Текст книги "Нераспустившийся цветок (ЛП)"
Автор книги: Джуэл Э. Энн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
Глава 19
Миссис Конрад
Вивьен
Как так выходит, что Оливер может не раскрывать своего прошлого, позволяет мне переехать к нему, не делится тем, что находится за той запертой дверью и предотвращает все разговоры о чем-либо, доставляющем ему неудобства, и все-таки я остаюсь именно той, кто просит прощения? Я провела всю дорогу до Кембриджа, проигрывая в уме свою речь. С моей стороны будет извинение, а с его стороны будет разоблачение.
Уже после девяти вечера, когда мы приезжаем домой.
– Удачи, Цветочек, – Алекс обнимает меня. – Моя дверь всегда открыта, если он выгонит тебя.
Закатывая глаза, я смеюсь.
– Иди и закрой за собой дверь. Не беспокойся, я разберусь с этим.
Шон обнимает меня.
– Делай все, что можешь, Вив, и если ничего не поможет, снимай одежду.
В тот же самый момент, Шон хватает ртом воздух и берется за яйца, подогнув колени. Алекс придерживается строго девиза: «Пожалеешь удара между ног, испортишь парня».
– Тащи свою задницу в дом, вместо того, чтобы болтать. Цветочек не собирается снимать свою одежду, как какая-то жалкая пустышка, чтобы ее извинения выглядели более правдоподобными. Теперь иди! – она указывает на свою красную дверь, и Шон несется, как раненое животное.
После того как он заходит, она поворачивается ко мне.
– Тебе абсолютно необходимо раздеться, но затем убедись, что ты контролируешь все. Поняла? Воспользуйся своим горячим телом, и к утру, он будет признаваться как кардинал в комнате, полной мальчиков, прислуживающих в алтаре. Теперь иди!
Я открываю рот, а она прижимает к нему палец.
– Иди!
Таща за собой сумки вверх по лестнице, я оглядываюсь назад еще раз, прежде чем открыть дверь. Алекс показывает мне, чтобы я убиралась, поэтому я захожу в дом. В гостиной горит неяркий свет, но я не вижу и не слышу Оливера.
– Оли?
Ответа нет.
Я бросаю сумки и поднимаюсь наверх. Там Оливера нет.
Спускаясь по лестнице, я зову его снова. Ответа нет.
Нет никаких записок, и его машина стоит перед домом, но, возможно, он пошел куда-то пешком, или он может быть с Ченсом, но он обычно не оставляет свет включенным. Я прохожу мимо дверей, выходящих в патио, и замираю, когда вижу тень фигуры уголком глаза. Открывая дверь, вижу, что он развалился на стуле, спиной ко мне, свет на крыльце выключен.
– Эй, ты меня не слышал?
– Слышал.
Я выхожу на террасу. Он не смотрит на меня.
– Почему ты ничего не сказал?
– Не думаю, что нужно еще что-то сказать, – он поднимает знакомый пакет, но все так же не смотрит на меня. – Тебе нужно забрать это и все остальные свои вещи и уйти.
Я беру у него пакет.
– Ты меня выгоняешь?
Он кивает.
– Из-за горстки «травки»?
Он разворачивается с широко открытыми глазами.
– Горстки «травки»? Ты хранишь нелегальные наркотики. Я не связываюсь с травокурами! Может, ты переживаешь какой-то переходный период, но я – нет.
– Я не травокур, идиот! Я никогда этого не курила, не ела и так далее, что там еще люди с этим делают. Я принесла это домой, чтобы поделиться с тобой в твой день рождения.
Он истерически смеется.
– Поделиться? Это был подарок на мой день рождения? Ты купила мне марихуану на день рождения?
– Я не покупала это, и это не подарок. Мэгги дала мне это домой, после того как я рассказала, что ты странно себя вел в пятницу утром.
Он садится ровно и проводит руками по волосам, качая головой.
– Где Мэгги это взяла, и почему ты рассказывала ей о нас?
– Что ты имеешь в виду «где она это взяла»? Она выращивает это с тех пор, как ей впервые диагностировали рак много лет назад, отсюда и название «Зеленый горшок»! И мне нужно было с кем-то поговорить о нас, потому что я чертовски уверена, что ты не хочешь ни о чем говорить.
– Я не могу этого сделать, – он встает и проходит мимо меня.
