Текст книги "Книга утраченных сказаний. Том I"

Автор книги: Джон Рональд Руэл Толкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Книга Утраченных Сказаний была начата отцом в 1916—17 годах, во время Первой мировой войны, когда ему было двадцать пять лет, и оставлена незавершенной несколькими годами позже. Она служит отправной точкой истории Валинора и Средиземья, по крайней мере, если говорить о полноформатных произведениях. Однако, прежде чем Сказания были закончены, отец обратился к сочинению поэм – Лэ о Лэйтиан (история Бэрэна и Лутиэн) в обычных рифмованных строфах и Дети Xурина в технике аллитерационного стихосложения. Повторно работа над мифологией в прозе началась с новой отправной точки¹²12
  Только в случае Музыки Айнур имеет место прямое развитие, от рукописи к рукописи, от Книги Утраченных Сказаний к более поздним вариантам; ибо Музыка Айнур вычленялась из мифологии и развивалась как независимое произведение.


[Закрыть] – весьма краткого конспекта, или «Наброска», как его называл отец, написанного в 1926 году и предназначенного служить лишь в качестве фона, необходимого для понимания второй поэмы. Дальнейшая прямая линия развития прозаической формы ведет от «Наброска» к «Сильмариллиону», который был почти готов к ноябрю 1937 года, когда отец оборвал работу над ним, чтобы отослать – как есть – в издательство Allen and Unwin. Существуют, однако, важные ответвления и вспомогательные тексты, созданные в 30-е годы, такие как Анналы Валинора и Анналы Бэлэрианда (фрагменты которых сохранились также в переводе на древнеанглийский, сделанном Эльфвине (Эриолом)), принадлежащее Румилю космологическое описание, называемое Амбарканта, [12]12
  Только в случае Музыки Айнур имеет место прямое развитие, от рукописи к рукописи, от Книги Утраченных Сказаний к более поздним вариантам; ибо Музыка Айнур вычленялась из мифологии и развивалась как независимое произведение.


[Закрыть] «Очертания Мира», и Ламмас, или «Описание языков» Пэнголода из Гондолина. После этого история Первой Эпохи была отложена на многие годы, до завершения работы над Властелином Колец, но непосредственно перед публикацией последнего отец с большой энергией вернулся к «Сильмариллиону» и связанным с ним произведениям.

Двухтомник Утраченных Сказаний станет, как я надеюсь, началом серии, в которой история продолжится этими более поздними произведениями в стихах и прозе. В надежде на это я снабдил книгу серийным заголовком, рассчитанным на то, чтобы под него подходило всё, что может появиться в дальнейшем, хоть я и опасаюсь, что «История Средиземья» может звучать чересчур амбициозно. В любом случае данный заголовок не предполагает «Истории» в обычном смысле слова. В мои намерения входит публикация законченных или почти законченных текстов, так что книги будут больше похожи на ряд переизданий. Главной целью я ставил себе не распутывание каждой отдельной ниточки, а ознакомление читателей с теми произведениями, которые могут и должны восприниматься как целостные.

Мне всегда было крайне интересно следить за развитием этой долгой истории, и я надеюсь, что те читатели, кому по душе такого рода штудии, разделят этот интерес к коренным ли трансформациям сюжета и космологии или к такой детали, как явление остроглазого Лэголаса Зеленого Листа еще в сказании о Падении Гондолина. Однако эти старые рукописи интересны не только для выяснения источников замысла. Здесь можно найти многое такое, от чего отец не отказывался окончательно (насколько это вообще можно утверждать), ведь не следует забывать, что «Сильмариллион», ведя свое происхождение от «Наброска» 1926 года, писался как краткое изложение, конспект, излагающий суть гораздо более объемных произведений (будь то существующие или только задуманные). Откровенно архаичную манеру письма, избранную для этой цели, нельзя назвать напыщенной. Этот стиль полон достоинства и силы и как нельзя лучше подходит для выражения волшебной и загадочной сущности ранних эльфов, но легко оборачивается саркастической насмешкой над Мэлько или над занятиями Улмо и Оссэ. Последние временами выставляются в комическом свете и тогда описываются живым разговорным языком, который не вынес серьезности позднего «Сильмариллиона». Так, Оссэ, прикрепляя острова к океанскому дну, «носится… весь в пене, по горло в море дел», утесы Тол Эрэссэа, обживаемые первыми птицами, «полнятся гомоном и запахом рыбы, а на уступах скал… собираются огромные птичьи базары»; когда же Прибрежные Эльфы, наконец, доставлены через океан в Валинор, Улмо, ко всеобщему изумлению, «едет позади в своей запряженной рыбами колеснице и громко трубит в знак посрамления Оссэ».

