Текст книги "Четвертый крестовый поход"

Автор книги: Джонатан Филипс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

Некоторые источники указывают, что Ричард до последнего не отказывался от плотских радостей, особо предаваясь любовным утехам, пока силы окончательно не покинули его. На смертном одре он распорядился захоронить его сердце в кафедральном соборе Руана, в сердце его нормандских владений; мозг и внутренности должны были быть переданы аббатству Шарру в Пуату, на его духовной родине; тело же должно быть отвезено в аббатство Фонтевро, чтобы воссоединиться с телом отца. В Англию, страну, где он родился и где прожил едва ли шесть месяцев за все свое правление, не направлялось ничего.

Ричард помиловал арбалетчика, выпустившего роковую стрелу, покаялся в грехах и был соборован. Он скончался ранним вечером б апреля 1199 года. Несмотря на волю умирающего правителя, его соратники не проявили благородства по отношению к виновнику гибели короля. С несчастного арбалетчика живьем содрали кожу, а затем его повесили. [41]41
  Gillingham, Richard I, 323-5.


[Закрыть]

Королю Джону требовалось некоторое время, чтобы утвердиться во власти, а Филиппу Французскому осталось лишь осмыслить, что самого сильного из его противников нет в живых, и ситуация позволяет ему и дальше внедряться в английские владения. С точки же зрения Иннокентия, несмотря на непростые отношения между Римом и Английским королевством, смерть Ричарда означала кончину величайшего крестоносца XII века, человека, вселявшего страх в сердца мусульман, монарха, способного возглавить действия по возвращению Иерусалима. Таким образом, первая же надежда Иннокентия на Ричарда как лидера нового крестового похода потерпела крах.

Филипп Французский в корне отличался от Ричарда Львиное Сердце. Будучи на восемь лет младше, чем его скончавшийся соперник, он пришел к власти в 1180 году, когда ему было всего пятнадцать лет. После непростого десятилетия, когда ему пришлось доказывать Франции свое право на власть, Филипп принял участие в Третьем крестовом походе. Он не был особенно выдающимся полководцем и привел с собой в Левант меньшую армию, чем Ричард, однако все же сыграл некоторую роль в успешном штурме Акры в 1191 году.

Проведя на Востоке всего лишь три месяца, Филипп вернулся домой. Многие – в частности, сторонники Ричарда – увидели в этом признак трусости и упрекали Филиппа в бегстве. Однако со временем он превратился в умного и энергичного правителя, много сделавшего для умножения экономических и политических сил французской короны. Благодаря его заботам город Париж рос и развивался. В начале правления Филиппа был основан первый колледж Парижского университета – лучшего учебного заведения средневекового периода. Филипп также расширял границы города. Существовавшая до него система укреплений защищала всего 25 акров ^{6} земли, при нем защищенная площадь увеличилась до 675 акров ^{7} . По его распоряжению впервые были замощены улицы, а скотобойни перенесены вниз по течению от города. Процветала и коммерция, был расширен рынок Лез Алле. Видные французские дворяне начали ценить престиж Парижа, поняв, насколько важно присутствовать там, а не в своих сельских поместьях.

Что касается человеческих качеств, о Филиппе известно, что он был серьезным, нервным и набожным человеком, любившим вино, хороший стол и женщин. В некотором отношении его двор был излишне строг. Например, существовали законы против богохульства (за это налагался штраф в 20 су в пользу бедных, а отказывавшегося платить окунали в Сену), не оказывалось особого покровительства музыке или литературе.

Короля описывали как высокого мужчину с цветущим лицом, красневшим после выпивки. Годам к 35 он начал лысеть. Филипп испытывал большие сложности в личной жизни, и одно из их следствий – плохие отношения с папой римским – несомненно, сыграло свою роль в том, что он не принял участие в Четвертом крестовом походе.

Первая женитьба Филиппа произошла, когда ему было пятнадцать лет, а его невесте, Изабелле Эйно – десять. Спустя семь лет, в 1187 году, у Филиппа родился сын Людовик, впоследствии ставший королем Людовиком VIII (1223–1226), а Изабелла умерла при родах в 1190-м. После Третьего крестового похода Филипп решил жениться снова и остановил свой выбор на принцессе Ингеборг Датской. За ней давали хорошее приданое, брак означал хороший стратегический союз против Германской империи. О восемнадцатилетней Ингеборг говорилось, что она была «дамой несравненной красоты» – однако во время венчания, состоявшегося 14 августа 1193 года, король покрылся смертельной бледностью и начал дрожать. Он отослал жену прочь, отказавшись с ней спать.