– Ты не можешь сделать что? – я следую за ним в дом. – Ты о нас? О «травке»?
– И о том и о другом, – он стоит спиной ко мне, уперевшись руками в бедра и повесив голову.
Мне тяжело дышать. Боль в груди разрушающая.
– Я приехала домой, или сюда… – я качаю головой, – … я думаю, у меня больше нет дома, – я пытаюсь сдержать слезы. – Я собиралась сказать тебе, что сожалею. Между мной и Каем ничего не было, но оставаться с ним было неправильно и… наивно. Я хотела попросить тебя поделиться со мной своим прошлым, довериться мне так, как я доверяю тебе всю себя. Было так много всего, что я хотела сказать, но сейчас… я вижу, что это не имеет никакого значения.
Я больше не могу сдержать слез. Я иду к двери и поднимаю сумки, но не поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.
– Предполагаю, что единственное извинение, которое ты хочешь услышать – это… прости, я слишком молода и глупа, я решила покурить «косяк» один раз, чтобы понять как это. Мне жаль, что не могу быть близка с тобой, чтобы ты не представлял член другого парня у меня потаскухи во рту. Мне жаль, за все те разы, когда смутила тебя, но пожалуйста, пожалуйста, не проси меня жалеть о нас, – сдавленный всхлип вырывается, когда я берусь за ручку двери. – Я за-заберу оставшиеся в-вещи завтра, когда ты уйдешь.
***
Оливер
Она ушла, а я ничего не сказал… абсолютно ничего. Мой дом снова ощущается пустым, так же как и мое сердце и моя жизнь. Я достиг такой точки в этих отношениях, что больше не знаю, кого защищаю: ее или себя. Мое сердце тяжело бьется в груди, когда я слышу стук в дверь. Она вернулась!
Я открываю.
Шлеп!
Пощёчина на моей щеке больше шокирует меня, чем болит, когда я смотрю на Алекс и вижу ее сверкающий сердитый взгляд.
– Ты, бл*дь, придурок, что позволил ей уйти из твоей жизни. Надеюсь, что я буду рядом, чтобы увидеть горе на твоем жалком лице, когда замечательный парень, который достоин ее, схватит ее, а ты останешься ни с чем, – она топает назад через улицу и показывает мне средний палец перед тем, как закрыть дверь.
Дешевый мозгоправ в моей голове, который появляется в такие моменты, должно быть, отдыхает. У меня ничего нет. Мне нужно рационализировать то, что я ее недостоин, что нам двоим лучше быть порознь. Я слишком стар для нее, и она не заслуживает моего прошлого. Через месяц она пойдет в колледж, а я буду путаться со своим братом и истощать свой сберегательный счет. Лучшее в моей жизни уже закончилось, а лучшее в ее жизни только появляется на горизонте.
Я выключаю свет и падаю на кровать – мою одинокую кровать. Затем до меня доходит. Вот оно. Я – закат, а она – восход, а единственная вещь, которая разделяет нас – это темнота.
Я быстро встаю с кровати. Дерьмо! Я все испортил!
Сейчас начало двенадцатого, но я вижу свет в их окнах. Не сомневаюсь, что после того как Алекс напала на меня, фестиваль по избиению мужчин начался. Переход через улицу ощущался как нарушение линии фронта, а все чем я вооружен – это «я – тьма, а ты – мой свет». Если я не придумаю чего-то лучше этого, то могу с таким же успехом вонзить меч себе в грудь. Я уже использовал золотую стандартную фразу «я люблю тебя». Что теперь? Я хочу тебя? Ты мне нужна? Секс – восхитительный? Да, именно это.
Я стучу в дверь и молюсь, чтобы правильные слова каким-то волшебным образом добрались от моего рта до ее ушей. Алекс открывает дверь с самодовольной улыбкой.
– Заходишь на второй раунд?
– Где она?
– Цветочек… занята. Может, зайдешь утром.
Я толкаю дверь, игнорируя ее попытки удержать.
– Оливер!
Я осматриваю нижний этаж, затем направляюсь наверх; резкий запах заполняет воздух. Открывая дверь в комнату Вивьен, меня приветствуют покрасневшие глаза и ленивая ухмылка.
– Оли, – говорит она, перед тем как затянуться еще раз «косяком», затем кашляет.
Я беру «косяк» и выкидываю в кофейную кружку на полу рядом с ее кроватью. Также рядом находятся коробка сахарного печенья, пачка чипсов и миска с фисташками. Она плюхается на кровать и закрывает глаза.
