Текст книги "Золотоглазые"

Автор книги: Джон Уиндем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 55 страниц)

Петля во времени

На той стороне дома, что находилась в тени, было жарко. Миссис Долдерсон поближе подкатила кресло к открытому двухстворчатому окну, доходившему до пола, так, чтобы голова оставалась в тени, а тело нежилось на солнце.

Откинув голову на подушку, она смотрела в окно.

Там все было для нее вне времени.

За ровным газоном стоял неизменный кедр, она догадывалась, что его однообразно распростертые сучья должно быть вытянулись еще немного с той поры, когда она была ребенком. Но трудно было это утверждать. Дерево казалось огромным тогда, огромным казалось оно и теперь. Чуть дальше живая изгородь на границе участка была такой же подстриженной, опрятной, как и всегда. По обе стороны ворот в рощицу все еще топорщились два куста, подстриженные в виде не поддающихся определению птичек: Куки и Олли – чудесно, что они еще были там, хотя перья в хвосте Олли и стали слишком ветвистыми от времени.

Клумба, слева перед зарослями кустарника, пестрела красками, как и прежде – ну, возможно, немного ярче; было такое ощущение, что цветы со временем становятся чуть резче в своих очертаниях, оставаясь все же восхитительными.

Рощица за оградой, однако, немного изменилась, прибавилось больше молодых деревьев, а некоторые из тех, что побольше, исчезли. Между ветками, там где в былые времена не было никаких соседей, проглядывала черепичная крыша. Если бы не это, можно было бы забыть на мгновение всю прожитую жизнь.

Послеполуденная дремота, когда отдыхают птицы, жужжание пчел, нежный шелест листьев, стук мяча о ракетку с теннисного корта за углом, и случайней выкрик счета. Это мог бы быть любой солнечный летний полдень из 50 или 60 прожитых лет.

Миссис Долдерсон улыбнулась всему, что она так любила, любила еще тогда, когда была девочкой, а теперь еще больше.

В этом доме она родилась, в нем она выросла, вышла замуж, вернулась в него после смерти отца, вырастила двух детей, состарилась… Через несколько лет после второй войны она чуть было не потеряла его – но не совсем, и вот она все еще здесь…

Это Харольд сделал такое возможным. Умный мальчик и чудесный сын. Когда стало совсем ясно, что она больше не сможет содержать дом и его придется продать, это Харольд смог уговорить правление своей фирмы купить его. "Их интересует, – сказал он, – участок, как и любого другого покупателя". Сам по себе дом теперь уже не имел почти никакой ценности, но месторасположение его было удобным. По условию продажи 4 комнаты на южной стороне были превращены в квартиру, которая предназначалась для нее на все оставшиеся дни жизни. Остальное стало общежитием, обеспечивающим жильем где-то около 20-и молодых людей, работавших в лабораториях и конторах, которые располагались теперь на северной стороне, на месте конюшни и части выгона. Когда-нибудь, она знала, старый дом снесут, она видела чертежи, но в настоящем, пока она жива, оба они, и дом, и сад с юга и запада, могли оставаться нетронутыми. Харольд заверил ее, что они не понадобятся еще лет 15–20, намного дольше, чем ей будет нужно…

Не жалеет она по-настоящему, спокойно думала миссис Долдерсон, и того, что надо уходить. В старости становишься бесполезной, а теперь, когда ей было необходимо кресло на колесах, еще и обузой для других. У нее появилось чувство, что она уже не принадлежит этому миру, что она стала посторонней в мире других людей. Он так изменился, этот мир: сперва она перестала его понимать, когда же мир еще более усложнился, оставила всякие попытки понять его.

Харольд был милым мальчиком, и ради него она старалась не казаться слишком глупой – но часто это было трудным для нее…

Сегодня за завтраком, к примеру, он был так возбужден из-за какого-то эксперимента, который они должны были провести после полудня. Ему необходимо было поговорить о нем, хотя даже он должен был знать, что практически ничего из его речи она понять не могла. Что-то опять про измерения – это более всего запало ей в память, но она только кивала и не пыталась вникать дальше. В последний раз, когда возникла эта тема, она заметила, что в ее молодости их было только три, и она не могла понять, как даже самый сильный прогресс в мире мог добавить еще что-то. Это дало ему повод прочесть целую лекцию про взгляд математика на мир, существование которого он, очевидно, был в состоянии воспринимать лишь через серию измерений. Даже момент существования относительно времени был, казалось, своего рода измерением. "С философской точки зрения…", – начал объяснять Харольд; тут она сразу же потеряла ход его мыслей, он вел прямо к неразберихе. В душе она была уверена, что в ее молодости философия, математика и метафизика, как науки, были в достаточной мере раздельны – в теперешнее же время они, как оказалось, были совсем непонятно соединены вместе. Поэтому, на сей раз, она слушала молча, издавая тихие, подбадривающие восклицания, пока он уныло не улыбнулся и не сказал, что она была так мила и терпелива с ним.

