Текст книги "Четвертый крестовый поход"

Автор книги: Джонатан Филипс

Однако осенью 1201 года эти суждения еще не успели возникнуть. Сестра царевича Алексея Ирина была замужем за Филиппом Швабским, то есть молодой византиец приходился королю шурином, а потому и прибыл в Хагенау. Некоторые историки расценивают встречу Бонифация и царевича Алексея в качестве зловещего провозвестника разграбления Константинополя. [208]208
  Доводы, выдвинутые Ваинкельманом и Райтом, приведены у Квеллера: Queller, Latin Conauest of Constantinople, 26-9, 32-8.


[Закрыть] Они считают, что случайная встреча была на самом деле тщательно спланирована, чтобы повернуть крестовый поход в сторону Византии, предоставляя таким образом Бонифацию возможность отплатить за смерть брата Ренье, а Филиппу Швабскому – обрести власть и авторитет для попытки стать императором Германии. Такой исход мог отвечать самым отчаянным мечтаниям всех задействованных лиц, однако заявлять, что Балдуин, царевич Алексей и Филипп могли втроем направить Четвертый крестовый поход тем извилистым путем, по которому он двинулся в 1203 и 1204 годах, представляется маловероятным. [209]209
  Такой акцент сделан Квеллером и Мэдденом: Queller and Madden, Fourth Crusade, 45-6.


[Закрыть]

Тем не менее притязания царевича Алексея на византийский престол оказали решающее влияние на подготовку похода. Отец Алексея, Исаак II Ангел, правил Византийской империей с 1185 по 1195 год, пока не был низложен своим старшим братом, которого также звали Алексеем (III). Исаак, занявший императорский трон после падения династии Комнинов, стал первым императором из рода Ангелов, и ему приходилось справляться с последствиями череды переворотов.

Человек дружелюбный и любивший роскошь, Исаак был плохо подготовлен к такой задаче. Никита Хониат описывает его так:

«Дни он проводил в роскоши… дегустируя самые изысканные соусы, наслаждаясь многочисленной дичью, морями рыбы и океанами красного вина. В другие дни он нежился в купальнях, вдыхая сладкие ароматы притираний, пока его орошали миррой… Вышагивая напыщенно, словно павлин, этот щеголь никогда не надевал дважды одних и тех же одеяний… Ему нравились грубые скабрезные песни, он водил компанию с шутами-карликами и не закрывал дворец от рассказчиков, мимов и менестрелей. Но рука об руку с этим шло пьяное веселье и разврат, и все прочее, что разрушает крепкое и здоровое состояние государства. Кроме того, им владела безумная страсть к возведению массивных зданий, так что он… построил весьма изысканные купальни и жилые дома, другие сооружения… он разрушил до основания древние храмы и истребил прекраснейшие здания царственного города. И по сей день есть люди, которые не могут сдержать слез, проходя мимо пустынных фундаментов». [210]210
  NC, 242-3.


[Закрыть]

Несмотря на любовь к роскоши, Исаак оказался достаточно деятелен, чтобы отразить вторжение норманнов с Сицилии в 1185 году и подавить внутренний мятеж в 1187-м – которому, как мы уже знаем, оказывал поддержку Конрад Монферратский. Впрочем, против двух других неприятелей он действовал не столь успешно. Во-первых, он столкнулся с рядом восстаний в Болгарии и Валахии на Балканах. Во-вторых, он предпочел иметь дружественные отношения с Саладином, чтобы защититься от общего противника – турков-сельджуков из Малой Азии. В результате, естественно, возник конфликт с армией императора Фридриха Барбароссы, когда немцы двигались к Святой Земле в ходе Третьего крестового похода.

Между Византийской и Германской империями десятилетиями существовало соперничество, и когда обе стороны оказались так тесно сближены, напряженность вылилась в открытые боевые действия. В конце 1189 года уроженцы Запада отбросили греческие армии в Северной Фракии. Затем, поскольку армия Фридриха представляла собой прямую угрозу Константинополю, Исаак был вынужден организовать переправу на судах через Босфор, поставляя продовольствие по себестоимости и отклоняя любые заявления относительно ущерба, понесенного из-за противостояния Германии. [211]211
  Johnson, «Crusades of Frederick Barbarossa and Henry VI», 92-109.


