Текст книги "Золотоглазые"

Автор книги: Джон Уиндем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 55 страниц)

– Ну хозяин здесь вы, шеф. Но дело не в одном имени, – ответил Ал.

– Она не против ехать в Маринштайн, – сказал Джордж.

– Ага. Они все не прочь, – заметил мистер де Копф.

– И она готова заплатить за обучение, – добавил Джордж.

– Это лучше, – согласился Солли.

– Но расходы на жилье и все такое ей не по карману.

– Жаль, – сказал Солли де Копф.

– Но "ПОТ" вызывается снабдить ее необходимой суммой в виде капиталовложения, – объявил Джордж.

Брови Солли де Копфа опустились и сошлись на переносице.

– Черт их возьми, что им-то до нее? – возмутился он.

– Ну, они ее открыли на одной из своих телепередач, – пояснил Джордж.

Но Солли продолжал хмуриться.

– Чего доброго, они начнут присваивать себе наших звезд еще до того, как они стали звездами, – прорычал он. – Будь они прокляты! Ал, проследи, чтобы эта девчонка подписала контракт с правом замены, действительный только по предъявлении документа из Маринштайна, и если он удовлетворит нас. Не подведи. Мы оплачиваем все ее расходы – проследи, чтобы отель был хороший, не из тех вшивых, что вечно себе выбирают телевизионщики. Устрой так, чтобы она имела успех, а мальчишкам из прессы скажи, чтобы начинали работать по рекламе. И не забудь запросить Маринштайн о 10-процентной скидке, понял?

– Конечно, шеф. Мигом, – уже в дверях крикнул Ал.

Солли де Копф обернулся к Джорджу.

– Ну, вот и сделали твою звезду, – сказал он. – А историю ей придумали?

– Надо еще написать, – признался Джордж, – но это легко. Главное в ней самой. Она будет хорошенькой ирландской девушкой, с наивностью ребенка, золотым сердцем и т. д., с прошлым, полным изумрудных полей, пурпурных туманов, спускающихся с гор, и голубой дымкой над хижинами. Она будет ранима и бесхитростна, распевая заунывные песни за дойкой коров, но ей же будет известна и стародавняя мудрость предков, говорящая о жизни и смерти, она будет любить ягнят и верить в эльфов. Можно еще прибавить и брата, одержимого парня, попадающего в переделку при перевозке за границу бомбы, а она бледная, невинная и любящая идет просить за него. И вот она встречает офицера…

– Какого офицера? – переспросил Солли.

– Того, который арестовал брата, конечно. Когда она встретит его, сердце обоих пронзит внезапная вспышка…

– Ну вот и все, – сказала сидевшая рядом с Пегги девушка, – это Маринштайн.

Пегги выглянула наружу. Под наклоненным крылом самолета лежал город из белых домов с розовыми крышами, теснящимися по берегам извилистой речки. Чуть в стороне от реки поднимался вверх обрывистый скалистый кряж, а на самой вершине его красовалось здание с башнями, зубчатыми стенами и развевающимися по ветру флагами – Замок Маринштайн, как и 12 веков назад, стороживший город и 10 километров своих владений.

– Потрясающе! Маринштайн! – с прерывающимся дыханием повторила девушка.

Самолет пошел на снижение, покатился по взлетной полосе и замер около здания аэропорта. С шумом и болтовней пассажиры собрали свои вещи и спускались по трапу вниз. На последней ступеньке Пегги остановилась и посмотрела вокруг.

Пейзаж, купавшийся в ярких, теплых солнечных лучах, очаровывал. Вдалеке, надо всем, возвышалась громада скал с Замком на вершине. А рядом, ослепляя коралловой сияющей белизной, стояло здание аэропорта с огромной, но несколько похудевшей копией Венеры Милосской, украшавшей его центральную башню. Перед нею развевался герцогский стяг, а на ослепительном фасаде шла надпись на французском языке: "Добро пожаловать в Маринштайн – город красоты".

Все пассажиры снова собрались в багажном отделении. Единственными мужчинами среди них были несколько швейцаров в белоснежных костюмах. Заметив яркие наклейки на чемоданах Пегги, один из них протиснулся к девушке через толпу и повел ее к выходу.

– Машину мадемуазель Шилсин, – выразительно гаркнул он.

