сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)
Я так и не преодолел своего первого потрясения от "открытия" Галена, но, безотрывно наблюдая город изнутри, вынужден был примириться. Я чувствовал себя мотыльком, а Гален был - пламя, лихорадочно мельтеша вокруг которого, я не знал, что и поделать, кроме как работать, работать и работать.
Я жил посреди величайшего художественного произведения в мировой истории. На свой скромный манер я составлял жизнеописание человека, его создавшего. Вернет ли оно его к жизни... Нет, нет, неправда! Я хотел сказать, что мне было безразлично, вернет ли оно его к жизни, но это ерунда. Он говорил, что такое возможно, и потому его дочь остановила свой выбор на мне. Отчасти потому я и отправил Саксони из Галена. Остальной "частью" была, конечно, Анна, но после дорожной аварии мы с ней почти не спали. Подозреваю, она наверстывала упущенное со стариной Ричардом, но даже это не сильно меня заботило, потому что вся моя энергия - вся, без остатка - уходила в работу. Хотелось бы, правда, знать, зачем она с ним спит, но у меня уже возникло смутное подозрение. Допустим, Ричарду наскучило жить в Галене. Поскольку он и Анна - единственные "нормальные" люди в городе, как она могла его удержать? Очень просто: затянуть в постель. Даже в самых диких фантазиях подобный тип и мечтать не мог (не то что надеяться!) заполучить такую женщину, как Анна Франс. То есть пока она не дает ему остыть, успокоиться, пока распаляет его аппетит - он у нее в руках. И в Галене. Я подумал, знает ли об их отношениях жена Ричарда.
Я очень редко выходил из дому. Миссис Флетчер стада мне готовить, и иногда заходила Анна посмотреть, как движется дело. Пару раз звонила Саксони, но наши беседы были коротки, сухи, вялы. Я не спрашивал про Джеффа Уиггинса, она не спрашивала про Анну. К тому времени я слишком устал, чтобы хитрить, но понимал, что лучше не рассказывать, какую целомудренную жизнь теперь веду. Тем не менее однажды ее настолько утомил такой разговор, что она обозвала меня занудой и повесила трубку.
Джоанн Коллинз родила здорового мальчика, а, согласно дневникам, должна была родиться здоровая девочка.
Заявилась Анна и потребовала показать рукопись. К собственному изумлению, я проявил твердость и наотрез отказался. Она ушла, и отнюдь не в радужном настроении.
Позвонила Саксони и спросила, заметил ли я, что ее уже месяц как нет.
Я написал ответ Тому Ранкину и пообещал приложить все усилия, чтобы успеть вернуться к июню, к выпускному вечеру.
Пришло письмо от мамы, и мне стало неудобно, что с сентября не подавал о себе вестей. Я позвонил ей, и мы поболтали о том, как здорово у меня нынче идут дела.
Как-то утром Джоанн Коллинз вошла перепеленать ребенка и нашла спящим в кроватке трехнедельного бультерьера.
Решив, что на сегодня поработал достаточно, я собрался выйти пропустить стаканчик в "Зеленой таверне". Было девять часов вечера, и городок словно вымер. На мостовых чавкала слякоть, но на тротуаре снег оставался белым и хрустящим. Бесшумный противный ветер насквозь продувал темноту. Иногда он утихал, ожидая, когда ты, осмелев, высунешься из своей скорлупы, - и снова налетал со злорадным хихиканьем. Телефонные провода обледенели, и в порывах ветра с них осыпались короткие прямые льдинки. Пока брел до бара, я успел понять, что следовало сидеть дома или не полениться вывести чертову машину. Настолько было холодно.
Чтобы открыть толстую дубовую входную дверь, пришлось как следует подналечь плечом. Жаркая волна спертого воздуха, клубы табачного дыма и голос Джорджа Джонса{103} из музыкального автомата. Виляя хвостом, ко мне подошла местная собака по кличке Фанни - насколько я знал, настоящая собака. Официальный встречающий. Сняв перчатку, я погладил ее по голове, теплой и сырой.
С тусклым кабацким светом я освоился быстро, на улице ведь тоже было темно.
Большинство присутствующих я знал: Ян Фенд, Джон Эспериан, Нейл Булл, Вине Флинн, Дейв Марти.
- Как дела, Том?
Обернувшись, я прищурился. Это был Ричард Ли. Он встал из-за стола и двинулся ко мне:
- Что будешь пить, Том? Я шмыгнул мокрым носом.
- Пожалуй, пиво и глоток чего-нибудь покрепче.
- Пиво и покрепче. Мне нравится. Джонни, два пива и два чего покрепче.
Ричард улыбнулся и подошел вплотную. Похлопал меня по плечу да так руку и оставил:
- Пошли, Том, присядь со мной. Сдались тебе эти табуреты, дырку только в жопе рассверлишь.
