Текст книги "Четвертый крестовый поход"

Автор книги: Джонатан Филипс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

С византийской стороны по кораблям крестоносцев вело огонь более шестидесяти камнеметных машин. Уроженцы Запада тоже были подготовлены к такой ситуации, и сети из виноградной лозы сводили ущерб к минимуму. Робер де Клари пишет, что даже огромные камни, которые не по силам поднять одному человеку, не причиняли нападавшим вреда. [530]530
  RC, 95.


[Закрыть]

День шел к полудню, и битва разгоралась. Виллардуэн отмечает, что «крики с поля боя сливались в такой грохот, что казалось, будто весь мир рушится на кусочки». Но, несмотря на ожесточенное сражение, ни одна из сторон не могла достичь решающего перевеса. Противники хорошо подготовились к сражению, так что ни греческие катапульты, ни французские зажигательные снаряды не могли сломить неприятеля.

Мурзуфл вновь руководил своими войсками с холма Пантопонтес, воодушевляя людей и направляя их на те участки, где крестоносцы действовали особенно решительно. Балдуин Фландрский писал о «чудовищном сопротивлении со стороны греков», когда «ход сражения какое-то время был неясен». [531]531
  Innocent III, Sources, 106.


[Закрыть] К полудню уроженцы Запада начали уставать, и казалось, что греки снова одержали победу. Никита Хониат, находившийся в городе, пишет об ощущавшемся перевесе византийцев. Атака приостановилась. [532]532
  NC, 313.


[Закрыть]

Когда казалось, что фортуна окончательно отвернулась от крестоносцев, сама природа вмешалась и внесла решительное изменение, которого так не хватало для победы. В понедельник утром дул слабый ветер, чего явно не хватало для кораблей. Но в начале дня бриз превратился в сильный северный ветер. Хлопанье парусов оповестило об этой перемене. Так нападению был придан толчок, которого прежде недоставало.

Робер де Клари писал: «Чудом Господним корабль епископа Суассонского ударился об одну из башен, ибо море, никогда не бывающее спокойным, вынесло его вперед».Другими словами, ветер подогнал один из тяжелых сдвоенных кораблей гораздо ближе к вражеским укреплениям, чем это случалось прежде. Знаменательно, что суда именовались «Рай» и «Паломница» (на нем находился епископ Труа), а к стенам они подошли в районе ворот Петрион. Балдуин Фландрский отметил «благоприятный знак, под которым они [корабли] несли паломников, сражающихся за Рай». [533]533
  Innocent III, Sounes, 106.


[Закрыть] Однако Мурзуфл так хорошо организовал оборону, что временные надстройки на укреплениях делали их выше едва ли не любого осаждающего судна. В результате у греческих воинов было преимущество над большинством западных кораблей. В большинстве своем они оказались не в состоянии закинуть лестницы на верхушки укреплений, что не давало возможности создания плацдарма. Только четыре-пять крупных сдвоенных судов имели достаточную высоту, чтобы достичь вершин башен – однако до сих пор они не могли подойти настолько близко к стенам, чтобы воспользоваться своим преимуществом.

Теперь, когда складывалась благоприятная ситуация, крестоносцы должны были воспользоваться случаем. Демонстрируя блестящее мастерство мореходов, лестницы «Рая» и «Паломницы» были выведены с обеих сторон укрепления, так что впервые корабль крестоносцев объял одну из константинопольских башен. Наконец у уроженцев Запада появилась возможность ворваться в город.

Впереди на навесных мостках стояли трое воинов, готовых ступить на вражескую территорию. Наверняка они были готовы умереть – хотя, возможно, твердо веровали в промысел божий. И смерть, и слава принесла бы несказанные богатства: райское блаженство погибшему или вечную славу героя, первым вступившего в Константинополь. Не стоит забывать и об обещанной материальной награде. Гунтер из Пайри сообщает, что первому взошедшему на стены было обещано сто серебряных марок, а второму – пятьдесят. [534]534
  GP, 104.