[Закрыть] Если бы этот эпизод продлился дольше, обе стороны понесли бы потери. Для Западной Европы Византия теперь предстала врагом крестоносцев, а греки увидели опасность, которую такие кампании представляли для их земель.

Исаак пытался заложить прочные основы своей власти в Константинополе, покровительствуя государственной бюрократии. Однако враждебность со стороны соперничающих знатных семейств, оскорбленных невозможностью увеличить свои привилегии, вкупе с постоянными военными поражениями в действиях против болгар и валахов означала, что дни императора сочтены. Заговорщики собирались заменить Исаака его братом, Алексеем Ангелом, который, по их расчетам, оказался бы более благосклонен к их чаяниям. Алексей и сам был недоволен своим положением, так что идея переворота пришлась ему по сердцу. [212]212
  Angold, Byzantine Empire, 303-11,318-19.


[Закрыть]

Отличную возможность представила охотничья экспедиция во Фракию. 8 апреля 1195 года, когда император с приближенными покинул главный лагерь, отправившись на охоту, Алексей со своими людьми сделали решающий ход. Притворившись больным, зачинщик остался в лагере. Пока Исаак был полностью охвачен охотничьим азартом, заговорщики привели людей к императорскому шатру и провозгласили Алексея императором. Армия ему благоволила, а присутствовавшие императорские чиновники благоразумно предпочли последовать общему примеру. Услышав шум, Исаак понял, что произошло. Сначала он собирался напасть на лагерь, но его окружение было слишком малочисленным, поэтому он предпочел бежать. Алексей бросился в погоню, понимая, что должен пленить брата, прежде чем тот вернется в Константинополь и вновь утвердится на престоле в глазах общественности. В итоге Исаак был схвачен и приведен в монастырь Веры, неподалеку от Макры в Южной Фракии. Там, как сообщает Хониат, он был подвергнут мучительной пытке: «В последний раз взглянул он на солнце, после чего был ослеплен».Византийцы рассудили, что слепота лишила его возможности управлять страной, после чего Исаак был заключен в тюрьму. [213]213
  NC, 248.


[Закрыть]

Утвердившись на троне, Алексей III (как он стал именоваться) содержал Исаака под необременительным домашним арестом и получил от него и его сына обещание, что те не станут участвовать в заговорах против него. Неудивительно, что это обещание не было сдержано. Отец и сын организовали заговор, по которому молодой человек должен был направиться в Германию, чтобы просить помощи у своего зятя и сестры, Филиппа и Ирины Швабских.

Чтобы вызволить царевича, в 1201 году пленники сговорились с двумя торговцами из Пизы. Царевич присоединился к Алексею III в кампании во Фракии, а пизанское судно следовало за экспедицией, держась на некотором расстоянии в море. Улучив благоприятный для побега момент, царевич Алексей стрелой помчался на встречу с купцами, которая была подготовлена в порте Афира на Мраморном море. На поджидавшей его гребной лодке он переправился на итальянское торговое судно, хотя до безопасности было все еще далеко. Как только Алексей III обнаружил дерзкий побег, он приказал осмотреть все корабли в окрестностях.

Существуют различные объяснения того, как беглецу удалось скрыться. Никита Хониат пишет, что царевич Алексей остриг свои длинные волосы, переоделся в западное платье и, смешавшись с командой, скрылся от глаз императорских досмотрщиков. [214]214
  NC, 242-3.


[Закрыть] «Новгородские летописи», составленные в России в XIII веке, которые основывались на информации германских источников времен Четвертого крестового похода, приводят другую точку зрения. По их данным, молодой Алексей спрятался в бочке для воды с фальшивым дном; когда люди императора, чтобы ее проверить, открыли кран и увидели, что оттуда течет вода, то, поверили, что она полная, и удалились. [215]215
  «Novgorod Account of the Fourth Crusade», 306.


