сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)
Он спросил меня об этом в Гриндельвальде, когда мы сидели за столиком на залитой солнцем крыше центрального ресторана и любовались Эйгером. Я взглянул на него, но утреннее солнце светило прямо из-за его спины, и я вновь отвернулся к горе:
- Видит бог, я должен был это сделать. И это ведь было так легко! Но прикинь только: вот я в жизни не думал не гадал, что во мне кроется творческая искра. И вдруг ощутил себя чуть ли... ну, не знаю... Прометеем, что ли. Украсть огонь у богов! Моим искусством - или, вернее, нашим искусством - мы собирались воссоздать человеческое существо. И не с кем-нибудь - а с моей любимой! С которой я хотел жить долго и счастливо. Плюс куча побочных соображений. Как и всегда в таких случаях. Галенцы снова меня обожали - короче, апофеоз самоупоения. Даже Анна делала то, что я ей велел... После возвращения Саксони все тут же пришло в норму, и я чувствовал себя неуязвимым. Пока мы вместе, нам ничто не страшно. Чего бояться-то? Ведь мы вдвоем - новый Маршалл Франс! У нас та же сила! Весь долбаный городок в нашей власти!
- И тебе ни разу не пришло в голову... - Он смотрел в свою чашку "эспрессо", как будто боялся меня смутить.
- Ни в жизнь. - Я взял свою кофейную ложечку и положил в чашку.
Дома по обе стороны улицы весело светили окнами, но признаков жизни не проявляли. Все обитатели ушли на станцию, все были рады собраться ненадолго вместе, предвкушая момент, когда действительно вернется Маршалл Франс и навсегда возьмет на себя руководство их жизнями.
Всю дорогу до железнодорожного переезда, который я видел сотни раз, меня преследовал запах хвои и выхлопных газов. Я посмотрел на часы. Было пять двадцать один. Чтобы дойти до вокзала по улочке, параллельной путям, требовалось минут пять- восемь. Рискованно, совсем впритык; но я сгорал от любопытства и уже чувствовал, как сердце колотится в груди.
Я свернул направо и пошел на восток по Хаммонд-стрит, то и дело пускаясь трусцой. На тротуарах кое-где лежал снег, и я чувствовал его подошвами - словно россыпь острых камешков.
Я запыхался и вовсю работал локтями, посылая корпус вперед. Что они там будут делать? Что случится ровно в пять тридцать? Что?.. И тут послышался далекий звук. Я замер, перед глазами у меня все плыло. Два коротких гудка и один длинный. Длинный затянулся, окреп и повис в воздухе, словно зов неведомого чудища. Я соскочил с тротуара на проезжую часть. Снова грянул свисток, уже ближе, почти рядом - поезд подъезжал к платформе. Но пассажирские поезда больше не останавливаются в Галене... Улица оканчивалась тупиком, но я перескочил невысокий каменный заборчик и продолжал бежать. И лишь тогда увидел станцию. Она была так ярко освещена, что можно было подумать, будто снимается кино. Откуда этот свет? На перроне толпились сотни людей. Я был все еще слишком далеко, чтобы рассмотреть кого-либо, но слышал неумолчный шум, одновременный многоголосый гвалт. Потом послышалось: "Вон он! Там!" - и голоса стихли. Из темноты на дальнем от меня конце станции, с востока, из Нью-Йорка, с Атлантического океана, из Австрии, появился бледно-желтый свет, и, перейдя на шаг, я увидел приближающийся паровоз. Я замер на месте, дрожа всем телом. Паровоз был такой старый и черный, труба извергала клубы дыма, летели искры. Вот он въехал под навес и выкатился из-под навеса, выстроив яркие серебристые вагоны вдоль платформы.
Он затормозил. Не слышалось ни звука, только шипел пар да постукивали клапана.
Я еле успел разглядеть, как спустился по ступеням проводник и толпа прихлынула вплотную к одному из вагонов.
Потом надо всем прокатилась волна неимоверного жара. Я видел стремительную воздушную рябь, и когда волна прошла надо мной, ощущение было словно в горячий летний бриз. Не сильнее. Довольно приятное ощущение. Помню, что мне понравилось.
Люди на платформе еще ближе притиснулись к поезду. Снова поднялся гомон.
И тут позади меня раздался взрыв. Грохот расколол небо, и я машинально обернулся посмотреть, что это. Над крышами домов и деревьями расцвело и вполовину опало масляно-желтое огненное облако. Отдельные языки пламени вихрились куда выше.
Я снова обернулся к станции и увидел, что люди сгрудились вокруг чего-то на перроне. На взрыв никто не повернулся. Поезд дал два гудка и пыхтя тронулся.