Я снял куртку и повесил на деревянный крючок у двери. Теперь я разобрал другие запахи - духов, хрустящего картофеля, сырой кожи.
- Ну, и как там оно продвигается? Держи бухло. Спасибо, Джонни.
Я отхлебнул пива и пригубил виски. Пиво горчило, виски скользнуло по пищеводу, как жидкий огонь. Но после улицы это было очень приятно.
- Одно я знаю наверняка, приятель. После аварии Фила Муна, держу пари, Анна не очень-то тобой довольна, а?
- Тут ты угадал. - Я снова пригубил виски.
- Да чего там гадать... А про коллинзовского ребенка слышал?
- Да. Он по-прежнему... собака? Ли улыбнулся и допил свое пиво:
- Да уж наверно. До последнего по крайней мере момента. Но сейчас все так быстро меняется, хрен его знает, короче. - Отпив виски, он перестал улыбаться, - Скажу тебе одну вещь, приятель: это меня чертовски пугает.
Я сгорбился над столом и постарался говорить как можно тише:
- Но тебя-то почему, Ричард? Я могу понять остальных и чего они боятся, но ты-то нормальный, - Я приблизил голову вплотную к нему и перешел на шепот.
- Нормальный, мать его так! Ну да, я-то нормальный, но жена - нет, и дети тоже. Знаешь, что недавно с Шарон было? Неделю назад поворачиваюсь утром, а на подушке рядом, верь не верь, лежит чертова Кранг!
Я ничего не сказал, но поверил. Сам же тогда и видел, за ужином.
- Кроме шуток, Том! Ни с того ни с сего куда ни плюнь - сплошные маршалловы персонажи! Мало того что дневники врут, так теперь еще и все перемешивается не разбери-пойми! А Коллинзовский малец? То он ребенок, а то глядь - чертова собака - Он схватил мою стопку виски и опрокинул себе в рот, - И что теперь, черт возьми, делать, а? Я теперь даже оборачиваться боюсь - а вдруг жена опять превратилась или кто-то из девчонок. А что, если однажды кто-нибудь так и останется черт знает кем?
- А они как к этому относятся?
- А как, черт возьми, ты думаешь? Готовы обдристаться от страха!
- И со многими уже случилось что-то не то?
Он покачал головой и перевернул стопку донышком кверху:
- Не знаю. Пока нет, но каждый боится, что следующим будет он. А меня вот что интересует: когда ты допишешь наконец свою чертову книгу?
Музыкальный автомат все играл, но разговоры вокруг смолкли.
Я подавил зевок, и мне страшно захотелось оказаться где-нибудь в другом месте.
- Я уже много сделал. Но осталось еще гораздо больше, должен признаться. Не хочу врать.
- Это не ответ на его вопрос, Эбби.
- Что я могу сказать? Что вы хотите, чтобы я сказал? Что книга будет закончена через десять минут? Нет, через десять минут не будет. Вы все хотите, чтобы получилось хорошо, как следует - и в то же время чтобы прямо сейчас. Налицо явное противоречие.
- Слышь, мудила, засунь свои противоречия знаешь куда?
- Ладно, ладно, засуну! Уже засунул. Вам-то легко говорить, не вы же пишете. Но ведь если я схалтурю, то книга ничего и не изменит. Потому-то Франс и такой великий, разве не ясно? Потому-то вы все и существуете. Он владел пером, как никто другой в мире. Ну как вы не можете понять! Кто бы ни взялся делать эту книгу, он должен постараться написать не хуже... да какое там - лучше, чем писал свои книги он... Книги, дневники и всё-всё-всё. Эта книга обязана быть лучше. Обязана.
Из темных дебрей бара донесся другой голос:
- Кончай базар, Эбби. Дописывай книгу живее, и все тут, а то сделаем тебе типель-тапель, как тому, прошлому биографу.
Открылась дверь, и вошла сияющая улыбками парочка- толстячок-мужчина и такая же полная женщина. Раньше я их никогда не видел - наверно, не здешние. Нормальные.
- Не знаю уж, Долли, как называется этот городок, - проговорил мужчина, отряхивая заснеженную шляпу о брючину, - но если для меня здесь найдется выпить, это дружественная территория. Как вы тут поживаете? Собачий холод на улице, а?
Они уселись за стойку передо мной, а я так обрадовался их появлению, что готов был расцеловать. Я собрался уходить. Ричард поднял пустую стопку и медленно крутил в пальцах. Увидев, что я встаю, он ничего не сказал. Я пошел к вешалке за своей курткой и, покосившись через плечо, увидел, что толстая пара оживленно беседует с барменом.
