

– Уезжай домой.

Его слова сотрясают все мои внутренности, но я не позволяю ему видеть это. Я проглатываю каждую эмоцию, которая угрожает вырваться на поверхность, когда я одеваюсь. «Он вернется к тебе». Слова Джеки проносятся у меня в голове, но не приносят мне удовлетворения. Глядя на него сейчас, я не уверена, что он когда-нибудь вернется хоть к кому-нибудь из нас.

Я собираю свои вещи и закрываю чемодан. Оливер даже не шелохнулся. Я ставлю чемодан и сумочку у двери и собираю свой разбитый телефон. Затем я сгибаюсь перед ним.

Он закрывает глаза.

– Я буду ждать тебя дома, – я наклоняюсь и прижимаюсь губами к его лбу. – Но только уже навсегда, – я прижимаю ладонь к его щеке и тянусь губами к уху. – Не отступать, Оли.

Я нахожу дешевый отель возле аэропорта, чтобы переночевать. К счастью, мой телефон все еще работает, хотя экран треснул и разошелся зубчатыми линиями на мелкие кусочки. Сегодня Рождество, поэтому я представляю себе, что моя семья и семья Оливера наслаждается времяпрепровождением со своими любимыми людьми. Несмотря на то, насколько мое сердце нуждается в утешении, а разум в убеждении, я не звоню никому. Один день ничего не изменит, кроме как разрушит чей-то другой день. Достаточно моего и Оливера.

Я не сдаюсь. Я никогда бы не смогла этого сделать. Он попросил меня уйти, и я дала ему пространство. Моя любовь принадлежит ему – она безусловная, терпеливая, и ожидающая его возвращения домой. Иногда единственный способ удержать кого-то – это отпустить его. Я не о чем не сожалею. Трагическую смерть Мелани нельзя стереть, это нельзя забыть, это нельзя игнорировать. Он похоронил ее крошечное тельце и дал ей короткое, но не менее жизненно важное завершение. Теперь ему необходимо сделать то же самое для себя. Оливеру нужно похоронить свою злость и ненависть. Прощение – это отпущение, а отпущение болезненно. Это не то, что мы делаем для других; это то, что мы делаем для себя.

***

Я натягиваю на лицо маску клоуна. Алекс выходит замуж через три дня, и я не позволю ей видеть, насколько я подавлена внутри. Джеки и Хью единственные, кто знает о том, что произошло на Рождество в Портленде с Оливером. Как его родителям, им необходимо было знать, что он достиг дна, и я больше не могу ему помочь. Вчера Джеки села на самолет в Портленд… я надеюсь, что она сможет.

– Ты не сделала ничего неправильного, как заказ педикюра и ужин в каком-то семейном ресторане у залива, не так ли, Цветочек? – Алекс смотрит искоса на мое отражение в зеркале, когда я завиваю ей волосы.

– Да, поэтому на пригласительных написано, что нужно прийти в маскарадных костюмах, – я закатываю глаза.

– Там будет обнаженный парень? Лучше бы был, это было моим единственным условием.

– На мальчишнике Шона сегодня вечером будет обнаженная девица?

– Не могу поверить, что ты спрашиваешь об этом, – смеется Алекс. – Всем заправляет Кай… я уверена, что там будет более чем одна обнаженная девица.

– И это беспокоит тебя? – я закалываю несколько завитых прядей, пока она красит ресницы.

– Черт, нет. Там стриптизерши, а не проститутки.

Я поднимаю бровь и ухмыляюсь.

– Ну… ладно, ты никогда не знаешь, что вытворит Кай, но я доверяю Шону.

– Ты и должна. Он обожает тебя.

– Вау, это можно рассматривать как одобрение, учитывая, сколько дерьма вы преподносите друг другу.

– Это все в шутку, – я пожимаю плечами. – Теперь надевай платье и маску.

– Не могу поверить, что ты заставила всех надеть маски. Это будет так весело!