– Ты, должно быть, доволен собой, мистер Конрад, – хихикает она. – Тебе это удалось. Я – травокур. Мэгги была права… не суди, пока не попробуешь.
– Пойдем, – я поднимаю ее с кровати, взяв на руки.
– Поставь меня! Я никуда с тобой не пойду! – ее попытки ударить меня ногой и выкрутиться – слабы и жалки.
Я не планировал следовать поведению пещерного человека, но я также не планировал, что она будет под кайфом.
– Алекс! – кричит она, когда я несу ее к двери.
Алекс срывается с дивана и идет ко мне.
– Не подходи, черт возьми! – я свирепо смотрю на нее.
Она хватает ртом воздух, будто никто никогда до этого не ставил ее на место, затем она делает то, что я не ожидаю. Она открывает входную дверь и усмехается.
– Позаботься о ней.
Я останавливаюсь всего лишь на мгновение, затем киваю, когда несу уже потерявшую сознание Вивьен к себе домой.
Ей нужно принять душ и почистить зубы, чтобы избавиться от запаха марихуаны, исходящего от ее тела, но прямо сейчас мне на это плевать. Я кладу ее на кровать и снимаю всю нашу одежду. Даже тонкая нить – это слишком большое расстояние, когда я так сильно жажду почувствовать прикосновение ее кожи к моей. Я оборачиваюсь телом вокруг нее и засыпаю со спокойствием, спокойствием, который испариться утром. Тем не менее, сегодня мне просто необходимо это… необходимы мы.
***
Вивьен
Я пересматриваю идею с «травкой». Неясная голова, пульсирующий мозг, а в комнате, должно быть, стоградусная температура. В комнате? Где я? Который час? Почему я не могу двигаться?
Ощущение тяжести на моей груди поднимается, когда я убираю руку, которая лежит на мне. Я голая, так же как и Оливер. Чудесно. Я знаю, что у нас не было секса; я бы это помнила. Извращенец!
Вставая с кровати и пытаясь не разбудить его, я ищу мою одежду. Одевшись, я на носочках спускаюсь вниз. Сейчас полпятого утра, поэтому мне нужно уйти до восхода солнца и соответственно, до того, как проснется Оливер. Очевидно, нам нужно поговорить, но не голыми в его кровати. Я ищу свою обувь, но не могу найти. Когда тянусь к дверной ручке, замечаю стопку писем на столике у входа. Что привлекает мое внимание, так это обратный адрес в углу конверта, торчащего из середины стопки. Он из больницы в Портленде. Мелким шрифтом под именем написано: Психоневрологический и наркологический диспансер.
Уходи!
Я не могу. Мое любопытство превратилось в чудовищную потребность узнать о прошлом Оливера. Я открываю конверт. Сопроводительное письмо разъясняет приложенную к нему информацию: обновление контактов экстренной связи для Кэролайн Конрад.
Сделайте отметку в графе «Нет изменений», подпишите и поставьте дату, если вся информация действительна.
На следующей странице указано имя Оливера, его адрес, электронная почта, номер телефона, степень родства с пациентом.
Муж.
Комок поднимается в горле, оставляя после себя кислотный ожог, и сердце наполняется гневом, а кровь – ядом. Где-то в глубине души или в сердце я должна быть невыразимо раздавлена, но в данный момент мой мозг – извержение вулкана гнева и непостижимой ярости. Я думаю, что могла бы убить его.
Перепрыгивая через ступеньку, через секунду я уже нахожусь в его комнате… и вот тут-то все и начинается.
– У тебя, черт побери, есть ЖЕНА! – я думаю, он проснулся от испуга, но не могу сказать наверняка, так как я в неописуемой ярости и ничего не вижу. Рамка с фотографиями, затем другая летят в его направлении. Подставка для книг, ваза, его туфли, часы – все врезается в стену, изголовье кровати и даже в него.
– Вивьен! – он спотыкается, пытаясь удержать равновесие посреди обломков, образующихся вокруг него.
Я выдергиваю ящик из комода и бросаю в его направлении, затем еще один, и еще один, пока одежда не заполняет все пространство, и он двигается ко мне.
