355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джуди Кэролайн » Мэгги и Джастина » Текст книги (страница 14)
Мэгги и Джастина
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 01:05

Текст книги "Мэгги и Джастина"


Автор книги: Джуди Кэролайн



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

– А как давно умерла ваша жена? – с плохо скрытым любопытством спросила она.

– Четыре года назад, – простодушно ответил он. – Она была родом из Броукен-Хилла, и я похоронил ее там.

– А отчего она умерла?

– У нее было слабое сердце. Оно остановилось во сне.

Мэгги печально улыбнулась.

– Завидная смерть. О таком можно только мечтать.

Уилкинсон посмотрел на нее с некоторым недоумением.

– Почему же? По-моему, смерть – это всегда ужасно, когда бы и в каком месте ни настигала она человека.

– Как знать, – задумчиво протянула Мэгги. – Не лучше ли спокойно умереть во сне, не зная о приближающейся кончине, чем долго мучить себя и родных бесконечными болезнями и страданиями? Но в одном вы правы – смерть действительно ужасная вещь. Я хорошо знаю об этом по собственному опыту. Вы долго жили вместе?

Такой интерес к собственной семейной жизни, казалось, ничуть не удивил генерал-губернатора.

– Тринадцать лет, – спокойно ответил он.

– У вас были дети?

Уилкинсон грустно покачал головой.

– Нет. К сожалению, у Патриции было слабое здоровье, и мы не могли позволить себе такую роскошь. Точнее, я запрещал ей. Врачи сказали, что после родов в живых останется только один – либо она, либо ребенок. Мне не хотелось приносить свою жену в жертву. Но, кажется, Патриция до конца жизни так и не поняла меня.

– Ваши отношения перед ее кончиной ухудшились?

Он пожал плечами.

– В общем, я не могу так сказать. Скорее она думала, что недополучила чего-то в жизни, и виновником этого был, разумеется, я. Это выглядело примерно так. Короче, я смирился с тем, что у меня не будет наследника, а Патриция – нет. Мне очень жаль, что все так получилось, но, похоже, Бог не хотел, чтобы у нас были дети.

Мэгги смерила его любопытным взглядом.

– Вы верующий?

Он кивнул.

– Да, я католик. В Англии такое бывает сейчас довольно редко, но мои родители были католиками, и сам я принадлежу к лону католической церкви. В общем, это ничуть не мешает мне жить, потому что в Австралии оказалось довольно много приверженцев католической религии. А ведь когда я только направлялся сюда, меня пугали, что здесь сплошные протестанты, которые сразу жезатравят меня.

– Вот как? – удивленно сказала Мэгги. – Вы англичанин?

– Был им когда-то. Вот уже восемнадцать лет я настоящий австралиец и безумно люблю эту страну. Единственное, о чем я сейчас жалею, – это то, что я не родился среди этих бескрайних просторов, а провел свое детство и юность на камнях Британии. Впрочем, это не мешает мне любить и мою родину. А вы коренная австралийка? – спросил он.

Мэгги на мгновение задумалась.

– Почти пятьдесят лет я прожила в Австралии, но не могу считать себя коренной австралийкой, потому что мы переехали сюда из Новой Зеландии, а мой предок был англичанин.

– А кто ваши родители?

– Простые крестьяне. Мы всю жизнь выращивали овец на большой ферме, примерно в сорока милях отсюда. Она называется Дрохеда. А меня зовут Мэгги Джоунс.

В глазах Уилкинсона блеснул неподдельный интерес. Казалось, он уже забыл о той просьбе, с которой обращался к Мэгги, хотя в руках у него были искусственные розы. Похоже, что теперь Мэгги интересовала его значительно больше, чем цель его визита в супермаркет. Потом он задал вопрос, который, наверное, интересовал его больше всего.

– Вы замужем?

Мэгги неуверенно улыбнулась. Она давно не припоминала, чтобы кто-нибудь спрашивал ее об этом. Она даже не предполагала, что такое может быть кому-то интересно. Пожав плечами, Мэгги подошла к полке, на которой лежали искусственные цветы и стала с меланхоличным видом перебирать товар, который совершенно не интересовал ее.