Утраченные Сказания так никогда и не достигли формы, которая показалась бы отцу подходящей для их опубликования, и даже не приблизились к ней. Сказания были экспериментальной и подготовительной работой. Затрепанные тетради, в которые они записывались, были отложены в дальний угол и годами не открывались. Превращение их в печатную книгу поставило перед редактором целый ряд щекотливых вопросов. Во-первых, сами по себе рукописи далеки от идеала – отчасти из-за того, что большая часть текста написана карандашом на скорую руку, и теперь местами предельно неудобочитаема, требуя лупы и большого, не всегда вознаграждаемого терпения. Кроме того, иногда отец стирал исходный карандашный текст и по тому же месту записывал исправленную версию чернилами. Поскольку в этот период он чаще использовал сшитые тетради, а не отдельные листы, ему приходилось сталкиваться с нехваткой места, и тогда отдельные фрагменты сказания записывались посреди другой истории, что местами порождало повергающий в отчаяние текстовый вариант головоломки-паззла.

Во-вторых, не все Утраченные Сказания писались последовательно, одно за другим, следуя логике повествования. Отец неизменно начинал новую перестройку и переделку, не завершив работу над предыдущей версией. Падение Гондолина было сочинено первым из сказаний, поведанных эльфами Эриолу, а Сказание о Тинувиэль – вторым, однако события этих легенд происходят ближе к концу всей истории. С другой стороны, их сохранившиеся тексты – результат более поздних переделок. В некоторых случаях первоначальные варианты просто нечитабельны; в некоторых они сохранились полностью или частично. Иногда существует только предварительный набросок, а иногда связное повествование отсутствует вообще – есть только заметки и наметки. После многочисленных экспериментов я убедился, что нет другого разумного подхода, кроме как выстроить Сказания согласно последовательности событий.

И наконец, по мере развития Сказаний изменялись взаимоотношения, вводились новые концепции, а шедшая параллельно эволюция языков приводила к непрерывным изменениям в именах.

В издании, которое, подобно настоящему, останавливается на всех этих сложностях, не пытаясь их искусственно сгладить, и потому неизбежно является запутанным и нелегким для понимания, читатель ни на мгновение не остается наедине с текстом. Я попытался сделать Сказания доступными и последовательными, одновременно предоставив полное и точное описание реальной текстологической ситуации для тех, кому это интересно. Для этого я свел к минимуму число примечаний к текстам, руководствуясь следующими правилами:

– все многочисленные изменения имен фиксируются, но не отмечаются особо при каждом появлении в тексте, а собираются в конце сказания (ссылки на имена можно найти в Указателе);

– почти все примечания к содержанию текста сжаты и сведены в комментарий или короткий очерк, сопровождающий каждое сказание;

– почти все лингвистические комментарии (касающиеся, прежде всего, имен) собраны в конце книги, в приложении «Имена и Названия в Утраченных Сказаниях», из которого можно почерпнуть богатую информацию относительно ранних стадий развития «эльфийских» языков;

– нумерованные примечания ограничиваются, главным образом, вариантами и разночтениями, обнаруживающимися в других текстах, так что читатель, не желающий беспокоить себя по этому поводу, может читать Сказания в уверенности, что это почти все, что он пропускает.