– Нет! – кричу я, хватаясь за заднюю панель пустого комода, и опрокидываю его, чтобы преградить ему путь. Я выбегаю в коридор, срывая рамки с картинами со стен, оставляя за собой дорожку из разбитого стекла. Внизу я бегу на кухню, резко открывая дверцы шкафчика.
– Ублюдок! – я бросаюсь стаканами, тарелками, банками, кувшинами в него. – Ты, бл*дь, лгун! Как ты мог?
– Вивьен! Остановись! – рычание его голоса не может сравниться с ураганом оглушительных эмоций в моей голове.
Рюмки. Бутылки виски. Кофейные кружки.
Трах! Бах! Хрясь!
У меня заканчиваются боеприпасы, затем я поднимаю взгляд и вижу кастрюли и сковородки, висящие на подвесной стойке. Забираясь на островок, я снимаю сразу по две штуки с крючков и запускаю их в Оливера. Иногда я слышу, как они стучат, когда я не попадаю в цель, иногда слышу сильный удар и несколько бранных слов, когда попадаю. После того как последняя сковородка запущена, я вижу, как окровавленный Оливер неуклюже двигается в мою сторону. Я оглядываюсь назад, но там нет выхода, поэтому я прыгаю из последних сил и валю его на пол.
Бух!
Темнота.
***
Бип… бип… бип…
Вспышки света и отдаленные звуки голосов вырывают меня из моего сна. Не могу вспомнить, где я заснула. У Алекс? У Оливера? Может, я снова обкурилась. Боже, я действительно превращаюсь в травокура.
– Цветочек?
– Ой! – я морщусь, когда пытаюсь открыть глаза, но боль в голове будто парализует мое тело целиком.
Очертания Алекс проявляются, когда я моргаю.
– Что произошло?
– Ты… упала и все такое, – она кривится.
– Упала?
– Ну, ты, вроде как, прыгнула или соскочила… с кухонной стойки у Оливера. У тебя сотрясение мозга и швы в некоторых местах, а еще множественные порезы стеклом, которое пришлось вынимать из разных частей твоего тела, особенно пострадали ступни.
Боль в моей голове, а теперь и везде, усиливается в сто раз, когда воспоминания возвращаются. Оливер женат.
– Доктор сказал, что ты можешь утром пойти домой. Все повреждения незначительны. Их просто много, поэтому у тебя будут проблемы с передвижением приблизительно неделю. Ты, должно быть, была очень расстроена и в чистой ярости, чтобы не понимать, что так много осколков пронзили твои ступни.
– Он женат, – мой голос звучит, будто слова разрывают мое горло. Злость сменилась эмоциональной болью и… О. Мой. Бог. Это так больно. Мое зрение затуманивается слезами, которые текут по моему лицу.
– О, Цветочек. Мне так жаль, – Алекс нежно держит меня за руку и, когда я пытаюсь сжать ее, чувствую, как натягиваются бинты на коже.
Что я с собой сделала?
– Чего бы это ни стоило, но он выглядит не лучше тебя, кроме того, что у него нет сотрясения мозга. Он просидел с тобой всю ночь, может, этого и не стоило делать, но я заставила его уйти утром, перед тем как ты проснулась. Я думаю, он и его семья в комнате ожидания.
Я еще раз всхлипываю, и Алекс промокает мое лицо бумажной салфеткой.
– Я не хочу видеть их… никого из них, никогда больше.
– Хочешь, чтобы я позвонила твоим родителям?
– Нет! Они… они не поймут. Я не рассказывала им об Оливере.
– Ладно, ну, Шон скоро вернется. Я послала его за твоей одеждой, которая не испачкана кровью.
– Доброе утро, Вивьен.
Я соплю и поднимаю взгляд.
– Я – доктор Беннетт. Я только что говорил с доктором Конрад, и он сказал, что вы близкий друг их семьи, поэтому я приехал пораньше, чтобы осмотреть вас и, надеюсь, отпустить домой скорее, чтобы вы могли отдохнуть и выздоравливать, – он проводит пальцем по экрану iPad, затем протягивает его медсестре и начинает осматривать меня.
– Мы не друзья.
Доктор Беннетт светит фонариком в мой левый глаз.
– Нет? Хм, простите, я, наверное, неправильно понял.
Он ослепляет меня, пихает и толкает, затем снова переключает внимание на свой iPad.
– У вас все хорошо. Если вам нужно какое-нибудь обезболивающее, то «Тайленол» или «Адвил» помогут.
Я киваю.