[Закрыть]

Какая из этих версий ни была бы правдива, но пизанский план сработал. Корабль отправился в плавание и пришвартовался в Анконе, откуда высланный Ириной эскорт доставил беглеца в Гагенау. Во время встречи Филиппа и Бонифация Монферратского именно Ирина представляла интересы своего брата, но без особого успеха. Бонифаций собирался направиться с крестоносцами в Египет и Иерусалим. Филипп в Германии был втянут в гражданскую войну с Отто Брунсвикским. Никто не собирался отвлекаться от своих планов.

Но царевич Алексей не терял надежды найти себе союзников. В начале 1202 года он направился в Рим – но, судя по всему, не завоевал у папского престола особых симпатий, и его просьба была отклонена. Иннокентий не собирался направлять крестовый поход в другую сторону, чтобы помогать человеку, связанному узами родства с Филиппом Швабским. К тому времени Филипп уже был отлучен от церкви из-за противостояния выбранному папой претенденту на германский престол. Вдобавок отношения между Алексеем III и папством были хоть и натянутыми, но все же не столь плохими, чтобы заставить понтифика предпринять попытку сместить византийского правителя.

В начале понтификата Иннокентия отношения между Римом и Константинополем претерпели несколько перемен курса.

Сперва Иннокентий рассчитывал действовать в союзе с Алексеем III, поддерживая крестовые походы, и сблизить православную и католическую церкви. [216]216
  Powell, «Innocent III and Alexius III: a Crusade Plan that Failed», 96-100.


[Закрыть] Однако в ноябре 1199 года папа наконец подверг критике греческого императора, который отказался помогать в возвращении Гроба Господня и вообще содействовать христианству на Востоке, а также обрушился на него за продолжение раскола двух церквей. Нежелание императора оказывать помощь крестовым походам заставило Иннокентия предупредить, что «его небрежение повлечет за собой гнев Божий» – и это оказалось удивительно точным пророчеством. [217]217
  Tafel and Thomas, Urkunden, 1,241-6; Angold, Byzantine Empire, 319. См. также: Brand, Byzantium Confronts the West, 225-9.


[Закрыть]

В своем ответе Алексей III напомнил папе об ущербе, нанесенном крестовым походом Барбароссы, и предлагал обсудить союз церквей на великом соборе. В свою очередь Иннокентий предпринял попытку увещевать Алексея III относительно его христианского долга оказывать содействие новому крестовому походу и выразил надежду на то, что тот заставит православную церковь признать папскую власть. [218]218
  Innocent III, Sources, 32-4.


[Закрыть]

Алексей III отказался действовать в согласии с папскими директивами и заявил, что византийский император стоит превыше папской власти. Такое заявление было совершенно неприемлемым для Иннокентия, считавшего, что полное подчинение священству всех мирских правителей предписано Библией. Тем не менее в конце 1200 или начале 1201 года при обращении к греческому правителю Иннокентий несколько смягчил интонации, дабы облегчить движение предстоящего крестового воинства:

«Вашему величеству известно, насколько смогли мы своим письмом обратить ко благу Ваше императорское величество. Выражаем надежду, что Вы помните наш совет относительно надлежащего образа действий, а мы со своей стороны помним, что призывали Вас не менее чем к единению Церквей и оказанию помощи Иерусалиму. Да направит Ваш разум Тот, кто в Своей руке держит сердца и души земных властителей, чтобы Вы последовали нашим советам и рекомендациям и стали действовать так, чтобы заслуженно стяжать славу имени Господню, пользу всему христианству и спасение собственной душе». [219]219
  Innocent III, «Solitae», us: Andrea, Medieval Record, 321.


[Закрыть]

Открытые враждебные действия между европейцами и греками во время Третьего крестового похода – лишняя трата усилий сынов Запада – наряду с обоюдной неприязнью к Филиппу Швабскому были для папы римского достаточными причинами, чтобы постараться обеспечить благосклонное отношение к новому крестовому походу со стороны Алексея III. Возможно, он также понимал, что запугать византийского императора едва ли возможно, а потому, когда вопрос о начале похода был решен, Иннокентий избрал более мягкий тон.