Комментарии охватывают ограниченный круг вопросов, затрагивая почти исключительно подоплеку того, о чем идет речь, в контексте самих Сказаний и в сравнении с Сильмариллионом. Я воздерживался от обсуждения параллелей, источников, взаимных влияний и почти полностью обошел молчанием сложности превращения Утраченных Сказаний в Сильмариллион (так как попытка обозначить этот процесс хотя бы пунктиром увела бы, я думаю, слитком далеко), рассматривая проблему упрощенно, как переход от одной фиксированной точки к другой. Я не претендую на абсолютную точность и правильность своего анализа; наверняка есть такие подсказки к решению головоломных загадок Сказаний, которые я пропустил.

Все тексты приводятся в виде, максимально близком к рукописи. Молча исправлялись только самые незначительные и очевидные ошибки; неуклюже построенные или грамматически несогласованные предложения, встречающиеся в тех фрагментах Сказаний, которые не продвинулись далее первого скорописного наброска, я оставлял как есть. Я дал себе большую волю в расстановке знаков препинания, ибо при бысгром письме отец в пунктуации ошибался или пренебрегал ею вовсе. Кроме того, я позволил себе несколько упорядочить употребление прописных букв. Я принял, после некоторых колебаний, согласованную систему расстановки диакритических знаков в эльфийских именах. К примеру, отец писал: Palûrien, Palúrien, Palurien; Õnen, Onen; Kôr, Kor. Я же использую острый акцент вместо символов долготы, циркумфлексов, острых (а иногда и тупых) акцентов оригинального текста, но оставляю циркумфлекс в односложных словах – так, Palrúien, Ónen, но Кôr: это та же самая система, по крайней мере, внешне, что принята в позднем синдарине.

Напоследок замечу, xто издание Книги Утраченных Сказаний в виде двухтомника связано исключительно с ее объемом. Издание задумывалось как единое целое, и я надеюсь, что второй том увидит свет нс позже, чем через год после первого. Однако у каждого тома свой собственный указатель и приложение «Имена и названия в Утраченных Сказаниях». Второй том содержит Сказания, наиболее интересные во многих отношениях: Тинувиэль, Турамбар (Турин), Падение Гондолина и Сказание о Науглафринге (Ожерелье Карлов), а также наброски к Сказанию об Эарэндэле и заключительную часть работы, и, наконец, Эльфвине из Англии.

I
ДОМИК УТРАЧЕННОЙ ИГРЫ

[THE COTTAGE OF LOST PLAY]

^{На обложке одной из пришедших ныне в весьма потрепанный вид «Тетрадей для школы», в которых содержатся некоторые из Утраченных Сказаний, мой отец записал: «Домик Утраченной Игры, введение к Книге Утраченных Сказаний»; там же, на обложке, почерком моей матери проставлены инициалы Э.М.Т., и число, 12 февр. 1917 г. В эту тетрадь мать переписала повесть набело с чернового отцовского наброска, сделанного карандашом на отдельных листах, вложенных в ту же тетрадь. Таким образом, дату создания этой легенды можно отнести к периоду до зимы 1916—17 гг. (хотя, возможно, это не так). Переписанный начисто вариант в точности соответствует первоначальному тексту; последующие изменения, по большей части незначительные (в том, что не касается имен), вносились уже в чистовик. Текст приводится здесь в окончательном варианте.}

Так случилось однажды, что некоего странника из дальних краев, наделенного великой любознательностью, желание узнать новые земли и обычаи живущих там неведомых народов увело на корабле далеко на запад, до самого Одинокого Острова, или Тол Эрэссэа на языке фэери, гномы^[прим.1] же называют его Дор Файдвэн, Земля Избавления, и достославное предание сложено о нем.

Как-то раз, после долгих странствий, когда во многих окнах засветились вечерние огни, пришел он к подножию холма на бескрайней лесистой равнине. Он был уже совсем близок к середине острова; немало дорог исходил он, останавливаясь на ночлег во встреченных поселениях, будь то маленькая деревушка или целый город, в час, когда зажигают свечи. В эту пору жажда нового стихает даже в сердце скитальца; тогда даже сын Эарэндэля, каковым и был этот странник, обращается мыслями скорее к ужину и отдыху и вечерним рассказам у огня перед сном.