Болтовня смолкла и половина всех глаз с благоговением, завистью и тонким расчетом уставилась на Пегги. Пресса уже успела привлечь внимание публики к новой находке компании "Плантагенет Филмз" повсюду распродававшимися открытками с ее изображениями. Были сообщения и о контракте, хотя в них он выглядел куда определеннее, чем на самом деле. Поэтому для любителей кино имя Дейдре Шилсин уже кое-что значило.

К тротуару подкатила шикарная машина. Швейцар усадил в нее Пегги и через некоторое время перед девушкой уже возник Гранд Отель Нарцисс, построенный на уступе скалы, чуть ниже самого Замка. Там ее провели в щегольски отделанный номер. С увитого цветами балкона открывался вид на город, реку и домики за нею. Но ванна превзошла все ожидания: нежно-розовая, с огромными флаконами нюхательных солей и различных эссенций, чашечками пудры, сияющими кранами душевой и невероятно огромными, разогретыми полотенцами. Горничная открыла воду. Выскользнув из одежды, Пегги погрузила тело в роскошную благодать ванны, напоминавшей перламутровые створки раковин.

Но звук гонга заставил ее выйти из ванной. Накинув в спальне длинное белое платье, в котором она была на телевизионном интервью, Пегги спустилась вниз.

Обед, проходивший в пышной гостиной, был довольно страшен, потому что единственными мужчинами здесь были официанты, а дамы только тем и занимались, что завистливо и несколько утомительно разглядывали своих соседок. Поэтому, когда официант посоветовал Пегги выпить кофе на террасе, она так и сделала.

Солнце уже час как зашло. На небе, отражаясь в водах реки, светила ущербная луна. Посреди реки, на островке, стоял изящный маленький открытый храм, а внутри него белоснежная статуя женщины, задумчиво державшей в руке яблоко, освещаемая скрытой подсветкой. Пегги решила, что это Ева, и хотя автор назвал ее Атлантой, ошибка значения не имела.

Сам город был усеян огоньками, вдалеке пульсировали неоновые рекламы, но прочитать их из-за расстояния было невозможно. Чуть вниз по реке над башней аэропорта парила как призрак Венера. А над громадой скалы, сияя башенными огнями, парил в воздухе замок. Пегги вздохнула.

– Как в сказке – не иначе, – сказала она.

Уединившаяся за соседним столиком женщина постарше быстро взглянула на нее.

– Вы здесь новенькая? – поинтересовалась она.

Пегги сказала, что только что приехала.

– Ах, если бы я тоже только что… а лучше никогда, – произнесла леди, – Я здесь в седьмой раз и уже больше, чем достаточно.

– По-моему, здесь чудесно, – сказала Пегги. – Но если вам не нравится, зачем вы сюда ездите?

– Потому что сюда приезжают мои друзья на ежегодную починку. Может, вы слышали о Джонсах?

– Не знаю я никаких Джонсов, – ответила Пегги. – Это что, ваши друзья?

– Это люди, с которыми мне приходится жить, – сказала женщина.

Она снова взглянула на Пегги.

– Сейчас вы еще слишком молоды, моя дорогая, чтобы заинтересоваться ими, но попозже вы окажете им более любезный прием.

Пегги не нашлась, что ответить, и поэтому промолчала.

– Вы американка, да? – спросила она. – Это, наверное, замечательно. У меня в Америке полно родственников, которых я, правда, ни разу не видела. Но я надеюсь поехать туда в скором времени.

– Может, вам и понравится, – ответила ей леди. – По мне лучше Париж, Франция.

Внезапно освещение изменилось и, выглянув, Пегги увидела, что замок теперь окружало зарево персикового цвета.

– Ах, как красиво – как сказочный замок, – воскликнула она.

– Еще бы, – без воодушевления подтвердила леди. – Так и задумано.

– Но до чего же романтично! – сказала Пегги, – луна… и река… и огни… и чудесный аромат цветов…

– В пятницу это всегда "Шанель № 7", – объяснила леди, – завтра будет "Ярость" Ревигана – несколько вульгарный запах. Но везде в субботу теперь делается все хуже, не правда ли? Скорее всего, подстраиваются под вкусы клиентов, у которых доходов поменьше. Воскресенье получше – "Святоша" Котизона, что-то вроде химчистки. Их разбрызгивают из замковых башен, а если ветер дует в противоположную сторону, то с башни аэропорта.