– Да, я была замужем, – это было все, что она смогла из себя выдавить.

Но любопытство Уилкинсона такими скупыми объяснениями не было удовлетворено. Он прямо-таки пожирал Мэгги глазами, из-за чего она испытывала невероятную неловкость. Она уже давно поставила на себе крест как на женщине, и такой интерес мужчины не мог вызвать у нее ничего, кроме смущения.

– А что с вашим мужем? – спросил Уилкинсон.

Между прочим, он до сих пор не представился, а потому разговор выглядел как назойливое приставание. Этого Мэгги не переносила. Слишком уж подобное поведение напоминало ей Люка О'Нила, о котором у нее только и осталось, что плохие воспоминания.

– Мы с ним развелись, – ответила она. – Ну, а о вашем семейном положении мне, кажется, все известно. Вы – вдовец, не так ли?

– Да, с тех пор, как умерла Патриция, я так и не нашел подходящую кандидатуру для нового супружеского союза, хотя, честно признаюсь, такие возможности у меня были. Но к тем дамам, которые предлагали мне свое сердце, я почему-то оставался равнодушен. В основном это были вдовы каких-нибудь богатых промышленников или местных политиков. Мне не хотелось чего-то совсем другого. В общем, я даже могу сказать чего. Эти женщины не знали Австралию, точнее, они знали ее совсем с другой стороны. Их больше интересовал ее фасад, праздничная сторона. А после Патриции ямогу связать свою судьбу только с женщиной, которая знает эту страну по-настоящему. Знает, чем живут люди, ее населяющие, и о чем они мечтают.

Увидев смущенный взгляд Мэгги, Уилкинсон неожиданно засуетился и, широко улыбнувшись, сказал:

– Простите мне мою назойливость, но я действительно очень полюбил эту страну и этих людей. Хотя молодость я провел в Англии, и многие даже иногда за глаза называют меня «томми».

Мэгги рассмеялась:

– Да, я знаю, так называли английских солдат во время второй мировой войны. Несколько моих братьев воевали.

– У вас большая семья?

После этого вопроса Мэгги по-настоящему смутилась. Она испытывала какую-то пока необъяснимую симпатию к этому статному седоволосому человеку, который, судя по всему, был совершенно искренен в разговоре с ней. Но он задавал ей такие вопросы, что порой она впадала в растерянность. Этот мужчина как будто решил выяснить все подробности ее биографии и анкетные данные. А Мэгги хотелось услышать от него совсем другое. Ей хотелось, чтобы он сам рассказал о себе, и как можно подробнее.

– А как вас зовут? – для начала просто спросила она.

Казалось, этот вопрос вызвал у ее собеседника смятение.

– Как, разве я не представился? – изумленно протянул он.

Чтобы больше не смущать его, Мэгги улыбнулась кончиками губ и медленно покачала головой.

– Нет.

Ее собеседник начал рассыпаться в извинениях.

– Ох, простите, похоже, старость начинает сказываться. А может быть, это происходит потому, что в том кругу, в котором мне приходится постоянно вращаться, меня представляют другие. Обычно это происходит на разнообразных званых приемах, дипломатических раутах. Меня зовут Джозеф Уилкинсон.

Он предпочел пока не говорить о том, чем занимается, надеясь, что его неожиданная собеседница удовольствуется только именем и фамилией.

Но Мэгги тоже хотела знать чуть побольше, а потому сразу же спросила:

– Вы, наверное, богатый бизнесмен или высокопоставленный правительственный чиновник, правда?

Он загадочно улыбнулся и слегка пожал плечами.

– А почему вы так подумали? Впрочем, извините, что за глупый вопрос я задаю. Достаточно увидеть этих парней у входа, и такой вывод напрашивается сам собой. В общем, вы угадали. Я действительно высокопоставленный чиновник. Впрочем, эта деятельность отнюдь не обременительна для меня, и при желании я мог бы назваться влюбленным в Австралию плейбоем.

Мэгги рассмеялась.