Пока же стоял он у подножия невысокого холма, налетел легкий ветерок, и грачиный выводок пронесся над головою его в прозрачном, недвижном воздухе. Солнце уже зашло за ветви вязов, что росли на равнине насколько хватало глаз; последние золотые отблески уже погасли среди листвы и, тихо скользнув через поляны, задремали меж корней, чтобы видеть сны до рассвета.

Грачи же, криком возвестив о своем возвращении и стремительно развернувшись, слетели к гнездовьям в ветвях высоких вязов на вершине холма. Тогда подумал Эриол (ибо так называли его впоследствии жители острова, что означает «Тот, кто грезит в одиночестве», о прежних же его именах в истории этой не говорится ни слова): «Близок час отдыха, и хотя не знаю я даже имени этому дивному на вид городу на холме, там стану искать я приюта и ночлега, и не пойду дальше до утра – может статься, что и утром не уйду я, ибо благоуханны здешние ветра, а место это радует глаз. Сдается мне, хранит сей город в сокровищницах своих и дворцах, и в сердцах тех, кто живет в пределах его стен, немало древних, чудных и прекрасных тайн».

Эриол же шел с юга, и прямая дорога лежала перед ним – с одной стороны огражденная высокой стеною серого камня, увитой поверху цветами; тут и там над стеною нависали огромные темные тисы. В просветах между ними увидел Эриол, идя по дороге, как засветились первые звезды – об этом впоследствии пел он в песне, что сложил в честь дивного города.

И вот оказался он на вершине холма, среди домов, и, словно бы случайно, свернул на извилистую улочку и прошел чуть ниже по западному склону холма – там привлек его взгляд маленький домик с множеством аккуратно занавешенных окошек – однако сквозь занавеси пробивался теплый, ласкающий глаз свет, словно внутри царили радость и покой. Тогда сердце Эриола затосковало по доброй компании, и тяга к странствиям оставила его – повинуясь желанию более властному, он свернул к дверям этого домика и, постучав, спросил того, кто вышел открыть ему, как зовется этот дом и кто живет в нем. И услыхал в ответ, что это – Мар Ванва Тьялиэва, или Домик Утраченной Игры, и весьма подивился Эриол такому названию. Живут же внутри, как сказали ему, Линдо и Вайрэ, что выстроили дом этот много лет назад, а с ними – немалая родня их, и друзья, и дети. Этому подивился Эриол больше, чем прежде, видя, сколь мал дом, но тот, кто открыл ему, проник в его думы и сказал так:

– Невелико это жилище, но еще меньше те, что живут в нем – ибо всякий входящий должен быть совсем мал, либо по желанию своему и доброй воле уменьшиться в росте, стоя на пороге.

Тогда отвечал Эриол, что с превеликой охотой вошел бы внутрь и просил бы на ночь гостеприимства у Вайрэ и Линдо, буде на то их согласие, и что не сможет ли он по желанию своему и доброй воле уменьшиться до необходимых размеров здесь же, на пороге. Тогда сказали ему: «Входи», и Эриол ступил внутрь – и что же? – дом показался ему весьма просторным и восхитительным несказанно; и хозяин дома, Линдо, и жена его, Вайрэ, вышли приветствовать гостя, и радостнее стало у Эриола на душе, нежели когда-либо на протяжении всех его странствий, хотя с тех пор, как пристал он к Одинокому Острову, немало счастливых минут изведал он.

Когда же Вайрэ приветствовала его, как подобает, а Линдо расспросил гостя об имени его, и откуда пришел он, и куда держит путь, Эриол назвался Чужестранцем, и рассказал, что прибыл от Великих Земель^[прим.2], а путь держит туда, куда уводит его тяга к дальним странствиям, в огромном зале накрыли стол для вечерней трапезы, и Эриола пригласили туда. В трапезной же, невзирая на лето, зажжены были три очага – один в дальнем конце комнаты и еще два по обе стороны от стола; если не считать их света, в тот миг, когда вошел Эриол, в зале царил мягкий полумрак. Но в этот миг многие вошедшие следом внесли свечи всех размеров и форм в причудливых подсвечниках – одни были из резного дерева, другие – чеканного металла. Их расставили как придется на главном столе и на тех, что размещались по бокам.

