Текст книги "Нераспустившийся цветок (ЛП)"
Автор книги: Джуэл Э. Энн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)
Глава 26
Нас разделяют километры
Вивьен
Три дня назад я сказала Оливеру, что ему нужно поехать в Портленд. Он обсудил это со своей семьей, и они согласились, что это именно то, что ему необходимо сделать. Два дня назад он принял решения ехать. Вчера я сломалась в руках Алекс и призналась, что сожалею о том, что сказала ему уезжать. Сегодня он уезжает.
– Хочу, чтобы ты переехала ко мне.
Я смеюсь, вытирая полотенцем волосы.
– Ты сегодня уезжаешь. Не думаю, что теперь это имеет значение.
Оли застегивает молнию на своем чемодане и протягивает руку. Он ведет меня по коридору, останавливаясь перед дверью.
– Ченс приедет на неделе и поставит новую дверь.
– О чем ты говори… – я хмурю брови, когда Оливер открывает дверь.
Желтые.
Стены – желтые с темно-серым, занавески —в белую полоску. У одной стены стоит письменный стол, книжные полки – у противоположной, а моя кровать посредине с новым цветочным покрывалом и… подушки, много декоративных подушек.
– Оли… – я вхожу в комнату и медленно кручусь вокруг себя, – … когда ты… не могу поверить…
Он притягивает меня в свои объятия и улыбается.
– Не знаю, как долго пробуду в Портленде, но знаю, что быть так далеко от тебя – это будто мое сердце живет за пределами моего тела. Единственное, что поможет мне пережить это – знать, что ты тут, в нашем доме, ждешь моего возвращения.
Он проводит губами по моим струящимся слезам.
– Ты будешь здесь?
Не уезжай!
– Да, я буду здесь, – я обнимаю его, цепляясь за этого мужчину, которого люблю всем своим существом, и немного умирая внутри.
– От этой комнаты я ожидаю великих свершений, – он осыпает мой нос и щеки поцелуями, будто пытается поцеловать каждую мою веснушку. – Много часов учебы, только отличные оценки, несколько неприличных видео, которые ты мне пришлешь…
– Мистер Конрад, никогда!
Он сжимает мою задницу.
– Я думаю, да, и я надеюсь… действительно надеюсь, что ты это сделаешь.
– Нам нужно идти.
Оливер смотрит на свои часы.
– Боюсь, ты права.
***
Оливер везет нас в «Логан Интернэшнл»[61]61
Международный аэропорт в Бостоне.
[Закрыть]. У меня медленно накапливаются эмоции, которые угрожают испортить наше прощание.
Соберись. Соберись.
Он вытаскивает чемоданы из багажника и протягивает мне свои ключи с ухмылкой.
– Я знаю, не разбить ее, – я протягиваю руку.
– Я собирался сказать, не убей себя или кого-то другого.
– Ха-ха-ха.
Он кладет ключи мне в руку и держит ее. Наши глаза встречаются.
– Я собираюсь уладить всё и вернуться к тебе как можно скорее.
Я киваю, так как не могу говорить. Он берет мое лицо в свои руки и целует меня. Наши языки трутся друг о друга, а губы двигаются синхронно. Последнее объятие следует за длинным прощальным поцелуем.
Соберись. Соберись.
– Потом поговорим.
Я киваю, задерживая дыхание, переполненное эмоциями.
Мы обмениваемся последней грустной улыбкой перед тем, как он разворачивается и направляется к дверям. Я сажусь на водительское сиденье и завожу машину. Мой желудок скручивает от тошноты, а сердце кажется тяжелым и тугим, будто его душат. Я кладу руки на руль, опускаю на них голову и плачу. Дверь открывается, и я делаю испуганный вдох, поднимая голову.
Оливер. Он качает головой и наклоняется, притягивая меня в свои объятия. Я всхлипываю. Это выглядит ужасно, но я не могу больше сдерживаться.
– Поплачь, любимая, поплачь, – он шепчет мне на ухо, гладя меня по волосам.
– Т-так б-больно.
– Шшш… знаю. Мне тоже.
Он не торопит меня, будто ему не нужно успеть на самолет, и он даже игнорирует случайные сигналы машин, звучащие позади нас. Любовь Оливера – терпелива, и поэтому его отъезд еще труднее пережить.