– А по-моему, плейбой гораздо моложе и нахальнее. Впрочем, я не могу отказать вам в некоторой доли привлекательности.

Они оба рассмеялись, как будто такие слова в устах Мэгги звучали словно издевка. Нет, ничего подобного, он действительно нравился ей. Мэгги вполне охотно допускала, что не только в молодости, но и сейчас этот мужчина пользуется успехом. У него были благородные черты лица; высокая подтянутая фигура и благородное серебро на висках в определенном смысле делали его неотразимым. Однако глаза Джозефа Уилкинсона были слишком глубоки и печальны для того, чтобы он мог с полным правом называть себя повесой. В его глазах не было и намека на пустоту.

Это говорило, что он с уважением относится ко всем своим собеседникам, не делая разницы между людьми низкого происхождения и аристократами.

– Послушайте, – неожиданно сказал он, – а почему мы с вами здесь стоим, когда вполне могли бы пообедать в каком-нибудь ресторанчике? Здесь есть рестораны?

Мэгги замялась:

– Я могла бы показать вам место, где неплохо готовят, но…

– Только не говорите, – поспешно воскликнул ее собеседник, – что вы сейчас заняты или куда-то торопитесь. Я вас умоляю, составьте мне компанию. Я ехал на машине пять часов, и у меня отчаянно сводит желудок. Я вас очень прошу, отведите меня куда-нибудь, где кормят простой, грубой, крестьянской пищей, такой, которую едят овчары. Я хочу чувствовать себя мужчиной, а не изнеженной барышней из дамского пансиона, что вскормлена на взбитых сливках и вишенках.

Мэгги взглянула на часы. Была половина второго. Раньше чем в четыре Джимси наверняка не освободится, а потому она может удовлетворить просьбу своего необычного нового знакомого и хорошенько накормить его в трактире неподалеку от церкви.

Немного поколебавшись для приличия, она ответила:

– Вообще-то я хотела еще пройтись по магазинам и сделать кое-какие покупки.

– Я с удовольствием составлю вам компанию, – тут же подхватил Джозеф Уилкинсон, добавив после этого, – но только вначале давайте пообедаем, хорошо?

Мэгги махнула рукой.

– Ну ладно, похоже, вы непременно решили сделать меня спутницей своего обеда, а я и сама не прочь поесть. Мы отправимся в настоящий старый трактир, где готовят так же, как еще при моих родителях. Не знаю, как вы, а я закажу себе бифштекс с кровью и, пожалуй, даже кружку пива. Вы ничего не имеете против пива?

Уилкинсон до того развеселился, что хлопнул себя ладонью по колену.

– Отлично, – воскликнул он. – Никогда не предполагал, что смогу встретить в таком…

Он умолк, подыскивая подходящее слово.

– В таком отдаленном месте такого приятного собеседника. Вы знаете, Мэгги, мои родители ненавидели пиво, они считали, что это национальный позор Британии, и всячески запрещали мне даже смотреть в сторону пабов. В общем, я и сам не склонен к излишнему восторгу перед этим напитком, но под хороший обед и приятную беседу ничего лучше пива мне встречать не приходилось. Прежде чем мы отправимся на обед, я хотел бы обратиться к вам с еще одной просьбой. Помогите мне выбрать подходящие цветы для букета. За всю свою жизнь я так и не научился разбираться в цветах. Все они кажутся мне красивыми. Но предпочитаю доверяться женскому вкусу. Как вы считаете, вот эта роза подходит?

Мэгги помогла ему выбрать несколько самых аккуратных и пышных роз, останавливая свое внимание на тех, бутоны которых были окрашены неброским розовым цветом.

– Вот эти подойдут лучше всего, – сказала она.

– Простите, если не секрет, почему вы так считаете? Мне казалось, что нужно выбирать цветы поярче и эффектнее.

Мэгги наклонила голову.

– Для того, что предстоит этим цветам, не нужен яркий цвет и эффектность. Ведь вы собираетесь положить их на могилу, не так ли? И они должны будут находиться там не меньше года, правда?

Уилкинсон кивнул.