После того он обошел вокруг стола и поцеловал ее нежно в щеку, положа ей руку на плечо, и она пожелала ему удачи в послеобеденном таинственном эксперименте. Потом вошла Дженни убрать со стола и подкатила ее ближе к окну…

Тепло сонливого послеполуденного времени унесло ее в полудрему, на 50 лет назад, как раз к тому дню, когда она сидела у того самого окна – конечно же, и не помышляя о кресле-качалке, ожидая с болью в сердце Артура…, а Артур так никогда и не пришел…

Странно, как порой все решает случай. Если бы Артур пришел в тот день, она почти точно вышла бы за него замуж. И никогда бы не родились Харольд и Синтия. У нее были бы, конечно, дети, но не Харольд и Синтия. Какая странная, случайная вещь – чье-то существование… Только сказав "нет" одному человеку и "да" другому, женщина дает, возможно, существование потенциальному убийце… Как глупы они все в теперешние дни, пытаясь увязать все вместе, сделать жизнь безопаснее, в то время как за их спиной, в прошлом каждого, простирается в бездну, заполняемый случаем, ряд женщин, сказавших "да" или "нет", как им это вздумалось…

Странно, к чему ей теперь вспоминать Артура, должно быть, годы прошли с тех пор, как она думала о нем…

Она была совершенно уверена, что он сделал бы ей предложение в тот день. Это было до того, как она впервые услышала о Колине Долдерсоне. И она согласилась бы. Да, да, несомненно.

Но объяснений никаких не последовало. Она никогда не узнала, почему он не пришел тогда – или после. Он так и не написал ей: 10 днями или, скорее, 2-мя неделями позже была краткая записка от его матери, сообщавшей, что он был болен, и что доктор посоветовал отправить его заграницу, Но после этого – ничего больше до того дня, когда она увидела его имя в газете, более 2-х лет спустя.

Она некоторое время очень сердилась, конечно, испытывая уязвление в своей девичьей гордости и даже душевную боль.

И все-таки кто знает, что было бы лучше в конце концов? Были бы его дети так же дороги ей и настолько добры и умны, как Харольд и Синтия…

Такая неопределенность случая… Все эти гены и другие вещи, о которых они говорят теперь…

Глухой стук теннисных мячей прекратился, игроки ушли скорее всего обратно к своим ремонтным работам.

Продолжали деловито жужжать пчелы, там же с дилетантским и беззаботным видом порхали с полдюжины бабочек. За ними мерцали в поднимавшемся от земли тепле деревья. Послеполуденная дремота стала всесильной. Миссис Долдерсон не сопротивлялась ей. Она откинула назад голову, смутно отметив про себя, что где-то начался другой жужжащий звук, выше по частоте, чем у пчел, но не настолько громкий, чтобы раздражать. Она сомкнула веки…

Неожиданно, всего лишь в нескольких ярдах, в той части дорожки, что вне поля зрения, послышались шаги. Звук их начался совсем внезапно, как если бы кто-то только что ступил на дорожку с травы, но тогда она увидела бы кого-нибудь, проходящего по саду. Одновременно послышался звук голоса, напевавшего баритоном, но не громко, как бы для себя. Он тоже начался совсем неожиданно, даже на полуслове:"…жизни это делает, делает, делает…"

Голос внезапно прервался. Шаги тоже замерли. Глаза миссис Долдерсон были теперь открыты – широко открыты. Ее тонкие руки нащупали ручку кресла. Она мысленно воспроизвела тембр умолкнувшего голоса, более того, она даже была уверена в нем – после всех этих лет… "Глупый сон", – сказала она себе… Она вспомнила его всего за несколько минут до этого, перед тем как закрыла глаза… Как глупо!