Он вытирает мои слезы, когда я шмыгаю носом.
– Не прячь от меня своих чувств, никогда. Ладно?
– Л-лад-дно, – я беру в сумочке носовые платки и вытираю нос. – Почему ты в-вернулся.
– Потому, что чувствовал, что тебе необходимо еще одно последнее объятие, – он улыбается.
Мои губы растягиваются в жесткой болезненной улыбке. Его слова выдавили еще несколько слезинок из моих распухших красных глаз.
– Вивьен, я люблю тебя больше, чем ты можешь себе представить за миллионы жизней. Никогда не забывай об этом, хорошо?
– Я тоже тебя люблю, Оли.
– Больше, чем «Бостон Крем»?
– Да, – я смеюсь и целую его.
– Больше, чем коблер моей мамы?
– Да, – и еще раз целую.
– Больше, чем Розенберга?
– Ты давишь на меня.
– Вот моя девочка. Сладкая и нахальная, прямо как мне нравится, – он целует мой лоб и встает. – Передавай привет меховому комочку от меня.
Я закатываю глаза, когда он закрывает дверь. Он прижимает ладони к окну, и я делаю то же самое. Одна последняя грустная улыбка. Я вижу непролитые слезы, что блестят в его глазах, когда он поворачивается и уходит.
– Пока, Оли, – выдавливаю я, когда смотрю в зеркало заднего вида и наблюдаю, как он исчезает за стеклянными дверьми.
***
Оливер никогда точно не говорил, сколько он пробудет в Портленде, а я никогда не спрашивала. Я знала, что он может только предположить, а я не хотела разочаровываться, если это займет больше времени. Измерять время неделями, вероятно, нереалистично, месяцами – более вероятно, а все, что больше – слишком больно об этом думать прямо сейчас.
Я знаю, что Алекс, возможно, ждет меня. Предполагалось, что мы встретимся с группой, которая будет играть у них на свадьбе. Но мне нужно несколько минут наедине… я не знаю – поскучать еще чуть-чуть по Оливеру.
– Розенберг, – зову я, открывая дверь. Снимая обувь, поднимаю голову.
– Что… происходит? – мои родители здесь, а также Алекс, Шон и Мэгги. – Это вторжение?
– Больше похоже на предупреждение, – мама обнимает меня.
– Да, Оливер позвонил вчера и спросил, можем ли мы все быть здесь для тебя после того, как он уедет, – Алекс берет меня за руку и одаривает такой знакомой грустной улыбкой, и так будет сегодня целый день. – Думаю, он не хотел, чтобы ты пряталась в кладовке, свернувшись калачиком на полу, одетая в его футболку и зарывшись носом в его старую толстовку, которая хранит его запах.
Все смеются над комментарием Алекс.
– Не думаю, что вам стоит об этом беспокоиться, – смеюсь я.
Им определенно стоит об этом беспокоиться. Это под пунктом три в моем списке «когда Оливер уедет от меня» – сразу после «помыть голову его шампунем» и «тереться о простынь на его стороне кровати».
– Приятно знать, но мы всё равно ведем тебя в город на весь день, – говорит Мэгги.
– В город?
– Да. Оливер доберется до Портленда не ранее чем через восемь часов, поэтому, пока ты ждешь его звонка, мы отправимся на экскурсию по Бостону, как кучка туристов.
– Музей «Чайной вечеринки»[62]62
Воссоздание известного в Америке исторического протеста в полном масштабе в виде корабля, содержащего музейные экспонаты.
[Закрыть] и Тропа Свободы[63]63
Исторический пеший маршрут в Бостоне.
[Закрыть], – говорит папа.
– Канноли «У Майка» и тур на земноводном автобусе, – подхватывает Шон.
– Может, мы пройдемся до Ньюбери-стрит и сделаем кое-какие покупки к школе – поздравление от моих родителей, – Алекс слегка усмехается и показывает черную карту Американ Экспресс.
– Я не знаю… завтра начинаются занятия и мне не совсем хочется…
– У нас есть четкие указания от Оливера… и оставаться здесь – не одно из них, даже если нам придется тащить тебя, – Шон подмигивает мне, слегка усмехаясь. Большую часть времени, мы деремся, как родные брат и сестра. Я знаю, что ему бы очень понравилось таскать меня за волосы по Бостону.
– Отлично.