– Да. Я не нахожу в себе сил чаще посещать могилу Патриции. Слава Богу, за ней присматривают и ухаживают. Дело даже не в том, что я слишком занят, как раз свободного времени мне хватает, но воспоминания о нашей совместной жизни еще слишком живы во мне, и каждый раз после посещения кладбища я не могу прийти в себя несколько недель.

– Ну так вот, – рассудительно сказала Мэгги. – Эти цветы будут лежать под ярким солнцем, краска на них все равно будет выцветать, а потому лучше сразу выбрать неяркий цвет, который долго будет оставаться таким, несмотря на дождь, солнце и ветер. Вы согласны со мной?

– Совершенно исчерпывающее объяснение, – удовлетворенно сказал Уилкинсон и, взяв в охапку несколько роз, протянутых ему Мэгги, направился к продавщице.

– Джонни, – окликнул он одного из охранников, протягивая девушке, работавшей в отделе галантереи, букет. – Я сейчас заплачу за цветы, а ты отнеси их в машину.

Молчаливый молодой человек с широким затылком и крепкими плечами, напоминавшими о хорошей борцовской подготовке, подошел к продавщице с таким хмурым видом, как будто его заставляли чистить конюшню.

Взгляд его так и говорил: не мое, мол, это дело – таскать какие-то цветочки. Вот ежели б вы мне предложили скрутить какого-нибудь злоумышленника, то это я мигом. А для переноски цветов мои крепкие руки и плечи совершенно не нужны.

Увидев его взгляд, Уилкинсон извиняющимся тоном сказал:

– Джонни, я еще хочу зайти кое-куда. Ты уж не сердись на старика.

Снисходительно кивнув, телохранитель забрал цветы и без лишних слов покинул супермаркет. Но с Джозефом Уилкинсоном и Мэгги остался второй, такой же молчаливый, но с лицом поулыбчивее и поуже в плечах.

Он неотступно следовал за Мэгги и Джозефом несколько десятков метров, которые им пришлось преодолеть до трактира в центре Джиленбоуна. Всю дорогу Джозеф Уилкинсон расспрашивал Мэгги о достопримечательностях и истории местечка, и она с удовольствием рассказывала ему, как с незапамятных пор проводится здесь ежегодная Джиленбоунская выставка, скачки, соревнования стригалей, приезжают передвижной цирк и аттракционы.

Она делала это не без удовольствия, испытывая вполне законную гордость за то, что принадлежала к уроженцам именно этой округи.

28

В трактире Мэгги, как и обещала, заказала себе большой бифштекс с кровью, кружку пива и порцию жареного картофеля. Меню Джозефа Уилкинсона было более разнообразным. Он заказал себе перьеневый суп, седло барашка, плюс к этому – бифштекс, пиво и двойную порцию картошки. Во время обеда с явной заинтересованностью они поглядывали друг на друга, а потом, с удовольствием расправившись с сытной пищей, заказали себе еще по одному бокалу пива. Все это время второй телохранитель сидел за соседним столиком, внимательно оглядывая достаточно многочисленную публику, собравшуюся в трактире, несмотря на дневное время. Однако вряд ли можно было обнаружить признаки угрозы генерал-губернатору Австралии со стороны полутора десятков пожилых жителей Джиленбоуна, которые составляли подавляющее большинство посетителей. Старики были заняты своими делами, и лишь иногда кое-кто из них поднимал голову, чтобы посмотреть на незнакомого мужчину, который оживленно болтал с многим здесь известной хозяйкой Дрохеды.

– Вы мне так и не сказали, большая ли у вас семья? – понемногу отпивая пиво, спросил Уилкинсон.

Мэгги втайне уже надеялась, что он позабудет об этом и больше не станет спрашивать. Ей сейчас не хотелось ворошить свое прошлое, что неизбежно приходилось делать, отвечая на такой вопрос. А потому она была не слишком многословна.

– Здесь, в Дрохеде, я живу с внучкой, матерью и братьями. А в Лондоне у меня есть дочь.

Уилкинсон удивленно поднял брови.

– Вот как? В Лондоне? И что же она там делает?