– Спасибо.
– Не за что. Отдыхайте.
Как только доктор Бэннет и медсестра выходят, входит Шон с сумкой.
– Эй, Вив. Я принес тебе кое-какую одежду. Оливер дал мне ключи от своей квартиры. Он в комнате ожидания и хочет тебя видеть.
Алекс помогает мне сесть с краю, свесив ноги с кровати.
– Можешь передать ему сообщение от меня?
– Конечно, – отвечает Шон.
– Скажи, пусть отваливал.
Шон смотрит на Алекс, затем снова на меня.
– Ты слышал ее… иди, – Алекс показывает головой.
– Мы можем поговорить минуту наедине? – мы втроем смотрим в сторону двери, где стоит Оливер. У него синяк под глазом, распухшая губа и швы на подбородке.
Хорошо!
– Не утруждайся, Шон, я скажу ему сама. Отвали, Оливер!
– Просто пять минут. Пожалуйста, – он заходит в комнату.
Алекс кладет руку мне на колено.
– Просто дай ему пять минут, которые он просит, а затем я заберу тебя домой. Хорошо?
Я колеблюсь. Я не хочу видеть его, и чертовски уверена, что не хочу говорить с ним, но хочу поехать домой, поэтому киваю, пытаясь, стать на ноги.
– Мы будем сразу за дверью.
Оливер закрывает за ними дверь и подходит ближе ко мне. Я вижу его коричневые туфли и голые ноги, но не смотрю вверх.
– Вивьен…
– Я ненавижу тебя, – шепчу я.
– Я знаю.
– Осталось четыре минуты.
Он приседает, положив руки по обе стороны от меня, так что я вынуждена смотреть на него.
– Мне так сильно жа…
– Три с половиной минуты, – говорю я сквозь зубы.
Он вздыхает.
– Кэролайн все еще моя законная жена. Она страдает… тяжелой депрессией и суицидальными наклонностями. Я подал на развод более года назад, но учитывая ее душевное состояние, быстрый развод не получился. Я люблю тебя, я хочу быть с тобой и собирался рассказать тебе…
– Ты собирался рассказать мне? – смеюсь я. – Когда? Перед тем, как лишил меня девственности? Перед тем как позволил влюбиться в тебя? Перед тем как предложил переехать к тебе? КОГДА, ОЛИВЕР? – эмоциональная боль борется с физической, а злость, которую я ощущаю, делает и ту и другую более интенсивной. Я истощена и опустошена. Чувствую только слезы. Проклятые слезы… бесконечный поток слез.
Он кладет щеку на мою голую ногу, и я чувствую, что поддаюсь под его прикосновением. Это жестокая реальность, когда прикосновение, которое излечило меня, становится пламенем, которое сжигает меня.
– Время вышло, – шепчу я, затем всхлипываю, пытаясь ровно дышать.
Медленно поворачивая голову, он трется щетиной о мои ноги, затем прижимается губами к моей коже. Я закрываю глаза, сильно сжимая веки, выпуская еще больше слез и пытаясь сдержать дыхание, но эмоции слишком мощные. Вместо этого мое тело вздрагивает, когда мягкое болезненное хныканье вырывается против моей воли.
– Прощай, моя любовь.
Я чувствую, как он уходит, но не могу открыть глаза. Меня ослепляют слезы, эмоции… меня ослепила любовь.
Глава 20
Ремонт
Вивьен
В моем теле нет ни единой клеточки, которая не кричала бы от боли, конечно же, не больше, чем мое сердце. Я уже два дня дома после выписки из больницы и сегодня первый день, когда Алекс оставила меня одну на хозяйстве. Чувствительные раны на моих ступнях заставляют меня ковылять, как ребенка, который только учится ходить, а боль – невыносима, хотя я никому не позволяю узнать об этом. Мне не нравится такое внимание… и никогда не нравилось.
Мэгги запретила мне появляться на работе неделю минимум, поэтому будут проблемы с деньгами, но я ни ей, никому другому не говорю об этом. Еще мне нужно перенести свои вещи из дома Оливера, и хотя Алекс и Шон предлагали сделать это вместо меня, я отказалась. Гордость – неприятная штука.