– Наша великая профессия, – сказала как-то мадам Летиция Чейлайн на одном из обедов в обращении к Международной Ассоциации практикующих косметологов, – наше великое призвание – это что-то несравнимо большее, чем обычная отрасль промышленности. Это же, так сказать, та подлинная сила духа, которая дает женщине веру в себя. На заре истории и до наших дней слезно, слезно посылали небу несчастные женщины мольбы о красоте, которые так редко были услышаны. Но теперь нам дана сила осуществить их мечты и принести утешение миллионам наших несчастных сестер.

Вот каково, друзья мои, наше назначение.

И как доказательство этого, один за другим стали появляться флаконы и баночки, пакеты и тюбики "косметических принадлежностей" Летиции Чейлайн, украшая витрины магазинов, туалетные столики и сумочки от Сиэтла до Хельсинки, от Лиссабона до Токио и даже иногда (но по ценам и моде несколько лет назад) в таких местечках, как Омск. Элегантные святыни производства Чейлайн, судя по охране, перешедшей уже в разряд недвижимой собственности, освещали соблазнительным блеском витрины Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Рима и десятка других ведущих городов, административных центров империи, которая ненавидела своих соперников и которой некого уже было завоевывать.

Во всех этих домах, в их конторах и салонах шел лихорадочный процесс создания красоты, никогда не замедлявшийся, потому что в любую минуту с небес с проклятиями могла явиться Летиция Чейлайн (или Летис Шекельман, как гласил ее паспорт) с целой когортой квалифицированных экспертов. Все же, несмотря на давление и дисциплину в фирме, время от времени доставлявшей себе удовольствие проглатывать очередного мелкого конкурента, предел роста был достигнут, – по крайней мере так казалось, пока дочь Летиции, мисс Кэти Шекельман (или Чейлайн) не вышла замуж за разорившегося аристократа и не превратилась в ее Высочество Великую Княгиню Екатерину Маринштайн.

До свадьбы Кэти даже не видела самого города, и увидев была просто потрясена. Замок был до удивления полон романтики, но оборудован для жилья не больше, чем первобытная пещера. Дела в городе тоже шли плохо, а его жители занимались, в основном, попрошайничеством, произведением потомства и выпивкой. Та же картина была в округе, с тем только отличием, что выпрашивать было не у кого. Большинство Великих Княгинь в подобных обстоятельствах вскрикнули бы от возмущения и отчалили в благоустроенные центры изящной жизни, но Кэти была из другого теста. Еще на коленях своей всемирно известной мамаши она впитала в себя не только Евангелие красоты, но и действенные принципы большого бизнеса, что было очень удобно для той, кто имел бы впоследствии значительные вложения в фирму Летиции Чейлайн и ее отделений. И, сидя на окне замковой башни, глядя на нищий Маринштайн, она слышала, как внутри нее звучит эхо того предприимчивого идеализма, который вдохновил некогда ее мать обратить благодать красоты на прекрасную половину человечества.

– Мамочка, – сказала она, обращаясь к отсутствующему всемирному духу, – милая мамочка, это не рай, но думаю, здесь еще можно кое-что сделать.

И, послав за секретарем, начала диктовать письма.

Через три месяца разбили аэродром и соорудили первые взлетные полосы. Великая Княгиня заложила камень первого отеля, на улицах машины рыли канализационные рвы, а маринштайнцы посещали обязательные циклы лекций по гигиене и гражданской ответственности.

Через 5 лет вдобавок к двум отелям 1-го класса и двум 2-го были пристроены еще три, так как Великой Княгине пришло в голову, что кроме красоты общественной, она может заняться всевозможными видами красоты профессиональной, заодно с обучением мастерству и самой высокой технологии. Появилось с пол-дюжины салонов, клиник и колледжей, как постоянных, так и временных, и после суровой опеки маринштайнцы наконец-то оценили теорию экономии вместо того, чтобы зарывать свои таланты.

Через 10 лет это был чистенький, но все столь же живописный город, Университет красоты со всемирной репутацией, дорогой клиентурой, признанным стандартом женских прелестей и регулярными рейсами самолетов ведущих авиакомпаний. Во всех уголках капиталистического мира, с открыток в лучших парикмахерских, плакатов в избранных туристических агентствах, со страниц ведущих журналов, отовсюду смотрела на зрителя Венера Боттичелли, приглашая всех, кто ценит красоту, искать ее и найти в самом первоисточнике – Маринштайне. К тому времени былые пророки несчастья давно уже успели направить свою деятельность на сбыт собственной продукции Маринштайну, великодушно признавая, что волосы его Великой княгини и в самом деле похожи на мех норки.