В этот миг где-то в глубине дома громко и мелодично прозвучал гонг, и тотчас же вслед за тем зазвенел смех многих голосов и послышался топот маленьких ножек. Тогда сказала Вайрэ Эриолу, видя, что на лице его отразилось радостное изумление:

– Это – звук Томбо, Гонга Детей, что находится за пределами Зала Вновь Обретенной Игры; гонг звонит единожды, призывая сюда детей в час трапезы, для еды и питья, и трижды – призывая в Комнату Пылающего Очага, когда наступает время рассказов.

И добавил Линдо:

– Если при одном ударе гонга в переходе раздается смех и звук шагов, то вечерами, после трех ударов, стены сотрясаются от веселого хохота и топота. Это – счастливейший миг для Сердечка, Хранителя Гонга, как сам он уверяет, – а в старину изведал он немало радости, года же его невозможно счесть, так древен он, хотя по – прежнему весел душою. Он плыл на «Вингилоте» вместе с Эарэндэлем в том последнем странствии, когда надеялись они отыскать Кор. Звук этого Гонга в Тенистых Морях пробудил Спящую в Жемчужной Башне, что стоит далеко на западе, на Сумеречных Островах.

Жадно внимал Эриол этим словам, ибо казалось ему, будто новый, дивный мир открывается перед ним, и ничего более не слышал он, пока Вайрэ не пригласила его сесть. Тогда он поднял взгляд, и что же? – всю залу, все скамьи и стулья, что были в ней, заполнили дети, разные лицом, и ростом, и видом; а между ними там и тут разместились сотрапезники всех возрастов и нравов. В одном только все они были похожи: в каждом лице отражалось неизбывное счастье, озаренное радостным предвкушением новых восторгов и веселых минут. Мягкий свет свечей играл на лицах; он вспыхивал в золотых кудрях, мерцал на темных локонах, там и тут зажигал бледным пламенем седые пряди. Пока же оглядывался Эриол, все поднялись с мест и хором пропели песнь Внесения Снеди. Тогда внесли и расставили на столах яства и, наконец, все сели: и те, кто доставил блюда, и те, кто прислуживал, и те, что оставались на местах; хозяин и хозяйка, дети и гость; Линдо же благословил сперва еду и собравшихся за нею. Во время трапезы Эриол разговорился с Линдо и его женой и поведал им историю своей жизни, рассказал и о своих приключениях, особо же о тех, что пережил на пути к Одинокому Острову, и, в свою очередь, расспросил их о дивном этом крае, более же всего – о чудесном городе, где оказался теперь.

И отвечал ему Линдо:

– Узнай же, что сегодня или, скорее, вчера ты вступил в пределы того края, что зовется Алалминорэ, или «Земля Вязов», гномы же называют его Гар Лоссион, или «Край Цветов». Он считается срединной и прекраснейшей частью острова, первым же среди городов и деревень почитают Коромас или, как некоторые зовут его, Кортирион – тот самый город, где сейчас находишься ты. Поскольку стоит он в самом сердце острова и еще из-за высоты его могучей башни те, что говорят о нем с любовью, называют город Цитадель Острова или даже Цитадель Мира. Не только великая любовь тому причиной: весь остров обращается к здешним жителям за мудрым советом и наставлением, за песней и знанием; здесь же, в огромном корине вязов живет Мэриль-и-Туринкви. (Корин же – это огромная изгородь в форме круга из камня, колючего кустарника или даже деревьев, внутри которой земля покрыта зеленым дерном). Мэриль происходит из рода Инвэ, прозванного гномами Инвитиэль; он был Королем над всеми эльдар, в ту пору, когда жили они в Коре. Так было встарь, еще до того, как, услышав плач мира, Инвэ увел народ свой в земли людей; но это – события великие и скорбные; о том же, как эльдар пришли на этот дивный одинокий остров, я, может статься, расскажу в другой раз.