– Она актриса. Играет в театре. Между прочим, очень неплохая актриса.

На лице генерал-губернатора выразилось такое изумление, что казалось, будто Мэгги поведала ему о чем-то невероятном.

– Как же она оказалась в Лондоне? Она там училась?

Мэгги отрицательно покачала головой.

– Нет, училась она здесь. Потом играла в одном сиднейском театре, а после этого решила, что вполне в силах продолжить карьеру в Лондоне. И еще она снималась в кино, в Голливуде. Ей всегда казалось, что она создана для чего-то большего, чем спокойная, размеренная жизнь в Австралии.

Уилкинсон бросил на свою собеседницу проницательный взгляд. Судя по его следующему вопросу, он понял, какими сложными были взаимоотношения матери и дочери.

– Вы любите ее?

Мэгги грустно улыбнулась.

– Об этом нельзя рассказать в двух словах. Я даже не могу с уверенностью сказать, что сама определилась в своих чувствах к ней. Мне кажется, это сугубо семейный вопрос, – уклончиво ответила она, предпочитая перевести разговор на другую тему. – Простите, а если не секрет, какой государственный пост вы занимаете? Вы министр?

Теперь пришел черед смущаться Уилкинсону.

– Ну, скажем так – у меня высокая должность, но она не требует особенного напряжения сил и затрат времени. Обычно, когда незнакомые люди узнают о том, кто я, они тут же начинают шумно завидовать мне…

Он умолк, будто не желая продолжать, но Мэгги торопливо задала следующий вопрос, имея в виду только одну цель – избежать ответных вопросов в свою сторону.

– Для вашей должности обязательно нужно быть женатым человеком? Или?..

– Я даже не знаю, что вам сказать… Наверное, мне все-таки повезло. Имея непосредственное отношение к политике, я стою в стороне от нее. Я знаком с одним стариком, министром, который вот уже несколько лет при каждой нашей встрече повторяет, что человек действия ни в коем случае не должен жениться. «Проанализируйте факты, – говорил он мне, – почему я в ходе трудной политической карьеры сохранил спокойствие и ясность духа? Потому что вечером, после целого дня борьбы, у меня была возможность раскрыть книгу и забыться. Потому что возле меня не было честолюбивой и завистливой жены, готовой постоянно напоминать мне об успехах моих коллег или пересказывать те гадости, которые говорили обо мне на разных приемах или светских вечеринках… Блажен одинокий мужчина». Слушая его, я постоянно думаю – какое счастье, что я не политик. Правда, от этого гадостей обо мне говорят не меньше.

– Вы меня все больше и больше интригуете, – сказала Мэгги. – Что же у вас за должность, на которой вы занимаетесь политикой, но избавлены от политической борьбы?

Уилкинсон как-то странно оглянулся и, наклонившись над столом поближе к Мэгги, тихо ответил:

– Я генерал-губернатор Австралии.

Это действительно было поразительное сообщение, и Мэгги, чтобы скрыть свое изумление, потянулась за пивной кружкой.

– Генерал-губернатор? – переспросила она спустя несколько мгновений.

– Да, – подтвердил он. – Забавно, не правда ли? Большую часть времени мне приходится посвящать своему мундиру. У меня ведь есть мундир, знаете? В общем, это чисто представительская должность, и она меня не слишком утомляет. Знаете, нет особой сложности в том, чтобы зачитать торжественную речь на открытии какой-нибудь регаты или сезона скачек. Куда тяжелее посещать эти бесчисленные приемы в посольствах и выслушивать бесконечные пустые разговоры о том, что у какого-то политика завелась очередная любовница или кого-то уличили в перерасходе средств, пущенных на избирательную кампанию. По долгу службы мне приходится часто бывать в Лондоне.

– Вы знакомы с королевой?

Уилкинсон пожал плечами, словно это было чем-то невероятно обыденным.

– Ну да, – ответил он, – и не только с ней. Принц Уэльский вообще считает меня своим другом. Это, наверное, потому, что оба мы любим море. Всякий англичанин рождается в душе мореходом. Именно к этому располагает жизнь на острове. Если бы я родился в другой семье, наверняка стал бы моряком.