И все же, это было до странности не похоже на сон. Все было так резко и ясно, так похоже на действительность. Ручки кресла были вполне материальными под ее пальцами…

Другая мысль проскользнула в ее мозг. Она умерла. Вот почему это не похоже на обычный сон. Сидя здесь на солнце, она, должно быть, тихо скончалась. Доктор говорил, что это может случиться совсем неожиданно… И вот – случилось!

На какой-то краткий миг она почувствовала облегчение, не потому, что она боялась смерти, а потому что до этого было ощущение большого испытания впереди. Теперь оно ушло, а самого испытания так и не было.

Так же просто, как заснуть. Она почувствовала неожиданно радость от этого, быть может даже оживление…

Хотя было странно, что она, кажется, все еще привязана к креслу.

Гравий скрипнул под сдвинувшейся ногой. Изумленный голос произнес:

– Вот чудно! До жути странно. Что же, черт возьми, случилось?

Миссис Долдерсон сидела в кресле, не шелохнувшись. У нее не было никаких сомнений насчет голоса.

Пауза. Было слышно, как кто-то переминается с ноги на ногу, как бы неуверенно. Затем пошел вперед, но теперь медленно. В поле ее зрения попал молодой человек. О, он выглядел так молодо, этот человек. Она почувствовала, как защемило ее сердце.

Он был одет в полосчатый блейзер и белые фланелевые брюки. Вокруг шеи был повязан шелковый шарф, а на затылке сидела соломенная шляпа с цветным бантом. Его руки были засунуты в карманы брюк, под мышкой – теннисная ракетка.

Она увидела его сначала в профиль, и не в самом лучшем виде, так как выражение лица у него было изумленное, а рот слегка открыт, когда он глядел в сторону рощицы, на одну из черепичных крыш за нею.

– Артур, – нежно произнесла миссис Долдерсон.

Он был поражен. Ракетка выскользнула и со стуком упала на дорожку. Он попытался поднять ее, снять шляпу и восстановить свое спокойствие – все это в одно и то же время, и вполне безуспешно. Когда он распрямился, его лицо было пунцовым и все еще смущенным.

Он посмотрел на старую леди в кресле, чьи колени были укрыты пледом, а тонкие руки сжимали ручки кресла. К его растущему смущению примешалась тревога. Потом взгляд снова остановился на лице старой леди. Она внимательно его разглядывала. Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел ее до этого, не понимая, кто бы это мог быть – и все же в ее глазах было, казалось, что-то едва-едва знакомое. Она опустила взгляд на свою правую руку. С мгновение изучала ее, как будто озадаченная немного, потом снова подняла глаза на него.

– Ты меня не знаешь, Артур? – тихо спросила она.

В ее голосе была нотка грусти, которую он принял за разочарование с оттенком укора.

– Я… Я боюсь, что нет, – сознался он. – Видите ли, я… м-м… вас… м-м…, – он замялся, а потом продолжал безнадежно: – вы, должно быть, тетя Тельмы… миссис Кильдер?

Она смотрела на него не отрываясь несколько мгновений. Он не понял выражения ее глаз, но тут она ответила:

– Нет. Я не тетя Тельмы.

Снова его взгляд ушел в глубь комнаты, за нее. На этот раз он в изумлении покачал головой.

– Все по-другому. Нет, как-то наполовину по-другому, – сказал он в огорчении. – Послушайте, я не мог зайти не в тот… – он смолк и обернулся поглядеть на сад еще раз. – Нет, конечно не это, – ответил он решительно сам себе.

– Но что… что случилось?

Его удивление переросло обычное, он выглядел потрясенным. Его изумленные глаза снова вернулись к ней.

– Пожалуйста… я не понимаю, откуда вы меня знаете? – спросил он.

Его усиливающееся расстройство обеспокоило ее и заставило быть осторожнее.

– Я узнала тебя, Артур. По-моему, мы встречались раньше.

– Разве? Я не моту припомнить… Мне очень неудобно…

– Ты выглядишь нездоровым, Артур. Пододвинь этот стул и немного отдохни.

– Благодарю, миссис… э-э… миссис?

– Долдерсон, – подсказала она ему.

– Благодарю, миссис Долдерсон, – сказал он, слегка нахмурившись, пытаясь отыскать имя в памяти.