Когда я вышел, ветер на мне живого места не оставил, но на этот раз я пил его, как амброзию. На стоянку зарулил фургон "форд-эконолайн". Оттуда вылез Паучий Жрец из "Страны смеха" и поднял воротник драповой куртки в красную клетку. Увидев меня, он вяло махнул рукой:
- Как дела, Том? Как двигается книга? - И потрусил к дубовой двери, и так и вошел - Паучьим Жрецом.
Я остановился посмотреть, что будет дальше. Если бы не толстая парочка, все бы ничего - но они тут, и как, черт побери, объяснишь им, что это они такое видят?
Дверь распахнулась, и на улицу вылетели трое, стиснутый железной хваткой Паучий Жрец - в середке. Дверь захлопнулась, и слышалось только, как чавкает под бегущими ногами талый снег. Уже у самого фургона Мел Дуган увидел меня и замер:
- Кончай эту долбаную книгу, Эбби! Кончай, не то я отрежу твои вонючие яйца!
Я заглянул в телепрограмму - что нынче обещают для полуночников. В 23:30 показывали "Саfи de la Paix", a сейчас было 23:25. Я достал из холодильника бутылку кока-колы и купленный в супермаркете сыр с зеленым перцем.
Телевизор был старый - "Филко", черно-белый, с огромным экраном в деревянном корпусе. Вдобавок он отлично грел ноги холодными вечерами. Я пододвинул кресло-качалку, сервировал столик кока-колой и сыром и прислонил ноги в носках к боковой панели телевизора. Загремела музыка - смесь "Марсельезы", "Правь, Британия" и "Лишь о тебе, моя страна..."{104}. Нужно помнить, что фильм был снят в 1942 году.
Вид Эйфелевой башни. Медленная панорама вдоль Елисейских Полей. Повсюду фашистские флаги. Далее монтажный кадр табачного киоска: толстый коротышка в берете продает газеты мальчишке, сигареты старику, затем вкладывает пачку журналов из-под прилавка в протянутую руку, и та берет их, но ничего не платит. Лицо коротышки, когда он передает журналы. Телячий восторг. Появляется звук, и коротышка говорит "мерси". Камера медленно поднимаетсярука, плечо, лицо. Его лицо. Он подмигивает и с журналами под мышкой удаляется от киоска. Его ждет кафе на углу.
Я держал в руке ломтик сыра и уже собирался сунуть в рот, когда вдруг заплакал.
Он медленно идет по улице - спешить ему некуда. Мимо громыхают танки. Мотоциклы с колясками, полными серьезного вида мужчин в немецкой форме.
Я встал и отключил звук. Хотелось только смотреть. Не хотелось думать ни о фильме, ни о сюжете. Я хотел смотреть на отца. Свет в комнате был выключен. Лишь на полу гостиной - сероватый отблеск экрана.
- Па? - Я знал, что это сумасшествие, но вдруг начал говорить с телевизором, с отцом. - Ох, па, что мне делать?
Он зашел в булочную на углу и выбрал с витрины три пирожных.
- Па, что мне, черт возьми, делать?- Я как можно плотнее зажмурил глаза. Слезы прочертили на моих щеках мокрые дорожки, которые я ощутил, закрыв лицо руками. - Господи боже!
Я надавил ладонями на глаза и смотрел, как передо мной вспыхивают цветные разводы, идеальные в своей расплывчатости. Когда стало больно, я убрал руки и поглядел на отца сквозь гаснущие цветные проблески. Он уже был в подсобке за булочной и спускался под пол. Когда осталась торчать одна голова, он помедлил и снял шляпу. Звук был выключен, но я знал, что он говорит:
- Последи за моей шляпой, Роберт. Это жена только что на день рожденья подарила и сварит меня в кипящем масле, если шляпа запачкается!
- Ну чтоб тебя! Так тебя и растак, отец! У тебя всегда все так хорошо! Твои проклятые новые шляпы, и все тебя любят. Даже погибаешь - и то образцово-показательно. Черт тебя побери! Черт тебя побери!
Я выключил телевизор и сидел в темноте, глядя, как экран блекнет и становится серым, бурым, черным...
Мои глаза распахнулись, сна не осталось ни капельки. Я глянул на зеленое мерцание циферблата и увидел, что времени - полчетвертого утра. Когда я вот так просыпаюсь, то потом долго не могу уснуть. Заложив руки за голову, я уставился вверх, в темноту. До меня доносилось только лихорадочное тиканье часов на руке и шум ветра снаружи. Потом - что-то еще. Снаружи. На ветру, в иссиня-черной ночи. Я повернул голову к окну. Оно было прямо там, его морда и лапы прижимались к стеклу, а тело мерцало, как незажженная белая свеча.