Я снова бежал по Хаммонд-стрит, бежал домой. Я слышал свисток паровоза и видел в небе перед собой языки пламени.
Поезд набирал скорость и был уже у меня за спиной, когда я миновал переезд и свернул налево, на мою улицу. Я увидел огонь и теперь понял, что это за дом. Мне хотелось замереть и пусть бы только на мгновение вглядеться, осознать происходящее. Неотъемлемое право каждого, чей дом горит, жена убита, ребенок попал под колеса. Право обреченного увидеть осколок своего будущего. Но я не остановился. Дом горел посреди улицы, как бенгальский огонь.
- АН-НА! АН-НА! ТЫ ОЙ КАКАЯ ХИТРОЖОПАЯ! ОЙ КАКАЯ ХИТРОЖО-О-ОПАЯ!
Больше-то ничего и не надо было, верно? Сделать так, чтобы мы написали черновик настолько хороший, чтобы ни правки, ни переписывания уже не требовалось. Написали вплоть до того момента, как Маршалл Франс прибывает в Гален. Потом пойти на станцию и посмотреть, сработало ли, приехал ли поезд ровно в пять тридцать... приехал ли он в пять тридцать. Если нет, то она ничего не потеряла. А если приехал, осталось лишь избавиться от этих писателей, от свидетелей. Теперь они не нужны. Папочка вернулся.
С противоположной стороны улицы я смотрел, как горит дом. Я не мог подойти ближе. Повсюду были разбросаны обломки, кое-что еще горело: подушка, перевернутое кресло, книги. А у калитки валялся кусок человеческого тела. На нем были лохмотья клетчатой ярко-красной куртки, купленной "У Ленивого Ларри".
Я не знал, сколько у меня времени, но на счету была каждая секунда. Моя машина стояла в нескольких футах. Вокруг бушевало пламя. Я сидел в машине, на щитке мигали желтые огоньки. Помню свою мысль, что раз так светло, то можно пока не включать фары. Я выжал сцепление и медленно поехал прочь. Не успев свернуть, услышал еще один взрыв. Масляный обогреватель? Или еще одна динамитная шашка? Зеркало заднего вида показало мне, как в воздух над домом высоко взлетают обломки, высоко и замедленно.
Эпилог
На днях я увидел бультерьера. Это был не первый бультерьер, что попался мне на глаза с тех пор, - но впервые я не съежился и не убежал. Он был белый с черными пятнами и напомнил мне Пса Пита из комедии "Наша компашка"{106}. Я сидел за круглым чугунным столиком у входа в кафе, потягивал пастис* [Pastis - французский анисовый ликер. - Прим. переводчика.] и заносил кое-что в дневник.
У моей машины полетели клапана, но, к счастью, поблизости оказалась "ситроеновская" станция техобслуживания: один парень в синем берете, курящий эти желтые сигареты "житан". Да и в любом случае было неплохо на пару деньков остановиться. Всю дорогу от Страсбурга нас преследовали грозы и вел в основном я. Но как только мы добрались до Бретани, небо прояснилось и солнце сказало "добро пожаловать".
Собаку звали Бобо, она принадлежала хозяину кафе. Посмотрев некоторое время на пса, я вернулся к своему дневнику. После Галена я завел привычку добросовестно фиксировать происходящее со мной.
Эту тетрадь для дневника я купил в Барке, штат Мичиган. Первая запись была многостраничная. Бессвязная, путаная, параноидальная. Очень отдавала манией преследования. Естественно, от паранойи я так и не отделался, но за три года ко всему привыкаешь, даже к этому. Не знаю, как быстро они выяснили, что я не погиб при взрыве, но я с самого начала заключил, что как только они в этом убедятся, то начнут меня искать.
И я ударился в бега. Заехал в Детройт оформить паспорт, а там сразу махнул через реку в Канаду. Какое-то время поработал в Торонто в книжной лавке, а затем связался с моим американским банком и попросил перевести мне все деньги. Когда деньги прибыли, я бросил работу и сел на самолет до Франкфурта. Мой маршрут с тех пор? Франкфурт, Мюнхен (как раз успел на "Октоберфест"), Зальцбург, Милан, Стреза, Церматт, Гриндельвальд, Цюрих, Страсбург, Динар...
Моя мать до сих пор не понимает, что за чертовщина со мной творится, но, добрая душа, не задает вопросов. Когда она вдруг получила от меня телеграмму с просьбой выслать все биографические материалы об отце, какие найдет, то через две недели в потешное маленькое почтовое отделение в Альтенштайге срочной доставкой пришла аккуратная посылка. Она была полна книг, статей и пожелтевших пресс-релизов; должно быть, мама хранила их много лет.