Она наблюдала, как он ближе подтащил стул. Каждое движение, каждая черточка были родными, даже локон русых волос, что всегда падал на лоб, когда он нагибался. Он сел и с минуту молчал, уставясь через сад из-под нахмуренных бровей.

Миссис Долдерсон тоже сидела тихо. Она была изумлена едва ли меньше его, хотя старалась не выдать этого. Несомненно, что мысль о смерти была веже глупой. Она ощущала себя, как обычно, все еще в каталке, с сознанием боли в спине, с сознанием возможности нащупать ручки кресла и почувствовать их.

Это все же был не сон – все было слишком вещественным, слишком реальным, каким не бывают никогда вещи во сне. И даже слишком ощутимыми, не такими ли, какими они были бы, будь на месте Артура любой другой молодой человек…?

Не была ли это галлюцинация? – обман ее мозга, навязавший лицо Артура совершенно другому.

Она взглянула на него. Нет, не это, он откликнулся на имя "Артур". Несомненно, он и был Артуром – и одет в его блейзер… И не стригутся так в настоящем времени, и прошли годы и годы с тех пор, как она видела, чтобы молодой человек носил соломенную шляпу…

Что-то вроде привидения?.. Но нет, он был из плоти и крови, стул скрипел, когда он садился, гравий хрустел под его ботинками… Кроме того, слышал ли кто когда-либо о привидении в виде глубоко изумленного молодого человека и, тем более, совсем недавно порезавшемся во время бритья?..

Он резко прервал ее мысли, повернув голову.

– Я думал, что Тельма будет здесь, – сказал он ей. – Она обещала это. Пожалуйста, скажите мне, где она?

"Как маленький испуганный мальчик", – подумала миссис Долдерсон. Ей хотелось успокоить его, а не испугать еще больше, но она ничего не могла придумать, кроме как:

– Тельма отсюда недалеко.

– Я должен ее найти. Уж она-то будет в состоянии объяснить то, что случилось, – он приподнялся, чтобы встать.

Миссис Долдерсон взяла его за руку и нежно заставила сесть обратно.

– Подожди немного, – сказала она ему. – Что же, как тебе кажется, случилось, что так сильно беспокоит тебя?

– Это, – сказал он, махнув рукой на все вокруг него. – Оно все другое, и все такое же, и все же нет… Я чувствую будто… будто я немного сошел с ума.

Она пристально посмотрела на него и потом покачала головой.

– Я не думаю. Скажи мне, что-то не в порядке?

– Я шел сюда играть в теннис, ну, на самом деле увидеть Тельму, – поправился он. – Все было в порядке тогда, как и обычно. Я свернул с дороги и прислонил велосипед к большой ели там, где начинается дорожка. Я пошел по ней и, как только я добрался до угла дома, все стало как-то чудно.

– Чудно? – переспросила миссис Долдерсон. – Что стало чудно?

– Ну, почти все. Солнце будто подскочило на небе. Деревья вдруг стали вроде бы больше и не совсем теми же. Цветы на той вот клумбе совершенно изменили краски. Этот плющ, который раньше покрывал всю стену, вдруг неожиданно оказался лишь наполовину выросшим и это придает ему вид какого-то другого сорта плюща. И вот там есть дома. Я никогда их до этого не видел – за рощицей было только открытое поле. Даже гравий на дорожке выглядит еще желтее, чем я думал. И эта комната… Это та же комната. Я знаю этот письменный стол и этот камин, и эти две картины. Но обои совсем другие. Я их никогда до этого не видел – но ведь они же… Пожалуйста, скажите мне, где Тельма… Я хочу ей объяснить… Я, должно быть, немного сошел с ума.

Она твердо положила свою ладонь на его.

– Нет, – решительно сказала она. – Что бы то ни было, я совершенно уверена, что это – не то.

– Но что же тогда?.. – он внезапно замолчал и прислушался, слегка наклонив голову. Звук нарастал. – Что это? – спросил он с беспокойством.

Миссис Долдерсон сжала его руку в своей.

– Все в порядке, – сказала она так, будто это был ребенок. – Все в порядке, Артур.

Она могла почувствовать, как его напряжение росло по мере усиления звука. Он пронесся как раз над их головами, на высоте чуть меньше тысячи ярдов, повизгивая реактивным мотором, с грохотом, оставляя за собой сжатый воздух, постоянно содрогаясь, все тише и тише по мере удаления.