Оливер должен быть на работе, поэтому я решила пойти вернуть вещи. Мне потребовалось пятнадцать минут, чтобы добраться от своей до его двери, учитывая перерывы на отдых на ступеньках и бордюрах. Последние несколько ступенек до его двери привели к тому, что некоторые порезы на моих ступнях снова открылись, поэтому я упала на колени. Сейчас было бы самое время признать поражение, отступить и попросить помощи. Это бы сделал нормальный человек в данной ситуации. Я никогда не была нормальной.
Мои наколенники для катания на роликах сейчас как раз сгодились бы, но они остались в Хартфорде, в доме моих родителей. Так как на руках и коленях у меня было меньше порезов, чем на несчастных ступнях, я выбрала вариант пройти оставшийся путь ползком. После того как открываю замок на его двери, я кладу ключ в карман и заползаю на четвереньках в дом. Слава Богу, он прибрался после моего неистовства, так что мне не придется лавировать в зоне войны, чтобы собрать свои вещи.
– Ой, – стону я, когда подползаю к лестнице. Положив голову на нижнюю ступеньку, я делаю несколько глубоких вздохов, перед тем как преодолеть всю лестницу, как раненая собака. Я взбираюсь наверх, втягивая в себя как можно больше воздуха, пот проступает у меня на лбу. Я не ожидала, что это будет похоже на марафон, но это так.
Три часа спустя, все мои вещи закинуты в три большие сумки, две из которых принадлежат Оливеру. Все мое тело пульсирует и уверена, что кровь сочится из нескольких более глубоких порезов. Я сбегаю, толкая сумки головой по коридору, затем выталкиваю с верхней ступеньки, и они падают на первый этаж. Руки болят, ступни болят, колени болят, и мне все еще нужно спуститься по лестнице. Садясь на задницу, я вытягиваю ступни и скольжу вниз по ступенькам.
– Ой! Дерьмо! Ох! Черт!
БУХ!
Время выбросить белый флаг. Я не могу сделать этого. Мой телефон дома у Алекс, но, может, она придет, когда будет искать меня, вернувшись, домой. Я хватаюсь за деревянные перила и подтягиваюсь, чтобы сесть на нижнюю ступеньку. Тяжело вздохнув, открываю глаза.
Оливер.
Он сидит на диване, закинув ноги на кофейный столик и скрестив руки на груди.
– Привет, – говорит он монотонным голосом.
– Как долго ты здесь?
– Некоторое время, – отвечает он.
– Дольше, чем я?
Он кивает.
– Ты видел, как я вошла?
Он кивает, а я краснею от унижения, если это возможно в данном случае.
– Я… эм… просто забирала свои вещи.
– Вижу, – он все еще не двигается. – Тебе помочь?
– Я справлюсь.
Он кивает.
Я не могу прекратить таращиться на него. Он выглядит хуже, чем после происшествия с «шлепаньем». Порезы и синяки украшают все его лицо.
– Не работаешь сегодня?
Он качает головой.
– Я тоже.
Он кивает.
Не могу поверить, как странно это ощущается. Он лгал мне, и я сильно разозлилась на него, но его сдержанное поведение заставляет меня чувствовать себя виноватой перед ним. Как у него всегда получается заставить меня чувствовать себя той, кому необходимо за что-то извиняться?
– Ну, я сейчас… уйду.
Он кивает.
Прекрати кивать!
Я мученица, как в одном из тех военных фильмов, где солдату с оторванной рукой и пулевыми ранениями тела и ног удается вытащить себя и еще троих мужчин с поля боя в безопасное убежище. Я встаю и пытаюсь скрыть гримасу, глядя в пол. Вероятно, я не могла бы дотащить все три сумки даже в здоровом состоянии, так почему я думаю, могу сделать это сейчас, когда даже нести вес собственного тела мучительно само по себе. Я наклоняюсь и хватаю ремешок одной сумки и поднимаю ее на плечо. От ее веса раздираются порезы на моей руке. Я втягиваю воздух через стиснутые зубы.
– Уверена, что не нужна помощь?
– Я… я справлюсь.
Я хватаю вторую сумку, и от боли перед глазами все белеет. Глаза наполняются слезами от усилий. Ладно, я плачу… но, боже, как же больно! Я делаю неуверенный шаг по направлению к третьей сумке и всхлипываю. Кашляю, пытаясь замаскировать звуки моего страдания.
Вес на моем плече слабеет. Я поднимаю взгляд. Оливер держит мои сумки. Он ставит их на пол, затем берет меня на руки, качая головой.
– Ты упертая женщина.