Таково было положение дел на тот момент, когда после завтрака, очаровывающего прелестью новизны, но вряд ли соответствующего ирландским правилам, Пегги Мак-Рафферти вышла на следующий день после приезда из Гранд Отеля Нарцисс. Она увидела вымытую мылом булыжную мостовую, белые домики со свежевыкрашенными ставнями, топорщившиеся со стен цветы, навесы в яркую полоску над витринами магазинов, а вверху надо всем этим солнце. Это побудило ее отрицательно махнуть рукой поджидавшему ее такси. Вышедшая за нею девушка сделала то же самое и, взглянув на Пегги, воскликнула:

– Ох, здесь так чудесно, так чудесно! Лучше я пойду прогуляюсь и осмотрю все.

После той пресыщенной леди прошлым вечером это было приятной переменой, поэтому Пегги кивнула, и они отправились в город вместе.

На южной стороне площади Артемиды (бывшей Хотгеборон-прицадельвертплатц) стояло изящное здание, с колоннами и вывеской: "Регистратура". В холле, за огромной стойкой их с устрашающим видом приняла прилизанная дама.

– Сцена, кино, реклама, профессиональное телевидение, или по свободному выбору, – поинтересовалась она.

– Кино, – сказали одновременно Пегги и другая девушка.

Прилизанная леди сделала знак мальчику-слуге.

– Отвези этих леди к мисс Кардью, – сказала она ему.

– Я рада, что вы на кино, – обратилась девушка к Пегги. – Меня зовут пат… то есть Карла Карлита.

– А меня… ээ… Дейдре Шилсин, – ответила Пегги.

Девушка широко раскрыла глаза.

– Ох, это здорово, я про вас читала. Ведь у вас настоящий контракт с "Плантагенет Филмз", в самолете говорили об этом, только я не сообразила, что это вы. Они все просто зеленели от зависти. И я тоже. Ох, это потрясающе… – ее прервал мальчик, введший их в комнату и объявивший: "Тут к вам две леди, мисс Кардью".

На первый взгляд в комнате ничего не было. Кроме пары стульев, роскошною ковра и цветочного изобилия на письменном столе, но из-за последнего тут же вынырнуло лицо и произнесло: "Садитесь, пожалуйста".

Пегги села так, чтобы разглядеть тот конец стола, что не был загроможден, и опрятную карточку, гласившую: "Обучение искусству икебаны зависит только от Вашего упорства. Улица Помпадур, 10 (индивидуальное обучение)".

Они назвали свои имена, а мисс Кардью сверилась с какой-то книгой.

– Ах, да, – сказала она. – Вы обе включены в программу. Итак, ваши курсы будут частично состоять из одиночных занятий, а частично из групповых. О деталях спросите у мисс Арбетнот в доме гимнастики…

Затем их снабдили целым списком инструкторов и руководителей, оканчивавшимся "мисс Хиггинс, дикция".

– Мисс Хиггинс, – воскликнула Пегги. – Она ирландка?

– Не могу сказать, – призналась мисс Кардью. – Но она, как и все наши сотрудники, большой специалист в своей области, внучка профессора Генри Хиггинса. А теперь я позвоню мисс Арбетнот и попытаюсь договориться насчет вашей встречи сегодня после обеда.

Пегги и Карла купили несколько марок с очень красиво напечатанной, хотя и в лиловом цвете, головой Боттичеллиевой Венеры и потом целый час провели, осматривая разнообразные лавочки, салоны, особняки, ателье, открытки и даже канавы, после чего заглянули в ресторан на берегу реки "У тысячи красоток" в самом начале бульвара Прекрасной Елены, чтобы провести там остаток времени до встречи с мисс Арбетнот. Они почти все время говорили о кино, причем Карла проявляла самый живой интерес к каждой мелочи, которую Пегги могла вспомнить о своем контракте.

Мисс Арбетнот в доме гимнастики оказалась довольно суровой леди, одаривавшей каждого таким взглядом, что человек сразу чувствовал, что он не вовремя.

– Хм… – сказала она, подумав.

Пегги нервно начала:

– Да, я знаю, что мои физические данные… – но мисс Арбетнот резко ее прервала.