Артур видел его. Следил, как он исчез. Его лицо, когда он обернулся к ней, было белым от испуга. Каким-то странным голосом он спросил:

– Что… что это было?

Тихо, как бы стараясь его успокоить, она ответила:

– Просто аэроплан, Артур. Такие уж это жуткие, беспокойные штуки.

Он бросил еще взгляд на удалявшийся самолет.

– Но я видел аэроплан и слышал его. Он не похож на этот. Шум от него, как от мотоцикла, только погромче. Это же было ужасно! Я не понимаю… Я не понимаю, что случилось… – его голос звучал жалобно.

Миссис Долдерсон только хотела ответить, как поймала себя на внезапной четко возникнувшей в ее сознании мысли о том, как Харольд говорил об измерениях, что они могут сдвинуться в различные плоскости, будто это было еще одно измерение. Толчок интуиции, и она поняла – нет, поняла – это было слишком неточно, ощутила всем существом своим, что это было именно так. Но, воспринимая, она почувствовала свое поражение. Она снова взглянула на молодого человека. Он все еще был в напряжении, слегка дрожа. Он думает, что сходит с ума! Она должна остановить его. Это нельзя было не сделать помягче, но как же избежать по возможности резкости?

– Артур, – сказала она быстро.

Он растерянно посмотрел на нее. Она намеренно заставила свой голос звучать оживленнее.

– В буфете ты найдешь бутылочку бренди, пожалуйста, достань еще и два стакана, – приказала она.

Он подчинился как во сне. Она наполнила бренди треть стакана для него и плеснула на дно для себя.

– Выпей это, – сказала она Артуру. Он сомневался.

– Ну же, – скомандовала она. – Тебя что-то взволновало, а это пойдет тебе на пользу. Я хочу поговорить с тобой, но не могу же я это сделать, пока ты соображаешь только наполовину.

Он отпил, слегка кашлянул и снова сел.

– Допей это, – твердо сказала ему она.

Он допил. Тотчас же она поинтересовалась:

– Теперь чувствуешь себя лучше?

Он кивнул, но ничего не сказал. Она приняла решение и осторожно перевела дыхание. Отбросив весь свой оживленный тон, она спросила:

– Артур, сказки мне, какое сегодня число?

– Число? – удивленно произнес он. – Да пятница сегодня… или… 27 июня.

– А какого года, Артур? Какого года?

Он полностью обернулся к ней.

– Но я же не сумасшедший, на самом деле. Я знаю, кто я, где я, я думаю… Что-то произошло с вещами, а не со мной.

– Все, что я хочу от тебя услышать – это год, Артур.

В ее голосе вновь послышалась повелительная нотка.

– 1913, конечно, – сказал он, непрерывно глядя ей в глаза.

Миссис Долдерсон перевела взгляд на цветы. Она нежно кивнула. Это был тот самый год, и это была пятница: странно, что она это вспомнила. Это вполне могло быть и 27 июня… Но конечно же, пятница летом 1913 года был тот день, когда он не пришел… Все это было так давно, так давно…

Его голос окликнул ее. Он дрожал от беспокойства.

– Почему, почему вы меня об этом спрашиваете, о том, который год, то есть?

Его брови изогнулись, глаза были полны нетерпения. Он был так молод. Ее сердце страдало за него. Она снова положила свою руку, такую тонкую и слабую, на его сильную и большую.

– Мне кажется, я знаю, – сказал он прерывающимся голосом. – Это… не знаю почему, но вы не спросили бы меня, если бы не… Странно как-то вышло, ведь правда? Каким-то образом это больше не 1913 год – вот что вы имели в виду? То, как выросли деревья…, этот аэроплан… – он остановился, уставясь на нее широко открытыми глазами.

– Вы обещали мне сказать…, пожалуйста, пожалуйста… Что это за место?

– Бедный мой мальчик, – пробормотала она.

– О, пожалуйста…

Из-за обивки стула, стоявшего перед нею, торчала "Таймс" с наполовину решенным кроссвордом. Неохотно она вытащила газету, сложила ее и протянула ему. Его рука дрожала, когда он брал ее.

– Лондон, понедельник, 1-е июля, – прочел он.

И недоверчивым шепотом: "1963-й"?