Но, спустя много дней, Ингиль сын Инвэ, видя, что край этот радует глаз, остался здесь, а с ним – самые прекрасные и мудрые, самые веселые и великодушные из эльдар^[прим.3]. В числе многих других сюда пришел мой отец Валвэ, что отправился вместе с Нолдорином на поиски гномов, а также и отец жены моей Вайрэ, Тулкастор. Он был из народа Аулэ, но долго прожил среди Прибрежных Флейтистов, солосимпи, и потому пришел на остров одним из первых.

И вот Ингиль выстроил огромную башню^[прим.4] и назвал город Коромас или «Приют Изгнанников Кора», однако из-за этой башни город ныне чаще называют Кортирион.

К этому времени трапеза подошла к концу; тогда Линдо наполнил чашу, а вслед за ним – Вайрэ и все собравшиеся в зале; но Эриолу он сказал так:

– То, что наливаем мы в чаши, зовется лимпэ, напиток эльдар, юных и старых; благодаря ему сердца наши остаются молоды и песни рождаются на устах; но напиток этот предлагать я не вправе: только Туринкви позволено давать его тем, что не принадлежат к народу эльдар. Вкусивший же его должен навсегда остаться с эльдар Острова – до тех пор, пока те не выступят в путь на поиски утраченных семейств этого народа.

Тогда Линдо наполнил чашу Эриола – но наполнил ее золотистым вином из старого бочонка гномов; и все поднялись с мест и осушили чаши «за Исход и за то, чтобы вновь зажглось Волшебное Солнце». Тут трижды прозвучал Гонг Детей, и в зале поднялся радостный шум, и в конце зала, там, где не было очага, распахнулись огромные дубовые двери. Многие взяли в руки со стола свечи, укрепленные в высоких деревянных подсвечниках, и подняли их над головою, прочие же смеялись и весело переговаривались промеж себя. И вот толпа расступилась в обе стороны так, что образовался проход, по которому прошли Линдо, Вайрэ и Эриол; когда же они переступили порог, остальные последовали за ними.

Теперь увидел Эриол, что находятся они в недлинном, широком переходе, стены которого до середины увешаны гобеленами; на гобеленах изображены были многие сюжеты, но в ту пору Эриол не знал, что означают они. Над гобеленами, как показалось ему, висели картины, однако в полумраке Эриол не мог разглядеть в точности, ибо те, что несли свечи, держались позади, а впереди единственный источник света находился за открытою дверью: алый отблеск, словно от яркого пламени, играл на полу.

– Это Огонь Сказаний пылает в Каминной Комнате, – сказала Вайрэ, – он не гаснет весь год, ибо пламя это – волшебное, великая помощь от него рассказчику – но идем же туда, – и Эриол отвечал, что лучшего и желать не может.

Тогда все, смеясь и переговариваясь, вошли в комнату, откуда струился алый отсвет. Убранство комнаты радовало глаз – это можно было заметить даже в отблесках огня, что плясали на стенах и низком потолке, в то время как во всех углах затаились глубокие тени. Вокруг огромного очага разбросано было множество мягких ковриков и упругих подушек; а чуть поодаль стояло глубокое кресло с резными ножками и подлокотниками. И вот что почувствовал Эриол в тот раз, да и во всякий другой, когда входил туда в час рассказов, – сколь велико не было бы число собравшихся, комната всегда казалась как раз впору: просторна – но не слишком велика, мала – но не тесна.

И вот все, стар и млад, расселись кто где хотел, Линдо опустился в глубокое кресло, а Вайрэ – на подушку у его ног; Эриол же, наслаждаясь жаром алого пламени, невзирая на то, что стояло лето, вытянулся у самого очага.