[Закрыть]

Но какие бы мотивы ни побуждали к действию, воины сталкивались с чудовищными трудностями. Облаченные в полный доспех, балансируя на лестницах, вознесшихся не менее чем на 95 футов ^{43} над палубой «Паломницы» и раскачивающихся взад-вперед, они должны были оказаться напротив открытого пространства или верхушки укрепления. Не было никакой возможности обеспечить в этот момент приближение корабля. Рыцари должны были оценить движение волн и расстояние для прыжка, который принес бы им славу или гибель у подножия. Словно и этого было мало, они должны были столкнуться с вооруженными защитниками города.

Первым на укреплениях оказался оставшийся неизвестным венецианец, который зацепился за край стены и перебрался через нее. Почти сразу защитники (скорее всего, Варяжская дружина) кинулись на него с топорами и мечами и изрубили на куски. Но его соратников это не испугало. Когда корабль качнулся в следующий раз, через пропасть перепрыгнул француз Андре Дюрбуаз, который приземлился на колени. Не успел он встать, как враги накинулись на него и нанесли множество ударов, но Андре был надежнее укрыт броней, чем венецианец. Изранив француза, защитники остановились – но, к их ужасу, крестоносец поднялся на ноги и вытащил меч. Объятый страхом, гарнизон бежал вниз, на другой уровень башни. Вера Андре принесла плоды. Как писал Робер де Клари, «милостью Божией они не нанесли ему серьезных ран, словно сам Господь охранял его, не желая продолжения обороны и смерти доблестного воина». [535]535
  RC, 96.


[Закрыть]

Следующим на башне оказался Жан де Шуази, за которым следовали еще многие. Крестоносцы сразу подняли свой флаг в ознаменование прорыва. Они закрепили судно у башни и начали переходить на нее уже в значительных количествах, но их продвижение вскоре замедлилось. Ветер, оказавший неоценимую услугу, подогнав корабли к стене, теперь поднял такое волнение, что казалось, будто суда готовы обрушить башню. Крестоносцы решили отвязать швартовы, оставляя товарищей в башне без подкрепления и без пути к отступлению.

Вскоре бегство греков и варягов сняло остроту проблемы. Балдуин Фландрский позже вспоминал: «Епископские знамена первыми взвились над стенами, и первую победу Господь даровал служителям божественных таинств». [536]536
  Innocent III, Sources, 106.


[Закрыть] Разумеется, крестоносцы воодушевились и возрадовались, что Господь направил к укреплениям именно эти корабли. Но, хотя крестоносцы и увидели первые знамена на стенах, едва ли горстка воинов в башне могла сделать что-либо для прорыва в сам город.

Со своего наблюдательного пункта Мурзуфл делал все возможное, чтобы сплотить войско и направить его к оказавшейся под угрозой башне, но продвижение крестоносцев неумолимо продолжалось. Море поднесло корабли Пьера де Брасье к другой башне, и вскоре она также пала. Теперь у крестоносцев оказалось два плацдарма. Воины могли рассмотреть многочисленные вражеские войска под ними и по сторонам – на других башнях и на самих стенах.

Для того, чтобы перейти к следующему этапу действий, уроженцы Запада должны были увеличить количество людей на захваченных пятачках. Инициативу взял на себя Пьер, владетель Амьенский. Он понимал, насколько необходимо создать пролом в стене на уровне моря, а потому, заметив небольшие заложенные кирпичом боковые ворота, решил бить в них.

Пьер сошел с корабля со своим отрядом из десяти рыцарей и шестидесяти солдат и принялся за дело. Робер де Клари с особенным интересом описывает данный эпизод, поскольку героем оказался его собственный брат Алеме, весьма воинственный клирик, уже показавший себя во время стычки у башни Галата в июле 1203 года. [537]537
  Longnon, Les compagnons de Villehardouin, 204.