После того, как папа дал категорический отказ царевичу Алексею, настала очередь папской аудиенции Бонифацию. Встреча между лидером крестового похода и духовным отцом католической церкви была необходима со всех точек зрения. Вполне вероятно, что они обсуждали и вопрос об Алексее – но Иннокентий быстро убедил Бонифация в том, что не следует отклонять движение похода в сторону Константинополя.

В апреле маркграф направился домой, на север, остановившись по пути, чтобы попытаться примирить враждующие города Пизу и Геную. Он надеялся до отбытия крестового похода создать на Западе более стабильную ситуацию и открыть новые возможности для морского снабжения экспедиции. Вероятно, Бонифаций прибыл на родину в начале мая 1202 года. Он отсутствовал около девяти месяцев – с момента получения первого предложения о руководстве крестовым походом. Теперь ему срочно нужно было подготовиться к еще более длительному отсутствию.

Зимой 1201 и в начале нового 1202 года едва ли не вся Европа была охвачена приготовлениями к экспедиции. Руководители похода назначили Пасху датой сбора для армий Северной Франции и начала их выдвижение на юг. Крестоносцам пришлось приложить немало усилий, чтобы достать деньги и экипироваться для предстоящего путешествия. У части знати были накоплены заметные средства, так что они могли позволить себе продать часть имущество, чтобы получить грядущую прибыль. Менее состоятельным зачастую приходилось закладывать свои земли или права, чтобы добыть средства. Часть подобных сделок дворяне заключали с представителями растущего городского коммерческого сословия, однако подавляющее большинство сохранившихся документов фиксируют в основном сделки с церковными организациями. Образованность клириков и их привычка к сохранению информации привела к тому, что до нас дошли тысячи записей о подобных сделках. Рыцари и знать договаривались с местными церковнослужителями о займах и пожертвованиях. Соглашения фиксировались в грамотах, а свидетелями зачастую выступало духовенство, видные дворяне, их семьи или же домочадцы.

Учитывая строгие ограничения, введенные церковью на ростовщичество, в этих документах нельзя найти никаких упоминаний о выдаче денег под проценты, однако содержащиеся в них дозволения кредитору использовать саму землю или доход с нее за время отсутствия хозяина весьма сильно смахивают на ростовщичество – если не буквально, то по духу.

Некоторые договора были составлены таким образом, чтобы разрешить споры и рассеять как нравственные, так и практические заботы отбывающего крестоносца. Хронист из аббатства Флорефф в графстве Намюр (район Фландрии) поведал нам о том, как рыцарь Томас стремился покаяться в своем прежнем поведении и умиротворить свою душу, покончив заодно с длительным спором:

«Поскольку то, что не сохраняется в записях, легко ускользает из памяти, то я, Верик, милостью Божией настоятель Флореффа, довожу до всеобщего сведения в настоящем и будущем, что Томас, рыцарь из Лееза, свободный человек, понукаемый демоном алчности, вернул себе восемь бонуариев (bonuaria) земли, которые законно отдал нам в компенсацию часто причиняемого ущерба, и выдвинул против нас обвинение. Наконец, собираясь отправиться в крестовый поход и осознавая свою вину, он окончательно уступил, отказался от вышеуказанных земель и их плодов и вернул их нам в присутствии многих достойных свидетелей… Дабы ни у кого не возникло искушения умалить содержимое этого соглашения, обеспокоив по этому поводу церковь, и чтобы утвердить его подлинность, мы прилагаем к этому документу печать человека достойного, а именно аббата Гемблу, Корне и Леффе». [220]220
  Перевод из: Slack, Crusade Charters, 1138–1270, 145.