Тогда молвил Линдо:

– О чем повести нам нынче речь? Поведать ли о Великих Землях и поселениях людей; о валар и Валиноре; о западе и его тайнах, о востоке и его славе, о юге и нехоженых его пустошах, о севере, мощи его и силе, либо об этом острове и обитателях его; либо о былых днях холма Кор, где жил некогда наш народ? Ибо нынче вечером мы принимаем гостя, путешественника великого и славного, сына Эарэндэля, как сдается мне, – так не поведать ли нам о дальних странствиях, о кораблях, о ветрах и море?^[прим.5]

На расспросы эти одни отвечали одно, другие – другое, но, наконец, Эриол молвил:

– Прошу вас, если и прочим придется это по душе, поведайте мне на этот раз об острове, с особою же охотой послушал бы я об этом чудесном доме и славных его обитателях; ибо не видывал я дома прекраснее этого и не глядел на отроков и дев более милых.

Тогда молвила Вайрэ:

– Узнай же, что встарь, во времена Инвэ^[прим.6](а об истории эльдар до того знаем мы немного) были в Валиноре дивные сады близ серебряного моря. У самых границ той земли находились они, хотя и недалеко от холма Кор; однако же из-за удаленности от солнечного древа Линдэлос там вечно царил словно бы летний вечер, кроме тех часов, когда в сумерках на холме зажигали серебряные светильники, и тогда яркие искорки, подрагивая и переливаясь, кружились в танце на дорогах и тропах, гоня прочь темные тени дерев. Тогда радовались дети, ибо чаще всего именно в этот час новый друг, бывало, приходил к ним по дороге, что называлась Олорэ Маллэ или Тропа Снов. Говорили мне, хотя и не знаю, верить ли, будто дорога эта вела окольными путями к домам людей, но этой стезей сами мы никогда не следовали, когда уходили в ту сторону. По обе стороны ее высокие насыпи и огромные тенистые деревья, в кронах которых словно бы поселился неумолчный шепот; крупные светлячки мерцают тут и там на поросших травою обочинах.

К высоким решетчатым воротам тех садов, что в сумерках сияли золотом, вел путь грез; оттуда же извилистые тропинки, окаймленные самшитом, уводили к прекраснейшему из садов, в глубине которого стоял белоснежный домик. Из чего построен он был и когда, никто не ведал, не ведают и сейчас, однако говорили мне, будто лучился домик мягким светом, словно сложен был из жемчуга; крыт был соломой, но соломой чистого золота.

По одну сторону от него густо разрослась белая сирень, а по другую возвышался раскидистый тис; из побегов его дети ладили луки, а по ветвям карабкались на крышу. Все сладкоголосые птицы, сколько их есть, пели в кустах сирени. Стены домика покосились от времени, и его бесчисленные решетчатые окошки приняли причудливые очертания. Говорилось, будто никто не жил в нем, но эльдар тайно и ревностно охраняли домик, чтобы никакое зло не коснулось его, и чтобы, однако, дети, играющие там на приволье, не ощущали опеки. То был Домик Детей или Игры Сна, а вовсе не Утраченной Игры, как неверно говорится в песнях людей – тогда ни одна игра не была еще утрачена; только ныне и здесь, увы, существует Домик Утраченной Игры.

То были дети, пришедшие сюда самыми первыми – дети праотцов людей. Из сострадания эльдар стремились направить всех, приходящих этой стезей, к домику и саду, чтобы не набрели они, заплутав, на холм Кор и не были очарованы величием Валинора; ибо тогда они либо оставались там навсегда и велика была скорбь родителей их, либо возвращались назад и тосковали вечно, не зная тоске своей утоления – непонятые, странные, чуждающиеся детей человеческих. Нет, даже тех, что забредали еще дальше, к самому подножию скал Эльдамара и плутали там, любуясь красивыми ракушками, пестрыми рыбками, голубыми заводями и серебристой пеной морской, они уводили назад, к домику, ласково маня ароматом цветов. Однако были и такие, кому доводилось услышать вдалеке нежные трели флейт солосимпи, и они не играли с другими детьми, но взбирались к верхним окнам и все вглядывались в сумрак, тщась разглядеть за деревьями отблески далекого моря и волшебные берега.