Он перевел взгляд на статью ниже, изучающе рассматривая страницу. Она дважды медленно кивнула. Они сидели молча, уставившись друг на друга. Постепенно выражение его лица менялось. Брови сошлись на переносице, как будто от боли. Он, как от резкого толчка, оглянулся вокруг, как будто в поиске спасения. Потом перевел взгляд обратно на нее. Он зажмурился на мгновение. Потом опять открыл глаза, полные боли… и страха.

– О нет… нет!., нет!.. Не может быть… Вы… вы сказали мне… Вы миссис Долдерсон, ведь так? Вы так сказали… Вы ведь… Вы не… Тельма?

Миссис Долдерсон ничего не ответила. Они посмотрели друг на друга. Его лицо сморщилось, как у маленького ребенка.

– О, боже! Ой-ой-ой… – заплакал он, закрыв лицо руками.

Миссис Долдерсон закрыла на мгновение глаза. Когда же скова открыла их, то уже взяла себя в руки. Печально глядела она на его трясущиеся плечи. Ее тонкая, вся в голубых венах левая рука про тянулась к склоненной голове и нежно погладила светлые волосы.

Ее правая рука нашла под столом перед ней кнопку звонка. Она нажала ее и продолжала держать пальцы на ней, пока хватало сил… На звуки движения она открыла глаза. Подъемные жалюзи затемняли комнату, но пропускали достаточно света, чтобы заметить стоявшего перед постелью Харольда.

– Я не хотел разбудить тебя, мама, – сказал он.

– Ты меня не разбудил, Харольд. Я дремала, но не спала. Садись, дорогой мой. Я хочу с тобой поговорить.

– Ты не должна утомлять себя мама. У тебя снова заговорила старая болезнь, ты же знаешь.

– Осмелюсь сказать, что нахожу не менее утомительным ломать голову над загадкой, чем знать ее. Я тебя ненадолго задержу.

– Ну что ж, мама, – он придвинул стул вплотную к постели и сел, взяв ее руку в свою. Она смотрела в полумраке на его лицо.

– Ведь это ты все натворил Харольд? И это твой эксперимент перенес сюда бедного Артура?

– Это был несчастный случай, мама.

– Расскажи мне.

– Мы проводили опыт. Просто предварительное испытание. Мы знаем, что теоретически это возможно. Мы доказали, что, если бы мы могли, ох, это так трудно объяснить в словах – если бы мы могли, ну, свернуть измерение, как бы сломать его пополам, то точки, раздельные в нормальном состоянии, совпали бы… Я боюсь что не очень понятно…

– Не беспокойся, продолжай.

– Ну, когда мы установили наш генератор искажений полей, мы закрепили его механизм на сведение вместе двух точек, которые отделяет друг от друга 50 лет. Представь себе длинную полоску бумаги, которую сложили так, что эти отметины совпали.

– Ну же.

– Выбор был сделан совершенно произвольно. 10 лет, или 100, но все сразу согласились на 50-ти. Ведь мы и попали поразительно близко, мама, просто замечательно близко. Искажение всего в 4 календарных дня за целые 50 лет. Нас всех это потрясло. Теперь нам надо выяснить источник искажения, но если бы ты попросила любого из нас держать пари…

– Да, дорогой, я уверена, что это было просто чудесно. Но что случилось?

– Ой, извини. Ну, как я уже сказал, это был несчастный случай. Прошли 3 или 4 минуты, как мы включили генератор. И тут он, должно быть, вошел в поле совпадения. Посторонний – это же 1 шанс из миллиона. Жаль, что так случилось, но едва ли мы могли знать…

Она повернула голову к подушке.

– Нет. Вы не могли знать, – согласилась она. – А потом?

– Да, на самом деле ничего. Мы ничего не знали, пока Джулия не пошла на твой звонок и не нашла тебя в обмороке, а этого парня Артура чуть не в истерике. Она тут же послала за мной. Одна из девушек помогла уложить тебя в постель. Пришел доктор Соул и осмотрел тебя. Потом он всадил в этого Артура какое-то успокоительное. Бедняга в нем нуждался. Сущий ад, конечно же, когда ты ожидаешь поиграть с любимой девушкой в теннис, а тут такое?

– Когда этот Артур поутих немного, он сказал нам, кто он и откуда. Ну, это было как раз для тебя. Живое свидетельство несчастного случая с первого попадания. Но все, что он желал, этот несчастный, это как можно скорее вернуться обратно. Он был очень расстроен, что всегда довольна болезненно. Доктор Соул хотел остановить его как врач, желая не допустить, чтоб он свихнулся. А было на то похоже, и не думаю, чтобы ему стало лучше, когда он вернулся обратно.