[Закрыть]

Другие документы просто воспроизводят благотворительные акты оставления в наследство, имеющие целью помочь душе жертвователя – хотя весьма вероятно, что в обмен за это следовали дары, о которых не упоминается. Следующий фрагмент показывает рыцаря Четвертого крестового похода, который делает подобное пожертвование:

«Я, Жоффруа де Бьюмон, довожу до всеобщего сведения в настоящем и будущем, что, направляясь в Иерусалим, с согласия и по желанию моей супруги Маргариты и дочерей Денизы, Маргариты, Алисы и Элоизы, я, из любви ко Господу и ради спасения собственной души, отдаю и уступаю бедствующим монахам св. Иосафата 5 сольдо в год из моего дохода с Бьюмона. [Деньги будут переданы] в празднование св. Ремигия [13 января] в руки братьев, предъявивших сей документ. Для того, чтобы изложенное было утверждено и сохранено, я подтверждаю составленный договор своей печатью. Составлено в мае месяце 1202 года». [221]221
  Перевод из: Longnon, Les compagnons de Villehardouin, 107.


[Закрыть]

Для некоторых источник дохода обеспечил один из пунктов появившейся в декабре 1198 года буллы папы Иннокентия «Graves orientalie terrae».Папа наложил налог в одну сороковую часть ежегодного дохода Церкви, провозгласив:

«Если крестоносец не может оплатить путешествие, вам надлежит обеспечить ему достаточную сумму из этих денег, получив от него клятвенное заверение, что тот останется в восточных землях для их защиты не менее, чем на один год или более продолжительное время – в зависимости от размера субсидии». [222]222
  Riley-Smith and Riley-Smith, Crusades: Idea and Reality, 147.


[Закрыть]

Нам неизвестно, какие суммы были собраны в результате этой меры – но едва ли это были особо крупные деньги, и нет уверенности, что все они дошли до оговоренных получателей. Однако некоторое количество людей все же, вероятно, смогло обеспечить свое участие в крестовом походе именно таким образом.

Кроме денег, крестоносцам необходимо было собрать всю экипировку, нужную для военной экспедиции, цель которой отстояла от их родины на несколько тысяч миль. Нужно было закупать сотни лошадей, от боевых коней до тяжеловозов, которых предполагалось запрягать в обозы, перевозящие грузы в Венецию. В кузницах Северной Франции ковались тысячи запасных подков, шорники шили седла и упряжь. Изготавливалось и закупалось оружие и доспехи, заново красились щиты. Купцы заботились, чтобы каждый из представителей знати мог приобрести самое лучшее снаряжение, которое они могли себе позволить. Нобли выбирали изысканные наряды и знамена, чтобы они служили украшением их отрядов.

Некоторые стремились украшать и свои доспехи. Во время Третьего крестового похода Санчо Мартин, выходец из испанской знати, носил зеленый жилет и украсил свой шлем отростками оленьих рогов. Бросающееся в глаза облачение Санчо, несомненно, привлекло к себе внимание – когда он появлялся на поле брани, «все сарацины мчались к нему, скорее чтобы посмотреть на необычное украшение, чем ради других причин» [223]223
  Continuation of William of Tyre, 68.


[Закрыть]. Воины упражнялись перед битвами, практикуясь во владении мечом и других боевых искусствах. Вновь был наложен запрет на рыцарские турниры, и на сей раз он соблюдался, чтобы во время состязания не был ранен или убит кто-либо из будущих крестоносцев.

Кроме того, армию нужно было кормить. Часть продовольствия можно было взять с собой. Копченые свиные туши зачастую перевозились тысячами. На десятках телег громоздились мешки с пшеницей, бочонки с вином, другие продукты, которые могли сохраняться долго. Но остальную часть съестных припасов нужно было закупать по пути – а это означало необходимость брать с собой деньги или другие ценности. Для нас, привычных к использованию кредитных карточек и переводу валюты в другие страны, мысль о перевозке увесистых золотых или серебряных предметов за границу в качестве платежного средства кажется дикой. Из-за появившейся у множества людей потребности в наличных деньгах возник внезапный огромный спрос на монеты в таком количестве, что едва ли его можно было покрыть. Учитывая этот фактор, а также практику перевозки с собой тысяч монет небольшого достоинства и механику обмена денег в те времена, становится понятно, что выбора не существовало. Крестоносцы были вынуждены везти с собой объемистые церковные украшения, драгоценные камни или одежду, такие предметы обихода, как блюда или ножи, чтобы по мере необходимости обменивать их на еду или питье.