Четких объяснений по поводу такого поворота событий не существует – но, как бы то ни было, вскоре Филипп выбрал в качестве постоянной спутницы новую женщину, Агнессу Меранскую. Некоторые обвиняли Агнессу в том, что она приворожила Филиппа, настроив его против Ингеборг, а это предполагает уже существовавшую прежде связь с Агнессой.

Вскоре Филипп обратился к церкви с просьбой о разводе. Французские епископы не стали противиться и расторгли его брак, что позволило Филиппу в 1196 году жениться на Агнессе. Однако Ингеборг воспротивилась, объявив новый брак изменой, двоеженством и инцестом (Агнесса и Филипп состояли в дальнем родстве). Папский престол согласился с ней и потребовал от короля расстаться с последней супругой. Филипп решительно отказался, и Ингеборга провела следующие двадцать лет как призрачная фигура, заключаемая то в тюрьму, то в монастырь, но почти постоянно находящаяся вне общества. В 1203 году она написала Иннокентию письмо, описывавшее ее страдания:

«Никто не осмеливается посещать меня, ни одному священнику не позволяют утешить мою душу. Нет у меня и врачебной помощи, нужной моему телу. У меня нет больше даже достаточного количества одежды, а то, что осталось, недостойно королевы… Я заперта в доме, и мне запрещено выходить».

Пятью годами раньше, в мае 1198 года, Иннокентий предлагал королю покаяться в своих действиях, угрожая церковными санкциями против Франции. Был даже провозглашен интердикт, но Филипп твердо стоял на своем. В ответ он изгнал церковнослужителей, принявших сторону папы, заявив, что они не обращают внимания на души бедняков, нуждавшихся в духовном утешении. Филипп несколько раз обещал отказаться от Агнессы, вернув на свое ложе Ингеборг, но каждый раз нарушал клятву.

Осенью 1201 года Агнесса умерла, что наметило путь к решению конфликта. С Ингеборг стали обращаться несколько лучше, хотя до 1213 года она так и не смогла вернуться ко двору. Тем временем Филипп искал утешения в объятиях куртизанки из Арраса.

Словом, напряжение, возникшее из-за личной жизни короля, плюс длительный конфликт с Англией привели к тому, что второй из предполагавшихся папой Иннокентием претендентов на лидерство в новом крестовом походе не смог встать во главе крестоносцев, да и не стал бы этого делать. [42]42
  Наиболее доступное современное описание жизни Филиппа см.: Bradbury, Philip Augustus; о проблемах в его семейной жизни см. стр. 173-94.


[Закрыть]

Если европейские правители не могли сражаться за Святую Землю, тяжесть его организации переходила на знать. Впрочем, значение этого обстоятельства не столь велики, как могло бы показаться. Первый крестовый поход окончился триумфально без участия королей, его организовывали графы и герцоги, а основной контингент составляли рыцари и простые пехотинцы.

Что требовалось от человека в эмоциональном, физическом и финансовом плане, когда он вступал в ряды крестоносцев, и на его одежде на плече появлялся знак Христа? Какие вопросы задавали крестоносцы сами себе, и какое влияние это решение оказывало на их семьи?

Накануне Четвертого крестового похода минуло ровно сто лет с момента взятия в июле 1099 Иерусалима армиями Первого крестового похода. Таким образом, за время походов предыдущих поколений накопился достаточный объем сведений, который передавался в семьях из поколения в поколение, пересказывался при дворах, в тавернах, площадях и постоялых дворах по всей Европе. Крестоносцам Иннокентия не приходилась делать шаг в неведомое, какой делали рыцари 1095 года. Но являлась ли информация о крестовых походах стимулом к участию в них, остается открытым вопросом. Даже в столь жестокое время, каким был XII век, участие в крестовом походе было исключительно суровым испытанием, требовавшим крайнего напряжения всех физических, умственных и духовных усилий.