Мы не знаем, смогли ли послать его туда. Если перемещение "вперед", грубо говоря, можно рассматривать как бесконечное ускорение естественной прогрессии, то мысль о перемещении "обратно", если разобраться, привела нас в полное замешательство. Мы долго спорили, пока доктор Соул не прервал нас. Если есть определенный шанс, сказал он, – этот парень имеет право на попытку, и на нас лежит обязанность искупить перед ним вину за то, что мы ему причинили. А кроме того, если бы мы не по пытались, нам бы, конечно, пришлось бы объяснять кой-кому, как мы дошли до того, что у нас на руках оказался бредящий полоумный да еще, так сказать, 50 летней давности.

Мы попытались растолковать этому Артуру, что мы не можем быть уверены, сработает ли машина в обратную сторону и что все равно, раз получилась эта ошибка в 4 календарных дня, то даже в лучшем случае на точность нельзя рассчитывать. Не думаю, чтобы он действительно понял. Бедняга был в ужасном состоянии, все, чего ему хотелось – это просто шанс, любой шанс выбраться отсюда. Его просто заело на этом. Вот почему мы решили рискнуть, в конце концов, если бы это оказалось невозможным, он бы, ну, он бы ничего не почувствовал или вообще ничего бы не случилось.

В установке генератора ничего мы не меняли, оставили около него одного из наших, отвели этого Артура обратно на дорогу, около твоей комнаты и поставили его там.

– Теперь иди вперед, – сказали мы ему – Как ты шел до того, как все случилось, – и подали сигнал включать. Из-за дозы доктора и всего прочего он еле держался на ногах, хотя и постарался взять себя в руки. Он пошел вперед как-то враскачку. Дотошный парень, он почти плакал, но странным каким-то голосом пытался петь: "Все это делают, делают".

И тут он исчез – просто совсем растворился. Харольд замолчал и с сожалением добавил: "Все доказательства, которые у нас сейчас есть, не очень-то убедительны – одна теннисная ракетка, совершенно новая, но старой модели, одна соломенная шляпа, такая же!"

Миссис Долдерсон лежала, ничего не говоря.

– Мы сделали все, что смогли, мама, а мы могли только попытаться…

– Конечно, дорогой! И вам это удалось. Не твоя вина, что вы не в состоянии были исправить то, что сделали… Нет, мне просто стало интересно: что случилось бы, произойди все несколькими минутами раньше или позже. Но я не думаю, чтобы это вообще тогда случилось.

Он взглянул на нее слегка встревоженно.

– Что ты имеешь в виду, мама?

– Ничего, дорогой. Это, как ты сказал, был несчастный случай. По крайней мере, я предполагаю, что так, – хотя слишком много важных вещей кажутся несчастными случаями, что просто диву даешься, не написаны ли они в самом деле где то там…

Харольд посмотрел на нее, пытаясь что-то в этом понять, потом решил спросить:

– Но почему ты думаешь, что нам удалось вернуть его обратно, мама?

– О, я знаю, дорогой. Потому что я очень ясно помню тот день, когда прочла в газете, что лейтенант Артур Чаренг Батлей награжден орденом "За боевые заслуги" – где-то в ноябре 1915 года это было, я думаю. И, во-вторых, я только что получила письмо от твоей сестры.

– От Синтии? Но, боже мой, причем же здесь она?

– Она хочет приехать и увидеть нас. Она думает снова выйти замуж и хотела бы привезти молодого человека, ну, не такого уж и молодого человека, я хотела сказать, чтобы показать его нам.

– Отлично, но я не вижу…

– Она думает, что ты, наверное, заинтересуешься им. Он – физик.

– Но…

Миссис Долдерсон не обратила внимания на слова, она продолжала.

– Синтия говорит, что его фамилия Батлей, и он – сын полковника Артура Чаренга Батлея, кавалера ордена "За боевые заслуги" из Найроби, Кения.

– Ты имеешь в виду, что он сын…

– Похоже на то, дорогой. Странно, не так ли? – она с минуту размышляла и добавила. – Надо сказать, что если вот это и предписано, то иногда кажется, что у писавшего до странности искаженный стиль, ты так не думаешь?