Я начал книгу зимой в Германии и постоянно работал над ней в крошечных горных городках, где мало туристов. Саксони покидала мои мысли только во время работы. Я плакал и клял себя, что не уберег ее, и мне не хватало ее больше всего на свете. Наверное, теперь я тоскую по ней сильнее, чем когда-либо любил ее. Если эта фраза звучит странно, прошу прощения, но более удачно мне сейчас не выразиться.
Я взялся за книгу также оттого, что нуждался в каком-то серьезном занятии, пока не определю, что же собираюсь делать. Я был уверен в одном что когда-нибудь в Голландии, или в Греции, или еще где-то я обернусь и увижу злобную ухмылку на знакомой галенской роже. Но как долго они будут меня преследовать? Вечно? Или только пока не убедятся, что я не собираюсь мстить им за смерть Саксони? Я взялся за биографию моего отца, чтобы отвлечь мысли от постоянных страхов, а также помня слова Сакс, что это пойдет мне на пользу, да и просто мне этого хотелось.
В тот год в моем дневнике почти не было длинных записей. Лишь краткие слова возбуждения и подавленности, зафиксированные, когда я отрывался от биографии Стивена Эбби, кинозвезды.
Я уже проследил его жизнь от Северной Каролины до Нью-Йорка и бродвейских проб, когда пошел как-то на почту и на столе за спиной у служащего заметил посылку, адресованную в гостиницу "Штейнбауэр" некоему Ричарду Ли. Благодарю Бога за маленькие европейские почтовые отделения. Через три секунды чемоданы и бумаги были уже в моем новеньком "пежо", и я летел вниз по серпантину со всей скоростью, на какую способна эта французская жестянка.
Почти на три месяца я остановился в Стрезе, потому что там было душевно и пусто и когда-то там отдыхали лейтенант Генри со своей Кэтрин, прежде чем плыть на лодке через озеро Маджоре в Швейцарию{107}.
Что вообще за глупость - посылать Ли по моему следу; но, возможно, это было сделано с умыслом. Может быть, теперь, когда он вернулся, они пытаются совершенно очистить Гален - чтобы в Городе Маршалла Франса не оставалось реальных людей, не оставалось нормальных. По крайней мере, так Анне больше не придется трахаться с Ли. Да, а потом, не исключено, настанет и ее черед, кто знает? Отец ведь сможет воссоздать ее, и лучше, чем когда-либо: Анна новой модели. Она не будет стариться, не будет болеть. Возможно, потому-то они и послали Ричарда - если с ним что-нибудь случится, хозяин просто сделает другого.
Какая, впрочем, разница. Мы подстерегли его в Церматте и убили среди ночи на маленькой боковой улочке.
- Эй, Ричард!
- Том, Том Эбби! Ну что ты скажешь!
У него был длинный зазубренный нож, который он старался прижать к боку. Ричард улыбнулся и, двинувшись ко мне, на всякий случай огляделся - нет ли рядом кого из моих друзей.
Когда он был в пяти или шести футах, из мрака у меня за спиной вышел мой старик и непринужденно проговорил:
- Подержать твою шляпу, сынок?
Я зашелся хохотом и выстрелил Ричарду прямо в середину его безнадежно изумленного лица.
_______________
{1} Посвящается Джун, лучшей из всех "Новых лиц", и Беверли - Королеве Всего. - Свой дебют Кэрролл посвящает матери и жене (художнице Беверли Шрайнер). Чем не повод для небольшой биографической вводной, благо происходит наш автор (р. 1949) из весьма примечательного семейства. Его мать, Джун Силлман, младшая сестра известного бродвейского постановщика Леонарда Силлмана, пела на Бродвее, писала песни (в частности, для ревю "Новые лица", впервые поставленного Леонардом в 1934 г. и неоднократно возобновлявшегося), снималась в кино (в частности, в голливудском варианте "Новых лиц-1952", выпущенном в 1954 г.). Отец Джонатана, Сидни Кэрролл (1913-1988), был голливудским сценаристом, и самая известная его работа сценарий по роману Уолтера Тивиса "Игрок в бильярд" (1959); фильм вышел в 1961 г. и послужил отправной точкой для звездной карьеры сыгравшего там главную роль Пола Ньюмена. А, кстати, видный композитор-минималист Стив Райх (р. 1936) приходится Джонатану Кэрроллу молочным братом. Другой любопытный момент - это скрещение религиозно-мировоззренческих влияний: Сидни Кэрролл был евреем, Джун Силлман исповедовала "христианскую науку" (учение, основанное в 1866 году Мэри Бейкер-Эдди и акцентировавшее исцеление силой духа). В итоге кто-то из братьев и сестер Джонатана остался в русле "христианской науки", кто-то стал правоверным иудеем, кто-то погрузился в суфизм.