Во-первых, огромную трудность представляло само путешествие. От Северной Франции до Святой Земли почти 2500 миль – и это расстояние приходилось покрывать части по морю, отчасти верхом, а если лошадь падет от истощения, то и пешком. Если какая-то часть знати привыкла к перемещениям между европейскими дворами, то лишь немногие из крестьян, составлявших пехоту, когда-либо покидали окрестности своих деревень. И для знати, и простолюдинов крестовый поход становился величайшим испытанием всей жизни.

С конца XII века морские экспедиции крестоносцев стали обычным явлением, поскольку, учитывая плачевное состояние дорог в средневековье, такой способ передвижения был весьма эффективен. Но вот отношение к открытому морю оставалось сложным. Пятьдесят лет спустя после Четвертого крестового похода Жан де Жуанвиль, рыцарь первого крестового похода короля Людовика XI Святого, говоря о молитвах и песнопениях соратников, ярко описал страхи человека сухопутья, оказавшегося в открытом море:

«Мы не видели ничего, кроме моря и неба, и с каждым днем ветер уносил нас все дальше и дальше от земли, где мы родились. Я говорю об этих деталях, чтобы вы могли оценить решимость людей, которые, присвоив чужую собственность или же пребывая в состоянии смертного греха, отважились поставить себя в столь ненадежное положение. Ибо что может сказать путник, отправляясь вечером спать, если утром он может проснуться на дне моря?» [43]43
  Joinville, Life of Saint Louis, 196.


[Закрыть]

Продолжительность похода также могла служить камнем преткновения для тех, кто загорелся идеей священной войны. Папа Римский Иннокентий говорил лишь о двухлетнем обете – хотя предыдущие походы, например, Первый крестовый, продолжались куда дольше. Опытных военных можно было набрать только при королевских или некоторых знатных дворах. В случае острой военной опасности мог использоваться чрезвычайный призыв, но здесь был другой случай. Рыцари привыкли служить своему господину определенный фиксированный срок, который обычно составлял порядка сорока дней в году. Однако Господь Вседержитель требовал куда более продолжительной службы. Хотя формально Участие в крестовом походе было делом исключительно добровольным, не приходится сомневаться, что если дворянин решался принять крест, то его рыцари, невзирая на возраст и физическое состояние, вынуждены были разделить энтузиазм господина. [44]44
  France, «Patronage and the First Crusade».


[Закрыть]

Самым гнетущим чувством для крестоносца – которое испытывало и большинство других солдат на протяжении всей истории человечества – был страх гибели или пленения. Уровень смертности в первых крестовых экспедициях был воистину устрашающим. Потери от военных действий дополнялись смертностью от болезней и голода. Даже при всей ограниченности нашей информации мы знаем, что смертность в Первом крестовому походе составила примерно 35 %, а при пересечении германцами Малой Азии во время Второго крестового похода она достигала 50 %. [45]45
  Riley-Smith, «Casualties and Knights on the First Crusade», 17–19; Phillips, Second Crusade.


[Закрыть]

Имеющимся данным по средневековому периоду недостает точности современных отчетов, они сообщают в основном о знати, а не о простолюдинах. А ведь уровень потерь среди последних наверняка был выше из-за худшего оснащения и питания, а также из-за их меньшей значимости в качестве пленников. Примечательно, что участники крестовых походов были готовы нести столь тяжелые потери. Для крестоносца страх смерти смягчало обещание статуса мученика за веру и гарантированного места в раю. Средневековые войны были жестоки и в Европе, но такие специфические трудности крестового похода, как расстояние, климат, неизвестный враг и проблемы со снабжением, создавали дополнительный фон опасности.

Рассказы тех, кто выжил в предыдущих крестовых походах должны были поведать об этих трудностях тем, кто лишь собирался войти в ряды крестоносцев в 1199 и 1200 годах. Рассказ о Первом крестовом походе Фолькера Шартрского, написанный примерно в 1106 году, описывал смятение, охватившее христианский стан во время битвы при Дорилаиме в Малой Азии 1 июля 1097 года: «Мы сбились вместе, словно овцы в стаде, дрожащие и напуганные, окруженные со всех сторон врагами, так что невозможно было никуда двинуться». [46]46
  Fulcher of Chartres, History of the Expedition to Jerusalem, 85.