[Закрыть] Часть людей пригнулась, чтобы ломать стену, остальные прикрывали их щитами, закрывая от сыпавшегося ливня снарядов. Когда греки поняли намерения крестоносцев, они бросились на защиту ворот и произвели мощную контратаку на отряд. Целый поток стрел и камней обрушился на щиты крестоносцев. Византийцы поднесли чаны с кипящей смолой и греческий огонь и начали поливать ими нападающих, но «чудом Божьим» крестоносцы не получили серьезных увечий. Решительность воинов была удивительной – но лишь столь отважные поступки способны изменять ход сражений. Топоры, мечи, кирки и прутья шли в ход, чтобы расшатать кирпичи, и наконец возник пролом, через который можно было попасть в город.

Что ждало их на той стороне стены? Тут кажутся вполне оправданными преувеличения средневекового хрониста. Робер пишет: «Они посмотрели в пролом и увидели множество людей, как высоких, так и низких, так что казалось, будто здесь собралось полмира, и они не осмеливались войти». [538]538
  RC, 97.


[Закрыть] Кто бы ни пробрался в город первым, его ждал поистине горячий прием. ^{44}

На мгновение крестоносцы замешкались. Затем Алеме вышел вперед и подготовился. Робер испугался: ведь его брат подвергал себя невероятной опасности и почти наверняка шел на смерть. Будучи лицом духовного звания, Алеме наверняка полностью полагался на божественное покровительство, и поддерживал эту веру мечом, несмотря на канонический запрет на использование духовенством оружия. Робер молил брата отказаться от его замысла – но Алеме отодвинул его и согнулся, чтобы пролезть в дыру. Судя по описаниям Робера, движение это было похоже на протискивание через узкий дымоход. Когда Алеме прополз вперед, брат схватил его за ноги и в отчаянной попытке начал тянуть назад, но тому удалось вырваться. Он пополз дальше, отталкиваясь от сухого камня. Едва Алеме оказался на той стороне, как греки бросились на него, а сверху посыпался град камней, но ни один не попал в цель. Алеме вытащил меч и бросился на врагов, а те были настолько испуганы его храбростью, что развернулись и «бежали перед ним, как стадо коров». Отвага и вера одного человека создали необходимый перевес. Алеме крикнул товарищам: «Господа, ступайте смело! Они отступают в испуге и спасаются бегством». Когда Пьер Амьенский и Робер услышали его, они быстро присоединились к воину, а за ними следовали остальные рыцари и солдаты. И вот уже семьдесят крестоносцев оказались в городе. Не слишком могучее войско – хотя и достаточное, чтобы сломить дух оказавшихся поблизости греков.

Защитники начали отступление, но Мурзуфл оказался неподалёку и, видя опасность, пришпорил коня и поскакал к крестоносцам. Пьер Амьенский собрал своих людей: «Господа, нам надлежит достойно проявить себя! Мы будем сражаться – вот скачет император. Смотрите, не дайте ему пути, думайте только о том, чтобы достойно исполнить свой долг!» [539]539
  RC, 98.


[Закрыть] Увидев решительность крестоносцев, Мурзуфл замешкался, остановился и повернул обратно к шатру. Ему не хватило наличных сил, чтобы начать схватку.

Тем временем известие о том, что крестоносцы проникли в город, стало распространяться, и обороняющиеся начали терять волю к сопротивлению. Как только непосредственная опасность миновала, Пьер приказал части людей проломить изнутри ближайшие ворота, так что воины с помощью топоров и мечей начали выламывать огромные железные болты и скобы, закрывавшие вход. Двери распахнулись, и транспорты с боевыми конями подошли к берегу и высадили своих пассажиров.

Никита Хониат признавал отвагу Пьера Амьенского, описывая этого рыцаря характерным цветистым языком:

«Он был более других способен привести противника в бегство, ибо ростом почти достигал девяти фатомов ^{45} [классическая аллюзия на „Одиссею"], а голова его была украшена шлемом в форме крепости. Окружавшая императора знать и остальные войска не могли взирать на шлем рыцаря столь ужасающих размеров и сочли привычное уже бегство самым действенным способом спасения». [540]540
  NC, 313.


[Закрыть]

Несмотря на стиль Никиты, можно признать, что боевые качества Пьера испугали византийцев, и совершенный им прорыв действительно привел к поражению греков. Новые суда высаживали лошадей на берег, новые ворота открывались для них, и конные рыцари входили в город и быстро расходились по нему.

Всадники направлялись к лагерю Мурзуфла на холме в монастыре Пантепоптес. Люди императора были стянуты для встречи крестоносцев, но, увидев скачущих на них воинов, впали в панику и разбежались. Никита Хониат был в ярости от их трусости: «Так, слившись в единую трусливую душонку, тысячи малодушных, за которыми было преимущество возвышенного расположения, были изгнаны одним человеком [Пьером Амьенским] из укреплений, которые были призваны защищать». [541]541
  NС, 313.


[Закрыть] У Мурзуфла не было другого выбора, кроме бегства. Он бросил свой шатер и казну и бежал в центр города, в замок дворца Буколеон. Пьер тем временем занял бывший императорский штаб и позаботился об оставленных там ценностях. Вокруг спасались бегством греки. Вид устремившихся в город крестоносцев и бегство императора повергло византийцев в отчаянное отступление. Робер де Клари был краток: «Так город был взят». [542]542
  RC, 91.


[Закрыть] Множество греков бежало к Золотым Вратам в дальней части города, где, разломав перекрывавшую выход кладку, устремилось «навстречу заслуженной гибели», как гневно писал Никита Хониат. [543]543
  NС, 313.


[Закрыть]

Крестоносцы вошли в Константинополь, и начался новый этап сражения. Тяготы мучительного многомесячного ожидания на берегах Золотого Рога, усиленные явным вероломством греков, вылились в чудовищную волну насилия. Виллардуэн писал: «Затем последовала резня и грабеж. Греков убивали повсюду… Количество убитых и раненых было столь велико, что ни один человек не взялся бы счесть их». [544]544
  GV, 91.


[Закрыть] Верховых и боевых лошадей и мулов захватывали в качестве добычи в возмещение тысяч животных, павших в течение кампании. Балдуин Фландрский пишет, что крестоносцы «были заняты убийством», уничтожив «немалое количество греков». [545]545
  Innocent III, Sources, 106.


[Закрыть] В «Devastatio Constantinopolitana»описывается «чудовищное избиение греков». [546]546
  DC, Sources, 221.


[Закрыть] Эти три свидетельства очевидцев явно показывают, насколько жестока была эта стадия битвы.

Гунтер из Пайри верил, что священное воинство возглавляет сам Христос, его текст воспевает достижения крестоносцев и изображает их проявлением божественной воли. Но в нем есть и неправдоподобный призыв к милосердию, который другие свидетели отнюдь не считают своевременным.

«Вы сражаетесь в Христовых сражениях. Вы выполняете Его мщение. Его воля предшествует вашим действиям. Врывайтесь! Ломайте преграды, крушите трусов, наступайте отважно! Кричите громовыми голосами, потрясайте железом, но не проливайте лишней крови. Повергайте их в ужас – но помните, что они ваши братья, над которыми вы одерживаете верх, ибо их вина привела к такому результату на время.

Господь пожелал обогатить вас имуществом обидчиков, чтобы не обобрали их другие воины. Смотрите, дома их открыты и наполнены вражеским добром, и у древних сокровищ появится новый хозяин». [547]547
  GP, 106.


[Закрыть]

Немалая часть византийской знати укрылась в безопасности Влахернского дворца, а затем бежала дальше через его ворота. После тяжелого дня крестоносцы решили отказаться от дальнейшего преследования. Руководство было озабочено тем, что воины могли рассеяться в огромном городе, и опасалось контратаки со стороны греков или же использования огня, который мог разделить армию на части. Учитывая немалые размеры Константинополя, не стоило рассчитывать занять весь город за один день, а потому необходимо было объединение усилий. Основная масса западной армии переправилась через Золотой Рог и встала лагерем снаружи у ворот и укреплений, обращенных к воде. Балдуин Фландрский занял прекрасный императорский шатер (учитывая последующие события, это можно счесть предзнаменованием), а его брат Генрих разместил войска перед Влахернским дворцом. Маркиз Бонифаций со своими людьми расположился к юго-востоку от лагеря Балдуина в одном из густонаселенных районов города.

Только один из вождей крестового похода не смог принять участия в осаде. Граф Людовик де Блуа с зимы страдал мучительной лихорадкой и был настолько слаб, что не мог сражаться. Однако, не желая пропустить сражение, он приказал внести себя на борт одного из кораблей, с которого мог хотя бы смотреть на подвиги своих друзей и соратников. [548]548
  GV, 91.


[Закрыть]

Измученные и воодушевленные, крестоносцы расположились на ночь, чтобы отдохнуть и восстановить силы. Наверняка они помнили о том, что в июле 1203 года венецианцы смогли создать плацдарм почти на том же участке, но были выбиты жестокой контратакой византийцев. На сей раз силы крестоносцев не были разделены на две части – контингент вне городских стен и группу внутри города. 12 апреля 1204 года они вцепились в Константинополь гораздо крепче, благо вся армия оказалась на одной территории.

Руководители крестоносцев пришли к заключению, что на следующий день ранним утром переместят основную часть войска на открытый участок, расположенный к юго-востоку, где смогут встретиться с греками. Они понимали, что медленное продвижение по улицам Константинополя, скорее всего, будет на руку жителям. Потому они решили, что если сражения не избежать, то лучше, если оно будет происходить на их условиях. Значительная сравнительно ровная территория давала уроженцам Запада наилучшую возможность использовать свою тяжелую конницу. Учитывая сильное нежелание византийцев встречаться с рыцарями в июле 1203 года, такая тактика давала надежду на скорейшее разрешение конфликта.

Прекрасно понимая, что Мурзуфл может предпочесть отказаться и от сражения, и от капитуляции, крестоносцы решили, если ветер будет им благоприятствовать, поджечь город и таким образом вынудить греков к сдаче. Правда, ветер мог изменить направление – и тогда огонь изгнал бы их самих.

Но ночью возник пожар неподалеку от расположения войск Бонифация Монферратского. Виллардуэн сообщает, что некие неизвестные были столь взволнованы избиением греков, что подожгли здания, расположенные между двумя частями армии. Гунтер из Пайри упоминает в качестве виновного некоего германского графа – возможно, Бертольда Каценелленбогена. [549]549
  GP, 105.


[Закрыть] Последний пожар, третий по счету со времени появления крестоносцев, распространялся от монастыря Эвергетес к воротам Друнгариос, расположенным у Босфора. Уроженцы Запада снова разрушали царственный город – и это была лишь прелюдия к ужасающему финальному акту разграбления. Пожар продолжался всю ночь и следующий день и начал затихать к вечеру. По сравнению с предшествующими двумя он нанес не слишком большой ущерб. [550]550
  Madden, «Fires of Constantinople», 84-5.


[Закрыть]

Для Мурзуфла день, начавшийся с твердой уверенности, завершился безнадежным разочарованием. Полное поражение войска означало, что его личная отвага и отчаянные попытки подвигнуть людей к действиям с помощью угроз, наград или напоминаний о преданности своему делу были тщетны. Как девятью месяцами раньше Алексей III, он пришел к выводу, что недостаток силы духа у его земляков вкупе с мощью противника означают невозможность победы над ним. Учитывая явную неприязнь к нему крестоносцев, участие в убийстве Алексея IV и ужасающей казни на стенах города трех венецианцев, нетрудно догадаться, что Мурзуфл не хотел оказаться пленником. Опасаясь, что его выдадут крестоносцам, если городские власти предпочтут сдаться, он решился бежать.

Около полуночи он прокрался через Константинополь, держась подальше от западных войск, и направился в сторону дворца Буколеон. В его распоряжении было небольшое рыболовное судно, на которое он посадил императрицу Ефросинию, жену Алексея III, и ее дочерей (говорили, что в одну из них, Евдокию, он был влюблен). Затем, под покровом ночи, Мурзуфл перебрался через Босфор.