Стоило миссис Флетчер отъехать - я тотчас вытащил из чулана свой чемодан и начал сдергивать с вешалок свитера, рубашки и штаны. Одно багажное место. Какого черта мне нужно? На голову мне свалилась одна из юбок Саксони. Я сорвал ее к швырнул на пол. Спокойствие, сказал я себе, только спокойствие, у тебя еще по крайней мере час до ее возвращения; а собраться и уехать можешь за пятнадцать минут, если не психанешь. Я остановился и попытался успокоить дыхание. Дышал я, как собака во время течки.
Вопрос: что берешь с собой, когда спасаешься бегством? Зная, что все твои былые кошмары дышат тебе в затылок? Ответ: что попало. Швыряешь что попало в чемодан и захлопываешь крышку, а думать даже не пытаешься, потому что на это нужно время, которого нет совсем.
Зазвонил телефон. Я думал не подходить, но все знали, что я дома, Анна знала, что я дома, а я хотел, чтобы все выглядело как обычно, до самого последнего момента, когда вскочу в машину. Я взял трубку после пятого звонка. И это само по себе уже было плохо, так как все успели привыкнуть, что я хватаю трубку сразу.
Я прокашлялся, прежде чем сказать "алло".
- Ах, Томас, ты дома! Это я, Саксони. Я на автовокзале. Здесь, в Галене.
- О боже!
- Ну, спасибо! Извини, если я...
- Замолчи, Сакс, замолчи. Послушай, гм, вот что: я буду там через десять минут. Просто дождись меня. Стой и жди меня у входа. Никуда не уходи.
- Что с тобой? Что...
- Слушай, делай, что говорят. Стой и никуда не уходи.
Должно быть, она услышала в моем голосе страх, потому что лишь сказала:
- Хорошо, я буду у входа, - и повесила трубку.
Я завернул чемодан в зеленое одеяло и, держа перед собой, вынес на улицу. Если кто-то следит, пусть думают, что это какой-нибудь обычный сверток, ну или одежда в химчистку. Скривив губы в улыбке, я беспечно направился к машине. Поскользнулся на замерзшей луже и чуть не упал, а когда восстановил равновесие, то даже не сомневался, что со всех сторон за мной наблюдают сотни глаз. Я смотрел прямо пред собой.
- Эбби только что вышел.
- Что он делает?
- Тащит какой-то сверток.
- Не чемодан, нет?
- Нет, вряд ли. Похоже на... Черт его знает, на что это похоже. Может, сам посмотришь?
- Или лучше позвонить Анне.
Возясь у машины с ключами, я ожидал вот-вот услышать крики и топот множества ног. Я открыл дверь и со всей небрежностью сунул завернутый в одеяло чемодан на заднее сиденье.
Ключ в зажигание. В-р-р-у-у-м! Нужно подождать пару минут и прогреть мотор, потому что я всегда так делаю по утрам. Никаких сегодня больших гонок, как бы мне этого ни хотелось. Ничего подозрительного. Я то и дело косился в зеркальце заднего вида, ожидая увидеть золотисто-белый "додж" Анны или черный "рамблер" миссис Флетчер.
Когда я вывернул на улицу, колеса забуксовали, но потом обрели сцепление с дорогой, и я двинулся вперед. Это был первый из дюжины инфарктов, что я перенес по пути к автовокзалу. Один раз мне показалось, что вижу "додж". Один раз машину занесло посреди улицы. Потом дорогу мне пересек товарный состав из 768 вагонов, ползущий как черепаха.
Пока я ждал у переезда, какой-то малолетний умник запустил в мою машину снежком. Снежок попал в боковое окно, и я потянул шею, когда рывком развернулся глянуть, кто это собирается меня сожрать. Но увидел лишь крошечную презренную фигурку, улепетывающую со всех ног.
Проехал последний вагон, и шлагбаум поднялся. До автовокзала оставалось два квартала. Мой план был таков: забрать Саксони, выехать на федеральную автостраду и гнать по крайней мере часа два, прежде чем можно будет перевести дыхание.
Она разговаривала с миссис Флетчер. Перед синим зданием автовокзала. Пар у них изо ртов клубился как сигнальные дымы.
- Ну, как вам это нравится, Том? Я возвращаюсь из магазина, а тут она, стоит на морозе! Приехала утренним автобусом.
Саксони попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло.
- Ну, не буду вас задерживать. Еду домой. Увидимся позже. - Она тронула Саксони за плечо, нехорошо на меня поглядела и скрылась за углом.
- Скорее! - Схватив ее чемодан, я поспешил через улицу к машине, когда сзади услышал кашель. Это был мокрый, хриплый, мучительный кашель, который длился и длился. Ей едва удалось выговорить:
- Погоди!
Я обернулся - и она была согнута в три погибели, прижав одну руку к животу, другую ко рту.
- Ты... в порядке?
Продолжая кашлять, она замотала головой.