[Закрыть]  Другой,очевидец вспоминает: «турки могучим потоком ворвались в лагерь, разя стрелами из своих луков, убивая пеших пилигримов… не щадя ни стариков, ни молодых». [47]47
  Albert of Aachen, Historia, 329.


[Закрыть]

Раймонд Агуилерский во время Первого крестового похода состоял священником при Раймонде Сен-Жильском, графе Тулузском, и его отчет о битве при осаде Антиохии (1098) описывает нам смятение боя:

«Дерзость врага нарастала… наши люди, рассчитывая на выгодное возвышенное положение, бились с неприятелем и отбросили его при первом натиске. Однако, забыв об угрожающем положении и стремясь к грабежу, они все же были обращены в бегство. Более ста человек погибло в воротах города, а еще больше полегло лошадей. Турки, достигшие основания крепости, хотели спуститься в город… Битва шла с утра до вечера с такой яростью, о которой прежде никогда и не слыхивали. Нас постигло ужасающее и небывалое бедствие, и среди потока стрел, камней и копий пали столь многие, что люди утратили чувствительность. И если вы спросите, как настал конец битвы, то я отвечу, что спустилась ночь». [48]48
  Raymond of Aguilers, in: Peters, First Crusade, 212-13.


[Закрыть]

Спустя почти пятьдесят лет французское войско во время Второго крестового похода претерпело еще большие страдания. Оно было почти полностью уничтожено турками на юге Малой Азии. Одо Дейльский, участник этой экспедиции, описывал состояние выживших, медленно собиравшихся в лагере: «Той ночью сна не было, и каждый, потеряв навсегда хоть одного товарища, с радостью приветствовал того, кто был лишь ограблен, забыв об ущербе». [49]49
  Odo of Deuil, journey of Louis VII, 123.


[Закрыть]

Кроме страха смерти, существовал еще и риск попасть в плен. Простых солдат скорее убили бы на поле битвы или продали на невольничьем рынке в Алеппо, Дамаске или Каире, обрекая на существование, исполненное тяжкого труда. Более высокопоставленных персон, если их опознавали, брали в плен, а затем со временем освобождали за выкуп. Содержание пленников неизбежно было плохим. Ибн Василь, мусульманский писатель начала XIII века, описывал баальбекскую тюрьму как яму без окон: «там не было разницы между днем и ночью». (По иронии судьбы, именно в Баальбеке во время гражданской войны 1980-х годов в Ливане держали в качестве заложников Джона Маккарти, Брайана Кинана, Терри Уэйта и Фрэнка Рида). Существует описание еще одной тюрьмы в замке Бет Гуврин, где некий пленник содержался в течение года в одиночном заключении, после чего дверь растворилась – но только для того, чтобы в камере оказался еще один узник. Несмотря на столь суровые условия, некоторые узники проводили в заключении по много лет: так, в 1160-х годах правитель Алеппо освободил немецких пленников, захваченных во время Второго крестового похода еще в 1147–1148 годах.

Иногда выкупа так и не происходило – как было в случае со злосчастным Жервасом де Базошем (Gervase оf Ваzoches), захваченным сарацинами в Ойе. Король Иерусалимский Балдуин I отказался платить за него, и тюремщики Жерваса поставили его перед выбором: смерть или принятие ислама. Современник описывает судьбу Жерваса:

«Удивительно упорный, он отверг столь преступный поступок, не желая даже слышать о таком святотатстве. Достойный похвалы муж сей был немедленно схвачен, привязан к дереву посреди поля и разнесен в клочья летевшими со всех сторон стрелами. Из его черепа была сделана корона, а остальная часть пошла на чашу для правителя Дамаска, по приказанию которого все и было совершено, чтобы устрашить христиан». [50]50
  Guibert of Nogent, The Deeds of the Franks, 165, 165. Вопрос о пленниках во время крестовых походов разбирается в: Friedman, Encounters between Enemies.