С приближением минуты расставания всех крестоносцев, от самого знатного аристократа до самого мелкого прислужника, охватывала смесь возбуждения и страха. Те же чувства пронизывали мысли близких и домочадцев, которых они должны были покинуть. Что ждет участников похода? Слава и богатство – или страдания, боль и смерть? Знать часто проводила ожидание в роскошных пиршествах, на которые собирали друзей и семьи. Также время занимало приведение в порядок дел, решение спорных вопросов и молитва о благополучном возвращении. Среди духовенства происходил сходный процесс. Церковнослужители покидали свои братства – «семьи» – и, будучи вооружены лишь верой и молитвой, тоже задумывались о том, какие испытания готовит им Господь.

И вот наконец в день отправления все погрузились в скорбь прощания: последние клятвы, последние слова, последние объятия. Фолькер Шартрский описывает страдания крестоносца, расстающегося со своей супругой:

«Тогда муж назвал жене время, когда надеется вернуться, уверив ее, что, если по милости Божией он уцелеет, то непременно вернется к ней. Он вверил ее Господу, наградил долгим поцелуем и, пытаясь унять ее слезы, пообещал, что вернется. Она же, боясь, что никогда больше его не увидит, не в силах была устоять и пала на землю, оплакивая своего возлюбленного, которого теряет для этой жизни, как если бы он уже умер. Он же, словно был лишен к ней жалости – хотя и сожалел о ней – и словно бы слезы жены и огорчение друзей его не трогали – хотя сердце его скорбело – решительно распрощался». [224]224
  Fulcher of Chartres, History of the Expedition to Jerusalem, 74.


[Закрыть]

Робер де Клари писал: «Там было множество отцов и матерей, сестер и братьев, жен и детей, и все они рыдали о своих любимых». [225]225
  RC, 39.


[Закрыть] Трубадур рыцарь Конон Бетюнский пел о своем страхе и боли при расставании с женой и, хотя в стихах царит рыцарский дух, в них прорываются и подлинные чувства Конона.

 
Увы, любовь моя, сколь скорбная разлука
Мне предстоит с прекраснейшей из дам,
Кому когда-либо служили и любили.
Пусть в милосердии своем Господь позволит к ней вернуться
Но покидаю я ее с сердечной мукой…
О, увы! Что молвил я? Ее я не покину!
Пусть я уйду, чтоб Богу послужить,
Но мое сердце остается с ней! [226]226
  Conon of Bethune, Les Chansons de Conon de Bethune, 6–7.


[Закрыть]
 

Виллардуэн пишет о «множестве слез, которое, как вы представляете, было пролито от горя при расставании с родиной, друзьями и своим народом» [227]227
  GV, 40.


[Закрыть]. Последний крестоносец, охваченный скорбью разлуки, разрывается между чувством потери и страхом: «Я не позволил себе оглянуться… опасаясь, что сердце мое рванется обратно при взгляде на родной замок и двоих детишек, оставленных там» [228]228
  Joinville, Chronicles of the Crusades, 195.


[Закрыть].

Многие из крестоносцев с севера Франции начали путешествие в Венецию в конце весны или начале лета 1202 года. Виллардуэн задержался с отправлением до Троицы (2 июня), что делало назначенную дату отплытия 29 июня совершенно невероятной. В результате своевременно прибывшие в Северную Италию вынуждены были терпеть долгое ожидание своих товарищей. [229]229
  GV, 40. B «Devastatio Constantinopolitana» отмечается, что крестоносцы начали прибывать в Венецию с 1 июня: Sources, 214.