– Холостым моряком? – пошутила Мэгги.

– А вот это вряд ли, – рассмеялся он. – В этом меня не смог бы убедить даже мой друг министр.

– Почему?

– Я отлично понимаю, что в чем-то он прав. Плечи холостяка не обременены дополнительной ношей. Он избавлен от домашних забот, от семейных дрязг, ему не угрожает опасность, что в решительный для него день он будет внезапно выбит из колеи семейной ссорой или болезнью близких.

Уилкинсон задумчиво покачал головой:

– Но подумайте сами, так ли уж свободен холостяк от женских капризов? Если только он не святой, в его жизни непременно будет какая-нибудь женщина. А любовница, между прочим, куда более опасна, чем законная супруга.

Вспомнив о своих взаимоотношениях с кардиналом де Брикассаром, Мэгги болезненно поморщилась, и это наверняка вызвало бы дополнительные вопросы у Джозефа Уилкинсона, однако, к счастью, в этот момент он был занят пивным бокалом, а потому не заметил изменения в настроении своей собеседницы.

– А почему вы так уверены в том, что любовница опаснее супруги? – спросила она.

Джозеф пожал плечами.

– Ну, у жены по крайней мере общие интересы с мужем. Она старится вместе с ним и учится его понимать. А любовница же, выбранная за молодость и красоту, будет вызывать тревогу у человека, которому лет на двадцать-тридцать больше, чем ей. Разумеется, нет правил без исключений. Однажды на открытии театрального сезона в Канберре я видел спектакль, который привозила одна американская труппа. Там играла известная актриса, к сожалению, я запамятовал ее имя. Мне очень понравилась эта тонкая комедия, в которой было показано, как складывается жизнь делового мужчины, разрывающегося между постылой женой, деятельной секретаршей и любовницей, которая покоит и нежит его. В жизни все бывает, и законная жена иногда является постоянным раздражителем. Но в действительности это бывает довольно редко. Обычно все высокопоставленные государственные деятели были женаты. Например, в Англии леди Биконсфильд, миссис Гладстон были превосходными женами. Я могу с полной уверенностью сказать, что таким же прекрасным человеком была моя жена Патриция. Холостяку будет всегда присуща какая-то неполноценность: его взгляд на целую половину рода человеческого останется или романтическим, или критическим. Разве можно считать таких мужчин вполне полноценными? Почти каждому холостяку свойственно незнание реальной жизни, его мир искусственно сужен и напоминает мячик на резинке, который, отскакивая, всегда возвращается на одно и то же место.

– Вы считаете, что женатый мужчина лучше знает мир?

Уилкинсон надолго задумался.

– Женатый мужчина, – ответил он наконец, – уже одним фактом наличия у него жены вынужден разбираться хотя бы в душе одного, близкого человека.

– Чтобы разобраться в душе другого человека, не хватит и целой жизни, – мудро сказала Мэгги.

– В этом вы правы, – охотно согласился с ней Джозеф, – мы прожили с Патрицией больше десяти лет, но я не могу сказать, что до конца разобрался в ней. Каждый человек невероятно глубок, и чтобы более-менее хорошо узнать его, нужно прожить с ним целую жизнь.

– Скажите, а в вашем отношении к женщинам, мистер Уилкинсон, вы ставите на первое место красоту или ум?

– Как это ни печально, Мэгги – можно я буду вас так называть?

Получив утвердительный кивок головой, он продолжил:

– Как это ни печально, ум, конечно, долговечнее красоты, поэтому мы так и стремимся развивать свой ум, ибо знаем, что он будет пребывать с нами всегда. В борьбе за существование мы хотим сохранить хоть что-то устойчивое, прочное, в надежде удержать за собой место в жизни. А красота не ведет ни к чему иному, кроме пресыщения. Со мной бывало так не один раз. Я подолгу смотрел на какую-нибудь красивую молодую женщину, а потом вдруг ловил себя на мысли о том, что в один прекрасный день ты снова взглянешь на нее, и красота ее покажется тебе уже менее гармоничной. Тебе вдруг не понравятся морщинки, появившиеся под глазами, или что-нибудь еще. В душе ты горько упрекнешь в этом ее и самым серьезным образом начнешь думать, будто она в чем-то виновата перед тобой. Хорошо еще, если ты не испытываешь к ней особенно глубоких чувств, потому что, разочаровавшись в ее красоте, ты наверняка будешь холоден и равнодушен к ней, об этом можно будет только глубоко пожалеть.