[Закрыть]

Даже если крестоносцу удавалось избежать гибели или плена, для большинства участников экспедиция представляла собой чрезвычайно суровое испытание. Основным источником трудностей являлся недостаток пищи и воды. Армия могла везти с собой ограниченное количество запасов и, покинув дружественные земли, начинала испытывать затруднения с добычей продовольствия у напуганного или враждебно настроенного местного населения. Получавший сведения из первых рук, автор «Gesta Francorum»писал, что воины Первого крестового похода были вынуждены идти на крайние меры, чтобы выжить.

«Наши люди были столь измучены жаждой, что пускали кровь лошадям или ослам, чтобы напиться; другие опускали в сточные ямы пояса или другую одежду и выжимали в рот влагу; третьи раскапывали влажную землю и ложились на спину, укладывая землю себе на грудь». [51]51
  Gesta Erancorum, 3–4.


[Закрыть]

Про осаду Иерусалима в июле 1099 года тот же автор сообщал:

«Мы страдали от жажды настолько, что зашивали шкуры быков или волов и использовали их, чтобы принести воду за шесть миль. Мы пили воду из этих бурдюков, хотя она воняла. И вот от дурной воды и ячменного хлеба мы каждый день терпели страдания, да еще и сарацины устраивали засады у каждого источника или пруда, где убивали наших и резали их тела на части». [52]52
  Cesta Erancorum, 89.


[Закрыть]

Еще раньше во время этого похода при восьмимесячной осаде Антиохии в северной Сирии людям приходилось испытывать себя на прочность. «Столь ужасным был голод, что люди варили и ели листья смоковниц, винограда, чертополоха, других растений. Иные варили высушенные шкуры лошадей, верблюдов, ослов, быков или волов и ели их». [53]53
  Cesta Francorum, 62.


[Закрыть]

Не удивительно, что столь тяжелые условия заставляли дезертировать тысячи людей. Впрочем, к Третьему крестовому походу лучшая организация и более строгая дисциплина уменьшила количество дезертиров, хотя снабжение водой и продовольствием во многом зависело от случая, как это было характерно для всех средневековых войн.

Разумеется, рука об руку с подобными лишениями шли болезни. Войско Первого крестового похода понесло огромный урон от эпидемии (вероятно, брюшного тифа), начавшейся в 1098 году, а количество участников Третьего крестового похода непрестанно уменьшалось из-за множества разнообразных заболеваний. Особенно страшный мор поразил лагерь осаждавших Акру в 1190–1191 годах, в результате погибли тысячи людей из всех слоев общества. Автор «Itinemrium Peregrinorum et Gesta Regis Ricardi»,отчета о Третьем крестовом походе, отмечал, что

«Рассказ об огромном количестве погибших в армии за такой короткий промежуток времени покажется невероятным. Количество погибших знатных людей еще можно было определить, а вот потери среди простолюдинов были просто неисчислимы. Согласно его данным в армии погибло: 6 архиепископов, включая патриарха Иерусалимского, 12 епископов, 40 графов, 500 представителей высшей знати, а с ними огромное количество духовенства и людей, которых невозможно сосчитать». [54]54
  Chronicle of the Third Crusade, 232-3.


[Закрыть]

Само собой, экстренная медицинская помощь была минимальной. Орден госпитальеров устроил в ходе сражений в Святой Земле полевые госпитали, но вероятность смерти от раны или от ее воспаления оставалась весьма значительной.

В связи с жесткими физическими требованиями и условностями средневекового общества подавляющую часть крестоносцев составляли мужчины. Но были среди них и женщины, тоже пожелавшие получить свое от обещанных духовных дарований. Ордерик Виталис, творивший в Нормандии в начале XII века, писал: «рыдающие жены страстно желали оставить детей и все свое достояние и последовать за мужьями». [55]55
  Orderic Vitalis, Ecclesiastical History, V 17.


[Закрыть] Известно, что несколько женщин вступили в ряды крестоносцев. Чаще всего это были дамы, занимавшие в обществе высокое положение, например, королева Элеонора Французская – сейчас известная скорее как Элеонора (Алиенор) Аквитанская, ставшая впоследствии супругой Генриха II Английского. К сожалению, она оказалась втянутой в один из самых крупных скандалов средневекового периода. Известие о ее любовной связи с дядей, князем Раймоном Антиохийским, во многом подтвердило предубеждение большей части духовенства, что женщина может принести в армию крестоносцев только одни неприятности, поскольку природное ее естество будет вызывать такие пороки, как похоть и зависть.

Простые женщины могли сопровождать экспедицию в качестве пилигримов, либо занимать положение прислуги, например, прачек – а также, несмотря на духовный характер мероприятия, проституток. Большинство жен крестоносцев предпочитали оставаться дома, где их присутствие было куда более важным для охраны семейных владений и воспитания следующих поколений знати. [56]56
  О Раймоне и Элеоноре см.: William of Tyre, History, II, 179-81. Относительно женщин как хранительниц имущества см: Riley-Smith, First Crusaders, 135-43.


[Закрыть]

Некоторые женщины могли воодушевлять мужчин на участие в крестовом походе. Как писал летописец Третьего крестового похода, «невесты побуждали женихов, а матери – сыновей, и огорчало их лишь то, что они не могли отправиться следом из-за свойственной их полу слабости». [57]57
  Chronicle of the Third Crusade, 48.


[Закрыть] С другой стороны, женщины могли и не позволить мужчинам отправиться в экспедицию. Так, в Уэльсе герольд завербовал для похода одного рыцаря, но его жена «внезапно заставила отказаться от благородного намерения, играя на его слабостях и пустив в ход женские чары». [58]58
  Gerald of Wales, journey through Wales, 76.


[Закрыть]

Учитывая большую вероятность гибели крестоносца, на решившихся войти в их число наверняка оказывалось немалое эмоциональное давление. Теоретически женатый человек, прежде чем стать крестоносцем, должен был заручиться согласием жены. Трудно сказать, имела ли эта мера какой-либо практический эффект. Воспылав энтузиазмом от проповеди, либо находясь под давлением окружающих или вследствие семейных традиций, скорее всего, человек не обращал особого внимания на мнение супруги. Препятствие к вербовке могло возникнуть лишь в редких случаях. Однако для увеличения количества крестоносцев, вразрез с церковным правом, в послании папы римского Иннокентия указывалось, что согласие супруги не является обязательным.

Вне зависимости от воинского статуса многие крестоносцы охотно отказывались от комфорта и безопасности, окружавших их дома в кругу семьи. Участник Второго крестового похода выразительно говорит о принесенной им жертве:

«Воистину они [крестоносцы] отказались от всех благ и титулов ради угодного Господу паломничества, чтобы достичь вечной награды. Очарование жен, нежные поцелуи младенцев, прильнувших к груди, еще более трогательные обещания старших детей, желанные утешения родственников и друзей – все оставлено, чтобы следовать за Христом, сохранив в памяти лишь сладкое, но мучительное воспоминание о родной земле». [59]59
  Conquest of Lisbon, 73.


[Закрыть]

Мысль о том, что придется оставить жену, детей, родителей, семью и друзей, наверняка должна была оказывать серьезное влияние на тех, кто решился встать под знак креста. Учитывая зачаточное состояние средневековых средств связи, даже отправка домой письма была достаточно непростой задачей. Впрочем, у представителей элиты и лиц, имевших доступ к грамотному духовенству, такая возможность существовала. В начале 1098 года граф Стефан Блуа обратился к Адели, «нежнейшей и любезнейшей жене, дорогим детям и всем вассалам»,чтобы рассказать об успехах Первого крестового похода. Впрочем, события развивались довольно быстро, и к тому времени, как пару месяцев спустя Адела получила письмо, оптимизм Стефана, равно как и его храбрость, несколько иссякли, и граф покинул экспедицию. [60]60
  Peters, First Crusade, 287-9.


[Закрыть]

Учитывая невысокий уровень грамотности, зачастую основным источником информации о событиях в Святой земле для местного населения являлись сообщения, поступавшие в церковные организации. Поэтому в Европе оставалось лишь молиться о судьбе ушедших в крестовый поход. Впрочем, папство призывало людей именно к этому. Достоверно известен, по крайней мере, один случай, когда некий Вальтер Трейонский ушел в монастырь святого Петра в Шартре, чтобы молиться о своем отце, когда тот стал участником Второго крестового похода. [61]61
  Cartulaire de Vabbaye de Saint-Pere de Chartres, II, 646.


[Закрыть]

Люди сражались в Святой Земле или двигались к ней, а все их помыслы обычно были прикованы к оставшейся вдалеке родине. Чувство тоски по дому возникает из неведомых источников, особенно в тяжелые минуты. Когда первые франкские поселенцы пытались установить свою власть в Святой Земле, они столкнулись со значительно превосходящими силами противника. Временами положение представлялось в самом мрачном свете. Фолькер Шартрский писал:

«Со всех сторон нас осаждали враги… В тот день все шло не так, не было нам покоя, и к тому же не удалось напоить измученных жаждой животных. Как бы мне хотелось оказаться сейчас в Шартре или Орлеане! И остальные мечтали о том же». [62]62
  Fulcher of Chartres, History of the Expedition to Jerusalem, 139.


[Закрыть]

Можно ощутить тоску по безопасности родины, по родным звукам и запахам Северной Франции – и понять усталость и страх войска, попавшего в трудное положение вдали от дома. Преимуществом последующих крестоносцев над первопроходцами 1095–1099 годов было присутствие в Леванте франков. Общая вера, язык и, зачастую, семейные узы смягчали культурный шок от путешествия на Восток.

Важной проблемой была и забота о безопасности оставшегося дома имущества и своих семей. На личном уровне многие могли опасаться возможной неверности жен. При осаде Лиссабона в 1147 году мусульмане, защищавшие город, с удовольствием дразнили этим атакующих.

«Они разжигали нас мыслью о многочисленных детях, появившихся в наших домах за время нашего отсутствия, говоря, что, раз у наших жен уже появилось немалое потомство, то они не будут сильно убиваться из-за нашей гибели. А еще они обещали, что если кто-то из нас и уцелеет, то вернется домой нищим. Так они насмехались над нами и скалили зубы». [63]63
  Conquest of Lisbon, 131.


[Закрыть]

Один из способов гарантировать безопасность женщины и ее сексуальную неприкосновенность было помещение ее под присмотр религиозного сообщества. Крестоносец Первого крестового похода Жильбер из Аалста, готовясь отправиться в Левант, основал для своей сестры Лейтгард монастырь Мерхем. [64]64
  Riley-Smith, First Crusaders, 120.


[Закрыть]

Защита, которую предоставляли крупнейшие религиозные организации того времени, была важна и для решения другой проблемы, встававшей перед отъезжающим крестоносцем и его семьей. В условиях типичной для того времени военной и политической нестабильности отсутствие землевладельца и солидной части его рыцарей давало ниспосланную (в буквальном смысле) небом возможность для его менее порядочного соседа. Папский престол старался предотвратить такие проблемы, объявив о принятии под церковную охрану земель крестоносцев и угрожая жестокими карами тому, кто решится нарушить их неприкосновенность. Но на практике возникшая после Первого крестового похода масса судебных дел свидетельствовала, что многие рыцари утратили свои земли или какие-либо права за время отсутствия по месту жительства. [65]65
  Robinson, The Papacy, 1073–1198: Continuity and Innovation, 336-9.


[Закрыть]

Чтобы предотвратить вероятность такого исхода, крестоносец обращался к какому-либо знатному человеку, зачастую к близкому родственнику, чтобы тот присматривал за его собственностью. В результате иногда удавалось отражать коварные поползновения. Сибилла Фландрская взяла на себя управление графством, когда ее супруг Тьерри отправился сражаться в рядах воинства Второго крестового похода в 1146 году. Спустя два года, когда владелец соседнего графства Эйно попытался захватить ее земли, Сибилла сама возглавила сопротивление и вынудила противника обратиться в бегство. Разумеется, Сибилла была не единственной женщиной, на которую возложили ответственность за владения ушедшего в поход мужа, и такие моменты предоставляли женщинам средневековья редкую возможность реально осуществлять политическую власть. [66]66
  De Hemptinne, «Les epouses des croises et pelerins flamands aux Xle et Xlle siecles».


[Закрыть] Для тех, кто решался принять участие в крестовом походе, еще одной проблемой становилась стоимость кампании. Для экипировки рыцаря, его эскорта и слуг требовались значительные денежные вложения. Доспехи, оружие и в первую очередь лошади были чрезвычайно дороги. Приходилось также брать с собой значительные суммы, чтобы приобретать продукты – хотя зачастую знать предпочитала брать ценные предметы для обмена или, при необходимости, на подарки.

Необходимость найти средства для крестового похода вынуждала его участников закладывать или продавать свои земли или права собственности – чаще всего, той же церкви, поскольку она была единственной организацией, обладающей достаточными денежными суммами. От средних веков уцелели тысячи записей о сделках; эти документы именовались хартиями, и значительная часть них относится именно к финансированию крестовых походов. В некоторых случаях мы имеем по два или три документа, относящихся к одному человеку, который пытался раздобыть нужные ему деньги, продавая различные права на собственность.

Иногда сами церковные организации не справлялись с финансовыми потребностями, и тогда они вынуждены были переплавлять имеющиеся у них драгоценности. Они могли также преподносить отдельным крестоносцам дары в виде Денег или полезных вещей – например, вьючных животных. Видимо, семьи предоставляли все возможные гарантии уплаты по полученным ссудам, хотя передача земли и прав зачастую приводила к бесконечным спорам относительно законности тех или иных обещаний и сделок.

Было подсчитано, что для оплаты участия в крестовом походе рыцарь должен был затратить сумму, равную его доходам за четыре года, и при этом его семья должна была на что-то жить дома – а также иметь некий запас на тот случай, если он не вернется. Для путешествия на Восток многие крестоносцы расходовали все свои деньги, что вынуждало их надеяться либо на покровительство высшей знати, либо на получение добычи от кампании. Если ни одна из этих надежд не оправдывалась, впереди маячила нищета – ведь за возвращение в Европу тоже нужно было чем-то расплачиваться.

Не удивительно, что крестоносцы выражали озабоченность материальной стороной дела. Гуго де Сен-Поль был одной из ключевых фигур Четвертого крестового похода. В июле 1203 года он писал друзьям в Северную Европу: «Я беспокоюсь за свои земли и займы, поскольку, если я по Божией воле вернусь, то буду отягощен множеством долгов, и придется расплачиваться с ними за счет моих земель». [67]67
  Hugh of Saint-Pol, Sources, 186-7.


[Закрыть] В ходе недавних кампаний, например, Вьетнамской войны и конфликта в Персидском заливе в 1991 году, было отмечено, что они порождают целый калейдоскоп эмоций, возникающих уже после боевых действий. То же происходило и после крестового похода. Некоторым семействам возвращение сулило славу и радость. Достижения воинов сохранялись в устных преданиях и литературе. Уильям из Малмсбери, писавший в 1120-х годах, воспевал достижения Годфрида Бульонского и Танкреда Антиохийского:

«…известные вожди, похвалы которым со стороны потомков, если они смогут рассудить правильно, будут беспредельны; герои, погрузившиеся из холода Европы в нестерпимый жар Востока, не заботившиеся о собственных жизнях… они сокрушили столько вражеских городов своими славой и героизмом… Ничто не сравнится с их славой, которая останется неколебимой вовеки». [68]68
  William of Malmesbury, History of the Kings of England, 655.


[Закрыть]

В дневнике англо-норманнского монаха Ордерика Виталиса описывается, почему он включил рассказ о Первом крестовом походе в свою «Церковную историю»: это была «благородная и возвышенная тема, открытая для авторов… Мне кажется, что никогда не существовало более героического предмета… чем та, что Господь открыл в наши дни поэтам и сказителям, когда посрамил язычников на Востоке усилиями кучки христиан, которых Он побудил покинуть свои дома». [69]69
  Orderic Vitalis, Ecclesiastical History, V 5.


[Закрыть] Фламандский историк Ламберт из Ардра так описал подвиги своего господина Арнольда Старого: «Следует, однако, знать, что в этой схватке за Антиохию [июнь 1098 года] Арнольд Старый был признан лучшим среди многочисленных воинов многих наций и народов, поскольку сила его духа была столь же велика, как и рыцарское мастерство его могучего тела». [70]70
  Lambert of Ardres, History, 164-5.


[Закрыть] Крестоносцы типа графа Робера II Фландрского в признание их подвигов на Востоке стали называться «иерусалимитянами» (Jerosolimitanus).