Мы надели свои платья для вечеринки. Платье Алекс – светло-розовое кружевное и атласное, а маска-бабочка лазерной резки – белая. У всех остальных девушек маски черные. Мое платье золотое, без бретелек, шифоновое с короткой юбкой, волосы подняты вверх, выставляя напоказ верхнюю часть моей тату. Но кого это волнует? Я никогда снова не посмотрю на себя так: я всегда буду видеть себя глазами Оливера – красивой.

– О боже… посмотри на себя! – другие девушки в автобусе, одетые в коктейльные платья и черные маски приветствуют будущую невесту восторженными визгами.

Я делаю глубокий вдох. Я могу это сделать. Может, сегодняшний вечер это именно то, что мне нужно, чтобы забыть об Оливере, даже если всего на несколько часов.

– Спасибо вам всем за то, что прочитали свои пригласительные! – я обвожу взглядом восемь девушек с не накрашенными губами, затем поднимаю сумку с помадами и пускаю ее по кругу. – У каждой будет разный цвет, и не пытайтесь найти что-то нежное и элегантное. Они все вызывающе яркие и дикие.

Еще больше визга, хлопанья в ладоши и подпрыгивания следует за этим, когда мы добавляем завершающий штрих к нашим горячим, сексуальным и «вот идут проблемы» образам на сегодняшний вечер. Я могу сделать это… могу забыть об Оливере.

***

Я не могу этого сделать. Я не могу прекратить думать об Оливере. Даже после трех бутылок пива и четырех шотов, все, что я вижу – это он. Автобус привозит нас в клуб в театральном районе и голая задница, трясущаяся в шести дюймах от моего лица – Оливера. Поэтому я делаю единственную вещь, которую могу… я шлепаю по ней.

– А теперь кто в списке непослушных? – хихикаю я.

Его трясущиеся ягодицы резко останавливаются. Затем он поворачивается и смотрит на меня с широко раскрытыми глазами от шока. Я поправляю маску, думая, что это она мешает мне ясно видеть, но это не так. Я ошиблась. Парень… мистер Трясущиеся Булочки – не Оливер.

– Мисс? – парень в черном костюме хлопает меня по плечу.

Я поднимаю глаза.

– Я должен вас попросить воздержаться от подобного взаимодействия с исполнителями. Если вы хотите заплатить за что-то, где можно касаться руками, я могу организовать приватную комнату.

Я смотрю на мистера Трясущиеся Булочки. Он усмехается и подмигивает мне.

– Я… эм… хорошо. Простите.

– О боже! – Алекс садится мне на колени, обнимая меня за шею. – Ты шлепнула его! – она закрывает глаза и смеется.

Ночь продолжается в том же духе. Мой мозг заполнен алкоголем и Оливером… небезопасная комбинация, к сожалению граждан Бостона, которые сталкиваются с нашей буйной группой. Мы оставляем наши отпечатки – отпечатки губ – везде на пути: двери, зеркала, столы, кабинки, ди-джеи, стриптизеры, и ничего не подозревающие зрители.

К тому времени, как автобус высаживает последнюю подружку невесты, перед тем как отвезти нас домой, уже пробило три часа утра.

– Самый. Лучший. Девичник! – Алекс наклоняется ко мне, когда автобус подъезжает к нашему дому. Она пытается держать глаза открытыми, когда ее язык заплетается, произнося слова нечленораздельно.

Я целую ее в лоб, оставляя фиолетовый отпечаток рядом с восьмью другими разноцветными губами на ее лице, затем фотографирую ее.

– Я рада, что тебе было весело. Теперь… пора спать.

Мы обе вываливаемся из автобуса, хихикая, и называем это ночью или утром.

Глава 34
Прощение

Оливер

Долбанное похмелье! Мне следовало уже привыкнуть к пульсирующей головной боли и вкусу обезьяньего дерьма во рту.