***
Изнуренная. Единственное слово, подходящее для описания моего душевного и физического состояния. Как и было обещано, мы прошли все туристические маршруты и увидели так много всего в Бостоне, сколько смогли за один день. Если бы я не думала всё время об Оливере, это был бы великолепный день. Хотя я прожила здесь более двух лет, я никогда везде не была и не знала его богатой истории. Мы закончили наш день ужином в домике родителей Оливера. Находясь рядом с ними, я чувствовала себя ближе к нему. Также это вызывало противоположные эмоции. Я представляла, что мы будем вместе, когда наши родители впервые встретятся. Кажется, они поладили, а наши мамы даже обменялись адресами электронной почты и номерами телефонов, чтобы оставаться на связи, больше похоже на то, чтобы следить за своими детьми.
Дом тих и пуст без Оливера. Я рада, что Розенберг здесь, чтобы составить мне компанию. Я не на полу в кладовке, но я одета в футболку Оли, уютно устроилась вместе с Розенбергом на его стороне кровати и жду его звонка. Завтра будет мой первый день в колледже. Надеюсь, это отвлечет меня от мыслей об Оливере, а не наоборот.
Мой телефон вибрирует, и я отвечаю с рвением трогательной девушки-подростка.
– Оли?
– Привет, куколка.
Всё мое тело растекается по простыням от звука его голоса.
– Только спустился с самолета и жду своего багажа. Как прошел твой день? Что-нибудь захватывающее произошло?
– Нет. После того, как я тебя высадила, я приехала домой и свернулась калачиком на полу в кладовке, завернувшись в твою одежду, и плакала, пока не заснула. Вообще-то, я только что проснулась.
– Что? Ты имеешь в виду, что никто…
– Да, малыш. Теперь я официально являюсь экспертом во всех достопримечательностях Бостона. У меня десять пакетов одежды из самых дорогих магазинов на Ньюбери-стрит, что гарантирует мне, что завтра я буду одета лучше всех первокурсников в кампусе, если, конечно, влезу во все это после ужина, который твоя мама приготовила для всех сегодня.
– Я просто не хотел, чтобы ты…
– Оли?
– Да?
– Спасибо. Это самая заботливая вещь, которую кто-либо когда-нибудь для меня делал.
– Я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю. Если это возможно, то я люблю тебя даже больше, чем сегодня утром.
– Я скучаю по тебе. Мне требуются все усилия, чтобы не пойти сейчас к кассе и не купить билет домой, к тебе, а все остальное послать к черту.
– Ты заставишь меня снова плакать, поэтому просто прекрати.
– Прости.
– Я никогда не спрашивала. Где ты остановишься, пока будешь там?
– Так как я понятия не имею, как долго здесь пробуду, пока остановлюсь у родителей Кэролайн, – он вздыхает.
– О… это… значит… я имею в виду, это хорошая идея? Ты выдержишь все время находиться рядом с ними?
– Они оба работают, поэтому мы будем встречаться только по вечерам и выходным.
Что-то грызет меня. Ревность была бы смешной в этой ситуации. Это ощущение небезопасности. Может, это просто неуверенность. Я не уверена насчёт того, что чувствую по поводу погружения Оливера в свое прошлое. И в это мгновение, сегодня вечером, я не хочу об этом говорить.
– Розенберг уже забил твою сторону кровати.
– Да? Ну, пусть лучше этот комок шерсти не сильно располагается. Я не буду тебя делить ни с кем, когда вернусь домой.
– Это… в том случае, если ты сможешь разорвать мою любовную связь с высшим образованием.
Оливер ухмыляется.
– Ты такой чудик. Сексуальный, но, тем не менее, чудик.
– Ты просто ревнуешь, потому что я всегда любила занятия, в отличие от других детей, которые так нервничали, что мочили штанишки в школьном автобусе, – я прикусываю губу, чтобы удержаться от смеха.
– Удар ниже пояса. Смотрю, моя мама разговорилась. К сведению, мне было шесть, я слишком много выпил, а водитель автобуса наехал на громадную выбоину.
Я хихикаю.
– А что насчет твоего первого дня занятий каратэ? Твоя мама сказала, что ребенок, стоящий рядом с тобой поскользнулся в луже, которую ты сделал, и выбил себе передний зуб, когда упал лицом на стопку досок за твоей спиной.
