Текст книги "Плащ Рахманинова"

Автор книги: Джордж Руссо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Несколько слов об источниках и литературной форме

Эти мемуары опираются на материал двух типов: первый – рукописи, устные источники и личное знакомство в течение четырех десятилетий (для истории Эвелин), второй – книги и вебсайты (для предложенного жизнеописания Рахманинова и исследования истории ностальгии). Записки и дневники Эвелин находятся в частном владении, и, хотя я не могу подтвердить историческую достоверность ее описаний Нью-Йорка в период между войнами, ее заметки говорят сами за себя. К тому же они помогли мне настолько полно реконструировать ее историю, насколько это вообще возможно. Главным источником истории Эвелин послужила наша почти полувековая дружба, наши встречи и телефонные разговоры, и, хотя я редко дословно цитирую ее записки, большая часть повествования неизбежно вырастает из реконструкции и интерпретации. В этом смысле «достоверность» ее версии событий: уроков фортепиано, отношений с учителями, музыкальной жизни Нью-Йорка в тот исторический период, прогерии и преждевременной смерти Ричарда, а также более фантастическая «вторая жизнь» в Калифорнии и знакомство с Дейзи Бернхайм – играет второстепенную роль, и проверить ее можно, только соотнеся с внешними фактами. Выявить степень достоверности – это задача биографа или историка, тяжелый труд, на исполнение которого у меня не было ни возможностей, ни желания.

Главный мой интерес был в создании модели параллельных вселенных великого композитора и молодой пианиста, игравшей его музыку. Именно по этой причине в первой и третьей частях, где рассказывается о вселенной Эвелин, почти нет отсылок к библиографическим источником. Вторая часть, посвященная исключительно новому типу жизнеописания Рахманинова, изобилует цитатами и ссылками. Я понимаю, что, рассказав историю Эвелин, мог непреднамеренно дать возможность будущим исследователям культурной и музыкальной жизни Америки первой половины XX века подтвердить или опровергнуть достоверность ее изложения событий.

Для жизнеописания Рахманинова и характеристики времени использовался материал другого типа, хотя вселенные Рахманинова и Эвелин географически и хронологически пересекаются. Новый тип жизнеописания, представленный во второй части, еще не получил признания в академических исследованиях Рахманинова: я придумывал его много лет в ответ на стандартизированную биографию Рахманинова, написанную Бертенсоном в 1956 году, которая до сих пор считается образцом. Мой новый взгляд на Рахманинова как человека строится на различных печатных, рукописных и оцифрованных материалах, и многие из них цитируются в книге; цель этих отсылок в том, чтобы показать весь широкий ряд источников, к которым можно было бы обратиться при написании полноценной новой биографии. Мне также удалось изучить небольшое количество литературы о Рахманинове, изданной в Советском Союзе и постсоветской России последних десятилетий, а еще – новые материалы, появившиеся на Западе. Источники моих исследований ностальгии – научные, медицинские, психологические, исторические, культурные – существуют в печатном виде и формируют обширный архив на тему, которую я изучал несколько десятилетий.

«Плащ Рахманинова» – произведение в смешанном жанре мемуаров и биографии; рассказ я веду от первого лица, чтобы дать возможность прозвучать собственному голосу. Этот голос, как я выяснил, пока писал, соединяет в себе мемуары и биографию, и если таким образом я нарушил какие-то жанровые правила, то готов понести ответственность. К тому же с моей стороны было бы лицемерием не признать, что я написал «Плащ Рахманинова» отчасти для того, чтобы найти свое место среди персонажей этого музыкального мира: Рахманинова, Эвелин, Ричарда, Адели Маркус и моих сверстников с Чатем-сквер. И более того, чтобы понять, каким же незаметным образом случился мой переход из начинающего пианиста в профессионального ученого, переход, который я совершил с такой сверхъестественной обыденностью, совершенно неосознанно, словно какой-то фокусник, живущий в моей памяти, не дал мне его заметить.

Учитывая, какую роль я играл в жизни Эвелин: единственный друг ее сына, ее alter ego в те годы, что она провела в Калифорнии, и, наконец, преемник, которому она доверила архивы, неудивительно, что мне хотелось поместить себя как можно ближе к центру двух вселенных, Эвелин и Рахманинова. Поэтому я так мало цитирую из наследия Эвелин: ее дневников, заметок, писем, даже наших телефонных разговоров, которые я потом записывал, – я привожу только те цитаты, которые дают яркое представление о ее характере и кричат о том, чтобы быть услышанными. Но в остальном я создаю эту реконструкцию своими собственными словами. Ее историю я мог бы рассказать только своим собственным голосом.