До своего переезда в Портленд три года назад, последний раз, когда я был так пьян – был мой первый год в колледже. После возвращения в Кембридж, я даже не могу сосчитать, сколько раз чувствовал себя как сейчас.

– Добро пожаловать.

Я пытаюсь продрать глаза. Веки ощущаются как наждачная бумага на зрачках.

– Шторы.

– Неа, они останутся открытыми, дорогой.

– Мам? – я сажусь и тру виски.

Она протягивает мне стакан воды.

– Я должна быть расстроена, что ты пил последние два дня, но если бы ты был при памяти, ты бы, возможно, не рассказал мне, где остановился.

– Ты звонила? – я делаю глоток воды. Блин, мой рот ощущается, как дерьмо.

– Тридцать два раза. В тридцать первый раз ты сказал мне номер своей комнаты. В тридцать второй название отеля с условием, что я, цитирую: «От***усь».

Я кривлюсь.

– Конечно же, в Портленде не один отель «Хилтон», поэтому, после нескольких ошибочных визитов и странных взглядов, когда я стучала в нужный номер не того отеля, я наконец нашла тебя. К счастью, я постучала в твою дверь за пять минут до того, как ты отключился. В противном случае, я бы позвонила в соответствующие органы, подумав, что мой сын может причинить себе вред.

– Почему ты здесь? – я, наконец, смотрю ей в глаза.

– Потому что боюсь, что ты причинишь себе вред, – она складывает руки на коленях.

– Боже, я не склонен к самоубийству, – я качаю головой.

– Это не то, о чем я говорю, – она встает и подходит к кровати, проводя рукой по моим волосам. – Ты потеряешь еще одного человека в своей жизни, которого очень любишь. И это разрушит тебя, после чего ты уже не сможешь оправиться, если ты не поймешь этого вскоре. Я давала тебе три года, чтобы разобраться с этим, а ты так и не сделал этого. Я хотела, чтобы ты вернулся домой к нам, но не чтобы убежал, Оливер. А чтобы двигаться дальше.

– Я не могу… Я не знаю, что делать, – несмотря на то, что она моя мама, я ненавижу эти тупые слезы, застилающие мои глаза, и то, что она видит меня таким.

– Нет, ты знаешь.

– Она убила моего ребенка, – я делаю дрожащий вдох, но больше не могу сдержать его. Всхлип вырывается из меня, и она притягивает меня к себе так, как делала в детстве. Вот как я себя чувствую, как потерянный ребенок.

– Она убила и своего ребенка тоже, так как она больна, Оливер, так больна. Кэролайн не видела Мелани. Ее сознание не позволяло ей видеть что-либо, кроме боли. Она положила конец боли.

– О… боже! От этого так больно, – я всхлипываю от мучительной агонии, разрывающей каждую часть моего тела.

– Я знаю, что это так, дорогой, я знаю… – она качает меня в своих руках, и так много мыслей и эмоций, которые я не позволял себе обдумывать и ощущать, врываются в мое сердце как шаровой таран.

***

Я встретил Кэролайн Сью Уэлч в книжном магазине кампуса. Она работала за прилавком и меня сразу же привлекли ее кудрявые светлые волосы и карие глаза. Я стоял за тремя людьми в очереди, а она продолжала украдкой смотреть на меня, помогая другим покупателям. Она была невинна и кокетлива. А я был молод и возбужден. Когда подошла моя очередь, она дала мне свой адрес и номер телефона, на случай, если у меня будут какие-нибудь вопросы об «Истории моей жизни» Клэренса Дэрроу, книге, которую я приобрел. Неделей позже я позвонил ей и пригласил на ужин. Под «Маргариту» и гуакамоле я выяснил, что она никогда не читала «Историю моей жизни» Клэренса Дэрроу.

У меня миллион прекрасных воспоминаний о Кэролайн. Все любили ее, включая меня. Но она ушла, и я не знаю, куда или что забрало ее у меня. Женщина, находящаяся передо мной – незнакомка в теле моей Кэролайн. Я задаюсь вопросом, когда я ее потерял, или пыталась ли она мне рассказать. Я не видел сигналов? Не слышал ее увядающего голоса?