– Это не слишком пессимистичный взгляд? – засомневалась Мэгги.

– Отнюдь нет, – уверенно ответил Уилкинсон. – Конечно, в молодости об этом не думаешь, но когда становишься стариком, когда твой лоб покрывается морщинами, а губы начинают высыхать, ты понимаешь это с неумолимой ясностью. Разумеется, молодая свежая красавица с чистой нежной кожей пленяет всех, куда бы ни пришла, но разве так будет всегда? Ну да, она удивительно хороша собой, а красота – это один из видов гения. Она еще выше гения, потому что не требует понимания. Она – одно из величайших явлений окружающего нас мира, как солнечный свет, или весна, или отражение луны в темных водах. Красота неоспорима, она имеет высшее право на власть и делает царями тех, кто ею обладает. Но есть и другое мнение. Говорят, что красота – это тщета земная. Может быть. Конечно, красота – чудо из чудес. Всегда приходится судить человека по внешности. Да, боги часто одаривают людей этим несравненным чудом, но боги скоро и отнимают то, что дают. Если надеяться только на свою внешность, то для настоящей, полной и прекрасной жизни будет не так уж много времени. Пройдет молодость, а с нею красота, и всем вокруг становится сразу ясно, что время побед прошло, или придется довольствоваться победами столь жалкими, что в сравнении с прошлым они будут казаться тяжелее поражений. Каждый уходящий день и месяц будет приближать человека к этому тяжелому будущему. Время ревниво, оно тоже предъявляет претензии на лилии и розы, которыми одаривает красавиц Бог. Мир принадлежит таким людям только на короткое время. Многие это понимают, еще больше – нет. Да, молодость проходит очень быстро. Простые полевые цветы вянут, но опять расцветают. Будущим летом ракитник будет так же сверкать золотом, как сейчас. А молодость не возвращается. Если быть слишком притязательным к красоте, то по мере того, как будет дряхлеть тело, люди превратятся в отвратительных марионеток с неотвязными воспоминаниями об ушедшем времени. Вот почему я никогда не обращал внимания на красоту, тем не менее отдавая ей должное. Наверняка многие со мной не согласятся, но тут уж ничего не поделаешь. Я стар, одинок и имею право на собственное мнение.

Мэгги грустно улыбнулась.

– Что уж говорить обо мне.

Уилкинсон поднял голову, и Мэгги заметила в его глазах какой-то странный блеск.

– А вот тут вы ошибаетесь, – спокойно сказал он. – Все, что я только что говорил, относится исключительно к таким людям, которые не осознают ценности любви, потому что красота имеет смысл только тогда, когда рядом с ней шагает любовь. Кто-то из великих сказал, что в жизни по-настоящему важны ни слава, ни состояние, ни талант, а возможность любить и быть любимым.

Уилкинсон надолго замолк, и Мэгги, украдкой взглянув на него, заметила, как в уголках его глаз блеснули слезы.

«Странно, – подумала про себя Мэгги, – неужели в любви нуждается даже такой блестящий мужчина? Впрочем, что это я? Конечно, нуждается. Даже я, после того, что было в моей жизни, все еще хочу этого. Интересно, – это была уже грешная мысль, – а может ли у нас что-нибудь получиться с ним?» Она внутренне устыдилась собственных фантазий и тут же стала упрекать себя: «Ах ты, старая кошелка, мало тебе в жизни было разочарований? Забыла о том, как тебя оставили Люк и Ральф? Да и с Диком отношения не сложились. Совершенно незачем даже думать об этом. Такие мысли не могут привести ни к чему хорошему. Тебе, между прочим, уже пятьдесят пять, и надо думать не о том, как влюбиться, а о том, как доживать до смерти. Смерть? Почему смерть? Нет, зачем же ты себя хоронишь? Да, в твоей жизни было много нелегкого, но ведь это не значит, что нужно заживо положить себя в гроб и закрыть крышку. Ничего подобного, жизнь продолжается. Что из того, что наступила осень? Между прочим, каждая осень приносит бабье лето. Хочешь быть счастливой – будь ей. У тебя еще остались силы, чтобы еще раз, пусть даже напоследок, расцвести».