{2} Надеюсь, хоть не офорты?- Довольно старая американская идиома: показать офорты - благовидный предлог, чтобы заманить девушку домой с далеко идущими намерениями.
{3} ...от эдаких замашек а-ля Бетти Буп... - Бетти Буп: героиня популярных мультфильмов 1930-1939гг., симпатичная жеманница; всего вышло более полутора сотен серий, с 1934г. выпускался и комикс. Нарисовал Бетти Буп для студии Макса Флейшера художник Грим Нэтуик, отталкиваясь от образа актрисы Мей Уэст, а озвучивала ее Мей Кесталь, имитируя манеру певицы Хелен Кейн. В первой половине тридцатых годов мультфильмы эти были довольно смелыми и действительно смешными, включали музыку известных джазменов (Кэб Каллоуэй, Луи Армстронг) и немало сюрреалистических моментов, однако после принятия конгрессом закона Хейса (о "моральном облике" средств массовой информации, кино и др.) стали беззубыми и совсем детскими.
{4} Крампус - демоническое существо, рогатое, мохнатое, все в цепях и колокольчиках; рождественский спутник Св. Николая. Название Крампус характерно для нижней Австрии; в Баварии этот персонаж зовется Клаубауф, а в Штирии - Бартель.
{5} Джон Китс (1795-1821) - знаменитый английский поэт-романтик. Его поэтическая биография занимает всего пять лет: 1816-1821. Умер от туберкулеза, в Риме.
{6} Чарльз Мэнсон (р. 1934) - глава общины (нечто среднее между "семьей" хиппи и сатанинской сектой), зверски убившей в 1969г. актрису Шарон Тейт (беременную супругу режиссера Романа Полански) и всех ее гостей.
{7} Микки Мантл (1931-1995) - известный американский бейсболист, выступал за команду "Нью-Йорк янкиз" (1951-1968), а прекратив играть, работал в том же клубе тренером.
{8} ...базовый лагерь на Эль-Капитане... - в США известны две горы, называющиеся Эль-Капитан, в Калифорнии и в Техасе: соответственно в Йосемитском национальном парке (высота 1098 м от подножия) и в Гваделупском горном национальном парке (2462 м).
{9} Джей Эдгар - Имеется в виду Дж. Эдгар Гувер (1895-1972), основатель ФБР (1924) и его бессменный директор. Собирал досье на многих влиятельных лиц и, как считается, именно благодаря кладезям компромата продержался на своем посту при всех администрациях.
{10} Бела Люгоши (1884-1956) - исполнитель роли Дракулы в классическом фильме Года Браунинга (1931). Похоронен - по собственному требованию - в том самом черном плаще.
{11} Большое Яблоко - в нынешнем обращении это прозвище Нью-Йорка циркулирует с 1970 г., когда муниципалитет затеял под таким лозунгом рекламную кампанию, призванную развеять образ Нью-Йорка как столицы преступности и привлечь в город туристов. Что касается первоисточника прозвища, то в тридцатых годах оно было в ходу у джазовых музыкантов как синоним крупного успеха, а в двадцатых - у жокеев (Big Apple tracks нью-йоркские ипподромы, где крутятся большие деньги).
{12} ...я едва ли не рассчитываю увидеть Фрэнка Синатру в матроске, как он пританцовывает и напевает: "Нью-Йорк, Нью-Йорк!" - Один из своих первых суперхитов "Нью-Йорк, Нью-Йорк!" Синатра пел в фильме Джина Келли и Стэнли Донена "Увольнительная" (1949), о нью-йоркских похождениях трех матросов (Синатра, Келли, Жюль Маншин).
{13} "Дивный новый мир" (1932) - футуристическая антиутопия Олдоса Хаксли (1894-1963).
{14} Максвелл Перкинс (1884-1947) - знаменитый американский редактор, "открыл" целый ряд виднейших авторов США первой половины XX века. Работая в издательстве "Скрибнерс", помог дебютировать Ф. Скотту Фитцджеральду, Эрнесту Хемингуэю, Рингу Ларднеру, Эрскину Колдуэллу, Джеймсу Джонсу, однако наиболее известен благодаря сотрудничеству с Томасом Вулфом, довести первый роман которого, "Взгляни на дом свой, ангел" (1929) - бесформенный, на тысячу с лишним страниц, - до "публикабельного" вида Перкинсу стоило немалых трудов. Послужил прообразом Фоксхолла Эдвардса в последнем романе Вулфа "Домой возврата нет" (1940).