– Что ты хочешь, Оливер? – ее карие глаза – единственная часть ее тела, которая напоминает мне о том дне в книжном магазине. Ей двадцать семь лет, но ее истощенное тело выглядит на тридцать лет старше.

– Прости.

Она наклоняет голову.

– Что ты имеешь в виду?

Я борюсь с эмоциями, живущими во мне последние три года, которые застряли у меня в груди и поднимаются по горлу, угрожая прервать мое дыхание.

– Я не знал… я не видел этого. Доктора говорили, что это нормально, но я должен был заметить. Мужчина должен знать, когда его жена ускользает. Я слишком много работал. Меня не было дома достаточное количество времени, – я смахиваю случайную слезу.

Она смотрит вдаль, на миллион миль за окном, с ничего не выражающим лицом. Я даже не уверен, что она слышит меня. Может, она никогда не услышит. Я начинаю вставать. Это кажется бесполезной тратой времени. Моя Кэролайн ушла.

Я иду к двери, и тут до меня доходит. Это последний раз, когда я вижу Кэролайн. Я поворачиваюсь. Она все еще смотрит в окно.

– Кэролайн?

Она поворачивается. Я чувствую, как моя нижняя губа начинает дрожать, когда я моргаю, чтобы сдержать слезы.

– Я прощаю тебя.

Такие знакомые карие глаза наполняются слезами, но я ухожу до того, как они смогут пролиться.

***

Я не знаю, смогу ли когда-либо передать благодарность, которую испытываю к маме. Только сейчас, когда мы ожидаем посадки на самолет в Бостон, влияние ее любви на протяжении последних трех лет доходит до меня. Она тот, кто исправляет, и как мама и как психотерапевт, хотя она и отступила и позволила мне распадаться на части последние три года. Может, она знала, что это то, что мне нужно, а, может, и нет. В любом случае для этого нужна невероятная сила и любовь, чтобы оставаться в стороне.

– Как ты можешь быть такой тихой? – я спрашиваю, сидя рядом с ней в терминале.

Она тянется и берет меня за руку.

– Мне больше нечего сказать. Я благоговею перед твоим мужеством. Ты оставил Кэролайн с миром и должным образом попрощался с Мелани. Оливер, дорогой мой, ты приехал в Портленд жертвой, а покидаешь его оставшимся в живых, – она сжимает мою руку и улыбается.

– Ты думаешь, я первый, кто оставляет подушку у могилы?

– Возможно, – она смеется.

– Ты знаешь, енот или еще кто-то утащит ее.

– Вероятно, – она пожимает плечами. – А птицы и белки растащат цветы.

Я киваю.

– Как ты догадалась привезти ее?

– Ты отдал ее мне вместо того, чтобы выбросить, поэтому я знала, что ты доверяешь мне в решении того, что делать. Честно говоря, я не знала, что делать, пока Вивьен не вернулась из Портленда.

Я смотрю на нее мгновение, затем вздыхаю.

– Это не соизмеримо с тем, что ты сделала, но сейчас это все, что я могу придумать, чтобы сказать, поэтому… спасибо.

Мама улыбается, а ее глаза наполняются слезами.

– Пожалуйста, – она дотрагивается до уголков глаз и вздыхает. – Разве это не удивительно, что плачущая вишня у ее могилы, наконец, зацвела этой весной?

Я улыбаюсь, думая о Вивьен и о бутонах вишни, разбросанных чернилами по ее спине.

– Да, некоторые вещи просто… удивительны.

После того, как мы садимся на самолет и взлетаем, я чувствую себя… свободным. Мое сознание расслабляется при моих любимых мыслях… о Вивьен. Я был жесток с ней и вел себя отвратительно, и в крайней мере непростительно. И если она все еще ждет меня, это будет чудо, но она и является для меня именно… чудом.