– Всё! Я запрещаю тебе видеться с моей мамой когда-либо снова.
– Слишком поздно. Она уже включила меня в список ВИП-гостей субботнего ужина.
– Просто… великолепно, – его голос приглушен, и я могу представить себе, как он потирает рукой лицо в расстройстве. – Мой багаж уже здесь, и уже поздно, тебе лучше хорошо отдохнуть, завтра для тебя великий день.
– Ты прав, малыш. Мы можем продолжить обсуждение твоего недержания мочи позже.
– Нет. Эта тема закрыта. На замок. Никогда не будет обсуждаться снова.
Я продолжаю смеяться.
– Мне нравится слушать про маленького Оливера. Я тогда не так отчаянно скучаю по тебе.
– Если скучаешь, звони мне. Мы даже можем организовать видеочат, но ради Бога, не говори с моей мамой обо мне.
– Оли?
– Да?
– Я люблю тебя, и спасибо за сегодняшний день.
– Не за что. Я тоже тебя люблю. Веди себя хорошо завтра.
– Я буду, – усмехаюсь я.
***
Не могу спать. Розенберг храпит, я скучаю по Оли и переживаю, что будильник не сработает, из-за чего я могу опоздать в первый день занятий. После длительного душа и высушив свои непослушные волосы, надев святое-дерьмо-какие-дорогие джинсы «True Religion» и футболку без рукавов «Guess», я наношу немного макияжа и перехватываю немного «пищи для мозга». Оли гордился бы мной. Я съела два яйца на цельнозерновом тосте и выпила свежевыжатый апельсиновый сок.
Мне нравится моя новая сумка, в которую я положила все свои любимые вещи: остро заточенные карандаши, тетради на спирали, папки и новый iPad мини от Джеки и Хью. Поцелуй Розенбергу, глубокий вдох, и я открываю дверь в свое новое приключение.
– Скажи «чиииз», Цветочек! – Алекс, все еще одетая в банный халат, стоит у подножья ступенек, делая фотографию за фотографией.
– Что ты делаешь?
– Делаю снимки моей девочки в ее первый день в колледже.
– Почему ты не одета?
– Ради Бога. Только первокурсники-заучки посещают занятия с восьми часов.
Я показываю ей язык.
– Как знаешь.
– У тебя есть яблочки для твоих профессоров?
Я продолжаю идти и показываю ей средний палец.
– Я тоже тебя люблю, Цветочек. О! И не прикасайся к туфле Джона Гарварда или какой-либо другой его части.
– Да, да… Я знаю, что происходит ночью.
Туристы любят фотографироваться с памятником Джону Гарварду. Его левая туфля затертая и блестящая оттого, что так много людей трогают и трут ее на удачу. Студенты, проходящие мимо, съеживаются и смеются, потому что знают, что происходит ночью: студенты, зачастую, пьяные, мочатся на нее. Кай и Шон так делали… больше чем один раз, и догадываюсь, что Алекс тоже.
Пока я иду к кампусу по тенистым улицам, вдоль которых растут деревья, и по булыжным тротуарам, я чувствую происходящие перемены. Занятия занимают мои мысли и отвлекают от Оли, ну… как бы облегчая боль от тоски по нему. Я уверена, что, сколько буду жить, Оли всегда будет в моих мыслях.
***
Я получила четыре сообщения от Оли сегодня:
Как все проходит, всезнайка?
Что на тебе надето? Надеюсь, что-то сексуальное. Можешь соврать, если это не так.
Избегай памятника Джону Гарварду.
Думаю, нам следует заняться сексом между стеллажами с книгами, когда я вернусь домой.
Ладно, наверное, еще одна традиция или обряд посвящения, кроме порчи Джона Гарварда, это секс между рядами полок в Библиотеке Гарварда. Да, я не представляю себе, как мисс Идеальная Посещаемость/Президент Студенческого Совета присоединится к этой элитной группе студентов. Но теперь я задаюсь вопросом, принадлежит ли Оливер к этой группе.
Я: Почти дома, соскучилась по Розенбергу… и по тебе, конечно же. Нет сексу между стеллажами. Может, пописаю на Джона Гарварда. Разве хоть один человек действительно достоин, чтобы быть идеализированным до такой степени, что ему воздвигают памятник?
Оливер: Даже не буду упоминать, что ты скучаешь по собачонке больше, чем по мне. Я заставлю тебя передумать насчет секса между стеллажами. И, если ты собираешься помочиться на Джона, возьми собачонку с собой. Он тебе покажет, как это делается. Кстати, как твоему адвокату, мне не следует смотреть сквозь пальцы на такое поведение.
Я: Моему АДВОКАТУ? Пребывание в Портленде уже помогло тебе. Мне следует начистить твои туфли и выгладить рубашки к твоему возвращению? Нет необходимости брать с собой Розенберга. Я и сама справлюсь. Твердое НЕТ сексу между стеллажами, я не передумаю.
Оливер: Без комментариев. Справишься сама? Между стеллажами будет что-то твердое для тебя, когда я вернусь домой, но это не НЕТ.
Я: Дома.
Оливер: …
Не уверена, что означает это многоточие. Я отпираю дверь и только начинаю звать Розенберга, когда дыхание спирает в легких, и слова замирают на губах. Весь нижний этаж заполнен букетами белых и темно-красных роз. И еще до того, как мне удается пошевелиться, я слышу щелчок камеры.
– Алекс! – она усмехается и делает еще фотографии. – Ты…
– Нет-нет… Я просто ловлю момент. Это все Оливер.
Положив сумку, я вытягиваю одну розу из вазы и нюхаю ее.
Щелк. Щелк. Щелк.
– Как ты сюда вошла?
– У меня есть ключ, который я храню под цветком у входа вместе с нашим. Это Оливер предложил. Я понимаю, зачем мне нужен ключ, но это предложение хранить его под нашим цветком довольно странное.
Я усмехаюсь. Алекс еще не слышала эту историю.
Мой телефон вибрирует. Это Оливер и он прислал мне фотографию в сообщении.
Оливер: Новая заставка для моего телефона.
На фотографии я нюхаю розу. Та, что Алекс только что сделала.
– Ты отсылаешь фотографии Оливеру?
Она еще несколько раз щелкает меня.
– Да, это именно то, для чего меня наняли.
Я: Зачем ты нанял Алекс фотографировать каждое мое движение?
Оливер: Тоска по твоим прикосновениям практически невыносима. Тоска по всему остальному тоже убила бы меня. Люблю тебя.
Я: Плачу… люблю тебя больше!
Оливер: Хорошая попытка, но это невозможно. Позвони мне позже, когда будешь одна.
Я: Лааадно?!
– Как прошли занятия? Есть симпатичные парни? – Алекс падает на диван и накручивает на палец прядь волос.
– Последнее, что я слышала, ты – помолвлена, а я… – я показываю на окружающие нас розы, являющиеся проявлением смущающей романтики.
– Я не спрашиваю, назначила ли ты свидание с ними на выходные, я спросила, есть ли симпатичные парни в твоих группах. Знаешь… есть вероятность того, что лекция станет скучной, тогда ты сможешь раздеть горячего парня, сидящего перед тобой, глазами и грязными мыслями.
Я бросаю в нее розу, которую ранее вытащила из вазы.
– Для начала, передо мной никто не сидит. Я вынуждена сидеть в первом ряду, чтобы записать все на диктофон. И ты видела Оли, он… – я вздыхаю, – … идеальный.
– Мне нравится, что твое определение идеального – это парень, который намного старше тебя с запутанным прошлым и женой в психушке.
– Я сочувствую ей, – я сажусь на пол рядом с Алекс, скрестив ноги. – Это делает меня сумасшедшей?
– Ты сочувствуешь ей из-за того, что она сделала или из-за того, где находится?
– И из-за того и из-за другого. Это не ее выбор потерять разум. Ты можешь себе представить, как это не иметь возможности контролировать свои мысли или различить реальность и иллюзию? Она больна, действительно больна, и…
– Оливер оставил ее?
Я киваю.
– Проблема в том, что даже если я не могу себе представить это, я понимаю, почему она сделала так. Я также понимаю, почему Оливер так ее презирает, но это заставляет меня задуматься, где пары пересекают эту черту. Я имею в виду… когда вы с Шоном будете жениться, будете ли клясться в любви друг другу «в болезни и здравии»?
– Нет, абсолютно нет. Наши клятвы будут больше похожи на прочтение гипотетического брачного договора. «Обещаю любить тебя во времена острой, не устойчивой к антибиотикам болезни и здравии, пока ты не попытаешься превратиться в мужика с пивным пузом и сиськами». Его клятвы будут похожими, но вместо пивного пуза и сисек будут обвисшие сиськи и крылья на руках.
– Что означает, что ты тоже влюблена в испорченного мужчину, который неистово любит тебя?
– В основном – да.
Глава 27
Безумие
Оливер
Я никогда не представлял себе возвращение в Портленд. Но и никогда не представлял, что вернусь в Бостон. Когда мы с Кэролайн переехали сюда, я влюбился во все здесь: людей, живописный вид, горы, и в то, что поездка к побережью Тихого океана занимала менее двух часов. У нас был великолепный дом, у меня была многообещающая работа, и мы готовились стать семьей – начать наше будущее.
Теперь вид уже не такой захватывающий, и я думаю, что теперь предпочитаю бостонскую гавань тихоокеанским прибрежным пляжам. Город ощущается слишком перенаселенным, я не узнаю людей. С тех пор, как я встретил Вивьен, все, что находится за пределами ее ослепительной ауры, кажется скучным и тусклым.
Сегодня я ходил повидаться с Кэролайн. Психиатрические лечебницы должны быть олицетворением скуки. Если пациент попадает сюда, не будучи по-настоящему сумасшедшим, то он вскоре им станет. Здесь царит абсолютная тишина, за исключением случайных взрывов, с которыми справляются умелые руки со шприцом, наполненным волшебным спи-пока-не-будешь-готов-выбросить-это-дерьмо-из-головы ядом. Любая деятельность планируется с тщательностью военного режима. Есть очень короткий промежуток времени для посещений, особенно для Кэролайн, и сегодня не было никаких прорывов, по крайней мере, пока я там был. Она была накачена успокоительным, то засыпая, то просыпаясь, первые полчаса. Затем они принесли ее обед с пластиковыми приборами – это обычное явление для пациентов со склонностью к суицидам. Она не ела и не говорила – ни слова. Я пришел, чтобы показать, что приехал, но, кажется, мое присутствие не вдохновило ее. Я ушел, чувствуя злость и сожаление о том, что приехал сюда, а прошел только один день.
Час спустя, позвонила медсестра и сказала, что Кэролайн съела весь обед после моего ухода, после того как медсестра сказала, что я приду завтра только если она поест. По-видимому, она не ела три дня, поэтому теперь я святой чудотворец. Чертовски невероятно. Делай что хочешь, ешь, постепенно отходи от медикаментов, признай, что ты испорчена и встреться лицом к лицу с последствиями. Затем прими, что между нами все кончено и позволь мне убраться от тебя к чертям.
Злость, которая сидит во мне, зверская. На некоторое время я подумал, что она утихает, но увидев ее сегодня, я осознал, что это всего лишь время и расстояние заглушали мои болезненные эмоции. Я не узнал ее, и не потому, что она выглядела ужасно из-за лекарств, недостатка солнца и того, что вырвала себе половину волос. Это из-за ее глаз. В них не было жизни. Будто ее тело – это сосуд, в котором бьется сердце, но его покинула душа. Я думаю, что так и бывает, когда ты кого-то лишаешь жизни. Может, так происходит перед тем, как ты лишаешь их жизни. Все хорошее в тебе покидает тебя, а потом не остается ничего, кроме человеческой машины, которая действует безэмоционально. В лучшем случае ее достаточно реабилитируют, чтобы она не хотела убить себя или кого-то еще, но я не верю, что она когда-нибудь сможет любить или испытывать настоящие чувства по отношению к другому человеку.
***
Я остановился у Дуга и Лили на цокольном этаже дома с отдельным входом. Одна из причин, по которой я согласился остановиться здесь – это то, что здесь есть отдельная кухня и ванная, так что я могу избегать их большую часть времени. Они, конечно же, были в приподнятом настроении из-за звонка медсестры и смотрели на меня взглядом «мы же тебе говорили» слишком много раз. А теперь я жду звонка Вивьен с нетерпением и разочарованием. У меня уже зависимость от нее и мне нужно услышать ее мягкий голос, наполненный сексуальным возбуждением, который заставляет меня твердеть каждый раз, когда она говорит «Оли» или «малыш».
Я: Ты уже одна?