В большинстве своем дети нечасто заходили в дом, но танцевали и играли в саду, сбирали цветы, гонялись за золотыми пчелами и бабочками с расцвеченными крыльями, – ими эльдар украсили сад детям на радость. И многие дети сдружились там – после, в земле людей, они встречали друг друга и любовь рождалась между ними; но об этом, верно, людям ведомо более, нежели я в силах рассказать тебе. Однако были и такие, как уже говорила я, что слышали вдалеке свирели солосимпи, или те, что, вновь покинув сады, внимали звукам песен тэлэлли на холме; были и такие, что, даже побывав на холме Кор, возвращались после к домам своим, изумленные и восхищенные. Смутные воспоминания их, обрывки рассказов и слова песен породили многие странные предания, что долго радовали людей; может статься, радуют и по сей день, ибо эти дети становились поэтами Великих Земель^[прим.7].

Когда же фэери покинули Кор, путь, о котором говорила я, перегородили высокие непроходимые скалы; и поныне, вероятно, можно видеть там опустевший домик и облетевший сад: там и пребывать им до той поры, когда, спустя немало времени после Исхода, если все сложится хорошо, дороги через Арвалин к Валинору заполонят толпы сынов и дочерей человеческих. Тогда же дети более не приходили в сад отдохнуть и повеселиться, и скорбь и тоска воцарились в мире, и люди почти перестали верить – и задумываться – о красоте эльдар и величии валар. Так было до тех пор, пока не явился некто от Великих Земель и не просил нас разогнать мглу.

Теперь, увы, путь сюда от Великих Земель для детей не безопасен, но Мэриль-и-Туринкви согласилась внять его мольбе и избрала Линдо, моего мужа, чтобы тот измыслил какой-нибудь благой план. Линдо и я, Вайрэ, еще раньше взяли детей на свое попечение – тех немногих оставшихся, что побывали на холме Кор и навсегда остались с эльдар. И вот выстроили мы здесь при помощи добрых чар этот Домик Утраченной Игры: здесь хранят и повторяют древние предания и древние песни, здесь звучит эльфийская музыка. Время от времени наши дети вновь отправляются в путь на поиски Великих Земель и приходят к одиноким детям, и, когда сгущаются сумерки, что – то нашептывают им в спаленках при свете ночника или свечи, и утешают плачущих. Говорили мне, будто некоторые выслушивают жалобы тех, кого наказали либо выбранили, внимают их сетованиям и делают вид, будто принимают их сторону – по мне, помощь затейливая и забавная.

Однако не все, кого отсылаем мы, приходят назад, и весьма огорчает это нас, ибо отнюдь не из нелюбви эльдар не пускали детей к холму Кор, но тревожась о домах людей; однако в Великих Землях, как ты сам знаешь, есть красивые места и дивные края, что неодолимо влекут к себе; потому только при крайней необходимости отваживаемся мы отпустить наших детей. Однако большинство все же возвращаются – и немало историй и невеселых рассказов об их странствиях выслушиваем мы. Но вот и подошла к концу моя повесть о Домике Утраченной Игры.

Тогда молвил Эриол:

– Печален этот рассказ, но и отраден для слуха; теперь вспоминаются мне слышанные в раннем детстве слова отца. Издревле, говорил он, в роду нашем живет поверье, будто один из праотцов наших рассказывал, бывало, о чудесном доме и волшебных садах, о прекрасном горо – де и о музыке, исполненной несказанной красоты и тоски – говорил он, что ребенком видел все это и слышал, но где и как – осталось неизвестным. Всю жизнь свою не знал он покоя, словно полуосознанная тоска о неведомом владела им; говорится, будто умер он среди скал на пустынном берегу, в ночь, когда бушевала буря, – и что большинство детей его и внуков наделены с тех пор беспокойной душою; сдается мне, теперь-то я знаю истину.

И сказала Вайрэ, что, похоже, одному из предков его встарь удалось добраться до скал Эльдамара.