Текст книги "Страна смеха"

Автор книги: Джонатан Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

Я ткнул не ту среднюю кнопку, и вентилятор гневно запыхтел на высоких оборотах. Анна протянула руку поверх моей и нажала правильную кнопку. Пыхтение стихло, и впервые послышался рокот мотора, шепот шин. - Какой еще личный вопрос? - Что у вас за отношения с Саксони? Ну вот. Саксони надежно упрятана в больницу, а моя маленькая ночная диверсантка рядом за рулем, вся в черном... У меня было множество вариантов ответа. Что я хотел ей внушить? Что я счастливо неженат? Что с Саксони я так, просто время провожу, пока не встречу свою суженую-нареченную? Что я не против, если это окажется Анна, пусть даже дело зайдет слишком далеко? - Мои отношения? В смысле, люблю ли я ее? Совсем одни. Если этой ночью между нами что-то произойдет, никто никогда не узнает. Ну как Саксони повредит, если я немного совру насчет того, что произошло в этой темноте? Невозможно. Одиннадцать часов вечера, Анна здесь, и я здесь, а Саксони нет... и в итоге я сказал: - Да, я ее люблю. И вздохнул. Какого черта еще я мог сделать? Соврать? Да, знаю, мог, но не соврал. Ну разве не молодец? - А она вас любит? - Ладони ее лежали поверх руля, все внимание - на дорогу. - Наверное, да. Говорит, что да. - И, сказав это, я ощутил внезапную внутреннюю свободу, мандраж как рукой сняло. Я успокоился, напряжение разрядилось. Словно игра окончена и мой главный энергоцентр можно выключать на остаток ночи, все равно ведь больше не понадобится. - А почему вы спрашиваете, Анна? - Потому что вы мне интересны. Это гак удивительно? - Да как сказать. Профессиональный интерес или личный? - Личный. Вот и все. Вот и все, что она сказала этим глубоким, как у Лорен Бэколл{73}, голосом ("если чего надо - ты только свистни..."). "Личный". Я не смел повернуться к ней. Я закрыл глаза и ощутил, как в верхней части туловища колотится сердце. Мне подумалось, не умру ли я когда-нибудь от сердечного приступа. Мне подумалось, не свалит ли меня сердечный приступ прямо сейчас. А две секунды назад я чуть не засыпал. - Гм, и что я должен на это сказать? - Ничего. Можете ни слова не говорить. Я только ответила на ваш вопрос. - Ох! - Я глубоко вздохнул и попытался поудобней устроиться на пластиковом сиденье со своей одиннадцатифутовой эрекцией. Как соблазнитель я редкая бездарь. Много лет я считал, что нет лучшей затравки, чем трехчасовой разговор по душам, а потом - открытым текстом: хочу, мол, с тобой переспать. Не могу сказать, чтобы этот подход был слишком уж эффективен, особенно в колледже, где мне нравились преимущественно "интеллектуалки", вечно таскавшие "Тошноту" или Кейт Миллетт{74}, закладывая книгу открыткой с репродукцией Ренуара. Но проблема в том, что имиджа ради я выпивал столько черного кофе или ядовитого "эспрессо", что, даже если магический момент наступал, мне приходилось то и дело бегать в туалет избавляться от скопившейся жидкости. И занудой я был, наверно, редкостным, поскольку как-то раз одна девушка сказала: "Слушай, кончай болтологию, чего бы тебе просто не поиметь меня?" В тот момент это был хороший урок; впрочем, когда я позже пытался применить его на практике, то чаще получал отлуп, чем добивался успеха. В результате даже теперь я никогда не уверен, (1) хочет женщина меня или нет, а (2) если хочет, то как бы это мне "поиметь ее", и (3)... Перечислять дальше нет нужды - кажется, картина довольно ясна. К счастью, с Саксони получилась полная взаимность - и, видит Бог, я за это благодарен. Но Анна? Анна Франс, ненаглядная дочурка моего кумира? Она сказала, что хочет меня,- или это был флирт, попытка выяснить, как далеко она может зайти, прежде чем я сделаю свой ход, и ей придется меня осадить? - Анна... - Что, Томас? - Я не знаю, чего вы от меня хотите. Не знаю, действительно ли вы сказали то, что мне послышалось. Понимаете, о чем я? - Да, думаю, что понимаю. Когда я протянул к ней руку, рука дрожала. Это была моя левая рука. Левая - потому что, если Анна оттолкнет руку, не желая моего прикосновения, я смогу быстрее вернуть ту на место. Затем, уже на полпути, я понял, что не знаю, куда мечу. В колено, грудь, плечо? Но рука сама знала, что стремится к лицу. Медленно, по-прежнему дрожа, я коснулся Анниной щеки и почувствовал, что она горит. Анна взяла мою руку в ладони и, поднеся к губам, поцеловала. Потом крепко сжала ее - и положила на свое правое колено. Я чувствовал, что моя голова сейчас взорвется. Так мы и проехали остаток пути до ее "пикника". Анна - иначе не скажешь - отдалась мне целиком и полностью. Нет, никакого там садо-мазо - но я сразу ощутил, овладевая ею, что она позволит мне делать с ней все, что захочу, и сама сделает все, чего бы я ни пожелал. Она не рычала как тигрица, и не разжигала пламя безумной страсти, но порой я чувствовал, что ушел в нее до упора, дошел до точки, и что путь обратно предстоит ой какой нелегкий, прежде чем мы сумеем передохнуть, не говоря уж - насытиться. Позже, когда я спросил ее, затевался ли пикник ради этого с самого начала, она ответила "да". В ту ночь мне даже удалось заставить ее немного рассказать о себе. Происшедшее смело часть барьеров, и когда начало вставать солнце (мы переместились в ее двуспальный мешок, который пристроили около машины, на высоком холме с видом на луга и пасущихся коров), я уже знал, что из-за "знаменитого отца" она по уши нахлебалась того же, что и я. Она все повторяла, что ее опыт - ничто по сравнению с моим, но ее рассказы о друзьях детства, о старшей школе, об особом отношении и т.д. затронули столько знакомых струн, что у меня чуть голова не отвалилась от кивания. Я рассказал Анне о себе без какой-либо скованности или неудобства. Потом мы заехали в придорожную закусочную и взяли по "специальному шоферскому" завтраку: яичница, блинчики, сосиски, тосты - и столько кофе, сколько сможешь выпить. Я изголодался и уничтожил все до последней крошки. Когда я доел и глянул на Анну, она уже тоже подчищала тарелку, так что на фарфоре были опять видны белые и красные полоски. Положив руку мне на колено, она попросила Милли, официантку, принести нам еще кофе. Мне хотелось, чтобы окружающие знали, что Анна Франс здесь со мной и что всего несколько часов назад мы снова и снова любили друг друга на холме в двух милях отсюда. Я был изнеможен и счастлив и совсем не думал о Саксони. После этого, пока Саксони не вернулась домой, я навещал Анну чуть ли не каждый вечер. Или она готовила ужин (не дай бог!), или я приходил позже и мы болтали или смотрели телевизор - но заканчивалось все неизбежно в постели. В час или два ночи я выбирался оттуда на подкашивающихся ногах и ехал домой; в машине у меня зуб на зуб не попадал. Поначалу я был совершенно упоен собой. Меня хотела очаровательная Анна Франс. Шикарная дочь Маршалла Франса хотела меня - меня, а не сына Стивена Эбби. С другими женщинами часто так бывало: стоило им узнать, кто я, и в них будто переключатель какой-то срабатывал - если отец вне досягаемости, что ж, сойдет и сын. Знаете, каково это - трахаться с женщиной, которая видит при этом не тебя, а того, кого ты олицетворяешь? В случае с Анной я предположил, что, если у нее и была какая-то другая, более прозаическая причина, заключалась она в том, что я писал биографию ее отца, а поскольку ей понравилось уже написанное, она хотела, чтобы я продолжал писать с тем же азартом. Ее тело, если уж говорить цинично, играло роль дополнительного стимула. Думать обо всех этих сложностях, которые все равно скоро заявят о себе в полный голос, я не хотел. По утрам я работал, причем плодотворно, днем сидел в больнице, а вечером ходил к Анне Франс. Врачам пришлось вставить в ногу Саксони особую спицу, так что ее пребывание в больнице затянулось. Эта новость ввергла ее в пучину уныния, хоть я и старался как мог ее развеселить. Я принес ей все написанное и попросил откорректировать, а любые замечания и предложения, сказал я ей, будут только приветствоваться. Она попросила купить коробку больших черных карандашей "Диксон бегиннерз", а затем испещрила рукопись своими пометками. Редактором Саксони оказалась превосходным, и часто наши мысли были настроены на одну и ту же волну. Когда она давала карандашу отдых, то читала всевозможные биографии - Эндрю Карнеги, Эйнштейна, Делмора Шварца{75} - и делала массу выписок. Наверняка медсестры думали, что мы терпеть друг друга не можем, ведь мы все время спорили. Подпершись подушкой и выставив из-под одеяла загипсованную ногу, она сидела на койке и вовсю песочила меня, заглядывая в черно-белую школьную тетрадку. Такая же тетрадка была у меня (очередная пара сокровищ от "Ленивого Ларри"), и время от времени я кое-что в нее записывал, хотя и не так часто, как хотелось бы Саксони. Может быть, она обостренно чувствовала свою беспомощность или заметила какую-то перемену во мне - но, хотя часто бывала резка и раздражительна, Саксони казалась хрупкой и неуверенной как никогда. Я же лишь еще безумней любил ее - но эта любовь не мешала моей близости с Анной. Такого воодушевления, такой полноты сил я не испытывал больше никогда в жизни. Каждый день - каждый, без изъяна,- наступал не просто так, а со смыслом, и смыслов этих я мог сходу насчитать не меньше двух десятков. Ложась спать поздно ночью, засыпал я с превеликим трудом - несмотря на всю усталость,- так меня волновали мысли о грядущем дне. Я обожал все свои жизни сразу - писателя, исследователя, любовника Анны, мужчины Саксони. Но я также понимал, что этот вполне устраивающий меня мир в любой момент может рухнуть, а потом я, не исключено, буду скакать как на сковороде, пытаясь спасти то, что еще можно спасти. Однако спросите меня про самое потрясающее время в моей жизни, и я отвечу, что это, несомненно, были те осенние недели в Галене, пока не началась глухая зимняя пора. Часть третья Глава 1 - Ла-ди-да-ди-да! - вальсировал я в ночи, направляясь к Анниному дому несколько раньше, чем обещал прийти. Через пару дней должна была выписаться Саксони, но мне все так же не хотелось беспокоиться преждевременно. Чуть не доходя до Анниного дома, я увидел, как над крыльцом зажегся свет, а входная дверь отворилась. На крыльцо вышла Анна вместе с Ричардом Ли. Они смеялись, и ее рука лежала у него на плече. Он смотрел в сторону, но в последний момент развернулся к ней и обнял. Они стали целоваться прямо под лампой. Это длилось и длилось. Ричард Ли. Боже мой - Ричард Ли! Когда они оторвались друг от друга, он положил обе руки на ее белую блузку и что-то сказал, а она рассмеялась, поднесла его ладонь к тубам и поцеловала. Он спустился по ступенькам. Нагелина по пятам следовала за ним до его грузовичка, стоявшего перед самым домом. - Значит, завтра? - проревел он Анне. Она кивнула и улыбнулась. Он радостно хлопнул рукой по крыше кабины и газанул с места, оставив на асфальте след жженой резины. Когда через несколько минут "прибыл" я, она вроде бы даже обрадовалась, что я так рано. И щеки ее вроде бы горели огнем. Я затащил ее наверх в спальню и дрючил, как борцовский манекен. Мы закончили, но не прошло и двух секунд, как я уже снова был на ней и работал еще усерднее, чем прежде. Мы редко разговаривали, когда трахались, но на этот раз я спросил, спит ли она с другими мужчинами. Она дергалась и выгибалась подо мной, сжимая меня своими крепкими пальцами, награждая щипками где попало. Глаза ее были зажмурены, рот открыт в нежной чувственной улыбке. - Да. Да. Да, - простонала она мне в ухо, сжав мою шею, как тисками. Глаз Анна не открывала, но продолжала улыбаться. Я знаю, потому что смотрел на нее. - С кем?- Я грубо теребил большими пальцами вишневые соски, мял ее груди. Не знаю, чего я хотел - покалечить ее, затрахать до смерти, убежать куда глаза глядят... - Да. Да. Да. - Она дергалась, кивала и говорила в едином ритме. Слова звучали в такт движениям бедер. - С кем? - С Ричардом Ли. - Ее глаза были по-прежнему закрыты. С-тобой-и-с-Ричардом. О! С-тобой-и-с-Ричар-дом! Черт возьми, ну почему именно с ним? На что ей сдался этот остолоп в бейсбольной кепке? Это для нее он купил тогда огромную коробку "троянов"? Сотня дешевых презервативов - чтобы запихнуть в нее? Анна больше ничего не сказала, но я не сомневался, что она ответила бы на любые мои вопросы. Эта откровенность лишь сбивала меня с толку. Впервые я остался там на всю ночь. Глава 2 - Снова дома! Ты на седьмом небе? Она ковыляла на древних деревянных костылях. Лицо ее хранило больничную бледность. Дохромав до кровати, Саксони положила на нее костыли и тяжело села. Со стоном прогнулись пружины. - Можно стакан воды? Нагель, ты бы успокоился, а? С тех пор как она вошла, он приплясывал по комнате не переставая. Сначала его ликование рассмешило и тронуло ее, но это чувство быстро сменилось крайним раздражением, поскольку он вечно путался под ногами. Я ничего не сказал, хотя мне показалось, что она несколько перебарщивает. Он же просто не мог сдержать радости. - Я купил тебе томатного соку, Сакс. Может, хочешь "Деву Марию"{76}? У нас есть немного вустерширского соуса и перца. - Я чувствую себя такой уставшей. Боже, как глупо! Вышла из больницы минут десять назад, а такое ощущение, что сейчас рухну. Я подошел и сел рядом. Моя рука легла на ее колено, где нога переходила в твердый гипс. - Знаешь, так всегда бывает, когда долго не встаешь с постели. Просто твое тело привыкло к горизонтальному положению. Не беда, оклемаешься. Тебе же не Бостонский марафон{77} бежать. - Ой, как интересно. А то я-то не знала! Как будто и не провалялась в больнице половину моей несчастной жизни. - Успокойся, Сакс. А то, чего доброго, еще инфаркт хватит. При первой же возможности я смылся из комнаты, и Нагель устремился за мной. Я не видел Саксони такой взвинченной с нашей самой первой встречи, когда я хотел купить у нее книгу Франса. Кухню заливало солнце. Снаружи стоял адский холод, но в доме было тепло и уютно, яркие лучи внушали уверенность и бодрость. Я извлек стакан и посмотрел на свет - у Саксони было табу на грязную и серебряную посуду. Стакан благополучно прошел инспекцию по Эбби, и я направился к холодильнику взять банку томатного сока - ее неизменно любимого напитка. Стук-стук-стук в соседней комнате - и в дверях уже стоит Саксони, тяжело опираясь на костыли. - Томас! - Что, подруга? - Я проткнул донышко консервным ножом и перевернул банку, чтобы сделать отверстие с другой стороны. - Я еле вынесла эту больницу. Извини, что раздражаюсь и веду себя глупо, но я так рада снова оказаться здесь, с тобой и Нагелем, что несу какую-то чушь. Прости за стервозность. Я положил консервный нож и взглянул на нее. Дверной проем казался большой белой рамой вокруг Саксони в хвойно-зеленом платье. Лицо ее выглядело усталым и в то же время настороженным. Высверком представилась Анна, голая, под Ричардом Ли. - Сакс, хочешь заняться любовью? Ну то есть, может, тебе полегчает? Расслабишься немного... Вдруг это лучший способ сломать лед. Не говори больше ничего, просто ложись в постель, хорошо? - А ты сможешь - с этой штукой на мне? Мешать разве не будет? Насчет этого я тоже места себе не находила, в больнице. - Она уставилась в пол и качнула головой. - Там столько времени было, я столько всяких глупостей передумала, столько всего себе навоображала... Я боялась, что придется ждать еще несколько месяцев, пока у меня на ноге эта штука. Я взял ложку и, держа ее в руке, как сигару, выгнул брови на манер Гручо Маркса{78}: - Мой маленький одуванчик, единственная моя трудность - сдерживать себя, когда танго уже началось! - Я снова выгнул брови и стряхнул пепел с сигары. Желания заниматься любовью у меня не было. - Скажи заветное слово, и прилетит птичка, заплатит тебе пятьдесят долларов! Я подошел, пригнул колени и взвалил ее себе на плечо. Она была теплая, тяжелая, мягкая и пахла прачечной. Издав клич Тарзана, я добрался на слегка подкашивающихся ногах до нашей спальни. И как оно потом? Нормально. Хорошо. Прекрасно. Нет, было бы точнее сказать, что получилось неплохо. Очень неплохо. И гипс тут был совершено ни при чем. Глава 3 Вдруг все в Галене стали очень милы со мной. Не знаю уж, то ли они все знали, что Анне понравилась моя первая глава, или все знали, что я Аннин любовник (вернее, один из ее любовников)... Во всяком случае, миссис Флетчер точно была в курсе, так как после возвращения Саксони из больницы она часто предоставляла мне возможность улизнуть из дому и навестить Анну.