Я жду несколько минут и, когда уже готов отправить еще одно сообщение, мой телефон звонит.
– Ты убиваешь меня.
– Я тоже по тебе скучаю, малыш.
И… я твердый.
– Так как прошел твой первый день?
– Невероятно. Если не считать, что я нажала на «паузу» вместо «записи» на диктофоне во время занятия по математике.
– Ты записывала занятие по математике?
– Нет. Ты что, не слушаешь? Я пыталась, но не записала.
Я ухмыляюсь.
– Я это и имел в виду. Ты пыталась записать занятие по математике?
– Да, Алекс! Я записываю все свои занятия, – говорит она с насмешливым раздражением.
– Когда у тебя есть время прослушивать их снова?
– Ох… пока я сплю.
– Что на тебе надето?
– Что?
– У тебя был невероятный день, ты подтвердила свой статус заучки, достаточно любезностей, теперь, что на тебе надето?
– Твоя футболка.
– Хм… в конце гардеробной находятся мои рубашки. Надень одну и подними волосы, надень свои очки в черной оправе и тащи свой лэптоп в кровать и включай скайп.
– Зачем…
– Просто сделай так.
– Э… ладно.
Я стягиваю свои брюки и рубашку и ложусь на кровать. Несколько минут спустя, ее изображение появляется на экране. От одного взгляда я твердый как скала и могу сказать, что это не продлится долго.
Ее улыбка яркая и широкая.
– Я хочу поцеловать экран.
– Я тоже. Расстегивай рубашку.
Она переставляет компьютер с ног на кровать и ставит его между расставленными ногами. Идеально! Ее язык проскальзывает между губами и облизывает их, когда она расстегивает последнюю пуговицу. Обольстительные глаза смотрят на экран через сексуальные очки, и несколько прядей свисают, выбившись из пучка на голове.
– Нравится?
Я скольжу рукой вниз к своим боксерам и обхватываю рукой свою эрекцию. Ее взгляд следует за моей рукой, и она смотрит на меня широко раскрытыми от удивления глазами
– Покажи мне свою грудь.
Она снова переводит взгляд на экран. Я стягиваю боксеры, чтобы предоставить ей лучший вид. Я вижу ее грудь, почти ощущаю, как твердеют ее соски, и, определенно, ощущаю вкус блестящей сладости между ее ног. С легкой нерешительностью Вивьен отодвигает мою рубашку по бокам, пока ее дерзкие груди с твердыми сосками не становятся полностью обнажены.
Я сглатываю и облизываю губы, скользя рукой по своей эрекции.
– Вивьен, как бы ты хотела, чтобы я касался тебя?
Она опускает подбородок на грудь и смотрит на себя. Затем яркие изумруды вглядываются в меня поверх черной оправы. Я вынужден замедлить движения своей руки. Видение передо мной – это эпизод порно с профессором из колледжа.
Вивьен подносит руку к животу, затем продвигается вверх, к груди, трогая себя будто впервые. Она смотрит вниз и сжимает ее, обводя большим пальцем сосок. Ладно, я думал, что это хорошая идея, но я ошибался. Я хочу пробраться сквозь экран и поглотить ее. Это отстой… на самом деле отстой.
Другая ее рука проделывает то же самое и, когда я вижу, как ее глаза закрываются, и она снова пытается их открыть, я сжимаю свою руку и стону от муки и удовольствия одновременно. Она сгибает ноги в коленях и расставляет их еще шире.
Моя рука ускоряется.
– Видишь что-то, что тебе нравится, мистер Конрад?
– Бл*дь, Вивьен!
– Я скучаю по твоим губам здесь, – она скользит рукой вниз живота и между ног. – Ммм… – стонет она и закрывает глаза.
Я уже так близко.
– И я скучаю по твоему языку здесь, – она прижимает два пальца к клитору и медленно обводит его кругами. – О, Оли… – каждое слово – протяжное и с придыханием.
Я снова замедляюсь и пытаюсь сдержаться, но это убивает меня. Я закрываю глаза, позволяя напряжению ослабнуть слегка, но ее мягкие вздохи и стоны не дают передохнуть.
– Оли, не останавливайся.
Я открываю глаза и вижу Вивьен, которая одной рукой сжимает грудь и тянет сосок, а другая ее рука до сих пор находится внизу живота. Два ее пальца попеременно быстро сменяют друг друга.
– О-Оли… о, боже… Оливер! – она кричит мое имя, когда ее голова откидывается назад, а колени сжимаются вместе.
Потребовалось еще пару скольжений, чтобы я тоже кончил – мышцы живота напряжены, зубы впиваются в нижнюю губу.
Боже, я обожаю технологии, даже если ненавижу скучать по ней.
***
Дни переходят в недели, и я начинаю интересоваться, существует ли время. Что-нибудь меняется, или я застрял в заточении, где Вивьен занята учебой и работой несколько часов в неделю в «Зеленом горшке», пока я пытаюсь, с малым успехом, подвести Кэролайн к… чему? Вот в чем дело. Я понятия не имею, черт возьми. Ей, возможно, никогда не станет лучше. Я думаю, что Дуг и Лили хватаются за что-то, что является лишь иллюзией – выдают желаемое за действительное, а не реальность.
Мне нужно работать, но не только из-за денег. Мне нужно чувствовать, что я делаю какой-то вклад, делаю что-то большее, чем просто наблюдаю за Кэролайн, когда она ест ужин каждый вечер, монотонно повторяя, что любит меня. Да, это новое достижение. Она любит меня. Это смешно, невероятно, но по большей части жалко. С тех пор, как я здесь, это единственные три слова, которые она мне сказала. Я думаю, что это из-за лекарств, но кто знает, и кого это волнует? Не меня.
Ее доктор собирается внести изменения в лечение и вернуться к терапии, так как она показала улучшения и больше не намеревается себя убить. Я не доктор, но где он увидел «улучшения», мне не понятно. Улучшением было бы позволить ей совершить попытку суицида и покончить со всем этим. Ей не нужно переводить даром воздух, для которого другие люди найдут лучшее применение. Очевидно, что монстр во мне все еще жив.
Посещение «Стерджен, Уоллес и Фэй» – юридической фирмы, в которой я раньше работал – не было моим планом. К сожалению, планы изменились. Валери Уоллес должна родить двойню в следующем месяце, а другие партнеры и я планировали взять на себя ее рабочую нагрузку, пока она находится в декрете. Уверен, что мой уход сделал нагрузку Стерджена и Фэй намного тяжелее.
– О, мой Бог! Оливер! – Саманта, секретарь приемной, кричит, когда я вхожу в ее офис. Она идет вразвалку в своей узкой юбке и на каблуках, чтобы обнять меня. Ей перевалило за пятьдесят прошедшей весной, и, несмотря на то, что она проводит много времени в солярии и курит, не скажешь, будто ей за семьдесят.
– Привет, Саманта.
– Что ты здесь делаешь?
– Надеялся поговорить с Брайсом. Он все еще выделяет полчаса после ланча, чтобы вздремнуть?
– О, дорогой… ты же знаешь, что это всего лишь слухи.
Я смеюсь.
– Нет, это то, что я видел – не слухи. Я вошел в его кабинет более чем один раз, и видел, как он горбился и пускал слюну на свой галстук.
– Ну, Синди сказала, что у него апноэ сна, поэтому я уверена, что он просто вымотан им.
Я смотрю на свои часы.
– Так ты меня задерживаешь или позволишь прокрасться к нему?
Она выгоняет меня в коридор.
– Иди, но если он спросит, меня не было на месте, когда ты пришел.
– Договорились.
Брайс Стерджен – юрист в третьем поколении. Его дед практиковал, пока ему не исполнилось восемьдесят два, но его отец рано ушел на пенсию, в шестьдесят три, после того, как три раза обещал. Брайс и его сестра-близнец, Валери Уоллес, унаследовали семейную практику семь лет назад и взяли своего друга из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, закончившего юридический факультет, Митчелла Фэй.
– Тук-тук-тук, вытирай слюну и прячь порно.
– Оливер Конрад, что, черт возьми, ты делаешь в городе, – Брайс отставляет свой наполовину съеденный сэндвич в коробку, встает, вытирая рот, и протягивает руку.
Я пожимаю его руку и сажусь напротив него.
– Хотел бы сказать, что любуюсь достопримечательностями, но, к сожалению, не поэтому я здесь.
Я осматриваю его кабинет.
– Ты нашел еще одного сосунка из Лиги Плюща, как я, чтобы работал на тебя?