– Не сказала бы, что этот термин нам подходит, – объявила она. – Мы в Маринштайне предпочитаем говорить о Показателе Красоты. Вашу талию – где-то 55 см – я нахожу удовлетворительной, но вам придется всерьез заняться собой, чтобы до стичь соотношения 105–55–95.

– Сто пять см! – воскликнула Пегги. – Ох, я не думаю…

– Здесь дело не в личном вкусе, – заявила мисс Арбетнот. – Как неоднократно говорила о нашем общественном подходе Великая Княгиня: фигура по прошлогодней моде хуже платья позапрошлых лет. А что касается экрана, надо быть еще сознательно требовательней к себе потому, что требования современного экрана – 105–55–95. Это красота, а все остальное – нет.

– Но это пять… – запротестовала Пегги.

– О, это мы вам устроим. А иначе зачем мы здесь.

Пегги, хотя и несколько неуверенно, подумала, что так оно должно быть и есть.

– А теперь, – сказала мисс Арбетнот, после того как дала ей расписание гимнастических занятий, – я полагаю, что вы желаете встретиться с мисс Карнеги, вашим личным инструктором.

Выходя, Пегги обнаружила в передней толпу ожидающих приема девушек. Она расслышала, как некоторые упомянули ее имя, когда она проходила мимо. Но удовольствие от этого Пегги не почувствовала: все они очень внимательно разглядывали ее.

– Легкая оживленность, легкая оживленность, просто почаще повторяйте это про себя, что бы вы в тот момент ни делали.

– Но разве это будет моя подлинная личность? Разве это буду я? – спросила Пегги.

Брови мисс Карнеги поднялись.

– Ваша личность? – повторила она, потом улыбнулась, – а, понятно. О боже, сколько же вам надо внушить! Вы нас, боюсь, перепутали с телевидением. Личность в кинематографе есть нечто другое. Да, да, в самом деле. Несколько лет назад в моде была страстность, потом прямота наивности, – а что же у нас дальше? Ах да, тлеющий огонь и скоро вышедшая из моды бесхитростность, потому что современного зрителя это не устраивает и глупо пытаться настаивать. Потом, короткий период, в моде была скрытая страстность, зрителю в общем она нравилась, но для многих была довольно докучлива. В этот сезон – это легкая оживленность. Поэтому до следующего визита ко мне в среду, продолжайте повторять это про себя.

Легкая оживленность, легкая оживленность! Попробуйте чуть больше перекинуть вес на кончики пальцев ступни и увидите – это поможет. Легкая оживленность, легкая оживленность.

Потом последовали парикмахер, массаж лица, инструктор по правилам хорошего тона, диетолог и еще целый ряд других, пока Пегги не попала, наконец, к мисс Хиггинс, которая как раз заканчивала занятия с Карлой.

– Да, – говорила мисс Хиггинс, – слуху вас хороший. Не думаю, чтобы мне пришлось с вами много заниматься. Эти "ррр" мы легко усилим.

Но в чем вам надо быть настороже, так это с вашей манерой кричать во время обычного разговора. В микрофон это будет ужасно. Леди никогда не должна кричать, если только она живет не в Кенсингтоне.

Затем Карла удалилась, и подошла очередь Пегги. Мисс Хиггинс попросила ее прочесть абзац, напечатанный на карточке, и, когда та начала, была просто очарована.

– Прекрасно! – сказала она. – Прежде чем я испорчу ваше произношение, надо сделать несколько записей на магнитофон. Эти "и-и"! А ну-ка повторяйте за мной: "Би-би-си видит в вас изумительную лирическую певицу".

В течение последующих десяти минут Пегги демонстрировала свое завывание. Она сделала вывод, что мисс Хиггинс отнеслась к ней как к дару судьбы, преподнесшей ей наконец работу, достойную ее таланта.

– Вот задачка как раз по сердцу моему дедушке, – сказала она. – Но для вас это означает тяжелейшую работу, моя дорогая. Боюсь, тяжелей, чем для всех остальных.

– Остальных? – переспросила Пегги.

– На отделении кинематографа этого курса вас 36, а ведь конкуренция в этой профессии невероятная.

– Но у меня контракт, мисс Хиггинс.