И опять – упрек: «Да он на тебя даже не взглянет. В лучшем случае вы посидите в этом трактире еще полчасика, а потом твой неожиданный спутник в сопровождении двух своих горилл отправится на блестящем черном лимузине к западной границе штата Новый Южный Уэльс, чтобы положить искусственные розы на могилу своей умершей жены. На этом все ваши отношения закончатся, и он больше ни разу не вспомнит о тебе. Ты останешься одна у разбитого корыта. Но это будет, возможно, только в том случае, если ты будешь питать излишние и совершенно ненужные надежды по этому поводу. А если успокоиться и не воображать себя девчонкой, то все это можно будет вполне спокойно перенести. Да, вы случайно встретились и так же случайно расстанетесь».

Перебрав в голове все эти мысли, Мэгги решила, что ей действительно не стоит возлагать слишком больших надежд на эту случайную встречу, которая и без того принесла немало приятного. Она уже давно вот так не разговаривала по душам о каких-нибудь абстрактных вещах, а ведь иногда так хочется отвлечься.

Мэгги вспомнила, как много лет назад она разговаривала примерно на такие же темы с Ральфом. Правда, тогда их разговоры были больше посвящены Богу, греху, морали. И порой она даже чувствовала себя виноватой в том, что живет с любовью, но без брака; с нежностью, но не к законному мужу; с отвращением – к собственной дочери. Каждый раз после таких разговоров она надолго пыталась забыться и забыть собственную вину. А с этим человеком Мэгги чувствовала себя удивительно легко, хотя он поначалу и задавал ей трудные вопросы. Генерал-губернатор… Кто бы мог подумать, в нашей-то джиленбоунской глуши встретить человека, который знаком с королевой и принцем Уэльским… А чему ты удивляешься? Между прочим, Ральф тоже был не последним человеком в Ватикане. Он фактически определял всю его внешнюю политику. Он был прекрасно знаком с папой римским и с большинством политиков в Европе. Интересно, а ведь они должны были быть знакомы с Джозефом Уилкинсоном.

Мэгги решила отвлечь своего собеседника от мрачных размышлений, задав ему этот вопрос.

– Скажите, а вы не знали кардинала Ральфа де Брикассара?

Казалось, Уилкинсон с трудом оторвался от собственных мыслей.

– А? Вы что-то спросили? Простите, я не расслышал, – пробормотал он. – Наверное, у меня все-таки слишком чувствительная натура. Я кое о чем задумался и пропустил ваш вопрос.

Мэгги повторила:

– Вы ведь по своей должности наверняка знаете многих высокопоставленных людей.

– Ну разумеется, – уверенно кивнул он.

– Не были ли вы знакомы с его высокопреосвященством кардиналом Ральфом де Брикассаром?

Уилкинсон на мгновение задумался.

– Да, кажется, мы когда-то встречались. Кажется, это было на каком-то религиозном празднике. Такой высокий, очень представительный и строгий человек. В общем, мы не были знакомы. Насколько я знаю, он представлял здесь интересы католической церкви еще до войны, а потом бывал здесь наездами. Да, пару раз мы виделись. А почему вы о нем спрашиваете?

Чтобы скрыть свое смущение, Мэгги торопливо ответила:

– Его высокопреосвященство в годы своей молодости работал в местной церкви.

– Что, здесь? В этом городе?

– Да. Не знаю, видели ли вы церковь, которая стоит неподалеку от главной площади. Рядом даже сохранился домик, в котором он раньше жил.

Уилкинсон снова проницательно взглянул на Мэгги.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю