Текст книги "Четвертый крестовый поход"

Автор книги: Джонатан Филипс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

Реальные обстоятельства были не совсем таковы, как представил их аббат. Хотя земли франков значительно сократились после завоеваний Саладина в 1187 году, результаты Третьего крестового похода позволили европейцам сравнительно надежно закрепиться на прибрежной полосе. Кроме того, мусульманский мир раскололся из-за жестокой распри между наследниками Саладина и был не способен организовать серьезные нападения на христиан. Но в контексте проповеди излишняя точность не являлась необходимой. Едва ли сам Мартин или его слушатели знали точные детали – а то, что франки были слабы и не смогли удержать Иерусалим, было правдой.

Как бы то ни было, преувеличение составляло основу проповедей о крестовых походах с самого начала. В 1095 году папа Урбан II описывал, как христиан на Святой Земле привязывают к столбам, используя в качестве мишеней для тренировки языческих лучников – это описание было лишено каких-либо оснований. Но такие заявления, будь они правдой или нет, служили целям проповедников и помогали подстегивать религиозные чувства слушателей и их стремление отомстить мусульманам. Людям нужно было верить, что они рискуют жизнями ради возвышенных целей, и сложное положение их собратьев-христиан на Святой Земле составляло немаловажную часть этой веры. [93]93
  Переводы фрагментов проповеди Урбана см. в: Riley-Smith, Crusade: Idea and Reality, 40-3.


[Закрыть]

После пламенной демонстрации необходимости совершить работу во славу господа аббат напрямую обратился к аудитории: «Теперь, истинные воины, поспешите помочь Христу. Войдите в Его христианскую армию. Летите воссоединиться с полками света. Сегодня я вверяю вас делу Христа, чтобы вы могли потрудиться для восстановления Его наследия, из которого он был столь безжалостно изгнан».Так вновь возникла тема необходимости срочных действий.

Также была затронута и болезненная для Западной Европы тема справедливости, а именно – честного наследования собственности. О наследственном праве на землю проходили бесконечные дискуссии, и мысль о потере земли могла затронуть сильные чувства в душе человека. А уж если наследства был лишен сам Иисус Христос, необходимость восстановить справедливость становилась еще важнее.

Настоятель Мартин обратился и к опасностям, подстерегающим крестоносцев, проблемам, встающим перед ними, и постарался укрепить своих слушателей, напомнив о подвигах предшественников. «Как бы ни были вы напуганы, что сейчас свирепость язычников против нашего народа усилилась многократно, я хочу, чтобы вы помнили о достигнутых успехах… прославленной экспедиции, которую возглавлял герцог Жоффруа [первый франкский правитель Иерусалима]».

Напоминание об историческом уроке должно было обратиться к рыцарскому чувству чести и возбудить желание превзойти подвиги предшественников при выполнении христианского долга. Мартин также ободрил слушателей, заметив, что Первый крестовый поход завершился успехом, несмотря на отсутствие какой-либо базы на Леванте. А в 1200 году христиане удерживали Акру и Антиохию, а также множество других замков, что могло обеспечить хороший плацдарм для наступления на Иерусалим.

Последняя часть проповеди была посвящена награде крестоносца. Выдвинув аргументы, касающиеся нравственных обязательств христианина, аббат также коснулся двух самых главных интересов человека Средневековья: загробной жизни и денег. Крестовый поход – промысел божий, и Мартин пообещал, что «абсолютно» любой, «принявший крест и принесший истинное покаяние, будет освобожден от грехов, и, оставив сию преходящую жизнь, неважно, где, да и как это случится, обретет жизнь вечную».

Трудно преувеличить масштабы средневековой озабоченности заглаживанием своих грехов и страха вечных адских мучений. Один историк охарактеризовал это состояние как «самый угнетенный чувством вины век в истории человечества», когда грех насилия, похоти, алчности и зависти проникал в мысли и поступки людей. Одного взгляда на графику той эпохи или сохранившиеся до нашего времени скульптуры на дверях церквей в Отане, Конке или Ари достаточно, чтобы безошибочно угадать изображение ада мук. Ужасные демоны с жуткими зубами и когтями волокут несчастных грешников к месту разнообразных вечных мучений. К грудям блудниц присосались змеи, в глотки фальшивомонетчиков вливается расплавленный металл, многогрешного рыцаря поджаривают на вертеле, а другого – запихивают в пасть огромного чудовища.

Но крестоносец, покаявшись в грехах, мог быть избавлен от бремени своих проступков. Таковы были условия сделки: участие в божьем деле, то есть крестовом походе, было настолько суровой епитимьей, что участник получал награду с исчерпывающей щедростью. Этот договор обеспечил привлекательность идее священной войны для нескольких поколений крестоносцев, начиная со времени Первого крестового похода в 1095 году.

Особо подчеркивалось, что время смерти крестоносца не влияет на получение им божественной награды. Это снимало весьма важную проблему. Рискнувшие отправиться в поход прекрасно понимали, что многие из них могут погибнуть еще по пути к Святой Земле – из-за кораблекрушения, нападения неприятеля или, что наиболее вероятно, просто от болезни. Мартин постарался убедить людей в том, что, приняв обет и покаявшись в грехах, они уже обеспечат себе место на небесах. Другими словами, если намерения крестоносца будут чисты, райская награда не будет отнята у него, даже если он не сможет достичь Святой Земли. [94]94
  О необходимости уединения для грешника см.: Bull, «Origins»; Bull, Knightly Piety, 155–249.


[Закрыть]

Кроме предложения стяжать место на небесах, Мартин подкрепил свою мысль выражением надежды и на земную награду. Некоторые из источников, описывающие проповедь папы Урбана II в Совете Клермона в 1095 году, отмечают, что папа говорил о тех краях, куда направляются крестоносцы, как о землях «молока и меда». Несколько проповедников Второго и Третьего крестовых походов были вполне искренни в описаниях мирских целей в качестве приманки к участию в экспедиции. В этом смысле Мартин даже был несколько уклончив. Он сказал так: «Сейчас я не стану даже упоминать о том, что земли, куда вы направляетесь, куда богаче и плодороднее, чем здешние. Вполне вероятно, что многие из вас достигнут даже в материальных вопросах благосостояния, которым вполне смогут насладиться, вернувшись на родину».

Циники могут возразить, что Гунтер подготавливал читателей к последующим событиям своей хроники, когда Мартин (разумеется, от лица Церкви) собрал богатые дары. Можно предполагать, что крестоносцы были воодушевлены на стяжание и земных благ самой проповедью, которая, как мы помним, получила благоволение Христа. Кроме того, при отсутствии сохранившихся текстов проповедей того времени, можно лишь предположить, что подобное заявление стало уже общим местом. Кстати, с учетом того, сколько франкских рыцарей погибло или было пленено в битве при Хаттине в 1187 году, если бы Четвертый крестовый поход преуспел в возвращении Святой Земли, для крестоносцев в самом деле существовала реальная возможность получить там земли и нажить состояния.

Эту часть проповеди Мартин закончил напоминанием: «Взгляните, братие, кто поручается за вас в этом паломничестве. В наследовании Царства Божия существует безусловная уверенность; да и в деле временного мирского благосостояния вероятность выше средней».Кто мог устоять против столь привлекательного предложения?

Переходя к завершению речи, Мартин привел заключительный довод: «Я сам принимаю обет присоединиться к походу и его трудам и, будь на то Господня воля, надеюсь разделить с вами и успех и испытания».Большинство проповедников, агитировавших за крестовые походы, сами не принимали участия в экспедициях – но здесь Мартин страстно уверил свою аудиторию в том, что готов лично разделить с ними все трудности предприятия. Так ему удалось вновь добавить нечто новое к силе своих слов и убедительности аргументов.

В самом конце проповеди, после воодушевленного увещевания, Мартин потребовал от своих слушателей действий. «Итак, о братие, примем триумфальный знак креста с духом радости. Преданно послужив делу распятого Христа, вы стяжаете богатую и вечную плату за короткую и ничтожную работу».

К этому времени священник был эмоционально и физически измучен. Ему приходилось напрягать голос, чтобы покрыть им такое огромное пространство, и вкладывать в свои слова всю силу и энергию. Его слезы и вскрики добавляли речи живости, демонстрируя глубину чувств. Слова проповедника сильно подействовали на слушателей. Во время речи он неоднократно отмечал: «вы видите слезы… на глазах у всех… слышите стоны, плач и воздыхания, которые указывают на чувство раскаяния».

Продуманное построение речи и тщательно выбранные призывы, усиленные живой манерой изложения, должны были оказать на слушателей максимальное воздействие. В результате все присутствующие разделили страдания Христа, оценили опасности, возникающие перед христианами на Востоке, вспомнили о героях Первого крестового похода, уяснили возможность получения огромных духовных и материальных наград. «Когда, сжав губы, мудрец замолкает, толпа ревет со всех сторон, терзаемая сладостной болью. Они спешат возложить на себя знак распятия, вписать свое имя в ряды соратников Спасителя, ведущего нас крестным путем к небесам».

Несмотря на утомление, Мартин, должно быть, чувствовал воодушевление. Толпа хлынула вперед, чтобы принять от него благословение и выполнить волю Господню. Возможно, некоторые из присутствующих уже заранее решили войти в ряды крестоносцев – но именно слова проповедника обратили их мысли в реальность. И почти наверняка эти слова убедили принять участие в походе многих и многих других.

Когда суета стихла, Мартин смог обратиться к повседневным обязанностям. Он назначил дату, к которой все должны были привести в порядок личные дела. Тогда собравшиеся в поход должны были вновь собраться в храме и «вместе с нами вступить на путь священного паломничества». [95]95
  GP,71.


[Закрыть]

ГЛАВА 3
«Турнир был тщательно подготовленным сражением, и ничего лучшего никто не видел»

Рыцарский турнир в Экри, ноябрь 1199 года

Прочувствованное воззвание аббата Мартина затронуло чаяния и надежды аудитории в Базеле. Другие проповедники в 1199 и 1200 годах произносили страстные и проникновенные проповеди по всей Западной Европе, так что количество людей, желающих присоединиться к экспедиции, постоянно росло.

Было и еще одно происшествие, в результате которого появились волонтеры-крестоносцы. И самое интересное, что это была не проповедь и не религиозное собрание, а событие светской жизни – рыцарский турнир, драматическое и притягательное развлечение рыцарей севера Европы. [96]96
  О турнирах в целом см.: Keen, Chivalry, 20-3; Barber and Barber, Tournaments, 1327; Strickland, War and Chivalry, 149-53.


[Закрыть]

28 ноября 1199 года в замке Экри-сюр-Эн граф Тибо Шампанский со своим кузеном графом Людовиком из Блуа собрали элиту рыцарства Северной Франции на грандиозный фестиваль, чтобы прославить доблесть оружия, дать шанс на продвижение в табели о рангах и просто повеселиться. Сегодня этот замок исчез с лица земли, сохранилась лишь часть его фундамента в деревне Эсфельд на реке Эн, что примерно в шестнадцати милях к северу от города Реймс, расположенного в центре герцогства Шампань.

Рыцарские турниры были ярким элементом светской жизни в средние века. Разобравшись в подоплеке и традициях подобных событий, мы сможем лучше понять, почему многие из тех, кто собрался в Экри, решили присоединиться к крестовому походу. В описываемые времена рыцарские турниры весьма отличались от того, что знакомо нам по романам и фильмам. Мы привыкли к стандартной картине: два рыцаря выезжают один на один, берут наперевес копья и, укрывшись щитами, несутся друг на друга во весь опор. Столкновение, деревянные копья трещат и раскалываются от удара, один из рыцарей с грохотом валится на землю, а победителя приветствуют радостные крики. Трибуны полны аплодирующей ярко разодетой публикой, а по краям ристалища теснятся рыцарские шатры, на вершинах которых развеваются знамена на фоне безоблачного неба.

Возможно, к XIV веку такая картина более или менее отражала реальность, но парой веков ранее турниры, наподобие того, что проходил в Экри, были куда менее организованны и значительно более жестоки.

Рыцарские турниры проводились произвольно, без расписания боев, и обычно сопровождались кровопролитием и местью. Они не ограничивались огороженным участком ристалища, а простирались на значительную площадь земель. Арена обычно располагалась между двумя избранными деревнями или замками. В 1199 году участок для рыцарского турнира лежал между замком Экри и деревней Балэм в 2,5 милях к северо-востоку. От Экри к деревне Балэм ведет длинный пологий склон. Слева течет Эн, широкая спокойная река, плавно изгибающаяся в неглубокой Долине. Расположенные над ней широкие меловые равнины создавали достаточное пространство для быстрых и свободно перемещающихся состязаний.

Такое открытое пространство было необходимым, поскольку люди редко принимали участие лишь в одной схватке. Они обычно разделялись на два лагеря, до двухсот человек на каждой из сторон. Формирование групп зачастую отражало существующие политические союзы, что могло являться поводом для острой неприязни.

По сигналу герольда турнир начинался копейной атакой. Две стороны мчались друг на друга в карьер, и крики людей смешивались с грохотом копыт и бряцанием доспехов. Затем следовало сотрясающее землю столкновение облаченных в полный доспех рыцарей двух лагерей, раздавался глухой стук тел, бряцание металла по металлу, первые крики раненых. Начинался рукопашный бой, от сыпавшихся ударов звенели шлемы. Среди буйства грохочущей стали часто наносились тяжелые ранения; случалось, что люди погибали. Правила были весьма просты, а судейства не было вовсе. Иногда возникали рукопашные схватки или откровенные драки, зачастую сцена турнира превращалась в картину избиения. Победителем обычно оказывался тот лагерь, в котором сохранился больший порядок. Окружающей местности не придавалось почти никакого значения. Фруктовые сады, виноградники и нивы вытаптывались или сносились; иногда рыцари использовали амбары или другие сельскохозяйственные постройки для укрытия или засад; деревенская улица могла неожиданно превратиться в место побоища противостоящих партий.

Цель столь свирепых столкновений состояла в отработке реальных боевых действий, единственное отличие состояло в том, что противников старались скорее пленить, нежели убить. Разумеется, в пылу битвы – или благодаря старым счетам – меч мог ударить несколько сильнее, так что душа расставалась с телом. Неизбежны были несчастные случаи: граф Джеффри Бретонский, младший брат Ричарда Львиное Сердце, погиб на турнире в 1186 году; шесть лет спустя герцог Леопольд Австрийский скончался, когда на него во время «военной забавы» упала лошадь. Люди оставались калеками, попадали в ловушки собственных доспехов. После одной особо яростной стычки не смогли найти Уильяма Маршала, величайшего воина своего времени. Наконец его обнаружили в местной кузнице, согнувшегося над наковальней под ударами кузнеца. Тот пытался стащить шлем, погнувшийся настолько, что иначе его было невозможно снять с головы. Освободили Уильяма с большим трудом.

В некотором смысле чем свирепее был турнир, тем было лучше. Роджер из Ховдена, английский писатель конца XII века, замечал: «тот, кто никогда не видел, как течет его собственная кровь, не слышал, как трещат зубы от удара противника, не чувствовал тяжести соперника, тот непригоден для битвы». [97]97
  Roger of Howden, Chronica, II, 166-7. Translated in: The Annals of Roger of Hoveden, 1, 490.


[Закрыть] Быстро меняющаяся ситуация схватки во время рыцарского турнира давала возможность куда более эффективной подготовки к военным действиям, чем можно сегодня себе представить. В «Истории Уильяма Маршала» описывается случай «тщательно подготовленного сражения на определенном участке». [98]98
  History of William Marshal, I, 309.


[Закрыть]

Рыцарские турниры были невероятно популярны на севере Европы (интересно, что их практически не бывало в Южной Франции или в Италии). Знать испытывала неподдельный интерес к этим пышным зрелищам. Вновь посвященная в рыцарское достоинство молодежь отсылалась, чтобы принять участие в дюжине турниров, происходивших в течение сезона. Так они могли обрести навык совместных Действий в сражении, опыт в использовании копья, равно как попрактиковаться в ближнем бою с мечом и булавой. Еще одна привлекательная сторона серий турниров состояла в возможности заработка. Плененные противники вынуждены были платить за свое освобождение; кроме того, иногда приходилось выкупать свою лошадь и доспехи. В 1177 году Уильям Маршал со своим напарником Роджером из Джоя, по своим подсчетам, взяли в плен сто трех рыцарей, что в немалой степени прославило их. [99]99
  History of William Marshal, I, 173.


[Закрыть]Молодой рыцарь сравнительно невысокого социального статуса мог повысить его благодаря владению оружием. Всем было известно, что высшая знать частенько посещала такие схватки, чтобы присмотреть самых одаренных новичков и попытаться убедить их перейти к ним на службу. Так что, кроме боевой подготовки, по замечанию одного фламандского автора XII века, существовала возможность «жить со славою и добиться земного почета». [100]100
  Lambert of Ardres, History, 126.


[Закрыть]

Если молодой рыцарь оказывался достойным воином, он мог достичь еще одной цели – завоевать благосклонность одной из светских дам. На краю ристалища стояли специальные укрытия, где рыцари могли отдохнуть или заняться своими ранами, там же могли собраться зрители. Часто люди наблюдали за схватками из городов или со стен замка, оставаясь в безопасности. Рыцарская культура той эпохи была пропитана идеями куртуазной любви. Рыцарь должен был искать восхищения и покровительства дамы и, доказав в бою свое мастерство, мог удостоиться от нее подарка: пряди волос, фрагмента одежды или другой безделушки. Рыцарь становился ее поклонником и, в обмен на ее любовь и уважение, пытался совершать подвиги в ее имя. «История Уильяма Маршала» описывает прибытие дам на турнир в Джогни, после которого рыцари «убедились, что сами стали лучше». Когда начались схватки, «те, кто был со своей дамой, неизменно побеждали противников». [101]101
  History of William Marshal, 1, 177, 181.


[Закрыть]

Развитие куртуазной литературы восхваляло эротические отношения между дамой и рыцарем. Гальфрид Монмутский, написавший в начале 1130-х годов наполовину вымышленную «Историю Британии», приводит такое описание событий при дворе легендарного короля Артура:

«Каждый прославленный за свою отвагу рыцарь этой страны носил одеяние и оружие определенного цвета, и дамы часто выбирали те же цвета. Они с презрением отнеслись бы к мысли отдать свое расположение человеку, не прославившему себя в битвах трижды. Потому женщины становились чище и добродетельнее, а рыцари ради их любви – все более доблестными». [102]102
  Geoffrey of Monmouth, History of the Kings of Britain, 229.


[Закрыть]

Зачастую такие отношения ограничивались лишь ношением подарка или поцелуем победителю. Нравственные ограничения и необходимость сохранения чистоты династических линий предписывали осторожность по отношению к благородным дамам. Замужние дамы высших кругов старались не вступать в интимные отношения с рыцарями, независимо от их доблести, поскольку наказание за измену могло быть весьма суровым. В некоторых землях она каралась смертью, в иных – нанесением тяжелых увечий, например, назоктомией – отрезанием носа.

Естественно, что иногда недозволенные отношения все-таки возникали, и часто их последствия были пагубными. В 1182 году граф Филипп Фландрский наткнулся на одного из своих вассалов в постели со своей супругой. Рыцарь получил по заслугам – его избили придворные палачи, после чего он был повешен вниз головой в выгребной яме, где и задохнулся. Иногда для скандала хватало одних слухов. Уильям Маршал якобы флиртовал с супругой молодого принца Генриха (старший сын Генриха II, умерший в 1183 году, за шесть лет до смерти отца). Когда об этом стало известно, Генрих-младший вынудил Уильяма покинуть двор. Тем не менее некоторые тайные интриги продолжали существовать, и, по крайней мере для незамужних дам, флирт и многозначительные намеки на развитие отношений в будущем оставались de rigueuer ^{9} . Разодетых в лучшие шелка или укутанных в меха и мантии зимой, дам высшего света той поры следует считать равноправными участницами рыцарских турниров. [103]103
  Keen, Chivalry, 21.


[Закрыть]

Демонстрация социального уровня была непременным аспектом рыцарского общества. Лучшие из рыцарей были не просто отважными воинами – они также покровительствовали музыке и литературе, были щедры и организовывали роскошные праздники. Когда рыцарские турниры стали центральной частью этой культуры, литературные эпосы эпохи всячески прославляли и преувеличивали их значение. Все эти труды сочинены с известной долей фантазии, а потому полученные из них данные следует использовать с осторожностью. И все же при описании столь традиционного события, как рыцарский турнир, они должны были отражать реальность достаточно точно, чтобы искушенные читатели могли почувствовать должную атмосферу. [104]104
  О сложных взаимоотношениях между романтической литературой и исторической реальностью см.: Keen, Chivalry, 102-24; Bouchard, Strong of Body, 105-9.


[Закрыть] Кретьен де Труа, один из самых знаменитых авторов той эпохи (его покровителем был граф Филипп Фландрский, известный пристрастием к рыцарским забавам) так описывал турнир в романе «Эрек и Энида»:

«Спустя месяц после Пятидесятницы был объявлен турнир, для которого была выбрана равнина… Множество знамен было там – и ярко-красных, и синих, и белых, множество вымпелов и рукавов, подаренных в знак любви. Много было принесено копий, окрашенных в лазурный цвет и в красный, в золото и серебро, и в другие цвета, полосатых и пестрых. Забрала на множестве шлемов были… и зеленые, и желтые, и алые, и все они сверкали на солнце. Множество доспехов было там, и множество белых кольчуг, на левых боках висело множество мечей, множество новых крепких щитов, лазурных, красных и серебряных с золотыми умбонами в центре. Множество прекрасных лошадей мчались галопом…

Равнина полностью покрылась доспехами… сумятица нарастала. Ломались копия, пробивались щиты, доспехи покрывались зазубринами и разрывались, седла пустели, рыцари падали, кони тонули в мыле и поте. Над с грохотом упавшими рыцарями вздымались мечи. Кто-то бежал, чтобы договориться о залогах со стороны проигравших и возвращении их в строй.…

Эрек не хотел захватывать ржущих коней или брать пленников, он собирался лишь биться, чтобы продемонстрировать свою доблесть.

Он заставлял трепетать ряды воинов, и его мастерство вдохновляло рыцарей, бившихся на его стороне». [105]105
  Chretien de Troyes, Erec et Enide, 63-4.


[Закрыть]

Когда в одном месте собиралось такое множество рыцарей и знати, турниры давали прекрасную возможность проявить не только воинские качества, но, к примеру, гостеприимство и щедрость. В качестве демонстрации покровительства раздавались подарки: деньги или ценности, лошади или даже земли. Стремление знати превзойти друг друга означало, что стоимость подобных событий была немыслимой. Необходимо было где-то селить рыцарей и их свиты; оруженосцев, конюхов и слуг нужно было кормить; лошадей следовало поместить в конюшнях. Проводились огромные пиршества, для которых нанимали жонглеров, фокусников, карликов, акробатов и рассказчиков, готовились лучшие блюда. Еда и напитки подавались в золотой и серебряной посуде, а сложная система размещения гостей отражала их иерархию и статус. Приглашенные музыканты не жалели сил, и грохот барабанов, тамбуринов, флейт, волынок, труб и рожков разносился по главному залу замка.

На пиршествах танцевали. На турнир в Джогни, описанный Уильямом Маршалом, собралось множество красивых женщин. Когда дамы начали прибывать, все мужчины поднялись со своих мест, чтобы приветствовать их. Один предложил: «Давайте танцевать!» Сам Уильям спел песню, а рыцари взяли руки дам и начали танец. [106]106
  History of William Marshal, I. 175-9.


[Закрыть] Залы украшали знаменами и щитами, стены в некоторых замках были расписаны фресками с изображениями великих сражений прошлого. В середине XIII века Генрих III Английский украсил Вестминстер-холл, некоторые помещения в лондонском Тауэре, замок Винчестер и дворец Кларендон сценами подвигов его предшественников-крестоносцев – герцога Роберта Нормандского и Ричарда Львиное Сердце. [107]107
  Lloyd, English Society and the Crusade, 199–200.


[Закрыть]Венецианский Дворец дожей был расписан фресками, изображающими взятие Тира в 1124 году. Возможно, замок в Экри был слишком скромен для такого богатого украшения, но присутствие в нем в ноябре 1199 года таких людей, как Тибо и Людовик, почти наверняка означало, что турнир сопровождался роскошными пиршествами и развлечениями.

Изображение подвигов крестоносцев в замках знати отражает связь между обычными мирскими помещениями и священной войной. Взаимные отношения между турнирами, крестовыми походами и церковью были исполнены напряжения и внутренних противоречий. Теоретически церковь была ярым противником рыцарских турниров. В 1159 году папа римский Иннокентий II издал указ: «Мы полностью запрещаем с этих пор эти омерзительные сражения и турниры, на которые по своему согласию собираются рыцари, стремясь продемонстрировать свою физическую доблесть и грешность, что часто приводит к смерти телесной и опасности для души». [108]108
  Decrees of the Ecumenical Councils, I, 199–200. Это решение Латеранского собора 1139 года повторяло предшествующие постановления собора в Клермоне в 1130 году и собора в Реймсе в 1131 году.


[Закрыть]

Для церкви турниры лишь способствовали греху: гордыни, ненависти и тщеславия; пиры вели к обжорству, а рыцари погрязали в любострастии, пытаясь произвести впечатление на распутных женщин. Учитывая реальные события, можно понять, что в таких доводах была немалая доля правды. Рыцари действительно направляли свои стремления на самовосхваление; в результате нередко возникали беспорядки и убийства. И все же, несмотря на многократные законы, направленные против рыцарских турниров (1130, 1139, 1148 и 1179 годы), рыцари и знать Северной Европы проявляли к ним лишь больший интерес.

Из-за того, что турниры были отличной практикой боевых действий и предоставляли максимум шансов проявить себя, а также возможностей для карьеры и получения покровительства, запретить их было невозможно. Например, невзирая на папские запреты, крупный турнир, организованный в 1184 году императором Фридрихом Барбароссой в Майнце, посетили несколько заметных церковных деятелей. Многие из них были связаны родственными узами с высшей знатью. Семейные связи, а также общее культурное и географическое окружение приводили к тому, что духовные лица естественным образом проявляли заинтересованность в турнирах. Что важнее для истории крестовых походов – несмотря на вероятность совершения греха, которая так беспокоило папство, многие из организаторов или участников турниров были известны своим благочестием. Граф Филипп Фландрский отправился в крестовый поход в 1177–1178 годах и погиб при осаде Акры во время Третьего крестового похода в 1191 году. Граф Генрих Шампанский, получивший за свои личные качества прозвище «Великодушный» (Liberal),прославился своими пожертвованиями в пользу религиозных общин и тоже являлся видным крестоносцем. Фландрия и Шампань, сердце турнирной жизни, поставляли для крестовых походов многих закаленных бойцов. [109]109
  Keen, Chivalry, 22. Относительно Фландрии, Шампани и крестовых походов в целом см. ссылки в: Phillips, Defenders.


[Закрыть]

Тесная связь между крестовыми походами и рыцарством заметна с первого взгляда. Военный опыт, приобретенный во время турниров, можно было использовать и во время священной войны. Умение рыцарей из разных земель объединяться и взаимодействовать в бою во время крестового похода было неоценимым. Более того, в рыцарстве просматривался и религиозный аспект. Служение господину, представление о чести, ритуал освящения оружия – все это имело подоплеку, не чуждую церкви. Не становясь, вопреки опасениям пап, помехой крестовым походам, нравственные ценности и дух товарищества, типичные для рыцарских турниров, к началу XIII века стали веским стимулом к крестоносному движению. Позднее, в течение следующего столетия, церковь стала терпимее относиться к рыцарским турнирам, видя их значение для подготовки к крестовым походам. Гумберт из Романса, выдающийся церковный деятель, приравнивал эти поединки к «походам на сарацин». [110]110
  Humbert of Romans, De predicatione Sancte crucis.


[Закрыть]

Несомненно, стремление к получению славы подвигами в бою было могучим стимулом для рыцаря. И какой искать лучший повод, чем необходимость выполнения Божьего дела? Мы видели, как были прославлены за свою доблесть участники предыдущих походов. Слава Ричарда I Английского была выкована во время Третьего крестового похода, в котором его отвага в бою почиталась обеими сторонами. Мусульманский автор писал: «Мы никогда не сталкивались с более храбрым или искусным противником». [111]111
  Gillingham, Richard I, 19; Hillenbrand, The Crusades: Islamic Perspectives, 336.