Представления Эвелин о Рахманинове сложились в результате ее одержимости этим человеком, его глубокими пожизненными меланхолией и ностальгией, которые она интуитивно почувствовала в нем, когда еще только училась играть на фортепиано. Ее чувства к нему, как и его к России, родились из наполненного сопереживанием воображения, способного создавать образы, практически сливаясь с ними. Эти чувства лежали в основе общей для них хронической ностальгии. Эвелин настолько сочувствовала Рахманинову, что воображала, будто она и есть он. Конечно же это далеко от истины. Она была дочерью бедных еврейских эмигрантов из Нью-Йорка, но еще и типичным поздним романтиком, как сам Рахманинов, способным воплотиться в другого пианиста. Бодлер, великий поэт и предтеча модернизма, сумел передать суть этого романтического процесса в своем стихотворении в прозе Les Foules: Le poète jouit de cet incomparable privilège, qu’il peut à sa guise être lui-même et autrui. Comme ces âmes errantes qui cherchent un corps, il entre, quand il veut, dans le personnage de chacun[136]136
  «Толпы»: «Поэт наслаждается этой ни с чем не сравнимой привилегией – оставаясь самим собой, быть в то же время и кем-то другим. Подобно тем душам, что блуждают в поисках тела, он воплощается, когда захочет, в любого из встречных». Перевод Т. Источниковой. (Прим. переводчика.)


[Закрыть].

Благодарности

Эти мемуары зародились в 1949 году, в тот день, когда я случайно сломал виолончель Ричарда Амстера, хотя в восемь лет я еще не воспринимал ту катастрофу таким образом, и мемуары существенно продвинулись и обрели свой образ у меня в воображении уже после смерти его матери сорок лет спустя. С тех пор они постоянно менялись, пока не превратились в настоящую версию, поименованную «мемуарами ностальгии», чтобы подчеркнуть и достоинства, и недостатки ностальгии в рамках жизнеописания. Возможно, точнее было бы называть их «мемуарами антиностальгии», чтобы привлечь больше внимания разрушительному влиянию, оказываемому ностальгией на ее пленников. Но с таким названием читатель рисковал бы запутаться в различных значениях ностальгии и одинаково важных параллельных вселенных Эвелин и Рахманинова.

Многие друзья и коллеги, в том числе моя американская подруга Хелен, упомянутая в части I, Маргери Вибе Скаген из Норвегии и англичанин Джон Текер, часами обсуждали со мной достоинства и недостатки ностальгии, а также подводные камни в написании новой критической биографии Рахманинова. Я также вел беседы о Рахманинове с разными музыкальными и культурными критиками, музыковедами, слишком многочисленными, чтобы перечислять их всех поименно; я опирался на разные опубликованные исследования таких авторов, как Карен Ботдж, Светлана Бойм, Дэвид Каината, Юрий Дружников, Наталья Федунина, Эмануэль Э. Гарсиа, Дан Хили, Катриона Келли, Ричард Лепперт, Джефри Норрис, Фрэнсис Мейс, Алекс Росс, Татьяна Соловьева, Ричард Тарускин и Андреас Вермейер. Славист Саймон Поли из Оксфорда особенно помог мне в поисках и оценке русских архивов и позаботился, чтобы я не проглядел подходящих русских материалов. Всем им я благодарен, хотя лишь на мне лежит ответственность за реконструкцию психологии и хронической болезни Рахманинова, которую я зову ностальгией.

Разобраться с прогерией Ричарда мне очень помогло медицинское сообщество, особенно сотрудники американского Фонда исследования прогерии, раньше расположенного в Бостоне, а теперь в Пибоди, штат Массачусетс, а также сотрудники Детской больницы на Грэйт-Ормонд-стрит в Лондоне. И я бы не смог понять эмоциональный срыв и творческий кризис Рахманинова без экспертного мнения нескольких психиатров и психоаналитиков, включая доктора Эмануэля Э. Гарсиа, Питера Эгалника из Оксфорда и Норланда Берка из Нью-Йорка, который и сам пианист. Я хочу всех их поблагодарить.