У простых же жителей города было на выбор три возможности: собрать все, что можно было унести, и бежать, как и император; попытаться оказать сопротивление, рискуя жизнью и еще большим разрушением любимого города – либо просто сдаться. В случае выбора последних двух возможностей возникал вопрос о сохранности личного имущества. Никита сообщает, что многие предпочли закопать принадлежавшие им ценности. [551]551
  NC.313.


[Закрыть]

В ночь на 13 апреля, как только распространилась весть о бегстве Мурзуфла, оставшееся духовенство, правительство и знать собрались, чтобы обсудить свои дальнейшие действия. Их вера в могущество своего города была столь велика, а страх и ненависть к уроженцам Запада столь сильны, что они предпочли избрать нового императора и продолжить борьбу. Два человека вызвались, по выражению Никиты, «стать кормчими обреченного корабля». Оба кандидата были опытными воинами. Константин Ласкарис и Константин Дука обладали равными способностями и, учитывая невозможность полновесного обсуждения достоинств, решили бросить жребий.

Победителем оказался Ласкарис, хотя ввиду обстоятельств избрания он отказался носить императорские знаки отличия. Он призвал население отразить наступление крестоносцев, прямо заявив Варяжской дружине, что в случае поражения они не получат своей платы и щедрых даров, к которым привыкли. Руководство Константинополя было готово к битве, но у остальных такой решимости не было. Среди широких масс никто не ответил на призыв Ласкариса, а Варяжская дружина, воспользовавшись крайней нуждой в своих услугах, решила выторговать повышение платы. Увидев на рассвете 13 апреля крестоносцев и решив, что повышенное жалованье является недостаточным побуждением к бою, многие варяги предпочли быстро разбежаться. [552]552
  NC.314.


[Закрыть]

Несмотря на всю решимость предшествующей ночи, как Алексей III и Мурзуфл, Ласкарис решил, что ничто не сможет спасти Константинополь, и стал третьим императором, который в течение десяти месяцев решил спастись бегством.

Как и предполагалось, в ожидании сражения армия крестоносцев сгруппировалась по подразделениям. Но ни оказалось никого, кто бы решился им противостоять. Сперва крестоносцы не знали о бегстве Мурзуфла, но вскоре стало очевидно, что в городе сопротивляться некому. Известие о бегстве императора быстро распространилось, и стало ясно, что Константинополь предоставлен милости уроженцев Запада. Те, кто готовился сражаться, отчаялись из-за вероломства предводителей и решили, что самым разумным будет сдать город. Облаченные в служебные облачения, неся прекрасные кресты и драгоценные иконы, церковные иерархи отправились к крестоносцам в надежде на то, что, оказывая им такую честь, они спасут город от разграбления. Вместе с ними шла часть варягов – вероятно, рассчитывавших еще раз поменять хозяина или же в качестве иностранцев избежать гонений против православного населения.

Интересно, что греческое духовенство обращалось прежде всего к Бонифацию Монферратскому. Его родственные связи с королевским домом и формальное положение руководителя крестового похода давали повод надеяться, что он станет новым императором. [553]553
  DC, Sources, 221.


[Закрыть]

Если греки рассчитывали на то, что проявление почтения смягчит сердца крестоносцев, то они серьезно ошибались. Десятилетия недоверия к византийцам, усугубившегося все возраставшей обоюдной неприязнью последних месяцев, не могли пройти бесследно. Никита писал, что «на настроение крестоносцев совершенно не повлияли их речи, на губах не мелькнуло ни малейшей улыбки, и нежданное это зрелище не превратило жестокие и беспощадные взгляды и ярость в подобие радости». [554]554
  NC, 314.


[Закрыть] Как только формально капитуляция была принята, крестоносцы отстранили греческое духовенство и стали хватать все, что попадалось под руку. Началось разграбление Константинополя.