[Закрыть] Западные авторы называли его «лучшим рыцарем на земле», и именно в крестовом походе Ричард получил прозвание «Львиное Сердце». Но еще до подвигов на Востоке вхождение в ряды крестоносцев удвоило его славу, как отмечал один из его современников. [112]112
  Gillingham, Richard I, 19.


[Закрыть]

Конон Бетюнский был фламандским рыцарем, участвовавшим в Четвертом крестовом походе, а также автором романтических стихов. Он соединил самые мирские стороны рыцарства с крестовыми походами, заметив, что никакие успехи на рыцарских турнирах не смогут подарить рыцарю такого успеха среди прекрасных дам, как принятие креста. Его современник Гай де Куси выразил подобные чувства напрямую: «Да даст мне Господь честь соединиться с той, кому принадлежит мое сердце и помыслы, прежде чем я пересеку море к Утремеру ^{10} . [113]113
  Keen, Chivalry, 56.


[Закрыть] Таким образом, крестовый поход становился возможностью проявить все рыцарские, равно как и христианские, добродетели. Призыв к новому походу, прозвучавший в 1198–1199 годах, дал новый шанс благочестивым, честолюбивым и благородным рыцарям. Не случайно во главе основных знатных родов Северной Франции встало именно новое поколение. Эти люди были готовы сделать шаг и сразиться ради Господа и для обретения славы.

В какой-то момент турнира в Экри граф Тибо и его кузен граф Людовик остановили происходящее действо и объявили о принятии креста, посвятив себя служению богу. [114]114
  GV, 29.


[Закрыть] Должно быть, их подвигла к такому действию некая проповедь, данных о которой у нас не сохранилось. Турниры часто проводились одновременно с крупными церковными или семейными праздниками, так что в 1199 году присутствие на таком мероприятии священника, призывающего к крестовому походу, выглядит совершенно естественно. Очевидно, ему удалось, памятуя о призыве Иннокентия, убедить Тибо и Людовика. Оба они были людьми могущественными и обремененными слишком большой ответственностью, чтобы действовать совершенно спонтанно. В истории их рода было много крестоносцев, и оба прекрасно понимали, какими обетами связывают себя перед господом. Оба графа осознавали важность предпринятого шага – теперь попытка уклониться от данных обещаний повлекла бы за собой церковные санкции и великий позор. Но наверняка кроме общей религиозности, присущей их времени, весомым аргументом в принятии решения была семейная история молодых людей.

Тибо был моложе, ему исполнилось двадцать, но он правил Шампанью уже в течении трех лет. Его владения считались наиболее крупными, богатыми и престижными в Западной Европе. Графы Шампанские наряду с графами Фландрскими были, вероятно, самыми значимыми фигурами королевства за исключением короля Франции. Среди его предков числились король Людовик VII Французский (1137–1280) и Элеонора Аквитанская; кроме того, он приходился племянником Ричарду Львиное Сердце, королю Джону Английскому ^{11} и королю Филиппу Французскому. Кроме блестящего генеалогического древа, родословная крестоносцев в роду Тибо тоже была весьма впечатляющей: его отец Анри участвовал во Втором крестовом походе и предпринял личную экспедицию в 1179–1180 годах. Брат Тибо, граф Анри Второй, принял участие в Третьем крестовом походе и руководил французским контингентом до прибытия короля Филиппа. В качестве еще одного семейного достижения можно вспомнить, что после убийства в 1192 году Конрада Монферратского, назначенного для управления Иерусалимом, именно Анри-отец был избран, чтобы занять это место. 5 мая того года он стал правителем Иерусалима – это было весьма престижное звание, хотя сам город оставался в руках мусульман. Анри правил до 10 сентября 1197 года, когда увесистый хозяин, принимавший его в гостях, рухнул вместе с ним с балкона, в результате чего гость разбился насмерть. Супруга Анри, Изабелла, сохранила номинальный титул правительницы Иерусалима, а Тибо стал графом Шампанским.