Текст книги "Мэгги"
Автор книги: Джуди Кэролайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)
11
Herzchen, как ты отнесешься к тому, чтобы наконец вернуться домой и опять взять на себя обязанности хозяйки? – спросил однажды Лион во время своего очередного визита в Рим. Дженнифер в сопровождении няни отправилась спать, и Джастина с Лионом остались одни на веранде, с которой открывался чудесный вид затянутого вечерней дымкой вечного города. Джастина облокотилась на перила, всматриваясь в мерцающие внизу огни, и молчала, как будто не слышала того, что ей сказал Лион.
– Ты можешь сколько угодно делать вид, что не слышишь меня, – продолжал Лион, – но тебе придется принять к сведению мои желания и, если уж на то пошло, мои права. Я хочу чаще видеть свою дочь и сам ее воспитывать.
Джастина усмехнулась.
– Вот как! Мы уже начинаем заявлять свои права! Но ты и без того часто видишь дочь. И кроме того, что же тебе мешает, приезжай чаще.
– Я не могу жить на два дома. Сейчас дела складываются так, что я не могу надолго выезжать из Бонна. Так что придется тебе пожертвовать своей свободой и вернуться домой, – настаивал Лион. Он не сердился и не повышал голос, но в его тоне прозвучало нечто такое, что заставило Джастину унять вспыхнувшую было в ней ярость. Она подбежала к мужу и обвила руками его шею.
– Не сердись, Ливень. Я не хотела тебя обидеть. Но пойми и ты меня. Я только-только нашла себе интересное дело. Представляешь, у меня появилась возможность сняться в кино. Правда, сначала только в эпизоде, а если получится, то я могу рассчитывать и на более серьезную роль… Мне необходимо находиться здесь, Ливень.
Лион поморщился и разжал руки Джастины.
– Сядь, Джас. У нас слишком серьезный разговор, чтобы сводить все к детским ужимкам: – Прости. Не сердись. Ведь дело не в этом. Тебе не кажется, что наш брак превращается в странный союз двух просто знакомых людей. Мы живем в разных городах и даже в разных странах, практически ничего друг о друге не знаем. Дженнифер растет без отца. И ты считаешь такое положение дел нормальным? Ты можешь что угодно думать обо мне, можешь считать меня тираном… кем тебе еще угодно меня считать? Но я настаиваю, чтобы ты вернулась домой.
Джастина потянулась всем телом как дикая кошка, готовая к прыжку. Она ощутила внутри холодок, в голове у нее зазвенело как всегда, когда ее охватывал гнев. В такие минуты женщина уже не думала ни о том, кто прав, кто виноват, ни о последствиях своей вспышки. Джастина уже давно готовилась к этому разговору, у нее не было иллюзий относительно давних заверений мужа, что она всегда будет заниматься тем, чем захочет, и никогда не оставит сцену. Однако ее небольшой опыт общения с мужчинами убеждал ее, что так будет не всегда.
– Ты не смеешь так со мной разговаривать! – звенящим голосом заговорила Джастина. – В конце концов я сама отвечаю за себя. Ты увез меня из Лондона, по вашей милости, Лион Хартгейм, я потеряла театр. Но в кино я сниматься буду. Я долго ждала этого и теперь, когда меня пригласил Феллини, второй раз такую жертву я приносить не собираюсь.
– Решай сама, herzchen, – спокойно и холодно сказал Лион, направляясь к выходу, и уже от двери добавил: – О своем решении сообщишь в гостиницу. А сейчас, спокойной ночи!
Джастина растерялась. От этого чертова немца можно ждать всего, чего угодно. Какая гостиница? Он не хочет даже ее выслушать.
– Почему уходишь, Лион? Ведь это и твой дом тоже!
– Человек может жить где угодно, дорогая, но дом у него всегда один. И если ты до сих пор этого не поняла, мне остается только сожалеть об этом. А ухожу я потому, чтобы дать тебе возможность подумать и принять решение. Наши многолетние переговоры на этот счет закончены.
Лион решительно повернулся и вышел. Джастина слышала, как он направился в комнату дочери, потом опять послышались его шаги – он шел обратно – и она взволнованно перевела дух. Значит, он не уходит, она еще имеет власть над ним. Но шаги начали удаляться, и через некоторое время внизу послышался стук входной двери. Лион ушел в ночь, и Джастина знала, что больше в этот дом он не вернется.
Ей хотелось закричать, заплакать. Но плакать она не умела, даже в детстве никто не видел ее слез. Да и кричать что толку, Лиона криком не вернешь. И тут Джастина задумалась, а хочет ли она возвращать Лиона? У нее было сложное к нему отношение. Она даже не знала, можно ли то, что она испытывала к Лиону, назвать любовью. Сначала, когда она большую часть времени стала проводить в Риме, ей его не хватало. Нет, она не тосковала по нему, но скучать скучала. Ее муж такая каменная глыба, за которой чувствуешь себя защищенной от всех житейских бурь. Дженнифер же вполне обходилась без отца, хотя и радовалась, когда он к ним приезжал. Но стоило Лиону появиться в их доме, как Джастина уже скоро начинала злиться. Лион подавлял ее своей непогрешимостью. Он всегда знал, как надо поступать и как не следует. И что самое обидное, он всегда оказывался прав. Рядом с ним Джастина чувствовала себя маленькой глупенькой девочкой, этаким капризным несмышленышем. Даже ее постоянная задиристость и неуступчивость воспринималась им как детские капризы. Лион относился к ней снисходительно, и это раздражало Джастину. Хотя внешне все было великолепно, они были прекрасной любящей парой. Разве что только жили большей частью раздельно: он в Бонне, она с Дженнифер в Риме. В «светской хронике» иногда появлялись едкие заметки по этому поводу, но Джастина газет не читала, а Лион, как ей казалось, не придавал им никакого значения.
Конечно, в глубине души Джастина понимала, что семейная жизнь такой не бывает, но вернуться в Бонн…
– Я не вынесу этой тухлятины! – прошептала она, и злые слезы все-таки повисли на ее ресницах. – Лион знает это, но менять ничего не хочет. Его дело! Ну и что ж из того, что Федерико предложил мне только маленький эпизод в своей «Дороге», – продолжала шепотом убеждать себя Джастина. – Надо же с чего-то начинать, иначе я так на всю жизнь останусь «одаренной австралийской актрисой, которой прочат большое будущее».
Джастина наизусть знала те немногие упоминания о ней в театральной прессе, но когда это было? Теперь ее имя никто не упоминает. «Но я хочу, хочу, хочу играть! Пусть это будет кино. В Бонн я не вернусь! Решено!»
Сразу стало легче на душе. Лион позлится, пусть он даже разведется с ней, но Джастина надеялась, что они с Лионом Хартгеймом все равно останутся друзьями. Может быть, не сразу, но он поймет, что она не может жить в клетке, пусть и золотой.
Настроение Джастины улучшилось. Да, она будет жить самостоятельно. Дженнифер ей не помешает. Это даже хорошо, что она у нее есть. Такой независимый своенравный человечек. Джастина откинулась в кресле и закурила сигарету. Она чувствовала приятную расслабленность во всем теле, как у нее всегда бывало после того, как она принимала какое-то важное для себя решение.
Неожиданно в гостиной зазвонил телефон, и Джастина, вскочив с кресла, побежала в комнату. «Лион! – мелькнула мысль. – Он все-таки не выдержал. Но, к сожалению, я должна вас огорчить, дорогой». Она поспешно взяла трубку и, затаив дыхание, отозвалась:
– Хэлло!
– Это ты, Джас? – услышала она издалека голос матери и облегченно перевела дух.
– Мамочка! Здравствуй, моя милая! Да, да, это я! – обрадованно закричала Джастина. – Да нет, у меня все в порядке, с чего ты взяла? Лучше расскажи, как ты себя чувствуешь. Я знаю, что ты в Химмельхохе. Да это не так уж и сложно, – засмеялась она, когда мать никак не могла взять себе в толк, откуда Джастина могла знать о ее передвижениях. А Мэгги и на самом деле, оглушенная радостным возгласом дочери «Мамочка, милая!» встревожилась, это было совсем не похоже на Джастину.
«Не иначе, как что-то у нее там произошло».А Джастина продолжала:
– Сняла трубку, позвонила на Матлок, и Этель мне сказала, что ты уже уехала. Откровенно говоря, я сначала ей не поверила, что-то вы там раньше с ней темнили. То ты на другом конце острова, то на пляже, то в Таунсвилл уехала. Что там у вас было? Сознавайся, – весело допрашивала Джастина мать, оттягивая время, когда мать впрямую спросит о Лионе. Обманывать не хотелось, а правда была еще очень и очень неопределенной, ведь неизвестно еще, как сам Лион отнесется к ее решению. Может быть, он к утру остынет, и все останется по-прежнему. Джастина мало верила в такой поворот дела, но матери пока не обязательно знать о том, что тут у них происходит.
– Ты долго собираешься оставаться в Химмельхохе? Как там мои любимые тетушка с дядюшкой? Передавай им привет, я крепко их обнимаю. О, конечно, приеду, обязательно. Дженнифер просто прелесть. Здоровая, веселая. Приедем, приедем, непременно приедем и в Дрохеду, и в Химмельхох. – И все-таки нежелательный вопрос о Лионе прозвучал, и Джастина весело ответила:
– Лион в порядке. Нет, сейчас он не здесь, но мы с ним видимся часто. Ну хорошо, мам, обещаю тебе, что я решу этот вопрос. Целую вас всех. До свидания. Я рада, что ты мне позвонила. Нет, правда, очень рада.
Джастина с облегчением положила трубку и засмеялась: «Как нашкодившая девчонка. Ничего, если мать и узнает все, она поймет меня. Она у меня женщина что надо».
Джастина еще немного посидела возле телефона, задумчиво поглаживая трубку, потом решила отправиться в постель. Спать, правда, не хотелось, но час был поздний, надо немного отдохнуть. Завтра с утра встреча с Феллини, надо хорошо выглядеть, да и разговор с Лионом отнимет много сил. Джастина поплелась в спальню, на ходу стягивая платье, а забравшись в постель, тут же и уснула как убитая.
12
После разговора с Джастиной Мэгги ощутила какое-то беспокойство. Она и сама не могла определить, что же ей не понравилось в тоне дочери. Может быть, излишняя веселость или несвойственная Джастине нежность по отношению к матери. Во всяком случае Мэгги явно почувствовала, что Джастина что-то от нее скрывает.
– Что она тебе сказала? – спросила Энн. Они рядом сидели на диване, и Энн заметила тень беспокойства на лице Мэгги.
– Да ничего особенного. В том-то и дело. Мне показалось, что она не хотела говорить о Лионе. Хотя, может быть, мне и показалось. Хорошо, если я ошибаюсь, Лион мне нравится, он достойный человек, в нем есть основательность. Джастина много потеряет, если они расстанутся. – Мэгги никак не могла освободиться от чувства тревоги. Энн успокаивающе похлопала ее по руке.
– Наверное, тебе это показалось. Если мои впечатления от этого Хартгейма верны, он не из тех, кто упустит свое. Пока Джастина ему дорога, он ее не отпустит.
Услышав такое от Энн, Мэгги засмеялась.
– Мне кажется, ты не очень-то лестного мнения о муже Джастины, в отличие от всех Клири. Может быть, ты и права относительно Лиона Хартгейма, но ты не знаешь нашу Джас. А что если всему виной не он, а она. Если ей стала в тягость семейная жизнь, то тут уж никакой силой ее не остановишь.
– И что мы с тобой раскудахтались, как две курицы. Я не сомневаюсь, что у них все в порядке. А у тебя просто разыгралась воображение. Нам с тобой надо что-то придумать, чем заняться. Тебе, наверное, скучно здесь с нами. Да еще Людвиг разболелся. – Энн начала тяжело подниматься с дивана, и Мэгги поспешно вскочив первой, подала ей костыли.
– Ты приготовь лекарство, а я отнесу его Людвигу. Тебе надо побольше отдыхать, целыми днями на ногах. Я чувствую себя неудобно, ты ничего не позволяешь мне делать, – выговаривала Мэгги подруге, наблюдая, как она тщательно смешивает лекарство.
Уже вечером, сидя, как обычно, с Энн на диване, Мэгги неожиданно сказала:
– Я могла бы пока вместо Людвига заняться хозяйством. Конечно, в сахарном тростнике я ничего не понимаю, но ведь ты говорила, что Людвиг начал разводить телят. Так что это вполне по моим силам. Наверное, вашему управляющему трудно одному со всем управляться. – Мэгги постаралась, чтобы Энн не заметила ее смущения. С момента приезда и своего путешествия с Диком Джоунсом из Данглоу Мэгги постоянно думала об этом хмуром, неразговорчивом человеке. Она не хотела даже себе признаваться в том, что этот человек ее заинтересовал, чего никогда не бывало. Никогда и никто за всю ее жизнь ее не интересовал, кроме Ральфа де Брикассара. «Ничего нет особенного в этом Дике Джоунсе, —убеждала она себя. – Стоит присмотреться к нему поближе, и он окажется голым королем».Энн, однако, была настолько далека от подозрений, что Мэгги напрасно беспокоилась. Подруга, как всегда, была чрезвычайно высокого мнения о своем управляющем.
– Ну что ты, Мэг, – сказала она, – мистер Джоунс очень толковый управляющий, везде поспевает. Целыми днями в седле и не возвращается, пока за всем не проследит. Правда, сейчас ему трудновато. Ты права. Обычно он занимается плантациями, а Людвиг взял на себя ферму. Но вот сейчас ему приходится следить за всем. Но он вполне справляется.
– В седле? – воскликнула Мэгги. – Так вы завели лошадей? Что же ты молчишь? С каким бы удовольствием я поездила верхом! И хочу поработать. Я уже столько наотдыхалась на Матлоке, что теперь мне не терпится заняться делом. Разреши мне, Энн, пожалуйста. Я буду очень стараться, – умоляла Мэгги подругу, заглядывая ей в глаза.
Энн сдалась.
– Ну хорошо. Только не переусердствуй, Мэг. Покататься верхом ты можешь в любое время, заодно заглянешь, присмотришь за чем-нибудь. Я скажу мистеру Джоунсу, чтобы он подобрал для тебя подходящую лошадь. Завтра днем и поездишь. Людвиг считает, что на ферме удобнее ездить на лошадях, как у вас в Дрохеде. Автомобиль тут не годится.
– А во сколько выезжают работники? – невинно поинтересовалась Мэгги.
– В 5 утра, – ответила Энн, – да, кстати, а зачем тебе это знать, ты что, собираешься устроиться рабочим у нас? Не выдумывай, Мэг, отдыхай, набирайся сил.
13
На следующее утро будильник в комнате Мэгги зазвенел в 4 часа утра. Мэгги протянула руку, чтобы заглушить резкий звон, но тут же вспомнила, что она собиралась сегодня поехать на работу. Идея эта показалась сейчас Мэгги менее заманчивой, чем накануне вечером, но она пересилила желание вставать в такую рань и со стоном выползла из-под одеяла. Женщина, поеживаясь от прохлады, натянула на себя брюки, белую рубашку, надела легкие сапожки и выглянула в окно, за которым увидела тонкую пелену дождя. Это не прибавило ей вдохновения, но делать было нечего, если уж она решила ехать, то надо уже выходить. В конце концов, она должна доказать этому невеже, что с ней следует считаться.
Мэгги стянула волосы в тугой узел на шее, плеснула еще немного холодной воды на лицо, натянула старую куртку, которую она взяла у Энн накануне, и пару коричневых кожаных перчаток. Гармонии в этой случайно подобранной одежде, конечно, не было. Но это было и неважно в той работе, которую Мэгги собиралась делать. Элегантность не играла в этом никакой роли, были нужны только тепло и удобство. Мэгги знала, что вернется сегодня вечером домой с ноющими мышцами, больными связками, онемевшим задом, сырыми коленями, с воспаленными от ветра глазами, обветренным лицом и руками, скрюченными в том положении, к которому они привыкли за день, ведь она уже столько времени не садилась на лошадь. Мэгги выскользнула из комнаты и заметила узкую полоску серебряного света под дверью Энн. Сначала она решила поздороваться, но потом передумала, считая неудобным тревожить еще кого-то в такую раннюю пору. Мэгги на цыпочках прошла к входной двери, тихо закрыла ее за собой, натянула капюшон на голову и нырнула под струи дождя. Сапоги начали хлюпать по лужам, которые уже во множестве появились на земле.
Мэгги показалось, что она шла целую вечность к тому зданию, где ели рабочие и где некоторые из них собирались по ночам играть в бильярд или карты. Это было большое, свежевыкрашенное здание с камином из кирпича, проигрывателем, несколькими игорными столами и изумительным антикварным бильярдным столом. Как знала Мэгги, Мюллеры очень хорошо относились к своим рабочим.
Наконец Мэгги подошла к двери этого здания, ощутила холод ручки на входной двери, и до нее неожиданно дошло, что же она сделала. Она была на пороге вступления в мужское святилище, собиралась делить с ними ту еду, которой они питались, работать вместе с ними, делать вид, что она одна из них. Но как отнесутся мужчины к этому вторжению? Неожиданно у Мэгги затряслось под коленями, она засомневалась, предупредили ли Энн или Людвиг о ее появлении. Здесь Мэгги ждала, от ужаса не решаясь войти. Она стояла под дождем, держась за ручку входной двери, как вдруг у нее над головой раздался голос: «Да заходи же, холодно». Мэгги обернулась, удивляясь неожиданному голосу, и лицом к лицу столкнулась с огромным темноволосым и кареглазым мужчиной примерно одного с ней возраста. Мужчина был удивлен не менее Мэгги, но его лицо тут же осветилось широкой улыбкой.
– Вы подруга миссис Энн, не так ли? – Мэгги молча кивнула, делая попытку улыбнуться.
– Извините… Вы не могли бы все-таки открыть дверь? Холодно.
– Ах, да! – Мэгги толкнула дверь. – Извините… я просто… миссис Энн… говорила ли она что-нибудь обо мне? – Щеки Мэгги покраснели от смущения.
– Ну, конечно. Добро пожаловать к нам на ферму, миссис. – Мужчина улыбнулся и последовал за Мэгги.
Он по ходу поздоровался с двумя – тремя работниками, и двинулся прямо к огромной открытой кухне, поприветствовал повара, взял чашку кофе и тарелку со взбитыми сливками.
Мэгги увидела, что комнатка была заполнена мужчинами, такими же, как только что вошедший, все в голубых джинсах, плотных грубых куртках, толстых свитерах. Шляпы висели на гвоздиках стены.
В это утро в комнате собралось 20 мужчин. Они разговаривали, собравшись небольшими группами, или пили в одиночестве кофе. Около десятка уже сидели за длинным столом, ели яйца, бекон, горячую овсяную кашу или допивали вторую, а то и третью чашку кофе. Куда ни бросишь взгляд, повсюду были мужчины, занятые исполнением своего обычного утреннего ритуала, совершаемого в их, мужском, мире, все было сосредоточено на подготовке к работе, их, мужской, работе. Впервые в жизни Мэгги ощутила себя не в своей тарелке. Она снова почувствовала, как зарделось ее лицо, когда она торопливо прошла на кухню, нервно улыбнувшись по дороге двум мужчинам, взяла чашку черного кофе, делая попытку скрыться за деревянным столом в дальнем конце комнаты. И вдруг она увидела Дика Джоунса.
Он тоже бросил взгляд на Мэгги и тут же отвернулся, заговорив с молодым веснушчатым парнем с огненно рыжими волосами. Они чему-то засмеялись, двигаясь по комнате, и присоединились к двум другим мужчинам, которые сидели за столом и ели.
Первым движением Мэгги было вскочить и уйти отсюда. Она уже ругала себя за ту блажь, которая пришла ей в голову. Но потом сдержала себя. В конце концов, она должна посмотреть, как работает ферма. Энн с Людвигом опять подтвердили свое желание оставить все Джастине и даже показали ей завещание, сделанное по всей форме у нотариуса. Значит, Мэгги должна все увидеть сама, чтобы потом, если что случится с Людвигом, а он уже не молод и в последнее время, как говорит Энн, часто болеет, так что Мэгги должна вникнуть в дела, чтобы потом ввести Джастину в курс дела. А Дик Джоунс пусть успокоится, он совсем не интересует Мэгги и вовсе не ради его прекрасных глаз она здесь и вынуждена терпеть все эти неудобства.
Мэгги решила держать себя независимо, то есть так, как могло не понравиться Дику Джоунсу, если он вообще помнит о ее присутствии.
– Не хотите позавтракать? – Голос, раздавшийся рядом, был хриплый, но добрый. Мэгги взглянула в лицо этого человека, примерно одного возраста с управляющим. Этот мужчина не был ей так неприятен, как первый. А взглянув на него еще раз, Мэгги воскликнула:
– Пит! Пит! Это я, Мэгги! – Этого человека она помнила еще с тех пор, когда жила здесь много лет назад. Людвиг ценил его за старательность и всегда выделял среди своих работников. Пит выполнял разные поручения Людвига и часто по разным делам заходил в дом, где она тогда служила по милости Люка. Мэгги помнила, что у него была жена и шестеро детей, но никогда не видала их здесь. Подобно остальным мужчинам, с которыми работал Пит, он привык к своему образу жизни, к своему исключительно мужскому миру. Это была странная, уединенная жизнь, одинокое существование, проходящее среди равных, таких же отшельников. Общество одиночек, объединенных вместе как будто для тепла. И сейчас мужчина взглянул на Мэгги, сначала отрешенно, а затем, узнавая, с теплой улыбкой. Без всяких колебаний он притянул женщину к себе, обнял. Мэгги ощутила колючую щетину его бороды на своей щеке.
– Будь я проклят, это ты Мэгги? – радостно вскрикнул Пит, и Мэгги засмеялась вместе с ним. – Как же я сразу не понял, что это ты, когда миссис Энн говорила нам о своей подруге. Как ты живешь? Выглядишь ты прекрасно! – Вряд ли с этим можно было согласиться, лицо Мэгги было заспанное, а фигура укутана в старую куртку.
– Ты тоже. Как твои жена и дети?
– Выросли и отошли, слава Богу! Кроме одного, а жена со мной. – Пит понизил при этих словах голос, как будто делился ужасным секретом. – Они живут сейчас здесь. Миссис Энн позволила мне. Согласись, это был непорядок, что они жили в городе, а я здесь.
– Я рада.
Пит округлил в ответ глаза, и оба засмеялись.
– Ты пришла позавтракать? Миссис Энн сказала нам, что ее подруга приехала издалека и хочет поехать с нами. Пит ехидно улыбнулся. – Если бы ты только видела лица работников, когда они узнали, что с нами поедет женщина.
– Они, должно быть, были шокированы, – заметила с сарказмом Мэгги в то время, когда они продвигались в сторону кухни, откуда шли аппетитные запахи, и Мэгги почувствовала, что ужасно хочет есть, особенно сейчас, когда она встретила Пита и немного успокоилась.
Когда Мэгги взяла тарелку пшеничной каши и села за стол, Пит наклонился к ней и заговорщицки спросил:
– Что ты делаешь здесь, Мэг? Разве ты не замужем?
– Уже нет. – Пит кивнул, а Мэгги не добавила к сказанному больше никакой информации. Продолжительное время, пока Мэгги ела кашу и грызла гренки, никто не садился с ними за стол, но затем любопытство привлекло нескольких мужчин. Пит представлял их Мэгги одного за другим. Многие из них были моложе Мэгги, но уже с тяжелым взглядом утомленных работой людей, проводивших большую часть времени на свежем воздухе. Конечно, у этих людей была нелегкая работа, особенно в это время года. Неудивительно, что лицо Людвига Мюллера избороздили морщины и он стал похож на растрескавшуюся статую. Во всем было виновато время и тяжелая работа. Лицо же Пита, казалось, совсем не изменилось.
Мэгги заметила, что большие часы над камином показывали 4-45. Через 15 минут все присутствующие направятся в конный выгон, кликнут своих лошадей, и начнется рабочий день. Мэгги подумала, что, очевидно, ей надо подойти к управляющему и напомнить ему о себе или хотя бы спросить, где она может взять лошадь. Она хотела спросить об этом Пита и попыталась отыскать его взглядом. Но он где-то пропал с одним из своих закадычных дружков, и Мэгги начала озираться вокруг, как потерявшийся ребенок. Не считая отдельных любопытных взглядов, казалось, что никто не проявляет к ней никакого интереса, и она подумала, что они и дальше не станут замечать ее, проигнорируют так же, как сейчас совсем не смотрят в ее сторону. Ей хотелось вскочить на стол, чтобы привлечь к себе внимание, сказать им, что она просит прощения за вторжение в их мир, и если они захотят, она сейчас же уйдет домой. Та манера, в какой относились к Мэгги окружающие, начала злить ее. Ей казалось, что все считают, что ей не место здесь, поэтому и делают вид, что этой женщины не существует.
– Миссис О'Нил? – услышала она знакомый голос и, резко обернувшись, столкнулась взглядом с управляющим. Он спокойно, без всякого выражения смотрел на нее, ничем не показывая, что они знакомы. Мэгги тоже холодно и равнодушно взглянула на него, чувствуя, как внутри нее закипает раздражение. Что такого нашла Энн в этом грубияне? Ну доведись только ей взяться за дело, она его немедленно уволит. Мэгги даже стало полегче, когда она представила себе такую картину. Хотелось бы видеть его лицо в тот момент. Оно, уж конечно, не останется таким надменным.
– Как вы себя чувствуете? – неожиданно спросил он, и Мэгги не нашлась, что ответить ему, в то время, как собеседник смотрел на нее сверху вниз напряженно-холодным взглядом.
– Пойдете на конюшню? – Мэгги молча кивнула в ответ, раздраженная его командным тоном. Она заметила, что окружающие наблюдают, как разговаривает с ней этот человек и как он относится к тому, что хозяйка подсунула им такого работника.
Вообще-то ей хотелось еще чашку кофе, но она решила не затягивать время, пора было выходить. Мэгги сняла куртку с гвоздя, где оставляла ее, и вышла, тихо закрыв за собой дверь, с чувством неудовлетворения от начавшегося дня. Мысль о совместной с Мэгги поездке верхом, казалось, раздражала и мужчину, который быстро шагал в конюшню. Гостья, заходя в помещение, стряхнула дождь с капюшона, из-под которого выбивались волосы, и остановилась взглядом на сопровождающем ее мужчине. Он достал список работников и список лошадей, посмотрел, как будто оценивая каждого, и направился к ближайшему стойлу, на котором было обозначено имя лошади «Леди». Мэгги сразу же поняла, что эта лошадь предназначена ей, и неожиданно опять почувствовала раздражение от этого выбора. Только потому, что она женщина, ей предстоит ехать на лошади по кличке «Леди?» Мэгги инстинктивно поняла, что пока всем тут распоряжается Дик Джоунс, она до конца своего пребывания в Химмельхохе должна будет довольствоваться этой лошадью. Оставалось надеяться, что Леди все-таки окажется не самой последней клячей.
– Хорошо ли вы сидите в седле? – Мэгги только кивнула, боясь не сдержаться и обидеть спутника, особенно, если случится так, что верхом она ездит лучше большинства мужчин. Но управляющий должен убедиться в этом сам, лишь бы только он не отказался посмотреть, как она держится в седле. Мэгги заметила, что мужчина вновь заглянул в список, а потом опять повернулся к ней и покачал головой.
– Не пойдет. Она слишком велика для Вас. Я дам вам Строптивую. Она стоит в другом конце конюшни. Возьмите в кладовке одно из свободных седел и можете садиться верхом. Через 10 минут мы выезжаем. – И добавил с непонятным раздражением. – Будете готовы?
С чего этот человек решил, что ей потребуется два часа, чтобы оседлать лошадь?
Мельком взглянув на мужчину, Мэгги холодно заметила:
– Я могу быть готова и через пять минут, даже меньше.
Мужчина ничего не ответил, спокойно вышел, положив списки назад, на полку, где взял их, и зашагал широкой поступью по конюшне от стойла к стойлу, потом оседлал свою собственную лошадь и вывел ее из конюшни. Через пять минут все мужчины пришли с завтрака и конюшня превратилась в сумасшедший дом, наполненный свистом, смехом, шумом, смешанными со звуками лошадиного ржания, стука копыт коней, приветствующих своих хозяев, выводящих скакунов из стойл, создавая при этом неразбериху у входа. Как при дорожном движении, когда вся группа пыталась в одно и то же время выйти во двор, собираясь под небольшим дождем, как будто радуясь ему.
Большинство из мужчин надели накидки поверх курток, Пит дал такую же накидку Мэгги, когда она медленно выводила лошадь из конюшни. Лошадь была гнедой с печальным взглядом, без единой искры, без огонька в движениях и живости поступи. Как Мэгги и предполагала, то, что ей предложили, было настоящей клячей, которая будет останавливаться перед каждым ручейком, идти вперед, когда ей самой захочется, щипать кусты, глазеть в поисках травы и мечтать о возвращении домой, стоит только Мэгги повернуть голову в сторону конюшни. День обещал быть не особенно приятным, и неожиданно Мэгги пожалела, что так плохо подумала о, может быть, совсем неплохой лошади Леди. Но это была не главная причина, теперь Мэгги была убеждена в этом. Просто ей хотелось показать управляющему, что она достойна лучшей лошади. Это было наивное детское желание, но Мэгги ничего не могла с собой поделать, хотя и понимала, как это смешно и глупо. Взять хотя бы ее детскую обиду на управляющего. Почему он должен вести себя по-другому? Очевидно, у него есть причины чуждаться женщин. Он не проявил по отношению к ней теплоты и внимания, только и всего, но с другой стороны, он ведь не сделал ничего плохого, кроме того, что предложил укрощенную, покорную лошадь, не заметив того, что Мэгги хотела другую. Но это было резонно по отношению к незнакомой наезднице. Откуда управляющий мог знать, как она сидит на лошади? Тем более, если Энн не предупредила его об этом.
Мужчины садились на коней под дождем, в наброшенных на плечи накидках, собираясь в небольшие группы в ожидании, пока помощник управляющего даст им указания на день. 28 работников фермы никогда не совершали объезды все вместе, а обычно разделялись на 4–5 групп, чтобы выполнить все, что требовалось в разных ее концах. Каждое утро чаще управляющий, а иногда и сам Людвиг Мюллер давали им инструкции, распределяли, кто, с кем и где должны были работать в этот день. Сегодня, как обычно, когда не было Людвига, высокий, темноволосый управляющий спокойно двигался среди рабочих, организовывая их работу на день. Пит во главе четырех человек должен был объехать выпасы в поисках заблудившегося или попавшего в беду скота. Другая четверка должна была привести двух больных коров из-за реки. Он сам, четверо работников и Мэгги имели задачу объехать северные владения, найти трех заблудившихся коров, которые должны были вот-вот отелиться. Мэгги ехала в хвосте группы тихо, молча, уверенно управляя Строптивой, мечтая только об одном, чтобы закончился дождь. Но он казался бесконечным. Группа перешла на легкий галоп, давая Мэгги возможность убедиться, что ее скакун не предназначен для бега рысью. Кроме того, и седло на лошади было западного образца. Было очень странно сидеть в этом большом, комфортабельном седле. Мэгги больше привыкла к меньшему, более плоскому, английского типа седлу, которым она пользовалась у себя дома, в Дрохеде, но с тех пор, как ей теперь кажется, прошла уже целая жизнь.
Только однажды за этот день Мэгги улыбнулась про себя, подумав, что происходит сейчас в доме Уолтеров на острове Матлок. Казалось невероятным, что только несколько дней назад Мэгги купалась в море, проводила дни в неторопливой беседе с Этель, любуясь скалистой грядой гор, а сейчас она ищет заблудившихся в джунглях коров. Эта мысль вызвала у Мэгги улыбку, а группа уже пересекла небольшой холм, и женщине пришлось сдерживать себя, чтобы не рассмеяться вслух от этой мысли, от этого контраста и от абсурдности всего происходящего. Несколько раз Мэгги замечала на себе взгляд управляющего, оценивающего, как она держится в седле, как правит лошадью. Однажды Мэгги готова была высказать этому человеку все, что она о нем думает, когда он прикрикнул, торопя ее в то время, как ее лошадь решила пощипать травку. Мэгги сама приостановила лошадь и позволила ей передохнуть, в надежде поднять дух тоскливо настроенного животного, чтобы потом ехать хоть как-то двигаться дальше. А темноволосому тирану показалось, что женщина не может управлять лошадью. Такое предположение привело наездницу в ярость.