– Что ты делаешь? – я пытаюсь выкрутиться из его рук, пока он несет меня наверх.
– Ты истечешь кровью у меня на полу.
Я обнимаю его руками за шею и кладу щеку на грудь, потому что, если честно… я слишком измучена, чтобы протестовать. Я слышу его собственное глухое ворчание с каждым шагом, который он делает, и только теперь до меня доходит, что у него, вероятно, тоже изранены ноги.
Он садит меня на свою кровать, и не глядя мне в глаза, хромает в ванную. Я падаю на спину и закрываю глаза, молясь, чтобы боль утихла. Кровать прогибается, когда он садится на край и берет мою ступню. Медленно разворачивает марлевую повязку. Я со свистом втягиваю воздух, когда он дотрагивается до одного из моих порезов.
– Это просто мазь, от нее не должно быть больно.
– Больно от всего, – отвечаю я скривившись и закрывая рукой лицо, чтобы спрятать малодушные слезы. Я утопаю в унижении. Снова… почему я должна себя так чувствовать?
После того как он обработал и снова наложил повязки на обе мои ступни, он ложится рядом со мной и кладет руки на грудь, переплетая пальцы. Быть рядом с ним и не с ним – это как умирать медленной смертью. Его присутствие в моей жизни ощущалось так естественно, как дыхание в моих легких. Потеря его ощущается, как потеря части самой себя, которая заставляла чувствовать меня живой. Что остается, когда часть тебя, которая чувствует все, уходит?
Оливер не мой; и никогда на самом деле не был. Обстоятельства не имеют значения. Есть женщина в больнице, в Портленде, которая носит его фамилию. Кэролайн Конрад. Почему ты там и что произошло с тобой и Оливером?
***
Оливер
Непостижимо думать, что у меня нет права любить кого-то. Тем не менее, в то утро, когда я проснулся от пронзительного крика Вивьен, говорящей одно единственное слово, которое я не в состоянии был произнести – жена, я знал, что не заслуживаю любить ее. Одна проблема. Любить ее – это не выбор. Это непроизвольно, как биение сердца, дыхание в легких, земля, уступающая дорогу солнцу каждое утро.
Мои чувства к Вивьен нельзя определить словами, что делает объяснение моих действий невозможным. Абсурдно думать, что идеальное прикосновение или правильный взгляд скажут все за меня, но мне нужно попытаться. Я кладу руку на кровать между нами и наши мизинцы соприкасаются.
Она не двигается.
Я передвигаю пальцы поверх ее руки, пока полностью не накрываю ее.
Она не двигается.
Вот оно. Одно прикосновение, даже хотя такое маленькое, кажется всем. Она не двигает рукой, позволяя мне касаться ее, будто слышит меня, мои слова.
– Почему? – шепчет она.
Почему, что? Почему касаюсь ее? Почему я женат? Почему не рассказал ей раньше? Почему жизнь так несправедлива? На это все один ответ.
– Я не знаю.
Ее рука сжимается в кулак под моей рукой, ее тело начинает трястись, затем она делает дрожащий вдох. Это я с ней сделал. Поворачиваясь, я притягиваю ее в свои объятья, она ломается. Ее руки сжимают в кулак перед моей рубашки.
– Я больше не хочу тебя любить, – она плачет.
– Я знаю, – я целую ее в макушку и позволяю излить на меня свои эмоции. Они больно режут, но я приветствую боль. Это напоминание о том, что то, что происходило, было реально, наша любовь была реальна, жизнь с Вивьен была реальна.
Не уверен, когда она перестала плакать или когда мы заснули в объятьях друг друга. Я проснулся, а она рядом со мной, ее голова лежит у меня на груди. Если Бог на самом деле существует, тогда мне нужно молиться, чтобы он позволил моему сердцу нашептать все несказанные эмоции. Я не знаю, что на самом деле означает «излить душу», но для этой женщины… я бы отдал последние дыхание.
– Оли? – она едва шепчет. Я кладу щеку ей на голову.
– Гм?
– Расскажи мне о Кэролайн.
Боже, боль – обезоруживает.
– Мы встретились в колледже. Поженились сразу после окончания и переехали в Портленд. Ее семья оттуда и там она выросла.
– Почему у нее депрессия, и она хочет покончить с собой?
Ком в горле вырастает до невыносимых размеров, и я чувствую, как ускоряется пульс.