[Закрыть]

Крестоносцы двигались по одному из основных торговых маршрутов того времени. По случайному совпадению, Шампань была центром европейской экономики; энергичное покровительство торговле привело к возникновению четырех ежегодных ярмарок (в Провансе, Труа, Лагни и Бар-сюр-Об), которые вместе составляли важнейшее коммерческое явление средневекового Запада. Эти ярмарки служили местом встречи купцов из Англии, Фландрии, Германии и Северной Италии, равно как и из самой Франции. Необходимость добираться до ярмарок вызвала развитие сети дорог, которыми смогли воспользоваться и крестоносцы. Для тех, кто шел из Фландрии, дорога вела из Брюгге в Реймс и Шалон, а оттуда – в район крупнейшей из ярмарок, город Труа. Сразу к югу от Труа пилигримы двигались вдоль участка реки Сены, а затем направлялись по дорогам в Италию. Такой маршрут предоставлял крестоносцам преимущества перемещения по хорошим дорогам (впрочем, зимой они представляли собой лишь полностью залитые грязью колеи), где было возможно купить еду, остановиться для молитвы и отдыха.

Гораздо более легким путем для перевозки объемистых грузов были реки – так что, вероятно, часть поклажи крестоносцы перевозили именно этим путем. Но большая часть армии все же передвигалась верхом, пешком или в повозках, зачастую двигаясь вдоль рек, по которым на лодках перевозилось их имущество. Ниже Шатильон-сюр-Сен дорога проходила по местности, покрытой густыми лесами, где на торговцев часто нападали грабители. Впрочем, в случае с крестоносцами само количество людей защищало их от ограблений. Там, где Сена переставала быть судоходной, все перемещавшееся по реке снаряжение приходилось переносить на сухопутный транспорт. Далее к югу дорога шла по известняковому плато, а затем по возвышенностям и долинам до Дижона. Дальше она продолжалась вдоль другой речной артерии – Соны, углубляясь в Бургундию.

Эта дорога пересекала 12 миль обширных владений аббатства Клюни, которое наряду с Сито было одним из самых могущественных и авторитетных религиозных центров средневековой Европы. Часть рыцарей из Северной Франции владела землями, на которых имелись небольшие монастыри клюнийцев, так что они могли воспользоваться возможностью посетить само главное аббатство. Церковь в Клюни была основана в 909 году, перестроена в 1088-м и в последний раз освящена в 1130 году. Величественное строение в 161 ярд длиной веками оставалось крупнейшим на христианском Западе. Ее размеры и великолепие служили образцом для всех религиозных общин. Клюнийцы прославляли Господа богатыми украшениями, роскошными фресками и изысканной скульптурой. Огромные хоры церкви Клюни освещались множеством канделябров, а увенчанный золотой дарохранительницей алтарь сиял драгоценными камнями. В отличие от строгих цистерцианских обителей, клюнийцы не скрывали своего благосостояния и славились долгими службами, а также обильными трапезами и добрым вином. Будучи покровителями монастыря и воинами Христа, крестоносцы были встречены с особой благосклонностью. Молитва облаченных в черные рясы монахов (традиционный цвет их одежд) сопровождала путников на юг. Прежде чем повернуть в Альпы, дорога проходила через Лион и Вьен ^{18} . В обычные времена торговцы и путешественники должны были выплачивать традиционную дорожную пошлину местным владетелям, чтобы пройти через Альпы – однако рыцари Христовы освобождались от уплаты таких сборов. Виллардуэн переходил Альпы через перевал Мон-Сени, который ныне закрыт для колесного транспорта с ноября по апрель. Маловероятно, чтобы в Средние века устойчивый поток торговцев и путешественников отваживался двигаться по его крутым обрывистым тропам в течение всего года. Впрочем, летом условия здесь были сравнительно неплохими, так что в 1202 году путешествие прошло без проблем.

Завершал переход в Северную Италию головокружительный спуск в сторону Сусы. Через несколько дней, спустившись по пологому склону долины Сусы, армия оказалась в Турине, на краю земель Бонифация Монферратского. Весьма вероятно, что здесь Балдуин и другие рыцари с севера Франции снова встретились с маркграфом, чтобы обсудить ход экспедиции.

Для того, чтобы добраться сюда из Труа, армия потратила около месяца, преодолев расстояние приблизительно в 340 миль ^{19} . Отсюда относительно простой путь лежал через Асти, Тортону, Пьяченцу, вдоль реки По, в конце поворачивая севернее, к самой Венеции. [230]230
  Spufford, Power and Profit, 140-69.


[Закрыть]