– Контракт с правом замены, насколько я знаю, – поправила та. – Это дает дополнительный стимул. Не думаю, чтобы вы уже познакомились с вашими соперницами, но эти знают о вас все, и каков результат? Уже четверо просили придать им легкий ирландский акцент, и у меня нет сомнения, что остальные сделают то же. Так что, понимаете…

Пегги возмущенно уставилась на нее.

– Ах, вот они как! Так они собираются стянуть с меня контракт?

– Судя по всему, вот откуда ветер дует, – согласилась мисс Хиггинс. – Но эта просьба совершенно невыполнима. Все, чему можно научиться у нас – это всеми признанный вариант англо-американского. И все это должно показать вам…

– Но если мне изменят фигуру, изменят мой голос, мои волосы, лицо и все такое, как они говорят, что же останется от меня? – спросила Пегги.

– Это долг перед зрителем, – сказала мисс Хиггинс, – или, если так выразиться, работа в кино несет определенную ответственность перед зрителем. Надо научиться соответствовать среднему и работать в рамках этого. Таковы требования ко всем актерам, разве нет?

Пегги невесело согласилась.

– Ну же, не беспокойтесь, дорогуша, – посоветовала мисс Хиггинс, – мы займемся вами как следует и выдадим вам удостоверение. Только утром в понедельник не забудьте зайти сюда после гимнастики, и мы с вами поработаем. Вас будут снимать, не сомневайтесь.

Джордж Флойд, пошатываясь, вошел в просторный кабинет мистера Солли де Копфа и бухнулся в кресло.

– Что с тобой стряслось? – поинтересовался Солли, подняв глаза.

– Мне надо выпить, – ответил Джордж. – Побольше.

Ал изобразил, как наливает стакан и ставит его перед ним.

– Что случилось? А я думал, ты поехал ее встречать. Только не говори, что самолет из Маринштайна разбился.

– Да нет, с ним все в порядке. Все было наготове… Пресса, радио, телевидение, вся компания.

– Но ее там не было?

– О, была, по крайней мере, я думаю, что была.

Солли де Копф встревоженно посмотрел на него.

– Джордж, ты, кажется, перебрал лишнего. Ты поехал туда, чтобы встретить ее, посмотреть, хорошо ли ее там выдрессировали и все такое, а потом привезти сюда. Ну, и где же она?

Джордж вздохнул.

– Я не знаю, Солли. Я думаю, она испарилась.

– Ал, – сказал Солли. – Спроси его, что случилось?

– Обязательно, шеф. Послушай, Джордж, ты говоришь, что самолет прилетел, как и надо – и что же?

– Проблема в том, что оттуда вышло…

– А что оттуда вышло?

– Лолы, – угрюмо ответил Джордж, – 36 единоподобных Лол. Ни следа прежней ирландской девушки, или Розы Ирландии. 36 Лол, у всех удостоверение из Маринштайна, все заявляют, что они Дейдре Шилсин, и все говорят, что у них с нами контракт. У меня будет сердечный приступ.

– То есть ты не можешь узнать, которая из них – она, – переспросил Ал.

– Сам попробуй, – они все внизу в вестибюле. В любом случае, теперь слишком поздно. Ох, голубые горы, изумрудный мох, серебряные озера и милая нежная ирландская девушка со смеющимися глазами… Все исчезло. Испарилось. Одни Лолы, – он глубже зарылся в кресло, излучая такое отчаяние, что оно тронуло даже Солли де Копфа.

Ал, однако, сохранял задумчивую беспристрастность и внезапно просветлел.

– Послушай, шеф!

– Ага? – сказал Солли.

– Я тут поразмыслил, шеф, может эта ирландская дребедень не так уж нам сейчас нужна – слишком рискованно и несвоевременно. Но ведь у нас на руках есть все еще безошибочно бьющий сценарий. Припомните-ка тот, что про шайку Римлян и Сабинянок.

Мгновение мистер Солли де Копф сидел молча, сжав в зубах сигару, потом дал выход своему гневу.

– Все 36 Лол в нашем вестибюле? – его глаза заблестели. – Ал, дождались! Чего ты ждешь? Ступай туда, Ал. Заставь их всех подписать тот же контракт с правом замены, понял?

– Конечно, шеф, – уже в дверях крикнул Ал.

Вот почему так скучают в домике на берегу Слив Гамф в Барранакло по бедненькой Пегги Мак-Рафферти, Пег, гибкой как болотный камыш, доверчивой милой Пег, которую они больше никогда не увидят. Охо-хой!