– Оли?
Я пытаюсь его проглотить.
– Наш… эм… – я пытаюсь прочистить горло и побороть эмоции, которые преследуют меня так долго, – … наш ребенок умер.
Вивьен вздыхает и смотрит на меня, прикрыв рот рукой. Я отвожу глаза к потолку и сдерживаю слезы. Не хочу сорваться… не сейчас… не перед ней.
– О боже!
Я киваю и продолжаю смотреть вверх, моргая с неимоверной скоростью, борясь с проклятыми слезами.
– Оливер, о боже! – ее руки скользят вверх и обхватывают мое лицо. Незаслуженное прикосновение почти такое же болезненное, как и слова, которые я едва могу произнести.
– Цветочек? Ты здесь? Оливер? – зовет Алекс снизу.
Я сажусь, ковыляю в ванную и закрываю за собой дверь. Облокачиваясь на дверь, провожу руками по волосам.
– Бл*дь! – я ненавижу это. Такие воспоминания не исчезают, но мне хотелось бы. Иногда я думаю, что нуждаюсь в лоботомии. Я бы с радостью отказался от хороших воспоминаний, чтобы избавиться от плохи. Я брызгаю холодной водой в лицо и возвращаюсь в спальню.
– Эй, – Алекс приветствует меня с настороженностью, написанной на ее лице, затем смотрит на Вивьен, сидящую на моей кровати. – Что происходит?
Вивьен смотрит на меня с грустной улыбкой, затем на Алекс:
– Я просто пришла забрать свои вещи. Не знала, что он здесь. Мои сумки внизу.
Алекс кивает.
– Тебе не следовало ходить так далеко.
Вивьен морщит нос.
– Знаю. Это было глупо. Нужно было дождаться тебя.
– Да, нужно было. Я отнесу твои сумки домой, а затем вернусь и помогу тебе перейти улицу.
– Я отнесу ее.
– Твои ноги… – протестует Вивьен.
– С ними все хорошо, – я поднимаю ее с кровати.
– Тогда ладно… – Алекс пожимает плечами и направляется к лестнице. – Я возьму сумки.
Я ощущаю ее пристальный взгляд на себе всю дорогу к их дому, но не встречаюсь с ним.
– Наверх или внизу?
– Оставь ее внизу, – говорит Алекс до того, как у Вивьен появляется шанс ответить.
Я опускаю ее на диван, но она не отпускает мою шею, пока я не смотрю на нее.
– Оли…
– Помнишь тот взгляд с жалостью? – шепчу я, дотягиваясь, чтобы убрать ее руки с моей шеи.
Она кивает.
– Я тоже не хочу его.
Она снова кивает.
– Я буду рядом, если тебе что-то нужно. Я не работаю до конца недели.
– Ей не понадобится, – Алекс стоит у двери, держа ее открытой, не сомневаюсь, что ждет, когда сможет захлопнуть ее за мной, как только я сделаю шаг на улицу.
Хлоп!
Как я и думал.
***
Сегодня Вивьен выглядела несчастной, ползая на четвереньках. Я поступил по-свински, потому что не помог ей раньше, но в то время я задавался вопросом, что более болезненно для нее – видеть меня или справляться с физической болью. Думаю, и то и другое.
Я представлял, как она курит «травку» или принимает болеутоляющие таблетки, чтобы подавить горе. Джек[54]54
Виски «Джек Дэниэлс»
[Закрыть] – мой лучший друг, когда нужно заглушить боль. Он был им на протяжении трех последних лет. Вивьен заменяла его некоторое время, но она больше недосягаема. Я знаю, что она находится сразу через дорогу, но когда наступает одиночество, она с таким же успехом может находиться на другой планете.
Звонит мой телефон, я должен уже спать, так как время близится к полуночи, но я не сплю. Я все еще на террасе, уплываю в море горя и Джека. Выходит, что я не единственный, кто не может уснуть.
Вивьен: Не могу уснуть. Думаю о том, что произошло раньше, это не жалость… просто мысли.
Я: Тоже не могу уснуть. Не знаю, что еще сказать.
Вивьен: Прости, что разнесла твой дом.
Я: Это жалость. Так как ты не просила прощения до того, как мы поговорили.
Вивьен: Ты прав. Я все еще расстроена и получаю какое-то садистское удовольствие от того, что у тебя лицо в шрамах, и ты хромаешь.
